Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
Алексей Исаев
Неизвестный 1941. Остановленный блицкриг
Автор выражает благодарность Н. Власову, Г. Дейчуку, В. Замулину, И. Островскому, А. Томзову, Д. Шеину за неоценимую помощь в работе над этой книгой.
Пролог
Прибывший в пять утра делегат связи козырнул и бесстрастно вручил пакет. Он даже не глушил свой мотоцикл. Хруст ломаемого сургуча и шорох плотной бумаги конверта потонули в удаляющемся реве двигателя. В названии извлеченного из конверта документа гремело железо: «Директива №27. Штаб Запфронта. Белосток». Глаза жадно выхватывали чеканные фразы: «Войска Западного фронта по выполнении частной операции по захвату Сувалкского выступа…», «стремительным ударом завершить разгром противостоящего противника, не дав ему соединиться с резервами из района Нейденбург и Варшава и отойти за р. Висла», «выйти главными силами на р. Висла в готовности к немедленному нанесению удара…», «подготовить выброску воздушных десантов». Город еще спал и даже не догадывался о причинах суеты людей в военной форме со звездами и «шпалами» в петлицах. Дата на листке отрывного календаря на стене не оставляла сомнений в реальности происходившего – 1941 год.
«Стоп, стоп, стоп!» – скажет читатель – «Какая Висла, какие десанты? Все знают, что Западный фронт в 1941 г. потерпел жестокое поражение. Что за альтернативная история?». Все это действительно так. Но Директива № 27 отнюдь не мистификация, более того ее действительно вручали генералам Красной армии ранним утром одного весеннего дня 1941 г. Происходило это в Минске. Документ был частью фронтовой оперативной игры, проведенной под руководством Военного совета Западного особого военного округа 15–21 марта 1941 г. В игре участвовали штабы всех трех армий округа, штаб ВВС и ряд других управлений. Их развезли по разным районам города, и командующие могли общаться друг с другом и штабом фронта как в настоящем сражении – по телефону и телеграфу.
Задание на игру формулировало сложившуюся к ее началу обстановку как вполне благоприятную: «В результате встречных сражений войска Западного фронта «восточных» отразили наступление «западных»…»
Настрой войск Западного особого военного округа существенно отличался от настроя армий многих других сражений Великой Отечественной войны. Те люди, которые отыгрывали наступление на Вислу, еще не имели оглушительного опыта разгрома и окружения. Внезапное появление в тылу танков с крестами, ходящие буквально по головам вражеские пикировщики – все это было в новинку. Люди июня 1941 г. еще не были так напуганы, подавлены заранее, как это имело место в дальнейшем, после череды катастроф. Еще была вера в обратимость катастрофического развития событий. 1 августа 1941 г. танковый генерал Мостовенко написал в заключении отчета о боевых действиях своего мехкорпуса: «Почему же нам, готовившимся к разгрому противника, его преследованию и уничтожению на р. Висла или зап[аднее], следует отказаться от крупных подвижных мехсоединений?»[1]. Пройдя через ад боев в белостокском выступе, отходя по забитым горящей техникой дорогам, он не забыл этой мечты о победе, наступлении и ударе на Вислу. Решительность и дерзость Мостовенко, о которой я расскажу в свое время, несомненно, связаны с теми весенними днями, когда он был в числе участников оперативной игры в Минске.
Неудачное начало войны, несомненно, негативно влияет на отношение к ней общества. Начавшаяся в августе 1914 г. с патриотического энтузиазма и бросания в воздух чепчиков война вскоре окатила русское общество ледяным душем – катастрофой армии Самсонова в Восточной Пруссии. Армия была окружена, сам генерал Самсонов застрелился. Те события небезосновательно считали предвестником последовавшей в 1917 г. революции.
В 20–30-е годы история с армией Самсонова стала излюбленным коньком в обличении царского руководства новой властью. Особенно в связи со вскрывшимися скандальными обстоятельствами разгрома: чтение немцами радиограмм, плохое взаимодействие армий Самсонова и Ренненкампфа итп. В пропагандистской литературе не жалели черных красок: «Напрасно генерал Жилинский, главнокомандующий Северо-Западного фронта, считал наступление в Восточную Пруссию заранее обреченным на верную неудачу, напрасно начальник штаба генерал Янушкевич отговаривал от немедленной атаки – из Парижа торопили. […] «Окончательным результатом» была гибель русских армий, но царь выполнил свой договор: за французское золото он расплатился кровью и жизнью трудящихся»[2]. В специальной литературе тоже не упускали случая пнуть предыдущих властителей: «Несомненно, Наполеон понимал это требование теории, и очень стремился под Лейпцигом не допустить сближения союзников; однако, с этой задачей ему справиться не удалось. Эта задача удалась Людендорфу во время Самсоновской операции; но это не заслуга германского командования – а непригодность командования русским северо-западным фронтом к своей деятельности»[3]. Считалось, что Красная армия не допустит подобного неудачного дебюта. Но, к сожалению, – накаркали. Великая Отечественная тоже началась с катастрофы с окружением войск.
Эпическая драма разгрома Западного фронта в июне 1941 г. стала в послевоенные годы притчей во языцех, своего рода аналогом истории с армией Самсонова. Особый колорит тем событиям придавал факт последовавшего вскоре расстрела командующего фронтом Павлова и ряда его сослуживцев. Н. С. Хрущев поспешил заявить, что он сразу увидел в Павлове плохого руководителя и даже загодя предупредил об этом Сталина. Но тот, якобы, ничего не хотел слушать. В своих воспоминаниях Никита Сергеевич озвучил поп-версию событий на Западном фронте: «Когда командующим в войска Белоруссии был назначен Павлов, я даже не знал о такой перестановке, что тоже характерно, хотя был членом Политбюро. […] А чем это кончилось, всем известно. Павлов в первые дни войны потерял управление войсками. Он совершенно не подготовил свои войска к гитлеровскому вторжению и потерял сразу технические средства: авиация была уничтожена на аэродромах, это мы знали. […] Сталин осудил Павлова и его начальника штаба. Эти люди были расстреляны в первые дни войны. Но фронт развалился, и немцы двинулись без всякого сопротивления в глубь нашей страны»[4].
Оборот «без всякого сопротивления» пусть останется на совести Никиты Сергеевича, но Павлов стал, несомненно, одним из самых известных советских военачальников. Если Хрущев отмахнулся от случившегося высокомерным «А я предупреждал!», писатель Стаднюк попытался проанализировать личность расстрелянного генерала. В эпопее «Война» он писал: «Но как же чувствует себя простой смертный, если судьба вдруг с такой стремительностью вознесла его к полному и наивысшему созвездию генеральских отличий…? И могут ли эти отличия заменить ему то многое, не выстраданное в нелегкой армейской службе, в напряженных штабных и полевых учениях и в тиши академических аудиторий, где в своей разнообразной совокупности неторопливо постигаются глубины военного опыта, постепенно созревает полководческий талант? […] Родился ли из отважного командира Павлова полководец Павлов?»[5]. Действительно, в личности Павлова как в капле воды отразилась Красная армия 1941 г. Он был одним из многочисленных командующих, быстро выдвинувшихся на волне роста Красной армии и, не будем греха таить, освобождения высших командных должностей из-за репрессий. Версия о недостаточной подготовленности стремительно выдвинувшегося человека была одной из самых простых и понятных.
Однако поискам причины катастрофы на ниве психоанализа имели один существенный изъян. Было совершенно неочевидно, что простая замена персонажа могла изменить ход драмы. Словно тезис о том, что Западный фронт теоретически и практически мог устоять под ударом немцев, не требовал никаких доказательств. Какую-то роль в такой постановке вопроса, разумеется, сыграл сам итог боевых действий на советско-германском фронте – флаг над Рейхстагом. Точно так же превосходство Красной армии и Западного фронта в частности над противником в некоторых типах военной техники (танки, самолеты) работало на версию «командиры предали» точнее «неопытные выдвиженцы облажались». А если бы не они, то танковая группа Гудериана сгорела бы в полном составе где-нибудь под Барановичами. От конкретных рецептов счастья предпочитают при этом уклоняться, ограничиваясь общими словами вида «надо было Т-34 и КВ поставить в засады как Катуков под Мценском».
Даже простой встречный вопрос «где будем засады организовывать?» ставит в тупик. Ответ «на пути танковых полчищ Гота и Гудериана» повисает в воздухе т.к. Павлову, очевидно, нужно было заранее знать, где именно эти полчища будут наступать. Задача обороны Белоруссии кажется нам простой, когда мы смотрим на карту из многотомника советских времен, на которой уже четко обозначены направления ударов противника. Для того, чтобы влезть в шкуру Павлова нужно сначала уяснить себе, что многотомника хрущевских времен у него под рукой не было и свежих донесений от Штирлица из Берлина он не получал. Поэтому чтобы его судить имеет смысл хотя бы представить себя на месте командующего фронтом в июне 1941 г.
Есть в отношении 1941 г. также еще один странный стереотип. В приказах по итогам неудачных операций командиров и командующих Красной армии ругали за плохую организацию разведки, связи, ввод подразделений в бой по частям, распыление сил итп. промахи. Соответственно ввод в оборот этих документов привел к весьма своеобразному результату. Вермахт, то есть удачливый противник советских войск в 1941 г. естественным образом становился идеальным военной машиной. Казалось, что немцы двигаются в идеальном порядке, их разведка и связь работают с точностью морского хронографа и на все случаи жизни у них оказывается план действий. Отсюда оказывается один шаг до следующего, казалось бы, логичного вывода: немцы побеждали летом 1941 г. прежде всего ввиду своего качественного превосходства, нежели количественных показателей. Однако изучение немецких документов отнюдь не подтверждает эту версию. Выясняется, что сплошь и рядом немецкие дивизии, а то и корпуса действовали почти вслепую, имея весьма туманное представление о находящемся по другую сторону фронта противнике. Связь, в том числе по радио, пропадала на многие часы, и командование танковой группы могло по полдня пребывать в неизвестности относительно положения тех или иных ее подразделений. Принимаемые немецкими генералами решения также оказываются далеко не безупречными при ближайшем рассмотрении. Вместе с тем все это делает противника более живым, непохожим на размеренно двигающуюся механическую куклу.
На мой взгляд, здесь просто не нужно ставить телегу впереди лошади. Приказы Ставки, фронтов и армий об улучшении разведки, связи и прочего отдавались для того, чтобы увеличить эффективность действий войск. Они никоим образом не означали, что даже максимально возможное улучшение всего этого давало шанс на успех в тех условиях, в которых оказалась Красная армия в 1941 г. Разведка, связь лучшего качества, конечно, могли положительно повлиять на ситуацию, но в большинстве случаев совершенно неочевидно, что они бы радикальным образом изменили результаты боестолкновений войск сторон. В лучшем случае те или иные советские части и соединения могли точно знать имена своих палачей т.е. нумерацию противостоящих немецких частей и соединений. Однако само по себе знание имени палача отнюдь не избавляет от неизбежной казни. Как мы увидим далее, с выяснением имен палачей было порой не так уж плохо. Но это мало помогало в изменении судьбы оказавшихся под угрозой окружения войск.
Осложнялась задача выяснения правды о первом поражении Красной армии недостатком свидетельских показаний. Как со стороны защиты, так и со стороны обвинения. В 1960-х годах, когда возник интерес общества к событиям войны, многие участники боев в Белоруссии уже были мертвы. Причем речь идет в первую очередь о лицах, принимавших решения, как говоря на западе decision maker-ах. Многие рядовые участники, конечно, были еще живы. Но для них происходившее чаще всего было маловразумительной мешаниной маршей, боев и отходов. Как ввиду недостатка знаний о содержании приказов их частям и соединениям, так и ввиду недостатка знаний по оперативным вопросам. Обладавшее нужными знаниями командование фронтом было расстреляно. От Павлова остались пространные, но далеко не исчерпывающие показания в НКВД. Оба командующих окруженных под Белостоком и Минском армий не оставили даже воспоминаний. Командующий 10-й армией К. Д. Голубев умер в 1956 г., командующий 3-й армией В. И. Кузнецов – в 1964 г. Оба командира танковых дивизий сильнейшего на Западном фронте 6-го мехкорпуса до 1960-х не дожили. Один погиб в бою в Крыму, второй – после войны в тюрьме. Документы же многих частей и соединений попросту не сохранились в аду окружения. Поэтому, как говорил известный юморист «начальника транспортного цеха» мы так и не услышали. Осталось довольствоваться обидным «без всякого сопротивления» из уст харизматичного генсека.
Со свидетельскими показаниями со стороны немцев также имелись серьезные проблемы. Ассортимент переводимых в СССР материалов был достаточно узок. К тому же, как мы увидим далее, мемуары давали сильно приглаженную и далеко не во всем соответствующую реальному положению дел версию событий. Немецкие документы же были практически недоступны как исследователям, так и широкой публике. Всё это сформировало целый ряд стереотипов о тогдашних событиях.
Одним словом на современном уровне исторического знания судьба Западного фронта летом 1941 г. требует вдумчивого исследования. Ответы на многие вопросы оказываются не так очевидны, как может показаться. Автор не претендует на всеобъемлющее и исчерпывающее описание событий в Белоруссии летом 1941 г. Масштаб и размах боевых действий был таков, что даже общее их описание потянет на книгу объемом с «Войну и мир». Однако я постарался остановиться на большинстве ключевых событий и дать картину, позволяющую понять механизм и основные линии развития боевых действий.
«Стоп, стоп, стоп!» – скажет читатель – «Какая Висла, какие десанты? Все знают, что Западный фронт в 1941 г. потерпел жестокое поражение. Что за альтернативная история?». Все это действительно так. Но Директива № 27 отнюдь не мистификация, более того ее действительно вручали генералам Красной армии ранним утром одного весеннего дня 1941 г. Происходило это в Минске. Документ был частью фронтовой оперативной игры, проведенной под руководством Военного совета Западного особого военного округа 15–21 марта 1941 г. В игре участвовали штабы всех трех армий округа, штаб ВВС и ряд других управлений. Их развезли по разным районам города, и командующие могли общаться друг с другом и штабом фронта как в настоящем сражении – по телефону и телеграфу.
Задание на игру формулировало сложившуюся к ее началу обстановку как вполне благоприятную: «В результате встречных сражений войска Западного фронта «восточных» отразили наступление «западных»…»
Настрой войск Западного особого военного округа существенно отличался от настроя армий многих других сражений Великой Отечественной войны. Те люди, которые отыгрывали наступление на Вислу, еще не имели оглушительного опыта разгрома и окружения. Внезапное появление в тылу танков с крестами, ходящие буквально по головам вражеские пикировщики – все это было в новинку. Люди июня 1941 г. еще не были так напуганы, подавлены заранее, как это имело место в дальнейшем, после череды катастроф. Еще была вера в обратимость катастрофического развития событий. 1 августа 1941 г. танковый генерал Мостовенко написал в заключении отчета о боевых действиях своего мехкорпуса: «Почему же нам, готовившимся к разгрому противника, его преследованию и уничтожению на р. Висла или зап[аднее], следует отказаться от крупных подвижных мехсоединений?»[1]. Пройдя через ад боев в белостокском выступе, отходя по забитым горящей техникой дорогам, он не забыл этой мечты о победе, наступлении и ударе на Вислу. Решительность и дерзость Мостовенко, о которой я расскажу в свое время, несомненно, связаны с теми весенними днями, когда он был в числе участников оперативной игры в Минске.
Неудачное начало войны, несомненно, негативно влияет на отношение к ней общества. Начавшаяся в августе 1914 г. с патриотического энтузиазма и бросания в воздух чепчиков война вскоре окатила русское общество ледяным душем – катастрофой армии Самсонова в Восточной Пруссии. Армия была окружена, сам генерал Самсонов застрелился. Те события небезосновательно считали предвестником последовавшей в 1917 г. революции.
В 20–30-е годы история с армией Самсонова стала излюбленным коньком в обличении царского руководства новой властью. Особенно в связи со вскрывшимися скандальными обстоятельствами разгрома: чтение немцами радиограмм, плохое взаимодействие армий Самсонова и Ренненкампфа итп. В пропагандистской литературе не жалели черных красок: «Напрасно генерал Жилинский, главнокомандующий Северо-Западного фронта, считал наступление в Восточную Пруссию заранее обреченным на верную неудачу, напрасно начальник штаба генерал Янушкевич отговаривал от немедленной атаки – из Парижа торопили. […] «Окончательным результатом» была гибель русских армий, но царь выполнил свой договор: за французское золото он расплатился кровью и жизнью трудящихся»[2]. В специальной литературе тоже не упускали случая пнуть предыдущих властителей: «Несомненно, Наполеон понимал это требование теории, и очень стремился под Лейпцигом не допустить сближения союзников; однако, с этой задачей ему справиться не удалось. Эта задача удалась Людендорфу во время Самсоновской операции; но это не заслуга германского командования – а непригодность командования русским северо-западным фронтом к своей деятельности»[3]. Считалось, что Красная армия не допустит подобного неудачного дебюта. Но, к сожалению, – накаркали. Великая Отечественная тоже началась с катастрофы с окружением войск.
Эпическая драма разгрома Западного фронта в июне 1941 г. стала в послевоенные годы притчей во языцех, своего рода аналогом истории с армией Самсонова. Особый колорит тем событиям придавал факт последовавшего вскоре расстрела командующего фронтом Павлова и ряда его сослуживцев. Н. С. Хрущев поспешил заявить, что он сразу увидел в Павлове плохого руководителя и даже загодя предупредил об этом Сталина. Но тот, якобы, ничего не хотел слушать. В своих воспоминаниях Никита Сергеевич озвучил поп-версию событий на Западном фронте: «Когда командующим в войска Белоруссии был назначен Павлов, я даже не знал о такой перестановке, что тоже характерно, хотя был членом Политбюро. […] А чем это кончилось, всем известно. Павлов в первые дни войны потерял управление войсками. Он совершенно не подготовил свои войска к гитлеровскому вторжению и потерял сразу технические средства: авиация была уничтожена на аэродромах, это мы знали. […] Сталин осудил Павлова и его начальника штаба. Эти люди были расстреляны в первые дни войны. Но фронт развалился, и немцы двинулись без всякого сопротивления в глубь нашей страны»[4].
Оборот «без всякого сопротивления» пусть останется на совести Никиты Сергеевича, но Павлов стал, несомненно, одним из самых известных советских военачальников. Если Хрущев отмахнулся от случившегося высокомерным «А я предупреждал!», писатель Стаднюк попытался проанализировать личность расстрелянного генерала. В эпопее «Война» он писал: «Но как же чувствует себя простой смертный, если судьба вдруг с такой стремительностью вознесла его к полному и наивысшему созвездию генеральских отличий…? И могут ли эти отличия заменить ему то многое, не выстраданное в нелегкой армейской службе, в напряженных штабных и полевых учениях и в тиши академических аудиторий, где в своей разнообразной совокупности неторопливо постигаются глубины военного опыта, постепенно созревает полководческий талант? […] Родился ли из отважного командира Павлова полководец Павлов?»[5]. Действительно, в личности Павлова как в капле воды отразилась Красная армия 1941 г. Он был одним из многочисленных командующих, быстро выдвинувшихся на волне роста Красной армии и, не будем греха таить, освобождения высших командных должностей из-за репрессий. Версия о недостаточной подготовленности стремительно выдвинувшегося человека была одной из самых простых и понятных.
Однако поискам причины катастрофы на ниве психоанализа имели один существенный изъян. Было совершенно неочевидно, что простая замена персонажа могла изменить ход драмы. Словно тезис о том, что Западный фронт теоретически и практически мог устоять под ударом немцев, не требовал никаких доказательств. Какую-то роль в такой постановке вопроса, разумеется, сыграл сам итог боевых действий на советско-германском фронте – флаг над Рейхстагом. Точно так же превосходство Красной армии и Западного фронта в частности над противником в некоторых типах военной техники (танки, самолеты) работало на версию «командиры предали» точнее «неопытные выдвиженцы облажались». А если бы не они, то танковая группа Гудериана сгорела бы в полном составе где-нибудь под Барановичами. От конкретных рецептов счастья предпочитают при этом уклоняться, ограничиваясь общими словами вида «надо было Т-34 и КВ поставить в засады как Катуков под Мценском».
Даже простой встречный вопрос «где будем засады организовывать?» ставит в тупик. Ответ «на пути танковых полчищ Гота и Гудериана» повисает в воздухе т.к. Павлову, очевидно, нужно было заранее знать, где именно эти полчища будут наступать. Задача обороны Белоруссии кажется нам простой, когда мы смотрим на карту из многотомника советских времен, на которой уже четко обозначены направления ударов противника. Для того, чтобы влезть в шкуру Павлова нужно сначала уяснить себе, что многотомника хрущевских времен у него под рукой не было и свежих донесений от Штирлица из Берлина он не получал. Поэтому чтобы его судить имеет смысл хотя бы представить себя на месте командующего фронтом в июне 1941 г.
Есть в отношении 1941 г. также еще один странный стереотип. В приказах по итогам неудачных операций командиров и командующих Красной армии ругали за плохую организацию разведки, связи, ввод подразделений в бой по частям, распыление сил итп. промахи. Соответственно ввод в оборот этих документов привел к весьма своеобразному результату. Вермахт, то есть удачливый противник советских войск в 1941 г. естественным образом становился идеальным военной машиной. Казалось, что немцы двигаются в идеальном порядке, их разведка и связь работают с точностью морского хронографа и на все случаи жизни у них оказывается план действий. Отсюда оказывается один шаг до следующего, казалось бы, логичного вывода: немцы побеждали летом 1941 г. прежде всего ввиду своего качественного превосходства, нежели количественных показателей. Однако изучение немецких документов отнюдь не подтверждает эту версию. Выясняется, что сплошь и рядом немецкие дивизии, а то и корпуса действовали почти вслепую, имея весьма туманное представление о находящемся по другую сторону фронта противнике. Связь, в том числе по радио, пропадала на многие часы, и командование танковой группы могло по полдня пребывать в неизвестности относительно положения тех или иных ее подразделений. Принимаемые немецкими генералами решения также оказываются далеко не безупречными при ближайшем рассмотрении. Вместе с тем все это делает противника более живым, непохожим на размеренно двигающуюся механическую куклу.
На мой взгляд, здесь просто не нужно ставить телегу впереди лошади. Приказы Ставки, фронтов и армий об улучшении разведки, связи и прочего отдавались для того, чтобы увеличить эффективность действий войск. Они никоим образом не означали, что даже максимально возможное улучшение всего этого давало шанс на успех в тех условиях, в которых оказалась Красная армия в 1941 г. Разведка, связь лучшего качества, конечно, могли положительно повлиять на ситуацию, но в большинстве случаев совершенно неочевидно, что они бы радикальным образом изменили результаты боестолкновений войск сторон. В лучшем случае те или иные советские части и соединения могли точно знать имена своих палачей т.е. нумерацию противостоящих немецких частей и соединений. Однако само по себе знание имени палача отнюдь не избавляет от неизбежной казни. Как мы увидим далее, с выяснением имен палачей было порой не так уж плохо. Но это мало помогало в изменении судьбы оказавшихся под угрозой окружения войск.
Осложнялась задача выяснения правды о первом поражении Красной армии недостатком свидетельских показаний. Как со стороны защиты, так и со стороны обвинения. В 1960-х годах, когда возник интерес общества к событиям войны, многие участники боев в Белоруссии уже были мертвы. Причем речь идет в первую очередь о лицах, принимавших решения, как говоря на западе decision maker-ах. Многие рядовые участники, конечно, были еще живы. Но для них происходившее чаще всего было маловразумительной мешаниной маршей, боев и отходов. Как ввиду недостатка знаний о содержании приказов их частям и соединениям, так и ввиду недостатка знаний по оперативным вопросам. Обладавшее нужными знаниями командование фронтом было расстреляно. От Павлова остались пространные, но далеко не исчерпывающие показания в НКВД. Оба командующих окруженных под Белостоком и Минском армий не оставили даже воспоминаний. Командующий 10-й армией К. Д. Голубев умер в 1956 г., командующий 3-й армией В. И. Кузнецов – в 1964 г. Оба командира танковых дивизий сильнейшего на Западном фронте 6-го мехкорпуса до 1960-х не дожили. Один погиб в бою в Крыму, второй – после войны в тюрьме. Документы же многих частей и соединений попросту не сохранились в аду окружения. Поэтому, как говорил известный юморист «начальника транспортного цеха» мы так и не услышали. Осталось довольствоваться обидным «без всякого сопротивления» из уст харизматичного генсека.
Со свидетельскими показаниями со стороны немцев также имелись серьезные проблемы. Ассортимент переводимых в СССР материалов был достаточно узок. К тому же, как мы увидим далее, мемуары давали сильно приглаженную и далеко не во всем соответствующую реальному положению дел версию событий. Немецкие документы же были практически недоступны как исследователям, так и широкой публике. Всё это сформировало целый ряд стереотипов о тогдашних событиях.
Одним словом на современном уровне исторического знания судьба Западного фронта летом 1941 г. требует вдумчивого исследования. Ответы на многие вопросы оказываются не так очевидны, как может показаться. Автор не претендует на всеобъемлющее и исчерпывающее описание событий в Белоруссии летом 1941 г. Масштаб и размах боевых действий был таков, что даже общее их описание потянет на книгу объемом с «Войну и мир». Однако я постарался остановиться на большинстве ключевых событий и дать картину, позволяющую понять механизм и основные линии развития боевых действий.
Глава 1. Хищник: Группа армий «Центр»
Цели и задачи войны против СССР были сформулированы Гитлером 31 июля 1940 г. на совещании в Бергхофе: «Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению. Тогда можно надеяться на изменение ее позиции. […] Подводная и воздушная война может решить исход войны, но это продлится год-два. Надежда Англии – Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии». Таким образом, германское руководство искало в сокрушении СССР выход из стратегического тупика. Германия не имела возможности решить судьбу войны вторжением на британские острова. Непрямое воздействие виделось Гитлеру в уничтожении надежд Англии на победу над Германией даже в дальней перспективе. Одновременно сокрушение последнего потенциального противника на континенте позволяло немцам перенацелить военную промышленность на производство вооружений для морского флота и авиации.
Те же слова были повторены фюрером на совещании в штабе оперативного руководства Вермахта 9 января 1941 г. Он сказал следующее: «Англичан поддерживает только возможность русского вступления в войну. Будь эта надежда разрушена, они бы прекратили войну. Он [Гитлер] не верит в то, что англичане «совершенно спятили с ума»; если бы они не видели больше никакой возможности выиграть войну, они бы ее прекратили. Ведь если они ее проиграют, им уже больше никогда не иметь моральной силы удержать свою империю от распада. Но если они продержатся, если они сумеют сформировать 40—50 дивизий и им помогут США и Россия, для Германии возникнет очень тяжелая ситуация. Это произойти не должно. До сих пор он [фюрер] действовал по принципу: чтобы сделать шаг дальше, надо сначала разбить вражеские позиции. Вот почему надо разбить Россию. Тогда англичане либо сдадутся, либо Германия продолжила бы войну против Великобритании в благоприятных условиях. Разгром России позволил бы японцам всеми своими силами повернуть на США, а это удержало бы США от вступления в войну. Разгром Советского Союза означал бы для Германии большое облегчение [в войне против Англии]. Тогда на Востоке можно было бы оставить всего 40–50 дивизий, сухопутные силы можно было бы сократить, а всю военную промышленность использовать для нужд люфтваффе и военно-морского флота»[6]. Примерно в том же духе Гитлер высказался в разговоре с командующим группой армий «Центр» фон Боком 2 февраля 1941 г. Последний записал слова фюрера в своем дневнике в следующей формулировке: «Стоящие у власти в Англии джентльмены далеко не глупы, и не могут не понимать, что попытка затянуть войну потеряет для них всякий смысл, как только Россия будет повержена». То есть перед нами не вырванное из контекста высказывание, а осмысленная идея, постоянно озвучивавшаяся на совещаниях руководства.
После принятия политическим руководством Третьего Рейха летом 1940 г. политического решения о нападении на СССР военное руководство немецких вооруженных сил начало вести работу по разработке военных планов разгрома советских вооруженных сил.
Генерал-полковник Герман Гот, командующий 3-й танковой группой.
После нескольких предварительных разработок в сентябре 1940 г. начальник Генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер поручил разработку плана войны против СССР еще одному видному военачальнику Третьего Рейха, генерал-майору Фридриху Паулюсу. Последний тогда был только что назначен1-м оберквартирмейстером Генерального штаба. Именно его разработки, в конечном итоге, и легли в основу плана «Барбаросса». Первые соображения были доложены Гальдеру 17 сентября, затем под руководством Ф. Паулюса был проведен ряд игр на картах, уточнивших детали. План получил название «Отто». Главный удар предполагалось нанести севернее Припятских болот ввиду благоприятных дорожных условий и возможности прямого наступления на Москву и в Прибалтику. К восьмому дню операции предполагалось достичь районов между Днестром и Бугом, Могилев-Подольского, Львова, Барановичей и Каунаса. На двадцатые сутки войны «Немецкой армии удастся после тяжелых пограничных сражений в Западной Украине, в Белоруссии и в балтийских государствах захватить территорию и достигнуть рубежа: Днепр до района южнее Киева, Мозырь, Рогачев, Орша, Витебск, Великие Луки, южнее Пскова, южнее Пярну и тем самым выйти на линию, которая может стать исходным рубежом для наступления в направлении Москвы»[7]. Не позднее 40-го дня войны планировалось осуществить операцию против Москвы, с охватом советских войск западнее Брянска и Вязьмы (там же). Командование сухопутных сил считало, что в сражении под Москвой будут разбиты последние резервы Красной Армии, которые советское командование выставит для обороны столицы и война закончится до наступления осени.
Несмотря на то, что разработки Ф.Паулюса не были закончены (часть штабных игр планировалось провести в середине декабря 1940 г.), план был 5-го декабря 1940 г. доложен Гальдером Гитлеру. Для решения задачи сокрушения Советского Союза Гальдер назначает в своем докладе 102 пехотных, 32 танковых и моторизованных дивизий, из числа которых крупные силы (две армии) вначале будут следовать во втором эшелоне. Существенной ошибкой Гальдера было предположение о том, что большая часть советских войск будет сосредоточена севернее Припятских болот. Однако и предыдущее исследование Грейфенберга[8], и разработка Зондерштерна[9] от 7 декабря 1941 г. совершенно справедливо полагали, что большая часть советских войск дислоцируется на Украине. Зондерштерн писал: «если вообще можно говорить о сосредоточении главных сил русских при их теперешней группировке, то оно находится в «Киевском особом военном округе»[10]. Но тем же вечером 5 декабря 1940 года начальник штаба оперативного руководства Йодль пригласил к себе Варлимонта и поручил ему на основании соображений штаба сухопутных сил разработать проект директивы верховного главнокомандующего о ведении войны против СССР. Проект был доложен Йодлю 16 декабря, а 17-го декабря папка с планом Ф.Паулюса легла на стол А.Гитлера. Им были внесены в план последние изменения. Варлимонт описал их так: «Если ОКХ [Главное Командование Сухопутных войск] считало критерием успеха всего похода направление главного удара на Москву, так как здесь будут разбиты развернутые на этом направлении основные силы противника, то Гитлер потребовал, чтобы центральная группа армий после уничтожения советских войск в Белоруссии сначала повернула бы часть своих сильных подвижных группировок на север, имея в виду во взаимодействии с северной группировкой уничтожить войска противника, сражающегося в Прибалтике, и далее, после овладения Ленинградом и Кронштадтом, наступала бы на Москву»[11].
Наконец, 21 декабря директива была утверждена. Гитлер дал ей название «Барбаросса». Общий замысел операции был сформулирован так: «Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено»[12]. Соответственно задачам была построена и форма операции, как в полосе группы армий «Юг», так и в полосе группы армий «Центр» она имела характерный для немецкого военного планирования вид «Канн», глубокого охвата флангов.
Общая задача была детализирована для немецких войск на московском направлении следующим образом:
«Театр военных действий разделяется Припятскими болотами на северную и южную части. Направление главного удара должно быть подготовлено севернее Припятских болот. Здесь следует сосредоточить две группы армий. Южная из этих групп, являющаяся центром общего фронта, имеет задачу наступать особо сильными танковыми и моторизованными соединениями из района Варшавы и севернее ее и раздробить силы противника в Белоруссии».
После разгрома советских войск в Белоруссии предполагалось силами центральной группы нанести удар в северном направлении:
«Таким образом, будут созданы предпосылки для поворота мощных частей подвижных войск на север, с тем чтобы во взаимодействии с северной группой армий, наступающей из Восточной Пруссии в общем направлении на Ленинград, уничтожить силы противника, действующие в Прибалтике. Лишь после выполнения этой неотложной задачи, за которой должен последовать захват Ленинграда и Кронштадта, следует приступить к операции по взятию Москвы – важного центра коммуникаций и военной промышленности».
Захват Ленинграда и Кронштадта означал как безопасность морских перевозок по Балтике, так и высвобождения сил для нанесения удара на Москву. На всякий случае необходимо отметить, что поворот на юг в тыл советским войскам на Украине в Директиве №21 не предполагался даже в виде одного из возможных вариантов.
Завершалась Директива №21 словами: «Я ожидаю от господ главнокомандующих устных докладов об их дальнейших намерениях, основанных на настоящей директиве. О намеченных подготовительных мероприятиях всех видов вооруженных сил и о ходе их выполнения докладывать мне через Верховное главнокомандование вооруженных сил (ОКВ)». Т.е. командующим группами армий сформулировали их задачи в общем виде и предлагали им разработать свои детализированные предложения по ведению операций. В течение января 1941 г. был проведен ряд игр на картах и сформулированы идеи, на которых должны были базироваться действия немецких войск на каждом из операционных направлений. Итог всей этой работе был подведен на совещании, состоявшемся в Берлине 31 января 1941 г. На этом совещании Фельдмаршал фон Браухич информировал командующих группами армий, что германский план базируется на предположении, что Красная армия даст сражение к западу от линии Западной Двины и Днепра.
Те же слова были повторены фюрером на совещании в штабе оперативного руководства Вермахта 9 января 1941 г. Он сказал следующее: «Англичан поддерживает только возможность русского вступления в войну. Будь эта надежда разрушена, они бы прекратили войну. Он [Гитлер] не верит в то, что англичане «совершенно спятили с ума»; если бы они не видели больше никакой возможности выиграть войну, они бы ее прекратили. Ведь если они ее проиграют, им уже больше никогда не иметь моральной силы удержать свою империю от распада. Но если они продержатся, если они сумеют сформировать 40—50 дивизий и им помогут США и Россия, для Германии возникнет очень тяжелая ситуация. Это произойти не должно. До сих пор он [фюрер] действовал по принципу: чтобы сделать шаг дальше, надо сначала разбить вражеские позиции. Вот почему надо разбить Россию. Тогда англичане либо сдадутся, либо Германия продолжила бы войну против Великобритании в благоприятных условиях. Разгром России позволил бы японцам всеми своими силами повернуть на США, а это удержало бы США от вступления в войну. Разгром Советского Союза означал бы для Германии большое облегчение [в войне против Англии]. Тогда на Востоке можно было бы оставить всего 40–50 дивизий, сухопутные силы можно было бы сократить, а всю военную промышленность использовать для нужд люфтваффе и военно-морского флота»[6]. Примерно в том же духе Гитлер высказался в разговоре с командующим группой армий «Центр» фон Боком 2 февраля 1941 г. Последний записал слова фюрера в своем дневнике в следующей формулировке: «Стоящие у власти в Англии джентльмены далеко не глупы, и не могут не понимать, что попытка затянуть войну потеряет для них всякий смысл, как только Россия будет повержена». То есть перед нами не вырванное из контекста высказывание, а осмысленная идея, постоянно озвучивавшаяся на совещаниях руководства.
После принятия политическим руководством Третьего Рейха летом 1940 г. политического решения о нападении на СССР военное руководство немецких вооруженных сил начало вести работу по разработке военных планов разгрома советских вооруженных сил.
После нескольких предварительных разработок в сентябре 1940 г. начальник Генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер поручил разработку плана войны против СССР еще одному видному военачальнику Третьего Рейха, генерал-майору Фридриху Паулюсу. Последний тогда был только что назначен1-м оберквартирмейстером Генерального штаба. Именно его разработки, в конечном итоге, и легли в основу плана «Барбаросса». Первые соображения были доложены Гальдеру 17 сентября, затем под руководством Ф. Паулюса был проведен ряд игр на картах, уточнивших детали. План получил название «Отто». Главный удар предполагалось нанести севернее Припятских болот ввиду благоприятных дорожных условий и возможности прямого наступления на Москву и в Прибалтику. К восьмому дню операции предполагалось достичь районов между Днестром и Бугом, Могилев-Подольского, Львова, Барановичей и Каунаса. На двадцатые сутки войны «Немецкой армии удастся после тяжелых пограничных сражений в Западной Украине, в Белоруссии и в балтийских государствах захватить территорию и достигнуть рубежа: Днепр до района южнее Киева, Мозырь, Рогачев, Орша, Витебск, Великие Луки, южнее Пскова, южнее Пярну и тем самым выйти на линию, которая может стать исходным рубежом для наступления в направлении Москвы»[7]. Не позднее 40-го дня войны планировалось осуществить операцию против Москвы, с охватом советских войск западнее Брянска и Вязьмы (там же). Командование сухопутных сил считало, что в сражении под Москвой будут разбиты последние резервы Красной Армии, которые советское командование выставит для обороны столицы и война закончится до наступления осени.
Несмотря на то, что разработки Ф.Паулюса не были закончены (часть штабных игр планировалось провести в середине декабря 1940 г.), план был 5-го декабря 1940 г. доложен Гальдером Гитлеру. Для решения задачи сокрушения Советского Союза Гальдер назначает в своем докладе 102 пехотных, 32 танковых и моторизованных дивизий, из числа которых крупные силы (две армии) вначале будут следовать во втором эшелоне. Существенной ошибкой Гальдера было предположение о том, что большая часть советских войск будет сосредоточена севернее Припятских болот. Однако и предыдущее исследование Грейфенберга[8], и разработка Зондерштерна[9] от 7 декабря 1941 г. совершенно справедливо полагали, что большая часть советских войск дислоцируется на Украине. Зондерштерн писал: «если вообще можно говорить о сосредоточении главных сил русских при их теперешней группировке, то оно находится в «Киевском особом военном округе»[10]. Но тем же вечером 5 декабря 1940 года начальник штаба оперативного руководства Йодль пригласил к себе Варлимонта и поручил ему на основании соображений штаба сухопутных сил разработать проект директивы верховного главнокомандующего о ведении войны против СССР. Проект был доложен Йодлю 16 декабря, а 17-го декабря папка с планом Ф.Паулюса легла на стол А.Гитлера. Им были внесены в план последние изменения. Варлимонт описал их так: «Если ОКХ [Главное Командование Сухопутных войск] считало критерием успеха всего похода направление главного удара на Москву, так как здесь будут разбиты развернутые на этом направлении основные силы противника, то Гитлер потребовал, чтобы центральная группа армий после уничтожения советских войск в Белоруссии сначала повернула бы часть своих сильных подвижных группировок на север, имея в виду во взаимодействии с северной группировкой уничтожить войска противника, сражающегося в Прибалтике, и далее, после овладения Ленинградом и Кронштадтом, наступала бы на Москву»[11].
Наконец, 21 декабря директива была утверждена. Гитлер дал ей название «Барбаросса». Общий замысел операции был сформулирован так: «Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено»[12]. Соответственно задачам была построена и форма операции, как в полосе группы армий «Юг», так и в полосе группы армий «Центр» она имела характерный для немецкого военного планирования вид «Канн», глубокого охвата флангов.
Общая задача была детализирована для немецких войск на московском направлении следующим образом:
«Театр военных действий разделяется Припятскими болотами на северную и южную части. Направление главного удара должно быть подготовлено севернее Припятских болот. Здесь следует сосредоточить две группы армий. Южная из этих групп, являющаяся центром общего фронта, имеет задачу наступать особо сильными танковыми и моторизованными соединениями из района Варшавы и севернее ее и раздробить силы противника в Белоруссии».
После разгрома советских войск в Белоруссии предполагалось силами центральной группы нанести удар в северном направлении:
«Таким образом, будут созданы предпосылки для поворота мощных частей подвижных войск на север, с тем чтобы во взаимодействии с северной группой армий, наступающей из Восточной Пруссии в общем направлении на Ленинград, уничтожить силы противника, действующие в Прибалтике. Лишь после выполнения этой неотложной задачи, за которой должен последовать захват Ленинграда и Кронштадта, следует приступить к операции по взятию Москвы – важного центра коммуникаций и военной промышленности».
Захват Ленинграда и Кронштадта означал как безопасность морских перевозок по Балтике, так и высвобождения сил для нанесения удара на Москву. На всякий случае необходимо отметить, что поворот на юг в тыл советским войскам на Украине в Директиве №21 не предполагался даже в виде одного из возможных вариантов.
Завершалась Директива №21 словами: «Я ожидаю от господ главнокомандующих устных докладов об их дальнейших намерениях, основанных на настоящей директиве. О намеченных подготовительных мероприятиях всех видов вооруженных сил и о ходе их выполнения докладывать мне через Верховное главнокомандование вооруженных сил (ОКВ)». Т.е. командующим группами армий сформулировали их задачи в общем виде и предлагали им разработать свои детализированные предложения по ведению операций. В течение января 1941 г. был проведен ряд игр на картах и сформулированы идеи, на которых должны были базироваться действия немецких войск на каждом из операционных направлений. Итог всей этой работе был подведен на совещании, состоявшемся в Берлине 31 января 1941 г. На этом совещании Фельдмаршал фон Браухич информировал командующих группами армий, что германский план базируется на предположении, что Красная армия даст сражение к западу от линии Западной Двины и Днепра.