Алексеев М П

Ч Р Метьюрин и его 'Мельмот скиталец'


   M.П.Алексеев
   Ч.Р.Метьюрин и его "Мельмот скиталец"
   1
   Роман Чарлза Роберта Метьюрина "Мельмот Скиталец", вышедший в свет в 1820 г., представляет собою яркое явление английской литературы романтической поры. Будучи последним и одним из лучших образцов в ряду так называемых готических романов (или романов тайны и ужаса), широко распространенных в английской литературе на рубеже
   XVIII и XIX вв., "Мельмот Скиталец" превосходит их не только увлекательностью своего сюжета, но прежде всего серьезной философской мыслью, лежащей в его основе и облеченной в самые неожиданные и фантастические образы и формы. Запутанный сюжет, перенесение места действия из одной страны в другую, притом в разное историческое время, усложненные приемы повествования с перемежающими друг друга вставными повестями разного стиля и назначения, многочисленные действующие лица, находящиеся между собою в таинственных и не до конца раскрытых отношениях, - составляют исторические особенности этого сложного романа как одного из очень характерных произведений английской романтической прозы. Популярность "Мельмота Скитальца" и та роль, которую роман сыграл в западноевропейских литературах XIX в., конечно, основаны были не только на увлекательности его сюжета. Уже первых своих читателей роман Метьюрина увлек также одушевляющим его романтическим неприятием действительности, идеей рокового господства зла в различных сферах общественной жизни современного ему мира, в гневных обличениях которого писатель достиг большой силы: таковы в особенности те части романа, в которых представлены картины городской и сельской Англии или Ирландии, изнанка жизни испанских католических монастырей, устрашающие характеристики судилищ и тюрем Инквизиции.
   Судьба "Мельмота Скитальца" в западноевропейских литературах была, однако, довольно своеобразной. Это было не первое и не последнее произведение Метьюрина (являвшегося и поэтом, и драматургом, и беллетристом-прозаиком), но единственное оставившее о себе измять во всех литературах Европы и Америки, даже заглавие которого особенно запомнилось и стало нарицательным. Хотя и в Англии "Мельмот Скиталец" имел множество читателей и поклонников (несмотря на то что второе издание его появилось здесь почти три четверти века спустя после первого), но именно у себя на родине роман подвергся самой суровой критике и осуждению - за "вольнодумство", "кощунственные" речи действующих лиц и т. д. В середине XIX в. казалось даже, что Метьюрин забыт в Англии и Ирландии прочно и навсегда {В 1852 г. анонимный автор статьи о Метьюрине в журнале, выходившем в Ирландии на английском языке, удивлялся тому, как быстро выветрилось из памяти поколений некогда громкое имя Метьюрина: "Едва ли существует такой писатель, именем которого столь пренебрегали, а произведения которого были бы столь забыты, как Чарлз Роберт Метьюрин" (The Irish Quarterly Review, 1852, vol. II. March, p. 141).}. Однако в последнем десятилетии XIX в. былая слава произведений Метьюрина - как видного писателя, современника Байрона и В. Скотта, - была возрождена здесь заново. Большое и разнообразное литературное наследие, оставленное Метьюрином несмотря на его короткую и печальную жизнь, подверглось обновлению и полной переоценке; в особенности это относится к "Мельмоту Скитальцу". Новейшие переиздания этого романа на разных европейских языках подтвердили высокую оценку, данную некогда этому произведению младшими современниками Метьюрина, и яснее определили его историческое значение. Началось более тщательное и многостороннее изучение творчества Метьюрина в целом, основанное на публикации новых рукописных и архивных данных об истории его жизни, раскрывшее с новых сторон его творческую личность и его наследие. Для правильного понимания "Мельмота Скитальца" мы должны хотя бы вкратце представить себе историю жизни писателя и написанных им произведений.
   Чарлз Роберт Метьюрин родился в г. Дублине, в Ирландии, 25 сентября 1780 г. {До недавнего времени годом рождения Ч. Р. Метьюрина считался 1782 год; эта дата сообщалась (а иногда встречается и поныне) во всех наиболее авторитетных словарях и справочниках по истории английской литературы; однако она оказалась неверной. Приведенная выше дата-1780 год - была окончательно установлена на основании бесспорных документальных данных в статье: Buchan А. М. Maturin's Birth-date, - Notes and Queries. 1956, vol. CXIV (8 July), p. 302.} Он был родом из семьи французских протестантов, бежавших из Франции в самом конце XVII в. (после 1685 г., когда был отменен Нантский эдикт, провозглашавший свободу вероисповедания). Предки писателя нашли себе пристанище в Ирландии. По легенде, пущенной в оборот самим писателем и сохраненной с незначительными отличиями во всех старых биографиях Метьюрина, родоначальником этой семьи был Габриэль Матюрен, "подкидыш", которого некая благородная дама нашла в Париже на улице Матюренов (Rue des Mathurins), взяла к себе домой и усыновила, дав ему фамилию от названия той улицы, где он был обнаружен ею, проезжавшей мимо в своей карете. Богатая одежда, в которой он был оставлен неизвестными на улице, "служила косвенным подтверждением того, что он увидел свет в аристократическом доме. "Подкидыш" являлся, несомненно, как это было легко предположить, "сыном любви", т. е. незаконным ребенком. Поэтому, по обычаю того времени, жизнь его должна была быть посвящена церкви. В положенное время его отправили в монастырь для подготовки к пострижению. Однако его беспокойная и нервная натура восставала против всякого принуждения, и он возвратился в мир, тайно покинув монастырь. Едва успел он опомниться, как был посажен в Бастилию. В это время ему исполнилось двадцать лет. Вскоре он оставил Францию и бежал в Ирландию.
   Такова вкратце легенда о родоначальнике ирландского семейства Метьюринов, как ее изложил со слов самого писателя один из его современников {Mason William Monck. The History and Antiquities of the Collegiate and Cathedral Church of St. Patrick. Dublin, 1820, p. 445. Полностью это свидетельство приведено в книге: Idman Niilo. Charles Robert Maturin. His Life and Works. London, 1923, p. 4-5. (Далее сокращенно: Idman).}. Заметим попутно, что, рассказывая об этом, Метьюрин оставался в убеждении, что богатая парижанка, усыновившая Габриэля Матюрена, на самом деле являлась его настоящей матерью и что находка мальчика на улице была и задумана, и удачно инсценирована ею для того, чтобы скрыть тайну его происхождения.
   Хотя эта легенда в различных редакциях получила широкое распространение и встречается до сих пор во всех сколько-нибудь подробных биографиях Чарлза Роберта Метьюрина, она все же лишена правдоподобия, как, впрочем, и большинство тех легенд, которыми постоянно окружал себя сам писатель. Современники его и потомки верили в историю о найденыше, вероятно, потому, что ее не опровергали ни члены его семьи, ни ближайшие родственники. Однако в настоящее время принято считать, что эта история была вымыслом самого Метьюрина. Важнейший ее источник справедливо усматривают в массовой английской беллетристике конца XVIII и начала XIX в., в которой Метьюрин был широко начитан: во многих романах того времени нередко встречались эпизоды о подкинутых и найденных детях, запутанные повествования о загадках и тайнах их происхождения {Морис Леви в книге об английском готическом романе перечисляет ряд произведений этого жанра, в которых имеется этот мотив: мальчика, рожденного от знатных родителей, чтобы устранить его от наследства, в младенчестве оставляют в лесу (где его находит дровосек), ил" пещере, или у ворот чужого замка, и т. д. См.: Levy Maurice. Le roman "gothique" anglais, 1764-1824. Toulouse, [1968}, p. 394 (note 33), 521. (Далее сокращенно: Levy).}. Помимо этого, Метьюрин любил объявлять и себя, и своих предков жертвами религиозных преследований. Этой навязчивой мыслью внушены многие страницы его произведений, в которых постоянно варьируются мотивы о невинно гонимых; таков в "Мельмоте Скитальце" рассказ о незаконном сыне герцога, которого заключают в монастырь для принудительного пострижения (см. "Рассказ испанца"), представляющий явные аналогии с легендой о французском предке Метьюринов. Но в романе все является вполне соответствующим исторической действительности, тогда как в вымышленной легенде о предке-католике, воспитанном во Франции и бежавшем оттуда в полукатолическую Ирландию для того, чтобы стать протестантским священником, все в достаточной мере неправдоподобно.
   В область более достоверных фактов мы вступаем тогда, когда из одного архивного документа узнаем, что сын Габриэля Матюрена Пьер (или Питер Джеймс) в 1699 г. числился капелланом полка, состоя при французской конгрегации собора св. Патрика и Марии в Дублине {См.: Idman, p. 4, 312. Он ссылается на "Publications of the Huguenot Society of London", vol. VII (Registers of the French Conformed Churches of St. Patrick and St. Mary. Dublin, 1893).}, а затем получил приход в Киллале, небольшом городке северо-западной Ирландии; Питер Джеймс Метьюрин упомянут в "Мельмоте Скитальце" (гл. I). Достоверно также, что Питер Джеймс умер в 1746 г. Сын его, Вильям вопреки семейным традициям не стал духовным лицом, но получил место в ирландском почтовом ведомстве. После реорганизации почт парламентом он был повышен в должности и с этих пор мог считать себя довольно обеспеченным человеком. Он был женат на Фиделии Уотсон, и от этого брака в 1780 г. родился Чарлз Роберт Метьюрин - будущий писатель.
   Вильям Метьюрин имел в Дублине многих друзей, жил открыто, принимал деятельное участие в общественной жизни этого города в течение двух последних десятилетий XVIII в. и мог дать Чарлзу Роберту весьма хорошее воспитание; по семейным преданиям, Вильяму Метьюрину не были чужды и литературные интересы; в юности он даже мечтал о том, чтобы стать профессиональным литератором.
   Во всяком случае, в отцовском доме Чарлз Роберт провел счастливое детство; с ранних лет он увлечен был театром, мечтая даже в будущем сделаться актером. В положенное время он был отдан в школу, а по окончании ее в ноябре 1795 г. поступил в Тринити колледж, занимался здесь ревностно и с успехом и закончил его со степенью бакалавра. Он перестал мечтать о театральной деятельности, обратил на себя внимание своими поэтическими опытами, занятиями риторикой, ирландскими древностями (в "Историческом обществе", вскоре закрытом английскими властями "за национализм и неблагонадежность"). Однако, будучи в Тринити колледже, Метьюрин наибольшее внимание уделял изучению протестантской теологии, так как твердо решил стать пастором и добиваться собственного прихода. Трудно сказать, чем вызвано было это решение. Возможно, что на этот выбор оказали воздействие старые семейные традиции, тем более что гражданская служба отца внезапно прервалась и благополучие семьи сменилось все возраставшими материальными затруднениями. Для Ирландии это время было смутным: пора надежд и реформ сменялась жестокой реакцией и репрессиями, впоследствии отразившимися и в произведениях писателя. Метьюрин мечтал о спокойной и обеспеченной жизни, в значительной мере отданной литературным трудам; жизнь в провинциальной местности среди природы и немногочисленных прихожан, вдали от треволнений большого города, в то время, когда ему предстоял выбор поприща, представлялась ему тихой заводью у берега бурного моря. Впрочем, идиллическая картина, мечтавшаяся ему, на деле оказалась обманчивой и не оправдала себя ни с какой стороны.
   В 1803 г., когда Метьюрину исполнилось двадцать три года, он женился на Генриетте Кингсбери, молоденькой девушке, происходившей из старой и уважаемой дублинской протестантской семьи. Все биографы Метьюрина обычно ссылаются на то, что родным дедом его жены был тот доктор Кингсбери, к которому Джонатан Свифт обратился с последними словами приязни, перед тем как его сознание померкло навсегда. Брак Метьюрина и Генриетты Кингсбери был счастливым. Она блистала молодостью и красотой, считалась в Дублине одной из лучших певиц, учившихся у знаменитой Каталани. Любовью к музыке и пению отличался и сам писатель.
   В том же 1803 г. Метьюрин принял священство и получил место приходского викария в небольшом городке, затерявшемся в глуши графства Гелуэй на западе Ирландии. После Дублина, большого и оживленного города, жизнь в сельской местности показалась ему тоскливой, однообразной и бессодержательной, и он вскоре принял меры, чтобы возвратиться в Дублин. Это ему удалось, и уже в 1805 г. мы снова находим его в ирландской столице в должности помощника священника собора св. Патрика, одного из самых фешенебельных приходов в Дублине, и эту должность он сохранил за собой до своей смерти.
   Литературная деятельность Метьюрина началась вскоре после его возвращения в Дублин. В 1807 г. он на собственные средства, но под псевдонимом издал в Лондоне в трех томиках свой первый роман "Семья Монторио" {Этот роман был издан под псевдонимом "Dennis Jasper Murphy", и по совету типографщика к его заглавию были прибавлены, в качестве приманки для читателей, дополнительные слова: "Роковая месть" ("The Fatal Revenge, or, The Family of Montorio", London, 1807).}: в следующем году под тем же псевдонимом другой, под заглавием "Молодой ирландец" {"The Wild Irish Boy" (London, 1808, 3 vols., in 12o). Это заглавие с трудом поддается переводу на русский язык; его можно было бы перевести "Необузданный", "Неистовый" или "Мятежный ирландский юноша"; но, как увидим ниже, оно избрано автором намеренно, в параллель к заглавию романа леди Морган; поэтому мы упрощаем задачу и называем его заглавием, которое избрал для него французский переводчик.}. Оба эти произведения прошли малозамеченными, но имели для автора некоторое значение, так как явились поводом к заочному знакомству Метьюрина с В. Скоттом и долголетней с ним переписке. В это же время в жизни Метьюрина произошли события, существенно изменившие ее обычное течение и имевшие для него весьма тяжелые последствия.
   В ноябре 1809 г. отец писателя, в доме которого он жил, был обвинен в лихоимстве и растрате казенных денег, смещен с должности и предан суду. Хотя впоследствии он был оправдан, а обвинения признаны несправедливыми, но реабилитация пришла к семье нескоро и уже слишком поздно: Вильям Метьюрин пережил полное разорение и до самой смерти не в состоянии был поправить своих дел, пришедших в сильный упадок. Несколько лет спустя, рассказывая в письме к Вальтеру Скотту (от 11 января 1813 г.) об этом большом семейном несчастье, Чарлз Метьюрин упоминал, что длительный судебный процесс отца затянулся по той причине, что он совпал с войной против наполеоновской Франции: "Поскольку нация боролась за свое существование, у нее не было времени, чтобы выслушивать личные жалобы: в борьбе за жизнь, в которую мы вовлечены, крики раненых не слышны и не вызывают сострадания. Мой отец жил на свое жалованье, а я, зависевший от него, также пострадал от его разорения" {The Correspondence of Sir Walter Scott and Charles Robert Maturin, ed. F. E. Batchford and W. H. Mac Carthy. The University of Texas Press. Austin, 1937, p. 9 (Далее сокращенно: Correspondence).}.
   Положение Ч. Р. Метьюрина действительно становилось очень критическим: надо было оказывать помощь отцу, собственная его семья также увеличивалась; небольшие доходы от скромной должности в соборе св. Патрика не позволяли даже ему самому сводить концы с концами; литературные труды в свою очередь оплачивались мало и плохо.
   Метьюрин пытался найти выход из затруднительного положения, решив открыть нечто вроде пансионата для богатых дублинских студентов и давать им уроки. Он надеялся, что увеличит собственный доход и окажет помощь своим родителям, которые, по его собственным словам в том же письме к В. Скотту, "покинуты для всех ужасов нужды, усиленной недугами их возраста". Однако предприятие, задуманное Метьюрином, оказалось делом сложным, трудным и невыгодным. Необходимо было затратить довольно большую сумму на помещение и обзаведение для пансионеров; надо было найти их, а затем потянулась тяжелая и хлопотливая жизнь: ежедневные занятия с ними, житейские заботы и хлопоты. Родители учеников были капризны и выдвигали непомерные требования. С трудом решались проблемы дисциплины и врачебного надзора; все более мучительной становилась ответственность за тех, кого он поселил у себя, несмотря на то что его жена полностью отдавала им свое время и всячески стремилась помочь мужу, переобремененному трудами и заботами. Все это, если верить словам самого Метьюрина, вознаграждалось плохо; доходы были незначительны и ненадежны. "Судите сами, - писал Метьюрин в том же письме к В. Скотту, могу ли я иметь ясный ум и спокойное сердце, когда я сажусь писать?" {Ibid., p. 10.}. А писать было необходимо, поскольку литературное творчество давало ему единственную надежду на возможность улучшения расстроенных и все более запутывавшихся денежных дел: Метьюрин прекрасно понимал, что жить с семьей, к тому же непрерывно увеличивавшейся, исключительно на жалованье в двадцать пять фунтов стерлингов было невозможно. Естественно, что все указанные обстоятельства не могли не наложить на произведения Метьюрина первого периода его литературной деятельности весьма мрачного отпечатка, тем более что образцы, коим он следовал, сами по себе отнюдь не отличались ни светлыми красками, ни веселостью.
   2
   Ранние повествовательные произведения Метьюрина, начиная от тех, которые в свет выпустил он сам, скрывшись под псевдонимом Денниса Джеспера Мерфи, примыкали к тому типу романов, который достиг наивысшей популярности на рубеже XVIII и XIX вв. и получил название "готического" (the Gothic novel). Родоначальником жанра считается "Замок Отранто" ("Castle of Otranto", 1764) Г. Уолпола; за ним следовала целая серия романов, год от года возраставших в числе, среди которых выделялись изданный Кларой Рив роман "Старый английский барон" ("The Old English Baron", 1777), позже романы Анны Радклиф, в особенности "Удольфские таинства" ("The mysteries of Udolpho", 1794) и "Итальянец" ("The Italian", 1797) - два лучших из шести написанных ею произведений этого рода; наконец, в 1808 г. появился наиболее типичный и характерный образец английского готического романа - "Монах" ("The Monk") Метью Грегори Льюиса (M. G. Lewis). В общем же за полвека (с 1764 по начало 20-х годов XIX в.) в Англии вышли в свет несколько сотен готических романов, принадлежавших перу нескольких десятков писателей, преимущественно второразрядных; многие из этих произведений, жадно читавшихся повсюду, появлялись в нескольких изданиях, переводились на многие европейские языки. С середины 20-х годов XIX в. густая сеть новых готических романов, постоянно раскладывавшихся на прилавках книжных магазинов, стала постепенно редеть. Все явственнее сказывались признаки упадка некогда популярного жанра: творческая фантазия их авторов мало-помалу истощалась; чаще появлялись слабые подражания старым образцам или вялые их пересказы; привычные мотивы их сюжетных схем, возбуждавшие в свое время сильнейшие эмоции читателей, теряли интерес новизны, становились банальными, приедались. Тем не менее воздействие этого жанра, хотя и ослабленного и почти себя исчерпавшего, порой ощущалось то там, то здесь в произведениях английской литературы до самого конца XIX в.
   Стоит отметить, что определение "готический роман", утвердившееся в критике для обозначения этого жанра в последней четверти - XVIII в., довольно удачно отразило основные тенденции, складывавшиеся в литературе переходной, предромантической эпохи: возрождение интереса к "варварскому" средневековью, любовь к готическому стилю в архитектуре и искусстве в противовес классическому искусству античного мира и Ренессанса, на которое опиралось европейское Просвещение.
   В английской эстетике XVIII в. термин "готический" (gothic), напоминавший о германских племенах - готах, между III и V вв. н. э. разрушивших античную культуру на территории Западной Европы, первоначально был синонимом средневекового варварства. Однако постепенно слово переосмыслялось и приобретало другое значение {Ludlke С. Geschichte des Wortes "Golisch" im 18. und 19. Jahrh. Diss. Heidelberg, 1903 (то же см. в: Zeitschrift fur deutsche Wortforschung, Bd. IV, S. 139 ff.); Longeuil A. The Word "gothic" in eighteenth century criticism. - Modern Language Notes, vol. XXVIII, 1923, p. 458-459.}. Если для философов-просветителей (например, для Шафтсбери) оно обозначало искусство "ложное, чудовищное, совершенно невозможное в природе и возникшее из убогого наследия рыцарских времен", то во второй половине XVIII в. философы и критики связывали с этим словом совершенно противоположные ощущения и оценки. Готические развалины - руины старых монастырей или замков, ставших почти обязательным местом действия в предромантических романах и повестях, сделались привлекательными по своей живописности и по тем ощущениям, которые они могли вызывать. Теоретики "вкуса" этого времени рекомендуют созерцание развалин не для размышления о победе вандализма над цивилизацией, а потому, что развалины облагораживают пейзаж, внушают меланхолические мысли о прошлом величии или представляют человеку картину его неизбежной будущей судьбы. Так, Вильям Шенстон, в "Разрозненных мыслях о садовом искусстве" советовал созерцать развалины, так как они вызывают "приятную грусть, предшествующую размышлению об исчезнувшем величии", а Сандерсон Миллер получил известность, создавая искусственные руины. Исследователи английского предромантического искусства обнаружили среди его деятелей в эту пору своеобразную эпидемическую болезнь: тяготение к картинам разрушения, распада, смерти, любовь к прогулкам по кладбищам, к ночным лунным пейзажам, к "меланхолии" вообще {Doughty O. U. The English malady of the 18 century. - Review of English Studies, 1926, vol. II, p. 257-269.}. В литературе поэтической подобные увлечения рождают жанр кладбищенской элегии, унылых философствований на тему о преходящих земных благах, об одиночестве, о дикой природе; в прозе - способствуют становлению готического романа, где в поэтизированном или устрашающем виде представляются развалины средневековых твердынь, гулкие своды старинных монастырей, еще более тревожащие воображение, когда лунные лучи проникают внутрь их пустых помещений сквозь многоцветные стекла витражей, подземелья со склепами, где царствуют смерть и безмолвие.
   К концу века на фоне подобных архитектурных декораций повествование становится все более устрашающим и фантастическим; действие нередко переносится в Италию и Испанию и зачастую сосредоточивается в застенках и судилищах Инквизиции (в Англии, как известно, монастыри были уничтожены еще в эпоху Реформации); невинных героинь преследуют отъявленные негодяи или преступные монахи, почти абстрактные носители зла, мстящие всему человечеству.
   Первый роман Метьюрина, названный выше, - "Семья Монторио" представляет собою весьма типичный готический роман. Действие его развертывается в Неаполе во второй половине XVII в. Глава богатой и могущественной неаполитанской семьи, граф Орацио де Монторио, по наговорам своего младшего брата обвиняет свою жену, Эрминию, в неверности и хочет убить ее, но он не знает, что Эрминия насильно отдана была ему в жены, хотя сердце ее принадлежало Вердонио, другу ее юных лет, с которым она даже была тайно повенчана. Убедившись в невинности жены, Орацио вынашивает планы мести своему брату за интриги и ложные свидетельства. Орацио покидает Неаполь, едет на Восток, знакомится с тайнами природы, ядами и лекарственными травами, производит какие-то алхимические опыты. Пятнадцать лет спустя он возвращается на родину, переодетый монахом. Потайными ходами, известными ему одному, он проникает в свой старый замок, в котором ныне полновластным хозяином обитает его брат, подчиняет своей воле двух племянников - Ипполито и Аннибала - и заставляет их убить отца. Когда роковая месть совершилась, обнаруживается, что предполагаемые племянники, которых он совратил на убийство, - его собственные сыновья. Разумеется, роман кончается гибелью всех виновных. Построение романа усложнено и запутано намеренно. В кратком введении повествуется о двух молодых офицерах, состоявших на французской военной службе при осаде испанского города Барселоны: это Ипполито и Аннибал, последние представители некогда знаменитого рода Монторио; они обратили на себя внимание как своей безрассудной отвагой, так и какой-то странной для их возраста меланхолической отрешенностью, безысходной грустью. Когда оба они погибают во время осады, некий итальянский офицер, единственный, кто знал их, рассказывает, что оба юноши запятнали себя ненамеренным отцеубийством, и попутно сообщает всю трагическую историю погибшей семьи.
   Хотя этот роман малосамостоятелен и представляет собою сюжетную комбинацию мотивов, заимствованных у А. Радклиф и В. Годвина, он все же понравился критике, заметившей в нем признаки несомненного дарования автора. Один из современников назвал "Семью Монторио" произведением, в котором "достаточно блеска и движения по крайней мере для полдюжины заурядных романов" {См.: Idman, р. 23.}; показательно также, что роман этот был издан во французском переводе еще в 1822 г. Всего характернее, однако, то, что о "Семье Монторио" с похвалой отозвался В. Скотт, выделив это первое произведение молодого автора, подлинного имени которого он еще не знал, среди множества других, действительно заурядных готических романов той поры.
   В статье, помещенной в "Quarterly Review" 1810 г., В. Скотт, представляя целую панораму готических романов, писал: "Среди многих жалких подражаний "Удольфскому замку" {Роман А. Радклиф В. Скотт называет неточно: его подлинное заглавие "Удольфские таинства" ("The mysteries of Udolpho").} мы неожиданно встретили произведение, на котором следует остановиться. Хотя это произведение отличается дурным вкусом, мы незаметно захвачены были им и, читая его, не могли иногда не отнестись с особым уважением к дарованию автора. Мы никогда не чувствовали большего желания помочь заблудившемуся путнику, чем этому молодому человеку, вкус которого гораздо ниже силы его воображения; мы никогда не видели более наглядного примера таланта, ослабляемого количеством взятой им на себя работы... М-р Мерфи {Псевдоним Метьюрина, стоявший на титульном листе "Семьи Монторио".} обладает сильной и могучей фантазией и с большим уменьем владеет своим языком. В сюжете романа чувствуется влияние других писателей; недостаточную оригинальность этого произведения можно присоединить к другим его несовершенствам, указанным выше. Но все же автор чувствует и понимает человеческие характеры по-своему, и это умение позволяет нам судить, о его способностях" {Quarterly Review, 1810, vol. III, p. 342.}. Два года спустя в письме к Метьюрину (от 23 декабря 1812 г.) В. Скотт вспоминал, что именно он открыл в авторе "Семьи Монторио", еще не зная его подлинного имени, нового писателя, подающего большие надежды, и что его обрадовали также последующие произведения, подписанные тем же еще никому ничего не говорившим псевдонимом {Correspondence, p. 7.}. В "Семье Монторио" несомненно заключались кое-какие черты, особо привлекавшие к себе современников; сквозь запутанный, но банальный сюжет пробивались яркие признаки подлинного и незаурядного дарования. Характерно, что этот первый роман Метьюрина помнился долго: в 1820 г. в журнале "Blackwood's Magazine" в статье о только что вышедшем в свет "Мельмоте Скитальце" речь шла и о "Семье Монторио" как о романе, "остающемся несомненно лучшим произведением" Метьюрина, а еще позже, в начале 30-х годов, уже после смерти Метьюрина, Томас Мур в своей биографии Байрона назвал "Семью Монторио" "единственным произведением, пережившим его автора". В. Скотт, как мы видели, был свободен от подобных преувеличений и судил более здраво, уверяя читателей, что последующие романы Метьюрина были более примечательными, чем его литературный первенец. С особой похвалой В. Скотт отозвался об "Ирландской повести" ("Irish Taie") м-ра Мерфи-Метьюрина. Хотя произведения с таким заглавием у Метьюрина не существует, но два романа, следовавших за "Семьей Монторио", действительно были ирландскими по своим темам и месту действия: в 1808г. вышел в свет "Молодой ирландец" ("The Wild Irish Boy"), в 1811 г. - "Милезский вождь" ("The Milesian Chief"). По-видимому, В. Скотт имел в виду второе из названных произведений, по своим достоинствам явно превосходившее предшествовавшее.