Бури бушевали вокруг монаха. Демоны и боги сражались из последних сил, но он не думал о них.
   Что-то белое появилось перед ним. Ровена?.. Прежде чем Элвин успел сообразить, что она делает, кошка набросилась на его замечательную левую руку и впилась в нее когтями и зубами. Боль пронзила его. Объятый ужасом, Элвин закричал и сбросил животное на землю. Однако Ровена тут же повторила атаку и перед тем, как вонзить в его плоть когти, промяукала:
   — Пой!
   Проклятая, несносная кошка! Она терзала его чудесную, сказочную, совершенную руку! Она грызла и царапала ее! Рвала кожу! Не сознавая, что делает, Элвин вскочил на ноги и подбежал к ближайшему камню. Крича от гнева и ярости, он обрушил руку с кошкой на камень. Еще раз! И еще! Что-то хрустнуло, и Ровена обмякла. Элвин выпрямился, стряхнул безвольное тельце и прижал окровавленную руку к груди, бормоча какие-то слова утешения, словно разговаривал с обиженным ребенком.
   Он поднял голову, и его взгляд натолкнулся на что-то маленькое, белое и красное. Элвин мигнул, отгоняя слезы, и вдруг понял, что это за комочек. Ровена! Он убил Ровену!
   Она напала на него, чтобы отвлечь, напомнить о битве. А он взял и убил ее своей новой, дьявольски сильной и красивой рукой.
   Неужели все свелось к этому? Неужели судьба мира может зависеть от трогательного желания какого-то монаха иметь здоровую руку?
   Под белым тельцем мертвой кошки расползалось темное кровавое пятно.
   Так вот для чего ему эта рука? Чтобы убить ею верного друга? Чтобы отбросить все, во что он верил, за что дрался, и отдать мир во власть Сатаны?
   Нет!
   Комок, застывший в горле, грозил перекрыть его голос, но Элвин справился с ним. Сначала он смог только пискнуть, однако тут же набрал воздуху и запел во всю силу. Сжав кулаки, он воздел руки к Небесам, которых не видел, но в которые верил, и возвысил свой окрепший голос.
   — Молчи, монах! — сорвался на крик Анджело. — Молчи, монах! МОЛЧИ!
   Элвин не желал молчать. Он пел ради Кеннаг, сильной и отважной, ради Валаама, доброго и надежного, ради Рататоск и чудесной лошади эльфов, оказавшейся богиней. Ради Недди, несчастного юноши. Но прежде всего он пел ради Ровены, друга и спутника, отдавшей жизнь за то, чтобы наступил вот этот миг. Он не мог подвести ее.
   Анджело метался вокруг монаха, пританцовывая, как рассерженный хищник, и его человеческое тело принимало недоступные человеку позы. Дважды он протягивал руки, словно для того чтобы задушить Элвина, и дважды отступал, разъяренно рыча.
   И, наконец, что-то будто сломалось в нем. Глаза погрузились в глазницы, рот открылся так широко, как если бы он хотел проглотить весь мир. Голос, глубокий, звучный, невозможный для человеческого горла, вырвался изнутри и ударил в Элвина.
   — ЕСЛИ Я ПАДУ, ТО И ТЫ ПАДЕШЬ ВМЕСТЕ СО МНОЙ!
   Прекрасное человеческое тело, которое Анджело носил, как носит нелепый наряд уличный комедиант, треснуло и раскололось на тысячи ярких кусочков. Уродливая темная тень рванулась из этой лопнувшей оболочки. Тень издала душераздирающий вопль, и из ее мерцающих глаз ударил луч красного цвета, направленный в грудь Элвина.
   — ВОЗМЕЗДИЕ!
   Этот крик вышел из человеческого горла, но голос принадлежал богу. С невероятной быстротой — от чего Элвину он показался всего лишь пятном — Локи метнулся вперед и встал между монахом и смертоносной стрелой.
   Кеннаг взвизгнула.
   Локи изогнулся и пошатнулся, его красивое лицо исказила гримаса агонии. В следующее мгновение он упал. Элвин почувствовал едкий запах обожженной плоти и увидел громадную дыру в груди рухнувшего бога. Но петь он не перестал.
   Рев ярости и отчаяния заставил Элвина взглянуть на Анджело, точнее, на то, что было им. Тварь собралась, готовясь нанести последний удар.
   Элвин закрыл глаза и воззвал к Богу.
   Существо покачнулось. Его жуткое лицо перекосилось от гнева, дикой злобы и боли.
   — Нет, — завыло оно. — НЕТ! Я не уступлю! Я не…
   Яркая, слепящая вспышка, сопровождаемая оглушительным взрывом, заставила его зажмуриться. Земля покачнулась и вздыбилась. Элвин упал. Хватая ртом воздух, он все же приподнялся и посмотрел на врага.
   Демон исчез. На том месте, где он стоял, горела обугленная земля.
   В уши Элвина словно набилась горячая сажа, но в них еще звучал его собственный хриплый, но необыкновенно сильный голос. Других звуков не было. Океан застыл. Водяной вал, воздвигнутый Анджело, опал, и даже волны, тысячелетиями накатывавшие на берег, остановились. Во всем мире звучал лишь надтреснутый голос Элвина — хрупкая мелодия на фоне непостижимого покоя.
   Его голос дрогнул и тоже умолк. Теперь монах слышал лишь биение сердца в изнуренной груди.
   Тишина, полная тишина: безмолвие, неизвестное с начала мира.
   Последний знак, о котором говорилось в пророчестве Откровения — безмолвие на небе.
   Победа… или поражение?

ГЛАВА 25

   И отрет Бог слезу с очей их, и смерти не будет уже: ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.
Откровение, 21:4

   Безмолвие снизошло, как нечто физическое, и все существа на земле, в воздухе и под землей замерли на мгновение. Тишина была плотной, как та, которая царила до Сотворения мира.
   Затем мертвые, принужденные ходить и сражаться вместо того, чтобы, как и должно, покоиться с миром, упали на землю. Сила, оживившая их, исчезла. Они снова стали трупами, не больше и не меньше. Вороны взмахнули крыльями и продолжили полет, снижаясь кругами и опускаясь на землю, предлагавшую им роскошный пир.
   Чудовищные твари, вызванные темными силами, прекратили охоту и отступили. Они растворились в тенях, в расщелинах скал и пещерах, вернулись в кошмары и тьму, чтобы выйти оттуда, когда их призовут.
   Четыре всадника, восседавшие на вороном, белом, рыжем и бледном конях, оглядели открывшуюся их взору сцену. Не произнося ни слова, они развернули коней и медленно покинули поле битвы. Их роли сыграны. Никогда больше не скакать им по поверхности этого мира. Прекрасные лица людей, ангелов и эльфов озарились несмелыми улыбками. Сыны Потерянного Племени обнялись и расплакались, а тепло их объятий коснулось духов ветра и воды и тех божественных существ, которые с одинаковой страстью любили и Бога, и людей.
   Год завершился. Страх ушел. Свидетели победили.
Остров Иона
1 января 1000 года
   Звук осторожно и медленно, как дыхание ребенка, возвратился в мир Элвина.
   Сначала это был шорох волн, набегавших на берег острова, потом далекий крик чаек, затем тихий ветерок, гладивший его лицо и игравший волосами.
   Он услышал шаги по песку и, повернувшись, увидел стоявшую рядом Кеннаг. Не говоря ни слова, она взяла его руку — правую руку — и пожала ее. Слезы подступили к его глазам, и Элвин ответил таким же крепким пожатием.
   Не зная, что ищут, они обратили лица к небу. Смеющийся ветер хорошо справился со своей задачей и разогнал остатки дыма и тьмы. Из-за отвратительно грязного облака выплыла луна, белая и чистая, ее мягкий свет заполнил небеса, уже украшенные помигивающими звездами. Элвин подумал, что никогда не видел ничего прекраснее.
   А потом послышалось пение.
   Голоса лились сверху и со всех сторон, хотя Элвин не видел поющих. Ничего более сладкозвучного он не слышал, хотя голос Кеннаг звучал похоже. Элвин не понимал слов, но это и не требовалось.
   Хвала Господу… аллилуйя.
   Кеннаг тихонько дернула его за руку. Он повернулся — ее милое лицо, залитое лунным светом, было прекрасно, и слезы катились по нему. Ему еще не приходилось видеть ее плачущей, но сейчас она дала волю слезам и не стеснялась их.
   — Ты видишь? — прошептала Кеннаг.
   Ее лицо словно светилось, а на губах играла улыбка ребенка.
   — Нет, — негромко и почтительно ответил он. — У меня нет твоего дара.
   Они кивнула и, утерев слезы, прикоснулась влажными пальцами к глазам Элвина.
   — Раздели его со мной, мой друг.
   Элвин моргнул и увидел то, что видела Кеннаг. Красота увиденного потрясла его. Небо заполнили ангелы в сияющих удивительных одеждах, с невыразимо ясными лицами. Они светились любовью, порхая и распевая на переполненном небе.
   На земле тоже появились подобные им. Король и Королева Эльфов, столь же ангельски прекрасноликие, с переливающимися на свету коронами, шли навстречу Элвину. Вместе с ними была и необыкновенной красоты девушка с длинными струящимися волосами, в зеленом, влажно-блестящем платье.
   — Вы справились, Дочь Магии и Сын Единого. Вы выполнили свою задачу. Знайте же, что здесь, сегодня, вы спасли множество миров, потому как есть многообразие в понимании и появлении божественного, так есть и многообразие миров. Мы рады возможности поблагодарить вас и попрощаться.
   — Попрощаться? — Голос Кеннаг дрогнул, и Элвин ощутил ее боль. — Но… но мы же победили! Мы спасли ваш мир! Эйрет, как же твой колодец?
   — Вы спасли наш мир от уничтожения, от чуждого вторжения, — ответила девушка голосом, похожим на журчание ручья. — Вы сохранили его целостность. Мой колодец тоже очистился от скверны. Но ничто и никто, даже Свидетели, не могут помешать уйти тому, чье время прошло.
   — Нет, — запротестовал Элвин. Он не собирался говорить. Все это было из оживших легенд Кеннаг: ее боги, ее народ. Не его. Но при мысли о том, что земля лишится такой красоты, ему стало не по себе. — Многие еще не знают о вас… пожалуйста, вы можете научить нас…
   — У тебя доброе сердце, христианин, — сказал король. Его улыбка лучилась добротой, хотя в глазах стояла печаль. Элвин видел, как меняется их цвет. С голубого на зеленый, с зеленого на карий. — Но ты еще не понял, что в этом нет трагедии. Такова естественная эволюция всех миров. Наше время ушло. На земле больше нет места магии холмов и ручьев. Другие верования встают, другие мысли рождаются. И это тоже проявление божественного. Вот что вы спасли, дорогие мои. Вы дали миру шанс идти дальше.
   Кеннаг тихонько всхлипнула. Они еще раз улыбнулись ей, уважительно поклонились Элвину и скрылись в волнах. За ними, танцуя и смеясь, последовал весь народ эльфов. Исчезли ли они навеки или просто изменились, трансформировались в нечто более эфемерное, волшебное? Элвин надеялся на второе.
   — Их нет, — сказала Кеннаг. — Слезы… я больше ничего не вижу. Слезы смыли мазь. Мой дар исчез.
   — Я не видел, чтобы ты плакала раньше, — мягко сказал Элвин.
   — Не могла… после той ужасной ночи, — вздыхая, ответила она. — Теперь все прошло, и магия, и боль. Все прошло.
   Что-то белесое появилось перед ними.
   — Недди! — воскликнул Элвин. — Ты оставался сильным, когда я ослаб. Спасибо.
   Недди улыбнулся:
   — Спасибо вам обоим. Тот, кто отобрал у меня жизнь, побежден. Все его планы рухнули. Теперь у меня нет причин задерживаться здесь. Настал час уйти.
   — Ох, Недди, — прошептала Кеннаг. — Я буду скучать по тебе.
   — И я по тебе, Кеннаг. Если бы только… — Он оборвал себя и усмехнулся. — Вы только послушайте. Говорю как мужчина, а не как дух. Мне еще многому надо научиться.
   Он повернулся и отошел к камню. Там, на песке, все еще лежало что-то маленькое, белое и красное. Пристыженный и виноватый, Элвин отвернулся. Его рука осталась такой же, как была, безжизненной и бесчувственной. Тот, кто дал ей жизнь, забрал эту жизнь с собой, исчезая навсегда. Элвин не чувствовал больше физической боли от когтей Ровены, вонзившихся в его плоть, когда животное предприняло отчаянную попытку отвлечь его от дьявольского соблазна. Но боль в сердце не проходила.
   — Элвин, — негромко позвал монаха Недди, и юноша со вздохом поднял голову. — Смотри.
   Чудеса не кончились, и то, которое увидел Элвин теперь, наполнило его восхищением, радостью и надеждой. Бледная, прозрачная тень отделилась от бесчувственного тельца Ровены и, урча, вспрыгнула на руки короля-мученика. Недди прижал ее к себе, потерся щекой о ее мех. Элвину вспомнилась их первая встреча. Недди был тогда дружелюбен и ласков, а Ровена в конце концов преодолела страх перед ним.
   Ровена, ох, Ровена, я бы отдал все, чтобы повернуть время вспять, исправить то, что сделал…
   Призрак мертвой кошки открыл глаза и с нежностью посмотрел на Элвина. Как же так? Ведь это всего лишь животное. У животных нет души… или есть?
   — Мой дорогой брат Элвин. — Голос звучал у него в ушах. — Неужели так трудно поверить, что тот, кто отдал жизнь ради спасения всего мира, мог получить душу?
   Элвин обернулся и увидел стоящего рядом Михаила. Как и раньше, на нем была простая ряса монаха-бенедиктинца. Все как обычно, но в глазах, спрятанных под надвинутым капюшоном, мелькнуло сияние.
   — Нет, — хрипло ответил он, — нет, совсем нетрудно. Только…
   — Ты прощен, друг мой, — донесся до него голос Ровены.
   Элвин повернулся — Недди и Ровена уже начали таять, растворяться в воздухе.
   — Прощен.
   — Прощайте, ваше величество, — прошептала Кеннаг. — Да будет покоен ваш сон.
   — Прощай, Ровена, — сказал Элвин, не видя уже ни юноши, ни кошки… — Спасибо тебе.
   — Локи и его дети тоже ушли, — сообщил Михаил. — Они добровольно вернулись в заточение, пока не придет подлинный час Рагнарёка. Рататоск вернулась на Древо Жизни. Ей есть о чем там порассказать.
   Михаил лукаво улыбнулся. Элвин изумленно смотрел на него, пока не вспомнил, что Михаил — ангел-воин. Нежные песнопения не для него. Он из более твердой породы.
   — Посох! — воскликнул монах. — Я потерял его… не смог удержать…
   — Не бойся, — успокоил его Михаил, и посох появился в его руке. — Создания тьмы могут завладеть священным предметом, но не в состоянии сохранить его.
   Он протянул руку, и кольцо Соломона, соскользнув с пальца Элвина, оказалось у него на ладони.
   Вот и все. Нет больше ни кольца, ни посоха, ни Второго Зрения, ни волшебных целительных сил. Элвин и Кеннаг стали теми, кем были, простыми смертными, единственными живыми существами, не считая домашних животных, на священном острове.
   Подчиняясь внезапному порыву, Элвин повернулся к Кеннаг. Она стояла, молча глядя на него. Они шагнули навстречу друг другу и обнялись. Элвин гладил ее единственной здоровой рукой, вторая висела как плеть. Прижавшись лицом к ее теплой шее, он вдыхал ее запах. Он любил ее. Не со страстью, как любит женщину мужчина… его чувство было глубже. Они перенесли тяготы, неведомые другим смертным. Они все преодолели. Вдвоем. Вместе. Никогда и никто не сможет стать ближе друг к другу, чем они, хотя им и предстояло расстаться навсегда.
   Элвин первым разжал объятия, отступил и взял женщину за руку. Ее ладонь коснулась его щеки. Последняя недолгая ласка. Она повернулась и медленно направилась к телу того, кто был ее любовником, а потом принял дух Локи. Она опустилась перед ним на колени, потом осторожно дотронулась до зияющей в его груди черной дыры. Ее пальцы ощупывали его шею, щеки, губы. Потом она закрыла голову руками и заплакала.
   Локи пожертвовал своей свободой, чтобы спасти Элвина, спасти мир. Сделав это, он уничтожил Брана. Теперь духу кузнеца просто некуда было вернуться.
   Он вспомнил рассказ Кеннаг о видении, в котором ее возлюбленный лежал среди мертвецов на берегу Ионы в окружении убитых монахов. Второе Зрение не обмануло.
   Сладкоголосый хор ангелов начал стихать. Только Михаил, подойдя к монаху, почтительно молчал и ждал. Поймав взгляд Элвина, он заговорил.
   — У тебя была нелегкая задача, Элвин. Мы все это знали. Мы не могли вмешиваться и надеялись только на то, что вам достанет смелости и мудрости остановить Врага. Вы нашли это в себе.
   — Смелой была она, — сказал Элвин, не спуская глаз с Кеннаг, оплакивающей мертвого любимого. — Ровена была смелой. Я едва не подвел вас всех.
   — Но не подвел, — сказал Михаил. — Ты победил. Ты снискал благодарность всего человечества, Элвин из монастыря святого Эйдана. И в знак благодарности я наделен властью дать тебе то, о чем ты молил Бога.
   Элвин вдруг снова почувствовал свою левую руку. Царапины, нанесенные когтями Ровены, исчезли. Он стал здоровым и полноценным. Подняв левую руку, Элвин дотронулся до нее правой.
   Он взглянул на Михаила.
   — Еще одно испытание?
   Михаил улыбнулся и покачал головой:
   — Нет, друг Элвин. Это чудо, ответ на твои долгие молитвы. Бог милостив.
   Монах медленно поднял левую руку и прижал к груди. Этой рукой он убил Ровену. Он положил на нее правую и легонько пожал. Взгляд его сам собой скользнул в сторону Кеннаг. Он видел ее рассерженной, огорченной, смеющейся, отважной. Кеннаг, чья смелость вела его через все испытания…
   — Если… если можно, — сказал Элвин. — Я… у меня есть другая просьба.

ЭПИЛОГ

Уэрвельское аббатство
Гемпшир
10 марта 1000 года
   Нежные голоса женщин, восхваляющих Бога, коснулись слуха аббатисы Эльфтрит. Их почти заглушало ее хриплое, прерывистое, затрудненное дыхание. Дым от десятков свечей и благовоний только усугублял положение, наполняя воздух копотью и тошнотворно-сладким запахом. Она не знала, что там, за холодными каменными стенами, день или ночь. Не знала и не хотела знать.
   И все же душа Эльфтрит пребывала в покое. Монахини молились за нее. Свечи и ладан освещали маленькую келью, толстые стены отгораживали от мира, заключая ее в это каменное лоно. Здесь ей ничто не угрожало.
   Вопреки ее протестам, сестра Вульфгифу сняла с Эльфтрит власяницу, которую бывшая королева носила с того дня, как вступила в аббатство, и которую не собиралась снимать до смерти. Заботливая сестра заменила власяницу мягкой рубашкой и теперь осторожно смачивала горячий лоб старухи прохладной, настоянной на травах водой.
   Эльфтрит хотела поблагодарить сестру, но речь давалась ей с большим трудом. Она лежала уже десять дней, постепенно теряя силы. Сегодня ей даже не удалось выпить бульона, приготовленного Вульфгифу.
   — Слышите? — ласково спросила монахиня. Каждый раз, глядя на нее, Эльфтрит удивлялась тому, как преобразилась застенчивая, робкая девушка, привезенная ею из Шафтсбери. — Сестры молятся за вас, аббатиса. Просят святых дать вам здоровье.
   Святые? Святые, как Эдуард Мученик? Ужас охватил Эльфтрит. Вера божественна, духовенство же — только люди. Уэрвельское аббатство принадлежало ей, и денег хватило, чтобы купить место аббатисы, несмотря на то что постриг она приняла всего несколько недель назад. Все, что у нее оставалось, Эльфтрит вложила в аббатство, и даже сама омывала грязных, завшивленных бедняков ухоженными и изнеженными монаршими руками. Она пробыла здесь только несколько месяцев, надеясь годами службы добиться прощения у Бога. А если этого окажется недостаточно?
   — Вам холодно, аббатиса? Как же я не заметила! Позвольте, я положу еще одно одеяло и принесу свежей воды. Я сейчас вернусь.
   Умирающая женщина едва повернула голову, провожая Вульфгифу взглядом. Внезапно она почувствовала, что не хочет оставаться в одиночестве. Эльфтрит закрыла глаза, вспоминая все свои поступки с того ужасного дня, когда призрак Эдуарда показал ей картины Ада. Искупила ли она свою вину?
   — Знаешь, — раздался ровный, звучный голос, вселивший в нее ужас, — чтобы искупить вину, надо по-настоящему раскаяться.
   Эльфтрит открыла глаза и хотела крикнуть, но не смогла. Губы не повиновались ей. Только веки.
   Он сидел на только что оставленном сестрой Вульфгифу стуле и улыбался. Такой же красивый, каким она его помнила — золотистые волосы, безукоризненные черты, элегантное платье и улыбка. Улыбка херувима. И лишь злобный блеск голубых глаз выдавал его истинную суть.
   Он поднялся и протянул ухоженную руку. Улыбка стала шире. Она увидела острые зубы.
   — Полагаю, ваше величество, мы заключили сделку.
Деревня Гленнсид
19 марта 1000 года
   Тинк-тинк. Клац-клац. Тинк. Ш-ш-ш…
   Губы Кеннаг сложились в. улыбку. Молот Брана опускался и поднимался, а когда останавливался, из кузницы доносилось пение. Пение Брана напоминало воронье карканье, но Кеннаг все равно считала его самой сладкой на свете музыкой. Пение означало, что ее муж счастлив, доволен, спокоен. Так же как и она.
   Медленно, словно извиняясь за непрошенное вторжение, падал тихий, мягкий снег. К ночи его покрывало укроет землю, приглушит все звуки, поможет им отгородиться от мира. Они будут любить друг друга у огня… Пусть падает снег.
   Кеннаг вдруг вспомнился сон, который она видела в Гластонбери. Картина возникла перед ее внутренним взором, живая и яркая. В том сне Кеннаг стояла там, где стояла сейчас, у этого дома, с большим животом, и до нее доносились удары молота из кузницы. Гластонбери-Тор был полон иллюзий. Но Второе Зрение, как всегда, не обмануло.
   Кеннаг смахнула слезы радости и вернулась к тому, чем занималась. Она помешала отвар, принюхалась и добавила еще щепотку трав. Младшая дочь, Мораг, снова заболела, а отвар всегда ей помогал. Над кипящей водой поднимался чистый, свежий запах, и Кеннаг улыбнулась.
   Дверь открылась, и вместе с холодным зимним воздухом в дом вошла мать. Снег лежал у нее на волосах и на маленьком свертке, который старуха принесла с собой.
   — Ну и денек! Холодно!
   — Не так уж и плохо после той небывалой жары и тьмы.
   Кеннаг никому не рассказывала о том, что произошло с ней, и не собиралась этого делать. Хватит с нее и того, что было. Все прошло. Они с Браном вернулись, и ненависть в сердце растаяла, как кусок льда перед огнем.
   — Где бы ты ни была, Кеннаг, ты стала еще мудрее, — заметила Майред. Усевшись на стуле поближе к печи, она раскутала ребенка и дала ему грудь. — Бран не желает рассказывать, как ему удалось бежать.
   Женщина замолчала, оставив вопрос «Где вы были все это время?» при себе.
   — Думаю, он и не расскажет, — ответила Кеннаг и перевела взгляд на крышу, с которой свисали пучки разнообразных растений.
   Некоторые из них она никогда раньше не видела, но почему-то знала, как ими распорядиться. Ей не хотелось использовать их — это был подарок, появившийся в ту ночь, когда началось ее путешествие. В ту же ночь, по словам матери, у двери появилась прекрасная женщина с отрезом ткани, похожей на паутину, настолько тонким был узор. Завернутый в эту ткань Бетаг, братик Кеннаг, проспал три дня подряд, а когда проснулся, хвори как не бывало.
   Приподнявшись на цыпочках, Кеннаг осторожно сорвала несколько листочков и размяла их пальцами. Уловив аромат, она едва не расплакалась.
   В дверь постучали. Малыш вздрогнул и закричал, как и подобает ребенку. Пока Майред успокаивала его, Кеннаг подошла к двери.
   Того, кто стоял у порога, она никак не ожидала увидеть. Отец Эдви! Снег падал на тонзуру и почти сразу таял. Отец Эдви появился во время отсутствия Кеннаг и заменил священника, убитого викингами в ту страшную ночь. Кеннаг почти не разговаривала с ним. Рядом с непривычно строгим служителем стояла Цирда, держа за руку маленького Падрига. Мальчик был бледен и сильно дрожал.
   — Отец Эдви? Чего вы хотите от меня? — прищурившись, спросила Кеннаг.
   — Я пытался лечить мальчика несколько дней, но, похоже, ему не становится лучше. — Отец Эдви смущенно переступил с ноги на ногу. — Может, вы будете не против помочь?
   — Конечно, я не против, — удивленно ответила Кеннаг. — Но церковь часто говорила, что скорее позволит ребенку умереть, чем попросит помощи у такой, как я.
   Его и без того румяное лицо покраснело еще сильнее.
   — Здесь я — церковь. И я знаю, что Бог любит своих детей и ему все равно, кто их исцелит.
   Кеннаг улыбнулась и подумала об Элвине. Возможно, в конце концов, в христианском мире найдется место и для нее.
Аббатство святого Эйдана
Чесбери
10 марта 1000 года
   Снег прекратился, и в окно библиотеки заглянуло солнце. Маленький белый котенок, Пангур Бан, довольно потянулся, почувствовав теплые лучи. Вообще-то животному здесь быть не полагалось, но Элвин проносил его тайком. Ему нравилось, когда рядом вертелся этот пушистый комочек. В ярком свете краски на недавно завершенном манускрипте оживились, стали еще приятнее. Утром ему принесли письмо, и теперь, переписав целую страницу, Элвин позволил себе прочесть его.
   Он подышал на закоченевшие пальцы, взломал печать и неуклюже развернул лист.
   Мой дорогой Элвин.
   Известие о твоем благополучном возвращении наполняет меня радостью. Знаю, каким трудным было, должно быть, твое путешествие. Также рад сообщить, что я сам совершенно здоров.
   Тот, кто так встревожил умы наши, ушел — куда, не знаю, но подозреваю. Колокола все еще звонят, отмечая возвращение солнца и луны. Люди, похоже, укрепились в вере, что и радует, и удивляет.
   Наш Друг без помощи Той Персоны не знает, что и делать, а потому более чем когда-либо склонен прислушиваться к совету тех, кто мудрее и старше. Викинги, кажется, отступили, но боже, сколько же жизней потеряно в этой битве.
   Молю, чтобы это послание нашло тебя здоровым и счастливым, мой друг. Хвала Господу, который избавил нас от тьмы, и всем тем, кто несет Его правду.
   Подписи не было, только смешной оттиск лапы — печать волка. Даже сейчас Вульфстан не рисковал называть себя открыто.
   Сложив письмо, Элвин отодвинул его в сторону и улыбнулся. Теперь, когда Анджело побежден, Этельред как никогда нуждается в советниках. Лучше Вульфстана ему никого не найти.
   Он вспомнил совместное с Кеннаг путешествие и обратный путь. Валаам ждал его в условленном месте, бодрый и энергичный. Наверняка это постаралась Элона. Котенка нашли у аббатства, как будто он ждал их. Элвин убедил аббата Беда освободить старого осла от службы, и теперь Валаам отдыхал в сарае, жуя овес и сено.
   Сам Беда показался ему поначалу другим, но потом Элвин понял кое-что, что глубоко тронуло его. Увечье Элвина не беспокоило аббата, его беспокоил стыд юного монаха. После возвращения Элвин уже не изнурял себя наказаниями и не думал, что когда-нибудь ему этого захочется.
   Элвин взял свежее перо и обмакнул его в чернильницу. Время украсить текст.
   Свет снаружи стал ярче. Озадаченный, Элвин посмотрел в окно. Искрящийся под солнцем снег чуть не ослепил его. Он прищурился, но это не помогло: свет становился все сильнее, а воздух в холодной комнате согрелся до летней температуры.
   — Здравствуй, брат Элвин, — произнес хорошо знакомый голос.
   Он обернулся, задев чернильницу сухой левой рукой. Яркое, ослепительное пятно закружилось перед ним, а когда Элвин открыл глаза, то даже не удивился, увидев одетого монахом Михаила.
   Трепет охватил его.
   — Михаил.
   Его гость улыбнулся. Легкий взмах руки, и пятна от пролитых на страницу рукописи чернил как не бывало. Перо взлетело с пола и само опустилось в чернильницу. Маленький Пангур Бан вскочил, потянулся и замурлыкал, обнюхивая ноги Михаила.
   — Как ты уже понял, у меня есть для тебя еще одно поручение, — признался Михаил. — Думаю, оно покажется тебе куда приятнее. Если, конечно, ты согласишься.
   Лгать Элвин не мог. Мысль о еще одном путешествии показалась ему слишком тяжелой. Но и отказаться он тоже не мог.
   — Знаю, убегать бесполезно. Сделаю все, о чем попросите.
   Михаил заложил руки за спину и прошелся по комнате.
   — Повсюду на этом острове есть монахи, служащие Богу так же, как и ты, Элвин. Они делают тайные, удивительные дела, помогающие излечить этот истерзанный мир. И все это они совершают не где-то вдалеке, а здесь, в библиотеке.
   — Не понимаю.
   Михаил взял перо и свежий лист.
   — Напиши следующие слова: «Снова пошел снег».
   Сбитый с толку, Элвин написал то, что попросил Михаил. Едва он закончил последнее слово, как небо потемнело. Белые хлопья повалили оттуда, где еще недавно не было ни облачка.
   — Теперь напиши вот это: «Олдермен Леофсиге убил Эфика, королевского магистрата, и король изгнал его». Когда закончишь, перечитай письмо Вульфстана.
   Элвин облизал губы и начал писать. Рука дрожала так, что он не смог развернуть письмо. Михаил сделал это за него. Не веря своим глазам, монах увидел, что текст изменился. В одном отрывке ясно говорилось: «Его величество был предан олдерменом Леофсиге, который изменнически убил королевского магистрата Эфика. Отныне Леофсиге не смеет даже показаться на этой земле».
   — То, что ты говоришь, случается. То, что я пишу, меняет мир. Меняет историю.
   Михаил пожал руку Элвина. Пожатие архангела было теплым и человечным, хотя в нем ощущалось еще что-то. Пожалуй, уверенность. Она наполняла его через пальцы Михаила.
   — Написанное тобой будет собрано и станет литературным трудом, который будет звучать тысячи лет. Будет то, что вы напишете. Ты напишешь отчет об этом буйном времени.
   — Но зачем? — спросил Элвин. — Мы остались живы, конец света не наступил.
   — Человечество не должно знать, как близко подошло оно к ложному Судному Дню. Слишком много смертей, слишком много ужаса. Если это все войдет в историю так, как есть, в несмягченной форме, то дух человечества будет сломлен. Все будет просто, когда наступит подлинный час. Никакого обмана. А пока, Элвин, пиши то, что станет правдой.
   Элвину вспомнилось тело убитой девушки в деревне возле Андредесвельда.
   — Бойни и кровопролития… — начал он, но Михаил перебил его:
   — Есть вещи, которые не изменить. Это судьба. Человек должен делать ошибки, чтобы учиться на них, и ты не знаешь всего, что видит Отец Небесный. Это большая ответственность. Итак, ты согласен?
   Котенок потерся о ногу Михаила и вернулся к — Элвину. На его маленькой мордочке Элвин видел мудрые глаза Ровены. Сердце вдруг наполнилось радостью. Он рассмеялся, сам не зная почему. Просто радость требовала выхода.
   Он ничего не сказал. Элвин, простой монах монастыря святого Эйдана, всего лишь протянул свою единственную здоровую руку и поднял перо.