Леонид Алехин
Ночное ограбление

8.03.29 (сегодня утром)

1
   Чак Люпионе по прозвищу Бритва проснулся с мыслью, что сегодняшний день не будет похож на другие. По крайней мере на последние двести пятьдесят четыре дня.
   Даже сырой воздух камеры изменился. Затхлость сменилась в нем предчувствием близкой грозы. За крохотным окошком тучи лениво стягивались в сизый клубок.
   — Эй, что снилось, Чак? — услышал он с соседней шконки.
   — Снилось, как я драл твою мамашу, — процедил Люпионе.
   Он повернул голову и звучно харкнул в сторону сокамерника. Тот подскочил, забился на самый край нар.
   — Я тебе говорил крыса, называй меня «мистер Люпионе». Еще раз услышу «Чак», разобью бошку об стену. Понял?
   — Понял, Ча… мистер Люпионе.
   Люпионе отвернулся, уставился в потолок. О том, что его сосед стукач он знал с первого дня. Но он до сих пор не расквасил ему чернявую морду. Адвокат сказал вести себя смирно. Тогда через два года можно будет подать прошение о досрочном. Пара пухлых конвертов, опущенных в нужные карманы, и прошение подпишут.
   А пока лежать тихо, считать пятна на потолке и думать о том, что он сделает, как только откинется на волю. Приблизительно через восемьсот сорок один день.
   Шампанское, девочки, турецкие бани, казино — все может подождать.
   Он возьмет пяток верных ребят, дюжину клюшек для гольфа, канистры с бензином. И, разумеется, верный «томми».
   Сначала они заедут в редакцию «Миднайт Миррор» и славно повеселяться. Его парни знают в этом толк.
   А потом он навестит эту сучку, Джейн Картер. Уже сам. Это его личное дело.
   Коза ностра, как сказали бы у него на родине.
   Засов двери лязгнул, заскрипели плохо смазанные петли.
   — Люпионе, — ирландец-охранник возвышался горой в проеме двери. По нраву это гора тянула на разбуженный Везувий. — На выход. К тебе посетитель.
2
   Против обыкновения ирландец был мирно настроен.
   — Ну, ты и везунчик, — он прищелкнул языком. — И что такие бабы в макаронниках находят?
   Посетитель женщина. С виду Чак, может, и смахивал на тупую гориллу, но даже недруги признавали, соображает он крайне быстро.
   Кто это мог быть?
   Он бы ответил своей правой рукой, что ни одна из его многочисленных подружек. Им на него наплевать. Теперь особенно, когда его счета арестованы, дом на Четырнадцатой Авеню конфискован и люди на улицах успели забыть, кто такой Бритва Люпионе.
   Но ничего, он им напомнит. А для начала напомнит рыжей свинье, где его место.
   — Ты знаешь, я тоже у них часто спрашивал, — говорит Люпионе.
   Не подозревая подвоха, охранник смотрит на него.
   — Все дело в том, что у нас члены больше, чем у ирландцев. И мы моемся каждый день, а не раз в год.
   На побледневшем от ярости лице охранника горят веснушки. Он тянется к дубинке.
   Но впереди уже спасительная дверь комнаты свиданий и охранник останется выкипать в коридоре.
   А Люпионе узнает, кто его таинственная посетительница.
3
   В одном Бритва уверен с первой секунды. Они встречаются впервые.
   Ни при каких бы условиях он не забыл бы, что однажды видел это необыкновенное лицо.
   Пепельные волосы. Глубоко запавшие болезненные глаза. Изящный нос. Но больше всего запоминались губы.
   Они жили отдельно от прозрачного, едва не безжизненного лица. Яркие, сочные, сложенные в обещающую полуулыбку. Кровавый мотылек, приоткрывший крылья, обведенные контурной помадой.
   Чак Люпионе с отчаянной силой почувствовал, что у него не было женщины двести пятьдесят дней.
   И вместе с этим в его живот прокрался посторонний холодок.
   Ничего похожего он не испытывал со дня своей первой кражи. Стянув брускетту с прилавка уличного торговца, юный Люпионе отчаянно улепетывал от него по извилистым миланским улочкам.
   Торговец знал город лучше. Он загнал вора в тупик. Припертый к стене, Люпионе достал из кармана опасную бритву.
   Побледневшее лицо торговца навсегда избавило его от страха перед людьми.
   Люпионе понял, другие боятся больше, чем он. Боятся боли, крови, смерти.
   Боятся при одном взгляде на него, Чака Бритву.
   Вот оно в чем дело. Давно уже никто не смотрел на него прямо, пристально, не отводя глаз. Ни мужчина, ни тем более женщина.
   А беловолосая незнакомка словно задалась целью проглядеть дырку у него в лбу. От этого ему, Чаку Люпионе, грозе Ночного Нью-Йорка, становилось не по себе.
   — Чего уставилась, куколка? — буркнул он. — Ожидала увидеть Санта Клауса?
   У нее оказался хриплый голос с заметным акцентом.
   — На фотографии в газете вы казались больше.
   — Ты про эту Богом проклятую фотку в «Миррор»? Я там и правда больше. Здесь кормят хуже, чем в Рице.
   Она оценила его юмор, приподняв уголки губ. Это усилило желание Люпионе в них впиться.
   Только вот холод, странный холод в животе никуда не делся.
   — Несправедливо получается. Ты меня знаешь, видела в газете. А я тебя нет.
   — Про нас тоже пишут в газете, мистер Люпионе. Удивительное совпадение, как раз в «Миднайт Миррор».
   — Я не читаю газет, куколка. Не силен в чтении. Кто это «мы»?
   Блондинка присела на краешек стола в середине комнаты свиданий. Оперлась на руки и откинула голову. Даже в строгой черной юбке до пола и сорочке под горло она выглядела необычайно призывно. Люпионе облизнул пересохшие губы.
   — Считайте нас клубом ваших поклонников, мистер Люпионе.
   — Значит ты моя поклонница, — усмехнулся Бритва. — И сейчас ты попросишь оставить у тебя автограф на подвязках?
   Она заглянула на самое дно его расширенных зрачков. Медленно повела правой рукой от груди к бедру, немного повернулась. Ее ладонь показала Люпионе провокационный разрез от середины бедра до самого низа юбки.
   Взгляду Люпионе открылась безупречная нога в черном кружевном чулке на подвязках.
   — Почему нет? — хриплым шепотом спросила она.
   Из груди Люпионе вырвался воющий звук.
   Подскочив к столу, он одним рывком отдернул ткань юбки, вторым избавил блондинку от излишков нижнего белья.
   Мерзавка получила то, чего хотела.
   Это была самая короткая случка в его жизни.
   Он запомнил, как на втором яростном толчке она сжала его бедра своими, скрестив лодыжки у него за спиной.
   Запомнил непонятный сырой запах, который пробивался сквозь аромат ее духов и косметики.
   Еще он запомнил ее лицо. Оно оставалось все таким же отстраненным, пока Люпионе входил и двигался в ней. Только когда он закончил, на нем мелькнула тень презрения.
   В другое время это бы привело Бритву в ярость. Но сейчас он застыл, пораженный тем, как холодно у нее внутри. Как будто в поясницу ему залили ледяной воды.
   Чака Люпионе охватил озноб.
   Содрогаясь всем телом, он сделал несколько шагов назад. Споткнулся и рухнул на пол.
   Теперь она смотрела на него сверху вниз. Вытирая между ног порванным шелковыми трусиками.
   Так смотрят на большое неприятное насекомое, преждем чем смачно раздавить его каблуком.
   — С приветственной частью покончено, — умерший мотылек улыбки облетел с ее хищных губ. — Пора поговорить о деле.

1.03.29 (неделю назад)

4
   Телефон прозвенел трижды, прежде чем Джейн оторвала голову от стола. Последнее время она все чаще отключалась прямо в офисе.
   Трех часов сна в сутки мучительно не хватало.
   Она схватила трубку. Непонимающе вслушивалась в длинные гудки, а телефон все надрывался. Наконец, сообразила, что звонят на внутренний.
   — Алло?
   — О, прости, что разбудил, — голос Трумена, секретаря Ричарда Фуллера звучал с откровенной издевкой. — Что тебе снилась, дорогая?
   — Мне снился ты, Трумен. Хуже кошмара трудно придумать. Что случилось?
   — Старик вызвает тебя к себе. Срочно. У него очередная великая идея.
   — Скажи ему, что я уже поднимаюсь, Трумен. Заваришь кофе?
   — Кофе? В час дня? О, я забыл, что ты опять всю ночь гонялась за Реактивной Леди. Как, кстати, успехи, Джейн? Сколько ворон и летучих мышей ты сняла на этот раз?
   Джейн положила трубку. Вообще-то Трумен был нормальным парнем. Просто неисправимым говнюком.
5
   Поднимаясь в лифте на верхний этаж небоскреба «ММ», Джейн разглядывала себя в зеркальнх стенах.
   Миниатюрная брюнетка, питающая склонность к серым тонам, прическам «каре» и сумрачному макияжу в стиле «нуар». Вполне миловидная.
   Но уж очень усталая.
   Подумав, она достала из кармана и надела темные очки. Ричард Фуллер прежде всего ценил в женщине умение «выглядеть». Вряд ли он по достоинству оценит ее воспаленные и красные глаза.
   Во всей редакции «ММ» она единственная женщина, поднявшаяся выше этажа наборщиц и журналисток, пишущих заметки в семейную колонку. «Двенадцать способов приготовить индейку на День Благодарения». «Мои прекрасные аспарагусы». «Кардиган — дерзость или дань моде».
   Не стоит пугать Старика своим видом. А то он отправит ее в творческий отпуск . Фотоочерки бродвейских премьер. Светские репортажи. То, что она проглядывает, когда не может заснуть от переутомления и передозировки кофеина.
   На Джейн Картер это действует лучше любого снотворного.
   В приемной ее встретил Трумен. В руках чашка дымящегося кофе, на устах пакостная ухмылка и очередная подковырка.
   — Только что заходила Леди-Ракета, — сообщил он. — Просила передать, что встреча, назначенная на городской свалке переносится в городскую канализацию.
   — Трумен, ты опять все напутал.
   Джейн приняла у секретаря кофе, торопливо припала к чашке губами. Мерзавец, разумеется, бросил четыре куска сахара. Прекрасно зная, что она пьет несладкий. Спасибо, что сливок не налил.
   — В канализации живут твои родственники. Люди-аллигаторы. Я делала о них репортаж. Все говорили, что я просто взяла для него твою фотографию.
   Трумен терпеть не мог ответных выпадов. Он поджал губы и вернулся на свое место за столом.
   — Старик уже два раза спрашивал, куда ты делась, — буркнул он. — Так что поторопись.
   Распахнув дверь с табличкой «Ричард Фуллер. Главный редактор „Миднайт Миррор"“, Джейн входит в святая святых.
   Пахнет здесь, конечно, не ладаном, а дымом бесчисленных сигар и лосьоном после бритья «Олд Факин Спайс». Огромное панорамное окно никогда не открывается.
   После пяти минут, проведенных в кабинете Фуллера, у Джейн начинается тошнота, головокружение и суицидальный синдром. Смерть кажется легчайшим выходом из смрадной ловушки.
   Лишь двум существам комфортно в этом ужасном месте. Мистеру Ричарду Фуллеру. И «миссис Фулллер», как называет Джейн здоровенную пиранью, живущую в аквариуме на его столе.
   На вид эта парочка очень похожа. У Фуллера низкий лоб, сплюснутое лицо и агрессивная нижняя челюсть. Глаза выпученные и немигающие — точная копия буркал, уставившихся на Джейн из аквариума. Их взгляд необъяснимо совмещает полное равнодушие и неуемную плотоядность.
   Впрочем, сегодня эти глаза хранят в себе какое-то другое выражение. Если бы Джейн знала Фуллера чуть похуже, она бы сказала, что главный редактор смотрит потеряно.
   Такой взгляд может быть у человека, который встав после бурной ночи, не может вспомнить, где он ее провел. Откуда у него синяк под глазом и татуированная на руке неприличная русалка с подписью «Люси навсегда».
   Но все это так не вязалось с Ричардом Фуллером, что Джейн решила — Старик просто малость подустал, заработался. Знакомая история.
   Однако же странности множились.
   Неизменная сигара с кончиком, извжеванным в кашу, забыто приткнулась в пепельнице. Это было совершенно невероятно. В редакции бытовала теория, что Фуллер давно перешел на смешанный никотиново-углексилотный жизненный цикл, и глоток кислорода без примеси табачного дыма его просто убьет.
   На Ричарде Фуллере был надет тот же самый галстук, что и вчера. Вот это было не просто невероятно. Это было невозможно!
   За семь лет Джейн ни разу не видела Фуллера два дня подряд в одном и том же галстуке. Смена галстуков была таким же неизменным ритуалом, как двухразовое кормление миссис Фуллер и рассылка трехпенсовых открыток сотрудникам на Рождество (вместо прибавки к зарплате).
   И, вот, Джейн видит на Фуллере вчерашний галстук — зеленый в крапинку. Символ маленького Апокалипсиса.
   Окончательно Джейн убеждается, что со Стариком серьезная проблема, когда он ни словом не упоминает о сданном ей в вечерний номер материале.
   Ричард Фуллер может не заметить, что Трумен повесился в приемной на подтяжках, но заснятая и задокументированная сенсация обязана вызвать у него экстатический трепет. Чтобы главный редактор «ММ» поверил в закон всемирного тяготения ему надо представить фотоотчет о падении яблока на лысину мэра Большого Яблока.
   Он проведет два часа, выдумывая заголовки в стиле: «РЕАЛЬНОСТЬ ВСЕМИРНОГО ТЯГОТЕНИЯ ДОКАЗАНА! ШОКИРУЮЩИЕ ПОДРОБНОСТИ НА ПЯТОЙ СТРАНИЦЕ!». И будет совершенно счастлив.
   Сейчас он ведет себя так, словно вчера ночью она снимала не сенсацию века, а открытие новой китайской прачечной.
   — Мисс Картер, у меня есть для вас задание. Исключительной важности.
   Когда Фуллер говорит так, у него Великое Озарение. Другими словами — дело не стоит выеденного яйца.
   В наше время никто не верит в трехногих марсианских захватчиков, древний враждебный разум, питающийся жизненной энергией и оживших терракотовых воинов, столетиями ищущих ключ к гробнице Чингиз-хана.
   Читатели сходили по этому с ума во времена бурной молодости Старика. Былые сенсации легли в фундамент небоскреба «Миднайт Миррор». Они слишком масштабны, чтобы уместиться в сознании современного обывателя. Люди-аллигаторы или реактивная фурия, карающая преступников, другое дело.
   Современные феномены создаются воображением обывателя. Он облекает их в плоть, кровь, пупырчатую кожу или серебристое трико. Зародившись в масссовом сознании, они отпочковываются и начинают жить самостоятельной жизнью. Заявляют свои права на кусочек реальности.
   Вот здесь-то Джейн и подстерегает их со своим фоторужьем.
   Но если мистер Фуллер посещен Озарением, следует приготовиться провести не меньше, чем неделю в поисках диковины, существующей исключительно в его голове. Пока Озарение не будет вытеснено другим или конкуренты не опубликуют удачный репортаж.
   Что на этот раз?
6
   — Вам что-нибудь говорит фамилия Шадов?
   Джейн пожимает плечами. Наверняка иностранец. Какому приличному американцу придет в голову зваться «Тенью»?
   — Вот, ознакомьтесь.
   Джейн принимает из рук Фуллера напечатанный в три цвета броский плакат. Сначала ей кажется, что она держит его вниз головой. Потом она понимает, что вниз головой повернут одетый в черно-белое трико Арлекин.
   Он висит, уцепившись за трапецию, и жонглирует зловещего вида ножами. И бомбами. Огоньки на фитилях бомб изображены алыми звездами. Красным светятся и глаза Арлекина в прорезях маски.
   Самая неприятная подробность — нога, которой он цепляется за трапецию. Вместо ступни она заканчивается костлявой кистью с длинными пальцами. Вторая такая же нога-рука активно участвует в жонглировании.
   Картинка настолько жуткая, что на руках у Джейн выступают мурашки. До нее не сразу доходит содержание текста, набранного крупным готическим шрифтом с засечками.
 
   СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ!
   ВСЕГО НЕДЕЛЯ ГАСТРОЛЕЙ!
   БЕРЛИНСКИЙ БЕЗУМНЫЙ БАЛАГАН!
   УЖАСНО! НЕПРИСТОЙНО! ОТВРАТИТЕЛЬНО!
   НЕВОЗМОЖНО ОТОРВАТЬСЯ!
   УРОДЫ! ЧУДОВИЩА! КОШМАРЫ!
   И
   ИХ ДРЕССИРОВЩИК И УКРОТИТЕЛЬ
   ОККУЛЬТНЫЙ МАГИСТР И ВЕЛИКИЙ ПРЕСТИДИЖИТАТОР
   МАЭСТРО ГОТФРИД ШАДОВ
 
   — Действительно, ужасно, — сказала Джейн. — Это, видимо, сам Маэстро на картинке?
   — Это не он. Самого Маэстро никто пока не видел, Джейн. Вы будете первой.
   — Я? — удивлению и возмущению Джейн нет границ.
   Ей, профессиональной охотнице за сенсациями, предлагают дешевую и безвкусную подделку. В чем она провинилась?
   — Маэстро Шадов отказывал в интервью всем, кто к нему обращался. Отказал и нам. Но когда я сказал, что приедете вы, Джейн, чтобы поговорить с ним и сделать пару снимков, он согласился. Сказал даже, что он ваш давний поклонник.
   — Очень лестно.
   — Джейн, — Фуллер подошел к ней, обдав запахом «Олд Спайса». — Джейн, вы поймете меня, если я скажу, что от этого интервью зависит ваша дальнейшая карьера?
7
   Джейн вышла из кабинета Фуллера, борясь с желанием хлопнуть дверью как следует. Причем навсегда.
   Ей будет рад любой конкурент «ММ». Примут с распростертыми объятиями. И в каждой руке по пачке купюр. Как же, сама Джейн Картер!
   Беда в том, что она не могла так поступить. Фуллер подобрал ее буквально на улице, в студенческой газетенке, где она публиковала свои первые репортажи. Он дал ей все, научил ее всему.
   По своему Джейн даже любила Старика. Его несносный характер, отвратительные манеры, ужасный вкус в выборе одеколонов. Любила за то, что «ММ» была целиком его детищем, от заголовка до последней странице и рубрики анекдотов.
   «МИДНАЙТ МИРРОР. МЫ ПРОДАЕМ СЕНСАЦИИ».
   Она привыкла чувствовать себя частью всего этого.
   Нет, уйти она не сможет.
   Но вполне сможет обложить Трумена с ног до головы, если он опять начнет ехидничать.
   Трумен был тих и нем, как миссис Фуллер.
   Склонившись над столом, он уставился в гранки сегодняшнего вечернего номера, принесенные Фуллеру на подпись.
   Губы Трумена шевелились, что еще сильнее делало его похожим на рыбу.
   Это зрелище вернуло Джейн бодрое расположение духа. Все-таки мировую справедливость пока еще не отменили.
   О, она знала, какой заголовок раз за разом перечитывает Трумен. Тот, что сегодня вечером узреют сотни тысяч нью-йоркцев на газетных прилавках.
   ЛЕТАЮЩАЯ МСТИТЕЛЬНИЦА В МАСКЕ!
   ТОЛЬКО ФАКТЫ И ДОКАЗАТЕЛЬСТВА!
   ВСЕ О РЕАКТИВНОЙ ЛЕДИ!
 
   — Как ты считаешь, Трумен, — сказала Джейн, наклоняясь над столом. — Фотография не слишком темная? Я очень старалась, чтобы была видна эмблема на груди и огонь из спинных двигателей. Чтобы никто не спутал с вороной или летучей мышью.

1.02.28 (год назад)

8
   Дело было верняк.
   Мики Перо дал ему эту эту наводку. Ювелирная лавка, хозяева евреи, беженцы из Германии.
   Богатые беженцы.
   — У них там инфляция, понимаешь? — говорил Мики, брызгая слюной на лацканы Чака. — Зарплату выдают два раза в день. Бумага дороже самих денег, которые на ней напечатаны.
   У старого ублюдка воняло изо рта. Костюм Люпионе, на который плевался Перо стоил дороже его обвислой шкуры. Слова, которые вылетали из вонючего рта вместе со слюной стоили гораздо меньше тех денег, которые Бритва за них платил.
   — Мики, — сказал Люпионе, — я не знаю, что такое инфляция. Но клянусь Девой Марией, если ты мне сейчас не скажешь, как обстряпать дело, я вышибу тебе мозги кием.
   — Сию секунду, босс, — засуетился Мики. — Я как раз перехожу к делу. Короче, эти жиды не доверяют бумажным деньгам. И всю наличность сразу переводят в товар. В драгоценности. А где жид хранит свои драгоценности? Конечно, в лавке.
9
   Богатые евреи не станут держать драгоценности в ящике стола. Чтобы прятать нажитое добро они купили швейцарский сейф и установили его в задней комнате. В документах к сейфу значилась «тройная гарантия от взлома». И имя продавца: Франц Адельберг.
   По совету Мики ребята Люпионе навестили Адельберга. Они вытащили его из дома прямо в полосатой пижаме, надавали по ребрам и засунули в багажник.
   Продавца сейфов привезли на Бруклинский мост, где его уже поджидал сам Чак Бритва, его правая рука Альберто Чирильо по кличке Каменщик и таз с мокрым цементом. Свое прозвище Чирильо получил именно за пристрастие к этому нехитрому инструменту убеждения.
   Мистера Адельберга поставили босиком в таз, и Каменщик принялся деловито утрамбовывать цемент мастерком. Продавец сейфов неразборчиво, но прочувственно мычал сквозь кляп.
   — Знаешь меня? — спросил Люпионе, чье лицо устойчиво держалась на третьих полосах газет.
   Не Бог весть какая слава, но этот наделавший в штаны торгаш наверняка читает криминальную хронику от корки до корки.
   Добившись утвердительного кивка, Люпионе приказал выдернуть кляп изо рта мистера Адельберга.
   — Я буду спрашивать один раз. Мне нужны быстрые и правдивые ответы. Промедлишь — отправишься кормить рыб. Соврешь — то же самое. Все ясно?
   Франц Адельберг молчал и трясся мелкой дрожью. Накрапывал дождик. Настроение у Люпионе было паскудное. Сын солнечной страны, он ненавидел холод и сырость.
   — Ладно, кидайте его, — сказал он своим ребятам.
   — А-а-а-а-а-а! — подал голос мистер Адельберг, которого подхватили под локти и поволокли к перилам.
   — Стойте. Спрашиваю еще раз. Ты все понял?
   — Д-да.
   — Хорошо. Ты продал сейф ювелиру Карлу Бронштейну?
   — Да. Я продал. Сейф фирмы «Готлиб и сыновья», я эксклюзивный представитель…
   Люпионе кивнул Чирильо, и тот отвесил Адельбергу оплеуху. Несильную, но увесистую. Торговец лязгнул зубами, его подбородок окрасился кровью.
   — Когда я не спрашиваю, молчи. Какой замок у сейфа?
   — Кодовый, барабанный замок, мистер… мистер Бритва. Девять запирающих цилиндров, гарантия от подбора комбинаций.
   Кто-то из ребят гыкнул, когда торгаш назвал Люпионе «мистером Бритвой». Но под грозным взглядом босса тут же затих.
   — Мне сказали, что у того, кто делал сейф, есть комбинация, отпирающая любой замок. На случай поломки. Это правда?
   — А-а, что?
   — Не строй из себя идиота!!! — заорал Люпионе на сжавшегося Адельберга. — Отвечай — правда, что твой сраный Готлиб знает комбинацию к любому своему сейфу?
   — Правда, — торговец попался понятливый. — Но требуется заверенная подпись владельца под документом, удостоверяющим поломку. Мой отчет в двух экземплярах. Комбинацию высылают в специальном запечатанном конверте, который имеет право вскрыть только владелец в присутствии двух свидетелей. «Готлиб и сыновья» крайне солидная фирма.
   — Заткнись, если не хочешь рассказывать это вонючим русалкам, — торговец внял. — Теперь слушай внимательно. Ты переезжаешь. Я приглашаю тебя пожить у меня на вилле. Отказ воспринимается, как личное оскорбление. Ты же не хочешь меня оскорбить?
   Франц Адельберг замотал лысой головой.
   — Молодчина. Сегодня же напишешь отчет и составишь документ. Свидетелей я тебе обеспечу. Подпись владельца тоже, в лучшем виде.
   Мики Перо был старым испитым говнюком. Но одного у него было не отнять. Он мог подделать любую подпись так, что даже владелец бы не отличил.
   Он состряпал для Люпионе подпись Карла Бронштейна на всех нужных бумагах. И подписи свидетелей. Он бы мог заменить Адельберга, но сучий потрох переписывался с Готлибом по-немецки. Языка бошей Мики не знал.
   Пришлось еще нанимать переводчика, чтобы торгаш не написал лишнего между строк. Но в конце-концов все устаканилось. И через две недели перед Люпионе лежал опечатанный в дюжине мест конверт с мастер-комбинацией к сейфу ювелира.
   Той же ночью Чак Бритва отправился на дело.
10
   Наружную дверь сняли ломиком. За пару дней до того хозяин итальянской мясной лавки, где евреи покупали некошерное для сторожевой овчарки, сделал Люпионе одолжение. Овчарке достался на ужин кусок говядины, плотно нашпигованный мышьяком. Бедняжка отдала душу собачьем Богу, не сожрав и половины.
   Карл Бронштейн с женой не причинили особых хлопот. Их оглушили с помощью старого доброго мешка с песком. И связав, оставили лежать в собственой постели.
   Люпионе сгреб с туалетного столика бриллиантовые цацки миссис Бронштейн. Крохотная добавка к главному кушу, который ожидал их в задней комнате. В громадном сейфе высотой Люпионе по грудь.
   Все шло, как по маслу. Только нет-нет, да и напоминало о себе звериное чутье Чака Бритвы. Оно не раз выручало его, уводя от набитых взрывчаткой машин и полицейских засад.
   Сейчас оно тоже подавало тревожный голос, но его заглушала близость камешков и рыжья.
   Вот они, за железной дверью. Только руку протяни набрать код.
   Металлические наборные диски с щелчками поворачивались в пазах. Взволнованно сопящая банда столпилась за спиной босса.
   Одна за другой правильные цифры занимали свое место в окошках.
   Самый громкий щелчок. Замок открылся. Чак Люпионе потянул дверь на себя.
11
   В тот момент он так и не успел толком понять, что произошло.
   Его взгляд, ожидавший встретить блеск драгоценностей на многочисленных полках, провалился в темноту. Из темноты в лицо Чаку Люпионе нацелился предмет, сослепу принятый им за дробовик с очень широким стволом.
   — Скажите «сыр»! — попросила темнота.
   И невероятно яркая вспышка украла у Люпионе пять следующих минут.
   По ту сторону нестерпимой рези в глазах, головной боли и хоровода разноцветных пятен он слышал громкие крики, полицейские свистки, стрельбу. Вокруг топали, ругались по-английски и —итальянски, хлопали дверью.
   Чак метнулся вслепую и наткнулся на человека в мокром дождевике.
   — Антонио? Анжелло? Марко? — спрашивал он, ощупывая широкую грудь незнакомца.
   Пальцы Люпионе наткнулись на металл полицейского значка.
   — Офицер Бернс, — сказала темнота. — Мистер Люпионе, вы арестованы.
   Заревев от ярости, Чак Бритва вцепился в горло копа. Но придушить ублюдка он не успел, полицейская дубинка воткнулась ему прямо в печень. Его сбили с ног и долго топтали. Скрутили руки за спиной, надели «браслеты».
   Сквозь кровавый туман он слышал, как охрипшим голосом офицер Бернс зачитывает ему права. Потом его волокли по мокрым ступеньками. Кинули в пропахшее мочой чрево полицейского фургона. В падении Люпионе приложился головой о скамейку и, наконец, потерял сознание.