Ферди, застыв, смотрел на нее. Казалось, Леони читает его мысли, срывая с него маску и оставляя беззащитным.
   – Я буду заботиться о Лоис, – мягко продолжила Леони, – как это делала всегда. Вы свободны, Ферди.
   Ферди отвернулся.
   – Простите меня. – Дойдя до тропинки, он обернулся. Леони смотрела в даль моря, ее силуэт четко вырисовывался в свете террасы. Было что-то неукротимое в стройной фигуре, та сила, которой Ферди завидовал. Резко повернувшись, он пошел дальше.

39

   Никто ничего ей не говорит. Пич сердито ходила по дорожке вокруг мыса Сен-Хоспис в компании кошки Леони по кличке Шоколад и своим Зизи, который следовал за ней, как преданный пес. Леонора вместе с Жан-Полем уехала в Швейцарию до того, как Пич успела задать ей хоть какие-то вопросы: Жан-Поль собирался показать Леоноре деревушку, где будет строиться новый отель. А Лоис заперлась у себя, оставив при себе только Миц для связи с окружающим миром. Когда же Пич попыталась задать бабушке вопросы о Ферди, о том, что он сказал и что произошло, и дюжину других, которые всплывали в ее голове, как пузырьки в шампанском, она не получала удовлетворительных ответов. Просто: «Это была ошибка Ферди».
   – Ну, а что Лоис? – вскричала Пич. – Ведь Ферди после стольких лет вернулся за ней!
   – Я не знаю, почему он вернулся, – уклончиво отвечала Леони.
   – Зато я знаю, – сказала Пич. – Я видела его в Женеве. Я сказала ему, что следовало бы вернуться, чтобы увидеть ее и объясниться… сказать, что ему жаль…
   Леони в изумлении смотрела на нее.
   – Ты сказала, что Ферди должен приехать сюда? О, Пич! Что ты наделала!
   Слезы застилали глаза Пич, когда она взбиралась на гору, гневно отбрасывая ногой гальку, попадавшуюся на пути... Что произошло не так? Конечно, это был шок для Лоис, но Ферди же вернулся. Почему просто нельзя отбросить в сторону минувшие годы, чтобы все стало как прежде – так, как это происходило в романах, которые она читала в школе? Правда была для Пич ударом; Лоис не нужна Ферди, потому что не может ходить.
   Пич не могла больше этого выносить. Она должна получить ответы на свои вопросы. Раз бабушка не ответила ей, надо расспросить Лоис.
   Миц отказалась впустить ее.
   – Лоис никого не хочет видеть, – сказала она. – Она в постели. Доктора говорят, что ей нужен отдых.
   – Но мне необходимо видеть ее, – молила Пич. – Пожалуйста, Миц. Только меня. Она захочет видеть меня, я знаю.
   – Не сегодня, Пич, – твердо сказала Миц, закрывая дверь.
   Она попыталась на следующий день, и еще через день. Потом Лоис прислала записку с просьбой позвать бабушку Пич нетерпеливо караулила за дверью, ожидая ее.
   – Что? – настойчиво спросила она, когда на пороге появилась Леони.
   – Она хочет видеть тебя, – сказала Леони. – Я сообщила ей, что ты видела Ферди в Женеве. Теперь она поняла, почему он вернулся.
   Но Пич чувствовала, что Леони что-то не договаривает.
   Лоис сидела в постели в простой белой ночной сорочке, длинные волосы заплетены в две косички. Она была без косметики, и без обычной яркой помады губы казались бледными.
   – Все в порядке, Пич, – произнесла она со слабой улыбкой, – это не твоя вина.
   – О, Лоис! Я просто не понимаю, отчего он не приехал раньше.
   – Он думал, что я умерла, – мягко сказала Лоис. – Все эти годы он думал, что меня нет в живых.
   Пич смотрела на сестру пустым взглядом, в памяти всплыло… Лоис умирала, всюду была кровь, дымок от пистолета Крюгера все еще тянулся к ним… каждая деталь отпечаталась у нее в голове, как картина на стене галереи… «Она умерла, Ферди! – звучал ее собственный голос. – Крюгер убил ее… Лоис умерла…»
   Ферди не вернулся разыскивать Лоис из-за нее.
   – Ты не должна себя винить. – Голос Лоис был спокоен. – Теперь его жизнь будет продолжаться, так же, как и моя. Все тени прошлого исчезли.
   Виновато глядя на сестру, Пич размышляла.
   Лицо Лоис было бледно, того же оттенка, что и волосы. Она лежала в шезлонге в тенистом садике на крыше с открытой книгой, делая вид, что читает. Но когда бы Пич ни взглядывала на нее, Лоис с отсутствующим видом смотрела в сторону голубого горизонта, как будто была где-то далеко отсюда. Она избегала шумного отеля и не посещала по вечерам бар на террасе. Ела она у себя, только с Миц или в компании Пич.
   Пич знала, что Леони и Джим очень беспокоились за Лоис.
   – Я думаю, следует послать за Эмилией, – предложила Леони.
   – Девочке нужна не мать, – отозвался Джим. – Она тоскует по Ферди.
   Пич думала, что если все это – правда, то ей надо решиться и предпринять что-нибудь. Все это произошло из-за нее, и только она может помочь им выйти из этого положения. Если бы Леонора была здесь, она могла бы посоветоваться с ней. Пич никак не могла понять, почему она уехала в такой напряженный момент.
   Ей потребовалось два дня, чтобы составить письмо Ферди, и когда она наконец-то отправила его, то немедленно захотела забрать его обратно. Она написала Ферди правду. Писала, что Лоис сама не своя, что тоскует по нему. Что сейчас, когда с прошлым покончено, не могли бы они хоть писать друг другу… И что Ферди не должен никому говорить, что получил от нее письмо.
   Она приходила в отель каждое утро к семи тридцати, когда приносили почту, нетерпеливо просматривая почту для Лоис, чтобы знать, не пришло ли письмо от Ферди. Неделю спустя оно пришло, со штемпелем Парижа, подписанное его именем над словами: «Отель «Ритц». Пич добросовестно отнесла его наверх, и Лоис получила конверт вместе с завтраком.
   – Для тебя письмо, – сказала Пич, кладя его на поднос перед Лоис. И, не в силах сдержать себя, добавила:
   – От Ферди.
   – Ферди? – Рука Лоис дрожала, когда она вскрывала конверт.
   Пич заметила, что письмо было коротким, но Лоис читала его очень долго. Наконец сложила его и положила на столик у кровати.
   – Ну? – нетерпеливо потребовала Пич.
   Лоис улыбнулась ей – правда, очень слабо, но улыбка была обнадеживающей.
   – Он сожалеет, что расстроил меня, но он был в шоке, когда увидел меня живой. Ферди хотел бы, чтобы я писала ему. Может быть, мы снова начнем узнавать друг друга и однажды, когда привыкнем к мысли, что мы опять вместе, сможем встретиться.
   – О, – вздохнула Пич. – Лоис, ты ответишь ему?
   – Посмотрю, – ответила она. – Я подумаю об этом.
   Но когда Пич, выходя, оглянулась, то увидела, что Лоис снова перечитывает письмо.
   С этого времени письма от Ферди приходили регулярно, и Пич приносила их Лоис вместе с завтраком. Она замечала, что часто на них был штемпель Кельна или Эссена, и это означало, что Ферди вернулся к своей работе на предприятиях Меркеров. Лоис не рассказывала ей, о чем пишет Ферди, хотя Пич умирала от любопытства. И Лоис все еще избегала посещений знаменитого бара на террасе и своих прежних друзей. Хотя она уже больше напоминала прежнюю Лоис в хорошеньких шелковых брючках и мягких рубашках, а коралловая помада делала бледное лицо несколько ярче.
   За неделю до того, как Пич должна была ехать во Флориду, чтобы провести оставшиеся несколько недель летних каникул дома с родителями, они получила письмо из Парижа.
   – Ферди хочет встретиться со мной, – сообщила Лоис, крепко сжимая плотный конверт. – Он в Париже. О, Пич, что мне делать?
   В Париже было жаркое лето, город опустел, все покинули его, променяв на прохладу моря и пляжей. Лоис отказалась принять Ферди наедине, и Пич везла ее кресло по прохладным просторным залам отеля «Ритц», где они должны встретиться с Ферди за чашкой чая, чувствуя себя совершенно больной.
   Лоис выглядела очень красивой, но совершенно другой. Волосы причесаны назад и схвачены бархатным бантом цвета морской волны, на ней был белый льняной пиджак от Шанель, брюки цвета морской волны и такого же цвета замшевые туфли. Но она все так же восхитительно благоухала духами Герлена «Голубой час», романтическое название которых символизировало тот час между закатом солнца и темнотой – голубой час, когда влюбленные, наконец, встречаются, а потом снова расстаются.
   Ферди уже ждал за столом. Когда они появились, он встал и поцеловал руку Лоис.
   – Лоис, – нежно сказал он, – спасибо, что ты пришла.
   – Рада видеть тебя, Ферди.
   Ее голос немного дрожал.
   Они смотрели друг на друга, отмечая следы времени и перемен, а Пич нервно переступала с ноги на ногу, не желая мешать их разговору.
   – Я пойду, – сказала она наконец. – Вернусь через полчаса, Лоис, – и поторопилась уйти, прежде чем они могли остановить ее.
   Когда Пич обернулась, они сидели за круглым столом напротив друг друга. Лица Лоис она не видела – сестра сидела к ней спиной, но Ферди улыбался.
   Пич вернулась через полчаса, торопливо направилась к ним через зал.
   – Пич, – обратился к ней Ферди с улыбкой, – ты даже не дала возможности поздороваться с тобой!
   Он действительно красавец, думала Пич, хотя и выглядел сейчас много старше.
   – До свидания, Ферди, – попрощалась Лоис, протягивая руку.
   Он поцеловал ее руку, а потом склонился и поцеловал в губы.
   – Мы увидимся еще? – спросил Ферди.
   Пич подумала, что ему явно не терпится увидеть Лоис еще, и как можно скорее.
   Лицо Лоис, когда они прощались, было совершенно спокойно и вовсе не светилось от радости, как ожидала Пич.
   – Но почему, Лоис, почему? – спрашивала Пич в машине на обратном пути в их дом на Иль-Сен-Луи. – Почему не встретиться с Ферди еще раз?
   – Ты не понимаешь, – объяснила Лоис. – Ферди и я – мы никогда не будем прежними. Мы разные люди. Обоим нам нужно время, чтобы убедиться – то, что мы ищем друг в друге, действительно существует.
   Но, по крайней мере, думала Пич, начало положено, и если Лоис и Ферди снова встретились, значит, она наконец-то свободна от своей вины.

ЧАСТЬ III

40

   Пич знала, что ей понравится колледж в Радклиффе – вовсе не потому, что совсем рядом находились «денди» из Гарварда, хотя это и воодушевляло.
   Сначала она, конечно, чувствовала себя «иностранкой», ведь ее образ жизни был совершенно иным, чем у остальных девочек. Пич никогда не рассказывала о войне и Сопротивлении, чтобы девочки не подумали, что она пытается выделиться. Она покупала юбки в складку, светлые кашемировые свитера и простые туфли, чтобы выглядеть точно так же, как другие, но, несмотря на все свои усилия, все равно выглядела настоящей француженкой.
   После первых двух семестров ей надоела эта «униформа», и Пич начала искать свой собственный стиль. Она стала носить тонкие черные свитера и узкие черные брюки спортивного покроя с туфельками на низком каблуке или широкие юбки с яркими шелковыми блузками и каким-нибудь необыкновенным поясом из модного парижского магазина. Иногда она собирала свои бронзовые волосы в затейливую прическу и воображала себя дамой высшего света или распускала их блестящей бронзовой волной вокруг плеч и выглядела Пятнадцатилетним беззащитным подростком, тогда как ей было восемнадцать. А когда Пич опаздывала на занятия, что случалось очень часто, она просто натягивала на свои астрепанные волосы довольно поношенную черную фетровую шляпку с широкими полями, умудряясь выглядеть очаровательно и даже немного таинственно. Пич носила свои книги в просторной потертой кожаной сумке от Витона и пользовалась парфюмерией от Диора.
   Ее жизнь в Радклиффе во многом была похожа на жизнь в Л’Эглоне в Швейцарии, но без тамошних ограничений. Девочки жили как сестры, делились секретами и бесконечно с чувством обсуждали своих приятелей, однако, если в Л’Эглоне они все больше рассуждали о романах, здесь разговоры шли вокруг секса. Но, конечно, они только болтали об этом, никто никогда этим не занимался.
   Маленький городок Кембридж располагался на противоположной от Бостона стороне реки Чарльз. Его площади, растительность, стертые булыжные мостовые и вымощенные брусчаткой улицы были усеяны колониальными церквушками с высокими шпилями, книжными магазинчиками, кофейнями, где девушки из Радклиффа встречались с молодыми людьми из Гарварда. Пич обнаружила, что ее часто приглашают на футбольные игры, на вечеринки, но она всегда посещала их в компании с другими девушками. Она танцевала, флиртовала, позволяла себя поцеловать, сидя на переднем сиденье автомобиля, но никогда не садилась на заднее, так как это уже была опасная территория. Она слышала истории о том, что случалось на задних сиденьях, и не была готова к этому. Кроме того, она берегла себя для Гарри.
   К ее большому сожалению, ей не удалось встретиться с Гарри еще раз. Она часто ездила в гости к Мелинде, но когда Пич бывала в Лаунсетон Магна, Гарри там не оказывалось. То он был в Латинской Америке, исследуя какую-то книгу, то путешествовал по Австралии в поисках первоисточников, то с блеском читал лекции по всему побережью Америки. Его восхваляли на литературных обедах в Нью-Йорке, Сан-Франциско и Вашингтоне.
   Гарри Лаунсетон привлек к себе внимание, завоевав за два года три основные литературные премии. Его имя стало часто появляться в скандальной хронике рядом с целой чередой красивых и достойных девушек. Пич выискивала во всех газетах и вырезала любые упоминания о Гарри, собирала его фотографии из журналов. Он всегда выглядел импозантно и отрешенно в смокинге, с прядью шелковистых волос, падающей на бровь, неизменно под руку с очередной красавицей. Пич безжалостно обезглавливала девиц острыми концами ножниц и вклеивала фотографии Гарри в свой толстый альбом, набитый газетными вырезками о нем. Она знала каждый шагГарри Лаунсетона.
   В день, когда она прочла о женитьбе Гарри на Августе Харриот, Пич, заливаясь слезами, сожгла свой альбом в котельной, вынося приговор красивому лицу Гарри, исчезающему в огне, и ненавидя его за предательство.
   – Ты сумасшедшая, – смеялись подруги, которые знали ее историю. – Ты помешалась на человеке, который даже не знает о твоем существовании. Самое лучшее для тебя – сходить на свидание с Джеком Мэллори, он звонит тебе каждый вечер. Счастливица!
   Отец Джека Мэллори был человеком, сделавшим самого себя и быстро прошедшим путь наверх от политика местного значения в Филадельфии до высокопоставленного чиновника Федерального правительства, жертвуя на этом пути своими принципами и делая состояние на импорте спиртного. Его карьера достигла вершины с назначением его послом Вашингтона во Франции (он предпочел бы Лондон и место в Суде Сен-Джеймса), и маленький Джек прожил в Париже несколько лет. Когда Джеку исполнилось тринадцать, у отца случился удар, и вся семья вернулась в США.
   Джек был красив в ирландском стиле – с крупным подбородком и синими глазами. Так же, как и его отец, он знал, чего хочет добиться в жизни. Он очень высоко ценил Пич. Она стояла первой в его списке.
   Джек осаждал ее уже несколько недель, ухитряясь всегда оказываться в нужном месте после ее занятий, и гулял с ней по дворику колледжа, рассказывая о своей жизни во Франции. Он донимал ее телефонными звонками, ни на один из которых она не ответила.
   – Почему? – удивленно спросил он, когда Пич неожиданно сама взяла трубку.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Вот уже месяц я звоню тебе каждый вечер, а ты всегда посылаешь кого-то извиниться и передать, что или моешь голову, или занимаешься.
   – Считай, что сегодня у меня чистые волосы, и я свободна от занятий. Ты уже почувствовал, что тебе повезло, или мне ждать приглашения от кого-то еще?
   – Нет, нет. Это буду я. Я имею ввиду, что да… О, Господи! Я хочу спросить, Пич, могу ли я пригласить тебя поужинать со мной?
   Пич вдруг поняла, что умирает с голоду. Она была так огорчена женитьбой Гарри, что уже несколько дней едва притрагивалась к еде, и ее переполнило предвкушение горячей, успокаивающей пищи. Она уже чувствовала тонкий запах бостонских моллюсков, сваренных со свининой и овощами, и ощутила вкус свежих омаров из штата Мэн.
   – «Лок-Оберз», – назвала она самый дорогой ресторан, зная, что он может себе позволить сводить ее туда, – в семь тридцать.
   Джек не мог ее понять. За ужином она молча поедала огромное количество блюд, а он с удивлением наблюдал за ней.
   – Хочешь что-нибудь еще? – вежливо поинтересовался он, когда она доела индийский пудинг с ванильным мороженым. Пич почувствовала себя гораздо лучше. В то время как Джек пытался завязать разговор, она думала о Гарри, а сейчас в голове вдруг все прояснилось. То, что Гарри женился на Августе Харриот, не имело никакого значения. В конце концов, они с Гарри так и не встретились толком, а ей еще надо было закончить учебу. Радклифф имел для нее большое значение. Ведь она должна была узнать все о литературе, чтобы разговаривать с Гарри на достойном интеллектуальном уровне. Когда придет время, им просто будет суждено встретиться, а затем, она в этом уверена, все встанет на свои места. Пич совершенно не задумывалась о существовании Августы и ее месте в этой истории. А пока ей надо смотреть вперед и получать удовольствие от жизни.
   – Все было замечательно, – сказала она, улыбнувшись наконец Джеку, – больше ничего не надо, спасибо.
   Ободренный ее улыбкой, Джек подумал про себя, осмелится ли он дотронуться до ее руки, которая покоилась на столе. На мизинце у нее было тоненькое золотое колечко, а на указательном пальце – кольцо, усеянное маленькими яркими бриллиантами, ногти покрыты лаком цвета фуксии.
   – Думаю, мне пора собираться, – сказала Пич, когда он взял ее за руку. – У меня утром занятия.
   На улице шел снег, маленькие пушистые снежинки собирались на ресницах и таяли у них на губах, когда, рука об руку, стараясь не упасть, они пробирались по скользкому тротуару к его белому спортивному «ягуару».
   – Не совсем то, чего заслуживает представительница семьи де Курмон, – извинился Джек, открывая дверцу.
   – Возможно, это именно то, что нужно де Курмон сейчас, – ответила Пич, втягивая свои длинные ноги в «ягуар», подумав о том, что совсем недавно де Курмонам изменила удача.
   В машине Джек сосредоточил все внимание на обледеневшей дороге, а Пич напевала себе под нос мелодию Пасторальной симфонии Бетховена, которую передавали по радио.
   Он остановил машину около ее дома и положил руку на спинку се сиденья.
   – Когда я опять тебя увижу? – спросил он.
   Пич чувствовала его теплое дыхание на своем лице, а ирландские синие глаза, освещаемые огоньками приборной доски, казались почти черными.
   Большинство девушек Радклиффа считали Джека Мэллори красивым молодым человеком. Ростом 6 футов 2 дюйма, широкоплечий и крепкий, как бывший футболист, он обладал чисто американским шармом и мужественностью. Со своим белым автомобилем и богатой семьей Джек был хорошим «уловом», и он знал это.
   – Вероятно, в четверг, – ответила она, – если а смогу освободиться. Позвони мне.
   Четверг был лишь через пять дней.
   – Как насчет завтра? – спросил он умоляющим голосом. – Или в понедельник, вторник?
   Она почувствовала грубую ткань твидового пиджака, когда Джек притянул ее к себе.
   – Пожалуйста, Пич, – продолжал он просить, его губы вплотную приблизились к ее губам, – завтра?
   Губы у него были прохладными, как снежная ночь снаружи, а потом они потеплели, когда прикоснулись и приоткрыли ее губы. Сердце Пич екнуло и застучало в груди так громко, когда их губы встретились, что она подумала: он может услышать этот стук. О чем он думает, взволнованно спрашивала себя Пич, в то время, как Джек целовал ее губы. О чем вообще думают мужчины, когда вот так целуются? Пальцы Джека ласкали ее шею, а она прижала свою неопытную руку к его лицу. Он обнял ее еще крепче. Пич торопливо отодвинулась от него.
   – Не исчезай, – сказал он, – прекрасная Пич!
   В мгновение ока она выскочила из машины, захлопнув за собой дверцу, и взбежала по ступенькам дома.
   – Я позвоню завтра, – крикнул Джек, выйдя из машины вслед за ней.
   «Он хорошо смотрится», – подумала Пич, обернувшись на прощание. Высокий, симпатичный, типичный американец. Что еще ей нужно, чтобы набраться опыта для будущих встреч с Гарри?
   Лежа в постели в ту ночь, она вспоминала шаг за шагом их вечер, в особенности его заключительную часть. Пич смутилась, припомнив, как долго игнорировала его, а затем, дойдя в своих мыслях до поцелуя, вся покрылась испариной. Ей не первый раз случалось целоваться с молодыми людьми, но те поцелуи казались ей сейчас детской забавой. Джеку Мэллори был двадцать один год, и его поцелуи не были игрой. Джек Мэллори хотел ее. А это странное покалывание всех ее нервных окончаний, внезапное чувство пустоты под ложечкой, ощущение нежности и истомы, разлившееся по всему телу, – все это значило, что и она хотела его. Все девушки в общежитии были девственницами. Никто – абсолютно никто – не делал этого, хотя и разговаривали о сексе достаточно часто, но, ради всего святого, на этом все заканчивалось.
   Пич устроилась поуютнее под одеялом и стала смотреть через незашторенное окно на тихо падающий снег. Когда Джек позвонит завтра, она подойдет к телефону, поговорит с ним немного, но заставит его подождать до четверга.
   На пятое свидание Джек взял ее на матч по регби между Гарвардом и Йелем. На этот раз Бостон принимал гостей, и толпы болельщиков демонстрировали свою мощь. Прихлебывая виски из серебряной фляжки Джека, укутанная в меховой полушубок и шарф Гарварда, принадлежащий Джеку, Пич дрожала от холода на трибуне стадиона, стараясь сохранить достаточно тепла, чтобы поприветствовать команду Гарварда и посмеяться над «йельскими бульдогами», как они называли команду Йеля, так как бульдог был их талисманом. Она нисколько не завидовала девушкам-заводилам, которые танцевали на замерзшем поле, но отдала бы буквально все на свете, чтобы оказаться сейчас в теплой ванне. Тем не менее ей приятно быть девушкой Джека Мэллори, сознавать, что другие девушки завидуют ей. Но когда он дотрагивался до ее груди так, как вчера, Джек Мэллори становился для нее опасным.
   Пич сократила их встречи, потому что знала, что должна вообще расстаться с ним, но она мечтала о нем даже на занятиях. Вернее, она представляла в своих мечтах, как он целует ее… и… Гарри все еще был у нее в голове, пережидая в тени мечтаний, а Джек был так близко. Она ничего не знала раньше о желании. Когда она думала о Гарри, ей хотелось быть с ним рядом, держать его за руку, разговаривать с ним, только бы ей позволили любоваться его красотой и дышать с этим гением одним воздухом. А Джек Мэллори будил в ней тревожащие чувства.
   Когда команда Гарварда на последних секундах игры забила гол, трибуны взорвались криками и приветствиями, а Джек радостно обнял ее за плечи.
   – Потрясающая игра! – воскликнул Он, – замечательная, просто замечательная! Пошли! – прибавил он, заметив, что Пич совершенно замерзла. – Лучше нам зайти куда-нибудь.
   – Куда мы идем? – спросила она, покорно следуя за ним.
   – Куда? Веселиться, конечно.
   Мужской бар в «Лок-Оберз» открывал свои двери посетительницам женского пола только в дни игр между Гарвардом и Йелем, и сегодня празднующие болельщицы испытывали его гостеприимство. Казалось, Джек знаком со всеми, и Пич ревниво наблюдала, как симпатичная темноволосая девушка бросилась ему в объятия, а Джек крепко поцеловал ее в губы. Это был долгий поцелуй.
   – Сколько лет, сколько зим, – мечтательно пропела девушка, не снимая рук с шеи Джека.
   – Многовато, – согласился Джек, его руки продолжали обнимать девушку за талию.
   Отвернувшись от них, Пич сердито уставилась на огромную картину с изображением обнаженной женщины, висевшую над баром. Джек рассказывал ей, что если Гарвард проигрывал, пышные прелести обнаженной красотки завешивали черным шарфом, но сегодня эта дама осталось неприкрытой и выглядела довольной и обольстительной – точно так же, как та темноволосая девица. «Дерьмо», – подумала Пич. Сейчас, когда к ней, наконец, пришло понимание своих чувств, секс, казалось, был всюду. В темном углу бара обнималась парочка молодых людей, и она с интересом стала наблюдать за ними.
   – Закажи мне еще один коктейль «Ворд 8», – попросила она Джека, перебив тем самым шепот брюнетки.
   – Еще один? – удивился он. – Это довольно крепкий напиток.
   В «Лок-Оберз» изобрели этот коктейль для празднования успеха на выборах одного из самых известных политических деятелей Бостона много лет назад, смешав гранатовый ликер с виски, чтобы напиток получился розового цвета.
   – Ты забываешь, что я француженка, – гордо произнесла Пич. – Я пила вино, разбавленное водой, когда ты пил еще молоко.
   Джек, рассмеявшись, отошел от брюнетки. Проталкиваясь сквозь толпу через темную, полную табачного дыма комнату, он локтями проложил себе путь к бару.
   – Еще два «Ворд 8», – заказал он бармену.
   Ноэль Мэддокс поспешил выполнить заказ. Должно быть, он смешал их за сегодняшний вечер несколько сотен, не меньше. Его вызвали в последнюю минуту, чтобы помочь справиться с огромной толпой болельщиков. Хорошо и то, что ему заплатят за этот вечер. Каждый доллар приближал его к заветной цели.
   С отличным дипломом Мичиганского университета в кармане он добился места в Массачусетском техническом институте. МТИ был самым престижным научно-техническим колледжем в Бостоне и самой ближайшей к небесам взлетной площадкой, какую Ноэль мог себе представить. И каждая неделя занятий в шумных аудиториях МТИ приближала его к мечте – точно так же, как и каждый заработанный тяжким трудом доллар. Через два года он получит степень магистра автомобильной промышленности, а через два года и один день вернется в Детройт и предстанет перед начальниками по кадрам крупнейших автомобильных корпораций Америки – «Ю.С.Авто», «Грейт Лейкс Моторс корпорейшн», а также, конечно, «Форд» и «Дженерал Моторс», и предложит им себя. Только на этот раз его цена будет гораздо выше цены того худощавого паренька в грязном голубом комбинезоне, который работал с дрелью и скакал как сумасшедший муравей от одного автомобильного кузова к другому, которые бесконечно двигались по конвейерной линии.