Страница:
В то же время – летом 1941 г. возникло сначала некоммунистическое (четническое), а потом и коммунистическое (партизанское) движение Сопротивления. В отличие от четников, чья тактика сводилась к выжиданию, партизаны сразу же после 22 июня 1941 г., получив распоряжение от Коминтерна, перешли к организации вооруженного восстания. При этом они начали восстание в Сербии с июля 1941 г. нападением не на немецких солдат, а на сербские полицейские участки и муниципалитеты, а также на отдельных «классовых врагов» коммунистической идеологии. В числе жертв этих нападений оказалось и несколько десятков русских эмигрантов с семьями, а еще большее число эмигрантов стали объектами физических и вербальных нападений, делавших их жизнь в провинции все более тяжелой53. Тем временем события развивались с пугающей быстротой. Взаимопонимание между русскими эмигрантами и сербским населением становилось с каждым днем все более призрачным. «Батюшка Сталин» и «Красная Армия» вызывали полностью противоположную реакцию у значительных масс сербского населения и убежденных антикоммунистов из рядов русской эмиграции. Белые русские воспринимались как кровные враги «Батюшки Сталина», по стране прокатилась волна убийств русских эмигрантов, не говоря уже о простых ссорах и избиениях на улицах. Убить вооруженного немецкого солдата, за которым стояла мощь вермахта, или даже сотрудника сербской полиции, обладавшего многочисленными друзьями и родственниками, способными и желавшими отомстить, было намного сложнее, чем вырезать беззащитную русскую семью, волей судьбы заброшенную в балканскую глушь. В своей послевоенной статье М. Скородумов пишет, что до конца лета «от рук сербских коммунистов... погибли около трехсот русских людей»54.
Невозможно проверить точность этой цифры, однако ряд убийств, избиений и грабежей русских эмигрантов действительно зафиксирован в материалах СД, причем следует отметить, что до СД такие дела доходили только тогда, когда пострадавшие имели протекцию. В противном случае даже местные полицейские власти отказывались вести расследование, списывая дело на криминал, т.к. не желали привлекать к своему участку острый взгляд гестапо и сербской Специальной полиции.
Примером может служить трагический эпизод, о котором рассказала Нонна Белавина, дочь священника, отца Сергея Белавина, приехавшая к отцу в деревеньку Кула, близ города Пожаревац. «В девять вечера в канцелярию общины вошли три вооруженных человека и заставили казначея общины отвести их в квартиру отца Сергея. Под дулом винтовок казначей крикнул: «Отец Сергей!» – «Кто это?» – «Я, Бора». – «Входи, дверь открыта». Двое из нападавших вошли в дом и оставались там один час... Через час они снова вышли... священника ударами прикладов они принуждали идти с ними. Один из них нёс большой сверток с вещами, замотанными в простыню. ... В переулке священник попытался убежать, но был схвачен третьим нападавшим, который жестоко избил его прикладом... Вскоре собравшиеся крестьяне услышали оттуда, куда увели священника, выстрел... На теле покойного были обнаружены: прострельная рана... шея перерезана на глубину 5 – 6 см. Несколько проникающих ножевых ран в области груди... Отца Сергея похоронили... без священника, т.к. он был единственным священником поблизости»55.
Нонна Белавина была студенткой юридического факультета Белградского университета. А ее отцу Сергею Белавину было 49 лет, и 18 из них он проработал священником в разных сербских сельских приходах. Объективности ради следует все же сказать, что, несмотря на все перипетии своей трагической жизни в Сербии, Нонна, прожившая долгую и счастливую семейную жизнь, ставшая успешной поэтессой, матерью и бабушкой, а также видным членом русского эмигрантского сообщества в США, все-таки на протяжении всей своей жизни сохранила любовь к своей второй родине. Воспоминания о Балканах и скрытую в сердце, но не забытую любовь к стране своей юности она выразила в стихотворении «Белград», написанном после короткого посещения Сербии в 1977 г. Это был ее первый приезд в город ее юности, после того как она оставила его в 1944-м, стремясь спастись от надвигавшейся Красной армии. В качестве эпиграфа она взяла строфы своего же стихотворения, написанного осенью 1944 г.56
Эта инициатива была на руку немцам, которые в Сербии не располагали крупными силами. На территории оккупированной Сербии (население свыше 4,5 млн человек) немцы к концу лета 1941 г. имели всего три дивизии (704-ю, 714-ю, 717-ю), каждая из которых состояла из двух пехотных полков, сформированных из резервистов старших и средних возрастов (1907 – 1913)60. В то же время немцы разрешили формирование антипартизанских частей своим союзникам в Сербии – сформированному незадолго до этого сербскому правительству Милана Недича и сторонникам праворадикального сербского народного движения «Збор» под руководством Димитрия Льотича.
В результате всей этой ситуации начальник штаба военного коменданта Сербии полковник Кевиш согласился на предложение М.Ф. Скородумова создать воинское формирование из русских эмигрантов. Однако сам М.Ф. Скородумов, стремившийся «после ликвидации коммунизма в Сербии» повести корпус на Восточный фронт, выглядел в глазах немцев слишком инициативным для передачи в его руки военной силы. Чего стоил один приказ о формировании РОК, изданный 12 сентября 1941, в котором была объявлена мобилизация всех возрастов, от 18 до 51 г.61.
В результате Скородумов и его окружение были отодвинуты от руководства эмиграцией и корпусом. Уже 14 сентября был запрещен печатный орган русской эмиграции «Русский бюллетень», а его ответственный редактор А. Ланин был взят под стражу62. Сам генерал Скородумов также был задержан «до выяснения обстоятельств». По воспоминаниям современников, осенью 1944 г. освобожденный от должности М.Ф. Скородумов публично заявил о том, что уходит с политической и общественной сцены и вернется в РОК рядовым, когда советские большевики придут в Сербию и будут выгонять оттуда немцев. В сентябре 1941 г. это заявление выглядело смешным, но М.Ф. Скородумову представилась возможность сдержать свое слово. До 1944 г. он жил на средства от небольшой сапожной мастерской, а в 1944 г. вновь вернулся в корпус рядовым и в его рядах покинул Сербию. На место М.Ф. Скородумова и его соратников пришли более лояльные кадры – генерал Владимир Владимирович Крейтер, возглавлявший до этого колонию в Нише, стал руководителем Бюро, а генерал Борис Александрович Штейфон (1881 – 1945) стал командиром РОК.
Хотя большинство русской эмиграции было сконцентрировано в сербской части Югославии, в других частях страны также имелось несколько колоний, у которых были свои проблемы. Погромы против православных сербов после провозглашения Независимого государства Хорватия (НГХ) привел к отдельным жертвам среди русских эмигрантов. Тем не менее после немецкого вмешательства ситуация стабилизировалась, и русская эмиграция попала в ситуацию, типичную для русской диаспоры в оккупированных странах. Жизнь эмиграции была упорядочена в рамках единой организации с центром в столице – Загребе. Организация эта имела название: Представительство русской эмиграции при правительстве НГХ, начальником ее был бывший русский императорский консул в Вене и Загребе Георгий Фермин, а его заместителем – начальник русской колонии в Загребе доктор Энгельгардт63. Военным отделом, который занимался регистрацией и отбором кандидатов для вермахта и других немецких организаций на востоке, заведовали известные участники Гражданской войны в России, генералы Даниил Павлович Драценко (1876 – 194?) и Иван Алексеевич Поляков64. В 1942 г. группа русских священников и монахов даже участвовала в неоднозначном проекте усташских властей по созданию «хорватской православной церкви». Кроме того, вследствие активной деятельности Представительства, наладившего прочные связи не только в верхах НГХ, но и с немецкими властями, эмигранты были возвращены на государственную службу. Это контрастировало с ситуацией в Сербии, где вследствие наплыва беженцев правительство Милана Недича было вынуждено увольнять даже тех русских, кто уже не был эмигрантом и получил югославское гражданство. В Хорватии, как и в Сербии, русская эмиграция прекратила под оккупацией партийную деятельность. Единственным исключением было создание Русского национал-социалистического движения. Крайне малочисленное и экстремистское движение имело, по свидетельству современников, свой партийный значок, бюллетень и отделения в русских колониях в Осиеке, Славонском Броде, Мостаре и Сараеве. Основателем движения был Михаил Александрович Семенов, участвовавший впоследствии в организации эмигрантских полицейских формирований в Сербии и командовавший в конце войны полицейским полком «Варяг», боровшимся против партизан в Словении65.
Малочисленные русские колонии остались и в других районах оккупированной Югославии, которая оказалась под властью Германии, Италии, Болгарии и Венгрии. Там русская эмиграция попала в состав эмигрантских организаций стран-агрессоров. Русские эмигранты в итальянской части Словении были объединены в Люблянскую колонию и вошли в состав Союза русских колоний в Италии, во главе которой стоял князь Сергей Романовский (1890 – 1974)66. Несколько русских эмигрантов (например, профессора Люблянского университета Евгений Васильевич Спекторский и Александр Дмитриевич Билимович) безуспешно пытались вернуться в «освобожденную немцами» Россию, чтобы работать на ее благо, и подали соответствующие прошения немецкому консульству67. В Македонии русские колонией оказались подчинены Софийскому сообществу эмигрантов, а руководство местной колонии взяли на себя полковник Георгий Эверт и генерал Борис Ковалевский. Жизнь русских колоний в Бачке – оккупированном венграми районе Воеводины, развивалась аналогичным образом, с тем нюансом, что венгерские власти в Уйвидеке (Ново-Саде) заняли по отношению к русским наиболее враждебную политику и всячески препятствовали их организации, из-за чего важнейшую организационную роль пришлось взять на себя местному православному приходу68.
1.3. Эмигранты в военных и полицейских антипартизанских частях на территории Югославии
Невозможно проверить точность этой цифры, однако ряд убийств, избиений и грабежей русских эмигрантов действительно зафиксирован в материалах СД, причем следует отметить, что до СД такие дела доходили только тогда, когда пострадавшие имели протекцию. В противном случае даже местные полицейские власти отказывались вести расследование, списывая дело на криминал, т.к. не желали привлекать к своему участку острый взгляд гестапо и сербской Специальной полиции.
Примером может служить трагический эпизод, о котором рассказала Нонна Белавина, дочь священника, отца Сергея Белавина, приехавшая к отцу в деревеньку Кула, близ города Пожаревац. «В девять вечера в канцелярию общины вошли три вооруженных человека и заставили казначея общины отвести их в квартиру отца Сергея. Под дулом винтовок казначей крикнул: «Отец Сергей!» – «Кто это?» – «Я, Бора». – «Входи, дверь открыта». Двое из нападавших вошли в дом и оставались там один час... Через час они снова вышли... священника ударами прикладов они принуждали идти с ними. Один из них нёс большой сверток с вещами, замотанными в простыню. ... В переулке священник попытался убежать, но был схвачен третьим нападавшим, который жестоко избил его прикладом... Вскоре собравшиеся крестьяне услышали оттуда, куда увели священника, выстрел... На теле покойного были обнаружены: прострельная рана... шея перерезана на глубину 5 – 6 см. Несколько проникающих ножевых ран в области груди... Отца Сергея похоронили... без священника, т.к. он был единственным священником поблизости»55.
Нонна Белавина была студенткой юридического факультета Белградского университета. А ее отцу Сергею Белавину было 49 лет, и 18 из них он проработал священником в разных сербских сельских приходах. Объективности ради следует все же сказать, что, несмотря на все перипетии своей трагической жизни в Сербии, Нонна, прожившая долгую и счастливую семейную жизнь, ставшая успешной поэтессой, матерью и бабушкой, а также видным членом русского эмигрантского сообщества в США, все-таки на протяжении всей своей жизни сохранила любовь к своей второй родине. Воспоминания о Балканах и скрытую в сердце, но не забытую любовь к стране своей юности она выразила в стихотворении «Белград», написанном после короткого посещения Сербии в 1977 г. Это был ее первый приезд в город ее юности, после того как она оставила его в 1944-м, стремясь спастись от надвигавшейся Красной армии. В качестве эпиграфа она взяла строфы своего же стихотворения, написанного осенью 1944 г.56
БЕЛГРАДВследствие разрастания партизанского восстания, к которому примкнули и четники, и просто возбужденные ненавистью к оккупантам сербские народные массы, ситуация в сербской провинции стала крайне сложной не только для немцев, но и для лояльных им элементов, в том числе – русских эмигрантов. Среди первых жертв русской эмиграции, павших от руки сербских повстанцев, были: Максим Тимофеевич Каледин, есаул Кубанского казачьего войска, Юстин Харитонович Мельник, младший унтер-офицер, Константин Николаевич Шабельский, ротмистр, Севастьян Степанович Годиенко, поручик57. В результате в провинции стали самоинициативно возникать отряды самообороны русских эмигрантов, формировавшиеся из лиц, умевших держать в руках оружие и имевших богатый боевой опыт. Типичным примером этого стали события в Западной Сербии». ...Проживавшие в Шабаце казаки после убийства коммунистами пяти казаков с семьями сами взялись за оружие и, сформировав две сотни, под командой сотника Иконникова отбивались вместе с немецкими частями от наступавших и окружавших их коммунистов»58. Отряд под командованием Павла Иконникова включал в себя 124 казака и действовал до 12 октября 1941 г. В Восточной Сербии также были зафиксированы случаи самоинициативного создания эмигрантами отрядов самообороны в г. Бор59.
Вернусь ли я к тебе? Увижу ли и скоро ль
Голубизну твоих сливающихся рек
И обезумевший, ослепший город,
Где я была счастливей всех?
Н.Б. 1944 г.
Я вновь брожу по улицам знакомым,
Тем, что когда-то отняла война...
Как хорошо! Я здесь – своя. Я – дома.
И словно юность мне возвращена.
Какой размах у всех воспоминаний.
И сколько лет ложится в каждый миг.
Я в этот парк спешила на свиданье...
А в этот дом – за пачкой новых книг.
Сюда, дрожа, бежала на экзамен,
А там сиял искусства строгий храм...
Тоску о нем я пронесла годами
по всем ненужным и чужим путям.
Мне улицы протягивают руки,
Встречая дочь заблудшую свою,
Но после долгой и глухой разлуки
Не каждый дом в лицо я узнаю.
Я знаю: нет к прошедшему возврата,
Но все ж душою, полною тепла,
Ищу окно, в которое когда-то
Любовь, еще не узнанной, вошла.
Оно, как встарь, распахнуто. Навеки!
(Как неизменно счастье двух людей...)
А там, вдали, обнявшиеся реки
В голубизне немыслимой своей.
И старый парк, и церкви, и «Споменик»...
О, город мой, прости меня, прости!
Ведь неповинна я в своей измене,
Война смешала все мои пути.
Я – не твоя! Повернута страница.
С другой страной я связана судьбой.
Но ты всегда, всю жизнь мне будешь сниться
И в сердце яркой вспыхивать звездой.
Эта инициатива была на руку немцам, которые в Сербии не располагали крупными силами. На территории оккупированной Сербии (население свыше 4,5 млн человек) немцы к концу лета 1941 г. имели всего три дивизии (704-ю, 714-ю, 717-ю), каждая из которых состояла из двух пехотных полков, сформированных из резервистов старших и средних возрастов (1907 – 1913)60. В то же время немцы разрешили формирование антипартизанских частей своим союзникам в Сербии – сформированному незадолго до этого сербскому правительству Милана Недича и сторонникам праворадикального сербского народного движения «Збор» под руководством Димитрия Льотича.
В результате всей этой ситуации начальник штаба военного коменданта Сербии полковник Кевиш согласился на предложение М.Ф. Скородумова создать воинское формирование из русских эмигрантов. Однако сам М.Ф. Скородумов, стремившийся «после ликвидации коммунизма в Сербии» повести корпус на Восточный фронт, выглядел в глазах немцев слишком инициативным для передачи в его руки военной силы. Чего стоил один приказ о формировании РОК, изданный 12 сентября 1941, в котором была объявлена мобилизация всех возрастов, от 18 до 51 г.61.
В результате Скородумов и его окружение были отодвинуты от руководства эмиграцией и корпусом. Уже 14 сентября был запрещен печатный орган русской эмиграции «Русский бюллетень», а его ответственный редактор А. Ланин был взят под стражу62. Сам генерал Скородумов также был задержан «до выяснения обстоятельств». По воспоминаниям современников, осенью 1944 г. освобожденный от должности М.Ф. Скородумов публично заявил о том, что уходит с политической и общественной сцены и вернется в РОК рядовым, когда советские большевики придут в Сербию и будут выгонять оттуда немцев. В сентябре 1941 г. это заявление выглядело смешным, но М.Ф. Скородумову представилась возможность сдержать свое слово. До 1944 г. он жил на средства от небольшой сапожной мастерской, а в 1944 г. вновь вернулся в корпус рядовым и в его рядах покинул Сербию. На место М.Ф. Скородумова и его соратников пришли более лояльные кадры – генерал Владимир Владимирович Крейтер, возглавлявший до этого колонию в Нише, стал руководителем Бюро, а генерал Борис Александрович Штейфон (1881 – 1945) стал командиром РОК.
Хотя большинство русской эмиграции было сконцентрировано в сербской части Югославии, в других частях страны также имелось несколько колоний, у которых были свои проблемы. Погромы против православных сербов после провозглашения Независимого государства Хорватия (НГХ) привел к отдельным жертвам среди русских эмигрантов. Тем не менее после немецкого вмешательства ситуация стабилизировалась, и русская эмиграция попала в ситуацию, типичную для русской диаспоры в оккупированных странах. Жизнь эмиграции была упорядочена в рамках единой организации с центром в столице – Загребе. Организация эта имела название: Представительство русской эмиграции при правительстве НГХ, начальником ее был бывший русский императорский консул в Вене и Загребе Георгий Фермин, а его заместителем – начальник русской колонии в Загребе доктор Энгельгардт63. Военным отделом, который занимался регистрацией и отбором кандидатов для вермахта и других немецких организаций на востоке, заведовали известные участники Гражданской войны в России, генералы Даниил Павлович Драценко (1876 – 194?) и Иван Алексеевич Поляков64. В 1942 г. группа русских священников и монахов даже участвовала в неоднозначном проекте усташских властей по созданию «хорватской православной церкви». Кроме того, вследствие активной деятельности Представительства, наладившего прочные связи не только в верхах НГХ, но и с немецкими властями, эмигранты были возвращены на государственную службу. Это контрастировало с ситуацией в Сербии, где вследствие наплыва беженцев правительство Милана Недича было вынуждено увольнять даже тех русских, кто уже не был эмигрантом и получил югославское гражданство. В Хорватии, как и в Сербии, русская эмиграция прекратила под оккупацией партийную деятельность. Единственным исключением было создание Русского национал-социалистического движения. Крайне малочисленное и экстремистское движение имело, по свидетельству современников, свой партийный значок, бюллетень и отделения в русских колониях в Осиеке, Славонском Броде, Мостаре и Сараеве. Основателем движения был Михаил Александрович Семенов, участвовавший впоследствии в организации эмигрантских полицейских формирований в Сербии и командовавший в конце войны полицейским полком «Варяг», боровшимся против партизан в Словении65.
Малочисленные русские колонии остались и в других районах оккупированной Югославии, которая оказалась под властью Германии, Италии, Болгарии и Венгрии. Там русская эмиграция попала в состав эмигрантских организаций стран-агрессоров. Русские эмигранты в итальянской части Словении были объединены в Люблянскую колонию и вошли в состав Союза русских колоний в Италии, во главе которой стоял князь Сергей Романовский (1890 – 1974)66. Несколько русских эмигрантов (например, профессора Люблянского университета Евгений Васильевич Спекторский и Александр Дмитриевич Билимович) безуспешно пытались вернуться в «освобожденную немцами» Россию, чтобы работать на ее благо, и подали соответствующие прошения немецкому консульству67. В Македонии русские колонией оказались подчинены Софийскому сообществу эмигрантов, а руководство местной колонии взяли на себя полковник Георгий Эверт и генерал Борис Ковалевский. Жизнь русских колоний в Бачке – оккупированном венграми районе Воеводины, развивалась аналогичным образом, с тем нюансом, что венгерские власти в Уйвидеке (Ново-Саде) заняли по отношению к русским наиболее враждебную политику и всячески препятствовали их организации, из-за чего важнейшую организационную роль пришлось взять на себя местному православному приходу68.
1.3. Эмигранты в военных и полицейских антипартизанских частях на территории Югославии
Во время оккупации в Югославии часть русских эмигрантов участвовали в создании нескольких военных частей, которые немцы использовали для борьбы против повстанцев. При этом русские военные и полицейские части использовались как против партизан, так и против четников. При этом операции РОК против ЮВвО проводились не только в 1941 г. во время восстания в Западной Сербии, но и в 1943 – 1944 гг.69 Крупнейшей из таких частей был РОК, который и сербы, и русские эмигранты в разговорной речи называли на немецкий лад – «русский шуцкор». Несмотря на богатые фантазии М.Ф. Скородумова и на романтические ожидания жаждавших возврата в Россию первых военнослужащих РОК, немцы с самого момента основания и до конца оккупации Сербии считали, что РОК необходим для несения антипартизанской службы в Сербии. Поэтому с самого начала было отметено желание руководства РОК видеть его самостоятельным, и РОК был подчинен главному уполномоченному по хозяйственной деятельности в Сербии Ф. Нойхаузену70.
В конце 1941 г. РОК насчитывал около 1500 человек71 и использовался как для локальных зачисток, так и для защиты рудников в районе Крупня, Бора и Трепчи. После того как зимой 1941/42 г. немцам с помощью недичевских и льотичевских частей удалось разгромить партизанские базы в Сербии, там наступило относительное затишье, которое продолжалось вплоть до осени 1944 г., когда РККА подошла к восточным границам Сербии. На протяжении всего этого времени РОК был увеличен за счет русских добровольцев со всех Балкан: из Болгарии, Румынии, Хорватии и Греции. В 1942 г. РОК был включен в состав вермахта и официально получил название «Охранный корпус» (до этого немцы называли это формирование «охранная группа»). В составе РОК было сформировано 5 полков, первый из них находился под командованием генерала Зборовского и состоял в основном из казаков. РОК никогда не функционировал как цельная боевая единица. Крупнейшей функциональной единицей корпуса были полки, которые целиком или частями придавались немецким и болгарским оккупационным дивизиям как вспомогательные военные части. В основном части корпуса охраняли кирпичные бункеры, защищавшие мосты и железную дорогу в долинах рек, несли вооруженную охрану рудников и фабрик Бора, Трепчи, Майданпека, Крупня и вместе с частями Сербской пограничной и государственной стражи Милана Недича и Сербского добровольческого корпуса Димитрия Льотича обороняли от прорыва партизан границы Сербии по рекам Дрина и Дунай. Время от времени небольшие части РОК использовались в качестве усиления для проведения местных операций зачистки при активизации повстанческого движения в самой Сербии. По мнению непосредственных участников событий, «...корпус получил важное стратегическое задание по охране самых чувствительных мест в хозяйственном механизме оккупированной Сербии»72.
Изначально РОК формировался как добровольческая часть, но в то же время постоянным явлением были угрозы и шантаж по отношению к тем мужчинам-эмигрантам, которые, несмотря на подходящий возраст, отказывались служить в РОК. Со временем число мужчин-эмигрантов призывного возраста в РОК стало таким значительным, что уход РОК из Сербии нанес непереносимый удар по демографическому положению русской эмиграции. Кроме того, такая массовость вступления в часть, состоявшую на службе у немецких оккупантов, дополнительно ухудшила отношение сербского населения к русским эмигрантам. Уже в начале войны имели место убийства местными жителями находившихся на прогулке в городе в позднее время солдат РОК73.
В октябре 1944 г. сбылась наконец-то давняя мечта организаторов РОК попробовать себя в бою не с местными представителями «красной идеологии», а с регулярными частями Красной армии. На тот момент в составе РОК служили 11 197 человек. Именно в то время из названия РОК исчезло определение «охранный», не соответствующее тем тяжелым боям, в которые вступили солдаты РОК. Серьезные потери РОК понес как в ходе безуспешных попыток сдержать наступление РККА в Восточной Сербии, так и при отражении ударов партизан, пробивавшихся из Боснии и Рашки. Еще более тяжелые потери ожидали РОК в ходе отступления через горные районы Боснии в Словению, в ходе которого особая нагрузка легла на плечи старшего поколения корпусников, чей возраст уже не соответствовал их боевой нагрузке. В начале 1945 г. неожиданно скончался командир корпуса генерал Б.А. Штейфон, а РОК принял казак Терского казачьего войска полковник Анатолий Иванович Рогожин. До окончания Второй мировой войны большая часть РОК успела покинуть территорию Югославии и сдаться англичанам. К моменту капитуляции в РОК оставались всего 5584 человека. За неполные четыре года существования РОК через него прошли 17 090 человек, а общее число боевых потерь (погибшие, тяжелораненые и пропавшие без вести) составило 6709 человек74.
Еще одной относительно крупной русской эмигрантской военной частью в Югославии был батальон, а позднее полк «Варяг». Создание этой части явилось результатом деятельности «конкурентов» вермахта – СС, а точнее – командующего силами полиции и СС в Сербии группенфюрера Августа Мейснера, который выражал недовольство царившим в РОК русским духом, монархическим и недостаточно лояльным по отношению к нацистской идеологии75.
Эту проблему немцы попытались решить с помощью вышеупомянутого М.А. Семенова. Семенов «обнаружил» у себя немецкие корни, получил статус «фольксдойче» и был формально зачислен в 7-ю добровольческую горную дивизию СС «Принц Ойген», формировавшуюся из воеводинских немцев. Став, таким образом, гауптштурмфюрером СС, М.А. Семенов к тому же смог добавить к своей фамилии приставку «фон» и получил немецкое гражданство. Таким образом, он стал подходящим человеком для формирования полицейских частей из радикально настроенной эмигрантской молодежи. В казармах РОК, располагавшихся на Банице, Семенов занялся пехотной подготовкой с контингентом, численность которого составляла примерно 400 – 600 человек. Сам Семенов вместе с помогавшими ему в обучении новобранцев офицерами (Чухновым, Гриневым, Остерманом и Лавровым) разместился в «Палас-отеле» в центре Белграда, сохранившемся и поныне (Белград, Топличин венац, 23). В том же отеле он разместил и свой штаб, и рекрутную комиссию. Для увеличения привлекательности службы в полиции окружение Семенова распустило слухи о том, что вроде бы формирующийся батальон готовится для особой операции на Восточном фронте – для десанта в районе Новороссийска. В результате всех этих ухищрений М.А. Семенову удалось сформировать батальон хипо («Русское хипо», как его называли эмигранты, от нем. Hilfe Polizei – вспомогательная полиция), который находился на бюджете Главного управления СС76.
После формирования, как это и планировалось, батальон получил статус вспомогательной полицейской части и был использован для борьбы против повстанцев в Сербии77. Эмигранты, мобилизованные Семеновым, были размещены в придунайских городах к востоку от Белграда – в Смедереве и в Пожаревце. В начале 1943 г. из русской молодежи был также сформирован Отдельный кавалерийский эскадрон, который действовал в придунайских областях Сербии и Баната. Им командовал русский эмигрант из Белграда, уроженец Киева Михаил Шидловский (1900 – ?), так же как и М.А. Семенов, примостивший к своей фамилии приставку «фон»78. Еще один полицейский отряд из русских эмигрантов действовал на севере Баната79. В середине 1943 г. мобилизационные ресурсы русской эмиграции в Сербии и ближайших странах истощились, и М.А. Семенов отбыл в Германию.
О дальнейшей судьбе этих частей можно судить на основании косвенных данных. В Архиве Югославии в фонде Государственной комиссии по военным преступлениям сохранился массив документов офицера по бытовым вопросам членов семей ваффен-СС из Сербии, имевшего штаб-квартиру в Бечкереке (Петровграде), крупнейшем городе Баната (Сербия)80. В фонде сохранилось 2050 дел, на основании которых 279 человек можно идентифицировать как русских эмигрантов по месту рождения в Российской империи, или (в случае, если они родились после 1921 г.) по русским фамилиям и именам. Большинство из них служили в III батальоне хипо, входившем в 1944 г. во II добровольческий полицейский полк «Сербия» (III. Hipo.-Batl. / Polizei Freiwilligen Regiment 2 Serbien), хотя отдельные лица служили и в других частях полка. Этот полк был сформирован из более мелких частей вспомогательной полиции весной 1944 г.81 Судя по личным номерам, значительное число этих лиц рекрутировались в 3 – 4 приема в период с середины 1942-го до первых месяцев 1943 г. На основании этого можно предположить, что эти люди и были остатками эмигрантских полицейских частей, формировавшихся рекрутной комиссией в отеле «Палас». Хотя II добровольческий полицейский полк «Сербия» просуществовал до конца 1945 г., невозможно утверждать, что русские части в нем сохранились до самого конца, т.к. вышеупомянутый фонд был захвачен уже в октябре 1944 г. и не содержит более поздних записей.
Осенью 1944 г. в Словении, в городе Камник (Stein in Oberkrain), активно действовал против партизан прибывший туда в сентябре 1944 г. батальон СС (SS Jager Bataillon), насчитывавший около 500 человек, под командованием гауптштурмфюрера Геннадия Гринева82. Словенские партизаны относили личный состав батальона к казакам. По их сведениям, батальон состоял из 3 рот, в каждой было около 150 человек. В каждой роте было по 4 взвода и одному тяжелому взводу, на вооружении которого, кроме пулеметов, состояло по 2 легких итальянских миномета. Для усиления батальону был придан минометный взвод, вооруженный советскими 82-миллиметровыми минометами. Батальон был достаточно насыщен автоматическим оружием – всего в нем был 1 немецкий MG-34, 4 советских станковых пулемета «максим», 4 итальянских станковых пулемета «Бреда», 6 чешских ручных пулемета «Зброевка-Брно», несколько советских пистолетов-пулеметов и 4 противотанковых ружья. Кроме Гринева офицерские места в батальоне занимали Якубович и Орлов83.
В ноябре 1944 г. командир батальона Гринев с несколькими офицерами отбыл в Любляну. После того как в Любляну прибыл и М.А. Семенов, было начато формирование нового полка СС. В начале января 1945 г. в Любляну поступило пополнение из рядов советских военнопленных. Во главе полка стоял штандартенфюрер СС Михаил «фон» Семенов, его заместителем был гауптштурмфюрер (позднее – штурмбаннфюрер) СС Геннадий Гринев, также имевший приставку «фон», свидетельствовавшую о его претензиях на дворянство. Сразу же были сформированы 1-й и 2-й батальоны и отдельная разведрота (Jagdkomando). Эти части в феврале 1945 г. использовались в районе Жужемберка (Seisenberg). В феврале 1945 г. было закончено формирование в Любляне 3-го батальона, который также действовал в районе Жужемберка. А 20 февраля 1945 г. полк получил название Первого специального полка СС «Варяг» (Sonderregiment SS I «Varager») и имел в своем составе около 2,5 тысячи человек. Солдаты и офицеры полка носили на рукаве щиток с надписью «РОА»84. Обычно полк «Варяг» действовал по-батальонно в небольших операциях по зачистке партизан85. В самом конце войны «Варяг», так же как и РОК, покинул Югославию и сдался англичанам86.
С меньшим успехом шла в оккупированной Югославии деятельность по формированию из эмигрантов частей под знаменем украинского и казацкого сепаратизма. Небольшая группа казачьих самостийников не смогла создать широкую организацию, и в основном ее деятельность свелась к распространению пропагандистских материалов среди казаков Первого полка РОК, т.е. в «шефстве» над сотней «вольных казаков» в этом полку. Хотя попытки организации независимых казаков начались еще летом 1941 г., они не могли иметь успех. К тому времени рядовые казаки в большей мере интересовались насущными проблемами, переженились на местных женщинах и народили детей, многие из которых русского языка уже не знали. А образованная часть казачьего офицерства и вовсе была настроена монархически.
В конце 1941 г. РОК насчитывал около 1500 человек71 и использовался как для локальных зачисток, так и для защиты рудников в районе Крупня, Бора и Трепчи. После того как зимой 1941/42 г. немцам с помощью недичевских и льотичевских частей удалось разгромить партизанские базы в Сербии, там наступило относительное затишье, которое продолжалось вплоть до осени 1944 г., когда РККА подошла к восточным границам Сербии. На протяжении всего этого времени РОК был увеличен за счет русских добровольцев со всех Балкан: из Болгарии, Румынии, Хорватии и Греции. В 1942 г. РОК был включен в состав вермахта и официально получил название «Охранный корпус» (до этого немцы называли это формирование «охранная группа»). В составе РОК было сформировано 5 полков, первый из них находился под командованием генерала Зборовского и состоял в основном из казаков. РОК никогда не функционировал как цельная боевая единица. Крупнейшей функциональной единицей корпуса были полки, которые целиком или частями придавались немецким и болгарским оккупационным дивизиям как вспомогательные военные части. В основном части корпуса охраняли кирпичные бункеры, защищавшие мосты и железную дорогу в долинах рек, несли вооруженную охрану рудников и фабрик Бора, Трепчи, Майданпека, Крупня и вместе с частями Сербской пограничной и государственной стражи Милана Недича и Сербского добровольческого корпуса Димитрия Льотича обороняли от прорыва партизан границы Сербии по рекам Дрина и Дунай. Время от времени небольшие части РОК использовались в качестве усиления для проведения местных операций зачистки при активизации повстанческого движения в самой Сербии. По мнению непосредственных участников событий, «...корпус получил важное стратегическое задание по охране самых чувствительных мест в хозяйственном механизме оккупированной Сербии»72.
Изначально РОК формировался как добровольческая часть, но в то же время постоянным явлением были угрозы и шантаж по отношению к тем мужчинам-эмигрантам, которые, несмотря на подходящий возраст, отказывались служить в РОК. Со временем число мужчин-эмигрантов призывного возраста в РОК стало таким значительным, что уход РОК из Сербии нанес непереносимый удар по демографическому положению русской эмиграции. Кроме того, такая массовость вступления в часть, состоявшую на службе у немецких оккупантов, дополнительно ухудшила отношение сербского населения к русским эмигрантам. Уже в начале войны имели место убийства местными жителями находившихся на прогулке в городе в позднее время солдат РОК73.
В октябре 1944 г. сбылась наконец-то давняя мечта организаторов РОК попробовать себя в бою не с местными представителями «красной идеологии», а с регулярными частями Красной армии. На тот момент в составе РОК служили 11 197 человек. Именно в то время из названия РОК исчезло определение «охранный», не соответствующее тем тяжелым боям, в которые вступили солдаты РОК. Серьезные потери РОК понес как в ходе безуспешных попыток сдержать наступление РККА в Восточной Сербии, так и при отражении ударов партизан, пробивавшихся из Боснии и Рашки. Еще более тяжелые потери ожидали РОК в ходе отступления через горные районы Боснии в Словению, в ходе которого особая нагрузка легла на плечи старшего поколения корпусников, чей возраст уже не соответствовал их боевой нагрузке. В начале 1945 г. неожиданно скончался командир корпуса генерал Б.А. Штейфон, а РОК принял казак Терского казачьего войска полковник Анатолий Иванович Рогожин. До окончания Второй мировой войны большая часть РОК успела покинуть территорию Югославии и сдаться англичанам. К моменту капитуляции в РОК оставались всего 5584 человека. За неполные четыре года существования РОК через него прошли 17 090 человек, а общее число боевых потерь (погибшие, тяжелораненые и пропавшие без вести) составило 6709 человек74.
Еще одной относительно крупной русской эмигрантской военной частью в Югославии был батальон, а позднее полк «Варяг». Создание этой части явилось результатом деятельности «конкурентов» вермахта – СС, а точнее – командующего силами полиции и СС в Сербии группенфюрера Августа Мейснера, который выражал недовольство царившим в РОК русским духом, монархическим и недостаточно лояльным по отношению к нацистской идеологии75.
Эту проблему немцы попытались решить с помощью вышеупомянутого М.А. Семенова. Семенов «обнаружил» у себя немецкие корни, получил статус «фольксдойче» и был формально зачислен в 7-ю добровольческую горную дивизию СС «Принц Ойген», формировавшуюся из воеводинских немцев. Став, таким образом, гауптштурмфюрером СС, М.А. Семенов к тому же смог добавить к своей фамилии приставку «фон» и получил немецкое гражданство. Таким образом, он стал подходящим человеком для формирования полицейских частей из радикально настроенной эмигрантской молодежи. В казармах РОК, располагавшихся на Банице, Семенов занялся пехотной подготовкой с контингентом, численность которого составляла примерно 400 – 600 человек. Сам Семенов вместе с помогавшими ему в обучении новобранцев офицерами (Чухновым, Гриневым, Остерманом и Лавровым) разместился в «Палас-отеле» в центре Белграда, сохранившемся и поныне (Белград, Топличин венац, 23). В том же отеле он разместил и свой штаб, и рекрутную комиссию. Для увеличения привлекательности службы в полиции окружение Семенова распустило слухи о том, что вроде бы формирующийся батальон готовится для особой операции на Восточном фронте – для десанта в районе Новороссийска. В результате всех этих ухищрений М.А. Семенову удалось сформировать батальон хипо («Русское хипо», как его называли эмигранты, от нем. Hilfe Polizei – вспомогательная полиция), который находился на бюджете Главного управления СС76.
После формирования, как это и планировалось, батальон получил статус вспомогательной полицейской части и был использован для борьбы против повстанцев в Сербии77. Эмигранты, мобилизованные Семеновым, были размещены в придунайских городах к востоку от Белграда – в Смедереве и в Пожаревце. В начале 1943 г. из русской молодежи был также сформирован Отдельный кавалерийский эскадрон, который действовал в придунайских областях Сербии и Баната. Им командовал русский эмигрант из Белграда, уроженец Киева Михаил Шидловский (1900 – ?), так же как и М.А. Семенов, примостивший к своей фамилии приставку «фон»78. Еще один полицейский отряд из русских эмигрантов действовал на севере Баната79. В середине 1943 г. мобилизационные ресурсы русской эмиграции в Сербии и ближайших странах истощились, и М.А. Семенов отбыл в Германию.
О дальнейшей судьбе этих частей можно судить на основании косвенных данных. В Архиве Югославии в фонде Государственной комиссии по военным преступлениям сохранился массив документов офицера по бытовым вопросам членов семей ваффен-СС из Сербии, имевшего штаб-квартиру в Бечкереке (Петровграде), крупнейшем городе Баната (Сербия)80. В фонде сохранилось 2050 дел, на основании которых 279 человек можно идентифицировать как русских эмигрантов по месту рождения в Российской империи, или (в случае, если они родились после 1921 г.) по русским фамилиям и именам. Большинство из них служили в III батальоне хипо, входившем в 1944 г. во II добровольческий полицейский полк «Сербия» (III. Hipo.-Batl. / Polizei Freiwilligen Regiment 2 Serbien), хотя отдельные лица служили и в других частях полка. Этот полк был сформирован из более мелких частей вспомогательной полиции весной 1944 г.81 Судя по личным номерам, значительное число этих лиц рекрутировались в 3 – 4 приема в период с середины 1942-го до первых месяцев 1943 г. На основании этого можно предположить, что эти люди и были остатками эмигрантских полицейских частей, формировавшихся рекрутной комиссией в отеле «Палас». Хотя II добровольческий полицейский полк «Сербия» просуществовал до конца 1945 г., невозможно утверждать, что русские части в нем сохранились до самого конца, т.к. вышеупомянутый фонд был захвачен уже в октябре 1944 г. и не содержит более поздних записей.
Осенью 1944 г. в Словении, в городе Камник (Stein in Oberkrain), активно действовал против партизан прибывший туда в сентябре 1944 г. батальон СС (SS Jager Bataillon), насчитывавший около 500 человек, под командованием гауптштурмфюрера Геннадия Гринева82. Словенские партизаны относили личный состав батальона к казакам. По их сведениям, батальон состоял из 3 рот, в каждой было около 150 человек. В каждой роте было по 4 взвода и одному тяжелому взводу, на вооружении которого, кроме пулеметов, состояло по 2 легких итальянских миномета. Для усиления батальону был придан минометный взвод, вооруженный советскими 82-миллиметровыми минометами. Батальон был достаточно насыщен автоматическим оружием – всего в нем был 1 немецкий MG-34, 4 советских станковых пулемета «максим», 4 итальянских станковых пулемета «Бреда», 6 чешских ручных пулемета «Зброевка-Брно», несколько советских пистолетов-пулеметов и 4 противотанковых ружья. Кроме Гринева офицерские места в батальоне занимали Якубович и Орлов83.
В ноябре 1944 г. командир батальона Гринев с несколькими офицерами отбыл в Любляну. После того как в Любляну прибыл и М.А. Семенов, было начато формирование нового полка СС. В начале января 1945 г. в Любляну поступило пополнение из рядов советских военнопленных. Во главе полка стоял штандартенфюрер СС Михаил «фон» Семенов, его заместителем был гауптштурмфюрер (позднее – штурмбаннфюрер) СС Геннадий Гринев, также имевший приставку «фон», свидетельствовавшую о его претензиях на дворянство. Сразу же были сформированы 1-й и 2-й батальоны и отдельная разведрота (Jagdkomando). Эти части в феврале 1945 г. использовались в районе Жужемберка (Seisenberg). В феврале 1945 г. было закончено формирование в Любляне 3-го батальона, который также действовал в районе Жужемберка. А 20 февраля 1945 г. полк получил название Первого специального полка СС «Варяг» (Sonderregiment SS I «Varager») и имел в своем составе около 2,5 тысячи человек. Солдаты и офицеры полка носили на рукаве щиток с надписью «РОА»84. Обычно полк «Варяг» действовал по-батальонно в небольших операциях по зачистке партизан85. В самом конце войны «Варяг», так же как и РОК, покинул Югославию и сдался англичанам86.
С меньшим успехом шла в оккупированной Югославии деятельность по формированию из эмигрантов частей под знаменем украинского и казацкого сепаратизма. Небольшая группа казачьих самостийников не смогла создать широкую организацию, и в основном ее деятельность свелась к распространению пропагандистских материалов среди казаков Первого полка РОК, т.е. в «шефстве» над сотней «вольных казаков» в этом полку. Хотя попытки организации независимых казаков начались еще летом 1941 г., они не могли иметь успех. К тому времени рядовые казаки в большей мере интересовались насущными проблемами, переженились на местных женщинах и народили детей, многие из которых русского языка уже не знали. А образованная часть казачьего офицерства и вовсе была настроена монархически.