Айзек Азимов

Коварная Каллисто



   — Проклятый Юпитер! — зло пробурчал Эмброуэ Уайтфилд, и я, соглашаясь, кивнул.
   — Я пятнадцать лет на трассах вокруг Юпитера, — ответил я, — и слышал эти два слова, наверно, миллион раз. Должно быть, во всей солнечной системе не существует лучшего способа отвести душу.
   Мы только что сменились с вахты в приборном отсеке космического разведывательного судна «Церера» и устало поплелись к себе.
   — Проклятый Юпитер, проклятый Юпитер! — хмуро твердил Уайтфилд. — Он слишком огромен. Торчит здесь, у нас за спиной, и тянет, и тянет, и тянет! Всю дорогу надо идти на атомном двигателе, постоянно, ежечасно сверять курс. Ни тебе передышки, ни инерционного полета, ни минуты расслабленности! Только одна чертова работа!
   Тыльной стороной кисти он отер выступивший на лбу пот. Он был молодым парнем, не старше тридцати лет, и в глазах его можно было прочитать волнение, даже некоторый страх.
   И дело здесь было, несмотря на все проклятия, не в Юпитере. Меньше всего нас беспокоил Юпитер. Дело было в Каллисто! Именно эта маленькая светло-голубая на наших экранах луна, спутник гиганта Юпитера, вызывала испарину на лбу Уайтфилда и уже четыре ночи мешала мне спокойно спать. Каллисто! Пункт нашего назначения!
   Даже старый Мак Стиден, седоусый ветеран, в молодости ходивший с самим великим Пиви Уилсоном, с отсутствующим видом нес вахту. Четверо суток прочь, и впереди еще десять, и в душу когтями впивается паника…
   Все мы восемь человек — экипаж «Цереры» — были достаточно храбрыми при обычном ходе вещей. Мы не отступали перед опасностями полудюжины чужих миров. Но нужно нечто большее, чем просто храбрость, для встречи с неизвестным, с Каллисто, с этой «загадочной ловушкой» солнечной системы.
   По сути дела, о Каллисто был известен только один зловещий, точный факт. За двадцать пять лет семь кораблей, каждый совершеннее предыдущего, долетели туда и пропали. Воскресные приложения газет населяли спутник всевозможными существами, от супердинозэвров до невидимых созданий из четвертого измерения, но тайны это не проясняло.
   Наша экспедиция была восьмой. У нас был самый лучший корабль, впервые изготовленный не из стали, а из вдвое более прочного сплава бериллия и вольфрама. У нас были сверхмощное оружие и наисовременнейшие атомные двигатели.
   Но… но все же мы были только восьмыми, и каждый это понимал.
   Уайтфилд молча повалился на койку, подперев подбородок руками. Костяшки пальцев у него были белыми. Мне показалось, он на грани кризиса. В таких случаях требуется тонкий дипломатический подход.
   — Как ты, собственно, оказался в этой экспедиции, Уайти? — спросил я. Ты, пожалуй, еще зеленоват для такого дела.
   — Ну знаешь, как бывает. Тоска вдруг напала… Я после колледжа занимался зоологией — межпланетные полеты необычайно расширили это поле деятельности. На Ганимеде у меня было хорошее, прочное положение. Но надоело мне там, скука зеленая. Во флот я записался, поддавшись порыву, а затем, поддавшись второму, завербовался в эту экспедицию. — Он с сожалением вздохнул. — Теперь я немного раскаиваюсь…
   — Нельзя тек, парень. Поверь мне, я человек опытный. Если ты запаникуешь, тебе конец. Да и осталось-то каких-нибудь два месяца работы, а потом мы снова вернемся на Ганимед.
   — Я не боюсь, если ты это имеешь в виду, — обиделся он. — Я… я… Он долго молча хмурился. — В общем, я просто измучился, пытаясь представить, что нас там ждет. От этих воображаемых картин у меня совсем сдали нервы.
   — Конечно, конечно, — заверил я. — Я ни в чем тебя не виню. Наверно, мы все через это прошли. Только постарайся взять себя в руки. Помню, однажды в полете с Марса на Титан у нас…
   Я не хуже любого другого умею сочинять небылицы, а эта басня мне особенно нравилась, но Уайтфилд взглядом заставил меня умолкнуть.
   Да, мы устали, нервы у нас сдавали; и в тот же день, когда мы с Уайтфилдом работали в кладовой, поднимая ящики со съестными припасами на кухню, Уайти вдруг, запинаясь, сказал:
   — Я мог бы поклясться, что в том дальнем углу не одни ящики, что там есть еще что-то.
   — Вот что сделали с тобой твои нервы. В углу, конечно, духи, или каллистяне, решили первыми напасть на нас.
   — Говорю тебе, я видел! Там есть что-то живое.
   Он придвинулся ближе. Нервы его так накалились, что на миг он заразил даже меня; мне вдруг тоже стало жутко в этом полумраке.
   — Ты спятил, — громко сказал я, успокаивая себя звуком собственного голоса. — Пойдем пошуруем там.
   Мы стали расшвыривать легкие алюминиевые контейнеры. Краешком глаза я видел, как Уайтфилд пытается сдвинуть ближайший к стене ящик.
   — Этот не пустой. — Бормоча себе под нос, он приподнял крышку и на полсекунды застыл, Потом отступил и, наткнувшись на что-то, сел, по-прежнему не сводя глаз с ящика.
   Не понимая, что его так поразило, я тоже взглянул туда — и обомлел, не сдержав крика.
   Из ящика высунулась рыжая голова, а за ней грязное мальчишеское лицо.
   — Привет, — сказал мальчик лет тринадцати, вылезая наружу. Мы все еще оторопело молчали, и он продолжал: — Я рад, что вы меня нашли. У меня уже все мышцы свело от этой позы.
   Уайтфилд громко, судорожно сглотнул:
   — Боже милостивый! Мальчишка! «Заяц»! А мы летим на Каллисто!
   — И не можем повернуть назад, — сдавленно проговорил я. Разворачиваться между Юпитером и спутником — самоубийство.
   — Послушай, — с неожиданной воинственностью напустился Уайтфилд на мальчика, — ты, голова, два уха, кто ты вообще такой и что ты здесь делаешь?
   Парнишка съежился — видать, немного испугался.
   — Я Стэнли Филдс. Из Нью-Чикаго, с Ганимеда. Я… я убежал в космос, как в книжках. — И, блестя глазами, спросил: — Как, по-вашему, мистер, будет у нас стычка с пиратами?
   Без сомнения, голова его была заморочена «космической бульварщиной». Я тоже в его возрасте зачитывался ею.
   — А что скажут твои родители? — нахмурился Уайтфилд.
   — У меня только дядя. Не думаю, чтобы его это особенно беспокоило. — Он уже справился со своим страхом и улыбался нам.
   — Ну что с ним делать? — Уайтфилд растерянно обернулся ко мне.
   Я пожал плечами.
   — Отвести к капитану. Пусть капитан и ломает голову.
   — А как он это воспримет?
   — Нам-то что! Мы тут ни при чем. Да и ничего ведь с таким делом не попишешь.
   Вдвоем мы поволокли парнишку к капитану.
   Капитан Бэртлетт знает свое дело, и самообладание у него удивительное. Крайне редко дает он волю чувствам. Но уж в этих случаях он напоминает разбушевавшийся на Меркурии вулкан, а если это явление вам незнакомо, значит, вы вообще еще не жили на свете.
   Сейчас чаша терпения капитана переполнилась. Рейсы к спутникам всегда утомительны. Предстоящая высадка на Каллисто являлась для капитана более серьезным испытанием, чем для любого из нас. А тут еще этот «космический заяц»?.
   Снести такое было немыслимо! С полчаса капитан очередями выстреливал отборнейшие проклятия. Он начал с солнца, а затем перебрал весь список планет, спутников, астероидов, комет, не пропустив даже метеоров. Только дойдя до неподвижных звезд, он наконец выдохся.
   Но капитан Бэртлетт не дурак. Кончив браниться, он понял, что, если положения нельзя исправить, к нему надо приспособиться.
   — Возьмите его кто-нибудь и умойте, — устало проворчал он. — И уберите на время с моих глаз. — Затем, уже смягчаясь, притянул меня к себе. — Не пугай его рассказами о том, что нас ожидает. Эх, не повезло ему, бедняжке.
   После нашего ухода этот добрый старый плут срочно связался с Ганимедом, чтобы успокоить дядю мальчишки.
   Конечно, мы в это время не подозревали, что малыш окажется для нас поистине божьим даром. Он отвлек наши мысли от Каллисто. Он дал им другое направление. Благодаря ему напряжение последних дней, почти достигшее уже предела, улеглось.
   Было что-то освежающее в природной живости этого мальчишки, в его очаровательной непосредственности. Он бродил по кораблю, приставая ко всем с глупейшими вопросами. Он ежеминутно ждал боя с пиратами. А главное — он упорно видел в каждом из нас героя «космических комиксов».
   Это последнее льстило, понятно, нашему самолюбию, и мы соперничали друг с другом по части всяких басен. А старый Мак Стиден, являвшийся в глазах Стэнли полубогом, превзошел самого себя и побил все рекорды в области вранья.
   Особенно мне запомнился словесный поединок, случившийся на исходе седьмого дня. Мы достигли как раз середины пути и готовились начать торможение. За исключением Хэрригана и Тули, несших вахту у двигателей, все мы собрались в приборном отсеке. Уайтфилд, вполглаза посматривая на пульт, как обычно, завел речь о зоологии:
   — Есть такой род слизняка, который водится только в Европе и называется «каролус европис», но больше известен как «магнитный червь». Длина его около шести дюймов, цвет аспидно-серый, и ничего более противного, чем это создание, нельзя себе и представить. Мы, однако, занимались его изучением целых шесть месяцев, и я никогда не видел, чтобы старик Морников приходил из-за чего-нибудь в такое возбуждение, как из-за этого червя. Видите ли, он убивает своеобразным магнитным полем. Вы помещаете в одном углу комнаты его, а в другом, скажем, гусеницу. И уже через пять минут она сворачивается клубком и погибает. И вот что любопытно. Лягушка для этого червя слишком велика, но, если вы обернете ее железной проволокой, магнитный червь убьет и ее. Вот почему мы узнали о наличии у него магнитного поля: в присутствии железа сила его больше, чем вчетверо, возрастает.
   Рассказ произвел впечатление.
   Джо Брок пробасил:
   — Если то, что ты говоришь, правда, я чертовски рад, что эти штуки такие маленькие.
   Мак Стиден потянулся и с подчеркнутым безразличием подергал свои седые усы.
   — По-твоему, этот червь необыкновенный. Но он не идет ни в какое сравнение с тем, что я однажды видел… — Он в раздумье покачал головой, и мы поняли, что нас ожидает тягучая и жуткая история. Кто-то глухо заворчал, но Стэнли так и расцвел, почувствовав, что ветеран готов разговориться.
   Заметив его сияющие глаза, Стиден обратился непосредственно к нему:
   — Я был тогда с Пиви Уилсоном… Ты ведь слышал о Пиви Уилсоне?
   — О да! — Глаза Стэнли засветились благоговейным восторгом перед памятью героя. — Я читал книги о нем. Он был величайшим астронавтом!
   — Да, можешь поклясться всем радием Титана, малыш! Ростом он был не выше тебя и весил не больше ста фунтов, но он стоил впятеро против своего веса. Мы с ним были неразлучны. Без меня он никогда не отправлялся в полет. На самые опасные задания он всегда брал с собой меня. И я от него не отходил. — Он сокрушенно вздохнул. — Только сломанная нога помешала мне быть с ним в его последнем полете… — Спохватившись, он замолчал.
   На нас повеяло холодным дыханием смерти. Лицо Уайтфилда посерело, капитан странно скривил рот, а у меня душа сразу ушла в пятки.
   Никто не проронил ни слова, но каждый из нас думал об одном: последний полет Уилсона был к Каллисто. Он был вторым — и не вернулся. Мы были восьмыми.
   Стэнли удивленно переводил взгляд с одного на другого, но все мы старательно избегали его глаз.
   Капитан Бэртлетт первый взял себя в руки.
   — Слушайте, Стиден, у вас ведь сохранился старый скафандр Пиви Уилсона? — Голос его звучал спокойно и ровно, но я чувствовал, что дается ему это нелегко.
   Стиден поднял на него просветлевший взгляд. Его мокрые усы — он всегда жевал их, когда нервничал, — обвисли.
   — Ясно, капитан. Он сам отдал его мне. Это было в двадцать третьем, когда только еще начали вводить стальные скафандры. Старый, из синтетического каучука, не был больше нужен ему, и он оставил его мне. С тех пор это мой талисман.
   — Так я подумал, что этот скафандр можно бы подогнать для мальчика. Никакой другой ему ведь не подойдет, а без скафандра как же…
   Выцветшие глаза ветерана холодно сверкнули.
   — Нет, сэр. Никто не прикоснется к этому скафандру, капитан. Я получил его от самого Пиви, из его собственных рук! Это… это для меня святыня.
   Мы все сразу приняли сторону капитана, но Стиден нипочем не сдавался, лишь твердя и твердя одно:
   — Этот старый скафандр останется на своем месте. — И всякий раз для большей убедительности взмахивал кулаком.
   Мы готовы уже были отступить, когда Стэнли, до того скромно молчавший, поднял руку.
   — Пожалуйста, мистер Стиден. — Голос его подозрительно дрогнул. Пожалуйста, разрешите мне взять его. Я буду бережно с ним обращаться. Уверен, будь Пив и Уилсон жив, он бы мне разрешил. — Его голубые глаза увлажнились, нижняя губа задрожала. Мальчишка был настоящим артистом.
   Стиден смутился и снова закусил ус.
   — Ну… черт с вами, раз вы все против меня. Мальчик получит скафандр, но не ждите, что я стану возиться с починкой! Можете сами не спать, а я умываю руки.
   Так капитан Бэртлетт одним выстрелом убил двух зайцев; в критический момент отвлек нас от мыслей о Каллисто и нашел мам занятие на оставшуюся часть пути: на ремонт этой древней реликвии потребовалась почти целая неделя.
   Мы взялись за дело с полной ответственностью. И эта кропотливая работа захватила нас целиком. Мы заделывали каждую трещину и каждый излом на старом венерианском скафандре. Мы стягивали прорехи алюминиевой проволокой. Мы подновили крошечный обогреватель и вмонтировали новый вольфрамовый кислородный баллон.
   Даже капитан не счел для себя зазорным принять в ремонте участие, и Стиден уже на другой день, несмотря на свой зарок, присоединился к нам.
   Мы кончили работу накануне прибытия на Каллисто, и Стэнли, сияя от гордости, примерил скафандр, а Стиден с улыбкой наблюдал за ним и крутил ус.
   Бледно-голубой шар все увеличивался на наших экранах и закрыл собой уже почти все небо. Последний день был тревожным. Мы механически несли службу, старательно избегая смотреть на холодный, неприветливый спутник.
   На снижение корабль шел по длинной, все сжимавшейся спирали. Этим маневром капитан надеялся получить первое представление о природе Каллисто, но раздобытая информация была почти целиком негативной. Большой процент двуокиси углерода в атмосфере способствовал обильной и разнообразной растительности. Но всего три процента кислорода исключали, казалось, возможность развития живых организмов, если не считать самых примитивных форм жизни, вроде каких-нибудь вялых, малоподвижных существ.
   Пять раз мы облетели Каллисто, пока не заметили большое озеро, напоминавшее формой лошадиную голову. О таком озере сообщалось в последнем донесении второй экспедиции — экспедиции Пиви Уилсона, и потому именно здесь решено было посадить корабль.
   Еще в полумиле над поверхностью мы увидели металлическое поблескивание яйцевидного «Фобоса» и, совершив наконец мягкую посадку, оказались в каких-нибудь пятистах ярдах от него.
   — Странно, — пробормотал капитан, когда все мы собрались в приборном отсеке. — Он вообще кажется целехоньким.
   Верно! «Фобос» выглядел целым и невредимым. В желтом свете Юпитера ярко блестел старомодный стальной корпус.
   Капитан, оторвавшись от своих раздумий, спросил сидевшего у радио Чарни:
   — Ганимед ответил?
   — Да, сэр. Они желают нам удачи! — Это было сказано обычным тоном, но у меня по спине пополз холодок.
   На лице капитана не дрогнул ни один мускул.
   — С «Фобосом» не пытались связаться?
   — Он не отвечает, сэр.
   — Троим из нас придется пойти поискать ответ на самом «Фобосе».
   — Будем тянуть спички, — хладнокровно предложил Брок.
   Капитан серьезно кивнул и, зажав в кулаке восемь спичек, в том числе три сломанные, молча протянул к нам руку.
   Чарни первый шагнул вперед и вытащил спичку. Она оказалась сломанной, и он спокойно направился к стеллажу со скафандрами. За ним тянули жребий Тули, Хэрриган и Уайтфилд. Потом я, и я вытянул вторую сломанную спичку. Усмехнувшись, я двинулся следом за Чарни, а еще через тридцать секунд к нам присоединился старый Стиден.
   Проверив свои карманные лучеметы, мы вышли. Мы не знали, что нас ожидает, и не были уверены, что наши первые шаги по Каллисто не окажутся последними, но без малейших колебаний отправились в путь. Космические комиксы представляют храбрость ничего не стоящим пустяком, но в действительной жизни она много дороже. И потому я не без гордости вспоминаю, каким твердым шагом двинулась наша тройка прочь от «Цереры».
   Мы подошли к «Фобосу», и огромный корабль накрыл нас своей тенью. Он лежал на темно-зеленой жесткой траве, безмолвный, как сама гибель. Один из семи прилетевших сюда и здесь погибших кораблей. А наш был восьмым.
   Чарни нарушил гнетущее молчание:
   — Что это за белые пятна на корпусе? — Металлическим пальцем он провел по стальной обшивке, с удивлением разглядывая вязкую белую кашицу. Затем с невольной дрожью отдернул палец и яростно стал вытирать его травой. — Что это, как по-твоему?
   Весь корабль, насколько он был виден нам, был покрыт тонким слоем этой белой противной массы. Она была похожа на пену или на…
   Я сказал:
   — Это похоже на слизь. Как если бы гигантский слизняк вылез из озера и обслюнявил корабль.
   Я, конечно, сказал это не всерьез, но мои товарищи быстро обернулись к озеру. На его зеркально гладкой поверхности неподвижно лежал Юпитер. Чарни сжал свой лучемет.
   — Эй! — резко отдался в моем шлемофоне голос Стидена. — Кончайте болтать. Нам надо проникнуть в корабль. Должно же где-нибудь здесь быть отверстие! Ты, Чарни, пойдешь направо, а ты, Дженкинс, налево. Я попытаюсь забраться наверх.
   Он внимательно осмотрел обтекаемый корпус корабля, отступил немного и прыгнул. Конечно, на Каллисто он весил не больше двадцати фунтов вместе со всем снаряжением, так что подпрыгнуть ему удалось на тридцать-сорок футов вверх. Мягко шлепнувшись о корабль, он тут же заскользил вниз, но удержался.
   Мы с Чарни расстались.
   — Все в порядке? — слабо прозвучал в наушниках голос капитана.
   — Все о'кэй, — хрипло откликнулся я, — пока… — И с этими словами я обогнул лишенный признаков жизни «Фобос» и оказался по другую его сторону, потеряв из виду «Цереру».
   Дальнейший обход я совершал в полной тишине. «Оболочка» корабля выглядела неповрежденной. Никаких отверстий, кроме темных, словно ослепших иллюминаторов, из которых даже самые нижние были высоко над моей головой, я не обнаружил. Раз или два наверху мелькнул Стиден, но, может быть, мне это просто показалось.
   Наконец я достиг носа корабля, ярко освещенного Юпитером. Иллюминаторы здесь были расположены ниже, и я смог заглянуть внутрь, где из-за причудливой игры теней и света, казалось, бродили призраки.
   Но настоящее потрясение я пережил у последнего окна. На полу в желтом прямоугольнике света лежал скелет астронавта. Одежда висела на нем как на вешалке, рубашка сморщилась, словно он, падая, придавил ее своей тяжестью. Это жуткое впечатление усиливала фуражка, которая сползла на череп на один бок и теперь казалась надетой набекрень.
   От резанувшего уши крика сердце мое упало. Это Стиден не сдержал громкого проклятия. В ту же минуту я увидел его неуклюжую из-за стального скафандра фигуру, торопливо соскользнувшую с корабля.
   Мы с Чарни одновременно понеслись к нему огромными, летящими скачками, но он, помахав нам рукой, мчался уже к озеру. Мы увидели, как, добежав до самой кромки берега, он склонился там над чем-то полузарытым в грунт. В два прыжка мы были рядом со Стиденом. «Что-то» оказалось человеком в скафандре. Человек лежал ничком и был покрыт той же тошнотворной слизью, что и «Фобос».
   — Я заметил его с корабля, — сказал Стиден, переворачивая лежавшего.
   — Боже мой! — в голосе Чарни послышалось что-то похожее на рыдание. Они все умерли здесь!
   Я рассказал об одетом скелете, замеченном мною в иллюминаторе.
   — Ну и загадка, черт подери! — прорычал Стиден. — И ответ на нее, _несомненно_, содержится в самом «Фобосе». — Воцарилась короткая тишина. Вот что я вам скажу. Один из нас должен отправиться к капитану, чтобы тот спустил дезинтегратор. На Каллисто орудовать им будет довольно легко, и мы сможем, используя его на малых оборотах, проделать в корабле нужных размеров дыру, не разрушая всего корпуса. Пойдешь ты, Дженкинс, а мы с Чарни посмотрим, нет ли здесь и других бедняг.
   Я без возражений отправился к «Церере». Позади осталось уже три четверти пути, когда громкий крик, металлическим звоном отдавшийся в моих ушах, заставил меня в тревоге оглянуться и окаменеть.
   Озеро забурлило, вспенилось, и оттуда стали появляться гигантские грязно-серые пиявки. Они одна за другой выбирались на берег, извиваясь и стряхивая с себя ил и воду. Длиной они были примерно фута четыре и шириной около фута. Их способ передвижения — чрезвычайно медленное ползание, — без сомнения, был следствием атмосферных условий Каллисто: недостаток кислорода требовал экономить силы. Кроме красноватого волокнистого нароста в головной части туловища, они были абсолютно лишены волосяного покрова.
   Они все ползли и ползли. Казалось, им не будет конца. Весь берег покрылся уже сплошной серой отвратительной плотью.
   Чарни и Стиден бежали по направлению к «Церере», но, не одолев еще и половины расстояния, начали спотыкаться, как будто наткнулись на какое-то препятствие, и затем почти одновременно упали на колени.
   Я услышал слабый голос Чарни:
   — На помощь! Голова раскалывается! Я не могу шевельнуться! Я… — Затем оба стихли.
   Я автоматически повернул назад, но резкая боль в висках вынудила меня остановиться, и я растерянно застыл.
   В этот момент с «Цереры» отчаянно заорал Уайтфилд:
   — Назад, Дженкинс! На корабль! Сейчас же назад! Назад!
   Я покорно повернул к «Церере», так как боль становилась нестерпимой, Спотыкаясь и шатаясь как пьяный, я едва доплелся до корабля и не помню уже, как очутился в шлюзовом отсеке. На какое-то время я, должно быть, лишился чувств.
   Следующее мое воспоминание относится к моменту, когда я открыл глаза а приборном отсеке. Кто-то стащил с меня скафандр. Еще плохо соображая, я, однако, заметил, что вокруг меня царит всеобщая тревога и замешательство. Голова моя была как в тумане, и наклонившийся ко мне капитан Бэртлетт двоился у меня в глазах.
   — Знаешь, что такое эти чертовы отродья? — Он указал наружу, туда, где были огромные пиявки.
   Я молча покачал головой.
   — Это родственники того самого магнитного червя, о котором как-то рассказывал Уайтфилд. Помнишь магнитного червя?
   — Помню. Он убивает магнитным полем, сила которого возрастает в присутствии железа.
   — Да, черт его возьми! — не выдержал Уайтфилд. — Клянусь, что так! Если бы не то, что по счастливой случайности наш корабль сделан из бериллия и вольфрама, а не из стали, как «Фобос» и остальные, мы все были бы уже сейчас без сознания, а спустя немного времени мертвы.
   — Так _вот_ оно, коварство Каллисто! — Охваченный внезапным ужасом, я закричал: — А Чарни и Стиден, что с ними?
   — Они там, — мрачно буркнул капитан. — Без чувств… может быть, мертвы. Эти мерзкие гады ползут к ним, и мы ничего не в силах сделать. Без скафандров мы не можем покинуть корабль, а в стальных скафандрах мы все станем жертвами. Наше оружие не позволяет так прицельно вести огонь, чтобы уничтожить только этих ползучих, не задев Чарни и Стидена. У меня мелькнула было мысль подвести «Цереру» поближе, чтобы напасть на червей, но космический корабль не приспособлен для маневров на поверхности такой вот планеты. Мы…
   — Короче, — глухо перебил я, — мы будем сидеть здесь и наблюдать, как они умирают.
   Капитан кивнул, и я с горечью отвернулся. Кто-то легонько потянул меня за рукав, и я, посмотрев в ту сторону, увидел широко раскрытые голубые глаза Стэнли. Я совсем забыл о нем, и сейчас мне было не до-него.
   — В чем дело? — рявкнул я.
   — Мистер Дженкинс. — Глаза его покраснели; наверняка он предпочел бы иметь дело с пиратами, а не с магнитными червями. — Мистер Дженкинс, может быть, я могу помочь мистеру Чарни и мистеру Стидену?..
   Вздохнув, я отвел глаза.
   — Но, мистер Дженкинс, я _правда_ могу. Я слышал, что сказал мистер Уайтфилд, и ведь _мой_ скафандр не из стали, а из искусственного каучука.
   — Малыш прав, — медленно проговорил Уайтфилд, когда Стэнли громко повторил свое предложение. — Совершенно очевидно, что ослабленное поле для нас безвредно. А у него-то скафандр не металлический.
   — Его скафандр — старая развалина! — возразил капитан. — Я никогда всерьез не помышлял, что мальчик сможет им пользоваться.
   По тому, как он вдруг умолк, видно было, что он колеблется.
   — Мы не можем бросить Нила и Мака, не попытавшись спасти их, капитан, твердо сказал Брок.
   И капитан внезапно решился, после чего сразу принялся приводить этот план в исполнение. Он сам достал из стеллажа ветхую реликвию и помог Стэнли облачиться в нее. Покончив с этим, он сказал:
   — Начни со Стидена. Он старше, сопротивляемость к полю у него ниже… Ну, удачи тебе, малыш. Только смотри, если увидишь, что тебе это не по силам, немедленно возвращайся. Немедленно, ты меня слышишь?
   Стэнли на первом же шагу растянулся, но жизнь на Ганимеде научила его приспосабливаться к условиям пониженной гравитации, и он быстро освоил способ передвижения на Каллисто. Мы вздохнули с облегчением, увидев, как решительно устремился он к двум беспомощно распростертым фигурам. Магнитное поле, совершенно очевидно, на него не действовало.
   Взвалив на плечи одного из пострадавших, он тронулся в обратный путь ненамного медленнее, чем шел туда. Он благополучно опустил во входной люк свою ношу, помахал нам через стекло и снова удалился.
   Через несколько минут Стиден, с которого мы сорвали скафандр, лежал на кушетке в приборном отсеке. Капитан приложил ухо к его груди и вдруг счастливо рассмеялся:
   — Живой! Живой наш старикан!
   Столпившись возле Стидена, мы наперебой тянулись к его руке, желая лично убедиться, что пульс есть. Наконец лицо ветерана дрогнуло, а когда послышался его невнятный шепот: «Так я сказал Пиви, я сказал…» — наши последние сомнения исчезли.
   От Стидена нас оторвал пронзительный крик Уайтфилда:
   — С мальчиком что-то неладно!
   Стэнли со своей второй ношей был уже на полпути к кораблю, но теперь он спотыкался, и с каждым шагом сильнее.
   — Это невозможно, — хрипло прошептал Уайтфилд. — Это невозможно. Поле не должно влиять на него!
   — Боже! — Капитан в отчаянии схватился за голову. — В проклятой рухляди нет радио. Он не может сказать, что с ним… Я иду к нему! Поле или не поле, я иду к нему!
   Он рванулся бежать, но Тули схватил его за рукав.
   — Стоп, капитан! Он, пожалуй, сам справится.
   Стэнли опять бежал, но как-то странно, будто не видя, куда бежит. Два или три раза он падал, но ему удавалось подняться. Последний раз он упал почти у самой «Цереры». Видно было, как силится он добраться до входного люка. Мы орали, и молились, и обливались холодным потом, но сделать ничего не могли.
   А потом он скрылся; попал наконец в люк.
   В мгновение ока мы втащили обоих внутрь. Чарни был жив. С первого взгляда убедившись в этом, мы бесцеремонно повернулись к нему спиной. Сейчас для нас существовал только Стэнли. Воспаленный язык и струйка крови, сбегавшая от носа к подбородку, лучше всяких слов объясняли случившееся.
   — У него разгерметизировался скафандр, — сказал Хэрриган.
   — Отойдите-ка все! — приказал капитан. — Мальчику нужен воздух.
   Мы молча ждали. Наконец слабый стон возвестил нам, что мальчик начинает приходить в чувство. Как по команде мы все заулыбались.
   — Какой храбрый мальчик! — сказал капитан. — Последние сто ярдов он протянул только на силе духа, больше ни на чем. — И снова повторил: Какой храбрый мальчик! Он получит Медаль Астронавта, даже если мне придется отдать ему мою собственную.
   Каллисто, голубой, все уменьшавшийся на нашем телевизоре шар, был самым обыкновенным, ничуть не загадочным миром. Стэнли Филдс, почетный капитан «Цереры», приставил большой палец к кончику носа и одновременно показал экрану язык. Не слишком элегантная пантомима, зато символ торжества Человека над враждебными силами Солнечной системы.