Страница:
Эти штуки у всех нас – склеены.
А сберечь для чего старались (?) —
да пугали богами, геенной…
Швы, как в памяти, – постирались,
так как если надёжным способом,
да как следует, выпив, крякнуть, —
морем не по колено – посуху…
Новый шов вытрем утром-тряпкой.
К вопросу о дождях
Поскольку выпускник моряцкой бурсы,
смотрю на дождь в окне с теплом, привычно,
и, вспоминая чаек горемычных,
пью, обжигаясь, чай – зелёный мусор.
Мне сочетания воды с водой приятно видеть,
пусть вам они – безрадостных пропорций.
У стихотворцев на дожди есть процент,
я забираю свой. Эй, там, пошире фитинг!
Вприкуску к чаю стук колёс по рельсам
обычно хорошо подходит. В этом
я убеждён на фото, старым ФЭДом
когда-то сделанном мне в день апрельский.
И там есть дождь.
И я в парадной форме,
намокшей, будто бы стоял под сливом…
И никогда уже лицо счастливей
не будет, ведь там рядом есть твой профиль,
моя любимая.
В окне дождь грустно
мне выдаёт, скрипя листвой, проценты.
Разглаживая взглядом снимок ценный,
пью, обжигаясь, чай – зелёный мусор.
Товарищ Город
Меня не связывает с Вами больше ничего,
а вот и главный признак сделки: «наконец-то»,
товарищ Город, моего – однажды – детства,
и тысяч – разочарований в жизнь величиной.
Однако, Город, вы ведь не прощаете, мишень
рисуя, как рецидивисту, меж лопаток.
Но я не вор, а воин…
У берёзок патлы
погостам Вашим позволяют дивно хорошеть.
Любил бы Вас: церквушки, речка, скука – лепота!
Но, чёрт возьми, провинциальность, будто язва,
уродует людей, у некоторых, разве,
оставив душу чистой. Этих – норовят втоптать.
Давайте встретимся, товарищ Город, чуть потом
(у неприязни тоже есть свой срок и годность),
ну а пока нам всем не позволяет гордость
расстаться с миром, не взрывая мост.
Но что – понтон?
На этот раз
Вот удивительно, но карты снова
не подвели: не вымучен пасьянс,
и – вымученной – встреча. Этот нонсенс
не поддаётся «Академ де сьянс».
Все люди возвращаются друг к другу,
насовершавши кучи разных дел,
но… кто кому был друг?
Я в ваших кудрях,
сударыня, запутавшись, хотел
найти, быть может, старые надежды
(наиглупейшая, пожалуй, блажь),
но понял, что прощать друзей – не жертва, —
мираж…
Как выяснилось, вы – не оппонент мой.
Пусть мелкий круглый столик на Цветном
не обольщается,– надежда перманентна.
Мороз дышал, свежайший, как ментол.
Природа дрянь собой напоминала
массивом серо-облачных террас.
Друг друга было – на чуть-чуть – нам мало
на этот раз.
15
ОС Светлана, Москва
В час, когда я умру…
Звуки и краски сна
Призрачны и легки:
То ли твоя струна
Звонче моей строки,
То ли моя строка
Тоньше твоей струны…
Небо несёт река
С Северной стороны.
И за один глоток
Чистой воды живой
Каждый заплатит в срок
Сердцем и головой.
Проданное за грош,
Время замедлит бег…
В час, когда ты умрёшь,
Я замолчу навек.
Будущей долгой тьмы
Прошлым не искупив,
В мире и порознь мы —
Звенья одной цепи,
Только замёрзших рук
Холодом не согреть…
В час, когда я умру,
Ты перестанешь петь.
Шов
И жизнь расчертив по лекалам судьбы,
Отмерил семь раз, а отрезать забыл.
И спуталась нить, и пошёл по кривой
Изнаночный шов стороны лицевой.
Слово стальное
Слово стальное стального острей меча:
Время ему, расстояния – не помеха.
Если боишься эха, умей молчать,
Если молчать не можешь, не слушай эхо.
Помни меня, пытаясь забыть меня —
Узы вражды долговечней святого братства…
Если не хочешь сдаться, учись пленять,
Если пленять не в силах, учись сдаваться.
Видишь двоих, танцующих на ножах?
Хватит ли духу скопировать их движенья, —
Если не отражаться, то отражать?
Не отразивший становится отраженьем.
Жизнь у него отнимает и стать, и прыть…
Думай о том, задыхаясь в её клешне и
Определись между вечными «быть» – «не быть»,
Ибо тебе только ведомо, что страшнее…
16
Петухова Маргарита, Москва
Осень
Прелестницы осени – астры лиловые,
Расцветают в моём саду.
Посмотреть на оттенки новые
Спозаранку тропинкой иду.
Но краса их вот-вот завянет.
Холод осени вновь идёт
И волшебные краски лета
Очень скоро опять заберёт.
Порадует всех природа
Прощальной своей красотой.
Раскрасит и лес, и поле
Краской багряной и золотой.
Ожерелья оранжевых бус
Разбросает по лесу рябина.
Алым пламенем ягод своих
Восхитит кружевная калина.
Константиново
Надо всем Рязань посетить,
В Константиново быть непременно!
Здесь такого поэта родить
Русь должна была, несомненно.
Ах, каков там изгиб Оки!
Как высок обрыв у реки,
Как прекрасны луга и сады,
Как красивы леса вдали!
Не забыть благодарной Руси
Золотой поэта строки
Про берёзы осеннюю грусть
И рябины пылающий куст.
Про печальную песнь журавля
И серебряный звон ковыля,
И про рог золотой луны,
И про алый рассвет зари…
Осинка
Осинка юная, так трепетно и нежно
Красуешься нефритовым стволом.
И даже в час, когда безветренно,
Колышешь ты узорчатым листком.
С осенним дуновеньем холодка
Покроешь листья розовым румянцем.
Ещё чуть-чуть, и запылает вся опушка
Нарядным, сказочным багрянцем.
17
Попова Нина, Москва
Молитва
Не прошу я иного счастья:
Пусть не станет чужой – печаль,
Чтобы мимо людского ненастья
Не прошла, Господи, невзначай.
Дай мне силы и крепость духа,
Если радость – в соседний двор,
Пусть не шепчет мне зависть в ухо,
Не метёт в мою душу сор.
Дай мне, Господи, щедрость веры,
Чтоб делить – так всё – пополам,
Отдавать – так всегда без меры,
И не прятать добро в карман.
Чтобы сердцем могла согреться,
Без корысти людей любя,
Чтобы, Боже, болело сердце,
Да не только лишь за себя…
Полёт
Лечу, лечу сквозь бесконечность,
Внимаю ритмам звёздных песен,
И опоясывает Млечность
Ремнями пассажирских кресел.
И словно в чреве дикой птицы,
Ревущей сотней мощных глоток,
Моя душа на волю мчится,
Небес родных заслышав клёкот.
Полынь
Запах полыни плывёт по степи,
Лето уходит и всё позади…
Что-то нашли, а вот с чем-то расстались.
И в сокровенном кому-то признались.
Пусть накопились о лете вопросы —
Только не трожь его медные косы.
Лето уносит багряные всплески
За горизонты, за перелески.
Там и оставит, в полынной степи,
То, что случилось, и что позади.
Станешь искать – но уже не найти…
* * *
ПАВЛУ ВАСИЛЬЕВУ
Встрепет журавлиного крыла,
Волчьи изумруды лихолетья —
Родина печальная звала
Сквозь кресты, пожарища и плети.
Яблони надломленная ветвь,
Тополя багряная зарница…
Головы сечёт товарищ Смерть,
Щерит пасть звериной колесницы.
Хищно плещет кровяная муть,
Горек дым родного полустанка,
И проложен новый скорбный путь
Для души российской и таланта.
18
Романдина Марина, Москва
Стая собак
Вожак я собачьей стаи,
И буду за всех говорить.
Скажу вам, о чем мы думаем,
И что от вас мы хотим.
От ваших равнодушных взоров,
И ваших черствых сердец.
Вы наш отрицаете голод:
Из нас редко кто когда ест.
Но как нам к вам обратиться,
Если слепые вы?
Страх смерти в нас появился
От недостатка пищи, воды!
Мы от вас пострадавшие,
Потому что вам все равно —
Голодные мы, бродячие,
А вы пьете вино.
Кто для кого опаснее:
По закону джунглей живет,
Золотому тельцу поклоняясь,
Слабейших не беря в расчет?
Ведь вы – хозяева жизни,
А мы кто – ваши рабы?
По сути, мы братья меньшие,
Но помните ли это вы?
Мы ваши меньшие братья,
Мы имеем право на жизнь!
Самый дешевый «Чаппи»
Почему б вам для нас не купить?
Налить воды из-под крана,
Ведь можете для нас вы?
Мы тоже Божии твари,
И вправе иметь еды.
Мы не должны терпеть муки,
Почему не даете ее?
Наши болят желудки,
Вам же все нипочем.
Вы словно малые дети.
Вам трудно нас покормить?
Вы думаете о себе лишь,
А нам не продлеваете жизнь.
Мы собираемся в стаи,
В одиночку нас могут убить.
Мы солидарны с вами
В том, что хотим очень жить!
Мы вашей черствостью сломлены,
И нету пути назад,
Больны вашей мы бездуховностью —
С вас волчий переняли мы взгляд!
Мы собираемся в стаю
Бесчеловечности дать отпор.
Ведь нас, собак, так мало,
А людей – и город, и дом!
Нам нужно регулярно питаться!
Да, можем мы вам отомстить,
Перед тем, как с жизнью расстаться.
Ведь вы нас готовы убить!
Вы вызовете собаколовов,
У них есть ломы, сачки.
Чтоб нас в концлагерь животных
Немедленно отвезли!
Он «цех утилизации»[2] зовется,
Там много кошек, собак.
Это остров людской жестокости,
Это человечности крах!
В этом концлагере смерти
Жертвам посмотрите в глаза:
Страдание в них, человечность,
С них можно писать образа!
Мы – небольшая стая,
Неблагополучья сыны,
Мы, как подростки в компании,
От холодных ваших душ сплочены!
Проявите долю сочувствия
К нашей нелегкой судьбе,
Дайте нам хоть одну косточку —
Мы разделим ее на всех!
Нас много таких несчастных,
Мы в стаю сбились свою.
Обходите нас вы часто.
Но я никак не пойму:
Кто из нас все-таки звери?
И малодушнее – кто?
Нас видеть не захотели,
Но кто нас полюбит, кто?..
Когда-то мы были щенками —
Играли, резвясь каждый день.
Любили мы вас и лизали.
Но час наступил прозреть!
Познали мы прозу жизни,
Прошел щенячий восторг:
То, что нужна нам пища,
Вы не возьмете в толк!
Я так устал от свободы,
И часто мне снится сон,
Что я – щенок беззаботный —
Вниманьем не обделен,
Что у меня есть хозяин,
И у меня есть кров!..
Но вот я – в собачьей стае,
И умереть готов.
За что? За людскую черствость,
За взгляд равнодушных глаз!
За то, что в мире жестоком
Нет места для стаи собак!
Ненаписанный роман
Мы остались с Вами на «Вы».
Не написаны строки романа
Нашей общей с Вами судьбы.
Я Вам руку свою не давала…
Общей цели своей не нашли
Две ранимые наши души,
На осколках своей судьбы
Каждый был неизменно нужен.
И задумчивый лунный мой лик
Солнца Вы лучом не щадили:
Полюбили меня Вы на миг,
А потом обо мне Вы забыли.
И когда веселил лик другой,
Ваш печальный солнечный зайчик,
Та, что стала Вашей женой,
Вскоре стала Вашим несчастьем.
Укоряли потом Вы меня,
Что Вам руку не протянула.
Не бывает дым без огня!..
Я тогда Вас не обманула.
И не надо винить меня,
Ведь давно Вы уже не мальчик.
Как могли Вы любовь променять
На монеты из жалкой фальши?..
Как могли Вы свой солнечный лик
Прятать робко под маскою лживой?..
Полюбили меня Вы на миг,
А потом обо мне Вы забыли.
19
Самарин Алексей, село Ольшанка
С. Довлатову
Довлатовская проза, как стихи.
В ней много грусти, боли и тепла
И одинокой глубины души
Под маской ироничного добра.
Его талант прозрачен и лучист.
Художник настоящий и артист,
Как Чехов, проницательный и честный.
Провинциальный, мелкий журналист,
В кругах литературных неизвестный,
А в жизни откровенный пофигист.
Свой дар сберёг от будничной халтуры.
Романтик и печальный оптимист,
Вне правил и законов конъюнктуры,
Остался в пятьдесят по-детски чист.
С. Чёрному
Он, как ребёнок, верил в чудеса,
Псу бедолаге и бродячей кошке,
Сам, оставаясь часто без гроша,
По-меценатски жертвовал лепёшки.
Ранимая и чуткая душа,
Не выносила пошлости и хамства,
Поэтому стремилась в небеса
От мудрости житейского мещанства.
20
Свиридова Валентина, Москва
Пульс Москвы
Пройтись по улицам Москвы,
Взглянуть в глаза вечерних окон.
И среди шумной суеты
Вдруг затеряться ненароком:
Забыть про планы и дела,
Поддаться бурному теченью.
Куда б волна ни привела —
Повсюду следовать влеченью.
Привычны к ритму москвичи —
Медлительность не в их укладах.
И пульсом жизненным стучит
В висках Москвы такой порядок.
Она, как добрый чародей, —
И удивит, и околдует.
Своей тенистостью аллей
Сердца влюблённые взволнует.
Красою улиц, площадей
И тихих, старых переулков
Москва затмит любой «бродвей»,
Курантами восславит гулко!..
21
Сорокина Наталья, Москва
Малый театр
Театральная площадь, вечер, огни.
Малый театр, афиши зовут.
Люди у входа, нарядны они,
Сегодня Островского пьесу дают.
Зрительный зал оживлен и сверкает.
Третий звонок всех торопит, звенит.
В люстре хрустальной свет угасает,
Занавес вспыхнул, ожил, летит.
Сцена открылась из жизни ушедшей.
Время вернулось в былые года.
Люди и нравы эпохи прошедшей,
Той, что блистала, но ушла навсегда.
Нет, не ушла, слишком много осталось —
Те же привычки, манеры, слова.
Автор здесь показал лишь самую малость.
Здравствуй, старушка, родная Москва!
История храма[3]
В центре Москвы был храм возведён
На деньги и средства народа.
Победу в войне возвеличивал он
На фоне небесного свода.
И шли сюда люди с надеждой, мольбой,
С покаянием, верой великой,
И благовест тихо звенел над Москвой,
Как символ любви многоликой.
Но время менялось, другие слова
Звучали с трибун и в эфире.
Притаилась, затихла святая Москва,
Изменилась и роль её в мире.
Грохот стоял, и гудела земля,
Когда храм рукотворный взрывали.
Плакали люди, пощады моля,
К Богу они призывали.
Власть захотела, посмела, смогла,
Несмотря на стенанья народа,
Разрушить, взорвать, уничтожить дотла
Храм христианский победного года.
Здесь потом был бассейн, в нём стояла вода
И пар поднимался над ямой.
Любители плавать спешили сюда,
А Чертолье смеялось упрямо.
Время прошло, и бассейн был снесён —
История так приказала.
Храм православный был вновь возведён,
И Москва прежний образ узнала.
22
Суздальская Татьяна, Москва
Рассвет
Ночь растаяла, брезжит рассвет…
Мир подобен волшебному пенью…
Гимн рассвету играет кларнет,
С золотою сливаясь свирелью.
Встрепенулся в лесу соловей,
Чтоб воспеть от ночи пробужденье.
На просторах лесов и полей,
Предается природа забвенью…
Зарождается девственный день…
В грезах утренних речка вздыхает…
И крадется от облака тень…
И заря… вот уже полыхает…
Гармония
Я птицей взлечу к седым облакам,
Касаясь рассвета воздушным крылом.
С молитвой земной к небесным богам.
Приют отыщу я в сердце твоем.
С простором вселенной песчинкой сольюсь…
Растаю в любви, как беспечный огонь…
Гармонией сладостной вниз устремлюсь,
Упав на горячую друга ладонь.
23
Таташев Александр, Москва
Два стихотворения
Два стихотворения с противоположным смыслом.
Бывает, хочется сказать и так, и так, —
Сказать: всё может осенью случиться,
И то, что летняя пора прошла…
* * *
Не спрашиваю. Мне и так всё видно.
Чудесно и уже обычно всё.
Передо мной знакомые картины,
Казалось, что забытые давно.
Что было – дымкой времени покрыто.
Что ждёт нас – время прояснить должно.
Мы можем прошлое – пусть смутно – видеть.
Что будет – даже смутно – видеть не дано.
* * *
Мне кажется, что был вне времени тот тёплый вечер.
На праздник – лентами украсились пруды.
На полчаса зашли мы в парк во время нашей встречи…
И в прошлом ли – о будущем мечты?
Я помню, что было снежно
– Не исчезай.
– Нет, теперь не исчезну.
– Не исчезай для меня.
– Время покажет.
Я помню твоё появленье,
Случайную встречу в метро,
Цепочку недоразумений,
Пустое – ни слова – письмо…
Я помню, что было снежно.
А вечером лампочек свет.
Предновогоднее время.
Наивный и странный сюжет.
Не много мне слов оставалось
Сказать на прощанье тебе.
Дни Рождества приближались
За морем – в далёкой стране.
Расстались с тобой мы в буфете
В обычный рабочий тот день.
Прямой твой запомнил я крестик,
Который так ярко блестел.
Нам было тогда неизвестно,
Увидимся вновь или нет…
Со дня твоего отъезда
Прошло уже восемь лет.
И снова мерцают снежинки.
Но нынешний вечер теплей.
И ветер не дует так сильно.
И ласковей свет фонарей…
* * *
Случайно в почте Рамблера свое письмо
Нашел я в рубрике «В далеком прошлом».
Два года с небольшим прошло.
И стало мне слегка тревожно.
В письме я на вопрос твой отвечал,
Который задала ты перед этим.
Тогда я все иначе представлял,
Воспринимал в наивно-нежном свете.
Пусть это было так давно,
И перелистана страница.
Но все по-прежнему со мной
И вместе с тем не возвратится.
«В далеком прошлом» это все.
Мои сбываются надежды?..
И пишем мы друг другу вновь.
И ждем ответа мы, как прежде.
24
Фимин-Гулимин Валерий, Раменское
* * *
У нас цветёт везде
лопух,
ещё летает
тополиный пух,
шумит листвой берёза
у ручья,
и только пыль дорожная —
ничья.
Всё остальное обрело
хозяев.
Не то что бы случайных
негодяев —
людей достойных,
одарённых —
всех мастей.
Хватали всё,
подряд и без свечей…
Теперь страна останется
ничьей.
* * *
Луна по городу
катилась между крыш.
Кричал отчаянно
оторванный малыш…
Из лона матери
низвергнут к небесам —
крик ощущений
как привет другим
мирам.
Твои глаза
Жить среди Тихого океана,
просто, тихо и странно…
Ловить рыбу и ветер
в паруса, видеть твои глаза,
умываться морской водой.
В воздухе все вкусы соли
и горизонт босой.
Ночное
Здравствуйте гады-поэты!
Что лицезреете днём?
Складно слагая куплеты
злую реальность боднём!
Каждый вонзает в что хочет
острое жало пера.
Круглая баба хохочет,
за окоёмом – дыра.
Очередной меморандум:
«Славьте Россию рублём!»
Злобно кромсающий фатум
шансы кокошит дубьём!
Про Вшивую горку
Про «Вшивую горку»
немало легенд
уже рассказал мне
беззубый сосед.
Её омывает речушка одна —
речушка-пичужка сейчас
не видна.
Замыслили люди
построить здесь град,
работали страстно
почти стройотряд.
Воздвигли ансамбли —
большие дома,
слепили дороги
уже как всегда.
И не было мысли —
считай, парадокс,
речушку очистить
и выстроить мост,
проторить дорожки:
Округ берега
и вдохновенье —
Чернавка-река.
Ничего не изменится
Ничего не изменится —
будет доблесть и честь,
и как прежде кобениться
изуверство и лесть.
И расхристанный пьяница
будет жить на пятак,
и богач вечно маяться,
что-то сделав не так.
А светить будет Солнышко,
ублажая траву,
и любить будет девушка,
умножая молву.
То ли оклик за речкою? —
вечно чуду гулять!
Дом дышать будет печкою,
надо это понять.
Общество нездорово
Общество нездорово,
где кошкам проход,
людям – нет!
Железные двери толково
воздвиг, сам не свой,
интеллект.
Нас всех ослепила удача,
удача – заслуга раба,
тащите билетик, судача,
а там – не расти трын-трава.
Сегодня обманщик
в почёте,
он смотрит лукаво вперёд,
а вы как сегодня живёте?
Да, дело его не умрёт.
* * *
Эта птица – загадка,
красота неземная.
Грудь покрыта румянцем,
вся в цветах горностая.
Голос, нежно зовущий
в несказанную даль,
где ведёт хороводы
чаровница-печаль.
Кто ты, птица-загадка?
Из какой стороны
прилетела на свет ты
одинокой звезды?
Я б назвал тебя: радость.
Утоли мне печаль.
Ничего не осталось.
Пусто. Кто мы?
Прощай…
25
Фомичева Ольга, Снежинск (Челябинская область)
Грустный день
Грустный день в резиновых калошах
Шёл понуро, ноги волоча.
Мелкий дождик серым макинтошем
Ниспадал с унылого плеча.
В лужах парк, нахохлились скамейки,
Капли льют за шиворот с зонтов.
Сумерки сгущаются в аллеях.
День тоску нагнал и был таков…
Кувшин
Податливая глина уступила,
И приняла назначенную форму.
Прошла сквозь пламя адова горнила;
Кувшином стала звонким, но… покорным.
В нём мёд и пиво пенились, играя,
За здравие хозяйки в именины,
А в жажду квас, иль молоко до края.
Но времени часы неумолимы.
Состарился кувшин: рубцы, морщины,
Скололась ручка, выщерблено днище.
На угощение друзьям старинным
В сосуде новом предлагают пищу.
Уж не хранить медов и пенной браги,
Не быть обласканным мозолистой рукою.
… Хоть вдребезги, как есть, при всём параде.
Не дай Господь, стать уткою ночною!
* * *
Что он видел, верблюд кирпичный,
В завывании дождевом?
С. Есенин
Отпылало кострище заката,
Отгорели пожары войны.
Поле боя дремотой объято,
Разноцветные видятся сны.
Здесь когда-то была деревенька
На зелёной ладони горы.
Как цыплята, пищали ступеньки,
Под ногами босой детворы.
Ветер пепел развеял от хаты.
Закопчённая матушка-печь
Всю семью здесь кормила когда-то;
От беды не смогла уберечь.
Словно дряхлая бабка с клюкою,
Исподлобья глядит в небеса.
Ломит кости в ненастье и воют
Прошлой памяти голоса.
Не затеплится печка снова,
Голубой не взовьётся дымок.
Скорбной сажи платочек вдовий
Краем держится за шесток.
В поле брани верблюд кирпичный
Виден издали, за версту.
Не забудет он горемычный
Безымянную высоту.
* * *
Грустно пружинка тенькнула,
Мёбиусу не веря.
Стрелки – рабы бессменные —
сгорбились от потери.
Встали часы настенные,
скинули власти бремя.
Звёздным песком Вселенной
перетекает время.
Жизнь моя – качели
Видели качели? Вверх и вниз…
То стремимся в небо – синюю высь.
Крылья за спиною, блеск в глазах,
Сердце птицей бьётся. Вздох души: «Ах!»
То из поднебесья – камнем вниз.
Может, зря задумали вознестись?
И не держат крылья, в мыслях – Бог.
Из груди несётся тяжкое: «Ох!»
Жизнь моя – качели: вверх и вниз…
Вот опять к Олимпу устремлюсь ввысь.
Впереди победа манит. «Ах!» —
Радостное звонкое на устах.
Неземное чувство: всё могу!
Пожелаю счастья даже врагу.
Но Икара крылья так хрупки,
Ветер по живому рвёт на куски.
Снова неудача: страх, и боль,
И паденье в пропасть – такова роль.
Сердце замирает, горький всхлип:
Где бы взять соломки да подстелить?
Вот они качели: вверх и вниз…
Взлёты и падения дарит жизнь.
Гладкая дорога – лучше всех.
Всё равно карабкаюсь тропкой вверх.