Страница:
Задачи 6-й гвардейской и 43-й армий оставались прежними — наступать с юго-востока в общем направлении на Ригу. Генералу Я. Г. Крейзеру было приказано оставить в районе Шяуляя до выхода туда соединений 2-й гвардейской 63-й стрелковый корпус генерала Ф. А. Бакунина, а дивизии 1-го гвардейского стрелкового корпуса двинуть вслед за корпусом Обухова. Командующий 2-й гвардейской армией должен был развернуть свои главные силы на шяуляйском направлении и развивать наступление на запад.
Отдав необходимые указания командующему воздушной армией по прикрытию 3-го мехкорпуса от ударов с воздуха, я решил немного отдохнуть, поскольку рассчитывал, что к утру Обухов не уйдет дальше Ионишкиса, где, по данным разведки, имелся сильный гарнизон. Однако в 3 часа ночи меня разбудил генерал Ф. Н. Бобков и доложил, что передовые отряды мехкорпуса в 2 часа ночи внезапно ворвались в Ионишкис и, разгромив его гарнизон, устремились на Елгаву. В городе было захвачено 5 целехоньких самолетов, склады, 9 паровозов и другие богатые трофеи.
Сон как рукой сняло. Владимир Васильевич Курасов, довольный ходом событий, радостно потирал руки:
— В таком темпе Обухов к утру и до Риги домчится. Вот будет сюрприз для Шернера!
Я ответил, что Шернер, безусловно, знает уже о повороте наших войск от Шяуляя на Елгаву и, естественно, принимает меры со свойственной ему энергией и жестокостью. На легкую победу рассчитывать здесь не приходилось. Ригу немцы так просто не сдадут. Как выяснилось впоследствии, когда Шернер узнал о захвате нашими войсками Ионишкиса, он поднял гарнизон Елгавы по тревоге, а на помощь ему двинул из Риги пехотную дивизию. А тем временем разведка и передовые отряды 3-го мехкорпуса, уничтожая встречавшиеся на пути отдельные тыловые части и подразделения, стремительно приближались к Елгаве, рассчитывая и ее захватить внезапно.
В ходе ночного марша особенна отличился командир разведроты 9-й гвардейской мехбригады капитан Григорий Галузо. Выступив в 22 часа 27 июля из района Мяшкуйчай, который находился в 25 километрах северо-восточнее Шяуляя, он со своей ротой за 6 часов преодолел 75 километров. За городом Ионишкис танкисты догнали фашистскую колонну, отступавшую на Елгаву, обошла ее, организовали засаду и разгромили противника. На подступах к Елгаве разведрота была встречена огнем бронепоезда и четырех танков. Умело маневрируя и ведя меткий огонь из засады, разведчики вынудили гитлеровцев отступить в Елгаву и, преследуя их вместо с подо-шедшим передовым отрядом, ворвались в город с юга. Григорию Григорьевичу Галузо за этот бой было присвоено звание Героя Советского Союза.
Воспользовавшись результатами разведки, Обухов двинул одну мехбригаду в обход Елгавы с юго-востока, а другую — с юго-запада. Встретив организованное сопротивление, он донес о потерях и запросил указании. Я распорядился передать ему по радио: «Дождитесь подхода соединений 51-й армии и вместе с ними атакуйте город. Частью сил немедленно обойти город с юго-запада и пробиться к Рижскому заливу».
Крейзеру был послан приказ ускорить выход стрелковых дивизий к Елгаве и возглавить штурм города совместно с 3-м гвардейским мехкорпусом. К утру Курасов принес мне повую директиву Ставки, подтвердившую принятое А. М. Василевским решение.
Водоворот событий закрутил нас и снова заставил забыть об отдыхе. Все мое внимание было сосредоточено на действиях войск Обухова и Крейзера. Сейчас только от них зависело осуществление нашего замысла — запереть группу армий «Север». В этой обстановке совсем неожиданно прозвучало сообщениее из 2-й гвардейской армии. Не скрывая тревоги, генерал П. Г. Чанчибадзе доложил:
— Атакован с юга двумя крупными группировками танков и пехоты. Всего до ста пятидесяти танков. Противник вклинился между одиннадцатым и тринадцатым корпусами. Есть угроза окружения тридцать второй дивизии. Прошу помощи.
Нетрудно было понять, что Гитлер, помогая своему любимцу Шернеру, отдал приказ командующему 3-й немецкой танковой армией атаковать войска 1-го Прибалтийского фронта с юга, хотя сама эта армия оказалась в тяжелом положении: под ударами войск генерала И. Д. Черняховского она еле-еле держалась. Поэтому мы не считали положение 2-й гвардейской армии опасным. Контратакующие части, несомненно, скоро выдохнутся. А армия Чанчибадзе еще полна сил и способна устоять против такого натиска. Тревога командарма объяснялась его неопытностью. Ведь это была его первая наступательная операция, и волнение Порфирия Георгиевича было вполне понятным.
— Прежде всего, не следует волноваться иа-за такого пустяка, — как можно спокойнее ответил я. — Это жест отчаяния противника. Утопающий за соломинку хватается, но это ему не поможет. Но выпускайте из рук управление корпусами. Действуйте решительно. Артиллерию вперед! Смелее маневрируйте. При первой же возможности атакуйте противника сами. На помощь не рассчитывайте. Сил у вас вполне достаточно. А если не справитесь — доложите мне немедленно, и я сам ириеду к вам…
Молодой командарм П. Г. Чанчибадзе был не только смелым, но и самолюбивым человеком. Я был уверен, что теперь он будет рассчитывать только на свои силы и поэтому проявит максимальную твердость и находчивость. Однако для подстраховки я все-таки приказал командиру 1-го танкового корпуса генералу В. В. Буткову выдвигаться в полосу 2-й гвардейской армии.
Зная, что на войне нельзя полагаться на авось, что следует всегда ждать от противника любой пакости, я поставил перед начальником разведки задачу точно установить силы, контратакующие армию Чанчибадзе, и определить, каковы дальнейшие возможности противника. Одновременно я пригласил к себе начальника штаба воздушной армии генерала Н. П. Дагаева и предложил ему взять под личный контроль организацию воздушной разведки на юге, а также постоянное наблюдение за всем нашим 400-километровым фронтом, так как теперь в любом месте противник может преподнести сюрприз. В том, что он готовит против нас ряд контрударов, сомнений но было. Но где? Своевременно установить это могла воздушная разведка, а также партизаны. Если первая легко могла определить общие масштабы контрманевра противника, то вторые — уточнить важные для нас детали. Поэтому полковнику А. А. Хлебову была поставлена задача поддерживать связь с партизанскими штабами, которые должны активизировать разведку.
Между тем наши надежды на быстрый захват Елгавы не оправдывались. Дивизии 1-го гвардейского стрелкового корпуса намного отстали от частей 3-го мехкорпуса. Шоссе на Елгаву было забито войсками, и движение их замедлилось. Я приказал генералу Я. Г. Крейзеру принять решительные меры по ускорению продвижения пехоты, и прежде всего организовать четкую комендантскую службу. В тех армиях, которые в составе нашего фронта находились давно, этот вопрос был у командующих всегда в центре внимания, как только войска шли в наступление. А привить такое отношение к этому важнейшему виду обеспечения в только что прибывших к нам объединениях мы не успели.
В связи с задержкой выхода дивизий 51-й армии к Елгаве мы потребовали от генерала В. Т. Обухова предпринять попытку атаковать противника своими силами. Во второй половине дня Обухов прислал донесение: «Несу большие потери в танках. Из Риги подошли подкрепления — свыше пехотной дивизии. Разрешите прекратить атаки». А за несколько минут до этого генерал Н. П. Да-гаев доложил мне, что летчики сообщают о выходе из Риги новых колонн пехоты и танков противника.
Мы поняли, что продолжение атак не даст успеха. У противника была хорошо организована противотанковая оборона. Без надежно подготовленного удара силами пехоты не обойтись. Надо дождаться сосредоточения стрелковых соединений 51-й армии и возложить на них эту задачу. А Виктору Тимофеевичу Обухову было приказано, овладев и закрепив за собой Добеле, ускорить выход одной из механизированных бригад корпуса к Рижскому заливу в районе Тукумса.
Обухов вскоре сообщил: «Приказ выполнен: бригада полковника Кремера Меня очень интересовал ход событий во 2-й гвардейской армии, но я намеренно не звонил командарму. Мне хотелось поскорее привить ему самостоятельность и уверенность в себе. Из боевых донесений, поступавших в штаб фронта, было ясно, что противнику не удалось добиться там большого успеха.
К концу дня генерал Чанчибадзе позвонил сам. Я уже по голосу понял, что у него все в порядке. Порфирий Георгиевич доложил, что выдвинутая навстречу контратакующим силам противника 33-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора П. М. Волосатых стоит насмерть. Вся полковая и дивизионная артиллерия находится в боевых порядках пехоты, а позади развернуты корпусные и армейские артиллерийские части. Враг потерял 30 танков и остановлен. Его попытки прорваться на Байсогалу сорваны.
— Ну как, теперь надеешься на свои силы, — спросил я, зондируя настроение командарма, — или прислать подкрепление?
— Нет, товарищ командующий, — решительно отказался Чанчибадзе, — справимся своими силами.
Убедившись, что молодой командарм полностью овладел собой, я сообщил ему, что он может рассчитывать на 1-й танковый корпус, который уже идет к нему. Как бы ни храбрился Чанчибадзе, а эта весть, я знал твердо, еще больше укрепила его веру в свои силы.
Целиком занятый управлением войсками армий генералов Крейзера и Чанчибадзе, я возложил контроль за развитием наступления в остальных армиях на своего первого заместителя генерал-полковника В. И. Кузнецова.
Поздним вечером он позвонил мне из 43-й и доложил, что для ускорения продвижения армии на Биржай и Бауску приказал ввести из второго эшелона остальные две дивизии 60-го стрелкового корпуса генерала Люхтикова. Это дало отличные результаты: войска генерала Белобородова продвинулись на рижском направлении на 30 километров и с ходу овладели Биржаем, уничтожив 18 фашистских танков. Передовым частям 179-й стрелковой дивизии полковника М. М. Шкурина удалось прорваться к реке Мемеле и захватить плацдарм на противоположном берегу. Противник предпринял настойчивые попытки сбросить переправившиеся подразделения 259-го стрелкового полка, но они отбили все контратаки. Особенно тяжело пришлось 2-му стрелковому батальону. Он был атакован превосходящими силами пехоты, поддержанной танками. Бойцы и командиры сражались с потрясающий стойкостью. Когда на позиции, которые прикрывал огнем своего пулемета Вачагай Унатович Ванцьян, в третий раз двинулись фашистская пехота и 9 танков, пулеметчик укрылся в окопе. Пропустив танки, он выскочил из укрытия и почти в упор стал расстреливать пехоту. Ошеломленные фашисты побежали назад. Два танка тоже развернулись и двинулись на пулемет, стреляя на ходу. До ближайшего танка оставалось не более десяти метров. Тогда Вадцьян поднялся и с противотанковыми гранатами в обеих руках бросился под танк. Раздался взрыв — и машина закрутилась на месте, объятая огнем. Вачагаю Унатовичу Ванцьяну было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Следующий день принес нам большую радость. Командир гвардейской мехбригады полковник С. Д. Кремер, выполняя приказ, с утра 30 июля устремился на Тукумс. Уничтожая мелкие фашистские подразделения и полицейские формирования, бригада прошла 60 километров и с ходу ворвалась в Тукумс. В результате короткого, но ожесточенного боя город был освобожден. Кремер выслал передовой отряд, который в районе рыбацкого поселка Клапкалн вышел на побережье Рижского заяива, перерезав последнюю сухопутную коммуникацию группы армий «Север». Семен Давыдович Кремер был удостоен звания Героя Советского Союза.
А к этому времени танковая бригада генерала А. А. Асланова очистила от фашистов город Добеле. Наконец-то замысел, который не давал нам с В. В. Курасовым покоя с первых дней вступления на землю Прибалтики, осуществился! Мы немедленно послали телеграмму командиру 8-й гвардейской мехбригады: «Военный совет фронта горячо благодарит и поздравляет гвардейцев с победой». Генералу В. Т. Обухову было приказано представить особо отличившихся к правительственным наградам. Я доложил об этом важном событии представителю Ставки, a oн — И. В. Сталину. Александр Михайлович сообщил, что Верховный Главнокомандующий приказал представить особо отличившихся в прорыве к Рижскому заливу к званию Героя Советского Союза.
Поздравив командование фронта с важной победой, маршал Василевский предупредил, что выход к заливу — это лишь часть задачи. Вторая ее половина расширить и удержать коридор, пробитый 3-м мехкорпусом к Рижскому заливу. Осуществление этой задачи я решил возложить на армию Я. Г. Крейзера и корпус В. Т. Обухова. Но вначале им обоим предстояло овладеть Елгавой, чтобы можно было развивать наступление на Ригу с юго-запада. Я приказал Крейзеру выехать в Елгаву и лично возглавить штурм города.
Ночью из армии Чанчибадзе возвратился посланный туда генерал К. В. Скорняков. Он доложил, что положение там остается напряженным. С утра противник возобновил наступление в стыке 11-го и 13-го гвардейских корпусов, но на этот раз главный удар обрушился на 346-ю стрелковую дивизию 54-го стрелкового корпуса, которой командовал генерал Д. И. Станкевский. Стрелковые части были смяты вражескими танками и стали отступать. Однако гитлеровцам не удалось далеко продвинуться, так как на их пути оказались опорные пункты, предусмотрительно подготовленные комдивом в глубине. К этому времени генерал П. Г. Чанчибадзе за 346-й стрелковой дивизией выдвинул из второго эшелона для занятия обороны 263-ю стрелковую дивизию генерал-майора А. М. Пыхтина, а 126-го стрелковую дивизию полковника А. Н. Казакова перегруппировал для усиления обороты Байсогалы. Генерал К. В. Скорняков, докладывая мне о ходе событий, выразил полное удовлетворение тем, что контрудар противника фактически сорван стойкой обороной 2-й гвардейской армии. Но я был недоволен пассивностью Чанчибадзе. Вместо того чтобы решительно нанести удар во фланг вклинившейся группировке, он развертывал на ее пути одно соединение за другим для пассивной обороны. Это можно было оправдать лишь неопытностью командарма. Именно поэтому я в ходе переговоров с Чанчибадзе постарался выразить ему свои упреки в очень сдержанной форме, однако предупредил, что, если он будет так действовать и дальше, прикреплю к нему в качестве «дядьки» генерал-полковника В. И. Кузнецова.
Наступил последний день июля. Генерал Крейзер доложил, что после короткой артиллерийской подготовки пошли в атаку части 1-го гвардейского стрелкового корпуса и две мехбригады 3-го гвардейского мехкорпуса. Бои на улицах завершаются…
Мне захотелось взглянуть на итоги заключительного удара по врагу в этом многострадальном городе, и, пригласив с собой генерал-полковника Н. М. Хлебникова, я выехал на место сражения. На КП 51-й мы Крейзера не застали. Он выехал в Елгаву. Мы последовали за ним. Однако в городе еще шел бой. У самой Елгавы наши автомашины попали под минометный обстрел. Мы залегли в кювет. Хлебников невесело пошутил:
— Невежливо фрицы встречают нас…
— А в этом виноват прежде всего командующий артиллерией, — ответил я в том же тоне. — Что же твои артиллеристы позволяют паршивым фашистским минометчикам держать нас в придорожной канаве?
— Ну я им намылю шею за такое неуважение к начальству! — сказал Николай Михайлович, сделав свирепое лицо.
Пока мы обменивались колкостями, разрывы мин становились все реже, и я предложил Хлебникову:
— Давай-ка, Николай Михайлович, вспомним солдатскую выучку и двинем короткими перебежками к городу.
Так вот мы с Хлебниковым и вышли из-под обстрела. А недалеко от города нас встретил полковник с группой автоматчиков, посланный нам навстречу Крейзером, которому сообщили, что мы выехали к нему на передовой наблюдательный пункт. Когда мы появились на НП Якова Григорьевича, он облегченно вздохнул, увидев нас невредимыми, но тут же предупредил, что здесь нам оставаться чрезвычайно опасно и лучше вернуться на командный пупкт армии, откуда и управлять легче.
— Товарищ командующий армией! — с напускной строгостью возразил я. — О какой опасности идет речь? Ведь город-то наш! Гарнизон, как вы доложили, разгромлен наголову!
На мгновение смутившись, Крейзер сказал:
— Город действительно уже был наш, но подоспевшие из Риги подкрепления внезапной контратакой потеснили наши части и теперь продолжают отчаянно контратаковать.
— Николай Михайлович, — повернулся я к Хлебникову, — мы когда-нибудь бежали из освобожденных нашими войсками городов? А ведь товарищ Крейзер именно это нам и предлагает.
— Нет, товарищ командующий, ни за что не опозорим своих седин! — поняв мою шутку, клятвенно заявил Хлебников и, увидев, что я при последних его словах снял фуражку и вытираю пот с гладко выбритой головы, вдруг весело захохотал.
Шутка наконец дошла до сознания Крейзера, и он, поняв, что я не сержусь на него за невольную дезинформацию, тоже с облегчением рассмеялся, а потом рассказал, что оборона города поддерживается за счет постоянного подхода подкреплений из Риги. В связи с этим командарм отдал приказ — силами стрелковой дивизии и мехбригады пробиться на северо-восточную окраину города и захватить вокзал и мост через Лиелупе, то есть отрезать путь, по которому прибывали подкрепления. Эту задачу войска сейчас и решали. Противник, видимо, осознал надвигавшуюся катастрофу. Канонада и несмолкаемый рокот всех видов стрелкового оружия нарастали со стороны вокзала с каждой минутой. Видно было, что именно там сейчас решается судьба города. Крейзер не отрывался от телефонной трубки, выслушивая доклады о ходе атаки. Каждую полученную весть он повторял вслух:
— Пехота ворвалась в здание вокзала. Бой продолжается внутри здания… На путях много эшелонов с военными грузами… Только что подошедший эшелон с фашистской пехотой расстрелян прямо на путях… Танки ворвались на мост и овладели им. Противник не успел взорвать его…
Крейзер доложил, что в решающий момент боя за вокзал туда подоспел с подкреплением заместитель командира 3-го гвардейского мехкорпуса по политической части полковник Артем Филиппович Андреев. Он помог отбить контратаку противника, пытавшегося вернуть вокзал, В ходе штурма, как потом стало известно при рассмотрении представлений к награждению, совершил также выдающийся подвиг заместитель командира 64-го отдельного тяжелого танкового полка по политической части подполковник Леонид Афанасьевич Бердичевский. Следуя в атаку на своем танке во главе подразделений полка, он уничтожил один вражеский танк и 15 зенитных орудий. Дважды танк загорался, и оба раза Бердичевский, рискуя жизнью, организовывал тушение пожара. Все члены экипажа получили сильные ожоги, однако продолжали бой. И в третий раз вспыхнула машина — броню пробило снарядом. Раненный осколками, подполковник приказал экипажу покинуть горящий танк, а сам, прикрывая отход танкистов, продолжал вести огонь до тех пор, пока машина не взорвалась. Так погиб этот бесстрашный человек. Звание Героя Советского Союза Л. А. Бердичевскому было присвоено посмертно.
Итак, пути отступления остаткам гитлеровского гарнизона на Ригу отрезаны: захват моста вскоре сказался на ходе боя и в других районах города. Сопротивление стало заметно ослабевать. Вскоре командир 1-го гвардейского стрелкового корпуса генерал И. М. Миссан доложил, что разрозненные группы вояк разгромленного гарнизона бежали на северо-запад. Важный форпост обороны противника на западных подступах к Риге был в наших руках. Мы с Н. М. Хлебниковым проехали по улицам города, на которых кое-где еще продолжалась перестрелка. Много развалин. Улицы загромождены завалами, подбитыми танками, орудиями, автомашинами и другой техникой. Об ожесточенности боев свидетельствовало множество трупов, большей частью в грязно-зеленых немецких мундирах.
Я приказал Крейзеру закрепить успех наступления, превратив город в крупный узел сопротивления на случай возможных попыток противника вновь овладеть им, а прощаясь с командармом, предложил ему подготовить список частей, отличившихся в боях за Елгаву, для доклада Верховному Главнокомандующему.
Мы возвращались из Елгавы. Хлебников беспрерывно шутил, громко декламировал стихи, словно стараясь подавить душевную тревогу, навеянную встречей со смертью и видом разрушенного города. На окраине путь нам преградил опущенный шлагбаум, установленный для предотвращения самовольных поездок в город, где шли бои. У шлагбаума стоял боец с забинтованной головой. Левая рука его покоилась на перевязи. Увидев двух генералов, он правой рукой стал торопливо подымать толстый ствол березы, служивший шлагбаумом, и одновременно поддерживал автомат. Бревно со скрипом пошло вверх. Шофер включил скорость и плавно двинул наш открытый вездеходик вперед. И вдруг что-то заскрежетало за моей спиной, и тут же раздались стон и звук сильного удара. Я удивленно оглянулся. Между мной и сидевшим сзади Хлебниковым лежало бревно. Взглянув на смертельно бледного и морщившегося от боли красноармейца, я все понял: он не удержал тяжелое бревно и, стараясь предотвратить его падение, ухватился за веревку раненой рукой, что причинило ему невыносимую боль. Словом, бревно рухнуло вниз со всей силой и только чудо спасло нас от нелепой смерти. Я медленно вылез из машины и подошел к замершему бойцу. В его глазах стояли слезы. Стараясь улыбнуться, положил руку на его плечо.
— Ничего, ничего, товарищ, все в порядке, — успокоил я солдата и, повернувшись к подбежавшему адъютанту, готовому, кажется, наброситься на виновника происшествия, строго добавил: — Раненый не мог удержать шлагбаум. Его вины здесь нет…
Больше я не мог ничего сказать и, молча сев в машину, махнул рукой: «Вперед!»
Некоторое время ехали молча. Вдруг за спиной под мягкий рокот мотора зазвучал по-прежнему бодрый голос генерала Хлебникова:
— Иль чума меня подцепит, иль мороз окостенит, иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид…
Пушкинские строки настолько соответствовали случившемуся с нами нелепому происшествию, что это развеселило меня. Я расхохотался, и досаду как рукой сняло: чего не бывает на фронте?
Я рассказал подробно о таком, в сущности, незначительном эпизоде из наших фронтовых будней только затем, чтобы показать читателю, какое удивительное самообладание, неистребимый оптимизм и чувство юмора были присущи славному соратнику Чапаева и моему замечательному боевому другу Николаю Михайловичу Хлебникову. Он до конца войны был самым желанным моим спутником в скитаниях по фронтовым дорогам.
На командный пункт фронта мы возвратились в конце ночи, но ни Леонов, ни Курасов, ни другие находившиеся на месте генералы почему-то не ложились отдыхать. Обычно они имели такую возможность именно в это время. «Что-то, видимо, произошло необычное», — подумал я и, поздоровавшись, попросил Курасова доложить общую обстановку на фронте.
Но Владимир Васильевич вдруг вытянулся передо мной во весь свой богатырский рост и торжественным тоном произнес:
— Товарищ командующий фронтом! Разрешите горячо поздравить вас с присвоением вам звания Героя Советского Союза! — И он протянул мне телеграмму, в которой сообщалось об Указе Президиума Верховного Совета СССР.
Я был настолько взволнован, что, не находя подходящих слов, молча пожимал руки поздравлявших меня товарищей. Кому не приятно сознавать, что ты честно выполняешь свой долг перед Родиной!
Потом выяснилось, что «именинник» не я один. Леонов и Курасов удостоились полководческих орденов: первый — ордена Кутузова I степени, а второй — ордена Суворова I степени. Я горячо поздравил их. Орденом Суворова I степени был награжден и Н. М. Хлебников.
По такому случаю наши штабные хозяйственники подготовили скромный ужин с несколькими бутылками трофейного вина. А я ради такого выдающегося в моей жизни события приказал адъютанту вынуть две бутылки армянского коньяку, присланные мне земляками. Однако, прежде чем сесть за стол, я попросил Курасова сообщить мне обо всем происшедшем на фронте за мое отсутствие. О положении в 51-й армии было уже известно. События во 2-й гвардейской армии тоже развивались в нашу пользу. Контрудар танковой группировки противника ослабел. Выход нашего 1-го танкового корпуса к району контрудара окончательно снял угрозу, нависшую над левым флангом армии Чанчибадзе. 43-я армия в ожидании контрудара стремилась во всей своей полосе поскорее пробиться к реке Мемеле и закрепиться на ней. По сообщению штаба латышской партизанской бригады Отомара Ошкална, к юго-востоку от Риги наблюдалось интенсивное движение пехоты, артиллерии и танков. Генерал Н. Ф. Папивин, внимательно слушавший начальника штаба, добавил:
— Летчики тоже докладывают об этом.
Это сообщение окончательно убедило нас в том, что со дня на день южнее Риги противник нанесет контрудар. 6-я гвардейская медленно продвигалась к Риге вдоль левого берега Даугавы.
Увлекшись анализом обстановки, мы забыли и об ужине. Курасов, перелистывая свои записи, подвел краткий итог июльскому наступлению войск нашего фронта: за 25 дней пройдено с боями от 100 до 300 километров на флангах и около 400 километров в центре; группа армий «Север» лишилась непосредственной связи с группой армий «Центр»; войска нашего фронта вышли на дальние подступы к военно-морским базам Лиепая и Клайпеда; в ходе наступления войска фронта оттянули на себя значительные силы врага от 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов и тем содействовали их успехам.
Отдав необходимые указания командующему воздушной армией по прикрытию 3-го мехкорпуса от ударов с воздуха, я решил немного отдохнуть, поскольку рассчитывал, что к утру Обухов не уйдет дальше Ионишкиса, где, по данным разведки, имелся сильный гарнизон. Однако в 3 часа ночи меня разбудил генерал Ф. Н. Бобков и доложил, что передовые отряды мехкорпуса в 2 часа ночи внезапно ворвались в Ионишкис и, разгромив его гарнизон, устремились на Елгаву. В городе было захвачено 5 целехоньких самолетов, склады, 9 паровозов и другие богатые трофеи.
Сон как рукой сняло. Владимир Васильевич Курасов, довольный ходом событий, радостно потирал руки:
— В таком темпе Обухов к утру и до Риги домчится. Вот будет сюрприз для Шернера!
Я ответил, что Шернер, безусловно, знает уже о повороте наших войск от Шяуляя на Елгаву и, естественно, принимает меры со свойственной ему энергией и жестокостью. На легкую победу рассчитывать здесь не приходилось. Ригу немцы так просто не сдадут. Как выяснилось впоследствии, когда Шернер узнал о захвате нашими войсками Ионишкиса, он поднял гарнизон Елгавы по тревоге, а на помощь ему двинул из Риги пехотную дивизию. А тем временем разведка и передовые отряды 3-го мехкорпуса, уничтожая встречавшиеся на пути отдельные тыловые части и подразделения, стремительно приближались к Елгаве, рассчитывая и ее захватить внезапно.
В ходе ночного марша особенна отличился командир разведроты 9-й гвардейской мехбригады капитан Григорий Галузо. Выступив в 22 часа 27 июля из района Мяшкуйчай, который находился в 25 километрах северо-восточнее Шяуляя, он со своей ротой за 6 часов преодолел 75 километров. За городом Ионишкис танкисты догнали фашистскую колонну, отступавшую на Елгаву, обошла ее, организовали засаду и разгромили противника. На подступах к Елгаве разведрота была встречена огнем бронепоезда и четырех танков. Умело маневрируя и ведя меткий огонь из засады, разведчики вынудили гитлеровцев отступить в Елгаву и, преследуя их вместо с подо-шедшим передовым отрядом, ворвались в город с юга. Григорию Григорьевичу Галузо за этот бой было присвоено звание Героя Советского Союза.
Воспользовавшись результатами разведки, Обухов двинул одну мехбригаду в обход Елгавы с юго-востока, а другую — с юго-запада. Встретив организованное сопротивление, он донес о потерях и запросил указании. Я распорядился передать ему по радио: «Дождитесь подхода соединений 51-й армии и вместе с ними атакуйте город. Частью сил немедленно обойти город с юго-запада и пробиться к Рижскому заливу».
Крейзеру был послан приказ ускорить выход стрелковых дивизий к Елгаве и возглавить штурм города совместно с 3-м гвардейским мехкорпусом. К утру Курасов принес мне повую директиву Ставки, подтвердившую принятое А. М. Василевским решение.
Водоворот событий закрутил нас и снова заставил забыть об отдыхе. Все мое внимание было сосредоточено на действиях войск Обухова и Крейзера. Сейчас только от них зависело осуществление нашего замысла — запереть группу армий «Север». В этой обстановке совсем неожиданно прозвучало сообщениее из 2-й гвардейской армии. Не скрывая тревоги, генерал П. Г. Чанчибадзе доложил:
— Атакован с юга двумя крупными группировками танков и пехоты. Всего до ста пятидесяти танков. Противник вклинился между одиннадцатым и тринадцатым корпусами. Есть угроза окружения тридцать второй дивизии. Прошу помощи.
Нетрудно было понять, что Гитлер, помогая своему любимцу Шернеру, отдал приказ командующему 3-й немецкой танковой армией атаковать войска 1-го Прибалтийского фронта с юга, хотя сама эта армия оказалась в тяжелом положении: под ударами войск генерала И. Д. Черняховского она еле-еле держалась. Поэтому мы не считали положение 2-й гвардейской армии опасным. Контратакующие части, несомненно, скоро выдохнутся. А армия Чанчибадзе еще полна сил и способна устоять против такого натиска. Тревога командарма объяснялась его неопытностью. Ведь это была его первая наступательная операция, и волнение Порфирия Георгиевича было вполне понятным.
— Прежде всего, не следует волноваться иа-за такого пустяка, — как можно спокойнее ответил я. — Это жест отчаяния противника. Утопающий за соломинку хватается, но это ему не поможет. Но выпускайте из рук управление корпусами. Действуйте решительно. Артиллерию вперед! Смелее маневрируйте. При первой же возможности атакуйте противника сами. На помощь не рассчитывайте. Сил у вас вполне достаточно. А если не справитесь — доложите мне немедленно, и я сам ириеду к вам…
Молодой командарм П. Г. Чанчибадзе был не только смелым, но и самолюбивым человеком. Я был уверен, что теперь он будет рассчитывать только на свои силы и поэтому проявит максимальную твердость и находчивость. Однако для подстраховки я все-таки приказал командиру 1-го танкового корпуса генералу В. В. Буткову выдвигаться в полосу 2-й гвардейской армии.
Зная, что на войне нельзя полагаться на авось, что следует всегда ждать от противника любой пакости, я поставил перед начальником разведки задачу точно установить силы, контратакующие армию Чанчибадзе, и определить, каковы дальнейшие возможности противника. Одновременно я пригласил к себе начальника штаба воздушной армии генерала Н. П. Дагаева и предложил ему взять под личный контроль организацию воздушной разведки на юге, а также постоянное наблюдение за всем нашим 400-километровым фронтом, так как теперь в любом месте противник может преподнести сюрприз. В том, что он готовит против нас ряд контрударов, сомнений но было. Но где? Своевременно установить это могла воздушная разведка, а также партизаны. Если первая легко могла определить общие масштабы контрманевра противника, то вторые — уточнить важные для нас детали. Поэтому полковнику А. А. Хлебову была поставлена задача поддерживать связь с партизанскими штабами, которые должны активизировать разведку.
Между тем наши надежды на быстрый захват Елгавы не оправдывались. Дивизии 1-го гвардейского стрелкового корпуса намного отстали от частей 3-го мехкорпуса. Шоссе на Елгаву было забито войсками, и движение их замедлилось. Я приказал генералу Я. Г. Крейзеру принять решительные меры по ускорению продвижения пехоты, и прежде всего организовать четкую комендантскую службу. В тех армиях, которые в составе нашего фронта находились давно, этот вопрос был у командующих всегда в центре внимания, как только войска шли в наступление. А привить такое отношение к этому важнейшему виду обеспечения в только что прибывших к нам объединениях мы не успели.
В связи с задержкой выхода дивизий 51-й армии к Елгаве мы потребовали от генерала В. Т. Обухова предпринять попытку атаковать противника своими силами. Во второй половине дня Обухов прислал донесение: «Несу большие потери в танках. Из Риги подошли подкрепления — свыше пехотной дивизии. Разрешите прекратить атаки». А за несколько минут до этого генерал Н. П. Да-гаев доложил мне, что летчики сообщают о выходе из Риги новых колонн пехоты и танков противника.
Мы поняли, что продолжение атак не даст успеха. У противника была хорошо организована противотанковая оборона. Без надежно подготовленного удара силами пехоты не обойтись. Надо дождаться сосредоточения стрелковых соединений 51-й армии и возложить на них эту задачу. А Виктору Тимофеевичу Обухову было приказано, овладев и закрепив за собой Добеле, ускорить выход одной из механизированных бригад корпуса к Рижскому заливу в районе Тукумса.
Обухов вскоре сообщил: «Приказ выполнен: бригада полковника Кремера Меня очень интересовал ход событий во 2-й гвардейской армии, но я намеренно не звонил командарму. Мне хотелось поскорее привить ему самостоятельность и уверенность в себе. Из боевых донесений, поступавших в штаб фронта, было ясно, что противнику не удалось добиться там большого успеха.
К концу дня генерал Чанчибадзе позвонил сам. Я уже по голосу понял, что у него все в порядке. Порфирий Георгиевич доложил, что выдвинутая навстречу контратакующим силам противника 33-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора П. М. Волосатых стоит насмерть. Вся полковая и дивизионная артиллерия находится в боевых порядках пехоты, а позади развернуты корпусные и армейские артиллерийские части. Враг потерял 30 танков и остановлен. Его попытки прорваться на Байсогалу сорваны.
— Ну как, теперь надеешься на свои силы, — спросил я, зондируя настроение командарма, — или прислать подкрепление?
— Нет, товарищ командующий, — решительно отказался Чанчибадзе, — справимся своими силами.
Убедившись, что молодой командарм полностью овладел собой, я сообщил ему, что он может рассчитывать на 1-й танковый корпус, который уже идет к нему. Как бы ни храбрился Чанчибадзе, а эта весть, я знал твердо, еще больше укрепила его веру в свои силы.
Целиком занятый управлением войсками армий генералов Крейзера и Чанчибадзе, я возложил контроль за развитием наступления в остальных армиях на своего первого заместителя генерал-полковника В. И. Кузнецова.
Поздним вечером он позвонил мне из 43-й и доложил, что для ускорения продвижения армии на Биржай и Бауску приказал ввести из второго эшелона остальные две дивизии 60-го стрелкового корпуса генерала Люхтикова. Это дало отличные результаты: войска генерала Белобородова продвинулись на рижском направлении на 30 километров и с ходу овладели Биржаем, уничтожив 18 фашистских танков. Передовым частям 179-й стрелковой дивизии полковника М. М. Шкурина удалось прорваться к реке Мемеле и захватить плацдарм на противоположном берегу. Противник предпринял настойчивые попытки сбросить переправившиеся подразделения 259-го стрелкового полка, но они отбили все контратаки. Особенно тяжело пришлось 2-му стрелковому батальону. Он был атакован превосходящими силами пехоты, поддержанной танками. Бойцы и командиры сражались с потрясающий стойкостью. Когда на позиции, которые прикрывал огнем своего пулемета Вачагай Унатович Ванцьян, в третий раз двинулись фашистская пехота и 9 танков, пулеметчик укрылся в окопе. Пропустив танки, он выскочил из укрытия и почти в упор стал расстреливать пехоту. Ошеломленные фашисты побежали назад. Два танка тоже развернулись и двинулись на пулемет, стреляя на ходу. До ближайшего танка оставалось не более десяти метров. Тогда Вадцьян поднялся и с противотанковыми гранатами в обеих руках бросился под танк. Раздался взрыв — и машина закрутилась на месте, объятая огнем. Вачагаю Унатовичу Ванцьяну было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Следующий день принес нам большую радость. Командир гвардейской мехбригады полковник С. Д. Кремер, выполняя приказ, с утра 30 июля устремился на Тукумс. Уничтожая мелкие фашистские подразделения и полицейские формирования, бригада прошла 60 километров и с ходу ворвалась в Тукумс. В результате короткого, но ожесточенного боя город был освобожден. Кремер выслал передовой отряд, который в районе рыбацкого поселка Клапкалн вышел на побережье Рижского заяива, перерезав последнюю сухопутную коммуникацию группы армий «Север». Семен Давыдович Кремер был удостоен звания Героя Советского Союза.
А к этому времени танковая бригада генерала А. А. Асланова очистила от фашистов город Добеле. Наконец-то замысел, который не давал нам с В. В. Курасовым покоя с первых дней вступления на землю Прибалтики, осуществился! Мы немедленно послали телеграмму командиру 8-й гвардейской мехбригады: «Военный совет фронта горячо благодарит и поздравляет гвардейцев с победой». Генералу В. Т. Обухову было приказано представить особо отличившихся к правительственным наградам. Я доложил об этом важном событии представителю Ставки, a oн — И. В. Сталину. Александр Михайлович сообщил, что Верховный Главнокомандующий приказал представить особо отличившихся в прорыве к Рижскому заливу к званию Героя Советского Союза.
Поздравив командование фронта с важной победой, маршал Василевский предупредил, что выход к заливу — это лишь часть задачи. Вторая ее половина расширить и удержать коридор, пробитый 3-м мехкорпусом к Рижскому заливу. Осуществление этой задачи я решил возложить на армию Я. Г. Крейзера и корпус В. Т. Обухова. Но вначале им обоим предстояло овладеть Елгавой, чтобы можно было развивать наступление на Ригу с юго-запада. Я приказал Крейзеру выехать в Елгаву и лично возглавить штурм города.
Ночью из армии Чанчибадзе возвратился посланный туда генерал К. В. Скорняков. Он доложил, что положение там остается напряженным. С утра противник возобновил наступление в стыке 11-го и 13-го гвардейских корпусов, но на этот раз главный удар обрушился на 346-ю стрелковую дивизию 54-го стрелкового корпуса, которой командовал генерал Д. И. Станкевский. Стрелковые части были смяты вражескими танками и стали отступать. Однако гитлеровцам не удалось далеко продвинуться, так как на их пути оказались опорные пункты, предусмотрительно подготовленные комдивом в глубине. К этому времени генерал П. Г. Чанчибадзе за 346-й стрелковой дивизией выдвинул из второго эшелона для занятия обороны 263-ю стрелковую дивизию генерал-майора А. М. Пыхтина, а 126-го стрелковую дивизию полковника А. Н. Казакова перегруппировал для усиления обороты Байсогалы. Генерал К. В. Скорняков, докладывая мне о ходе событий, выразил полное удовлетворение тем, что контрудар противника фактически сорван стойкой обороной 2-й гвардейской армии. Но я был недоволен пассивностью Чанчибадзе. Вместо того чтобы решительно нанести удар во фланг вклинившейся группировке, он развертывал на ее пути одно соединение за другим для пассивной обороны. Это можно было оправдать лишь неопытностью командарма. Именно поэтому я в ходе переговоров с Чанчибадзе постарался выразить ему свои упреки в очень сдержанной форме, однако предупредил, что, если он будет так действовать и дальше, прикреплю к нему в качестве «дядьки» генерал-полковника В. И. Кузнецова.
Наступил последний день июля. Генерал Крейзер доложил, что после короткой артиллерийской подготовки пошли в атаку части 1-го гвардейского стрелкового корпуса и две мехбригады 3-го гвардейского мехкорпуса. Бои на улицах завершаются…
Мне захотелось взглянуть на итоги заключительного удара по врагу в этом многострадальном городе, и, пригласив с собой генерал-полковника Н. М. Хлебникова, я выехал на место сражения. На КП 51-й мы Крейзера не застали. Он выехал в Елгаву. Мы последовали за ним. Однако в городе еще шел бой. У самой Елгавы наши автомашины попали под минометный обстрел. Мы залегли в кювет. Хлебников невесело пошутил:
— Невежливо фрицы встречают нас…
— А в этом виноват прежде всего командующий артиллерией, — ответил я в том же тоне. — Что же твои артиллеристы позволяют паршивым фашистским минометчикам держать нас в придорожной канаве?
— Ну я им намылю шею за такое неуважение к начальству! — сказал Николай Михайлович, сделав свирепое лицо.
Пока мы обменивались колкостями, разрывы мин становились все реже, и я предложил Хлебникову:
— Давай-ка, Николай Михайлович, вспомним солдатскую выучку и двинем короткими перебежками к городу.
Так вот мы с Хлебниковым и вышли из-под обстрела. А недалеко от города нас встретил полковник с группой автоматчиков, посланный нам навстречу Крейзером, которому сообщили, что мы выехали к нему на передовой наблюдательный пункт. Когда мы появились на НП Якова Григорьевича, он облегченно вздохнул, увидев нас невредимыми, но тут же предупредил, что здесь нам оставаться чрезвычайно опасно и лучше вернуться на командный пупкт армии, откуда и управлять легче.
— Товарищ командующий армией! — с напускной строгостью возразил я. — О какой опасности идет речь? Ведь город-то наш! Гарнизон, как вы доложили, разгромлен наголову!
На мгновение смутившись, Крейзер сказал:
— Город действительно уже был наш, но подоспевшие из Риги подкрепления внезапной контратакой потеснили наши части и теперь продолжают отчаянно контратаковать.
— Николай Михайлович, — повернулся я к Хлебникову, — мы когда-нибудь бежали из освобожденных нашими войсками городов? А ведь товарищ Крейзер именно это нам и предлагает.
— Нет, товарищ командующий, ни за что не опозорим своих седин! — поняв мою шутку, клятвенно заявил Хлебников и, увидев, что я при последних его словах снял фуражку и вытираю пот с гладко выбритой головы, вдруг весело захохотал.
Шутка наконец дошла до сознания Крейзера, и он, поняв, что я не сержусь на него за невольную дезинформацию, тоже с облегчением рассмеялся, а потом рассказал, что оборона города поддерживается за счет постоянного подхода подкреплений из Риги. В связи с этим командарм отдал приказ — силами стрелковой дивизии и мехбригады пробиться на северо-восточную окраину города и захватить вокзал и мост через Лиелупе, то есть отрезать путь, по которому прибывали подкрепления. Эту задачу войска сейчас и решали. Противник, видимо, осознал надвигавшуюся катастрофу. Канонада и несмолкаемый рокот всех видов стрелкового оружия нарастали со стороны вокзала с каждой минутой. Видно было, что именно там сейчас решается судьба города. Крейзер не отрывался от телефонной трубки, выслушивая доклады о ходе атаки. Каждую полученную весть он повторял вслух:
— Пехота ворвалась в здание вокзала. Бой продолжается внутри здания… На путях много эшелонов с военными грузами… Только что подошедший эшелон с фашистской пехотой расстрелян прямо на путях… Танки ворвались на мост и овладели им. Противник не успел взорвать его…
Крейзер доложил, что в решающий момент боя за вокзал туда подоспел с подкреплением заместитель командира 3-го гвардейского мехкорпуса по политической части полковник Артем Филиппович Андреев. Он помог отбить контратаку противника, пытавшегося вернуть вокзал, В ходе штурма, как потом стало известно при рассмотрении представлений к награждению, совершил также выдающийся подвиг заместитель командира 64-го отдельного тяжелого танкового полка по политической части подполковник Леонид Афанасьевич Бердичевский. Следуя в атаку на своем танке во главе подразделений полка, он уничтожил один вражеский танк и 15 зенитных орудий. Дважды танк загорался, и оба раза Бердичевский, рискуя жизнью, организовывал тушение пожара. Все члены экипажа получили сильные ожоги, однако продолжали бой. И в третий раз вспыхнула машина — броню пробило снарядом. Раненный осколками, подполковник приказал экипажу покинуть горящий танк, а сам, прикрывая отход танкистов, продолжал вести огонь до тех пор, пока машина не взорвалась. Так погиб этот бесстрашный человек. Звание Героя Советского Союза Л. А. Бердичевскому было присвоено посмертно.
Итак, пути отступления остаткам гитлеровского гарнизона на Ригу отрезаны: захват моста вскоре сказался на ходе боя и в других районах города. Сопротивление стало заметно ослабевать. Вскоре командир 1-го гвардейского стрелкового корпуса генерал И. М. Миссан доложил, что разрозненные группы вояк разгромленного гарнизона бежали на северо-запад. Важный форпост обороны противника на западных подступах к Риге был в наших руках. Мы с Н. М. Хлебниковым проехали по улицам города, на которых кое-где еще продолжалась перестрелка. Много развалин. Улицы загромождены завалами, подбитыми танками, орудиями, автомашинами и другой техникой. Об ожесточенности боев свидетельствовало множество трупов, большей частью в грязно-зеленых немецких мундирах.
Я приказал Крейзеру закрепить успех наступления, превратив город в крупный узел сопротивления на случай возможных попыток противника вновь овладеть им, а прощаясь с командармом, предложил ему подготовить список частей, отличившихся в боях за Елгаву, для доклада Верховному Главнокомандующему.
Мы возвращались из Елгавы. Хлебников беспрерывно шутил, громко декламировал стихи, словно стараясь подавить душевную тревогу, навеянную встречей со смертью и видом разрушенного города. На окраине путь нам преградил опущенный шлагбаум, установленный для предотвращения самовольных поездок в город, где шли бои. У шлагбаума стоял боец с забинтованной головой. Левая рука его покоилась на перевязи. Увидев двух генералов, он правой рукой стал торопливо подымать толстый ствол березы, служивший шлагбаумом, и одновременно поддерживал автомат. Бревно со скрипом пошло вверх. Шофер включил скорость и плавно двинул наш открытый вездеходик вперед. И вдруг что-то заскрежетало за моей спиной, и тут же раздались стон и звук сильного удара. Я удивленно оглянулся. Между мной и сидевшим сзади Хлебниковым лежало бревно. Взглянув на смертельно бледного и морщившегося от боли красноармейца, я все понял: он не удержал тяжелое бревно и, стараясь предотвратить его падение, ухватился за веревку раненой рукой, что причинило ему невыносимую боль. Словом, бревно рухнуло вниз со всей силой и только чудо спасло нас от нелепой смерти. Я медленно вылез из машины и подошел к замершему бойцу. В его глазах стояли слезы. Стараясь улыбнуться, положил руку на его плечо.
— Ничего, ничего, товарищ, все в порядке, — успокоил я солдата и, повернувшись к подбежавшему адъютанту, готовому, кажется, наброситься на виновника происшествия, строго добавил: — Раненый не мог удержать шлагбаум. Его вины здесь нет…
Больше я не мог ничего сказать и, молча сев в машину, махнул рукой: «Вперед!»
Некоторое время ехали молча. Вдруг за спиной под мягкий рокот мотора зазвучал по-прежнему бодрый голос генерала Хлебникова:
— Иль чума меня подцепит, иль мороз окостенит, иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид…
Пушкинские строки настолько соответствовали случившемуся с нами нелепому происшествию, что это развеселило меня. Я расхохотался, и досаду как рукой сняло: чего не бывает на фронте?
Я рассказал подробно о таком, в сущности, незначительном эпизоде из наших фронтовых будней только затем, чтобы показать читателю, какое удивительное самообладание, неистребимый оптимизм и чувство юмора были присущи славному соратнику Чапаева и моему замечательному боевому другу Николаю Михайловичу Хлебникову. Он до конца войны был самым желанным моим спутником в скитаниях по фронтовым дорогам.
На командный пункт фронта мы возвратились в конце ночи, но ни Леонов, ни Курасов, ни другие находившиеся на месте генералы почему-то не ложились отдыхать. Обычно они имели такую возможность именно в это время. «Что-то, видимо, произошло необычное», — подумал я и, поздоровавшись, попросил Курасова доложить общую обстановку на фронте.
Но Владимир Васильевич вдруг вытянулся передо мной во весь свой богатырский рост и торжественным тоном произнес:
— Товарищ командующий фронтом! Разрешите горячо поздравить вас с присвоением вам звания Героя Советского Союза! — И он протянул мне телеграмму, в которой сообщалось об Указе Президиума Верховного Совета СССР.
Я был настолько взволнован, что, не находя подходящих слов, молча пожимал руки поздравлявших меня товарищей. Кому не приятно сознавать, что ты честно выполняешь свой долг перед Родиной!
Потом выяснилось, что «именинник» не я один. Леонов и Курасов удостоились полководческих орденов: первый — ордена Кутузова I степени, а второй — ордена Суворова I степени. Я горячо поздравил их. Орденом Суворова I степени был награжден и Н. М. Хлебников.
По такому случаю наши штабные хозяйственники подготовили скромный ужин с несколькими бутылками трофейного вина. А я ради такого выдающегося в моей жизни события приказал адъютанту вынуть две бутылки армянского коньяку, присланные мне земляками. Однако, прежде чем сесть за стол, я попросил Курасова сообщить мне обо всем происшедшем на фронте за мое отсутствие. О положении в 51-й армии было уже известно. События во 2-й гвардейской армии тоже развивались в нашу пользу. Контрудар танковой группировки противника ослабел. Выход нашего 1-го танкового корпуса к району контрудара окончательно снял угрозу, нависшую над левым флангом армии Чанчибадзе. 43-я армия в ожидании контрудара стремилась во всей своей полосе поскорее пробиться к реке Мемеле и закрепиться на ней. По сообщению штаба латышской партизанской бригады Отомара Ошкална, к юго-востоку от Риги наблюдалось интенсивное движение пехоты, артиллерии и танков. Генерал Н. Ф. Папивин, внимательно слушавший начальника штаба, добавил:
— Летчики тоже докладывают об этом.
Это сообщение окончательно убедило нас в том, что со дня на день южнее Риги противник нанесет контрудар. 6-я гвардейская медленно продвигалась к Риге вдоль левого берега Даугавы.
Увлекшись анализом обстановки, мы забыли и об ужине. Курасов, перелистывая свои записи, подвел краткий итог июльскому наступлению войск нашего фронта: за 25 дней пройдено с боями от 100 до 300 километров на флангах и около 400 километров в центре; группа армий «Север» лишилась непосредственной связи с группой армий «Центр»; войска нашего фронта вышли на дальние подступы к военно-морским базам Лиепая и Клайпеда; в ходе наступления войска фронта оттянули на себя значительные силы врага от 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов и тем содействовали их успехам.