– По некоторым мелочам можно предположить, что место действия – твой замок, Гарри. Неужели у тебя водились вампиры? – продолжает он.
   Гарри молчит.
   – А почему бы им и не водиться здесь, даже и теперь, раз вы признаете возможности и верите в их существование, – насмешливо вместо Гарри отвечает другой гость.
   – Хватили, «даже и теперь»; за кого вы меня считаете, сударь.
   И ссора готова вспыхнуть.
   Зная вспыльчивый характер заспоривших, капитан Райт быстро вмешивается и говорит:
   – Постойте, сам я не был в склепе, но ты, Джемс, спускался и ты, Гарри, тоже. Есть там большой каменный гроб графа, привезенного из Америки?
   – Нет, нету, – отвечает Гарри. – У нас есть только церковная запись, что старый граф привезен из Америки и похоронен в фамильном склепе.
   – Мало ли графов привезено и похоронено в фамильных склепах, нынче это не редкость, – вмешивается доктор.
   – И что за идея предполагать, что все эти россказни приурочены к здешнему замку. Во всех письмах ни разу не говорится, что дело идет именно о замке Дракулы. Подпись Д. может означать и «Друг» и первую букву от имени «Джеронимо», а это имя часто уменьшается в Карло. Да, наконец, отсутствие в склепе «знаменитого гроба» не лучшее ли доказательство вашей ошибки, – продолжал доктор.
   – Жаль, нет больше писем, а то, быть может, мы бы и нашли ключ ко всей этой загадке, – промолвил Гарри.
   – Вот пустяки, какая там загадка, я скорее склонен думать, что все эти письма – просто ловкая шутка заманить друга к себе на свадьбу, – не унимался доктор.
   – Что-то не похоже на шутку, – заметил Джемс.
   – А, по-твоему, надо верить, хотя бы и в давно прошедшее время, в существование вампиров? Нет, слуга покорный, – раскланялся доктор перед Джемсом.
   – А теперь прощайте, желаю каждому из вас видеть графиню-вампира. Я иду спать, – и доктор, забрав сегодня привезенные газеты, ушел в свою комнату.

ЧАСТЬ II

   Я покончила с ним,
   Я пойду к другим,
   Чтоб на свете жить,
   Должна кровь людей пить.
(Невеста вампира)

Глава 1

   Время шло.
   Наступили темные вечера. Гарри со своими друзьями и гостями давно перебрался из Охотничьего дома в свой замок.
   Там все было в порядке. Деньги миллионера преобразили запущенное графское жилище. На дверях и окнах вместо пыли и паутины повисли дорогие кружевные занавесы и шелковые портьеры.
   Паркет в зале и картинной галерее блестел, как зеркало, и молодые ноги уже не раз кружились в вихре вальса с воображаемой дамой в объятиях. В других комнатах пол исчез под мягкими, восточными коврами.
   На столах, столиках, этажерках появилась масса дорогих и красивых вещей, в большинстве случаев совершенно бесполезных, но как необходимая принадлежность богатой обстановки.
   Появились растения, цветы.
   Зажглось электричество с подвала до чердаков. Всюду было светло, уютно, весело.
   Даже старинные фамильные портреты, покрытые свежим лаком, ожили и смотрели приветливее из своих старых рам.
   Красавица, в платье с воротником Екатерины Медичи, казалось, была готова не отставать от молодежи в упражнении в танцах. Она, как живая, улыбалась со стены.
   Прекрасный рояль, отличный бильярд, масса самых разнообразных игр и занятий наполняли день.
   Книги и журналы всего мира не успевались и просматриваться.
* * *
   Жизнь веселая и беззаботная била ключом. Каждый вечер замок горел огнями, вина лились рекою.
   Разбежавшиеся было гости вновь начали съезжаться.
   Смерть виконта Рено была забыта.
   Неприятное впечатление от чтения писем неизвестного Д. отошло в область сказок и никто о них не вспоминал.
   Все оживились.
   Даже капитан Райт, перебравшись в замок, перестал хмуриться и молчать.
   Напротив, он показал себя как интересного собеседника и отличного рассказчика. Его охотничьи и любовные приключения могли заинтересовать кого угодно.
   Хозяин был весел и обещал все новые и новые удовольствия.
   Всем очень понравилась мысль устроить бал-маскарад.
   Надо было только заручиться согласием соседей и представителей города.
   Это оказалось совсем нетрудно, тем более что Гарри обещал после обеда сделать визиты и просить на настоящее новоселье.
   Бал-маскараду придавался вид шутки. Новая затея внесла и новое оживление в общество. Обсуждались проекты костюмов, выписали портных, материалы. Ежедневно почта и телеграф несли все новые и новые приказания.
   Балу предполагали придать индийский колорит. Конечно, раджою, индийским набобом, должен был быть сам Гарри.
   Доктор хотел быть брамином, «дважды рожденным». И как знак своего достоинства требовал толстый золотой шнур.
   Джемс соглашался изображать одного из сказочных героев Рамаяны.
   – А чем будет капитан Райт? – спросил Жорж К.
   – Да ему больше всего подходит быть служителем богини Бовами, – сказал доктор.
   Большинство в первый раз слышало имя богини Бовами.
   Начались расспросы. Бовами или Кали считается супругой бога Шивы.
   Шива – это третье лицо индусской троицы (тримутри). Шива – бог-разрушитель, и на алтарях, посвященных его супруге, всегда должна быть свежая человеческая кровь.
   Поставкой жертв занимается секта тугов или душителей.
   – Что, как богиня, на алтаре которой никогда не высыхает человеческая кровь! Да это сказки. Вы смеетесь над нами! – слышались голоса.
   – Да, но эти сказки многим стоили головы, – ответил серьезно доктор. – Спросите Райта; они с Джемми могут кое-что рассказать.
   – Как, капитан Райт, у вас было приключение, которое чуть не стоило вам жизни, и вы молчите…
   – Что же, я не прочь, – отозвался Райт. – Только одно условие: не просите объяснения, что это было…, сон, гипноз, галлюцинация… Я сам не знаю.
   – Что тут не знать!
   Это правда, – вмешался Джемс. Райт начал:
РАССКАЗ КАПИТАНА РАЙТА
   В начале 18…, года наш полк стоял недалеко от Дели; как видите, дело происходит в Индии. Нам для постоя отвели заброшенный храм и сад какого-то местного бога.
   Сад был чудесный, полный тени и роскошных цветов. Тропические деревья: пальмы, музы, чинары – все это переплеталось вьющимися лианами и представляло густую чащу, где змеи и обезьяны спокойно от нас укрывались.
   Полковник жил в небольшом бунгало, а нам, офицерам, отвели для помещения самый храм. Что ж, это было недурно.
   Толстые каменные стены умеряли жар, а узкие окна давали достаточный приток свежего воздуха.
   Мягкие маты и кисейные полога обещали спокойные ночи.
   Изысканный стол с обилием дорогого вина дополнили наше благополучие.
   Но мы были недовольны; скука, томящая скука пожирала нас. Полное отсутствие общества, книг, а главное – женщин.
   Дели, с его городскими удовольствиями, хотя и пыл близко, но ездить туда, ввиду неспокойного времени, было почти невозможно: требовалось разрешение командира, и отпуск давался неохотно и на срок.
   Мы сильно скучали.
* * *
   Крупная картежная игра, излишество в вине, соединенные с непривычной жарой, расстраивали наши нервы и воображение.
   Рассказы достигли такой фантастичности, что оставалось только молчать и верить.
   В самый разгар скуки нас посетил один из старожилов Индии, бывший офицер, теперь богатый плантатор и зять одного из раджей.
   Он приехал по делу к командиру полка, но общество офицеров так его просило остаться на сутки и принять от него товарищеский ужин, что он, наконец, согласился.
   К вечеру главный зал храма был приспособлен для пиршества.
   Если стол и не ломился под тяжестью хрусталя и серебра, зато вся окружающая обстановка имела сказочно-поэтический характер.
   Стены помещения были разрисованы фантастическими чудовищами: огромные слоны, пестрые тигры, зеленые змеи и между ними прелестные женщины в самых сладострастных позах. А кругом всех фигур тропическая растительность, где первое место занимали цветы лотоса.
   Краски были яркие, свежие, так что при мерцающем, неровном свете свечей весь сказочный мир жил и двигался.
   Впечатление жизни еще усиливалось тем, что изображения были нарисованы не на гладких стенах. Одни прятались в глубокие ниши, другие ярко выступали на огромных колоннах, поддерживающих потолок храма.
   У северной стены находился мраморный пьедестал, тут когда-то стояла статуя бога, теперь пьедестал пуст.
   Пиршество началось обильной выпивкой. Ужин подходит к концу.
   Гость наш, до сих пор занятый паштетами, маринадами и вином, в первый раз внимательно взглянул на стены. Он вдруг побледнел и замолчал.
   – А у вас, полковник, не пропадают люди? – спросил он внезапно.
   Вопрос показался странным.
   – За все время мы потеряли трех человек. Двух унесли тигры, а один, как думают, утонул, – ответил полковник.
   – Ну, это еще милостиво! – как бы про себя сказал гость.
   Ужин, или вернее попойка, продолжался дальше. Скоро языки окончательно развязались.
   – Господа, знаете ли вы, где мы пируем? – неожиданно сказал гость.
   – Это храм богини Бовами, – продолжал он, – самой кровожадной богини Индии.
   Она самая прекрасная из женщин, но алтарь ее должен всегда дымиться свежей человеческой кровью: будь то кровь иноземца или своего фанатического поклонника. Не так давно здесь происходили чудовищные оргии.
   В то время, когда у ног богини, истекая кровью, лежала принесенная жертва, баядерки, служительницы храма, прикрытые только собственными волосами да цветами лотоса, образовывали живой венок вокруг пьедестала. Они тихо двигались, принимая различные позы; то свивали, то развивали живую гирлянду голых тел. Тихая, страстная музыка неслась откуда-то из пространства… Она не заглушала стонов умирающего, а, напротив, аккомпанировала им. Одуряющий запах курений обволакивал все сизыми облаками.
   Наконец, страдалец испускает последний вздох, музыка гремит торжественно и победно. Танец баядерок переходит в беснование.
   Огни тухнут.
   Все смешивается в хаосе. Все это приезжий говорил беззвучно, смотря в одну точку, точно в забытьи. Он замолк.
   Наступила тишина.
   Точно кровавые тени жертв, здесь замученных. пронеслись над пирующими… Затем посыпались вопросы:
   – Откуда вы знаете, что этот храм был посвящен Бовами?
   – Разве вы присутствовали на ее мистериях? и т, д.
   Гость выпил стакан сельтерской воды и как-то сразу отрезвел. Натянуто улыбаясь, он ответил всем в один раз.
   – Господа, не забывайте, что после вашего прекрасного вина остается только пропеть:
   «Ври, ври, да знай меру!»
   В ответ раздался дружный хохот.
   Разговор перешел на культ Бовами. Нашелся еще старожил Индии, подтвердивший существование кровавого культа.
   – Я только слыхал, – сказал он, что главное служение происходит в подземельях храмов, а жертв доставляет секта тугов или душителей. Говорят еще, что в подземельях есть особые помещения, в которых держат живыми запасные жертвы и по мере надобности закалывают их у ног идола.
   – Да, в Индии все храмы имеют свои подземелья, известные только жрецам, и нет ничего удивительного, если там существуют и тюрьмы, – сказал кто-то из офицеров.
   – Что подземелья, что кровавая богиня, вот бы сюда десяток-другой молодых баядерок, да еще в костюмах из лотоса! – мечтал молодой прапорщик.
   – Ну, этого-то добра всегда довольно, было бы золото, – возразил старожил.
   – Вот капитан Райт у нас самый богатый, за деньгами бы он не постоял! – кричал прапорщик.
   Я вынул полный кошелек золота и, помахивая им, смеясь, проговорил:
   – За пару баядерок: кто больше! Вид золота напомнил о картах. Живо составились партии, и игра началась.
   Мы с Джемсом отказались и вышли под колоннаду храма в сад. Бронзовый слуга-индус принес нам сигары. Курим.
   – Знаете, Райт, в этих сигарах что-то примешано, – говорит Джемс.
   Я и сам чувствую какой-то особенно приятный вкус. А главное, после каждой затяжки в голове шумит и куда-то тянет; хочется, а чего – и сам не знаешь.
   Любви, страсти, приключений. Кровь толчками приливает к сердцу.
   Мы сидим в глубоких креслах. В двух шагах от нас начинается напролазная стена деревьев. В темноте блестят два глаза… Они смотрят на меня… Не тигр ли? – проносится в мыслях.
   Нет. Это человек. Вернее скелет, обтянутый темно-бронзовой кожей, вся одежда которого состоит из лоскута бумажной материи вокруг бедра. Лицо окаменелое, только глаза блестят и живут.
   – Кошелек баядерки, тайна, – шепчет он, наклоняясь близко ко мне. Тем не менее Джемс слышит, соскакивает, хватает меня за руку и говорит:
   – Идем, идем!…
* * *
   Кошелек в ту же минуту в руках соблазнителя. Он прикладывает палец к губам и делает знак следовать за ним.
   Мы ныряем в узкий проход между стеною храма и кустарником. Затем входим в храм по боковому входу. Отсюда нам слышны голоса наших друзей и при плохом освещении можно разобрать, что мы позади внутренней колоннады.
   Таинственный спутник нажимает невидимую пружину, и большой хобот слона тихо-тихо поднимается, а под ним узкая дверь и крутая лестница вниз.
   Лестница вьется все ниже и ниже… Мы в темном коридоре. Где-то вдали мерцает светлая точка.
   – Тише, – шепчет проводник, и мы скользим как привидения.
   – Ждите, – вновь шепчет он, и мы остаемся одни. Воздух подземелья, пропитанный запахом пряностей, еще больше кружит нам головы.
   Время идет, мы теряем терпение.
   А свет впереди так заманчиво мерцает.
   – Вперед, вперед, – коридор тянется бесконечно, но вот и зал. Огромное, темное, сколько ни всматриваешься направо и налево – видишь только лес колонн, строенных из черного гранита, украшенных золотым рисунком.
   Проходим.
   Перед нами занавес, тяжелая золотая парча стоит как стена. Наверху круглое отверстие, из которого и идет свет, видимый из коридора, и который чуть-чуть освещает зал.
   – Вперед! – Мы за занавесом и стоим ослепленные. Стены из розового, прозрачного сердолика, из них, или через них, льются волны розовато-желтого света; с потолка идут голубые волны эфира и, смешиваясь с розовыми, дают небывалый эффект.
   Что-то волшебное. На полу пушистый шелковый ковер, усыпанный белыми свежими цветами лотоса.
   Перед нами небольшое возвышение, пьедестал и на нем стоит женщина неземной красоты. Она совершенно голая. Черные густые волосы подобраны сначала кверху, а потом заплетены в четыре толстые косы. На голове корона в виде сияния из самоцветных камней. Две косы висят по обе стороны лица, как рама, и спускаются на пышную грудь; две другие косы висят вдоль спины.
   Ожерелье и пояс на бедрах также из самоцветных камней. Лодыжки ног обвивают изумрудно-сапфировые змейки, положив головы на ступни.
   В руке у нее бесцветный голубой лотос.
   Драгоценные камни ее наряда блестят и переливают, но лучше их блестят черные большие глаза. Это чудные, огромные звезды! Коралловые губки плотно сжаты. Линии лица и тела так чисты, так безукоризненны, так прекрасны!
   – Кто ты, прекрасная из прекрасных! Будь ты не-божительница или исчадие ада – мы твои верные рабы. – И под влиянием опьянения становимся на колени.
   Чудное видение улыбнулось и, тихо скользя, приблизилось к нам. Белая ручка поднялась, и голубой лотос прикоснулся к левому плечу каждого из нас. В ту же минуту мы потеряли сознание.
   Нас привел в себя адский шум, визг, стоны, завывания. Мы лежим связанными посреди зала с черными колоннами, и кругом нас беснуются желтые дьяволы. В них мы без труда узнали индийских фанатиков, факиров: нечесаные, всклокоченные волосы, испитые лица, тела факиров в клубах черного дыма, они были истинными представителями ада.
   – Богиня оскорблена! Жертву, жертву, да льется кровь нечестивцев! – можно было разобрать среди визга и стона.
   Нас повлекли куда-то. Наступила полная тьма.
   Опять замелькали факелы, и скоро свет их позволил разглядеть другую картину.
   Ужас сковал нас! Перед нами страшная богиня Бовами… Сомневаться мы не могли.
   Грубо высеченный из темного мрамора истукан-женщина. На черной шее у ней ожерелье из белых человеческих черепов; пояс состоит из бахромы ног и рук – тут есть черные, желтые и белые, большие и маленькие, видимо, руки детей и женщин. И все это свежие, не успевшие еще разложиться!
   Огромная ступня богини попирает человеческую голову, и в этой голове мы узнаем голову нашего солдатика, якобы унесенного тигром, из израненного тела бегут струйки крови, омывая подножие кровожадного идола. Тело еще содрогается последними судорогами.
   – Жертву, жертву, – кричат кругом, и через мгновение мы совершенно обнажены. Смерть неизбежна.
* * *
   Но какая смерть! Бесславная, постыдная, у ног омерзительного истукана, от ножа фанатика!
   Судьба.
   Мы лежим рядом: я грызу потухшую сигару. Джем-ми молчит.
   К нам подходит высокий худой брамин. На голове золотой обруч, белая одежда в виде хитона подпоясана шнурком, в руках широкий жертвенный нож.
   Закрываю глаза.
   Вдруг наступает мертвая тишина. Жрец, с высоко поднятой рукой, где зажат страшный нож, откинулся назад, на лице изумление и страх. Еще минуту, и нож со звоном катится на полу.
   Жрец, а за ним и все остальные падают на колена с криком: «Избранники, избранники!»
   Нас осторожно поднимают, развязывают, завертывают в мягкие шелковые одежды и несут прочь.
   Вот мы на ложе из душистых лепестков роз, вокруг носятся волны курений.
   Музыка сладостно звучит.
   Перед нами прежняя красавица, но при блеске огней это не живая женщина, а статуя.
   Кругом нее целый хоровод прекрасных молодых женщин: это баядерки храма. Ноги и руки украшены браслетами, звон которых мелодично звучит в ушах. Одежда их только из одних тонких цветных покрывал еще больше усиливает впечатление наготы.
   Они пляшут, они подходят к нам и подают янтарные кубки с питьем. Как вкусно, как освежительно оно! Это напиток богов.
   Нас окружают, ласкают, увлекают в танцы. Нам вновь подают вино, дарят поцелуями…
   – Господин капитан, господин капитан! Открываю глаза. Передо мной вестовой.
   – Господин капитан, приказ от командира, – и он подает мне пакет.
   Не могу опомниться, сажусь.
   День. Моя спальня. Вот и гамак Джемса: он спит спокойно. Открываю пакет: приказ о выступлении через несколько часов.
   Наконец соображаю. Сон.
   – Джемс, Джемс, выступление, вставайте, пора, бужу я товарища.
   Джемс вскакивает и изумленно смотрит на меня.
* * *
   – Фу, ты, черт, ведь это сон! – наконец произносит он. – Наверное, сигары вчера были с опиумом, ну и сыграли они со мной шутку!
   Я начинаю расспрашивать.
   Джемс рассказывает «мой» сон.
   И когда в середине я его перебиваю и продолжаю рассказ, он стоит с открытым ртом от удивления и спрашивает, откуда я знаю «его» сон. Дело мало-помалу выясняется; мы видели один и тот же сон до мельчайших подробностей.
   Вопрос: возможно ли это?
   Наскоро отдав приказание готовиться к походу, мы бросились осматривать стену храма, ища боковой ход. Но стена была совершенно гладкая, не только хода, даже трещины не было.
   Осмотрели храм изнутри за колоннами.
   – Ну, а ваш кошелек? – вспомнил Джемс.
   Ищу в карманах, на столе, всюду: нет. Спросили денщика, и он подал пустой кошелек, поднятый в зале пиршества одним из слуг.
   Вскоре забил барабан и пришлось оставить храм, сделавшийся для нас очень интересным.
   Капитан Райт замолчал.
   – И это все? – спросил кто-то из гостей разочарованно.
   – Все или почти все, – ответил Райт.
   Только через месяц, купаясь в море, мы увидели с Джемсом друг у друга вот это, – и он, сбросив тужурку, отворотил рукав рубашки.
   Все присутствующие увидели на белом плече татуированный рисунок лотоса.
   Рисунок безукоризненно изящен и прекрасного голубого цвета.
   – Вы нас мистифицируете, капитан? – спросил старый гость.
   – Помните условие: не просить объяснений, – отрезал сухо Райт и этим прекратил всякие расспросы.

Глава 2

   Наступил день маскарада.
   С утра все, и гости и слуги, в хлопотах и волнении.
   Хотя ночь предвидится светлая, так как наступило полнолуние, но все же в саду развешаны фонари и расставлены плошки.
* * *
   Залы, и без того блестящие и нарядные, украшены зелеными гирляндами.
   Темная зелень дубов и елей еще ярче оттеняет белое электрическое освещение.
   Во многих комнатах под тенью тропических муз, пальм и магнолий устроены укромные поэтические уголки.
   Буфеты ломятся под тяжестью изысканных закусок и вин.
   Маленькие киоски в виде индийских пагод, с шампанским, фруктами и прохладительными, разбросаны всюду.
   Над главным дамским буфетом красиво спускается флаг Америки. Голубое шелковое поле заткано настоящими золотыми звездами.
   Зимний сад, по приказу Гарри, только полуосвещен и для прохлады в нем открыты окна.
   Смитт и Миллер летают вверх и вниз, устраивая и отдавая последние приказания прислуге и музыкантам.
   Кухни полны поваров и их помощников.
   Гости тоже в волнении; каждый занят своим нарядом. Оказывается, у одного все еще не доставлен костюм из города; у другого оказались узкими сапоги; доктор ворчит, что золотой шнурок «дважды рожденного» недостаточно толст. Парикмахеры и портной завалены просьбами, их рвут на части…
   Гарри тоже озабочен: он примеряет костюм набоба. Райт сидит перед ним в кресле с сигарой, а Джемс с усердием хлопочет возле Гарри.
   – Отлично, отлично, ты настоящий раджа! Теперь бы вокруг тебя штук десять «нотчей», индусских танцовщиц, – восклицает он.
   – А, по-моему, не мешало бы побольше бриллиантов и вообще камней на тюрбан и на грудь, – говорит Райт.
   – Это правда, – соглашается Гарри, – но где взять теперь?
   – Постой, ты, Гарри, не открывал шкатулку, что стояла на шифоньере, в комнате умершей невесты, помнишь ту, что мы видели в первый день приезда в Охотничий дом, – спросил Джемс. – Она была тяжела и в ней, вероятно, дамские украшения.
   – А ведь ты, пожалуй, прав, Джемми, пошли сейчас же за ней Смита. Сказано – сделано.
* * *
   Смит отряжен, через полчаса шкатулка привезена. Что за чудная, тонкая работа.
   Но молодым людям не до красот шкатулки: они спешат открыть ее. Но открыть нельзя: крышка крепко сидит на своем месте, нет и признаков замка.
   Гарри вертит ее из стороны в сторону.
   – Какая досада, что я раньше не подумал о ней и не призвал мастера, – сожалеет он.
   – Ну мастер-то едва ли бы что тут сделал: замка ведь нет, – говорит Райт и, в свою очередь, вертит шкатулку.
   – Постой, постой, дай мне! – перебивает Джемс и берет ящик.
   Он нажимает что-то, и крышка с мелодичным звоном открывается. Ура!
   Увлеченные костюмом, ни Гарри, ни Райт не обратили внимания на то, что Джемс так легко открыл шкатулку. Им не пришло в ум спросить его, откуда он знает секрет замка.
   Сам же Джемс только слегка сдвинул брови, что у него было признаком запавшей думы.
   В шкатулке несколько отделений-этажей и все они наполнены дамскими украшениями старинной художественной работы: тут кольца, браслеты, серьги, ожерелья и пр., и все лежит на своих местах-выемках.
   Порядок образцовый.
   В одном из средних отделений не хватает ожерелья из каких-то коральков или бус. Осталась пустая ложбинка с ямочками. Да в нижнем этаже такая большая пустота. Трудно определить, что тут лежало… Скорее всего, что большой дамский гребень.
   На месте его лежит тоненькая тетрадка, исписанная женским почерком.
   Друзья ее раскрывают, и не знают, на каком языке она написана.
   – Должно быть, по-итальянски, – решает Джемс.
   – Это дадим перевести Карлу Ивановичу, а теперь пора выбирать подходящие украшения, – спешит Гарри и кладет тетрадку на место.
   Украшения выбраны, и наряд набоба сразу выиграл вдвое.
   – Это в самом деле набоб, богач, увешанный драгоценностями, как индусский идол.

Глава 3

   Вечер. Близко полночь. Бал удался на славу! Залы переполнены гостями.
   Множество дорогих и интересных костюмов. Шелк и бархат всех цветов и оттенков. Кружева, ленты, бриллианты…
   Вот гордая венецианская догаресса в жемчужной шапочке и с длинным парадным шлейфом, который несет голубой паж.
   Вот благородная испанка в черных кружевах и с огромным красным веером.
   А вот маленькая японская мусмэ в расшитом цветами и птицами халатике.
   Здесь турчанка в шелковых шальварах и белой воздушной чадре.
   А сколько боярынь, боярышен, полек, румынок и даже китаянок!
   Кажется, все нации мира прислали своих лучших представительниц на этот пир.
   Между костюмами мужчин преобладают домино. Музыка гремит. Танец сменяет танец. Хозяин, хотя и под маской, но всеми узнанный, по богатству костюма раджи, внимателен и приветлив со всеми.
   Всюду разбросанные буфеты-пагоды с шампанским, дорогими винами и фруктами не успевают удовлетворять желающих.
   Уютные уголки под тенью пальм и муз, где розоватый или голубоватый свет фонарика располагает к излияниям любви, скрывают счастливые парочки.
   Джемс, Райт и даже сам доктор ухаживают вовсю. Каждый выбрал даму по своему вкусу.
   Вскоре после полуночи хозяин входит в главный зал под руку с новой гостьей.
   Между публикой пробегает шепот одобрения. И правда, более красивой пары не найти. Но кто она?