Амнуэль Песах. Странные приключения Ионы Шекета. Часть 2

Песах Амнуэль
Странные приключения Ионы Шекета

Часть вторая. Институт Безумных Изобретений

ИДЕЯ ВПРИКУСКУ

   Я не очень люблю рассказывать о том единственном годе, когда мне довелось работать экспертом в ИБИ — Институте безумных изобретений. Причина простая — секретность. Видите ли, есть область человеческой деятельности, где соблюдение тайны представляется обязательным — это экспертиза безумных изобретений. Сейчас, когда в колодец времени может, в принципе, броситься каждый, имеющий удостоверение служащего Зман-патруля, а перелеты через всю Галактику стали проблемой исключительно финансовой, безумные изобретения посыпались на ИБИ, будто из рога изобилия, да простят мне читатели это банальное сравнение.
   Впрочем, давайте сначала договоримся об определении. Вы думате, что безумное изобретение — это изобретение, сделанное психом? Если вы так думаете, то вы ошибаетесь. Безумным, согласно определению Толкового Словаря, называется изобретение, предложенное либо пришельцем из будущего, либо представителем иной цивилизации.
   Вот, к примеру, является в ИБИ существо с рогами и тремя хвостами на затылке и заявляет, что намерено запатентовать на Земле ухормическую машину для криблания трегов. На его планете эта машина совершила переворот в домашнем хозяйстве, потому что… На этом месте эксперт ИБИ обязан прервать просителя и отправить его восвояси, но так, чтобы у него остались от пребывания на Земле самые приятные впечатления. Надеюсь, вы понимаете, какая это сложная задача? Уверяю вас, она гораздо сложнее, чем погоня за инопланетными агентами в колодцах времени!
   Помню первого своего клиента так же ясно, как свою первую брачную ночь с моей бывшей любимой женой Далией.
   Приемная ИБИ расположена в недрах астероида Церера. Вы, надеюсь, понимаете, что не всякий инопланетянин способен жить на Земле — кислород, например, убийственно отражается на здоровье глокков, а наша нормальная сила тяжести немедленно убивает хирроуанов. Между тем глокки и хирроуаны — наш главный контингет, предлагать свои изобретения инопланетным посредникам они любят даже больше, чем играть в галактическую чехарду, прыгая с планеты на планету, будто зайцы, на своих световых парусниках, приспособленных улавливать и отражать ветры фантазий.
   Так вот, первый мой клиент оказался именно глокком, причем молодым — это я понял по плазменным кольцам, которые он пускал изо рта, совершенно не думая о том, какие неудобства доставляет окружающим. Я опустил стеклоброню, о которую плазменные кольца разбивались, будто волны прибоя о гранитный парапет набережной, и спросил, напустив на себя деловой вид:
   — Чем могу быть полезен, господин… э-э…
   — Вулхак Бурнугазан, — любезно сообщил глокк, несколько смущенный тем обстоятельством, что общаться приходится через броню. — Я намерен запатентовать на Земле свое последнее изобретение: гуктон алахарский в первом приближении.
   — С удовольствием, — сказал я, изобразив на лице именно такую улыбку, какую нас учили изображать на краткосрочных курсах делопроизводителей. — Изложите суть изобретения и его отличие от прототипа. А также суть прототипа, если таковая не является запатентованным на Земле элементом.
   — Суть, — с удовольствием сказал Вухлак Бурнугазан, — заключается в том, что, в отличие от гуктона химерийского, моя модель способна гурманить.
   Для землян в этом кроется столько замечательного, что я намерен открыть ресторан и кормить…
   — Минуту, — прервал я, поняв, что на мою долю пришлась очень трудная миссия. Если является изобретатель вечного двигателя или шапки-невидимки, его можно отослать к справочникам законов природы для нашей области Вселенной, на изучение которых у него уйдет остаток жизни. Но когда является изобретатель, желающий накормить все еще голодное население Земли… Благими намерениями выстлана дорога в Ад, но что до земного Ада существу, обожающему пускать в потолок плазменные кольца с температурой до трех миллионов градусов?
   — Минуту, — повторил я. — Вернемся к прототипу, а именно к гуктону химерийскому. Насколько я понял, это продукт питания?
   — Совершенно верно! Но моя модификация…
   — К ней мы обратимся позднее, — торопливо сказал я. — Начнем все-таки с прототипа. Это закуска, десерт, первое блюдо? Или, может, освежающий напиток?
   — Ни в коем случае! — воскликнул Вухлак и пустил в стеклоброню широкое плазменное кольцо. — Гуктон химерийский — это очень вкусный проницатель, который можно употреблять вместе с одеждой.
   — С одеждой? — нахмурился я, решив прицепиться к этой детали. — Не думаю, что житель Соединенных Штатов Израиля, посещая ваш ресторан, согласится есть собственную одежду даже на десерт.
   — Собственную? — удивился Вухлак. — Речь идет об одежде гуктона, естественно!
   — Так он одет, ваш гуктон? — в свою очередь удивился я. — Вы имеете в виду некий продукт вроде нашей капусты, с которого можно снимать…
   — Ничего общего! — нетерпеливо дернулся Вухлак. — Капуста… Какой примитив. Нет, я говорю о гуктоне химерийском, одежду для которого шьют лучшие портные Глокка и планет Третьего галактического рукава!
   — Понятно, — сказал я, пребывая в полном недоумении. — Может, у вас с собой есть экземпляр, который вы могли бы продемонстрировать?
   — Вообще-то, — смущенно отозвался Вухлак, — у меня был один, но я его съел для храбрости, когда собирался к вам на прием… Но я готов…
   Он на мгновение перестал пускать свои кольца, запустил внутрь себя щупальце, больше похожее на бурильный аппарат, и вытащил то ли из живота, то ли из головы (я все время затрудняюсь определить, какая часть тела глокков чем занимается) одетое во фрак существо в шляпе, похожее то ли на ангела с отрезанными крылышками, то ли на скрипача из оркестра театра Ла Скала. Гуктон поклонился мне, приподнял шляпу и заявил:
   — К вашим услугам. Вкус специфический, не пожалеете.
   — Э… — сказал я. — На Земле закон запрещает употребление в пищу разумных существ, господин Бурнугазан. Вас ждет тюремное заключение сроком до пяти лет, если вы попытаетесь…
   — О каких разумных существах речь? — удивился клиент. — Это же гуктон, да, к тому еще, химерийский, то есть, по вашим словам, — прототип. Мой гуктон отличается тем, что…
   — Что может еще и вести философские беседы? — иронически сказал я. — И вы утверждаете, что это существо неразумно?
   — Гуктон, — сказал Вухлак, — скажи господину эксперту: ты разумен?
   — С чего бы это? — изумился гуктон и принялся жевать собственную шляпу. — Пища неразумна по определению.
   — Но вы же разговариваете, — вкрадчиво сказал я. — И, видимо, не только на темы пищеварения.
   — Меньше всего — на темы пищеварения, — потвердил гуктон. — Обычно, когда меня переваривают, я беседую о первых днях творения Вселенной, это новая методика, она улучшает аппетит и…
   — Это устаревшая методика, — перебил гуктона Вухлак. — Моя методика куда более совершенна, а мой гуктон, который я вам сейчас продемонстрирую…
   — Не нужно, — сказал я. — Разумные существа не могут употребляться в пищу, и потому вам отказано в выдаче патента. Ответ получите в письменном виде.
   — Вы гнусный бюрократ! — воскликнул Вухлак и пустил в мою сторону огромное кольцо из высокотемпературной плазмы, едва не пробив стеклоброню. — Что за надуманный предлог! Гуктон не может быть разумным — он вам сам это сказал! Вы просто варвар, господин Шекет. Я вас раскусил — вы не способны употреблять в пищу идеи и знания! Вам давай грубую материальную еду — вы, наверное, даже едите мясо животных?!
   — Люблю телячью отбивную, — подтвердил я. — Телята, в отличие от гуктонов, не обладают разумом, и потому их мясо…
   — Варвар! Бюрократ! Тупой служака! — вопил разгневанный изобретатель. — Материалист!
   — Повторите, — спокойно сказал я. — Ваши оскорбления записываются и в ходе судебного разбирательства могут быть использованы против вас.
   — Вы, земляне, до сих пор едите животных, а я вам предлагаю питататься идеями, знаниями, мыслями, концентрацией коих и является гуктон — как химерийский прототип, так и моя алахарская модификация! Вы утверждаете, что идея сама по себе обладает разумом? Или что разумом обладает ваше знание о том, что, скажем, Вензурское сражение произошло на Харкане в третьем веке до Бурзанской эры?
   — Э-э… — сказал я, совершенно сбитый с толку. — Так ваш… э-э… гуктон вообще нематериален?
   — Нет, конечно, ибо это — идея в чистом и еще не переваренном виде!
   — Но я ее вижу своими глазами! — воскликнул я. — Она одета во фрак и вытирает нос кулаком!
   — Этим гуктон и отличается от идеи как сути! — буркнул Вухлак. — Идея сама по себе может быть пищей лишь для ума, но не для желудка. Идея же, одетая, как вы говорите, во фрак, является универсальной пищей, потребляя которую…
   — Боюсь, — сказал я, — что все-таки не смогу выдать вам патента. На Земле, понимаете ли, еще не запатентован даже принципиальный способ питания духовной пищей, не говоря уж о вашей модификации. Вы опередили время, господин Бурнугазан. Вы гений, что и говорить, но мы, тупые твари, еще не доросли до того, чтобы…
   И дальше в таком же духе. Иногда, чтобы избавиться от клиента, нужно пощекотать его самолюбие. Откажешь — обидится. Но если скажешь, что он пришел слишком рано, что его гениальное изобретение способно, конечно, перевернуть мир, но не сегодня, во всяком случае, не в мою смену, я, видите ли, слишком туп для того…
   Вухлак Бурнугазан покинул мой кабинет, убежденный в том, что в патентном отделе ИБИ сидят люди недоразвитые и не готовые к восприятию нового. Он, конечно, воспользуется колодцем времени и попробует продать свое изобретение моему коллеге в будущем. Пусть пробует. Там ему скажут, что изобретение давно запатентовано, так что извините, вы пришли слишком поздно…
   Все нужно делать постепенно. И я уверен, что если полить телячью отбивную соусом из гуктона, пусть даже химерийского, а не его алахарской модификации, вкус окажется божественным. И шляпа с фраком тоже ни к чему — кулинарное излишество. Идеи нужно потреблять в голом виде.
   Я занес в реестр изобретений новый пункт, а на свой личный счет — пометку о том, что произвел обработку первого посетителя. После чего позволил себе немного расслабиться, выпил кофе (к сожалению, пока без идеи вприкуску) и крикнул:
   — Кто следующий?

СКАЖИТЕ СЛОВО!

   Идеальных клиентов не бывает, как не бывает идеальных жен, любовниц и общественных систем. Истина эта кажется настолько тривиальной, что не требует доказательств, но все равно каждый раз, сталкиваясь с человеческой глупостью, снобизмом или вредностью, чувствуешь себя будто Адам, которого Господь ни за что, ни про что изгнал из Эдема. Несколько лет проработав на ниве альтернативной астрологии, я мог бы уже и понять, что лучше держаться от клиентов подальше и заниматься академической наукой — скажем, разгонять газовые туманности или перетаскивать звездные скопления из одного галактического рукава в другой. Но разве мог я отказаться, когда — будь неладен тот день! — мне предложили прекрасную должность в замечательной фирме с уникальным названием Институт безумных изобретений? Я согласился и первое время действительно получал удовольствие, общаясь с изобретателями, чьи идеи выходили не только за рамки здравого смысла, но, как это часто случалось, за пределы известных законов природы.
   Офис ИБИ располагался в недрах астероида Церера, и я вскоре понял, отчего для приема изобретателей была выбрана эта никому не нужная малая планета, никогда не приближавшаяся к цивилизованным мирам ближе чем на сотню миллионов километров. Действительно, если к вам на прием является некто и говорит, что его изобретение способно нарезать Землю на дольки, а потом собрать обратно, то лучше, как вы понимаете, не давать клиенту ни малейшей возможности продемонстрировать свой аппарат в действии.
   Попробуйте доказать изобретателю, что ему лучше использовать свои таланты для более полезных дел! Он согласен считать свое изобретение безумным, но ни за что не смирится с тем, что оно может оказаться бесполезным. Каждый из них стремится осчастливить человечество — на меньшее эта публика не согласна.
   Клиент, который явился на прием ранним утром после трудного отдыха (я наводил порядок в своей комнате, и вы можете себе представить, чего это мне стоило в условиях почти нулевого тяготения), отличался от прочих тем, что не пожелал заполнять анкету безумного изобретателя.
   — Мое изобретение, уважаемый Шекет, — вежливо сказал он, отодвигая пустой кубик голограммы, — не безумно. Напротив, я считаю, что оно тривиально, как восход солнца.
   — Не согласен, — заявил я. — Даже восход солнца можно назвать безумным, если вы вдруг увидите, что светило появилось не на востоке, а на западе. К тому же, если вы не заполните анкету, я не буду знать, как к вам обращаться!
   — Меня зовут Ульпах Бикурманский, — представился клиент, забрасывая за левое плечо все свои грудные щупальца и нервно подмигивая центральным глазом. — Думаю, этого достаточно, давайте сразу перейдем к делу.
   — Давайте, — вздохнул я.
   — Скажите, Шекет, — начал Ульпах Бикурманский, — вы ведь пользуетесь голосовыми командами, общаясь с бытовыми приборами?
   — Естественно, — кивнул я. — И не только бытовыми. Мой компьютер, к примеру, понимает меня если не с полуслова, то после троекратного повторения — обязательно.
   — Вот видите! — воскликнул Ульпах. — Тогда какие у вас основания отказать мне в выдаче патента?
   — А разве я вам в чем-то уже отказал? — удивленно спросил я.
   — Говоря «вы», — пояснил клиент, — я имею в виду все ваше гнусное племя патентоведов и экспертов. Вы лично — лишь частный и не самый печальный случай.
   — Весьма признателем, — поблагодарил я. — Но чтобы я мог вам отказать, мне нужно знать, что вы имеете предложить для отказа.
   — Разве вы еще не поняли? — удивился Ульпах и почесал затылок, дважды обернув щупальце вокруг головы. — Формула изобретения такова: «Вербальная система команд, отличающаяся тем, что с целью максимальной универсализации процесса, предлагается распространить систему на законы природы, как известные, так и те, что будут открыты в будущем». Последнее обстоятельство, — пояснил он, — чтобы потомки не могли оспорить моего приоритета.
   — Вербальное управление законами природы? — переспросил я.
   — Именно! Что тут такого? Вы говорите: «Сделай яичницу! », и ваша плита немедленно принимается за дело. Вы говорите компьютеру: «Сделай расчет! », и он тут же начинает переваривать информацию. Все это — частные случаи общего закона. Голосом можно управлять не только приборами, но и явлениями природы — вот суть моего изобретения.
   — Вы скажете: «А ну-ка назад! », и реки потекут вспять? — усмехнулся я.
   — Конечно, — не задумавшись ни на мгновение, ответил Ульпах Бикурманский. — Моя приставка позволяет это сделать. Вы говорите: «А ну-ка назад! », прибор преобразует звуки вашего голоса в сигналы общего информационного поля планеты, а далее влючаются естественные природные ресурсы, которые находятся в резонансе — от информационного поля сигнал поступает в почву, по которой течет река, в ней нарастают внутренние напряжения, происходит сдвиг русла и… Да что я вам это рассказываю? Вы что, сказок никогда не читали?
   — То сказки, — резонно возразил я, — игра фантазии.
   — Какая фантазия у древнего человека? — удивился Ульпах. — Он даже перспективу на рисунках изобразить не мог, все рисовал в плоскости! Конечно же, авторы сказок умели с помощью словосочетаний управлять природными процессами. Но что они знали о природе? Ничего! Вот и получалось, что управлять могли, но не представляли — чем именно. Иное дело — сейчас, когда о законах природы написаны тысячи учебников.
   — Но компьютер специально настроен на то, чтобы понимать голос хозяина, — сказал я. — А с чего бы, скажем, этот вот астероид послушался моего приказа и перешел на другую орбиту?
   — Шекет, вы эксперт или дилетант? — приступил Ульпах к прямым оскорблениям. — Вы действительно не понимаете или придуриваетесь? Разве вы не знаете главного закона науковедения? «Все, что способен придумать человек, может существовать и в природе, ибо природа бесконечна, а разум ограничен».
   — Да, — вынужден был согласиться я. — То есть, вы хотите сказать, что в природе уже существует система вербального управления, а вы только…
   — Конечно! Я всего лишь изобрел прибор, который сопоставляет слова человеческого языка и слова, управляющие природными процессами. Хотите покажу? — неожиданно предложил он, и я сдуру сказал:
   — Валяйте.
   Обычно я думаю прежде, чем сказать что бы то ни было, но Ульпах Бикурманский утомил меня своей воистине безумной идеей.
   Наклонившись к большой сумке, которую он с трудом перетащил через мой порог даже несмотря на малую силу тяжести, Ульпах вытащил и грохнул на стол параллелепипед из какого-то странного сплава, на одной из сторон которого находилось небольшое отверстие, забранное мелкой сеткой.
   — Вот сюда, — сказал Ульпах, ткнув в сетку сразу тремя щупальцами. — Скажите слово и посмотрите, что получится.
   — Какое слово? — насторожился я.
   — Да какое хотите! Для настройки.
   — Хорошая сегодня погода, — сказал я, четко выговаривая чуть ли не каждую букву. Ульпах провел щупальцами по гладкой поверхности аппарата и заявил:
   — Порядок. Теперь он понимает ваши модуляции. Можете приступать.
   — К чему? — удивился я.
   — Да к делу! Что вы говорите кухонному комбайну, чтобы он приготовил яичницу?
   — Так и говорю: «Яичница из двух яиц». И получаю обычно бекон, поскольку настройка системы оставляет желать лучшего.
   — Мой аппарат свободен от этих недостатков! Видите на горизонте звезду?
   — Это не звезда, — поправил я, — это планета Юпитер.
   — Какая разница? Названия существуют лишь для нашего удобства, природа не пользуется такой знаковой системой. Название не имеет значения. Скажите вслух, чего вы хотите от Юпитера.
   — Чего я могу хотеть от Юпитера? — я пожал плечами, раздумывая, как бы мне с наименьшими потерями избавиться от этого психа.
   — Да чего угодно! — воскликнул Ульпах, и я понял, что он сейчас выйдет из себя и расправится со мной без лишних слов.
   — Хочу, — усмехнувшись, сказал я, — чтобы красное пятно наконец исчезло. Сколько можно, на самом деле? Семьсот лет уже торчит на одном месте и хоть бы…
   — Хватит! Не нужно сотрясать воздух! Вы думаете, природа тупее вас и не понимает без ваших комментариев?
   — Я и не думал комменти… — начал я и прикусил язык. Даже невооруженным глазом было видно, как на Юпитере что-то ярко вспыхнуло и погасло. Разумеется, это было простым совпадением, но я все-таки достал из ящика стола бинокль с пятисоткратным увеличением и приставил к глазам. Я точно знал, что знаменитое красное пятно должно было сейчас находиться на видимой стороне планеты. Но его там не было!
   У меня задрожали руки.
   — Э-э… — сказал я. — А если бы я захотел, чтобы Юпитер исчез вовсе?
   — Да какая разница! — рассердился Ульпах. — Вы произносите слово, а прибор переводит вербальную команду в информационное поле, которое… Впрочем, это я уже объяснял. Попробуйте еще раз. Скажите ему, например, чтобы он изменил закон тяготения: здесь ведь очень неудобно находиться, так и кажется, что сейчас свалишься со стула.
   — Просто сказать?
   — Просто скажите!
   — Хорошо, — я набрал в грудь воздуха и произнес четко и ясно: — Аппарат по переводу вербальных команд в управляющие сигналы по изменению природных процессов должен самоуничтожиться.
   Бах! — и от куска металла, лежавшего на столе, осталось лишь воспоминание, причем, если говорить обо мне, — не самое лучшее.
   — Да вы что? — озадаченно сказал Ульпах. — Это был единственный экземпляр! Где я теперь возьму новый?
   — А без прибора вас природа не понимает? — ехидно спросил я.
   — Я подам на вас в суд! — взвизгнул Ульпах. — На вас и на всю вашу организацию! Я потратил двадцать лет жизни!
   — Очень жаль, — хладнокровно сказал я. — Вы просили, чтобы я испытал аппарат. Я его испытал. Аппарат действительно работает. То есть, я хочу сказать — работал. Но поскольку в настоящее время опытный образец не может быть представлен комиссии, я вынужден отказать вам в выдаче патента.
   Ульпах молча раскрывал рот и размахивал щупальцами — слов у него больше не было. Да и что он мог сделать словами, не имея прибора? Я подтолкнул изобретателя в спину, и он вылетел из кабинета, будто мячик. Издалека послышался его вопль, к счастью, совершенно нечленораздельный и не способный повлиять не только на закон природы, но даже на запоры входной двери. Я надеялся, что автоматический привратник выпустит Ульпаха и без кодового слова.
   Нет, действительно! Я нисколько не сомневался в том, что между словами и делами существует непосредственная связь, и каждому слову можно поставить в соответствие реальное явление природы. Но надо же знать, с кем имеешь дело! Если каждый получит в свое распоряжение аппарат Ульпаха, что станет с нашим бренным мирозданием? Страшно представить!
   Да разве нужно далеко ходить за примером? Кто-то, если мне не изменяет память, когда-то сказал: «Да будет свет! » И стал свет. Что мы имеем в результате? Оглянитесь вокруг, господа!

ОДИНОКИЙ СПАСАТЕЛЬ

   О Мирике Миркине я услышал много раньше, чем увидел этого человека в своем кабинете. Впервые о нем заговорили в Сирийской провинции Соединенных Штатов Израиля в 2075 году, когда Миркин спас из огня семнадцать детишек, пришедших на дискотеку в детский сад имени президента Асада. Почему случилось возгорание, никто так и не понял, но оказавшийся на месте происшествия Мирик Миркин, служащий компании по производству космических якорей, смело бросился в пламя и выносил детей одного за другим, пока пожарные боролись с огнем. Никто, к счастью, не погиб.
   Второй раз о Миркине написали газеты и сообщил Интернет-плюс примерно год спустя, когда он в аналогичных обстоятельствах спас двадцать восемь женщин — участниц спиритического сеанса в городе Булонь, расположенном, как известно, во французской провинции Соединенных Штатов Израиля. Дамы желали побеседовать с духом Марии Стюарт, но, видимо, ошиблись адресом, и вместо убиенной королевы явился огнедышащий дракон, плюнувший на занавески, которыми спиритки отгораживались от бренного мира. Естественно, все вспыхнуло, а дракон удалился с сознанием исполненного долга. Если бы не Мирик Миркин, на следующий день состоялись бы пышные похороны прекрасных женщин.
   Кстати, о явлении дракона рассказали они сами, приведя в экстаз многочисленных поклонников этих вымерших существ.
   А потом — понеслось. Когда где-то происходил крупный пожар и ожидались человеческие жертвы, непременно рядом оказывался вездесущий Миркин и, проявляя чудеса ловкости, смелости и безрассудства, спасал всех, кто становился пленником огненной стихии. Там, где бросался в огонь Миркин, жертв не было никогда.
   Года через три, когда число спасенных Миркиным достигло пятисот человек, а количество пожаров, свидетелем которых он странным образом оказывался, исчислялось десятками, Управление пожарной безопасности Соединенных Штатов Израиля назначило специального сотрудника для того, чтобы тот отслеживал перемещения Миркина по планете и направлял за ним следом специальные пожарные подразделения, ибо вероятность того, что большой пожар и Мирик Миркин сойдутся в одной географической точке, была близка к единице.
   Когда я читал обо всем этом в почтовых и информационных программах Всемирной службы новостей, мне невольно приходили на память замечательные детективные романы Агаты Кристи. Героиней многих ее произведений была старушка по имени мисс Марпл. Так вот, там, где появлялась эта мудрая женщина (я имею в виду героиню, а не автора), непременно случалось какое-нибудь преступление, чаще всего — убийство. Мисс Марпл включалась в расследование и обнаруживала преступника. Но почему, черт возьми, никому не пришло в голову посадить в тюрьму милую мисс Марпл? Очевидно, что сразу после этого количество убийств в Южной Англии резко пошло бы на убыль!
   Почему, — думал я, — Управление пожарной безопасности не примет превентивных мер и не обратится в суд с просьбой упрятать Миркина за решетку или, по крайней мере, ограничить свободу его передвижения? Было в этой истории что-то неправильное: Миркин путешествовал по планете, за ним следовал чиновник Управления, своевременно сообщая об очередном очаге возгорания и фиксируя количество спасенных, а специалисты по теории вероятностей подсчитывали, каков шанс нового случайного совпадения. Мисс Марпл никто в пример не приводил, чаще вспоминали какого-то Игмара Дехтера, жившего полтораста лет назад: этот гражданин Германии имел неосторожность поскальзываться на ровном месте в среднем по восемь раз в день. Иногда это число достигало полусотни, иногда уменьшалось до двух-трех, но никогда не достигало нуля, даже тогда, когда Дехтер ломал руку или ногу и оказывался на больничной койке. Действительно, как можно поскользнуться, лежа на кровати? Но Дехтеру это удавалось без проблем — точнее, с проблемами для обслуживавшего его медицинского персонала…