Все дело в рейтузах, решили Пич и Мелинда, отправляясь в деревенский магазин, чтобы приобрести подобные. Но результата тем не менее не было: Пич выглядела в рейтузах просто длинноногим худым подростком, а Мелиида – пышкой.
   – Давай посмотрим правде в глаза, – откомментировала Мелинда. – Я – слишком толстая, а ты – слишком тонкая. Ни один нормальный парень не посмотрит на нас второй раз.
   Каждый вечер после лыжных прогулок они ходили в кафе, где Пич выпивала огромное количество горячего шоколада со сливками, заедая калорийными пирожными, чтобы исправиться, тогда как Мелинда, затянув потуже пояс, страдала над чашкой черного кофе, стараясь не глядеть на Пич. Но к концу недели их вес остался прежним.
   – Все, довольно, – сказала Мелинда, запуская пальцы в огромный кусок шоколадного торта. – С меня достаточно и романтической любви, и секса, я хочу есть!
   – Пич? – Мужской голос показался ей знакомым, и Пич подняла голову.
   – Том? – удивилась она.
   – Том Лаунсетон, – эхом отозвалась Мелинда.
   Том, смеясь, пододвинул стул.
   – Кажется, мы все знакомы, – весело заметил он. – Мы с Пич познакомились в прошлом году на «Куин Мэри». Должен заметить, ты немного выросла с тех пор, – оценил он. – А с Мелиндой мы – соседи.
   – «Соседи» означает, что мы живем в двадцати милях друг от друга, – объяснила Мелинда. – Мы ходили на одни и те же детские праздники, хотя, конечно, по возрасту мне ближе Арчи. И потом, конечно, Гарри, старший брат Тома.
   «Тот самый Гарри?» – глазами спросила Пич, и Мелинда кивнула.
   – Почему вы сидите здесь, объедаясь сливками? – возмутился Том. – Вы должны быть в горах. Пойдем, Пич.
   Схватив ее за руку, он потащил ее к двери, и прихватив две пары лыж, стремительно направился к подъемнику.
   Было очень весело мчаться по спуску, отмеченному черным знаком, вместе с Томом, хотя в действительности она привыкла к более спокойной, красной дорожке. Но рядом с Томом Пич чувствовала себя в безопасности. И ехать в подъемнике, сидя рядом с Томом, было много приятнее, чем с Мелиндой, а когда он держал ее руку в массивной кожаной перчатке, она чувствовала приятное возбуждение.
   – Давай поужинаем сегодня вместе, – предложил он, когда опустились сумерки и они, очень уставшие, возвращались в деревню.
   – Но я не могу, – запротестовала Пич. – Я же живу в домике для школьников. Он – как крепость, нас не выпускают по ночам.
   – Ну, это мы устроим, – ответил Том.
   Он такой светский молодой человек, думала Пич, когда консьерж, получив от Тома швейцарские франки, с ухмылкой пообещал оставить ворота открытыми. Она чувствовала себя несколько виноватой, несмотря на то что Джулианна и другие старшие девочки, она знала, ухитрялись как-то возвращаться тайком каждый вечер. Последним увлечением Джулианны был молодой, с бронзовым загаром лыжный инструктор, широкоплечий, с повелительным взглядом своего прототипа из книги «Тайны Солнечной долины». И тем не менее Том был тоже очень мил, и с ним было весело. Он рассказывал ей о жизни в Кембридже, а она, в свою очередь, поведала ему о жизни в Л’Эглоне, они съели тонну жареного мяса и выпили много фруктового белого вина, и голова у нее немного кружилась. В полночь он проводил ее домой.
   – Ну? – Он усмехнулся, а потом поцеловал ее.
   Как хорошо, думала Пич, закрыв глаза и считая секунды, чтобы запомнить и рассказать Мелинде, как долго длился поцелуй.
   – Спокойной ночи, малышка Пич, – весело попрощался Том. – Я черкну тебе пару строк из Кембриджа.
   Пич все ждала и ждала письма, каждое утро стремглав бросаясь к столу в холле, радостно перерывая ворох писем в надежде найти одно со штемпелем Кембриджа, но писем не было.
   – Почему? – вопрошала она Мелинду.
   – Я думаю, он нашел себе там подружку, – мрачно замечала Мелинда, глядя, как Джулианна смакует письмо своего лыжного инструктора, который, казалось, писал каждый день.
   Пич вздохнула.
   – Мной пренебрегли! – драматически воскликнула она. – После поцелуя, который длился тридцать две секунды. Клянусь, что больше никогда не влюблюсь.
   Как-то в субботу Пич бродила по старому женевскому кварталу, заходя в магазинчики и присматривая подарки ко дню рождения сестер, и в шикарной галерее ее восхитило расписанное стекло ручной работы с маленьким изысканным рисунком – загадочным пейзажем. Она задумалась, сможет ли себе позволить купить такую вещь и подарить Леоноре. Конечно, Лоис нужно было что-то совсем другое, что могло бы позабавить и рассмешить ее.
   Направляясь к кассе, она взглянула на высокого седовласого мужчину, который просматривал каталог. Он стоял к ней спиной, но Пич знала точно, что это – Ферди. Ее сердце сильно билось, когда она неуверенно поставила на стол крошечную вазочку с колышущимися у излучины реки деревьями и спросила дрожащим голосом:
   – Ферди?
   Он посмотрел на нее.
   Она кивнула, не зная, что сказать. Он очень изменился. Лицо было в морщинах, а светлые волосы поседели, но все равно он был красив по-прежнему.
   Ферди повел ее в кафе у озера, и Пич, размешивая сливки в горячем шоколаде, с сомнением смотрела на него. Почему он не вернулся, чтобы повидать Лоис? Или он испугался того, что она не может ходить? Разве он не знал, что таких людей, как Лоис, ничто не могло изменить и она по-прежнему красива, удивительна и восхитительна? О, как Ферди мог быть таким жестоким!
   Ферди расспрашивал о ней, о школе, и Пич неприветливо отвечала, подыскивая предлог уйти из кафе.
   – А вы все так же живете в замке? – спросила она после неловкой паузы.
   – Иногда, – ответил он с улыбкой, – а в основном я живу в Кельне, чтобы быть ближе к работе. А что ты делала в галерее, Пич? – спросил он, прикуривая сигарету и гладя, как она потягивает дымящийся шоколад.
   – Я покупала подарок Леоноре, на следующей неделе ее день рождения. Их день рождения.
   Ферди смотрел куда-то в сторону озера.
   – Вам следует приехать и увидеться с ней, Ферди! – Слова вырвались неожиданно, и она с облегчением откинулась на спинку стула. Лоис никогда не упоминала имени Ферди, но все же Пич знала, что все эти годы Лоис ждала его, надеясь, что он вернется… она была уверена в этом.
   – Вам нужно поехать в отель, поговорить с ней, объяснить…
   – Объяснить… что? – смущенно спросил Ферди, раздумывая, что могла знать Пич об их отношениях с Леонорой.
   – Почему вы не вернулись, – сказала Пич. – Ей нужно знать, Ферди. Ей нужно это.
   – Это было давно, Пич, – ответил Ферди, – и ты не поймешь, ты просто не сможешь понять, что произошло.
   Резко отодвинув стул, вся в слезах, Пич посмотрела на него.
   – Я думала, что вы – волшебный принц, который разбудит ее поцелуем, – плакала она, – а вы… вы – просто предатель!
   – Пич! – бросился он за ней. – Пич!
   Но она стремительно бежала по улице, расталкивая прохожих, не обращая внимания на уличное движение, пока не скрылась из виду за углом. Ферди вернулся за столик, молча глядя на ее все еще полный стакан шоколада и серебряную ложку с длинным черенком на блюдце. Но видел он Пич, с глазами, полными ужаса, склонившуюся над Лоис. Что она подразумевала, говоря: «Ей нужно знать?» Бросив несколько монет на блюдце, он пошел вниз, к озеру. Ферди долго стоял, наблюдая, как над серой стеклянной глубиной вьются птицы, а крошечный пароходик где-то вдалеке, идущий вдоль берега, полон счастливыми людьми, возвращающимися с субботней прогулки.

32

   Ноэлю стоило нечеловеческих усилий попасть в Мичиганский университет. Конечно, ему пришлось солгать насчет своего происхождения – он не хотел, чтобы кто-нибудь знал о Мэддокском приюте. Он так хотел смыть это пятно, словно его никогда не было, что, может быть, когда-нибудь это и в самом деле перестанет быть правдой.
   Он работал все свободное время, несмотря на это не мог позволить себе купить что-нибудь из одежды и был самым обтрепанным на курсе, хорошо еще, что он сумел устроиться на работу в кафетерий – по крайней мере всегда был сыт.
   Никто не хотел жить в комнате с Ноэлем. Парень из Нью-Йорка, который считался его соседом по комнате, показывался очень редко, проводя время в основном с друзьями, и если они случайно оказывались вместе в комнате, избегал смотреть на Ноэля. Ноэль не винил его за это. Он и сам знал, что выглядит странно. Он все еще был очень тощим, с худым, изможденным лицом, и, как бы в протест против того, что в Мэддоксе его слишком коротко стригли, сейчас носил слишком длинные волосы. У него было три рубашки и пара джинсов, летом и зимой он носил кроссовки, а когда было холодно, обматывал ноги портянками. Только серые глаза его излучали настолько яркий свет, что это завораживало.
   Единственное, что было ему крайне необходимо, это физическая нагрузка, которая помогала от сильного перенапряжения из-за учебы и больших перегрузок на работе, так как трудиться приходилось очень много, чтобы покрывать расходы, и для того, чтобы гнать в дальний угол физические желания. Сексуальные потребности мучили его, и иногда он сам пугался силы и настойчивости этих желаний. Ноэль пытался заглушить их интенсивными тренировками. Он наращивал вес, бегал, прыгал и подавлял неумолимый зов плоти. И его тело с благодарностью отзывалось на все усилия, становясь мускулистым, стройным, с осанкой атлета. Ноэль даже прибавил немного в росте.
   – У Ноэля Мэддокса – великолепное тело, – четыре пары женских глаз наблюдали за ним в кафетерии, в то время как Ноэль собрал высокую стопку подносов и отнес их к раздаточному прилавку.
   – Это заметить несложно. – Джинни Бертон, улыбнувшись подругам, пригладила светлые волосы. – Стоит только взглянуть на эти плечи под рубашкой…
   – Этой отвратительной рубашкой, – пробормотала одна из подруг с набитым ртом, поглощая салат и бутерброд с помидорами и майонезом.
   – Не отвратительной, – сказала Джинни, задумчиво глядя на Ноэля, – просто… дешевой.
   – Да, парень – дешевый.
   – Откуда тебе знать, какой он? – строго спросила Джинни. – Ты когда-нибудь с ним разговаривала?
   – Нет, я с ним не говорила, – ответила подруга, откусывая бутерброд, – и не представляю себе, кто бы с ним стал разговаривать. Он какой-то таинственный. Загадочный студент Мичиганского университета.
   – Я видела его как-то раз, – сказала Джинни, наблюдая, как Ноэль натянул пиджак и с полудюжиной книг под мышкой направился к двери. – Он все время занимается в библиотеке.
   – И работает тоже все время, – добавила ее подруга, – и много времени проводит на треке. Хотя не принадлежит ни к какой команде и не играет в футбол.
   В Мичиганском университете футбол был всеобщей страстью, а игроки – богами. В дни, когда проходили игры, городок Энн Арбор, где размещался университет, пустел, и вечера в такие дни были самыми хорошими.
   – Эй! – дразнила подруга, – я думаю, у Джинни Бертон найдется кое-что для этого бедняги-инженера. Но, дорогая, ты напрасно потеряешь время – он никогда не смотрит на девушек и, уж конечно, не назначает свиданий!
   – В самом деле? – заинтересовалась Джинни, вспоминая мрачный взгляд Ноэля, когда он проходил мимо.
   – Послушай, – продолжала подруга, – этот парень не замечал даже Риту Хейвортс. Никому не удастся назначить ему свидание.
   Джинни откинулась на спинку стула и зажгла сигарету, лениво выпустив дым.
   – Неужели это так? – протянула она. У Джинни Бертон были длинные, красивые светлые волосы и круглые голубые глаза. Она носила нежно-розовые или голубые кашемировые свитера и нитку мелкого жемчуга, который подчеркивал своим блеском ее нежную белую шею. Короткие юбки в складку покачивались при ходьбе, ремешки кожаных туфель застегивались вокруг ноги – у нее были великолепные стройные ноги. Ноэль уже давно, несколько месяцев тому назад отметил, какие ноги у Джинни. Когда бы она ни появилась в кафетерии, он находил предлог, чтобы быть где-то неподалеку и иметь возможность смотреть на нее, запоминать ее всю, чтобы потом, ночью, когда останется один, прокручивать ролик памяти, растворяясь в мечтах о ней. Он был настолько удивлен, когда Джинни заговорила с ним, что весь задрожал.
   – Привет, – поздоровалась она, – я вижу тебя здесь уже сто лет. Я-Джинни Бертон.
   – Привет! – Ноэль ошеломленно глядел на нее.
   – Я знаю, ты – Ноэль Мэддокс, – продолжила она с улыбкой. – Послушай, нам по дороге. Ты не мог бы мне помочь донести книги?
   – Конечно, конечно. – Он взял книги, которые она ему протянула, и пошел рядом.
   – Итак, – начала Джинни, – чем ты занимаешься, Ноэль? Ты такой загадочный субъект.
   От нее пахло чудесными свежими цветочными духами.
   – Я учусь. Много занимаюсь. И, конечно, работаю. Иногда я не знаю, что же важнее, – Курица или яйцо! – рассмеялась она. – Но я слышала, ты – великолепный спортсмен. – Она смело взглянула на него. – Ты должен много тренироваться, чтобы оставаться в такой форме.
   Ноэль вспыхнул.
   – Мне нравится бокс, – ответил он. – Поэтому я тренируюсь, но у меня нет времени участвовать в турнирах.
   Джинни остановилась около библиотеки для студентов средних курсов.
   – Вот мы и пришли. Спасибо, что помог.
   Ноэль передал ей книги, и их руки встретились.
   – А почему бы нам не увидеться, скажем, за пиццей и пивом? – улыбнулась Джинни, пристально глядя на него голубыми глазами. – Ты когда свободен?
   – Я… э… ну… – заикался Ноэль.
   – Завтра? В семь часов? Давай встретимся здесь, – махнув рукой, она легко взбежала по ступеням.
   Весь оставшийся день Ноэль не мог заниматься. Он был не в состоянии сосредоточиться. Не мог уснуть, думая о ней, вспоминая жемчужные бусы на нежной шее, длинные ноги, взбегающие вверх по ступенькам, улыбающиеся глаза. Он с волнением думал о предстоящей встрече, о том, как вести себя на свидании, о чем они станут разговаривать и во сколько обойдется пицца и пиво. И еще его волновало, как он прикоснется к ней.
   В течение одного часа он дважды принял душ, надел чистые джинсы и новую клетчатую рубашку. Сложив и сунув в карман десять долларов, Ноэль отправился к библиотеке. Было всего шесть пятнадцать.
   – Ты точен, – приветствовала его Джинни двадцатью минутами спустя. На ней был белый с широким воротом свитер и голубая юбка, светлые волосы сияли.
   – Пошли, я умираю с голода.
   Джинни пила красное вино и только пощипывала пиццу.
   – Я думал, ты голодна, – сказал Ноэль, с сожалением глядя на отвергнутую пиццу.
   – Да, была, – ответила она, зажигая четвертую сигарету, – но я слишком много говорю, чтобы есть. Джинни отпила еще вина.
   – Знаешь ли ты, Ноэль Мэддокс, что у тебя очень интересное лицо? – Она нежно провела пальцем по его щеке. И, придвинувшись ближе, продолжила:
   – И самые великолепные глаза. Иногда они выглядят яркими и непроницаемыми – когда ты не хочешь, никто не может догадаться, о чем ты думаешь, а когда ты спокоен и доволен жизнью, они становятся светло-серыми, прозрачными, почти как стекло. Как сейчас.
   Ноэль слушал с восторгом. Его глаза еще никогда не были объектом столь пристального внимания.
   – И твои губы, – сказала Джинни, дотрагиваясь до них пальцами. – Сильные и твердые, такие страстные губы, Ноэль Мэддокс.
   Она поднесла к губам сигарету, затянулась, затем протянула ему. Ноэль не курил, но взял ее потому, что ее касались губы Джинни. Он ощутил вкус ее губной помады. Джинни потягивала вино, Ноэль же прикончил свое пиво одним огромным глотком.
   Джинни рассмеялась.
   – Хорошо, – сказала она, – я тебе все о себе рассказала. Теперь поговорим о тебе. Все, что я знаю, – как тебя зовут и что тебе двадцать лет.
   Ноэль смотрел на нее, и его охватывала паника. Что она скажет, если узнает, что ему только восемнадцать? Что рассказать о себе? Что она хочет знать? Она болтала о своем доме в Гросс-Пойнт, рассказывала об отце, который был президентом известной международной биржи, о лошадях своей матери, о сестре, той, что в прошлом году вышла замуж за замечательного парня, который когда-нибудь станет просто фантастическим нейрохирургом. У них был летний коттедж, и во время летних каникул они плавали на лодке, купались и загорали.
   – Не о чем мне рассказывать, – пробормотал он, глядя в пустой стакан. – Мои родители умерли. Я всегда был один.
   Джинни пристально посмотрела на него. Улыбка замерла на губах, веселая болтовня прервалась на полуслове.
   – О, Ноэль, прости!
   Ноэль пожал плечами.
   – Ничего.
   Она взяла его за руку.
   – Вот почему ты держишься обособленно. Тебе все еще больно, произошел несчастный случай, да, Ноэль? Он кивнул.
   – Вот почему тебе приходится так много работать – ты совсем один. – Джинни сочувственно пожала ему руку.
   – Теперь я знаю, что означает тот твой взгляд, когда глаза, кажется, пусты, и ты как будто где-то далеко. Должно быть, ты думаешь о НИХ.
   Ноэль избегал ее взгляда, осматривая переполненное кафе.
   – Пошли, – произнесла она неожиданно. – Мне хочется пройтись.
   Уже на улице Джинни очень легко поцеловала его в губы. Она взяла его за руку, когда они возвращались по улицам Энн Арбор, и когда вошли в тень, она обняла Ноэля и крепко прижалась к нему.
   – Поцелуй меня по-настоящему, – потребовала она.
   Вопреки его ожиданиям, целовать девушку оказалось несложно. Каким-то образом его лицо приблизилось, губы нашли ее губы. Он чувствовал их нежность и теплоту. Когда она раскрыла губы, его язык инстинктивно нашел ее, и он прижал ее крепче, растворяясь в ней и в своей страсти.
   Джинни чувствовала, как он возбужден, как все внутри него напряжено, и обычно она не позволяла так далеко заходить в отношениях на первом свидании, но в Ноэле Мэддоксе было что-то необыкновенное, какой-то голод. Такая сила влечения была очень опасна.
   Наконец она оторвалась от него, дрожащими пальцами провела по воспаленным губам. Ноэль отступил от нее.
   – Прости, – сказал он, – я не хотел так.
   Джинни улыбнулась, ища сигареты.
   – Все в порядке, – легко сказала она. – Мне было хорошо.
   Ноэль замер, глядя на нее. Если бы он пошевелился, он не смог бы контролировать себя, он все еще чувствовал прикосновение ее маленькой груди, выпуклость живота, и как она стояла, слегка раздвинув ноги, чтобы лучше чувствовать его напряжение. Боже, Ноэль не мог вынести этого! Сунув руки в карманы, он смотрел в землю.
   – Я лучше пойду, – сказала Джинни. – Позвони завтра, Ноэль.
   Она наклонилась, поцеловала его в щеку и ушла. Легкий шлейф цветочных духов смешался с запахом сигарет в прохладном ночном воздухе. Он подождал, пока она не исчезла в доме, потом пошел. Шаги постепенно перешли в бег. Ноэль мчался в темноте по территории университета, достиг трека и там бегал до изнеможения, пока не выбился из сил.
   Ноэль не мог понять, что Джинни нашла в нем. Он не звонил ей, так как не мог себе позволить пригласить ее куда-нибудь еще раз. Но она позвонила ему сама. Никогда и никто ему до сих пор не звонил, и когда парень внизу в холле позвал его, он был удивлен.
   – Привет, – сказала Джинни, – разве я тебе не нравлюсь больше?
   Они встретились и просидели пару часов за пивом, просто болтая. Вернее, болтала она. Джинни говорила о себе, о нем, приукрашивая его печальную историю собственными фантазиями: любящие погибшие родители, отсутствие семьи. И ей действительно нравились его глаза.
   После этого они встречались несколько раз, и она всегда настаивала, что заплатит за себя сама. Джинни считала, что будет нечестно, если ему придется платить за нее. Ноэлю приходилось тратить деньги, предназначенные на более важные вещи, книги. И занимался он не так много, как следовало бы, даже когда ее не было рядом, он думал о ней.
   Они много целовались в кафе, или за кафетерием, или в Коридоре. В темном зале кинотеатра она взяла его руку и Положила себе на грудь. Он чувствовал ее дыхание, через тонкую ткань блузки ощущал, как твердели ее соски под его рукой. Движимый какой-то неистовой силой, он наклонился и поцеловал ее грудь. Джинни тихонько застонала и оттолкнула его.
   Они стали встречаться каждый вечер, даже когда он занимался в библиотеке, она приходила со своими книгами, садилась рядом, и их глаза сливались в едином желании. Ее друзья были поражены ее поведением.
   – Это шутка, Джинни, – восклицали они, – Ноэль Мэддокс – всего лишь шутка!
   – Вы не знаете его, – отвечала она, и ее глаза лихорадочно блестели, когда она вспоминала его губы. – Вы не знаете, какой она на самом деле.
   Они с сомнением смотрели на нее. Ноэль Мэддокс был грубым чужаком, Джинни не следовало проводить с ним время, она даже не представляет, в какой ситуации может оказаться. Никогда ни в чем нельзя быть уверенным с таким парнем, как он, о нем никто ничего не знал, и ее отец сошел бы с ума, если бы узнал!
   Они встречались уже полтора месяца, когда однажды Джинни сказала, что ее друзья, у которых была квартира за территорией университета, уезжают на выходные дни – на большую футбольную игру в Гарвард.
   – Приходи, – бросила она небрежно, – я куплю вина, и мы поужинаем.
   На ней была цветастая юбка и белая шелковая блузка, под которой ничего не было, и Ноэль не мог оторвать глаз от тяжелых округлостей под тонкой материей. Они пили красное вино и нервно разговаривали. Джинни предложила ему сыр, красиво разложенный на деревянном блюде, и он вспомнил, что это тот самый сорт, который он видел в холодильнике Скотта. Но на этот раз он не убегал, хотя по-своему Джинни была опасна, как и Скотт, оттого что он хотел ее, отчаянно хотел.
   Смеркалось, и яркий свет вытеснили серо-голубые сумерки, Джинни зажгла свечу в облитой воском бутылке кьянти и опустила шторы. Казалось, он видит все в каком-то замедленном действии: она встала перед ним на колени, расстегнув блузку и спустив ее с плеч, ожидая. Жемчужные бусы оттеняли теплый тон ее кожи, свет свечи позолотил грудь. Руки Ноэля нашли ее, и Джинни отклонилась назад, задохнувшись, когда его губы стали целовать ее маленькие твердые соски. Он хотел бы никогда не отрываться от них, прижиматься к ним, гладить их языком, ласкать. Джинни оттолкнула его, их глаза встретились. Не отрывая от него взгляда, она встала и медленно сняла юбку. Джинни постояла минутку, высокая и стройная, в одних белых трусиках, потом расстегнула его рубашку. Быстро провела руками по груди, наклонилась и слегка прикусила его сосок. Ноэль почувствовал, что его пронзает дрожь. Ее руки легко прикоснулись к ремню, потом к пуговицам. Глаза мгновенно выхватили то огромное желание и напряжение, которое все еще скрывала одежда. Потом она очутилась в его объятиях, и они лежали на ковре, и свеча освещала их обнаженные тела. Он зарылся лицом в ее душистые волосы, а руки нежно блуждали по ее телу. Оно было мягким, гладким, влажным. Его охватило желание попробовать вкус ее кожи, и она дрожала и изгибалась под его настойчивым языком. Это было слишком, слишком… он должен овладеть ею. Он крепко обнял ее, пытаясь проникнуть в ее лоно.
   – Нет, – выдохнула она, – нет…
   Его пальцы нашли ее нежную плоть, раздвинули ее…
   – Нет, – вскрикнула она, – Ноэль, не делай этого… Я не могу…
   Ноэль поднял глаза, в смущении посмотрел на нее.
   – Вот так, – сказала она, помогая ему, – вот так.
   Их глаза вспыхнули и слились в единое пламя, когда слился с ней.
   Джинни не могла без него. Ее друзья старались поговорить с ней наедине, серьезно предупреждая о том, что родители будут недовольны и Ноэль ей совершенно не подходит, но Джинни было все равно. Она ничего не могла с собой поделать. Джинни должна была его видеть. Она тратила много времени, отыскивая людей, чья квартира была бы свободна на ночь или на выходные дни, покупала сыр и вино, зажигала свечи и ждала его с работы, во сколько бы он ни возвращался. Та перемена, которая происходила в Ноэле, когда он скидывал дешевую одежду и она видела его обнаженным, была поразительной.
   – Перед Богом все мужчины равны, – сказала она ему однажды, – но без одежды ты – король, Ноэль Мэддокс.
   Его гладкое сильное тело влекло Джинни, а прикосновение рук и губ становилось все более опасным. Он так желал ее, так страстно желал. Джинни отдавалась ему, и когда их юные тела сливались, она стонала от наслаждения.
   Потом они лежали рядом, не прикасаясь друг к другу, все еще слыша свое учащенное дыхание. Джинни протягивала руку и дотрагивалась до шелковистой пленки влаги на его груди. Ноэль склонялся над ней, пристально вглядываясь, но ничего не говорил.
   – Наконец-то ты сделал это – посмотрел на меня, – сказала она, дотрагиваясь до его век.
   Он нежно целовал ее.
   – Я люблю тебя, Ноэль, – шептала она, а он снова и снова целовал ее.
   Всего несколько человек знали об их романе. Друзья, которые беспокоились за ее репутацию, скрывали это. Но Джинни была очень хорошенькая, пользовалась неизменным успехом, и поэтому ее отсутствие на вечеринках и футбольных матчах не могло оставаться незамеченным.
   – Ты пропускаешь самые веселые мероприятия, – протестовали друзья.
   – В самом деле? – мечтательно отвечала она. В конце семестра у Ноэля были очень низкие результаты. Раньше у него никогда не было оценок ниже «А». А сейчас он глядел в табель, усыпанный «В» и «С». Он так же продолжал работать в университетском городке, но встречи с Джинни отвлекали его от занятий. Впервые за четыре года он был далек от своей цели. Джинни хотела встречаться с ним во время каникул, но он честно сказал ей, что должен работать. Он возвращался на конвейер, где будет работать днем, потому что ночью была его смена в баре. Наступило самое подходящее время, чтобы расстаться.