В замке же без моего разрешения никто жить не может и не будет. Вы уже знаете, что через комиссионную контору все имущество замка, мною приобретенное, распродано, осталось только то, что до меня находилось в нем.
Теперь разрешение некоторых вопросов, относящихся собственно к вампирам и оставшихся для нас загадками.
Граф Карло в тяжелые минуты своей жизни вел записки, а теперь отдал их в мое распоряжение.
Они довольно обширны, но читать их все нет надобности. Многое нам уже известно, многое не подлежит общему оглашению, те же отрывки, которые могут представить для вас интерес, я позволю себе прочесть.
Гарри принес толстую тетрадь и начал, перелистывая ее, рассказывать:
– Выводы Джемми, в большинстве случаев, верны, – сказал он. – Причиною и началом всех несчастий был старый граф Дракула, ухитрившийся сам себя привезти в гробу из Америки под видом старого слуги; с его приездом началась первая загадочная эпидемия, во время которой и погибла мать Карло, молодая графиня Мария Дракула.
Она – это вампир с золотыми волосами и ненюфарами. Отец Карло знал тайну ее смерти, но от безмерной любви не решился воткнуть ей в сердце осиновый кол.
Охраняя себя и других, они со старым Петро и домашним доктором уложили ее в новый склеп и крепко заговорили. Затем граф Фредерик решил отказаться от света и караулить дорогую и страшную покойницу. Он молился день и ночь, надеясь вымолить ей прощение и спокойную смерть.
Оберегая память жены, граф запретил сыну своему Карло возвращаться в замок, а с Петро и доктора взял страшную клятву ничего не говорить ему о причине смерти матери, а также и о последствиях этой смерти.
Этим распоряжением граф Фредерик сделал страшную ошибку. Он не рассчитал того, что Карло может захотеть вернуться на родину, и связал клятвою двух человек, могших его предупредить об опасности.
Как думал распорядиться граф Фредерик перед своей смертью – неизвестно.
Он умер, не успев написать завещания.
Старый Петро похоронил графа в заранее приготовленном гробу, рядом с графиней, и проделал опять все, что требовалось для заклятия.
Затем он, по обету, пошел в Рим к папе за святыми облатками и по дороге зашел в Венецию отдать отчет новому владельцу замка.
Решение графа Карло вернуться в родовой замок привело Петро в страшный ужас и в то же время он не смел нарушить клятвы.
Упросив Карло ждать полгода, он бросился в Рим, ища там спасения и разрешения клятвенных уз.
Старый доктор, желая спасти сына своего друга, нарушил свою клятву, но это стоило ему временного помешательства, а главное, Карло ему не поверил.
Тем более что ученый друг Альф, перед знаниями и умом которого преклонялся Карло, отверг и высмеял существование вампиров. И доказал ненормальность старика.
К несчастию, граф не дождался возвращения старого Петро и переехал в замок, привезя туда и невесту Риту.
Вначале все шло хорошо.
Новый склеп не был открыт, а старый Дракула спокойно лежал в своем каменном гробу.
Загадочная смерть Франчески сильно повлияла на Риту, и Карло решил, и по совету старого доктора, который все требовал увезти Риту «чем дальше, тем лучше», и по своему личному мнению – веря в благоприятное влияние перемены места, – переселить невесту в лесной дом под надзор друга Альфа.
Он так и сделал.
Но и там больная продолжала хворать и наконец впала в летаргический сон, принятый за смерть.
«Мы одели дорогую покойницу, – вновь читал Гарри, – в голубое шелковое платье, я воткнул ей в волосы знаменитую гребенку императрицы – ведь она так любила ее. О гробе хлопотали Альф и Лючия, а я просил только одно: ничего не жалеть…, я хотел, чтобы моей милой было хорошо лежать между лент и кружев.
Капеллу обтянули черным сукном, и я велел срезать все розы до единой… пусть умирают со своей госпожой.
Мы с Альфом, с помощью Лючии и Цецилии, вынесли Риту из ее салона. Мы не хотели, чтобы чужие входили в эту священную для нас комнату. И Альф и Лючия сразу откликнулись на мое предложение закрыть салон навсегда. Так он стоит и поныне.
При звоне колоколов в сопровождении всей дворни и деревни мы отнесли тело Риты в капеллу. Наутро была назначена заупокойная служба.
С вечера ничего не предвещало бури, а ночью вдруг поднялся ураган, да какой! Старики говорят, что давно не помнят такой грозы. Гром грохотал не смолкая. Черную тьму прорезывала поминутно яркая молния, ветер рвал с такою силою, что казалось, стены замка не выдержат.
Мы все собрались в столовой. Нервное напряжение от пережитого горя еще усилилось от воя бури и грохота грома.
И вот через шумы грозы мы слышим дикие голоса людей, в них нечеловеческий ужас, какой-то вой…
Двери с силою открываются, и в комнату врываются человек пять-шесть прислуги; все они бледны, волосы в беспорядке и с криками: «Она встала, она идет!» кидаются кто ко мне, точно ища защиты, кто в противоположную дверь.
И прежде чем из отрывочных слов и восклицаний испуганных людей мы поняли, в чем дело, в дверях, к нашему ужасу, показалась Рита; сама Рита, умершая Рита.
В первую минуту я ничего не думал, не понимал, смотрел кругом, видел Риту, в голубом нарядном платье, с розами у груди; видел старика доктора с выпученными глазами и трясущейся нижней челюстью; видел бледного Альфа…
Сколько мгновений продолжался наш столбняк, не знаю. Нас привел в себя радостный крик Лючии:
– Господи, это был обморок, ты жива, жива, Рита, о, как мы все счастливы!
Оцепенение снято. Сразу все заговорили, поняли положение вещей, обрадовались, бросились к Рите. Один доктор-старик стоял, как истукан. Лицо его выражало растерянность и недоумение.
Рита была бледна и слаба, да это и понятно, такой глубокий обморок. А затем прийти в себя, в гробу, тоже чего-нибудь да стоит! Впрочем, она была так слаба, что ни мрачное убранство капеллы, ни гроб, казалось, не произвели на нее впечатления.
По крайней мере, ни тогда, ни после она ни слова не сказала о своих ощущениях.
В эту же ночь в замке умерла молодая служанка, точно смерть не хотела уйти от нас без жертвы.
Смерть пришла и воцарилась в замке.
Не проходило недели без покойника, мы даже как-то привыкли к этому, тем более что эпидемия свирепствовала также и на деревне».
– Наступила так называемая вторая эпидемия, – сказал Гарри, прерывая чтение и перекидывая несколько листов тетради.
Карло сообщает о смерти Лючии, Альфа, итальянских лакеев и т. д. и при этом жалуется, что Рита, прежде такая нежная и сострадательная, теперь спокойно и безразлично относится к смерти близких людей.
Дальше он пишет (и Гарри снова начал читать):
«На деревне погребальный звон не прекращается, и как это напоминает детство, и как жутко становится… Какие страхи встают кругом… А тут еще этот доктор со своими вампирами!
Бедный старик совершенно сошел с ума! Он, как привидение, день и ночь бродит по замку, всюду является неожиданно, распространяя скверный чесночный запах и разрисовывая везде, где возможно, пентаграмму, этот знак средневекового заклятия нечистой силы.
Особенно сильно он украшает им мои комнаты и мои вещи, я уже не спорю, лишь бы он избавил меня от букетов чеснока, а то повадился украшать ими мою спальню… Так что теперь у нас с ним по этому поводу молчаливое соглашение.
Пусть, зачем раздражать сумасшедшего! Зато с Ритой они теперь враги!
Раньше он рыцарски ухаживал за ней, и она относилась к нему ласково, как к старому человеку, другу моих родителей. Теперь же она не переносит старика, прямо ненавидит его.
Я думаю, что это одна из причин, почему она завтракает и обедает одна у себя в комнате.
Этой же причине я приписываю отказ Риты принять от меня последний подарок. А ведь вещица была заказана по ее личному желанию…, и вышла, на удивление, удачно! Это на тонкой золотой цепочке знак пентаграммы, усыпанный бриллиантами, и камни самой чистой воды, точно летняя роса…
А Рита даже не хотела взять ее в руки. Обидно немного… Эх, буду сам носить и помнить, что счастье обманчиво…, и любовь…, и дружба…»
Гарри прервал чтение и отодвинул тетрадь.
Причиною всех несчастий и на этот раз был старый граф. Заговоренный Петро, он 15 лет лежал смирно в гробу, но был еще настолько силен, что внушил Карло мысль привести в склеп Риту, а ей желание опереться о каменный гроб. Прикосновение живого женского тела сняло заклятие, и старый вампир был свободен.
Он начал с того, что погубил свою освободительницу, наградив ее своей любовью и страшными последствиями этой любви.
Рита, с его помощью, в недолгое время стала сильным вампиром. Она вела двойное существование: днем жила между живыми, ловко обманывая их, а ночью являлась вампиром и губила их. Страстная любовь к другу своего жениха, Альфу, заставила ее забыть осторожность и сильно ее выдала, хотя Альф и умер, не успев ничего сказать Карло, не открыв тайны Риты.
Прощальное письмо Альфа, вложенное в библию, так и не дошло по адресу.
Граф Карло его не видел.
Все же у графа проснулись неясные подозрения и ревность, и он начал следить за Ритой.
Тут граф Карло переживает страшную драму.
«Она какая-то бесстыдная, сладострастная», – пишет он, – или «чем больше я за ней слежу и наблюдаю, тем больше становлюсь в тупик. Она или сходит с ума, или у ней какая-нибудь таинственная болезнь, но болезнь психическая, так как физически она цветет и хорошеет день ото дня».
«Чем объяснить такой поступок, – пишет он дальше:
– Рита, тихонько оглядываясь, входит в мой кабинет, берет со стола тяжелое каменное пресс-папье и с силою кидает его в большое простеночное зеркало. Стекло вдребезги.
В ту же минуту она сталкивает с подставки тяжелую китайскую вазу и та с грохотом падает на пол. Вбегают слуги.
– Ничего особенного, – объявляет холодно Рита, – скажите барину, что я нечаянно столкнула вазу, а она, падая, разбила стекло.
– Идите прочь. – Слуги, переглядываясь, молча уходят».
– Как раз в это время, – рассказывал Гарри дальше, – Карло подвернулась латинская книга «о ламиях». Он взял ее из лесного дома, на память об Альфе, и от бессонницы, которая его преследовала, принялся читать.
Карло признается, что ничего бы не понял в ней, если б не рассказы старого доктора на эту тему. Тем не менее он не в состоянии поверить в существование вампиров, а тем более причислить к ним свою невесту. «В книге ясно сказано, что «они» выходят из могил, – пишет он. – Затем книга говорит…»
– Впрочем, это я вам прочту, – говорит Гарри, перекидывая листы.
Фу, какая-то огромная, черная кошка подкралась к моей двери, я даже испугался, а увидев меня, она тоже испугалась, шмыгнула по темному коридору и пропала. Откуда она? Кажется, в замке нет такой; должно быть, забрела из соседнего леса. Надо будет…»
Оказывается, что кол у него осиновый, и чтобы добыть его, он ходил куда-то далеко, так как у нас в окрестности осины нет.
Старик вбежал и принялся что-то искать в двух моих комнатах. Он заглядывал под кровать, в шкаф, под стулья, за портьеры и даже смотрел в печке.
– Нету, ушел.
– Да кто ушел, кого вы ищете? – спрашиваю я.
– Да «его». Эхе-хе, понимаю, сюда-то не сунется! – весело засмеялся сумасшедший, показывая на знак пентаграммы, вырезанный им на пороге моей комнаты.
– Знаешь, – продолжал он, – я двери-то чесноком, чесночком замазал и завесил, так «он» в окно да черной кошкой…, сюда, вверх…, а я за ним, да, видишь, ноги старые, не поспел, ушел он… – Старик тяжело вздохнул и присел на стул.
Из отрывочных фраз и бормотанья я, наконец, понял, что он завесил чесноком двери капеллы, а сам сторожил «его» с колом. Этот-то «он» старика – выходит не кто иной, как Рита, она же вампир.
Будь передо мной не старик, я бы вздул его, несмотря на все его сумасшествие. Я думал тогда, что всякий вздор, даже сумасшествие, должен иметь меру.
Пока я соображал, как образумить старика, он вдруг опомнился, вскочил, схватил меня за руку и зашептал:
– Идем, идем, «он», наверное, у итальянца, у художника, засосет «он» беднягу.
Постараться вырваться, нечего было и думать, и я покорно пошел, вернее, побежал за сумасшедшим. Он быстро взобрался по лестнице, в третий этаж, где живет итальянский художник, и затем мы, словно воры, тихо стали красться по коридору.
Подошли к комнате итальянца. Старик осторожно приотворил дверь.
Комната была залита лунным светом, окно открыто, и занавес на нем отодвинут.
Каково же было мое удивление, а потом бешенство, когда я увидел, что Рита, моя невеста, полулежит на груди итальянца, к нему поцелуем.
Должно быть, я крикнул, потому что Рита подняла голову и обернулась…, и о ужас, ужас!… При ярком свете месяца глаза ее светились сладострастием и злобой, а по губам текла свежая, алая кровь.
– Видишь, видишь, – закричал старик и кинулся вперед… Сильный порыв ветра хлопнул створками окна, взметнул штору и ударил ею по старику, тот упал.
Я поспешил к нему на помощь, но луна померкла и в комнате воцарился мрак. Нескоро я отыскал спички и свечку.
При слабом освещении я оглянул комнату – никого нет. Сумасшедший, охая, поднимался с полу, итальянец мирно спал.
Я готов был все признать за галлюцинацию, как старик подошел к кровати и, поднимая за плечи художника, спокойно объявил:
– Вот я и прав, «она засосала его». В самом деле художник был мертв.
Лицо бледное, руки болтаются, как плети, на ночной рубашке свежая кровь.
Боже всесильный, что же это? Голова моя не выдержит…, лопнет… Ведь выходит, что Рита «не мертвый»…, что она сосет кровь живых людей… Как я могу это понять и связать?… Рита…, кровь…, нет и нет. Это я, под влиянием старика, схожу с ума… Это он мне навязывает свою болезненную идею…, в то же время я сознаю, что я здоров, вполне здоров…, а впрочем, все сумасшедшие считают себя здоровыми…»
– Что же дальше?
– Тут для графа Карло начинается страшный период сомнений, еще более ужасный, чем муки ревности, и он признается, что был на волосок от помешательства.
На счастье, вернулся из Рима старый Петро. Он сильно похудел и еще больше постарел. Но зато торжественно спокоен и самоуверен.
– Господь Бог помиловал меня, а святой отец благословил послужить миру, я теперь ничего не боюсь. И за вас, мой дорогой господин, буду бороться со всею нечистою силой. Я вас спасу, не унывайте! – говорил он.
Петро провел целый день в деревне и уже знает все несчастия, постигшие замок.
– Затем он рассказал о папе, о монастыре, где выдержал покаяние. «Так там хорошо, так хорошо, век бы не ушел, – сознается он, – вот только спешил сюда, боялся за вас, ну, да слава Богу, не опоздал!»
Потом понемногу, деликатно Петро начал знакомить Карло со смертью матери и т, д. Но, увидав печаль на лице своего любимого господина, спросил:
«Так вы знаете, все знаете. А кто сказал?»
Карло сознается, что знает многое, а сказал старый доктор.
– Так вот она, причина его сумасшествия, не сдержанная клятва, – соображает Петро, – а куда он уехал? Вам известно?
– Да никуда он не уезжал, а живет у меня в замке.
После признания Карло, что он знает тайну матери, Петро уже прямо говорит о своей миссии в мире. Эта миссия – уничтожение вампиров. Он приглашает Карло помочь ему.
– На наше счастье, матушка ваша лежит спокойно. Я уже осмотрел и склеп и гору, все в исправности. Верно «отмолил» ее старый граф. И слава Богу, а то каково это вколачивать осиновый кол в сердце родной матери.
Петро подтверждает, что освобождение «старого дьявола» произошло благодаря прикосновению тела Риты, а стоило ему напиться свежей крови, он стал опять силен. Его только удивляет, что «старый» не погубил ее, так как это обыкновенная благодарность вампиров за освобождение.
– Я слышал, – продолжал Петро, – что ваша невеста была очень больна, при смерти, но поправилась, и люди говорят, что теперь она еще прекраснее, чем была до болезни.
– А ты не видал еще моей невесты? – спросил я.
– Нет, не удостоился еще.
Как мне теперь поступить: рассказать старику свои наблюдения и опасения или лучше молчать: не создавать ему предвзятой идеи. Это тем более удобно, что мой сумасшедший уехал зачем-то в город.
Решено, буду пока молчать.
Вчера мы также ходили, перекидываясь фразами о погоде.
Как-то на площадку явился Петро. На нем была старинная парадная ливрея, но ногах туфли с большими пряжками, седые волосы тщательно причесаны, в руках у него был небольшой сверток.
Я сразу понял, что старик явился представиться своей будущей госпоже.
– Рита, – сказал я, – это мой старый дядька Петро, верный слуга моих родителей. – Рита снисходительно кивнула головой.
С низким поклоном Петро подошел к ручке. В первый раз мне неприятно бросилась в глаза перемена, происшедшая с руками Риты. Прежде розовые пальчики с нежными ноготками были теперь длинные, белые и ногти твердые и острые.
Только Петро хотел коснуться руки, как Рита резко отдернула ее и сказала:
– Я не хочу!
Старик оторопел и так растерялся, что вместо того, чтобы уйти, протянул Рите сверток, говоря:
– Я принес для вас, сам святой отец благословил их. Рита отпрыгнула в сторону, все лицо ее перекосила злоба, и, как-то шипя, она сказала:
– Убирайся прочь, дурак! – и быстро пошла к дому.
На бедного Петро жаль было смотреть. В его трясущихся руках лопнула бумага и из нее повисли янтарные четки с маленьким крестиком.
Для меня эта сцена была полна смысла.
Могла ли Рита, в ее теперешнем положении, принять четки, благословенные святым отцом?
– Успокойся, Петро, и отдай четки мне, – сказал я. – Мне они скоро пригодятся.
– Милый Карло, что же это? за что? – бормотал, плача, старик.
– Полно, старина, мужайся, это значит только, что ты опоздал, а старый граф Дракула сделал свое дело – погубил ту, что помогала его освобождению.
После рассказов Карло и своих наблюдений Петро приходит к заключению, что Рита – вампир и что ее надо уничтожить.
Несмотря на все, в душе Карло по временам вспыхивает надежда, что это ошибка, галлюцинация, психоз…, и вот Петро решается доказать ему правду.
Гарри остановился. – Если вам не наскучило, то конец записок я могу прочесть весь без перерывов, – говорит он.
– Конечно, мы желаем знать все, – ответил Джемс за всех.
– В таком случае, Карл Иванович, будьте добры, замените меня, я устал.
– И Гарри передал тетрадь Карлу Ивановичу.
Надев очки, тот начал:
«Петро усердно следит и караулит Риту. Он теперь убежден, что она часы своего вампирического сна проводит в своем гробу в капелле. Недаром она так заботливо его оберегает.
Сегодня ночью мы идем, чтобы окончательно в этом убедиться.
Вчера во время заката солнца, т. е. во время, когда, по мнению Петро, вампиры должны лежать в могилах, и Рита не могла следить за нами, что она, в свою очередь, делает, мы отправились на хоры, в капеллу.
Было тихо.
Последние лучи солнца освещали мрачное убранство стен и засохшие розы на полу и катафалк.
Прошло полчаса. Все тихо. Солнце закатилось. Наступил полумрак.
Неясно внизу чернел гроб, подсвечники, окутанные черным флером, аналой… Становилось жутко.
Петро по временам клал мне руку на колено, точно желая успокоить.
Темно, я закрыл глаза.
Открываю, капелла залита лунным светом, но при нем все принимают фантастические образы. Даже кажется, что розы ожили и благоухают…
Петро опять нажимает мне на колено, приглашая быть внимательным.
И что же – дверь из капеллы в склеп, за минуту перед тем закрытая, – это я ясно видел – стоит настежь и в ней фигура. Это высокий, седой старик, в черном бархатном одеянии, на груди дорогая, золотая цепь. Нет сомнения, это старый граф Дракула.
Если б вместо черного фона открытой двери была золотая рама, я поклялся бы, что портрет, сосланный когда-то моим отцом в лесной дом, перенесен в капеллу.
Старик, не торопясь, подходит к гробу. Крышка скользит: в гробу, в голубом платье, с розами на груди лежит Рита.
Она открывает глаза, счастливая улыбка озаряет ее лицо.
– Пора, милый, – и она протягивает руки старику. – Ты мой учитель, ты сделал меня могучей и сильной, я люблю тебя.
Рита приподнялась и села. Еще минута, и она уже стоит на ногах.
– Зачем только ты хочешь, чтоб я жила с ними днем? Мне лучше с тобою в темном склепе. Они мне противны, мне тяжело с ними. Вот и сейчас я чувствую их присутствие. – И она начала беспокойно оглядываться.
– Полно, они не смеют сюда явиться! Мы сидели затаив дыхание.
– А если они здесь. – И Рита подняла голову по направлению к хорам.
В ту же минуту я заметил в руках Петро маленький ковчежец с св. облатками.
– Уйдем отсюда, уйдем, – сказала Рита, и они обнялись, легко отделились от пола и понеслись в луче месяца к окну. На минуту они заслонили свет, а затем вновь стало светло.
И мы ясно увидели плотно закрытый гроб и крепко запертую дверь.
Все виденное казалось сном.
– Будем ждать, – сказал Петро, – летняя ночь коротка. Они скоро вернутся.
Сколько времени прошло – не знаю. Я устал, спина ныла, ноги одеревенели, голова была тяжелая.
В воздухе стоял ясный запах тления, точно разлагающийся труп рядом.
Скоро взойдет солнце. Риты нет. На окне сидит большая черная кошка. Я хочу уже встать, но кошка прыгает в капеллу, и это не кошка, а Рита.
Усталой походкой идет она к гробу, глаза сияют алым наслаждением, на губах кровавая пена. Минута, и она исчезла.
– Теперь скорее вон отсюда, – говорит Петро и берет меня за руку.
– Да-да, вон, – шепчу я, – и пора.
Едва дотащился до своей постели и упал, как убитый.
После бессонной ночи, проведенной в капелле, а главное, от разных дум и пережитого горя я свалился на постель и заснул тяжело, без грез, без видений.
Вдруг кто-то сердито меня толкает, открываю глаза, передо мной стоит Рита.
Лицо ее перекошено злобой, острые ногти впиваются в мою руку.
– Вставай, что же это за безобразие, твои два дурака залезли в мою капеллу и не хотят оттуда уходить. Прогони их сейчас же! И прикажи снять решетки и глупые цветы, – кричит Рита.
– Какие цветы, какие решетки, я ничего не знаю, – говорю я.
– Я так и знала, что ты ничего не знаешь! Идем! – и она тащит меня в капеллу.
Оказывается, сумасшедший ездил в город за тем, чтобы заказать на окна капеллы решетки из омелы и теперь они с Петро укрепили их на место и всюду развесили гирлянды цветов.
Тяжелый запах сразу открыл мне, что эти белые цветочки не что иное, как чеснок.
– Прикажи убрать, прикажи убрать! – кричала Рита. Я взглянул на Петро.
– Хорошо.
Рита, я распоряжусь, и завтра все уберут.
– Нет, сегодня же, сейчас! – настаивала Рита.
– Сегодня поздно, скоро закат солнца, а вечером никто из слуг не станет работать там, где стоит гроб, хотя бы и пустой, – сказал я самым равнодушным образом, – вот тебе ключ от выходной двери капеллы, завтра, когда ты пожелаешь, тогда и очистят здесь.
Я прикажу.
Рита взяла ключ и еще колебалась. Петро в это время проговорил, ни к кому не обращаясь:
– Надо прочесть «Аве Мария», солнце закатывается.
– Уходите прочь, я замкну дверь, – сказала Рита. Мы вышли. Оба старика довольно улыбались и подталкивали друг друга.
– Ну, Карло, теперь за дело, пока ты спал, мы с Петро все приготовили, – сказал сумасшедший, и он сказал это так спокойно и решительно. Голос был такой ясный.
Я невольно взглянул на него. Глаза светлые, разумные.
– Да, милый Карло, я поправился. Я теперь знаю, что я не один и что Петро поможет мне. Да и ты сам видишь теперь, что я говорил правду и только от горя и бессилия у меня кружилась голова и я, правда, временами сходил с ума. Сегодня же, как увидел Петро, мне сразу стало легче, а когда он мне все рассказал, то с меня точно гора свалилась! Вот помогу вам, кончим здесь все, и я пойду в тот монастырь, где был Петро. Хорошо там, он говорит!
Теперь разрешение некоторых вопросов, относящихся собственно к вампирам и оставшихся для нас загадками.
Граф Карло в тяжелые минуты своей жизни вел записки, а теперь отдал их в мое распоряжение.
Они довольно обширны, но читать их все нет надобности. Многое нам уже известно, многое не подлежит общему оглашению, те же отрывки, которые могут представить для вас интерес, я позволю себе прочесть.
Гарри принес толстую тетрадь и начал, перелистывая ее, рассказывать:
– Выводы Джемми, в большинстве случаев, верны, – сказал он. – Причиною и началом всех несчастий был старый граф Дракула, ухитрившийся сам себя привезти в гробу из Америки под видом старого слуги; с его приездом началась первая загадочная эпидемия, во время которой и погибла мать Карло, молодая графиня Мария Дракула.
Она – это вампир с золотыми волосами и ненюфарами. Отец Карло знал тайну ее смерти, но от безмерной любви не решился воткнуть ей в сердце осиновый кол.
Охраняя себя и других, они со старым Петро и домашним доктором уложили ее в новый склеп и крепко заговорили. Затем граф Фредерик решил отказаться от света и караулить дорогую и страшную покойницу. Он молился день и ночь, надеясь вымолить ей прощение и спокойную смерть.
Оберегая память жены, граф запретил сыну своему Карло возвращаться в замок, а с Петро и доктора взял страшную клятву ничего не говорить ему о причине смерти матери, а также и о последствиях этой смерти.
Этим распоряжением граф Фредерик сделал страшную ошибку. Он не рассчитал того, что Карло может захотеть вернуться на родину, и связал клятвою двух человек, могших его предупредить об опасности.
Как думал распорядиться граф Фредерик перед своей смертью – неизвестно.
Он умер, не успев написать завещания.
Старый Петро похоронил графа в заранее приготовленном гробу, рядом с графиней, и проделал опять все, что требовалось для заклятия.
Затем он, по обету, пошел в Рим к папе за святыми облатками и по дороге зашел в Венецию отдать отчет новому владельцу замка.
Решение графа Карло вернуться в родовой замок привело Петро в страшный ужас и в то же время он не смел нарушить клятвы.
Упросив Карло ждать полгода, он бросился в Рим, ища там спасения и разрешения клятвенных уз.
Старый доктор, желая спасти сына своего друга, нарушил свою клятву, но это стоило ему временного помешательства, а главное, Карло ему не поверил.
Тем более что ученый друг Альф, перед знаниями и умом которого преклонялся Карло, отверг и высмеял существование вампиров. И доказал ненормальность старика.
К несчастию, граф не дождался возвращения старого Петро и переехал в замок, привезя туда и невесту Риту.
Вначале все шло хорошо.
Новый склеп не был открыт, а старый Дракула спокойно лежал в своем каменном гробу.
* * *
«Потом все пошло прахом, – начал читать Гарри, – Рита начала хворать, хандрить; она бледнела, худела не по дням, а по часам, в то же время была ко мне нежна и как-то застенчиво ласкова. Она не отказывала мне в поцелуях, но как-то оглядывалась, оберегалась, точно боялась строгого взгляда старой тетушки. Меня это очень забавляло».Загадочная смерть Франчески сильно повлияла на Риту, и Карло решил, и по совету старого доктора, который все требовал увезти Риту «чем дальше, тем лучше», и по своему личному мнению – веря в благоприятное влияние перемены места, – переселить невесту в лесной дом под надзор друга Альфа.
Он так и сделал.
Но и там больная продолжала хворать и наконец впала в летаргический сон, принятый за смерть.
«Мы одели дорогую покойницу, – вновь читал Гарри, – в голубое шелковое платье, я воткнул ей в волосы знаменитую гребенку императрицы – ведь она так любила ее. О гробе хлопотали Альф и Лючия, а я просил только одно: ничего не жалеть…, я хотел, чтобы моей милой было хорошо лежать между лент и кружев.
Капеллу обтянули черным сукном, и я велел срезать все розы до единой… пусть умирают со своей госпожой.
Мы с Альфом, с помощью Лючии и Цецилии, вынесли Риту из ее салона. Мы не хотели, чтобы чужие входили в эту священную для нас комнату. И Альф и Лючия сразу откликнулись на мое предложение закрыть салон навсегда. Так он стоит и поныне.
При звоне колоколов в сопровождении всей дворни и деревни мы отнесли тело Риты в капеллу. Наутро была назначена заупокойная служба.
С вечера ничего не предвещало бури, а ночью вдруг поднялся ураган, да какой! Старики говорят, что давно не помнят такой грозы. Гром грохотал не смолкая. Черную тьму прорезывала поминутно яркая молния, ветер рвал с такою силою, что казалось, стены замка не выдержат.
Мы все собрались в столовой. Нервное напряжение от пережитого горя еще усилилось от воя бури и грохота грома.
* * *
Все молчали. Мне казалось, что мир разрушается, что никто и ничто не хочет существовать после смерти той, кто была лучшим украшением жизни.И вот через шумы грозы мы слышим дикие голоса людей, в них нечеловеческий ужас, какой-то вой…
Двери с силою открываются, и в комнату врываются человек пять-шесть прислуги; все они бледны, волосы в беспорядке и с криками: «Она встала, она идет!» кидаются кто ко мне, точно ища защиты, кто в противоположную дверь.
И прежде чем из отрывочных слов и восклицаний испуганных людей мы поняли, в чем дело, в дверях, к нашему ужасу, показалась Рита; сама Рита, умершая Рита.
В первую минуту я ничего не думал, не понимал, смотрел кругом, видел Риту, в голубом нарядном платье, с розами у груди; видел старика доктора с выпученными глазами и трясущейся нижней челюстью; видел бледного Альфа…
Сколько мгновений продолжался наш столбняк, не знаю. Нас привел в себя радостный крик Лючии:
– Господи, это был обморок, ты жива, жива, Рита, о, как мы все счастливы!
Оцепенение снято. Сразу все заговорили, поняли положение вещей, обрадовались, бросились к Рите. Один доктор-старик стоял, как истукан. Лицо его выражало растерянность и недоумение.
Рита была бледна и слаба, да это и понятно, такой глубокий обморок. А затем прийти в себя, в гробу, тоже чего-нибудь да стоит! Впрочем, она была так слаба, что ни мрачное убранство капеллы, ни гроб, казалось, не произвели на нее впечатления.
По крайней мере, ни тогда, ни после она ни слова не сказала о своих ощущениях.
В эту же ночь в замке умерла молодая служанка, точно смерть не хотела уйти от нас без жертвы.
Смерть пришла и воцарилась в замке.
Не проходило недели без покойника, мы даже как-то привыкли к этому, тем более что эпидемия свирепствовала также и на деревне».
– Наступила так называемая вторая эпидемия, – сказал Гарри, прерывая чтение и перекидывая несколько листов тетради.
Карло сообщает о смерти Лючии, Альфа, итальянских лакеев и т. д. и при этом жалуется, что Рита, прежде такая нежная и сострадательная, теперь спокойно и безразлично относится к смерти близких людей.
Дальше он пишет (и Гарри снова начал читать):
«На деревне погребальный звон не прекращается, и как это напоминает детство, и как жутко становится… Какие страхи встают кругом… А тут еще этот доктор со своими вампирами!
Бедный старик совершенно сошел с ума! Он, как привидение, день и ночь бродит по замку, всюду является неожиданно, распространяя скверный чесночный запах и разрисовывая везде, где возможно, пентаграмму, этот знак средневекового заклятия нечистой силы.
Особенно сильно он украшает им мои комнаты и мои вещи, я уже не спорю, лишь бы он избавил меня от букетов чеснока, а то повадился украшать ими мою спальню… Так что теперь у нас с ним по этому поводу молчаливое соглашение.
Пусть, зачем раздражать сумасшедшего! Зато с Ритой они теперь враги!
Раньше он рыцарски ухаживал за ней, и она относилась к нему ласково, как к старому человеку, другу моих родителей. Теперь же она не переносит старика, прямо ненавидит его.
Я думаю, что это одна из причин, почему она завтракает и обедает одна у себя в комнате.
Этой же причине я приписываю отказ Риты принять от меня последний подарок. А ведь вещица была заказана по ее личному желанию…, и вышла, на удивление, удачно! Это на тонкой золотой цепочке знак пентаграммы, усыпанный бриллиантами, и камни самой чистой воды, точно летняя роса…
А Рита даже не хотела взять ее в руки. Обидно немного… Эх, буду сам носить и помнить, что счастье обманчиво…, и любовь…, и дружба…»
Гарри прервал чтение и отодвинул тетрадь.
Причиною всех несчастий и на этот раз был старый граф. Заговоренный Петро, он 15 лет лежал смирно в гробу, но был еще настолько силен, что внушил Карло мысль привести в склеп Риту, а ей желание опереться о каменный гроб. Прикосновение живого женского тела сняло заклятие, и старый вампир был свободен.
Он начал с того, что погубил свою освободительницу, наградив ее своей любовью и страшными последствиями этой любви.
Рита, с его помощью, в недолгое время стала сильным вампиром. Она вела двойное существование: днем жила между живыми, ловко обманывая их, а ночью являлась вампиром и губила их. Страстная любовь к другу своего жениха, Альфу, заставила ее забыть осторожность и сильно ее выдала, хотя Альф и умер, не успев ничего сказать Карло, не открыв тайны Риты.
Прощальное письмо Альфа, вложенное в библию, так и не дошло по адресу.
Граф Карло его не видел.
Все же у графа проснулись неясные подозрения и ревность, и он начал следить за Ритой.
Тут граф Карло переживает страшную драму.
«Она какая-то бесстыдная, сладострастная», – пишет он, – или «чем больше я за ней слежу и наблюдаю, тем больше становлюсь в тупик. Она или сходит с ума, или у ней какая-нибудь таинственная болезнь, но болезнь психическая, так как физически она цветет и хорошеет день ото дня».
«Чем объяснить такой поступок, – пишет он дальше:
– Рита, тихонько оглядываясь, входит в мой кабинет, берет со стола тяжелое каменное пресс-папье и с силою кидает его в большое простеночное зеркало. Стекло вдребезги.
В ту же минуту она сталкивает с подставки тяжелую китайскую вазу и та с грохотом падает на пол. Вбегают слуги.
– Ничего особенного, – объявляет холодно Рита, – скажите барину, что я нечаянно столкнула вазу, а она, падая, разбила стекло.
– Идите прочь. – Слуги, переглядываясь, молча уходят».
– Как раз в это время, – рассказывал Гарри дальше, – Карло подвернулась латинская книга «о ламиях». Он взял ее из лесного дома, на память об Альфе, и от бессонницы, которая его преследовала, принялся читать.
Карло признается, что ничего бы не понял в ней, если б не рассказы старого доктора на эту тему. Тем не менее он не в состоянии поверить в существование вампиров, а тем более причислить к ним свою невесту. «В книге ясно сказано, что «они» выходят из могил, – пишет он. – Затем книга говорит…»
– Впрочем, это я вам прочту, – говорит Гарри, перекидывая листы.
* * *
«Книга говорит, что большей опасности подвергаются близкие люди. Вот если б была правда, то я первый должен бы был умереть. А я жив и здоров и никто ко мне по ночам не ходит…, вот только я спать не могу… Что это, крик или мне показалось? Вероятно…Фу, какая-то огромная, черная кошка подкралась к моей двери, я даже испугался, а увидев меня, она тоже испугалась, шмыгнула по темному коридору и пропала. Откуда она? Кажется, в замке нет такой; должно быть, забрела из соседнего леса. Надо будет…»
19-е
Ну, и ночка! Сейчас светит ясное солнышко, а я все еще не могу сбросить ночной кошмар…, а, быть может, и действительность…, а впрочем, я потерял мерило…19-го. Позже
Вчера ночью ко мне в комнату заглянула черная кошка и исчезла. Не успел я снова взяться за перо, как ворвался сумасшедший, на нем был халат, на голове чеснок, а в руках знаменитый кол, с которым он не расстается.Оказывается, что кол у него осиновый, и чтобы добыть его, он ходил куда-то далеко, так как у нас в окрестности осины нет.
Старик вбежал и принялся что-то искать в двух моих комнатах. Он заглядывал под кровать, в шкаф, под стулья, за портьеры и даже смотрел в печке.
– Нету, ушел.
– Да кто ушел, кого вы ищете? – спрашиваю я.
– Да «его». Эхе-хе, понимаю, сюда-то не сунется! – весело засмеялся сумасшедший, показывая на знак пентаграммы, вырезанный им на пороге моей комнаты.
– Знаешь, – продолжал он, – я двери-то чесноком, чесночком замазал и завесил, так «он» в окно да черной кошкой…, сюда, вверх…, а я за ним, да, видишь, ноги старые, не поспел, ушел он… – Старик тяжело вздохнул и присел на стул.
Из отрывочных фраз и бормотанья я, наконец, понял, что он завесил чесноком двери капеллы, а сам сторожил «его» с колом. Этот-то «он» старика – выходит не кто иной, как Рита, она же вампир.
Будь передо мной не старик, я бы вздул его, несмотря на все его сумасшествие. Я думал тогда, что всякий вздор, даже сумасшествие, должен иметь меру.
Пока я соображал, как образумить старика, он вдруг опомнился, вскочил, схватил меня за руку и зашептал:
– Идем, идем, «он», наверное, у итальянца, у художника, засосет «он» беднягу.
Постараться вырваться, нечего было и думать, и я покорно пошел, вернее, побежал за сумасшедшим. Он быстро взобрался по лестнице, в третий этаж, где живет итальянский художник, и затем мы, словно воры, тихо стали красться по коридору.
Подошли к комнате итальянца. Старик осторожно приотворил дверь.
Комната была залита лунным светом, окно открыто, и занавес на нем отодвинут.
Каково же было мое удивление, а потом бешенство, когда я увидел, что Рита, моя невеста, полулежит на груди итальянца, к нему поцелуем.
Должно быть, я крикнул, потому что Рита подняла голову и обернулась…, и о ужас, ужас!… При ярком свете месяца глаза ее светились сладострастием и злобой, а по губам текла свежая, алая кровь.
– Видишь, видишь, – закричал старик и кинулся вперед… Сильный порыв ветра хлопнул створками окна, взметнул штору и ударил ею по старику, тот упал.
Я поспешил к нему на помощь, но луна померкла и в комнате воцарился мрак. Нескоро я отыскал спички и свечку.
При слабом освещении я оглянул комнату – никого нет. Сумасшедший, охая, поднимался с полу, итальянец мирно спал.
Я готов был все признать за галлюцинацию, как старик подошел к кровати и, поднимая за плечи художника, спокойно объявил:
– Вот я и прав, «она засосала его». В самом деле художник был мертв.
Лицо бледное, руки болтаются, как плети, на ночной рубашке свежая кровь.
Боже всесильный, что же это? Голова моя не выдержит…, лопнет… Ведь выходит, что Рита «не мертвый»…, что она сосет кровь живых людей… Как я могу это понять и связать?… Рита…, кровь…, нет и нет. Это я, под влиянием старика, схожу с ума… Это он мне навязывает свою болезненную идею…, в то же время я сознаю, что я здоров, вполне здоров…, а впрочем, все сумасшедшие считают себя здоровыми…»
– Что же дальше?
– Тут для графа Карло начинается страшный период сомнений, еще более ужасный, чем муки ревности, и он признается, что был на волосок от помешательства.
На счастье, вернулся из Рима старый Петро. Он сильно похудел и еще больше постарел. Но зато торжественно спокоен и самоуверен.
– Господь Бог помиловал меня, а святой отец благословил послужить миру, я теперь ничего не боюсь. И за вас, мой дорогой господин, буду бороться со всею нечистою силой. Я вас спасу, не унывайте! – говорил он.
Петро провел целый день в деревне и уже знает все несчастия, постигшие замок.
– Затем он рассказал о папе, о монастыре, где выдержал покаяние. «Так там хорошо, так хорошо, век бы не ушел, – сознается он, – вот только спешил сюда, боялся за вас, ну, да слава Богу, не опоздал!»
Потом понемногу, деликатно Петро начал знакомить Карло со смертью матери и т, д. Но, увидав печаль на лице своего любимого господина, спросил:
«Так вы знаете, все знаете. А кто сказал?»
Карло сознается, что знает многое, а сказал старый доктор.
– Так вот она, причина его сумасшествия, не сдержанная клятва, – соображает Петро, – а куда он уехал? Вам известно?
– Да никуда он не уезжал, а живет у меня в замке.
После признания Карло, что он знает тайну матери, Петро уже прямо говорит о своей миссии в мире. Эта миссия – уничтожение вампиров. Он приглашает Карло помочь ему.
– На наше счастье, матушка ваша лежит спокойно. Я уже осмотрел и склеп и гору, все в исправности. Верно «отмолил» ее старый граф. И слава Богу, а то каково это вколачивать осиновый кол в сердце родной матери.
Петро подтверждает, что освобождение «старого дьявола» произошло благодаря прикосновению тела Риты, а стоило ему напиться свежей крови, он стал опять силен. Его только удивляет, что «старый» не погубил ее, так как это обыкновенная благодарность вампиров за освобождение.
– Я слышал, – продолжал Петро, – что ваша невеста была очень больна, при смерти, но поправилась, и люди говорят, что теперь она еще прекраснее, чем была до болезни.
– А ты не видал еще моей невесты? – спросил я.
– Нет, не удостоился еще.
Как мне теперь поступить: рассказать старику свои наблюдения и опасения или лучше молчать: не создавать ему предвзятой идеи. Это тем более удобно, что мой сумасшедший уехал зачем-то в город.
Решено, буду пока молчать.
27-го
По давно заведенному порядку мы с Ритой после обеда (хотя и обедаем на разных половинах) гуляем над обрывом. Прежде эти прогулки имели неизъяснимую прелесть: нам всегда так много надо было сказать друг другу…, а теперь мы точно отбываем повинность перед слугами.Вчера мы также ходили, перекидываясь фразами о погоде.
Как-то на площадку явился Петро. На нем была старинная парадная ливрея, но ногах туфли с большими пряжками, седые волосы тщательно причесаны, в руках у него был небольшой сверток.
Я сразу понял, что старик явился представиться своей будущей госпоже.
– Рита, – сказал я, – это мой старый дядька Петро, верный слуга моих родителей. – Рита снисходительно кивнула головой.
С низким поклоном Петро подошел к ручке. В первый раз мне неприятно бросилась в глаза перемена, происшедшая с руками Риты. Прежде розовые пальчики с нежными ноготками были теперь длинные, белые и ногти твердые и острые.
Только Петро хотел коснуться руки, как Рита резко отдернула ее и сказала:
– Я не хочу!
Старик оторопел и так растерялся, что вместо того, чтобы уйти, протянул Рите сверток, говоря:
– Я принес для вас, сам святой отец благословил их. Рита отпрыгнула в сторону, все лицо ее перекосила злоба, и, как-то шипя, она сказала:
– Убирайся прочь, дурак! – и быстро пошла к дому.
На бедного Петро жаль было смотреть. В его трясущихся руках лопнула бумага и из нее повисли янтарные четки с маленьким крестиком.
Для меня эта сцена была полна смысла.
Могла ли Рита, в ее теперешнем положении, принять четки, благословенные святым отцом?
– Успокойся, Петро, и отдай четки мне, – сказал я. – Мне они скоро пригодятся.
– Милый Карло, что же это? за что? – бормотал, плача, старик.
– Полно, старина, мужайся, это значит только, что ты опоздал, а старый граф Дракула сделал свое дело – погубил ту, что помогала его освобождению.
После рассказов Карло и своих наблюдений Петро приходит к заключению, что Рита – вампир и что ее надо уничтожить.
Несмотря на все, в душе Карло по временам вспыхивает надежда, что это ошибка, галлюцинация, психоз…, и вот Петро решается доказать ему правду.
Гарри остановился. – Если вам не наскучило, то конец записок я могу прочесть весь без перерывов, – говорит он.
– Конечно, мы желаем знать все, – ответил Джемс за всех.
– В таком случае, Карл Иванович, будьте добры, замените меня, я устал.
– И Гарри передал тетрадь Карлу Ивановичу.
Надев очки, тот начал:
«Петро усердно следит и караулит Риту. Он теперь убежден, что она часы своего вампирического сна проводит в своем гробу в капелле. Недаром она так заботливо его оберегает.
Сегодня ночью мы идем, чтобы окончательно в этом убедиться.
Вчера во время заката солнца, т. е. во время, когда, по мнению Петро, вампиры должны лежать в могилах, и Рита не могла следить за нами, что она, в свою очередь, делает, мы отправились на хоры, в капеллу.
Было тихо.
Последние лучи солнца освещали мрачное убранство стен и засохшие розы на полу и катафалк.
* * *
Петро поставил нам два стула и очертил мелом на полу круг, что-то шепча, и там, где сходились линии круга, нарисовал пентаграмму.Прошло полчаса. Все тихо. Солнце закатилось. Наступил полумрак.
Неясно внизу чернел гроб, подсвечники, окутанные черным флером, аналой… Становилось жутко.
Петро по временам клал мне руку на колено, точно желая успокоить.
Темно, я закрыл глаза.
Открываю, капелла залита лунным светом, но при нем все принимают фантастические образы. Даже кажется, что розы ожили и благоухают…
Петро опять нажимает мне на колено, приглашая быть внимательным.
И что же – дверь из капеллы в склеп, за минуту перед тем закрытая, – это я ясно видел – стоит настежь и в ней фигура. Это высокий, седой старик, в черном бархатном одеянии, на груди дорогая, золотая цепь. Нет сомнения, это старый граф Дракула.
Если б вместо черного фона открытой двери была золотая рама, я поклялся бы, что портрет, сосланный когда-то моим отцом в лесной дом, перенесен в капеллу.
Старик, не торопясь, подходит к гробу. Крышка скользит: в гробу, в голубом платье, с розами на груди лежит Рита.
Она открывает глаза, счастливая улыбка озаряет ее лицо.
– Пора, милый, – и она протягивает руки старику. – Ты мой учитель, ты сделал меня могучей и сильной, я люблю тебя.
Рита приподнялась и села. Еще минута, и она уже стоит на ногах.
– Зачем только ты хочешь, чтоб я жила с ними днем? Мне лучше с тобою в темном склепе. Они мне противны, мне тяжело с ними. Вот и сейчас я чувствую их присутствие. – И она начала беспокойно оглядываться.
– Полно, они не смеют сюда явиться! Мы сидели затаив дыхание.
– А если они здесь. – И Рита подняла голову по направлению к хорам.
В ту же минуту я заметил в руках Петро маленький ковчежец с св. облатками.
– Уйдем отсюда, уйдем, – сказала Рита, и они обнялись, легко отделились от пола и понеслись в луче месяца к окну. На минуту они заслонили свет, а затем вновь стало светло.
И мы ясно увидели плотно закрытый гроб и крепко запертую дверь.
Все виденное казалось сном.
– Будем ждать, – сказал Петро, – летняя ночь коротка. Они скоро вернутся.
Сколько времени прошло – не знаю. Я устал, спина ныла, ноги одеревенели, голова была тяжелая.
В воздухе стоял ясный запах тления, точно разлагающийся труп рядом.
Скоро взойдет солнце. Риты нет. На окне сидит большая черная кошка. Я хочу уже встать, но кошка прыгает в капеллу, и это не кошка, а Рита.
Усталой походкой идет она к гробу, глаза сияют алым наслаждением, на губах кровавая пена. Минута, и она исчезла.
– Теперь скорее вон отсюда, – говорит Петро и берет меня за руку.
– Да-да, вон, – шепчу я, – и пора.
Едва дотащился до своей постели и упал, как убитый.
7-го
Что мы пережили сегодня. Ну и ночь! Она еще страшней той, когда в первый раз встала Рита. Но по порядку.После бессонной ночи, проведенной в капелле, а главное, от разных дум и пережитого горя я свалился на постель и заснул тяжело, без грез, без видений.
Вдруг кто-то сердито меня толкает, открываю глаза, передо мной стоит Рита.
Лицо ее перекошено злобой, острые ногти впиваются в мою руку.
– Вставай, что же это за безобразие, твои два дурака залезли в мою капеллу и не хотят оттуда уходить. Прогони их сейчас же! И прикажи снять решетки и глупые цветы, – кричит Рита.
– Какие цветы, какие решетки, я ничего не знаю, – говорю я.
– Я так и знала, что ты ничего не знаешь! Идем! – и она тащит меня в капеллу.
Оказывается, сумасшедший ездил в город за тем, чтобы заказать на окна капеллы решетки из омелы и теперь они с Петро укрепили их на место и всюду развесили гирлянды цветов.
Тяжелый запах сразу открыл мне, что эти белые цветочки не что иное, как чеснок.
– Прикажи убрать, прикажи убрать! – кричала Рита. Я взглянул на Петро.
– Хорошо.
Рита, я распоряжусь, и завтра все уберут.
– Нет, сегодня же, сейчас! – настаивала Рита.
– Сегодня поздно, скоро закат солнца, а вечером никто из слуг не станет работать там, где стоит гроб, хотя бы и пустой, – сказал я самым равнодушным образом, – вот тебе ключ от выходной двери капеллы, завтра, когда ты пожелаешь, тогда и очистят здесь.
Я прикажу.
Рита взяла ключ и еще колебалась. Петро в это время проговорил, ни к кому не обращаясь:
– Надо прочесть «Аве Мария», солнце закатывается.
– Уходите прочь, я замкну дверь, – сказала Рита. Мы вышли. Оба старика довольно улыбались и подталкивали друг друга.
– Ну, Карло, теперь за дело, пока ты спал, мы с Петро все приготовили, – сказал сумасшедший, и он сказал это так спокойно и решительно. Голос был такой ясный.
Я невольно взглянул на него. Глаза светлые, разумные.
– Да, милый Карло, я поправился. Я теперь знаю, что я не один и что Петро поможет мне. Да и ты сам видишь теперь, что я говорил правду и только от горя и бессилия у меня кружилась голова и я, правда, временами сходил с ума. Сегодня же, как увидел Петро, мне сразу стало легче, а когда он мне все рассказал, то с меня точно гора свалилась! Вот помогу вам, кончим здесь все, и я пойду в тот монастырь, где был Петро. Хорошо там, он говорит!