Страница:
Культурогенез и культурное наследие
(Культурологические исследования’ 09)
Сборник научных трудов
Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена
Научные редакторы: доктор культурологии, доцент Л.В. Никифорова, кандидат философских наук, доцент А.В. Конева, кандидат культурологии, доцент В.Е. Черва
Научные редакторы: доктор культурологии, доцент Л.В. Никифорова, кандидат философских наук, доцент А.В. Конева, кандидат культурологии, доцент В.Е. Черва
Мосолова Л.М.
К восьмидесятилетию академика В.М. Массона
Исполняется 80 лет Вадиму Михайловичу Массону – выдающемуся ученому России с мировым именем, заслуженному деятелю науки РФ. Известен миру он стал благодаря крупным комплексным исследованиям и открытию древних цивилизаций юга Центральной Азии, фундаментальным трудам о древней и средневековой культуре степных обществ, диалоге земледельческих и номадических цивилизаций, а также глубоким теоретическим работам по археологии, истории, культурологии. Широко известна его масштабная организационная деятельность в области развития археологической науки и сохранения великого культурного наследия народов Евразии.
По научному значению полученных результатов исследований, по капитальности исполнения полевых изысканий и их теоретических интерпретаций работы В.М. Массона представляют собой исключительное явление в современной исторической и культурологической науках. В.М. Массон является бесспорным лидером в области археологии Центральной Азии в нашей стране, создателем научной школы, которая имеет международное значение.
По мнению многих коллег, Вадим Михайлович Массон проявил себя человеком яркого таланта, неуемной энергии и богатейшей интуиции. Диапазон его научных интересов очень широк – от проблем палеолита, мезолита, неолита, степной бронзы, земледельческих цивилизаций древности до средневековых культурных систем Старого и Нового Света, от Средней Азии и Кавказа до Скандинавии и Мезоамерики.
Особый интерес к «происхождению вещей», истории человеческого творчества, особенностям культурогенеза разных народов В.М. Массон проявил очень рано и сохраняет его на протяжении всей своей жизни. Не случайно, видимо, среднеазиатские ученики и коллеги Вадима Михайловича считают, что покровительницей с самого его рождения стала «Мать-Генетика»[1]. Одной из его книг последних лет стала монография «Культурогенез древней Центральной Азии» (2006 г.). Поразительна также устойчивость его неустанной заботы о культурном достоянии России и народов СНГ.
Огромное значение в этом отношении имеет международный проект «Великий шелковый путь и взаимодействие культур, народов и государств», в разработке и реализации которого В.М. Массон принимал активное участие. Научные конференции, книги и статьи в специальных журналах, связанные с этим проектом, раскрыли значимость зоны степей Евразии как особого самостоятельного центра всемирной истории.
Все сказанное стало основанием для того, чтобы очередной тематический сборник трудов 2009 года «Культурогенез и культурное наследие» из серии «Культурологические исследования», издаваемый кафедрой теории и истории культуры Герценовского университета, посвятить восьмидесятилетию этого замечательного ученого. Существенно также, что В.М. Массон работал на нашей кафедре в 2004–2005 годах, а его труды служили и служат базой для университетских курсов по мировой культуре и истории культуры народов и регионов Евразии, а так же для самостоятельной работы студентов и аспирантов нашего вуза.
В связи с особой поучительной значимостью персонологии выдающихся людей для становления молодых ученых и развития научных исследований, приведем краткую историю жизни и творчества В.М. Массона.
В. М. Массон родился 3 мая 1929 в Ташкенте в семье Михаила Евгеньевича Массона – одного из основателей среднеазиатской археологии советского времени, начавшего научные исследования памятников древности и средневековья в республиках Средней Азии. Сохранились исторические сведения о том, что его предками были французские аристократы, перебравшиеся во время якобинского террора в Россию и оставшиеся в ней навсегда. Многие жизненные и исследовательские уроки В.М. Массон получил от отца, который знал ряд древних и современных европейских языков, читал по-арабски, на фарси, увлекался изучением древней истории. Соответственно В.М. Массон с детства изучал исторически родной ему французский, осваивал персидский и узбекский языки.
Михаил Евгеньевич «обратил сына в свою веру», когда тот с 1945 года учился на отделении археологии Среднеазиатского государственного университета в Ташкенте. Особенно глубокое впечатление произвела на него экспедиция в Нисе, когда была раскопана древняя столица Парфянского царства античного периода. Он страстно увлекся археологией. Уже к концу обучения в университете он имел семь статей, связанных с участием в южнотуркменской археологической комплексной экспедиции (ЮТАКЭ), исследовавшей очаг древней культуры под Ашхабадом.
После окончания Ташкентского университета в 1950 году он поступил в аспирантуру Ленинградского отделения Института истории материальной культуры и завершил ее успешной защитой кандидатской диссертации «Древняя культура Дахистана». В те годы юго-западная часть Туркмении была «белым пятном» на археологической карте, и В. М Массон ее самостоятельно и продуктивно исследовал, не боясь работать в безводной пустыне далеко от каких-либо селений. Им впервые была открыта неизвестная ранее культура эпохи бронзы, существовавшая здесь до середины II тыс. до н. э.
После окончания аспирантуры В.М. Массон стал сотрудником сектора Средней Азии и Кавказа Института Истории материальной культуры в Ленинграде и продолжил экспедиционную работу в долине р. Мургаба в Туркмении в качестве руководителя Каракумского археологического отряда. Результатом этой сложнейшей деятельности стало открытие пластов культур позднего бронзового и раннего железного веков. Речь шла о сложении на юге Средней Азии еще до империи Ахеменидов древнеземледельческой культуры – культуры Маргианы.
Далее последовал целый ряд выдающихся открытий 50х – 60х годов. В.М. Массон обнаружил вариант культуры, типологически соответствующей явлениям переднеазиатского земледельческого неолита, – культуру Джейтуна. Затем – крупные комплексы неолитических поселений в предгорьях Копет-Дага и Геоксюрском оазисе. Совершенно новой в науке была плодотворная линия сравнительного анализа явлений культуры месопотамского и древнеиранского круга с феноменами самобытной культуры Средней Азии и доказательство прямых контактов носителей этих культур. В 1963 году В.М. Массон защитил докторскую диссертацию, а в 1964 году издал монографию «Средняя Азия и Древний Восток», ставшую настольной книгой специалистов, изучающих эти регионы.
Среди открытий В.М. Массона наибольшую мировую известность получили раскопки конца 1970-х годов на Алтын-Депе (Золотом холме) с монументальным многоступенчатым башнеобразным сооружением, «гробницей жрецов», и богатым ремесленным художественным комплексом. Последующие археологические изыскания в Южном Туркменистане на соседнем с Алтын-Депе поселении Илгынлы-Депе принесли новые и важные результаты – наличие крупных поселений с производственными центрами каменной скульптуры и терракотовых антропоморфных статуэток, отличающихся особым изяществом.
Открытие южнотуркменских памятников позволило проследить развитие культуры от поры архаических земледельцев к сложному обществу, показать содержание и характер взаимодействия разных народов, выявить процессы культурной интеграции и культурогенеза в целом. Были обнаружены общие закономерности социокультурного развития среднеазиатского региона в логике становления первых цивилизаций человечества. Определились характерные черты культурогенеза – культурный синтез, взаимодействие спонтанной и стимулированной трансформаций. Труды В.М. Массона, связанные с этими открытиями, ныне считаются классикой археологической науки.
Не менее фундаментальными являются исследования В.М. Массона, посвященные кочевому миру Азии на разных этапах его истории. Речь идет о природе становления производящего комплексного скотоводческого хозяйства с эпохи неолита; о впечатляющих достижениях степных обществ конца III – II тыс. до н.э. (Синташта, Аркаим и т. п.); о времени ранних кочевников скифо-сибирского мира с развитыми формами военно-аристократической государственности, особым типом монументального строительства («царскими курганами») и яркими феноменами художественной культуры (искусство скифо-сибирского звериного стиля); о природе кочевых империй (от империи Хунну до суперимперии Чингисхана).
По мнению В.М. Массона, «в Центральной Азии синтез политико-государственных начал кочевой и городской традиции создавал, начиная по меньшей мере с эпохи Караханидов, перспективные государственные организмы. Это было ярким проявлением продуктивного творческого взаимодействия различных начал, которыми так богата мировая история»[2].
Среднеазиатские авторы работ о В.М. Массоне неоднократно отмечали, что «владение огромным сравнительным материалом и умение сжато и точно его охарактеризовать, занимательность изложения при сохранении высокого научного уровня, обращение к фундаментальным проблемам теоретической социальной антропологии, не покидая почвы конкретных археологических фактов, – все это сделало В.М. Массона едва ли не харизматической фигурой в глазах коллег и особенно учеников»[3].
На протяжении всей своей жизни В.М. Массон ведет огромную организаторскую работу. С 1968 года он стал успешно руководить сектором Средней Азии и Кавказа, а с 1982 года был назначен директором Ленинградского отделения Института Археологии Академии наук СССР. В это же время он начал руководить Ученым советом этого института. Им было подготовлено более тридцати кандидатов и докторов наук, многие их которых сегодня достойно представляют российскую историческую науку.
Следует отметить, что В.М. Массон всегда заботился об издании научных трудов по археологии. Среди широко известных изданий – «Каракумские древности», «Успехи среднеазиатской археологии», «Археологические вести», «Диалог цивилизаций» и ряд других.
Вполне закономерно, что научная и организаторская деятельность В.М. Массона – доктора исторических наук, профессора, академика РАЕН получила широкое международное признание. Он стал членом Датской королевской академии наук и литературы, членом-корреспондентом Германского археологического института и Института Среднего Дальнего Востока в Италии, действительным членом Национальных академий наук Туркмении, Киргизии, Таджикистана. Правительствами этих государств он удостоен высоких наград за выдающийся научный вклад в исследование истории обществ и культур народов Средней Азии.
В заключение подчеркнем, что в России труды В.М. Массона неизменно пользуются популярностью не только в академической, но и вузовской среде. Например, в этом отношении весьма показательной является его книга «Первые цивилизации»4. Это единственный в своем роде системный труд, созданный на мощной теоретической основе, обобщивший новые результаты множества археологических исследований. Книга дает интегративные представления о развитии социокультурных комплексов цивилизаций Старого и Нового Света – Месопотамии, Малой Азии, Средиземноморья, Ирана, Средней Азии, Индостана, Китая, Перу и Мезоамерики. Это издание в сущности выполняет функцию основного учебника для профессиональной университетской подготовки специалистов в области познания древних культур человечества.
В силу особой значимости методологических вопросов, разработанных Вадимом Михайловичем Массоном, ниже мы публикуем основную часть его лекции по этим вопросам, прочитанной в 2004 году.
По научному значению полученных результатов исследований, по капитальности исполнения полевых изысканий и их теоретических интерпретаций работы В.М. Массона представляют собой исключительное явление в современной исторической и культурологической науках. В.М. Массон является бесспорным лидером в области археологии Центральной Азии в нашей стране, создателем научной школы, которая имеет международное значение.
По мнению многих коллег, Вадим Михайлович Массон проявил себя человеком яркого таланта, неуемной энергии и богатейшей интуиции. Диапазон его научных интересов очень широк – от проблем палеолита, мезолита, неолита, степной бронзы, земледельческих цивилизаций древности до средневековых культурных систем Старого и Нового Света, от Средней Азии и Кавказа до Скандинавии и Мезоамерики.
Особый интерес к «происхождению вещей», истории человеческого творчества, особенностям культурогенеза разных народов В.М. Массон проявил очень рано и сохраняет его на протяжении всей своей жизни. Не случайно, видимо, среднеазиатские ученики и коллеги Вадима Михайловича считают, что покровительницей с самого его рождения стала «Мать-Генетика»[1]. Одной из его книг последних лет стала монография «Культурогенез древней Центральной Азии» (2006 г.). Поразительна также устойчивость его неустанной заботы о культурном достоянии России и народов СНГ.
Огромное значение в этом отношении имеет международный проект «Великий шелковый путь и взаимодействие культур, народов и государств», в разработке и реализации которого В.М. Массон принимал активное участие. Научные конференции, книги и статьи в специальных журналах, связанные с этим проектом, раскрыли значимость зоны степей Евразии как особого самостоятельного центра всемирной истории.
Все сказанное стало основанием для того, чтобы очередной тематический сборник трудов 2009 года «Культурогенез и культурное наследие» из серии «Культурологические исследования», издаваемый кафедрой теории и истории культуры Герценовского университета, посвятить восьмидесятилетию этого замечательного ученого. Существенно также, что В.М. Массон работал на нашей кафедре в 2004–2005 годах, а его труды служили и служат базой для университетских курсов по мировой культуре и истории культуры народов и регионов Евразии, а так же для самостоятельной работы студентов и аспирантов нашего вуза.
В связи с особой поучительной значимостью персонологии выдающихся людей для становления молодых ученых и развития научных исследований, приведем краткую историю жизни и творчества В.М. Массона.
В. М. Массон родился 3 мая 1929 в Ташкенте в семье Михаила Евгеньевича Массона – одного из основателей среднеазиатской археологии советского времени, начавшего научные исследования памятников древности и средневековья в республиках Средней Азии. Сохранились исторические сведения о том, что его предками были французские аристократы, перебравшиеся во время якобинского террора в Россию и оставшиеся в ней навсегда. Многие жизненные и исследовательские уроки В.М. Массон получил от отца, который знал ряд древних и современных европейских языков, читал по-арабски, на фарси, увлекался изучением древней истории. Соответственно В.М. Массон с детства изучал исторически родной ему французский, осваивал персидский и узбекский языки.
Михаил Евгеньевич «обратил сына в свою веру», когда тот с 1945 года учился на отделении археологии Среднеазиатского государственного университета в Ташкенте. Особенно глубокое впечатление произвела на него экспедиция в Нисе, когда была раскопана древняя столица Парфянского царства античного периода. Он страстно увлекся археологией. Уже к концу обучения в университете он имел семь статей, связанных с участием в южнотуркменской археологической комплексной экспедиции (ЮТАКЭ), исследовавшей очаг древней культуры под Ашхабадом.
После окончания Ташкентского университета в 1950 году он поступил в аспирантуру Ленинградского отделения Института истории материальной культуры и завершил ее успешной защитой кандидатской диссертации «Древняя культура Дахистана». В те годы юго-западная часть Туркмении была «белым пятном» на археологической карте, и В. М Массон ее самостоятельно и продуктивно исследовал, не боясь работать в безводной пустыне далеко от каких-либо селений. Им впервые была открыта неизвестная ранее культура эпохи бронзы, существовавшая здесь до середины II тыс. до н. э.
После окончания аспирантуры В.М. Массон стал сотрудником сектора Средней Азии и Кавказа Института Истории материальной культуры в Ленинграде и продолжил экспедиционную работу в долине р. Мургаба в Туркмении в качестве руководителя Каракумского археологического отряда. Результатом этой сложнейшей деятельности стало открытие пластов культур позднего бронзового и раннего железного веков. Речь шла о сложении на юге Средней Азии еще до империи Ахеменидов древнеземледельческой культуры – культуры Маргианы.
Далее последовал целый ряд выдающихся открытий 50х – 60х годов. В.М. Массон обнаружил вариант культуры, типологически соответствующей явлениям переднеазиатского земледельческого неолита, – культуру Джейтуна. Затем – крупные комплексы неолитических поселений в предгорьях Копет-Дага и Геоксюрском оазисе. Совершенно новой в науке была плодотворная линия сравнительного анализа явлений культуры месопотамского и древнеиранского круга с феноменами самобытной культуры Средней Азии и доказательство прямых контактов носителей этих культур. В 1963 году В.М. Массон защитил докторскую диссертацию, а в 1964 году издал монографию «Средняя Азия и Древний Восток», ставшую настольной книгой специалистов, изучающих эти регионы.
Среди открытий В.М. Массона наибольшую мировую известность получили раскопки конца 1970-х годов на Алтын-Депе (Золотом холме) с монументальным многоступенчатым башнеобразным сооружением, «гробницей жрецов», и богатым ремесленным художественным комплексом. Последующие археологические изыскания в Южном Туркменистане на соседнем с Алтын-Депе поселении Илгынлы-Депе принесли новые и важные результаты – наличие крупных поселений с производственными центрами каменной скульптуры и терракотовых антропоморфных статуэток, отличающихся особым изяществом.
Открытие южнотуркменских памятников позволило проследить развитие культуры от поры архаических земледельцев к сложному обществу, показать содержание и характер взаимодействия разных народов, выявить процессы культурной интеграции и культурогенеза в целом. Были обнаружены общие закономерности социокультурного развития среднеазиатского региона в логике становления первых цивилизаций человечества. Определились характерные черты культурогенеза – культурный синтез, взаимодействие спонтанной и стимулированной трансформаций. Труды В.М. Массона, связанные с этими открытиями, ныне считаются классикой археологической науки.
Не менее фундаментальными являются исследования В.М. Массона, посвященные кочевому миру Азии на разных этапах его истории. Речь идет о природе становления производящего комплексного скотоводческого хозяйства с эпохи неолита; о впечатляющих достижениях степных обществ конца III – II тыс. до н.э. (Синташта, Аркаим и т. п.); о времени ранних кочевников скифо-сибирского мира с развитыми формами военно-аристократической государственности, особым типом монументального строительства («царскими курганами») и яркими феноменами художественной культуры (искусство скифо-сибирского звериного стиля); о природе кочевых империй (от империи Хунну до суперимперии Чингисхана).
По мнению В.М. Массона, «в Центральной Азии синтез политико-государственных начал кочевой и городской традиции создавал, начиная по меньшей мере с эпохи Караханидов, перспективные государственные организмы. Это было ярким проявлением продуктивного творческого взаимодействия различных начал, которыми так богата мировая история»[2].
Среднеазиатские авторы работ о В.М. Массоне неоднократно отмечали, что «владение огромным сравнительным материалом и умение сжато и точно его охарактеризовать, занимательность изложения при сохранении высокого научного уровня, обращение к фундаментальным проблемам теоретической социальной антропологии, не покидая почвы конкретных археологических фактов, – все это сделало В.М. Массона едва ли не харизматической фигурой в глазах коллег и особенно учеников»[3].
На протяжении всей своей жизни В.М. Массон ведет огромную организаторскую работу. С 1968 года он стал успешно руководить сектором Средней Азии и Кавказа, а с 1982 года был назначен директором Ленинградского отделения Института Археологии Академии наук СССР. В это же время он начал руководить Ученым советом этого института. Им было подготовлено более тридцати кандидатов и докторов наук, многие их которых сегодня достойно представляют российскую историческую науку.
Следует отметить, что В.М. Массон всегда заботился об издании научных трудов по археологии. Среди широко известных изданий – «Каракумские древности», «Успехи среднеазиатской археологии», «Археологические вести», «Диалог цивилизаций» и ряд других.
Вполне закономерно, что научная и организаторская деятельность В.М. Массона – доктора исторических наук, профессора, академика РАЕН получила широкое международное признание. Он стал членом Датской королевской академии наук и литературы, членом-корреспондентом Германского археологического института и Института Среднего Дальнего Востока в Италии, действительным членом Национальных академий наук Туркмении, Киргизии, Таджикистана. Правительствами этих государств он удостоен высоких наград за выдающийся научный вклад в исследование истории обществ и культур народов Средней Азии.
В заключение подчеркнем, что в России труды В.М. Массона неизменно пользуются популярностью не только в академической, но и вузовской среде. Например, в этом отношении весьма показательной является его книга «Первые цивилизации»4. Это единственный в своем роде системный труд, созданный на мощной теоретической основе, обобщивший новые результаты множества археологических исследований. Книга дает интегративные представления о развитии социокультурных комплексов цивилизаций Старого и Нового Света – Месопотамии, Малой Азии, Средиземноморья, Ирана, Средней Азии, Индостана, Китая, Перу и Мезоамерики. Это издание в сущности выполняет функцию основного учебника для профессиональной университетской подготовки специалистов в области познания древних культур человечества.
В силу особой значимости методологических вопросов, разработанных Вадимом Михайловичем Массоном, ниже мы публикуем основную часть его лекции по этим вопросам, прочитанной в 2004 году.
Массон В.М.
Перспективы методологических разработок в исторической науке: формации, цивилизации, культурное наследие
Распад Советского Союза, социально-экономические и политические перемены порождают многочисленные дисбалансы в обществе, в том числе, в идеологической сфере. Сумятица и сумбур проявились и в области методологии исторической науки. Практика исследовательской и преподавательской работы побуждала автора в разной степени обращаться к этой тематике, и данная лекция представляет собой как бы систематизацию наблюдений и предложений в этой области.
Здесь естественным образом встает первый же вопрос о наследии, которое оставила советская эпоха: о методологии исторической науки в условиях идеологического прессинга и адаптации. В обстановке политизации, сопровождав шейся мощным организационным прессингом, сформировался целый ряд методологических стереотипов, восходящих, во всяком случае терминологически, к базовым положениям общей концепции К. Маркса и Ф. Энгельса о характере исторического развития и путях его реализации. Все это, как правило, принимало упрощенно-догматическую форму, где примитивизм мог дискредитировать любые, даже самые разумные теоретические положения. Одним из результатов этого процесса явился своего рода формационный эволюционизм. Социально-экономические формации, сами понимаемые предельно примитивным образом, закреплялись в жесткий перечень, состоящий из пяти формаций – первобытной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической и социалистической, переходящей в утопический коммунизм.
Терминологически эта система не была вполне адекватной, особенно, по отношению к т. н. рабовладельческой формации, поскольку, как показали конкретные исследования, сама структура групп населения, подвергавшихся эксплуатации, была весьма сложной и разнообразной. Вместе с тем деление исторического процесса на последовательные периоды вполне отвечало имеющимся реалиям. Негативным было лишь стремление придать этой периодизации жесткий характер обязательной эволюции. Исследователям предписывалась строгая последовательность, которую должны были проходить все общества без исключения. Так, предпринимались усилия по обнаружению рабовладельческой формации у скифов[4]. В.Я. Владимиров, подготовив прекрасную работу о монгольском обществе, вынужден был увенчать ее трафаретной формулировкой о монгольском кочевом феодализме[5]. По мере развития науки, новых открытий, методологических разработок мыслящие ученые все более отдавали себе отчет в том, насколько малоперспективным становился подход формационного эволюционизма с его ограниченной понятийной сеткой. Предпринимались по пытки (вполне в духе времени) выискать в работах, а то и в отдельных заметках и частных письмах ученых, причисляемых к «классикам марксизма-ленинизма», какие-то возможности согласования новых аспектов и теоретических подходов, становившихся все более узкими. Таково было, в частности, стремление выделять особую формацию – т. н. азиатский способ производства как попытку согласовать концепцию единообразия и жизненного разнообразия. Практически камуфляж формационного эволюционизма становился все более прозрачным под прессингом излагаемых и обобщаемых реальных фактов и исторических процессов. В этом от ношении по своему удачной была книга о теориях исторического процесса, увидевшая свет в 1983 году в условиях начинающегося крушения политизированного догматизма[6].
Примитивизм догматического формационного подхода к историческому процессу восходит к упрощенному пониманию дарвиновского эволюционизма как некоего абсолютного императива. В новой дарвиновской биологии разрабатывалось учение о пунктуализме как о движении, отражающем посте пенный характер развития с остановками, замедлениями и возвратными движениями. В этом отношении антитезой формационному эволюционизму является концепция ритмов культурогенеза. Конкретная история изобилует реальными примерами замедления исторического процесса, стагнациями эволюций с обратным знаком, отодвигающим то или иное общество на целую историческую эпоху. Классический пример тому – крито-микенское общество, ярко демонстрирующее высокий социально-экономический статус общества, уже полностью владеющего таким важнейшим показателем сложившейся цивилизации как письменность. С его крушением история как бы делает шаг назад, письменность забыта и изобретается заново. Гомеровская Греция осуществляет новый виток социально-политического прогресса со сложением ран них форм царской власти. Тот же самый пульсирующий ритм мы видим и в Индии, где после упадка цивилизации Хараппы наступает внешне архаический бесписьменный период. Новый цикл движения к государству и цивилизации начнется почти тысячелетие спустя, когда развивается ведийское общество, причем в ином пространственном локусе – в долине Ганга. На уровне макроизменений исторический процесс в целом движется в основном по восходящей линии. На уровне микро изменений имеют место различные перепады, вплоть до стагнации и деградации.
Причины этих явлений могут быть различными. Таковы и природные факторы экологических стрессов, и военно-политические составляющие. В ряде случаев конкретная общественная система, вероятно, исчерпала заложенные в ней возможности и не смогла найти пути к продуктивной перестройке. Могло иметь место и такое явление, когда народ без популяционного обновления не преодолевал цикла гомеостазиса.
Достаточно яркий пример подобных циклических стагнации дает история Балканских обществ VI – IV тыс. до н. э. Раннеземледельческая экономика позволила освоить обширные пространства и достичь первоклассных результатов в культуре, особенно в художественных производствах. Край ней восточной составляющей в этой историко-культурной области является трипольская культурная общность. Вместе с тем, во всех обществах этого цикла слабо представлены урбанистические начала, давшие возможность Месопотамии совершить скачкообразный переход от раннеземледельческого общества к первой цивилизации с развитыми ремеслами и монументальной архитектурой. На Балканах этого не произошло. Местные общества деградируют и увядают. Новый цикл раз вития начинается на Балканах и в Центральной Европе с конца III тыс. до н. э., когда ярко представлены военный фактор и военно-аристократический путь политогенеза, кстати, отсутствовавший в обществах балканского типа. Наряду с временны ми ритмами исторического развития налицо и пространственные ритмы, когда центры активного прогресса в силу ряда обстоятельств перемещаются в пространственных локусах. На пример, А. Тойнби напрасно характеризовал степной путь развития как неперспективный, поскольку в зоне степей не сформировался на местной основе капитализм. Степная зона с достижением структуры кочевых империй, вершиной которой была суперимперия Чингизхана, исчерпала заложенные в местном обществе возможности, подобно тому как это произошло с Месопотамией, сохранявшей пальму первенства исторического прогресса почти три тысячелетия.
Важнейшим рубежом в истории общества было формирование цивилизации. В обыденном словоупотреблении цивилизованным обычно считается общество высокой степени развития. Базовым для определения можно считать исходную характеристику древнейших или первых цивилизаций. Они могут быть охарактеризованы как социо-культурный комплекс с такими важнейшими составляющими как городские поселения, развитые ремесла, монументальная архитектура и письменность. Сложный характер подобного общества требует наличия руководящих структур, достигших высокого уровня политогенеза, обычно именуемых государством.
Города определяются как крупные населенные центры со специфическими функциями, набор которых мог быть раз личным, но, как правило, достаточно полным. Базовой и по существу всеобщей была функция центра сельскохозяйственной округи. Достаточно выразительны также функции центра ремесленных производств, торгового центра, функция идеологического лидерства и военного центра, представленного сложной фортификацией и набором оружия в среде обитателей. По существу формирование первых городов и означало формирование цивилизации. Поэтому самым общим определением цивилизации является ее характеристика как культуры грамотных горожан.
Формирование сложных структур, в том числе и цивилизаций, было не одномоментным, а длительным и сложным процессом. На заключительных этапах архаических обществ часто формируются достаточно сложные структуры, обеспечивающие выдающиеся достижения в культуре и обществе ной жизни, но еще не являющиеся собственно цивилизациями с соответствующим сложным социо-политическим статусом. Эти организмы обычно именуются ранними комплексными обществами. Их характерной особенностью является формирование фактора лидерства или центральной власти, которая обеспечивала организацию масштабного труда в различных сферах систем жизнеобеспечения от бытовой до идеологической. Яркими примерами результатов такой деятельности являются монументальные комплексы Стоунхэнджа, огромные суперцентры трипольской общности или величественные погребальные сооружения с богатыми гробницами, представленные майкопской культурой Северного Кавказа. Новая система организации общества функционировала определенное время, затем факторы и предпосылки ее появления девальви ровались, а общество возвращалось по закономерностям ритмов развития в более архаическое состояние.
Это было обусловлено внутренней слабостью структуры ранних комплексных обществ, не обеспечивающих продвижение на следующий уровень развития, которым должна была стать урбанистическая цивилизация. К числу слабостей социальной структуры следует отнести отсутствие четко выраженной системы социальных структур, закрепленных соответствующим материальным положением – того, что можно именовать классовой структурой. В равной мере, судя по всему, отсутствовали и бюрократическая система руководства, когда служилая знать обеспечивала преемственность и стабильность, как мы это знаем на примере древних государств, сохранявших организационную преемственность в пору сложных политических перепадов. Ранние комплексные общества формировались на управленческом уровне, монументальные сооружения переставали возводиться, и все возвращалось «на круги своя». Это был своего рода путь проб и ошибок в ходе движения общества к первым цивилизациям и государствам. На уровне культурологической характеристики сами цивилизации также были весьма различными. Первый их тип можно характеризовать как эпохальный, объединяющий макропризнаки и макропроявления. Этот эпохальный тип первых цивилизаций, представленный Египтом, Китаем, Мезоамериканскими цивилизациями, характеризует диахронный характер развития. Древние цивилизации Мезоамерики, структурно аналогичные первым цивилизациям Древнего Востока, по абсолютной хронологии синхронны поре развитого средневековья европейского материка.
В этой связи встает важный вопрос о периодизации истории и выделения больших эпох исторического развития.
При всем разнообразии и многообразии формопроявлений исторического развития, для раннего времени наиболее реально говорить о трех эпохах развития – архаической, древней и средневековой. Они достаточно отчетливо отделяются одна от другой по многим показателям – культуре, организации общества, особенностям интеллектуального развития. Территориально это проявляется в наиболее развитых зонах Евразии и присредиземноморской Африки. Это общепризнаваемое и, во всяком случае, общеупотребляемое деление в терминологии формационного подхода именовалось тремя эпохами – время первобытнообщинного строя, рабовладельческой и феодальной формаций. Едва ли не наибольшие сложности здесь вызывал термин «рабовладельческий», в чье прокрустово ложе не укладывалось многообразие и динамизм реальных социальных структур, попадавших в это формационное единство. Наиболее реалистичным представляется терминологический подход И.М. Дьяконова, под чьей редакцией вышел трехтомник «История древнего мира», выдержавший несколько изданий[7]. Здесь речь идет об эпохе, обозначенной как древность с тройным членением: ранняя древность, время расцвета древних обществ и время упадка древних обществ. Этот подход на данном этапе представляется наиболее целесообразным. Первые цивилизации, о которых речь шла выше, полностью ложатся в период ранней древности, образуя его начальную исходную фазу.
Здесь естественным образом встает первый же вопрос о наследии, которое оставила советская эпоха: о методологии исторической науки в условиях идеологического прессинга и адаптации. В обстановке политизации, сопровождав шейся мощным организационным прессингом, сформировался целый ряд методологических стереотипов, восходящих, во всяком случае терминологически, к базовым положениям общей концепции К. Маркса и Ф. Энгельса о характере исторического развития и путях его реализации. Все это, как правило, принимало упрощенно-догматическую форму, где примитивизм мог дискредитировать любые, даже самые разумные теоретические положения. Одним из результатов этого процесса явился своего рода формационный эволюционизм. Социально-экономические формации, сами понимаемые предельно примитивным образом, закреплялись в жесткий перечень, состоящий из пяти формаций – первобытной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической и социалистической, переходящей в утопический коммунизм.
Терминологически эта система не была вполне адекватной, особенно, по отношению к т. н. рабовладельческой формации, поскольку, как показали конкретные исследования, сама структура групп населения, подвергавшихся эксплуатации, была весьма сложной и разнообразной. Вместе с тем деление исторического процесса на последовательные периоды вполне отвечало имеющимся реалиям. Негативным было лишь стремление придать этой периодизации жесткий характер обязательной эволюции. Исследователям предписывалась строгая последовательность, которую должны были проходить все общества без исключения. Так, предпринимались усилия по обнаружению рабовладельческой формации у скифов[4]. В.Я. Владимиров, подготовив прекрасную работу о монгольском обществе, вынужден был увенчать ее трафаретной формулировкой о монгольском кочевом феодализме[5]. По мере развития науки, новых открытий, методологических разработок мыслящие ученые все более отдавали себе отчет в том, насколько малоперспективным становился подход формационного эволюционизма с его ограниченной понятийной сеткой. Предпринимались по пытки (вполне в духе времени) выискать в работах, а то и в отдельных заметках и частных письмах ученых, причисляемых к «классикам марксизма-ленинизма», какие-то возможности согласования новых аспектов и теоретических подходов, становившихся все более узкими. Таково было, в частности, стремление выделять особую формацию – т. н. азиатский способ производства как попытку согласовать концепцию единообразия и жизненного разнообразия. Практически камуфляж формационного эволюционизма становился все более прозрачным под прессингом излагаемых и обобщаемых реальных фактов и исторических процессов. В этом от ношении по своему удачной была книга о теориях исторического процесса, увидевшая свет в 1983 году в условиях начинающегося крушения политизированного догматизма[6].
Примитивизм догматического формационного подхода к историческому процессу восходит к упрощенному пониманию дарвиновского эволюционизма как некоего абсолютного императива. В новой дарвиновской биологии разрабатывалось учение о пунктуализме как о движении, отражающем посте пенный характер развития с остановками, замедлениями и возвратными движениями. В этом отношении антитезой формационному эволюционизму является концепция ритмов культурогенеза. Конкретная история изобилует реальными примерами замедления исторического процесса, стагнациями эволюций с обратным знаком, отодвигающим то или иное общество на целую историческую эпоху. Классический пример тому – крито-микенское общество, ярко демонстрирующее высокий социально-экономический статус общества, уже полностью владеющего таким важнейшим показателем сложившейся цивилизации как письменность. С его крушением история как бы делает шаг назад, письменность забыта и изобретается заново. Гомеровская Греция осуществляет новый виток социально-политического прогресса со сложением ран них форм царской власти. Тот же самый пульсирующий ритм мы видим и в Индии, где после упадка цивилизации Хараппы наступает внешне архаический бесписьменный период. Новый цикл движения к государству и цивилизации начнется почти тысячелетие спустя, когда развивается ведийское общество, причем в ином пространственном локусе – в долине Ганга. На уровне макроизменений исторический процесс в целом движется в основном по восходящей линии. На уровне микро изменений имеют место различные перепады, вплоть до стагнации и деградации.
Причины этих явлений могут быть различными. Таковы и природные факторы экологических стрессов, и военно-политические составляющие. В ряде случаев конкретная общественная система, вероятно, исчерпала заложенные в ней возможности и не смогла найти пути к продуктивной перестройке. Могло иметь место и такое явление, когда народ без популяционного обновления не преодолевал цикла гомеостазиса.
Достаточно яркий пример подобных циклических стагнации дает история Балканских обществ VI – IV тыс. до н. э. Раннеземледельческая экономика позволила освоить обширные пространства и достичь первоклассных результатов в культуре, особенно в художественных производствах. Край ней восточной составляющей в этой историко-культурной области является трипольская культурная общность. Вместе с тем, во всех обществах этого цикла слабо представлены урбанистические начала, давшие возможность Месопотамии совершить скачкообразный переход от раннеземледельческого общества к первой цивилизации с развитыми ремеслами и монументальной архитектурой. На Балканах этого не произошло. Местные общества деградируют и увядают. Новый цикл раз вития начинается на Балканах и в Центральной Европе с конца III тыс. до н. э., когда ярко представлены военный фактор и военно-аристократический путь политогенеза, кстати, отсутствовавший в обществах балканского типа. Наряду с временны ми ритмами исторического развития налицо и пространственные ритмы, когда центры активного прогресса в силу ряда обстоятельств перемещаются в пространственных локусах. На пример, А. Тойнби напрасно характеризовал степной путь развития как неперспективный, поскольку в зоне степей не сформировался на местной основе капитализм. Степная зона с достижением структуры кочевых империй, вершиной которой была суперимперия Чингизхана, исчерпала заложенные в местном обществе возможности, подобно тому как это произошло с Месопотамией, сохранявшей пальму первенства исторического прогресса почти три тысячелетия.
Важнейшим рубежом в истории общества было формирование цивилизации. В обыденном словоупотреблении цивилизованным обычно считается общество высокой степени развития. Базовым для определения можно считать исходную характеристику древнейших или первых цивилизаций. Они могут быть охарактеризованы как социо-культурный комплекс с такими важнейшими составляющими как городские поселения, развитые ремесла, монументальная архитектура и письменность. Сложный характер подобного общества требует наличия руководящих структур, достигших высокого уровня политогенеза, обычно именуемых государством.
Города определяются как крупные населенные центры со специфическими функциями, набор которых мог быть раз личным, но, как правило, достаточно полным. Базовой и по существу всеобщей была функция центра сельскохозяйственной округи. Достаточно выразительны также функции центра ремесленных производств, торгового центра, функция идеологического лидерства и военного центра, представленного сложной фортификацией и набором оружия в среде обитателей. По существу формирование первых городов и означало формирование цивилизации. Поэтому самым общим определением цивилизации является ее характеристика как культуры грамотных горожан.
Формирование сложных структур, в том числе и цивилизаций, было не одномоментным, а длительным и сложным процессом. На заключительных этапах архаических обществ часто формируются достаточно сложные структуры, обеспечивающие выдающиеся достижения в культуре и обществе ной жизни, но еще не являющиеся собственно цивилизациями с соответствующим сложным социо-политическим статусом. Эти организмы обычно именуются ранними комплексными обществами. Их характерной особенностью является формирование фактора лидерства или центральной власти, которая обеспечивала организацию масштабного труда в различных сферах систем жизнеобеспечения от бытовой до идеологической. Яркими примерами результатов такой деятельности являются монументальные комплексы Стоунхэнджа, огромные суперцентры трипольской общности или величественные погребальные сооружения с богатыми гробницами, представленные майкопской культурой Северного Кавказа. Новая система организации общества функционировала определенное время, затем факторы и предпосылки ее появления девальви ровались, а общество возвращалось по закономерностям ритмов развития в более архаическое состояние.
Это было обусловлено внутренней слабостью структуры ранних комплексных обществ, не обеспечивающих продвижение на следующий уровень развития, которым должна была стать урбанистическая цивилизация. К числу слабостей социальной структуры следует отнести отсутствие четко выраженной системы социальных структур, закрепленных соответствующим материальным положением – того, что можно именовать классовой структурой. В равной мере, судя по всему, отсутствовали и бюрократическая система руководства, когда служилая знать обеспечивала преемственность и стабильность, как мы это знаем на примере древних государств, сохранявших организационную преемственность в пору сложных политических перепадов. Ранние комплексные общества формировались на управленческом уровне, монументальные сооружения переставали возводиться, и все возвращалось «на круги своя». Это был своего рода путь проб и ошибок в ходе движения общества к первым цивилизациям и государствам. На уровне культурологической характеристики сами цивилизации также были весьма различными. Первый их тип можно характеризовать как эпохальный, объединяющий макропризнаки и макропроявления. Этот эпохальный тип первых цивилизаций, представленный Египтом, Китаем, Мезоамериканскими цивилизациями, характеризует диахронный характер развития. Древние цивилизации Мезоамерики, структурно аналогичные первым цивилизациям Древнего Востока, по абсолютной хронологии синхронны поре развитого средневековья европейского материка.
В этой связи встает важный вопрос о периодизации истории и выделения больших эпох исторического развития.
При всем разнообразии и многообразии формопроявлений исторического развития, для раннего времени наиболее реально говорить о трех эпохах развития – архаической, древней и средневековой. Они достаточно отчетливо отделяются одна от другой по многим показателям – культуре, организации общества, особенностям интеллектуального развития. Территориально это проявляется в наиболее развитых зонах Евразии и присредиземноморской Африки. Это общепризнаваемое и, во всяком случае, общеупотребляемое деление в терминологии формационного подхода именовалось тремя эпохами – время первобытнообщинного строя, рабовладельческой и феодальной формаций. Едва ли не наибольшие сложности здесь вызывал термин «рабовладельческий», в чье прокрустово ложе не укладывалось многообразие и динамизм реальных социальных структур, попадавших в это формационное единство. Наиболее реалистичным представляется терминологический подход И.М. Дьяконова, под чьей редакцией вышел трехтомник «История древнего мира», выдержавший несколько изданий[7]. Здесь речь идет об эпохе, обозначенной как древность с тройным членением: ранняя древность, время расцвета древних обществ и время упадка древних обществ. Этот подход на данном этапе представляется наиболее целесообразным. Первые цивилизации, о которых речь шла выше, полностью ложатся в период ранней древности, образуя его начальную исходную фазу.