Багдерина Светлана. Иван-Царевич и С.Волк

   Если бы Иванушка не уронил бы Монстеру на пол, она бы назначила ему свидание и рассказала, как справиться с первым испытанием.
   Или подарила бы книжку "Триста вопросов про фермерство, которые вы хотели задать, но не решались."
   Ивану не спалось.
   Атмосфера, царившая в среде космонавтов после аудиенции и до самого отхода ко сну, напоминала Иванушке, скорее, о сне вечном, и к простому просмотру цветных широкоформатных грез не располагала.
   Провертевшись часа полтора на жестком ложе, он тихонько встал, натянул сапоги из кожи заменителя и прошептал заклинание невидимости – у него было нехорошее предчувствие, что за их залом могут следить.
   Как часто это бывает, предчувствия его не оправдались. За их квартирами не следили. Они просто были заперты снаружи. Единственной связью с внешним миром было окно, в которое смогла пролезть бы разве только кошка. Или кот.
   В образе усатого-полосатого запрыгнуть на подоконник шириной с лезвие его меча и на высоте двух метров от пола для Ивана было делом одной секунды. Еще мгновение – и он уже снаружи.
   Он уже собирался снова превратиться в человека и произнести заклинание невидимости, как в его ушастую кошачью голову вместе с тяжелым запахом дыма и раскаленного металла пришла одна мысль и осталась там.
   Найти быков, не рыская человеком-невидимкой по городу, а в образе кота – по запаху! Ксенофоб сказал, что быки медные и раскаленные. Значит, запах должен быть как раз такой, какой принесло сейчас откуда-то ветром! Откуда?.. Сейчас посмотрим... Ага, оттуда! Вперед!
   Первая попытка привела его к пожарищу в мастерской медника. Вторая – к кузнице. Третья – еще к одной. Равно как и четвертая, и пятая, и шестая, и седьмая...
   Иван уже собирался начать сомневаться в гениальности своей идеи, как у источника очередного смрада – похоже, где-то уже почти за городом – оказался нос к носу с закрытыми воротами.
   Обитым железом.
   Защищающими проход в каменной – не в глинобитной! – стене.
   У которых, опершись на копье, в угрожающей позе всех охранников мира, работающих в ночную смену и стерегущих что-то, на что не позарится ни один здравомыслящий человек, спал стражник.
   А из-за ограды доносилось пыхтение и вздохи, как будто работали мехами в кузнице десяток кузнецов.
   Снова прыжок – и с верхушки забора в каменном стойле с новыми прожженными воротцами царевич увидел быков.
   Быки были как быки. Полностью соответствовали ожиданиям. Медные, огнедышащие, бешеные.
   Быки увидели Ивана.
   При известной доле фантазии и снисходительности рев, который они издали, можно было сравнить с мычанием. Потому, что теплоходные гудки в то время еще не были изобретены.
   Заклинание невидимости сорвалось с губ Иванушки без тени раздумья.
   Минут через двадцать, когда злонравная скотина успокоилась, царевич осмелился спуститься во двор и осмотреться.
   На противоположном конце двора располагался склад с дровами. "Корм их, наверное," – догадался Иванушка. Рядом – колодец. Ближе к коровнику – или быковнику? – еще один. На деревянном щите, обитом железом – красное ведро, топор, багор и лом. Под щитом – ящик с песком. У стены стойла, недалеко от входа – небольшая поленница.
   "На завтрашнее утро приготовили..." – обреченно подумал Иван. "Покормят спозаранку – и вперед. Глаза горят, из ноздрей дым валит, медные бока раскалились докрасна, копытами землю роют – раздавят, и не заметят, как эти... как их..." – нужное сравнение Иванушка подобрать так и не смог, потому, что паровозов тоже еще не придумали.
   Смутное подозрение подсказывало ему, что использование магии популярности ни ему, ни его товарищам на гористой гаттерийской земле не прибавит, да и в присутствии Монстеры, совершенно справедливо опасался он, вряд ли у него получится это сделать. Больше одного, очень короткого, раза, во всяком случае.
   Что не оставляло ему никакого выбора.
   Как поступил бы королевич Елисей?
   А отрок Сергий?
   Уж они-то что-нибудь сходу придумали, это факт... Вот так вот, просто: раз-раз – и пешка в дамках. А король в дураках.
   Но так ведь это они!
   А что делать ему, Ивану?..
   Царевич вздохнул, превратился в человека, почесал невидимой рукой в невидимом затылке и снял с ржавого крюка красное ведро.
   Через минуту в душной темноте заскрипел разбуженный колодезный журавль.
   Усталый невидимый кот вернулся в зал, где спали гости-пленники, только под утро, уже отчаявшись было найти в кромешной тьме и грязи незнакомого города этот проклятый дворец. Тяжело спрыгнув на так и не успевший остыть за ночь после горячего летнего дня каменный пол, Иванушка быстро добрался до своей лежанки, очеловечился и повалился на пыльные мягкие шкуры делать вид, что спит. Он был уверен, что после всех впечатлений и треволнений этой ночи и вчерашнего дня уснуть он не сможет.
   Проснулся он от того, что знакомые голоса со всех сторон выкликали его имя.
   – Ион!
   – Тс-с-с! Дурак! Язон, надо говорить!
   – Язон!.. Какой Язон? Язон спит! Сам дурак!
   – Иона мы называем пока Язоном!
   – Пока не кончатся испытания...
   – Или пока он жив...
   – А ты орешь: "Ион"!..
   – Ты хочешь, чтобы услышала эта змея Монстера?
   – Думаешь, она стоит под дверью?
   – Идиот!!! Она же колдунья!
   – Колдуньям незачем стоять под дверью, чтобы услышать что-либо, Акефал!
   – Точно-точно! Вот моя двоюродная тетушка Амфибрахия однажды рассказывала, взяв с меня обет молчания, что когда она была маленькой, однажды к ним в дом темной дождливой ночью постучалась незнакомая одноглазая старуха, которую...
   – Ирак!!!..
   – Язон!..
   – ИОН!..
   Ах, чтоб тебя!!!
   Идиот!!!
   Хорошо, хоть сапоги не снял!
   "Бумс," – торопливо шепнул Иван и натянул на себя побольше успевшее куда-то отползти шкурное одеяло.
   – Язон!..
   – Язон!..
   – Я...
   – Ну чего раскричались, как на пожаре? – лицемерно потягиваясь, выглянул из-под своего укрытия царевич. – Здесь я, куда денусь?
   – ЗДЕСЬ?!
   Все стеллиандры, как один, повернулись к Иванушке и уставились.
   – ЗДЕСЬ!?
   – Ну, да...
   – Но мы посмотрели – твоей обуви нет, и мы решили...
   – Ну, естественно, ее не было... Я... Я в ней спал.
   – Спал?!
   – Спал?..
   – Ну, да... А что тут такого? Ночью у меня замерзли ноги... и я решил... я решил... Что это вы на меня так смотрите? Ночи в этих местах могут быть очень прохладными, между прочим... Несмотря на высокую дневную температуру... Да что случилось?
   – Пять минут назад я сам заглядывал под это одеяло – там никого не было! – обвиняюще затряс толстым пальцем Акефал.
   – Было! – пошел в наступление прижатый к стенке царевич. – Просто, когда сплю, я сворачиваюсь клубочком! И меня становится не так заметно с первого взгляда! Особенно, когда я мерзну!
   – Чего?! – не сразу дошло до стеллиандра.
   В нахмуренную голову Трисея, кажется, пришла какая-то мысль, от которой он нахмурился еще больше. Перекинувшись парой быстрых слов с Ираком, он сделал шаг вперед.
   – Послушай, приятель, – переставил он озадаченного сотоварища за шкирку туники на другое место, подальше от лукоморца. – Если Ион... Язон говорит, что он так спит, то значит не приставай.
   – А чего?..
   – Так. Надо. Понял?
   – Нет.
   – Вот и хорошо.
   – Не по...
   – За нами пришли!
   – Эй, веселого утра вам, чужестранцы! Завтрак готов!
   – И быки накормлены!
   – Ха-ха-ха!!!
   – А козлы?
   – Что?
   – Что ты сказал?
   – Он говорит, что мы уже идем!
   – А-а...
   – Бе-е...
   – Ион! То есть, Язон!..
   От громкого шепота за спиной лукоморец вздрогнул, сбился с шага, налетел на Сейсмохтона и обернулся.
   – Язон! – вытаращив возбужденно глаза, Ирак чуть не тыкался губами ему в самое ухо. – Язон! Я, кажется, знаю! Я догадался! Теперь наверняка!
   – Что? – не сразу вернулся царевич в реальность из своего частного маленького мирка недобрых предчувствий, тяжелых ожиданий и просто тихого ужаса, где он отрешенно прощался с жизнью на тот случай, если его наивная маленькая хитрость не сработает, и позже он это сделать не успеет.
   Иванушка был человеком воспитанным.
   – Я понял! Ты – бог теней Дендрогам! Я помню, нам в гимнасии рассказывали – однажды богиня облаков Нефекла повстречала на высокой-превысокой горе молодого пастуха...
   – Ирак!..
   – Я понял! Но и Трисей тоже со мной согласился! Ну, вот смотри, как мы догадались...
   – Ирак... Ну я же тебе говорил... – обреченно вздохнул Иван. – Перестань... – лукоморца так и подмывало продолжить "маяться дурью", но в силу своей непозволительной для героя, и, тем более, для стеллиандрского бога вежливости, он усилием воли вымучил:
   – ...выдавать желаемое за действительное. И без тебя... плохо...
   – Плохо?!.. – ошеломленный Ирак тоже сбился с шага и налетел на Сейсмохтона. – Тебе – плохо?!..
   Казалось, даже сама мысль о том, что его кумиру, анонимному божеству, сошедшему на неустроенную, не достойную касания его ног землю, может быть иначе, кроме как очень хорошо, была святотатством. Но та же самая мысль, высказанная вслух самим божеством, уже подрывала устои его незыблемого еще мгновение назад мироздания. Кит нырнул, бегемоты разбежались, земной блин, кувыркаясь, полетел в крынку с Млечным Путем.
   – Тебе?.. Плохо?.. – совершенно убитым голосом только и смог вымолвить стеллиандр, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног, а на смену ей приходят пальцы ног Пахидерма.
   – Ой, – сообщил Пахидерм.
   – Ой... – поддержал его Ирак.
   – Отвратительно, – мрачно продолжал Иван, в личной вселенной которого творились похожие катаклизмы. – Во-первых, я не представляю, как надо запрягать быков...
   – И все?! – поспешил прервать его Ирак, пока не произошло что-нибудь еще более непоправимое. – И только поэтому?..
   – Я же сказал, во-... – попытался договорить царевич, но счастливый Ирак заткнул ему рот.
   – Естественно! – восторженно воскликнул он. – Знать, как запрягают каких-то быков – ниже достоинства настоящего бога!..
   – ИРАК!!!
   – ...Но зато Я знаю, как их запрягать! Я тебе расскажу! Я видел! Ты берешь быка, и тем концом, на котором рога, вставляешь его в эту рамку, которая называется ярмо! А к бокам этого ярма бывают привязаны две длинные палки – дышла вроде оглоблей. А к ним как-то цепляют саму пахалку! Все очень просто!
   – Чего цепляют? – недопонял царевич.
   – Пахалку! То, чем пашут! И все!
   – Что бы я без тебя делал, – только и смог вымолвить на это Иван.
   – Я тебе помог? – радостный Ирак прослезился. – Помог? Правда?..
   – Что это вы там перешептываетесь? – подозрительно прищурившись, направил к ним поближе своего коня Ксенофоб.
   – А о чем это вы только что говорили с принцессой Монстерой? – не растерялся воодушевленный Ирак.
   Царь презрительно расхохотался, запрокинув лысую голову в рогатом шлеме.
   – Если хочешь знать, мы поспорили, останется ли хоть одна целая кость у вашего милейшего Язона через пять минут! Ха-ха-ха!!!
   – Ха-ха-ха-ха! – поддержали его гаттерийцы вокруг.
   Угрюмое молчание героев было им ответом. С их точки зрения, тут, к сожалению, не о чем было даже и спорить.
   – А вот и поле! Вы пришли!
   То, что Иванушка издалека принял за новомодную стеллиандрскую штучку – стадион – экспортированную на гаттерийскую землю, при ближайшем рассмотрении оказалось заросшим бурьяном обширным пустырем, со всех сторон окруженным каменными трибунами для зрителей. Искатели златошерстного счастья наводняли раньше Гаттерию в таких количествах, что после пары инцидентов, когда медные быки потоптали заодно с пришельцам и половину зрителей, правивший тогда царь приказал сколотить трибуны из дерева, а затем, после десятка пожаров и введения платы за посещения любимого народного аттракциона, заменил его на более несгораемый материал.
   Апидром – как гордо назвал один из предшественников Ксенофоба получившееся сооружение – был полон.
   При появлении иноземцев размеренный гул тысяч голосов превратился в рев.
   Стража древками копий преградила дорогу стеллиандрам, предоставив Иванушке почетное право в одиночку шагнуть на роковое поле.
   Ворота за его спиной захлопнулись.
   Публика взвыла.
   Сердце Ивана екнуло. Он стиснул зубы и сурово попытался убедить себя с целью моральной поддержки в том, что это дружелюбно настроенные зрители приветствуют его, а не толпа иностранных кровожадных маньяков жаждет увидеть его тело распростертым в пыли этого ристалища, распластанным в луже собственной крови, растоптанным бездушным медным зверем с горящими безумными глазами, раздавленным в лепешку...
   Хм-м...
   Сказать, что первая моральная помощь была им себе оказана, значит покривить душой.
   Позади хохотнул Ксенофоб.
   А что молвил бы сейчас Сергий?..
   – Я не понял, царь, а где скотина-то? – недоуменно повел плечом Иванушка. – Я что – целый день тут торчать теперь буду?
   Восхищенные взоры стеллиандров буравили ему затылок.
   Царь заерзал.
   – Где быки? – раздраженно спросил он у разряженного гаттерийца – наверное, начальника апидрома.
   – Должны были быть здесь пять минут назад, ваше величество... – скукожился под его тяжелым взглядом здоровяк.
   – Иди и проверь, несчастный.
   – Будет сделано, ваше величество! – железные ворота снова распахнулись, и придворный, придерживая обеими руками болтающийся у бедра меч, резво потрусил к таким же воротам на противоположной стороне поля.
   Но не успел он пробежать и половины, как с верхних рядов трибун раздались крики, тут же подхваченные нижними:
   – Ведут! Ведут!
   Обратный путь начальник апидрома проделал со скоростью, достойной мирового рекорда.
   – Вон они! Вон там! – не унимались верхние ряды, и за ними вторили низы:
   – Там! Там!
   – Уже близко! Близко! Близко...
   Верхних внезапно охватило необъяснимое молчание, как инфлюэнца через пару минут распространившееся и на первые ряды.
   Над апидромом повисла неловкая тишина.
   – Что случилось? – грозно нахмурился Ксенофоб. – Где быки?
   – Ведут... – растеряно развел руками начальник апидрома.
   – Смотри! – охнул у Ивана за спиной кто-то из стеллиандров.
   Ворота на противоположном конце поля распахнулись, и знаменитых быков увидели теперь уже все.
   Они стояли на месте и нерешительно покачивались из стороны в сторону. Тонкие струйки пара поднимались из их покрывшихся копотью ноздрей, а пресловутые безумные глаза вместо огненных были цвета догорающих углей.
   Бросятся?.. Не бросятся?.. Растопчут?.. Не растопчут?..
   Сработало?.. Не сработало?.. Смогу?.. Не смогу?.. Бросятся?..
   Не бросятся.
   Остатки ромашки выпали из холодных пальцев Ивана, и с отчаянной улыбкой на лице он сделал первый решительный шаг в сторону медной смерти.
   Иванушка и не предполагал, что самым трудным во всей этой задаче будет не дать быкам упасть до того, как они закончат хотя бы один ряд.
   Под гробовое молчание зрителей покидал он апидром через два часа, и единственная корявая борозда пьяной змеей пересекала вековую целину пустыря с севера на северо-восток.
   Перед трибуной для знати грудой металлолома лежали, слабо дыша, медные чудовища.
   Измученный, но чрезвычайно довольный собой Иван проделал весь путь до дворца Ксенофоба вальяжно развалившись на руках вопящих от восторга и обманутых ожиданий стеллиандров.
   Ночная уловка удалась.
   Сырые дрова не пошли скотине из цветмета впрок.
   Королевич Елисей мог бы гордиться им. И даже отрок Сергий, скорее всего, сказал бы, наверняка, что-нибудь хорошее...
   Праздничное настроение космонавтов не проходило долго. До обеда. Пока злобствующий правитель Гаттерии не пригласил их на вторую аудиенцию.
   Зал, как и в прошлый раз, был набит до отказа любопытствующими придворными, знатными горожанами, стражниками и просто разношерстым уличным людом, смогшим просочиться через кордоны охраны.
   Уже с нескрываемой неприязнью Ксенофоб окинул стеллиандров медленным взглядом и заявил:
   – Хоть моя дочь и говорит, что никакого колдовства, кроме нашего, тут не было, я думаю по-другому. За несколько веков такого не было ни разу! Чтобы наши быки не смогли справиться!
   – А раньше вы на них пахали? – заботливо поинтересовался Иван. – Может, это они просто от непривычного им труда...
   Монстера остановила на нем свой бархатный взгляд.
   Царевич потерял дар речи.
   Но зато его вновь обрел царь.
   – Ты издеваешься надо мной!? – взревел он. – За несколько веков не было еще ни разу, чтобы они не разнесли в клочья всякого, кто посягнет на нашу святыню! Всех! На клочки! На кусочки!..
   – Ваше величество, – принцесса положила ему на плечо свою тонкую смуглую руку и быстро зашептала что-то.
   – Жулики! Мошенники! Колдуны!.. – не унимался Ксенофоб.
   – Чево-о?!
   – Мы не позволим...
   – Самозванцы!
   – Ваше величество...
   – То, что стеллиандры в честном поединке...
   – Мне сразу вы все не понравились! Особенно ты! Жди от вас...
   – ПАПА.
   – ... мы не мошенники!..
   – ... неприятностей!
   – Его величество Ксенофоб Первый пригласил благородных юношей из Стеллы, чтобы огласить следующее задание, – властный голос Монстеры прозвенел в зале, как брошенный на каменный пол меч, и все препирательства мгновенно прекратились.
   – Завтра, о изворотливый сын Стеллы, – обратился царь к растерявшемуся Иванушке, – ты должен будешь засеять зубами дракона вспаханное тобой сегодня поле... делянку... полоску... рядок... и сразиться в одиночку с воинам, которые вырастут из этого грозного семени! Трепещи...
   – Гм, извините, можно вопрос?
   – ...недостойный... Что?
   – У меня есть вопрос. Как часто их надо будет поливать? И когда они прорастут? Видите ли, мы тут несколько торопимся...
   – Ха-ха-ха-ха-ха!!!...
   На конкурсе на самый зловещий смех царь, без сомнения, находился бы в жюри.
   – Не расстраивайся! Ты все увидишь завтра! И завтра это будет последнее, что ты увидишь!
   – И это обнадеживает... – пробормотал Иванушка.
   Ксенофоб был бы чрезвычайно разочарован, если бы узнал, что шедевр его иезуитского красноречия действительно обнадежил Ивана, вместо того, чтобы напугать. Сразу было видно, что в Гаттерии никогда не издавалась любимая книга лукоморского царевича, в которой каждый раз, когда злодеи говорили нечто подобное королевичу Елисею, неприятное разочарование, как правило, в конце концов, настигало все-таки их самих.
   – Ступайте, самонадеянные сыны Стеллы, – презрительно махнул рукой по направлению к дверям зала царь. – Отдыхай, веселись, Язон, и готовься...
 

* * *

 
   Иванушка в пятый раз перечитывал и пытался разгадать тайный смысл короткой фразы на клочке пергамента, найденного на своей постели по возвращении в апартаменты: "Сегодня в двенадцать часов будь у входа в Черную башню."
   Кто?
   Зачем?
   А, может, ошиблись кроватью?..
   Как всегда в затруднительных случаях, то есть, просто всегда, Иван решил прибегнуть к испытанному средству – "Приключениям лукоморских витязей". Мысленно бегло перелистав роман, он нашел огромное количество примеров, когда кто-либо неизвестный, желая сообщить кому-нибудь кое-что секретное, писал подобную записку, незаметно подкидывал ее нужному человеку, призраку или чудовищу, а потом под глухой бой часов, омерзительный скрип кладбищенских ворот или зловещие раскаты грома шептал тому на ухо (или на то, что под этим названием было известно) ужасные тайны.
   Хотя вспомнились, конечно, и пара курьезных случаев, к делу не относящихся.
   В первом королевич Елисей также неожиданно нашел похожую записку у себя в золотой шкатулке, которую он только что вытащил из-за пазухи убитого им в поединке Гугуна Одноглазого, и когда пришел в назначенный час в заветное место, его поджидала Энзима Трехполосная со своими братовьями, и если бы не быстро он бегал, то быть бы ему безвременно женатым.
   Но зато во второй раз, когда не пошел королевич Елисей на назначенное свиданье, потому как от воспоминаний об Энзиме Трехполосной у него разыгралась жестокая мигрень, а отдал он надушенный кусок бересты своему тайному злейшему врагу, принцу Остравскому, с нехорошим намерением, пошел туда принц со своими братовьями и встретился с красной девицей – Харлампией Златоручкой – и оженился безвременно. А королевич Елисей, увидав потом ту боярыню, стал принцу Остравскому тайным злейшим врагом.
   Так или иначе, опыт героев показывал, что ждет его какая-то загадка.
   Что же этому скрытному незнакомцу от меня надо?
   А, может, незнакомке?..
   Иванушка тоскливо вздохнул. Если бы записка находилась на подушке Трисея, Акефала или даже Ирака, какие-то сомнения еще могли оставаться.
   Но на его подушке такое послание мог оставить только незнакомец.
   Так зачем же?..
   Может, он хочет сообщить что-нибудь важное? Что нельзя было открыто сказать днем?
   Но что бы это такое могло быть?..
   Что-то было тут нечисто, какого-то подвоха ждать придется, как пить дать. Ох, не к добру это!..
   Но настоящие витязи Лукоморья не привыкли отступать.
   А, может, пока никто не заметил, подкинуть эту записку Трисею? Пусть он ему сообщит, а тот мне потом расскажет...
   Нет. Я не вправе подвергать его такому риску. Если что-то случится, то пусть со мной.
   Ночью все башни черны.
   Это, а еще то, что гаттерийские архитекторы дальше статьи на букву "Б" свои учебники не читают, Иванушка понял через тридцать минут после оголтелого метания по дворцовому комплексу туземных монархов.
   Эта?.. Эта?.. Эта?.. А, может, эта?.. Нет, вроде, та, пятая по счету, чернее была... Или седьмая?.. А вон там, направо, еще две, и их я, вроде, пока не видел... Может, там?.. А, может, она черная в переносном смысле, и это просто как фигура речи троп, когда неприятным предметам или явлениям...
   Ой, ешеньки-матрешеньки...
   Бом-м-м-м... Бом-м-м-м... Бом-м-м-м...
   Двенадцать!.. Опоздал!.. Не нашел!.. Идиот!..
   Иван устало привалился спиной к теплому каменному боку неизвестно какой по счету башни и в бессильном отчаянии в сердцах стукнулся затылком об гладкий камень. К его великому вестибулярному изумлению стена от удара подалась, поехала куда-то вправо и вниз, и царевич начал падать, но не успел – какая-то невиданная сила ласково подхватила его и понесла наверх.
   – О, как ты точен, мой герой... А твоя нетерпеливость меня просто пугает... – промурлыкал совсем рядом бархатный голос.
   Иван осторожно выглянул из-под обрушившейся на него груды подушек и вдруг оказался нос к носу с хозяйкой голоса и башни.
   – Ой... – слабо пискнул он и попытался провалиться сквозь пол.
   Даже при мерцающем свете потухающих углей в медной жаровне в дальнем углу будуара не узнать Монстеру было невозможно.
   – Извините, пожалуйста, ваше высочество... Я тут все развалил... Я нечаянно... Я просто падал и оказался здесь наверху... Я сейчас все приберу...
   И царевич, пока ему не успели помешать, бросился сгребать охапками подушки с ковра и метать их на низкое ложе под черным балдахином, мысленно честя себя на все корки. Мало того, что он не нашел ни Черной башни, ни своего немногословного корреспондента, так он еще умудрился непонятным образом попасть в опочивальню дочери царя! Если бы кто-то об этом проведал, его вполне могли приговорить бы к смерти! Хорошо еще, что Монстера, кажется, в сумраке принимает его за кого-то другого, и не подняла тревогу. Надо будет как-то побыстрей отсюда улизнуть... Или, если узнает его, постараться объяснить, что произошла какая-то странная ошибка...
   – Ну, что же ты, воин, не смущайся так, присядь...
   – Нет, спасибо, я уже пошел... Я тут случайно оказался... Я не хотел вас отвлекать от ночного отдыха... Я просто искал Черную башню и, кажется, немного ошибся дверью...
   – Но...
   – Я не нарочно... Извините... До свиданья... – и Иван, не замечая, что как щит прижимает к груди последнюю подушку, попятился в том направлении, в котором, он надеялся, была лестница вниз.
   – Но я ждала тебя, Язон!.. – капризно вскинув брови, воскликнула царевна.
   "Узнала!!!" – пропустило удар сердце Иванушки, а потом, как только общий смысл фразы дошел до него полностью, и вообще чуть не остановилось.
   – Что-о?! – задохнулся он.
   – Я ждала тебя! И не понимаю, почему это тебя так удивляет, поскольку ты уж ко мне пришел, – слегка раздраженно повела плечом Монстера.
   – Вы... Так это... Так значит... Эта записка...
   – Да, это написала я. Слава о твоей отваге и искусстве долетела и до наших диких краев, Язон... Поэтому не торопи время, мой воин... Нас ожидает жаркая ночь... Какая прелесть! Ты краснеешь! Ой, что с тобой? Тебе нехорошо? Открыть окно?
   И снова неведомая сила подняла Иванушку и бережно опустила на только что собранную им гору подушек. По всей комнате захлопали створки распахивающихся окон.
   Царевна, изогнув крутое бедро, присела с краю, щелкнула пальцами, и со стола прямо к ней подплыло и зависло в метре от пола огромное золотое блюдо с фруктами.
   – Хочешь персик? – коснулась она румяного плода изящным пальчиком с трехсантиметровым, покрытым черным лаком, ногтем.
   – Н-нет... – Иван слегка отодвинулся.
   – Грушу?
   – Н-нет... – Иван отодвинулся еще подальше.
   – Тогда хурму?
   Тоскливый взгляд Иванушки скользнул по бескрайнему блюду и непроизвольно остановился на бананах. "Эх, Сергий, Сергий... Пошто ж ты меня оставил..." – запершило в горле.