Василий Аксенов
 
Всегда в продаже

САТИРИЧЕСКАЯ ФАНТАЗИЯ с двумя прологами и двумя эпилогами
 
Москва 1963 – 1977
 
   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
   Евгений КИСТОЧКИН, 30 лет
   Петр ТРЕУГОЛЬНИКОВ, 30 лет
   Профессор АБРОСКИН, пожилой человек
   СВЕТЛАНА, его дочь, 20 лет
   ПРИНЦКЕР, 50 лет
   МАМА ПРИНЦКЕР, его жена, 45 лет
   БАБУШКА, очень стара
   ОЛЛ, дочь Принцкеров, 17 лет
   ФУТБОЛИСТ, молодой-прогрессирующий
   ИГОРЬ, 23 года
   ЭЛЛА, его жена, 25 лет
   ЗДОРОВЯК, вечно молод душой
   НЫТИК, без возраста
   БУФЕТЧИЦА
   АЛИК
   ВИТАЛИК
   СЕРЕЖА
   БУРКАЛЛО, художник
   СУРОВЫЙ В ЛИЛОВОМ
 
   Прологи и действие происходят в Москве в наши дни.
   Эпилоги – путешествия на НЛО.

ПРОЛОГ ПЕРВЫЙ

   На сцене праздничный стол, вокруг стола очень тесно сидят люди. Это семейство Принцкеров и их гости. Пирушка, как видно, уже перешла в завершающую фазу. Слышны вялые вспышки смеха.
   ГОЛОС БАБУШКИ. Может быть, еще рыбы?
   В просцениуме пара танцующих, Кисточкин и Светлана Аброскина. Танцуют лихо.
   КИСТОЧКИН. Сразу чувствуешь, когда у тебя под рукой спортсменка.
   СВЕТЛАНА. Хорошо, что ты принес свои пластинки, а то можно было бы обалдеть от жратвы и сдохнуть от скуки.
   КИСТОЧКИН (поглаживая девушку по спине). Ну и спина у тебя, Светка!
   СВЕТЛАНА (иронически). Хоть бы раз сказал мне нежное слово.
   За столом оживление. Поднимается папа Принцкер, толстый смешной человек.
   ГОЛОСА. Последний тост!
   Сейчас Марк нас посмешит!
   Ой, у меня уже животики болят!
   Марк Борисович, просим!
   Света! Женя! Идите сюда!
   КИСТОЧКИН. Сейчас Марк опять начнет про пожары…
   СВЕТЛАНА. Не может быть, он говорил про них в прошлом году.
   ПРИНЦКЕР. Дорогие гости, желаю вам пожаров, наводнений, болезней…
   МАМА ПРИНЦКЕР (явно подыгрывая мужу). Марк, ты с ума сошел!
   ПРИНЦКЕР. Разводов, увольнений… (ликующе) избежать!
   Громовой хохот семейства и гостей. Все чокаются, выпивают, закусывают.
   БАБУШКА. Женя, возьмите к селедке масло.
   КИСТОЧКИН. Спасибо, я не ем масла. БАБУШКА. Как? Селедку без масла?
   КИСТОЧКИН (Светлане). Третий год у них столуюсь и каждый день бабка меня доводит с этим маслом к селедке.
   СВЕТЛАНА. Милые люди.
   КИСТОЧКИН (задыхаясь от смеха). Еще какие милые!
   Гости прощаются с хозяевами.
   Светлана и Кисточкин медленно танцуют. Аброскин смотрит на них, потом выключает радиолу, но молодые люди еще несколько секунд танцуют без музыки.
   АБРОСКИН. Светлана! Идешь домой?
   СВЕТЛАНА. Нет, папа, я погуляю немного с Кисточкиным.
   Аброскин целует руки маме Принцкер, Бабушке, дочке (комически), обнимает Марка Борисовича.
   На просцениум развинченной фатоватой походкой выходит Игорь и его жена Элла.
   ИГОРЬ (Кисточкину и Свете). Кирянства было мало. Что это за именины?
   СВЕТЛАНА. Зато жратва какая!
   КИСТОЧКИН. Одна рыба-фиш чего стоит.
   ИГОРЬ. Точно. Давно я так не ел!
   ЭЛЛА. Бедный мой муж, голодом его морят.
   СВЕТЛАНА. Погуляем немного, ребята?
   ЭЛЛА. Мне надо Нинку кормить.
   КИСТОЧКИН. Ну, пока!
   Парочки уходят в разные стороны. Проходят трое мужчин – Аброскин, Нытик и Здоровяк.
   ЗДОРОВЯК. Ни капли алкоголя, ни капли никотина, упорядоченная половая жизнь – вот мой секрет. Вот почему я Никогда Ничем НЕ БОЛЕЛ.
   НЫТИК. Надо же, такая воля…
   АБРОСКИН. А крылышки у вас не растут?
   Уходят.
 
   Семейство Принцкеров и Футболист дружно убирают со стола, перетирают посуду.
   ОЛЯ (со вздохом). Какая Света стала красивая!
   ПРИНЦКЕР. Кажется, все было прилично. У гостей хорошее настроение, у меня тоже. (Напевает.) Еду домой я в трам-вае-е-е…
   БАБУШКА. Гостям понравилась моя рыба?
   ДОЧКА. Ты же слышала, все хвалили, только и говорили о твоей рыбе.
   БАБУШКА. А тебе понравилась?
   ОЛЯ. Ничего.
   МАМА (строго). Ничего – это дохлая лошадь.
   БАБУШКА. Что она сказала?
   ОЛЯ. Я сказала – ничего, рыба ничего.
   Марк Борисович все время напевает, он в отличном настроении.
   БАБУШКА. Мой муж, а твой дедушка говорил: ничего – это дохлая лошадь…
   ОЛЯ (Футболисту). Буль, а тебе понравилась Света?
   ФУТБОЛИСТ. Ничего.
   Все смеются.
   МАМА ПРИНЦКЕР. Дочь профессора, а такие вызывающие манеры, такие ужасные слова…
   ФУТБОЛИСТ. Студентки все так говорят.
   ОЛЯ. А ты откуда знаешь?
   МАМА. И потом эта походка… А мордочка у нее какая-то птичья.
   БАБУШКА (авторитетно). Зато у нее хорошее тело, это факт, а не реклама.
   МАМА. Если бы она вела себя прилично, никто и не заметил бы, что у нее хорошее тело. Буль, вам пора спать.
   ФУТБОЛИСТ. Вы не правы.
   ПРИНЦКЕР. Спать, Буль, спать, ведь вы же режимный спортсмен.
   ФУТБОЛИСТ (глядя на Олю). Вы не правы.
   ОЛЯ. Иди спать.
   ФУТБОЛИСТ. Ты не права.
   БАБУШКА. Спать! Спать!
   Футболист, угрюмо ворча, уходит. За ним уходят Бабушка и Оля. Возле стола остаются супруги Принцкер.
   ПРИНЦКЕР. Ну, слава богу, все прошло прилично. Скромно, но прилично.
   МАМА (обнимает его). Ну вот, Марк, тебе уже и пятьдесят.
   ПРИНЦКЕР. Полвека! Это же ужас!
   МАМА. И все мы живы и здоровы, и Оля уже большая, а помнишь, боялись, что не будет детей. Может быть, стоило устроить именины более пышно, в ресторане «Будапешт»?
   ПРИНЦКЕР. Все было вполне прилично…
   МАМА. Но в ресторане никогда не сделают такой рыбы. И вообще, в ресторане никогда не знаешь, чем тебя накормят.
   ПРИНЦКЕР. Конечно. Можно, я тебя поцелую?
   МАМА. Марк, какой ты стал толстый… А ведь был футболистом, как Буль, офсайдом…
   ПРИНЦКЕР. Инсайдом…
   МАМА. Ты был таким мощным, мускулы у тебя так и катались, ты носил меня на руках и в буквальном, и в переносном, а сейчас никак.
   ПРИНЦКЕР. Вот как? (Легко подхватывает ее на руки.)
   Свет гаснет. В глубине сцены возникают огни большого дома.
   На просцениуме освещаются фигуры Светланы и Кисточкина. Они стоят, облокотившись на прилавок продпалатки, курят, молчат.
   КИСТОЧКИН (начинает петь). Эту женщину увижу и немею, потому-то все никак не подхожу, ах, ни кукушкам, ни ромашкам я не верю и к гадалкам, понимаешь, не хожу… Хочешь, я выведу сейчас машину и мы с тобой помчимся, помчимся, будут мелькать огни и скорость все изменит, и мы будем ни при чем, техника будет в ответе, хочешь?
   СВЕТЛАНА. Дешевые номера. Куда помчимся?
   КИСТОЧКИН. Нет в тебе романтики ни капли. Ну, помчимся во Внуково, в Голицыно, в Сочи, куда хочешь…
   СВЕТЛАНА. Отпадает.
   Они остаются в тени, а прожектор вдруг освещает комнату Игоря и Эллы. На кровати в ночной рубашке сидит Элла, расчесывает волосы и ногой подкачивает детскую колясочку. Игорь с тихим ожесточением разворачивает раскладушку.
   ИГОРЬ (свистящим шепотом). Всю свою сознательную жизнь веду борьбу с этим предметом. Когда же у меня будет своя постель?
   ЭЛЛА. Когда поумнеешь, тогда и будет.
   ИГОРЬ. Значит, никогда. (Снимает брюки, садится на раскладушку и молча начинает имитировать движения джазиста, отрываясь от трубы, шепчет.) Майлз Дэвис. Импровизация в миноре.
   ЭЛЛА. Ложись. Проспишь на завод.
   ИГОРЬ. Ты забыла? Завтра я в вечернюю.
   ЭЛЛА. Тогда пойдешь утром в молочную кухню.
   ИГОРЬ (со вздохом откладывает трубу, гасит свет). Эх, какая лажа…
   В темноте начинает пищать ребенок. Фигура Эллы в белой длинной рубашке маячит возле кроватки.
   ЭЛЛА (поет). Засыпай, мой милый чудный бэби, исчезай, печали след…
   Игорь, импровизируя, подпевает ей, ребенок затихает. Элла ложится.
   ИГОРЬ (шепчет). Элка, помнишь, как мы встретились с тобой в «Шестиграннике»? Я солировал и вдруг увидел, что ты стоишь прямо возле эстрады и смотришь на меня и отказываешь всем чувакам. И в тот же год мы поехали с тобой на юг, на халтуру. Помнишь, как было на юге?
   ЭЛЛА. А сейчас я какая стала противная, правда? Гадкая стала и некрасивая, не тот кадр…
   ИГОРЬ. Ты все такая же, только время – стало другое. Все тогда было просто – дуй в трубу и киряй, вот и вся забота, а сейчас думать надо обо всем, и мы уже стали не такими веселыми…
   Освещается кабинет профессора Аброскина. Аброскин вдвоем с Нытиком за бутылкой коньяку.
   АБРОСКИН. Вы хоть немного знаете этого Кисточкина? Что он за человек?
   НЫТИК. Женю Кисточкина? Прекрасно знаю. Здоровый молодой человек, еще два года назад выступал в соревнованиях по самбо, сейчас весь в журналистике. Типичный представитель родившихся в сорочке, знаете ли, не то, что я; 30 лет, прекрасная внешность, чудная должность, заработок, перспектива, своя машина, девушки, какие девушки… Ах, профессор, я сегодня откровенничаю – всю жизнь мечтаю о таких девушках, хотя бы об одной, а у него их столько! (Замечает выражение лица Аброскина.) Ой, простите, я хотел сказать, что Кисточкин очень искренний человек, но знаете, современная молодежь… Ну, конечно, ему пора уже остепениться.
   АБРОСКИН. Да мне-то что? Думаете, меня волнуют его отношения с моей дочерью? Ничуть. Меня научили относиться ко всему философски.
   НЫТИК. Правильно, я тоже только в этом нахожу утешение.
   АБРОСКИН. В чем?
   НЫТИК. В философии.
   АБРОСКИН (хмелея). Вы вообще знаете, кто вы? Вы – паста!
   НЫТИК (потрясен). Паста?
   АБРОСКИН. Вас намазывает всяк кому не лень. Идите от меня, пить не умеете.
   НЫТИК. Простите.
   АБРОСКИН. Какую философию вы исповедуете? Махизм, монизм, буддизм? Может, вы ницшеанец?
   НЫТИК. Нет-нет, вы не думайте, я ничего плохого… Я правильно исповедую… Вы меня неправильно поняли.
   АБРОСКИН. Вы мне не компания. Я и один проживу. Проваливайте, паста! Мне надо подумать, у меня завтра доклад…
   Нытик уходит.
   АБРОСКИН (кружит по комнате с бутылкой в руке). Надо подумать, надо подумать обо всем – и о пасте, и об ее потребителях, о девушках и об их друзьях… Что это за судьба – обо всем думать?
   Затемняется комната Аброскина и освещается кровать, на которой ворочается, отходя ко сну, Здоровяк.
   ЗДОРОВЯК (напевая сквозь сон). Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна… (Глубоко дышит, бормочет.) Вдох, выдох, вдох, выдох. Глубокое и размеренное дыхание – вот мой секрет. (Засыпает.)
   Затемняется кровать Здоровяка и освещается кровать Бабушки Принцкер. Бабушка лежит и задумчиво смотрит на Олю. Оля возле туалетного столика расчесывает волосы.
   БАБУШКА. Дедушка любил ходить по ресторанам. В мирное время в Вильне был Клуб людей интеллигентных профессий. Мы начинали там свой вечер при свечах, а потом ехали на извозчике в залитые светом рестораны и часто встречали утро в каком-нибудь кафе-шантане. (Поёт.) Владеть кинжалом я умею, я близ Кавказа рождена… Оля, почему у меня сегодня какое-то интимно-лирическое настроение?
   ОЛЯ. В воскресенье после игры мы едем с Булем в кафе «Аэлита».
   БАБУШКА. Правильно, а маме скажи, что идешь в гости к школьной подруге. У мамы странные взгляды на молодежь.
   ОЛЯ. А думаешь, я хочу идти с Булем?
   БАБУШКА. Это что, намек?
   ОЛЯ (с лихорадочной быстротой). Бабушка, а правда, Света очень-очень красивая?
   БАБУШКА. Это что, намек?
   ОЛЯ (странно возбужденная, ходит вокруг кровати, поет). Еду домой я в трамвае-е-е…
   Бабушка следит за ней, покачивая головой. Затемнение. Слышен смех Светланы. Она по-прежнему на авансцене вместе с Кисточкиным.
   КИСТОЧКИН. Можешь смеяться, но ты для меня, как ветер, я без тебя скоро увяну, у меня ведь августовский срок, а ты – это ветер с теплым дождем… (Светлана уже не смеется, он обнимает ее и привлекает к себе.) Без меня тебе тоже туго, потому что ветру нельзя без листьев, а я – тяжелые августовские листья…
   СВЕТЛАНА (хрипло). Нет, не могу, пусти!
   КИСТОЧКИН (сорвавшись). Мещанка, тебе что, штамп нужен в паспорте?
   СВЕТЛАНА (взяв себя в руки). Ну-ка, пусти, поэт!
   Вырывается и уходит четким, деловым шагом.
   КИСТОЧКИН. Такая лирика пропала зря!
   Медленно бредет по просцениуму, насвистывает, останавливается в центре, поворачивается спиной к залу, освобожденно потягивается.
   За ним окна большого дома. Одно за другим окна гаснут, дом выплывает из ночи мрачным романтическим силуэтом. Слышен чей-то храп, писк ребенка, стук будильника, обрывки уже слышанных нами разговоров.
   КИСТОЧКИН. Засыпает жилмассив, кооператив и коллектив. Спят мои пупсики, а в них идут необратимые процессы, облысение и склероз. Накушались, подсчитали, сколько дней до получки, прочли мой фельетон и бай-бай… Спите, пупсики, спите, труженики, светики-пересветики…
   По просцениуму проходит Суровый в Лиловом, останавливается, глядит на Кисточкина. Тот медленно к нему поворачивается и смотрит на него выжидательно.
   СУРОВЫЙ. Тра-та-та, тра-та-та, мы возьмем с собой.
   КИСТОЧКИН. Кота.
   СУРОВЫЙ. Чижика…
   КИСТОЧКИН. Собаку.
   СУРОВЫЙ. Петьку…
   КИСТОЧКИН. Забияку.
   СУРОВЫЙ. Обезьяну…
   КИСТОЧКИН. Попугая.
   СУРОВЫЙ. Вот компания какая!
   Раскланивается с Кисточкиным, уходит. Тот смотрит ему вслед.
 
ЗАНАВЕС

ПРОЛОГ ВТОРОЙ

   Та же площадка перед домом, что и в прологе. Слева на авансцене закрытая еще продпалатка – стеклянный ларек. Справа – столик летнего кафе с поставленными на него ножками вверх стульями.
   Рассвет. Огибая продпалатку, выходит человек в старой кожаной куртке, в протертых джинсах, тяжелых ботинках. Это Треугольников.
   ТРЕУГОЛЬНИКОВ (останавливается, смотрит на дом). А вдруг он женился? Это здорово усложнит мою задачу. В квартире у него, конечно, полный модерн, и жена-красавица крутит хула-хуп. А может быть, сейчас уже не крутят хулахуп?… А в Москве многое переменилось – милиция теперь в белых портупеях! (Подходит к столику, снимает с него стул, садится.) Все еще спят, я мог бы подождать во Внукове. Не терпится покончить… Что там рассусоливать и мямлить? В моем возрасте нужно уже уметь а-на-ли-зи-ро-вать воспоминания. Тем не менее сейчас я могу позволить себе роскошь еще раз вспомнить его юность и его геттингенскую душу, потому что его юность – это моя юность, и вспомнить то, что было позже, весь тот запал и хриплые споры о нашей молодости, о эти взбалмошные споры, и то, какими мы стали в результате, молчунами и усмешниками, все это я могу вспомнить. И даже можно вспомнить прошлогодние тридцать минут в Певеке, коктейль «Северное сияние», который мы успели выпить, его поразительную говорливость и то, как он откладывал в памяти разные жизненные наблюдения, и как радовался по поводу будущих очерков, и как засыпал меня заграничными впечатлениями, будто дразнил… Подонок Кисточкин!
   Он замолкает и остается на своем стульчике в правом углу авансцены, курит, безучастно смотрит в зал.
   Слышится резкий звонок будильника, за ним другой, третий, звуки утренней гимнастики, джаз, тема Игоря. Неожиданно на сцене оказываются все знакомые нам жильцы этого дома. Все они делают
   утреннюю гимнастику, каждый как бы находится в собственной комнате, но все на виду. Здоровяк выполняет упражнения точно по приказам радиотренера. Аброскин с саркастической миной растягивает эспандер. Светлана крутит хулахуп. Оля тоже крутит хулахуп. Бабушка рассыпала спички и собирает их по одной. Супруги Принцкер синхронно делают приседания. Нытик производит вялые движения, как бы глядя на себя в зеркало и переходя от отчаяния к надежде. Футболист отжимает стойку. Элла вытирает лужу на полу. Игорь задумчиво прислушивается к звукам джаза, притоптывает ногой, прикидывает что-то, потом берет свою трубу, начинает импровизацию. Кисточкин упражняется по системе йогов.
   Импровизация Игоря замысловата и печальна. Постепенно все наши знакомые как бы прислушиваются к ней, задумываются, все, за исключением Здоровяка – тот упражняется.
   Треугольников в задумчивости сидит на своем стуле, повернувшись лицом к залу.
   ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Может быть, я во власти каких-то гнусных чувств? Я могу говорить о чем угодно и даже о предательстве идеалов юности, но… Были ли идеалы у нашей юности? Что в конце концов произошло? Никто другой не придал бы этому ни малейшего значения. Подумаешь, он написал очерки о своем героическом путешествии в «край скупого солнца и скупых улыбок», выставил там меня в виде какого-то жизнерадостного кретина, пример для подражания нашему юношеству, вышли в жизнь романтики и так далее, насочинял всякую чушь про ребят, такую чушь, что ребятам проходу потом не было на прииске – ну и что? Кто нас знает, кто запомнил эти чудные очерки? Может быть, причина моей злости в нашем вечном злополучном соперничестве? И в школе, и на стадионе, и с девушками… Бегал он всегда немного быстрее меня и в высоту брал на сантиметр выше, и всегда был лучше меня одет. И никогда мне не забыть истории с той шлюхой из Риги. И когда нас всех выперли из университета, он все-таки удержался… Вот и сейчас – я торчу на прииске уже шестой год, а он так и сыплет словами: Эр Франс, Панамерикан… Вдруг я просто всю жизнь ему завидую, а сейчас сорвался? Нет, дело не в этом. Главное то, что его гнусную муть прочли те немногие люди, которых я люблю, и подумали, конечно, – ну вот и все, вот так на этом все и кончается: один бунтарь получает гонорар, другой – продвижение по службе. И хоть никогда мы и не были бунтарями, все-таки он у меня за предательство получит!
   На сцене теперь завтрак в семействе Принцкер.
   За столом папа, мама, Оля.
   Входит Бабушка.
   БАБУШКА. Я не имею на чем сидеть.
   Оля подвигает ей стул, она величественно садится во главе стола, берет газеты, просматривает их.
   ПРИНЦКЕР. Что нового в газетах?
   БАБУШКА. А ничего. Все, что вчера было по телевизору. (Передает ему газеты.)
   ПРИНЦКЕР. Пишут, что летающие тарелки – это оптический обман.
   МАМА. Конечно, обман, я никогда иначе и не думала.
   ОЛЯ. А по-моему, не обман, по-моему, они действительно существуют, эти замечательные летающие тарелочки.
   МАМА. Опять ты противоречишь! Марк, покажи ей – черным по белому написано, что это обман.
   ОЛЯ. Это еще ничего не значит.
   ПРИНЦКЕР. Оленька, в газете ведь лучше знают.
   ОЛЯ. И все-таки я – за тарелки!
   МАМА. А я против!
   ОЛЯ. А ты, бабушка?
   БАБУШКА (уклончиво). Я за прогресс.
   Входит Кисточкин, энергичный, бодрый, иронически улыбающийся. Садится.
   КИСТОЧКИН. Доброе утро. Ох и выспался замечательно!
   ОЛЯ (ядовито). Так уж и замечательно?
   КИСТОЧКИН (посмотрев на нее, весело). Замечательно!
   БАБУШКА. Женя, возьмите к селедке масло.
   КИСТОЧКИН. Благодарю, я не ем масла, тем более с селедкой.
   БАБУШКА. Как? Селедку без масла? Это что-то новое!
   МАМА. Вот, Женя, вы, как работник печати, разъясните, пожалуйста, нашему несмышленышу…
   ОЛЯ. Правда, Женя, расскажите про летающие тарелочки. Ведь вы, наверное, все про них знаете.
   КИСТОЧКИН (отбрасывает вилку и бледнеет). Кажется, я не давал вам повода для таких нехороших намеков!
   ПРИНЦКЕР. Что с вами, Женя?
   КИСТОЧКИН (вконец потерял власть над собой). Мне это нравится – приходишь завтракать, а тебе вместо завтрака подкладывают живую крысу! Что это за разговоры с утра, что все это значит? (Кричит почти истерически.) Дудки! Ничего у вас из этого не получится!
   МАМА. Женя, успокойтесь, никто не хотел вас обидеть, все это произошло совершенно случайно.
   КИСТОЧКИН (сразу успокаивается). Правда? Тогда пардон. (Улыбается.) Итак, о чем вы спрашивали, о летающих тарелках? На этот счет есть любопытная гипотеза. Понимаете, вот мы с вами, вся наша земля, весь наш видимый мир находятся в одном измерении. Но существует еще другое измерение, миры и, возможно, существа иного измерения. Мы их не видим, они не видят нас, возможно, они пронизывают нас, возможно, что за этим столом сейчас сидит не пять человек, а значительно больше. Возможно, некто из иного измерения пересекает сейчас мой контур и частично контур Оленьки.
   ОЛЯ (грубо). Ну, это вы уж бросьте!
   КИСТОЧКИН (улыбаясь). Есть гипотеза, что летающие тарелки – это первые попытки существ из иного измерения установить с нами связь. Конечно, пока это все голая фантастика.
   ПРИНЦКЕР. Это не официальная точка зрения?
   КИСТОЧКИН (улыбаясь). Нет-нет, это все выдумки, фантастика…
   Входит Светлана.
   СВЕТЛАНА. Марк Борисович, вы обещали папе бутылку ессентуков № 4.
   ПРИНЦКЕР. Светочка, возьмите на окне.
   БАБУШКА (Светлане). Может, стаканчик чаю?
   СВЕТЛАНА. Спасибо – извините. (Уходит, даже не взглянув на Кисточкина.)
   Кисточкин и Оля встают и смотрят вслед Светлане. Проходит несколько секунд молчания.
   КИСТОЧКИН (Оле). Ну, ты довольна? Убедилась, что у меня крепкие нервы?
   ОЛЯ. Вы вчера долго гуляли со Светланой?
   КИСТОЧКИН. Значит, ты не заметила, что я прошел прямо по острию ножа?
   ОЛЯ. Долго или нет?
   КИСТОЧКИН. Не заметила. (Весело.) Спасибо за завтрак. Надо мчаться! Оревуар! (В легком комическом танце проходит вокруг стола, целует руки дамам и исчезает.)
   МАМА. Ох уж эта Светлана! Ну что вы на нее скажете?
   ОЛЯ. Она чудная, чудная!
   БАБУШКА. Она легко берет жизнь.
   ПРИНЦКЕР. А Женя сегодня какой-то странный.
   МАМА. То вспыльчивый, то веселый, как и раньше.
   ОЛЯ. Да, странный.
   БАБУШКА. Он легко берет жизнь.
   ОЛЯ (вспыхивает). Все это глупости, глупости! Вы ничего не понимаете в жизни! Ровно ничего, ни вот столечко! (Убегает.)
   Принцкеры переглядываются, пожимают плечами. Завтрак продолжается. Во время завтрака на авансцене произошло следующее: открылся буфет и в нем поместилась надменная, сверкающая белизной буфетчица. Треугольников приблизился к ней.
   БУФЕТЧИЦА. Ну, что вам?
   ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Шампанского.
   БУФЕТЧИЦА. Не смешно.
   ТРЕУГОЛЬНИКОВ (читает меню). Сосиски. Сосиски можно?
   БУФЕТЧИЦА. Нет сосисок.
   ТРЕУГОЛЬНИКОВ. А что есть?
   БУФЕТЧИЦА. Читать умеете? (Уходит.)
   ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Сигареты есть?
   БУФЕТЧИЦА. Есть. (Кладет перед ним пачку сигарет.)
   Треугольников протягивает ей деньги.
   БУФЕТЧИЦА. Сдачи нет! (Неожиданно быстрым движением цепкой лапкой убирает с прилавка сигареты.)
   Треугольников в полной растерянности отходит от палатки. Проходит Кисточкин. Они сталкиваются.
 
ЗАНАВЕС

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

   ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Вы не разменяете пятьдесят копеек?
   КИСТОЧКИН (шарахнувшись было от негр, узнает и бросается). Петька! (Обнимает Треуголъникова.) Старик! Ой, как я рад тебе! Откуда ты взялся, старый башмак? Чудеса! Прямо чудеса! Треуголка собственной персоной! Гипотенуза приплелась! Пара катетов заявилась! Из глубины сибирских руд! Батюшки мои, герой семилетки появился! Фу-ты ну-ты! Здорово выглядишь! Романтичен, как всегда! Наш простой скромный волевой разведчик недр Петр Треугольников среди нас! Ну, рассказывай, рассказывай, старикашка! Фу, я просто неприлично тебе рад!
   Затянувшаяся возня с объятиями скорее похожа на борьбу, Треугольников пытается вырваться, но Кисточкин сильнее и искреннее в данный момент. Оба падают на стулья возле буфета и смотрят друг на друга. Кисточкин сияюще, Треугольников растерянно. Кисточкин что-то Буфетчице – мгновенно стол покрывается тарелками и бутылками.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента