Инга БЕРРИСТЕР
ЖДУ ПРИЗНАНИЯ
* * *
Ей всегда было тяжело осознавать, что она оказалась ненужной своему отцу. Но раз уж так получилось, пришлось с этим смириться.
Печальную, но, в общем-то, заурядную историю семейной жизни родителей Линн узнала от бабушки, маминой мамы. Мама вышла замуж вопреки воле родителей, так что, как постоянно твердила бабушка, ничего удивительного не было в том, что брак закончился плачевно. Когда Эймон узнал, что жена забеременела, его отношение к ней сразу же переменилось. Он совершенно «забросил» свою благоверную, неделями не появлялся дома, шлялся неизвестно где. «Твоей маме он говорил, что ищет работу,-рассказывала бабушка.-Но я-то все понимала. Я твоему деду сразу сказала, чем все кончится. Сразу, как только увидела этого прощелыгу, твоего папашу. И оказалась права. Слава Богу, мой бедный муженек не дожил до печального дня… Разумеется, когда они поженились, то поселились у нас. Я настояла на этом. Я бы ни за что не позволила, чтобы моя дочь жила в какой-то грязной конуре. Не понимаю, зачем она вообще вышла за него замуж. Что есть муж, что нет.,. Он совершенно о ней не заботился. Его ничего не интересовало, кроме собственных картин. Он даже не делал попыток найти себе нормальную работу.
Мы с твоим дедом никогда не одобряли таких отношений. Конечно, твоя мама очень страдала, когда он ее бросил. Просто взял и исчез, ничего не объяснив… Ты родилась раньше срока. А моя бедная Джун умерла едва ли не прежде, чем ты сделала первый вдох. Через месяц пришло сообщение, что твой отец погиб в автокатастрофе. Туда ему и дорога!»
Обычно на этом месте бабушка поджимала губы и предостерегала Линн от неосторожных шагов, имея в виду, что мужчинам нельзя доверять, а любить их вообще противопоказано.
«В наше время нам приходилось выходить замуж,-наставляла она внучку.-Но теперь времена изменились. Женщины стали более самостоятельными. Так что у тебя есть выбор. И я надеюсь, ты не повторишь ошибки, которую совершила твоя бедная мама». Когда Линн стала постарше, она начала понимать, что и у бабушки с дедушкой далеко не все ладилось в их совместной жизни. Когда они были еще молодыми, дед завел себе любовницу. Причем эта связь длилась несколько лет и навсегда испортила отношения между супругами. Бабушка ненавидела «этих мерзких мужиков» и внучку воспитала в том же духе.
Еще будучи маленькой девочкой, Линн переживала боль матери, преданной и брошенной мужем накануне рождения ребенка, как свою собственную. Она очень живо представляла себе, что должна была чувствовать несчастная молодая женщина, которой тогда исполнилось всего-навсего девятнадцать лет.
И вот теперь выясняется, что отец не погиб. Более того, последние восемь лет он очень упорно разыскивал дочь.
Ехать осталось еще километров пятьдесят. Всю дорогу от Дублина до Андалусии Линн сдерживала нетерпение, жалея свой старенький «остин». Но теперь она едва не поддалась искушению вдавить педаль газа в пол. Однако, как ни сильно было возбуждение, жизнь научила ее осторожности. Линн решила не торопиться.
К тому же горечь и боль утраты вновь нахлынули удушающей волной. Если бы она приехала сюда хотя бы полгода назад. Если бы…
В свои двадцать четыре года Линн уже научилась не питать никаких радужных надежд. Она считала себя девушкой трезвомыслящей и практичной. Но то, что стало ей известно совсем недавно, настолько ее потрясло, что временами Линн сама себя не узнавала…
Время близилось к полудню. Жаркое августовское солнце стояло почти в зените. Пыльную дорогу перерезали резкие тени. Линн как раз проезжала через очередную сонную деревеньку. Хотя она почти каждый год проводила отпуск на континенте, на юге Испании не бывала еще ни разу. И Андалусия оказалась совсем не такой, какой ее себе представляла Линн. Конечно, она сейчас едет не по побережью, где курортная жизнь бурлит днем и ночью и где все пропитано атмосферой непрекращающегося праздника. Но все равно Линн никак не ожидала, что в остальной части провинции будет так тихо и сонно. Создавалось впечатление, что все здесь застыло в безвременье: виноградники и сады, за которыми ухаживали мужчины с грубыми лицами и женщины, одетые во все черное; тесные пыльные площади в маленьких, разморенных жарой городках, где Линн останавливалась перекусить и всякий раз приходила в восторг от обходительности хозяев кафе.
Готовясь к поездке, она прочла несколько книг по истории Испании. Мысли о прочитанном отвлекали и помогали справиться со свербящей нервозностью, которая не покидала ее всю дорогу. Неужели она действительно нервничает? Она?! Линн невольно поморщилась. Если бы коллеги увидели ее сейчас в таком взвинченном состоянии, они бы глазам своим не поверили.
Линн знала, что на работе ее считают сдержанной, замкнутой и холодной. Некоторые— даже излишне сдержанной и замкнутой. Однажды, еще в университете, один из преподавателей сказал ей, что она подозрительная и недоверчивая особа, которая не желает идти на контакт с людьми и старается отгородиться от всех глухой стеной, бдительно оберегая свое одиночество. И он был прав. По окончании университета перед Линн встал выбор: пойти работать в большую компанию или в маленькую частную фирму. И она предпочла крупную корпорацию, потому что там легче затеряться. Линн хотелось быть незаметной. Хотелось, чтобы никто ее не трогал.
Она быстро пошла вверх по служебной лестнице и сейчас уже возглавляла отдел, ведающий заключением международных контрактов. Линн часто ездила в служебные командировки, но ни одна из поездок не возбудила в ней такого щемящего восторга и не наполнила таким страхом, как эта. Впрочем, теперешняя поездка не шла ни в какое сравнение с командировками по делам фирмы. Это было путешествие в прошлое, в конце которого ее ждала встреча с семьей. С ее семьей, о существовании которой еще месяц назад Линн даже не подозревала.
И честно говоря, до сих пор еще не могла поверить в ту хрупкую цепь случайностей, которая привела ее в Андалусию. Если бы в то воскресенье она все же пошла на свидание с Томасом Ли, а не отправилась бы в читальный зал местной библиотеки, то никогда бы не наткнулась на объявление в газете и не узнала бы правду.
За последние несколько лет у Линн было предостаточно настойчивых ухажеров. Хотя она искренне не понимала, что те в ней нашли. Самая обыкновенная девушка. Чуть выше среднего роста. С густыми каштановыми волосами, которые на солнце отливали рыжиной. Светлая чистая кожа выдавала ее северное происхождение. А глаза миндалевидной формы меняли цвет в зависимости от настроения, становясь то золотистыми, то зелеными.
Линн с раннего детства считала себя дурнушкой и не сомневалась, что никто на нее не польстится и не возьмет замуж. Впрочем, ее это не удручало. А раз уж она решила, что все равно останется в старых девах, то и не стремилась производить впечатление на мужчин. Одевалась и подбирала макияж, исходя только из собственных вкусов. Словом, всегда оставалась самой собой, не желая ни под кого подстраиваться.
Но к несказанному удивлению-и раздражению-Линн, некоторые мужчины воспринимали ее равнодушие как вызов. Томас Ли оказался самым упорным. Он жил в Штатах, но часто бывал в Дублине, поскольку компания, где он работал, тесно сотрудничала с фирмой Линн. И всякий раз, приезжая в Дублин, он предпринимал решительные попытки вытащить Линн на свидание. В конце концов девушка нашла самый действенный способ от него отвязаться: она просто не отвечала на его звонки, делая вид, что ее нет дома.
Линн до сих пор толком не знала, что заставило ее читать частные объявления. Но одно уразумела: до конца дней ей не забыть потрясения, которое она испытала, наткнувшись на свое имя. Она перечитала объявление, наверное, раз десять, силясь понять, для чего ее может разыскивать такая солидная нотариальная контора, как «Кимберли и Бергман». Линн не сразу решилась позвонить. Дотянула до среды, но потом любопытство все-таки пересилило, и она набрала указанный в газете номер. Ей назначили встречу уже на следующий день. Вопреки ожиданиям, Эйбрахам Бергман оказался относительно молодым мужчиной лет сорока, не больше. У него была очаровательная улыбка, а весь стол в кабинете уставляли фотографии жены и детишек.
Когда адвокат упомянул имя отца Линн, первым ее побуждением было встать и уйти. Однако она была сдержанным человеком и сумела с собой совладать. Давным-давно она убедила себя, что в мире бессчетные тысячи детей, как и она, брошенных отцами.
Однако история, рассказанная Эйбрахамом Бергманом, была настолько поразительной, что Линн просто отказывалась в нее поверить. Получалось, что бабушка была не права в своих подозрениях. Отец действительно искал работу. И нашел одно очень приличное место в Лондоне. Он написал Джун письмо, сообщив, что скоро приедет и заберет ее с собой.
И вот, направляясь в Дублин к жене, он как раз и попал в ту катастрофу, в которой погиб, по словам бабушки. В действительности он очень сильно пострадал. Долгое время был в коме, а когда пришел в сознание, сразу же надиктовал письмо своей молодой жене, чтобы сообщить о случившемся. Но ответ пришел не от Джун, а от бабушки. Та писала, что ее дочь умерла при родах и ребенок тоже не выжил.
Через неделю Эймон получил еще одно письмо от тещи, в котором сообщалось, что похороны состоялись и что она очень надеется больше его никогда не увидеть.
Как ни убит был горем отец, он все же понял, что ему действительно не стоит появляться в родном городе, потому что у матери его покойной жены есть причины винить его в случившемся.
Оплакав потери, Эймон начал новую жизнь. Он всегда хотел стать художником. Ему выплатили неплохую страховку, и он на эти деньги уехал в Испанию, где занялся живописью всерьез.
Спустя несколько лет Эймон женился во второй раз на молодой вдове с двумя детьми. А потом по какой-то фантастической случайности встретил приятеля из родного города, который с семьей приехал в Испанию в отпуск. И узнал, что у него есть дочь. Однако к тому времени бабушка Линн умерла, а сама девочка сменила нескольких опекунов, и разыскать ее было уже невозможно.
Теперь отца нет в живых. Но до последних дней он не терял надежды, что его дочь найдется через объявления в газетах.
— Он что-то завещал вам,-сказал Эйбрахам Бергман.-Но вам придется связаться с испанскими адвокатами, чтобы выяснить подробности. Нам поручили лишь вас разыскать. Мы действуем по запросу адвоката вашего отца. Вернее, его приемного сына, графа Хуана Мануэля де Киньонеса.
Услышав столь громкий титул, Линн слегка приподняла бровь, однако не выказала ни удивления, ни потрясения. Она действительно хорошо владела собой, хотя душа ее пришла в полное смятение. Выходит, бабушка скрыла от нее правду. К этому надо было привыкнуть. Линн давно знала, что бабушка не любила мужчин. И у нее были на то причины. Но солгать ей о смерти отца… С этим будет трудно смириться.
— Столько потерянных лет…
Линн даже не сообразила, что произнесла это вслух. Она как раз проезжала через очередную деревеньку. Впереди показалась развилка. Одна дорога вела к морю, что искрилось под жарким солнцем, другая поднималась на холмы. Именно вторая вела к дому, где живет граф и его семья. Ее семья…
Все эти годы Линн мечтала о том, чтобы у нее была семья. Настоящая семья. Она тосковала без родительского тепла и ласки, но понимала, что хочет невозможного. И вдруг оказалось, что у нее могла быть семья. Что все-эти годы… Впрочем, Линн была не из тех людей, кто оплакивает упущенные возможности.
Уже в раннем детстве Линн начала понимать что бабушка относится к ней с некоторой брезгливой настороженностью, потому что в жилах внучки текла «испорченная» кровь ее отца. Так что девочка очень быстро научилась скрывать свои чувства и свою боль. К тому же тяжесть, которую она чувствовала теперь, слезами все равно не облегчить. Просто ей было мучительно горько осознавать, что все эти годы у нее мог быть отец. Мог быть. Но его не было. Линн не интересовало наследство. Она приехала в Испанию вовсе не потому, что папа что-то ей оставил. Просто хотелось побольше узнать про человека, который был ее отцом.
Переживал ли отец ту же мучительную тоску, ту же щемящую боль, которые разрывали сейчас сердце Линн? Перекипела ли в нем та адская смесь из горькой обиды и пронзительной, беспомощной ненависти к женщине, которая солгала им обоим, чтобы их разлучить?
Линн свернула на боковую дорогу, ориентируясь по дорожному указателю. Теперь с обеих сторон тянулись виноградники, за которыми явно ухаживали с большой заботой. Эйбрахам Бергман говорил Линн, что ее сводный брат-известный в провинции винодел. Вполне вероятно, что здесь уже начинаются его владения. Интересно, подумала Линн, а какой он, ее сводный брат? Такой же строгий и правильный, как его виноградники? Она ничего не знала о второй семье отца, кроме того, что ее сводный брат старше ее, а сестра-младше, а мачеха наполовину англичанка. Кстати, это явилось для Линн сюрпризом. Она попыталась представить, что это может быть за женщина, первый муж которой был испанским графом, а второй-ирландским художником без гроша в кармане? Что если отец женился из-за денег?
Линн невольно поморщилась и тряхнула головой, отгоняя непрошеную мысль. Она с самого начала решила не делать никаких предвзятых выводов. Во-первых, это просто глупо. Во-вторых, как можно судить о людях, которых ты даже не знаешь? А она действительно ничего не знала ни о своей новой семье, ни о том, как отец жил в Испании и чем занимался, за исключением того, что продолжал писать картины.
В Мадриде она встретилась с адвокатами, и они передали ей, что сводный брат хочет, чтобы она посетила его имение. И хотя Линн показалось, что приглашение было несколько высокомерным и больше походило на приказ, она все же решила поехать. В конце концов, если ее встретят холодно и неприветливо, ничто не мешает ей развернуться, сесть в машину и уехать домой.
Никогда в жизни Линн не испытывала настолько противоречивых чувств. Радостное предвкушение и безотчетный страх переплелись столь тесно, что она уже не могла различить, где заканчивается одно и начинается другое. Для нее это было новое ощущение. Обычно Линн не нервничала ни при каких обстоятельствах, но, похоже, на сей раз самообладание, которым она так гордилась, ее подвело…
С вершины очередного холма открылся вид на поместье, и у нее перехватило дыхание от восторга. Зрелище действительно было потрясающее.
Поместье располагалось в .тенистом распадке между холмами-группа зданий с белеными известью стенами и крышами, крытыми терракотовой черепицей. Постройки были явно старинными и выглядели поразительно живописно. Как на картинке из красивой книжки сказок. Линн даже поймала себя на том, что моргнула, желая убедиться, что ей это не чудится.
Аккуратные ровные ряды виноградников доходили до низкой стены, огораживающей дом и роскошный сад. Линн могла бы поклясться, что различает шум воды в фонтанах, хотя с такого расстояния она, конечно же, не могла его слышать. Ей сразу представились внутренние дворики, выложенные каменными плитами, — неизменная принадлежность зданий, выстроенных в псевдомавританском стиле. И даже показалось, что она чувствует насыщенный терпкий вкус ароматного кофе и медовый привкус маленьких кексов, любимого сладкого кушанья здесь, на юге.
У Линн возникло ощущение, что она видит все это не в первый раз: настолько знакомыми и родными казались ей здешние места. Она съехала на обочину, заглушила двигатель и достала из сумочки косметичку. Ей не хотелось появляться перед новыми родственниками растрепанной и с расплывшимся от жары макияжем.
Ничего удивительного не было в том, что ее сердце забилось чаще, когда она снова выехала на дорогу. Просто Линн не привыкла нервничать, и странная внутренняя дрожь выбивала ее из колеи. Она сама поразилась тому, с какой силой вцепилась в руль… Белая стена вокруг имения оказалась гораздо выше, чем представлялось с вершины холма. Створки деревянных ворот под широкой каменной аркой были гостеприимно распахнуты. И первое, что услышала девушка, въехав на территорию поместья, был шум фонтанов. Значит, она не ошиблась!
Оказалось, что и дом намного больше, чем это можно было предположить, глядя на него издалека. Громадное двухэтажное здание производило странное впечатление. Как будто его строили не по единому архитектурному замыслу, а постепенно достраивали, причем беспорядочно.
Где-то залаяла собака. Но, кроме лая, ничто больше не нарушало тишину жаркого летнего дня. Линн сообразила, что приехала как раз во время сиесты. Она заглушила мотор. Как только отключился кондиционер, в машине мгновенно стало нечем дышать. Линн неуклюже выбралась из «остина» и пошла по дорожке к входу в дом. Но тут ее внимание привлек громкий топот лошадиных копыт.
Она обернулась. Теперь солнце светило ей прямо в глаза, так что лошадь и всадник представились ей лишь темным силуэтом на фоне слепящего света. Она смогла лишь разглядеть, что мужчина высок и черноволос, а лошадь под стать всаднику-огромная и черная. Затем Линн зажмурилась и отвернулась.
Она поспешно достала из сумки солнцезащитные очки. А когда опять повернулась, всадник был уже рядом.
— Мисс Вэйн, как я понимаю.
Его английский был безупречен, но в голосе слышались едкие нотки презрения.
Линн была не из тех людей, которые безропотно сносят грубость или позволяют себя унижать. Она гордо вскинула голову и проговорила с прохладцей, но в то же время подчеркнуто вежливо:
— Да, я мисс Вэйн. А вы, сеньор?..
— Ваш сводный брат Хуан Мануэль де Киньонес. Но вы зовите меня просто Хуан,
Он легко спрыгнул с седла, и словно по волшебству на дорожке возник кряжистый кривоногий старик, который едва ли не бегом бросился к хозяину, принял у него поводья и повел лошадь за собой.
Хуан что-то сказал конюху по-испански, и Линн отметила про себя, что на этот раз его голос звучал значительно мягче, чем тогда, когда он обратился к ней. Но испанский язык вообще мягче английского… Старый конюх расплылся в широкой улыбке и быстро закивал головой:
— Si, Vuestra Excelencia… si…
Линн невольно замерла в потрясении. Она знала, конечно, что ее сводный брат носит графский титул, но никак не ожидала, что он будет столь откровенно кичиться своим благородным происхождением. От этого «Vuestra Excelencia» веяло каким-то дремучим средневековьем.
Теперь, когда Линн как следует рассмотрела своего сводного брата, она увидела, какое у него холодное, надменное лицо. И неожиданно ощутила себя так, будто преступила какую-то невидимую черту и вторглась непрошеной на чужую территорию. Но даже если и так, она не позволит, чтобы с ней обращались как с человеком второго сорта. Если ее разлюбезный братец собирается при всяком удобном случае тыкать ей в нос то, что она ему не ровня, если собирается выказывать ей высокомерное презрение лишь потому, что он, видите ли, сиятельный граф, то его ждет большой сюрприз. Очень скоро он узнает, что Линн не из тех, кого легко запугать.
— На улице жарко, Хуан,-проговорила она.-И дорога у меня была неблизкая…
— Это верно… Однако вы выглядите на удивление свеженькой.-Тяжелый взгляд серых глаз Хуана на мгновение задержался на ев стройной и ладной фигурке, облаченной в простые голубые джинсы и белую открытую майку.-Как приятно, что вы все-таки нашли время заехать к нам. И вы абсолютно правы, указав мне на то, что я столь неучтиво держу вас на жаре. Позвольте мне проводить вас в дом.
И вновь его голос был буквально пропитан едким сарказмом. Когда Хуан, плотно сжав губы, шагнул к Линн, она едва удержалась, чтобы не отшатнуться. У него был вид человека, который из последних сил сдерживает себя, чтобы не сорваться и не дать волю… Чему? Он был с ней подчеркнуто вежлив, но за прохладной учтивостью скрывалась неприязнь.
Теперь, когда Хуан сдвинулся с места, луч солнца упал ему на лицо под другим углом. Резкие тени подчеркнули высокие скулы и суровые точеные черты лица-несомненное наследие мавров-завоевателей Андалусии. Загорелая кожа отливала золотистой бронзой. По сравнению с ним Линн казалась себе просто бесцветной. Но самое главное-еще и пугающе маленькой, беспомощной и хрупкой. Она не ожидала, что ее сводный брат окажется таким высоким, что у него будут такие широкие плечи и рельефные мышцы. Однако его движения были исполнены странной для столь мощной фигуры гибкой и вкрадчивой грации, очень приятной для глаза.
Хуан направился к дому, но Линн замешкалась, невольно заглядевшись на своего неприветливого, но поразительно привлекательного родственника.
— Я думал, вы хотите войти в помещение.-Он обернулся, глядя на девушку с вежливым безразличием. Однако его кривая усмешка выражала уже неприкрытое презрение. Потрясение было настолько сильным, что Линн даже не успела смутиться оттого, что ее застали врасплох, когда она откровенно таращилась на него. Почему Хуан смотрит на нее с такой неприязнью? Ведь она не сделала ему ничего плохого.
С его безразличием она бы еще смирилась. Скорее, Линн удивило бы, если бы ее встретили с распростертыми объятиями. В конце концов, они только-только познакомились, а с чужими людьми Линн и сама вела себя сдержанно и даже настороженно. Но столь откровенное презрение! Честно говоря, она не привыкла к подобному отношению. Большинство знакомых искренне ее уважали и даже немного побаивались.
Среди коллег-мужчин были и такие, которые презирали женщин вообще и носились с идеей превосходства мужского пола. Но решительный характер Линн и ее, быть может, излишне резкие манеры очень скоро заставили их понять, что проявление женоненавистничества не производит на нее ни малейшего впечатления. Однако Хуан вовсе не был женоненавистником. Его презрение было адресовано лично ей, Линн Вэйн. Но почему?
Почему?
Она прошла следом за ним в прохладную прихожую. Ставни были закрыты, чтобы жаркие солнечные лучи не проникали в дом, поэтому внутри было сумрачно. Линн на мгновение ослепла, пошатнулась и инстинктивно схватилась за руку Хуана.
Сквозь рукав его тонкой рубашки она почувствовала, какие твердые у него мышцы и какая теплая кожа. Он весь напрягся от ее прикосновения, а пальцы Линн как будто приобрели неожиданную чувствительность, и она ощутила его брезгливое презрение. Однако, как человек вежливый и галантный, он помог ей восстановить равновесие.
Может, ему не понравилось, как она одета? — подумала Линн. Может быть… Впрочем, какая разница, почему она ему не понравилась? Она приехала сюда с определенной целью: побольше узнать про отца, о существовании которого все эти годы даже не подозревала. Его наследство, что бы он там ни оставил, Линн мало интересовало. Конечно, у нее нет доходов, которые могли бы показаться хоть сколько-нибудь значительными ее сводному братцу, но она вполне в состоянии себя обеспечить.
Линн гордилась своей финансовой независимостью. А то, что папа ей что-то завещал, прежде всего свидетельствует о его любви и заботе о ней.
Когда глаза Линн привыкли к полумраку, Хуан повел ее из прихожей в глубь дома, по пути объясняя, что первоначально все помещения располагались вокруг открытого внутреннего двора и что окна большинства комнат выходят на этот маленький островок прохлады.
— Но с течением лет дом обрастал пристройками, и образовалось еще несколько внутренних двориков. У нас здесь такой обычай: несколько поколений живут в одном доме. Этот дом достался мне от отца. Но мама с сестрой живут здесь со мной.
— А мой отец…
Хуан ответил лишь после секундной заминки:
— Он тоже здесь жил… иногда. Но ему больше нравилась собственная вилла на берегу.
Линн нахмурилась. Холодная сдержанность Хуана не нравилась ей все больше и больше.
— А та вилла…
— Понимаю, вам не терпится разузнать о финансовом положении вашего отца, мисс Вэйн,-резко оборвал ее Хуан. Обратившись к ней столь официально, он ясно дал понять, что, хотя и разрешил называть его по имени, он все-таки предпочитает держаться с ней на расстоянии.-Но эти вопросы лучше всего обсудить с его адвокатом. Я уже договорился. Завтра утром он приедет сюда… А теперь прошу прощения, я вынужден вас оставить. Горничная покажет вам вашу комнату и принесет что-нибудь прохладительное. Мы обычно ужинаем в восемь вечера. Впрочем, Химена вам все расскажет.-И он развернулся, чтобы уйти.
Линн едва не задохнулась от ярости, но в то же время вдруг поняла, что ей очень не хочется оставаться одной в незнакомом доме, пусть даже презрительная холодность «радушного» хозяина вовсе не располагала к приятному общению.
— А ваши мама и сестра…
— Уехали в город за покупками, но к ужину вернутся.
Увидев безотчетную тревогу на лице Линн, Хуан жестко усмехнулся.
— Вам что-то не нравится? Вы же наверняка не рассчитывали, что вас здесь встретят с восторгом? Должен признаться, я восхищен вашим… мужеством, мисс Вэйн. Не каждая дочь решится явиться в дом покойного отца, которого знать не знала, в столь откровенной погоне за выгодой. Когда я думаю о том, как он тосковал… как он пытался вас разыскать…
Хуан тяжело сглотнул, и Линн буквально физически ощутила его напряжение. Казалось, он из последних сил сдерживает ярость, бурлящую у него внутри.
Ее словно обухом по голове ударили. Неужели он думает, что она приехала сюда ради наследства?!
— В этом доме вы нежеланная гостья, — продолжал Хуан,-и я не буду даже притворяться, что рад вас здесь видеть. Из любви и уважения к вашему отцу я прослежу за тем, чтобы его последняя воля была исполнена. Моя мама не нашла в себе сил встретить вас, потому что все еще очень страдает из-за своей потери. Ваш отец был для нее самым близким и дорогим человеком на свете… Почему вы не приехали раньше, пока он был жив?
Печальную, но, в общем-то, заурядную историю семейной жизни родителей Линн узнала от бабушки, маминой мамы. Мама вышла замуж вопреки воле родителей, так что, как постоянно твердила бабушка, ничего удивительного не было в том, что брак закончился плачевно. Когда Эймон узнал, что жена забеременела, его отношение к ней сразу же переменилось. Он совершенно «забросил» свою благоверную, неделями не появлялся дома, шлялся неизвестно где. «Твоей маме он говорил, что ищет работу,-рассказывала бабушка.-Но я-то все понимала. Я твоему деду сразу сказала, чем все кончится. Сразу, как только увидела этого прощелыгу, твоего папашу. И оказалась права. Слава Богу, мой бедный муженек не дожил до печального дня… Разумеется, когда они поженились, то поселились у нас. Я настояла на этом. Я бы ни за что не позволила, чтобы моя дочь жила в какой-то грязной конуре. Не понимаю, зачем она вообще вышла за него замуж. Что есть муж, что нет.,. Он совершенно о ней не заботился. Его ничего не интересовало, кроме собственных картин. Он даже не делал попыток найти себе нормальную работу.
Мы с твоим дедом никогда не одобряли таких отношений. Конечно, твоя мама очень страдала, когда он ее бросил. Просто взял и исчез, ничего не объяснив… Ты родилась раньше срока. А моя бедная Джун умерла едва ли не прежде, чем ты сделала первый вдох. Через месяц пришло сообщение, что твой отец погиб в автокатастрофе. Туда ему и дорога!»
Обычно на этом месте бабушка поджимала губы и предостерегала Линн от неосторожных шагов, имея в виду, что мужчинам нельзя доверять, а любить их вообще противопоказано.
«В наше время нам приходилось выходить замуж,-наставляла она внучку.-Но теперь времена изменились. Женщины стали более самостоятельными. Так что у тебя есть выбор. И я надеюсь, ты не повторишь ошибки, которую совершила твоя бедная мама». Когда Линн стала постарше, она начала понимать, что и у бабушки с дедушкой далеко не все ладилось в их совместной жизни. Когда они были еще молодыми, дед завел себе любовницу. Причем эта связь длилась несколько лет и навсегда испортила отношения между супругами. Бабушка ненавидела «этих мерзких мужиков» и внучку воспитала в том же духе.
Еще будучи маленькой девочкой, Линн переживала боль матери, преданной и брошенной мужем накануне рождения ребенка, как свою собственную. Она очень живо представляла себе, что должна была чувствовать несчастная молодая женщина, которой тогда исполнилось всего-навсего девятнадцать лет.
И вот теперь выясняется, что отец не погиб. Более того, последние восемь лет он очень упорно разыскивал дочь.
Ехать осталось еще километров пятьдесят. Всю дорогу от Дублина до Андалусии Линн сдерживала нетерпение, жалея свой старенький «остин». Но теперь она едва не поддалась искушению вдавить педаль газа в пол. Однако, как ни сильно было возбуждение, жизнь научила ее осторожности. Линн решила не торопиться.
К тому же горечь и боль утраты вновь нахлынули удушающей волной. Если бы она приехала сюда хотя бы полгода назад. Если бы…
В свои двадцать четыре года Линн уже научилась не питать никаких радужных надежд. Она считала себя девушкой трезвомыслящей и практичной. Но то, что стало ей известно совсем недавно, настолько ее потрясло, что временами Линн сама себя не узнавала…
Время близилось к полудню. Жаркое августовское солнце стояло почти в зените. Пыльную дорогу перерезали резкие тени. Линн как раз проезжала через очередную сонную деревеньку. Хотя она почти каждый год проводила отпуск на континенте, на юге Испании не бывала еще ни разу. И Андалусия оказалась совсем не такой, какой ее себе представляла Линн. Конечно, она сейчас едет не по побережью, где курортная жизнь бурлит днем и ночью и где все пропитано атмосферой непрекращающегося праздника. Но все равно Линн никак не ожидала, что в остальной части провинции будет так тихо и сонно. Создавалось впечатление, что все здесь застыло в безвременье: виноградники и сады, за которыми ухаживали мужчины с грубыми лицами и женщины, одетые во все черное; тесные пыльные площади в маленьких, разморенных жарой городках, где Линн останавливалась перекусить и всякий раз приходила в восторг от обходительности хозяев кафе.
Готовясь к поездке, она прочла несколько книг по истории Испании. Мысли о прочитанном отвлекали и помогали справиться со свербящей нервозностью, которая не покидала ее всю дорогу. Неужели она действительно нервничает? Она?! Линн невольно поморщилась. Если бы коллеги увидели ее сейчас в таком взвинченном состоянии, они бы глазам своим не поверили.
Линн знала, что на работе ее считают сдержанной, замкнутой и холодной. Некоторые— даже излишне сдержанной и замкнутой. Однажды, еще в университете, один из преподавателей сказал ей, что она подозрительная и недоверчивая особа, которая не желает идти на контакт с людьми и старается отгородиться от всех глухой стеной, бдительно оберегая свое одиночество. И он был прав. По окончании университета перед Линн встал выбор: пойти работать в большую компанию или в маленькую частную фирму. И она предпочла крупную корпорацию, потому что там легче затеряться. Линн хотелось быть незаметной. Хотелось, чтобы никто ее не трогал.
Она быстро пошла вверх по служебной лестнице и сейчас уже возглавляла отдел, ведающий заключением международных контрактов. Линн часто ездила в служебные командировки, но ни одна из поездок не возбудила в ней такого щемящего восторга и не наполнила таким страхом, как эта. Впрочем, теперешняя поездка не шла ни в какое сравнение с командировками по делам фирмы. Это было путешествие в прошлое, в конце которого ее ждала встреча с семьей. С ее семьей, о существовании которой еще месяц назад Линн даже не подозревала.
И честно говоря, до сих пор еще не могла поверить в ту хрупкую цепь случайностей, которая привела ее в Андалусию. Если бы в то воскресенье она все же пошла на свидание с Томасом Ли, а не отправилась бы в читальный зал местной библиотеки, то никогда бы не наткнулась на объявление в газете и не узнала бы правду.
За последние несколько лет у Линн было предостаточно настойчивых ухажеров. Хотя она искренне не понимала, что те в ней нашли. Самая обыкновенная девушка. Чуть выше среднего роста. С густыми каштановыми волосами, которые на солнце отливали рыжиной. Светлая чистая кожа выдавала ее северное происхождение. А глаза миндалевидной формы меняли цвет в зависимости от настроения, становясь то золотистыми, то зелеными.
Линн с раннего детства считала себя дурнушкой и не сомневалась, что никто на нее не польстится и не возьмет замуж. Впрочем, ее это не удручало. А раз уж она решила, что все равно останется в старых девах, то и не стремилась производить впечатление на мужчин. Одевалась и подбирала макияж, исходя только из собственных вкусов. Словом, всегда оставалась самой собой, не желая ни под кого подстраиваться.
Но к несказанному удивлению-и раздражению-Линн, некоторые мужчины воспринимали ее равнодушие как вызов. Томас Ли оказался самым упорным. Он жил в Штатах, но часто бывал в Дублине, поскольку компания, где он работал, тесно сотрудничала с фирмой Линн. И всякий раз, приезжая в Дублин, он предпринимал решительные попытки вытащить Линн на свидание. В конце концов девушка нашла самый действенный способ от него отвязаться: она просто не отвечала на его звонки, делая вид, что ее нет дома.
Линн до сих пор толком не знала, что заставило ее читать частные объявления. Но одно уразумела: до конца дней ей не забыть потрясения, которое она испытала, наткнувшись на свое имя. Она перечитала объявление, наверное, раз десять, силясь понять, для чего ее может разыскивать такая солидная нотариальная контора, как «Кимберли и Бергман». Линн не сразу решилась позвонить. Дотянула до среды, но потом любопытство все-таки пересилило, и она набрала указанный в газете номер. Ей назначили встречу уже на следующий день. Вопреки ожиданиям, Эйбрахам Бергман оказался относительно молодым мужчиной лет сорока, не больше. У него была очаровательная улыбка, а весь стол в кабинете уставляли фотографии жены и детишек.
Когда адвокат упомянул имя отца Линн, первым ее побуждением было встать и уйти. Однако она была сдержанным человеком и сумела с собой совладать. Давным-давно она убедила себя, что в мире бессчетные тысячи детей, как и она, брошенных отцами.
Однако история, рассказанная Эйбрахамом Бергманом, была настолько поразительной, что Линн просто отказывалась в нее поверить. Получалось, что бабушка была не права в своих подозрениях. Отец действительно искал работу. И нашел одно очень приличное место в Лондоне. Он написал Джун письмо, сообщив, что скоро приедет и заберет ее с собой.
И вот, направляясь в Дублин к жене, он как раз и попал в ту катастрофу, в которой погиб, по словам бабушки. В действительности он очень сильно пострадал. Долгое время был в коме, а когда пришел в сознание, сразу же надиктовал письмо своей молодой жене, чтобы сообщить о случившемся. Но ответ пришел не от Джун, а от бабушки. Та писала, что ее дочь умерла при родах и ребенок тоже не выжил.
Через неделю Эймон получил еще одно письмо от тещи, в котором сообщалось, что похороны состоялись и что она очень надеется больше его никогда не увидеть.
Как ни убит был горем отец, он все же понял, что ему действительно не стоит появляться в родном городе, потому что у матери его покойной жены есть причины винить его в случившемся.
Оплакав потери, Эймон начал новую жизнь. Он всегда хотел стать художником. Ему выплатили неплохую страховку, и он на эти деньги уехал в Испанию, где занялся живописью всерьез.
Спустя несколько лет Эймон женился во второй раз на молодой вдове с двумя детьми. А потом по какой-то фантастической случайности встретил приятеля из родного города, который с семьей приехал в Испанию в отпуск. И узнал, что у него есть дочь. Однако к тому времени бабушка Линн умерла, а сама девочка сменила нескольких опекунов, и разыскать ее было уже невозможно.
Теперь отца нет в живых. Но до последних дней он не терял надежды, что его дочь найдется через объявления в газетах.
— Он что-то завещал вам,-сказал Эйбрахам Бергман.-Но вам придется связаться с испанскими адвокатами, чтобы выяснить подробности. Нам поручили лишь вас разыскать. Мы действуем по запросу адвоката вашего отца. Вернее, его приемного сына, графа Хуана Мануэля де Киньонеса.
Услышав столь громкий титул, Линн слегка приподняла бровь, однако не выказала ни удивления, ни потрясения. Она действительно хорошо владела собой, хотя душа ее пришла в полное смятение. Выходит, бабушка скрыла от нее правду. К этому надо было привыкнуть. Линн давно знала, что бабушка не любила мужчин. И у нее были на то причины. Но солгать ей о смерти отца… С этим будет трудно смириться.
— Столько потерянных лет…
Линн даже не сообразила, что произнесла это вслух. Она как раз проезжала через очередную деревеньку. Впереди показалась развилка. Одна дорога вела к морю, что искрилось под жарким солнцем, другая поднималась на холмы. Именно вторая вела к дому, где живет граф и его семья. Ее семья…
Все эти годы Линн мечтала о том, чтобы у нее была семья. Настоящая семья. Она тосковала без родительского тепла и ласки, но понимала, что хочет невозможного. И вдруг оказалось, что у нее могла быть семья. Что все-эти годы… Впрочем, Линн была не из тех людей, кто оплакивает упущенные возможности.
Уже в раннем детстве Линн начала понимать что бабушка относится к ней с некоторой брезгливой настороженностью, потому что в жилах внучки текла «испорченная» кровь ее отца. Так что девочка очень быстро научилась скрывать свои чувства и свою боль. К тому же тяжесть, которую она чувствовала теперь, слезами все равно не облегчить. Просто ей было мучительно горько осознавать, что все эти годы у нее мог быть отец. Мог быть. Но его не было. Линн не интересовало наследство. Она приехала в Испанию вовсе не потому, что папа что-то ей оставил. Просто хотелось побольше узнать про человека, который был ее отцом.
Переживал ли отец ту же мучительную тоску, ту же щемящую боль, которые разрывали сейчас сердце Линн? Перекипела ли в нем та адская смесь из горькой обиды и пронзительной, беспомощной ненависти к женщине, которая солгала им обоим, чтобы их разлучить?
Линн свернула на боковую дорогу, ориентируясь по дорожному указателю. Теперь с обеих сторон тянулись виноградники, за которыми явно ухаживали с большой заботой. Эйбрахам Бергман говорил Линн, что ее сводный брат-известный в провинции винодел. Вполне вероятно, что здесь уже начинаются его владения. Интересно, подумала Линн, а какой он, ее сводный брат? Такой же строгий и правильный, как его виноградники? Она ничего не знала о второй семье отца, кроме того, что ее сводный брат старше ее, а сестра-младше, а мачеха наполовину англичанка. Кстати, это явилось для Линн сюрпризом. Она попыталась представить, что это может быть за женщина, первый муж которой был испанским графом, а второй-ирландским художником без гроша в кармане? Что если отец женился из-за денег?
Линн невольно поморщилась и тряхнула головой, отгоняя непрошеную мысль. Она с самого начала решила не делать никаких предвзятых выводов. Во-первых, это просто глупо. Во-вторых, как можно судить о людях, которых ты даже не знаешь? А она действительно ничего не знала ни о своей новой семье, ни о том, как отец жил в Испании и чем занимался, за исключением того, что продолжал писать картины.
В Мадриде она встретилась с адвокатами, и они передали ей, что сводный брат хочет, чтобы она посетила его имение. И хотя Линн показалось, что приглашение было несколько высокомерным и больше походило на приказ, она все же решила поехать. В конце концов, если ее встретят холодно и неприветливо, ничто не мешает ей развернуться, сесть в машину и уехать домой.
Никогда в жизни Линн не испытывала настолько противоречивых чувств. Радостное предвкушение и безотчетный страх переплелись столь тесно, что она уже не могла различить, где заканчивается одно и начинается другое. Для нее это было новое ощущение. Обычно Линн не нервничала ни при каких обстоятельствах, но, похоже, на сей раз самообладание, которым она так гордилась, ее подвело…
С вершины очередного холма открылся вид на поместье, и у нее перехватило дыхание от восторга. Зрелище действительно было потрясающее.
Поместье располагалось в .тенистом распадке между холмами-группа зданий с белеными известью стенами и крышами, крытыми терракотовой черепицей. Постройки были явно старинными и выглядели поразительно живописно. Как на картинке из красивой книжки сказок. Линн даже поймала себя на том, что моргнула, желая убедиться, что ей это не чудится.
Аккуратные ровные ряды виноградников доходили до низкой стены, огораживающей дом и роскошный сад. Линн могла бы поклясться, что различает шум воды в фонтанах, хотя с такого расстояния она, конечно же, не могла его слышать. Ей сразу представились внутренние дворики, выложенные каменными плитами, — неизменная принадлежность зданий, выстроенных в псевдомавританском стиле. И даже показалось, что она чувствует насыщенный терпкий вкус ароматного кофе и медовый привкус маленьких кексов, любимого сладкого кушанья здесь, на юге.
У Линн возникло ощущение, что она видит все это не в первый раз: настолько знакомыми и родными казались ей здешние места. Она съехала на обочину, заглушила двигатель и достала из сумочки косметичку. Ей не хотелось появляться перед новыми родственниками растрепанной и с расплывшимся от жары макияжем.
Ничего удивительного не было в том, что ее сердце забилось чаще, когда она снова выехала на дорогу. Просто Линн не привыкла нервничать, и странная внутренняя дрожь выбивала ее из колеи. Она сама поразилась тому, с какой силой вцепилась в руль… Белая стена вокруг имения оказалась гораздо выше, чем представлялось с вершины холма. Створки деревянных ворот под широкой каменной аркой были гостеприимно распахнуты. И первое, что услышала девушка, въехав на территорию поместья, был шум фонтанов. Значит, она не ошиблась!
Оказалось, что и дом намного больше, чем это можно было предположить, глядя на него издалека. Громадное двухэтажное здание производило странное впечатление. Как будто его строили не по единому архитектурному замыслу, а постепенно достраивали, причем беспорядочно.
Где-то залаяла собака. Но, кроме лая, ничто больше не нарушало тишину жаркого летнего дня. Линн сообразила, что приехала как раз во время сиесты. Она заглушила мотор. Как только отключился кондиционер, в машине мгновенно стало нечем дышать. Линн неуклюже выбралась из «остина» и пошла по дорожке к входу в дом. Но тут ее внимание привлек громкий топот лошадиных копыт.
Она обернулась. Теперь солнце светило ей прямо в глаза, так что лошадь и всадник представились ей лишь темным силуэтом на фоне слепящего света. Она смогла лишь разглядеть, что мужчина высок и черноволос, а лошадь под стать всаднику-огромная и черная. Затем Линн зажмурилась и отвернулась.
Она поспешно достала из сумки солнцезащитные очки. А когда опять повернулась, всадник был уже рядом.
— Мисс Вэйн, как я понимаю.
Его английский был безупречен, но в голосе слышались едкие нотки презрения.
Линн была не из тех людей, которые безропотно сносят грубость или позволяют себя унижать. Она гордо вскинула голову и проговорила с прохладцей, но в то же время подчеркнуто вежливо:
— Да, я мисс Вэйн. А вы, сеньор?..
— Ваш сводный брат Хуан Мануэль де Киньонес. Но вы зовите меня просто Хуан,
Он легко спрыгнул с седла, и словно по волшебству на дорожке возник кряжистый кривоногий старик, который едва ли не бегом бросился к хозяину, принял у него поводья и повел лошадь за собой.
Хуан что-то сказал конюху по-испански, и Линн отметила про себя, что на этот раз его голос звучал значительно мягче, чем тогда, когда он обратился к ней. Но испанский язык вообще мягче английского… Старый конюх расплылся в широкой улыбке и быстро закивал головой:
— Si, Vuestra Excelencia… si…
Линн невольно замерла в потрясении. Она знала, конечно, что ее сводный брат носит графский титул, но никак не ожидала, что он будет столь откровенно кичиться своим благородным происхождением. От этого «Vuestra Excelencia» веяло каким-то дремучим средневековьем.
Теперь, когда Линн как следует рассмотрела своего сводного брата, она увидела, какое у него холодное, надменное лицо. И неожиданно ощутила себя так, будто преступила какую-то невидимую черту и вторглась непрошеной на чужую территорию. Но даже если и так, она не позволит, чтобы с ней обращались как с человеком второго сорта. Если ее разлюбезный братец собирается при всяком удобном случае тыкать ей в нос то, что она ему не ровня, если собирается выказывать ей высокомерное презрение лишь потому, что он, видите ли, сиятельный граф, то его ждет большой сюрприз. Очень скоро он узнает, что Линн не из тех, кого легко запугать.
— На улице жарко, Хуан,-проговорила она.-И дорога у меня была неблизкая…
— Это верно… Однако вы выглядите на удивление свеженькой.-Тяжелый взгляд серых глаз Хуана на мгновение задержался на ев стройной и ладной фигурке, облаченной в простые голубые джинсы и белую открытую майку.-Как приятно, что вы все-таки нашли время заехать к нам. И вы абсолютно правы, указав мне на то, что я столь неучтиво держу вас на жаре. Позвольте мне проводить вас в дом.
И вновь его голос был буквально пропитан едким сарказмом. Когда Хуан, плотно сжав губы, шагнул к Линн, она едва удержалась, чтобы не отшатнуться. У него был вид человека, который из последних сил сдерживает себя, чтобы не сорваться и не дать волю… Чему? Он был с ней подчеркнуто вежлив, но за прохладной учтивостью скрывалась неприязнь.
Теперь, когда Хуан сдвинулся с места, луч солнца упал ему на лицо под другим углом. Резкие тени подчеркнули высокие скулы и суровые точеные черты лица-несомненное наследие мавров-завоевателей Андалусии. Загорелая кожа отливала золотистой бронзой. По сравнению с ним Линн казалась себе просто бесцветной. Но самое главное-еще и пугающе маленькой, беспомощной и хрупкой. Она не ожидала, что ее сводный брат окажется таким высоким, что у него будут такие широкие плечи и рельефные мышцы. Однако его движения были исполнены странной для столь мощной фигуры гибкой и вкрадчивой грации, очень приятной для глаза.
Хуан направился к дому, но Линн замешкалась, невольно заглядевшись на своего неприветливого, но поразительно привлекательного родственника.
— Я думал, вы хотите войти в помещение.-Он обернулся, глядя на девушку с вежливым безразличием. Однако его кривая усмешка выражала уже неприкрытое презрение. Потрясение было настолько сильным, что Линн даже не успела смутиться оттого, что ее застали врасплох, когда она откровенно таращилась на него. Почему Хуан смотрит на нее с такой неприязнью? Ведь она не сделала ему ничего плохого.
С его безразличием она бы еще смирилась. Скорее, Линн удивило бы, если бы ее встретили с распростертыми объятиями. В конце концов, они только-только познакомились, а с чужими людьми Линн и сама вела себя сдержанно и даже настороженно. Но столь откровенное презрение! Честно говоря, она не привыкла к подобному отношению. Большинство знакомых искренне ее уважали и даже немного побаивались.
Среди коллег-мужчин были и такие, которые презирали женщин вообще и носились с идеей превосходства мужского пола. Но решительный характер Линн и ее, быть может, излишне резкие манеры очень скоро заставили их понять, что проявление женоненавистничества не производит на нее ни малейшего впечатления. Однако Хуан вовсе не был женоненавистником. Его презрение было адресовано лично ей, Линн Вэйн. Но почему?
Почему?
Она прошла следом за ним в прохладную прихожую. Ставни были закрыты, чтобы жаркие солнечные лучи не проникали в дом, поэтому внутри было сумрачно. Линн на мгновение ослепла, пошатнулась и инстинктивно схватилась за руку Хуана.
Сквозь рукав его тонкой рубашки она почувствовала, какие твердые у него мышцы и какая теплая кожа. Он весь напрягся от ее прикосновения, а пальцы Линн как будто приобрели неожиданную чувствительность, и она ощутила его брезгливое презрение. Однако, как человек вежливый и галантный, он помог ей восстановить равновесие.
Может, ему не понравилось, как она одета? — подумала Линн. Может быть… Впрочем, какая разница, почему она ему не понравилась? Она приехала сюда с определенной целью: побольше узнать про отца, о существовании которого все эти годы даже не подозревала. Его наследство, что бы он там ни оставил, Линн мало интересовало. Конечно, у нее нет доходов, которые могли бы показаться хоть сколько-нибудь значительными ее сводному братцу, но она вполне в состоянии себя обеспечить.
Линн гордилась своей финансовой независимостью. А то, что папа ей что-то завещал, прежде всего свидетельствует о его любви и заботе о ней.
Когда глаза Линн привыкли к полумраку, Хуан повел ее из прихожей в глубь дома, по пути объясняя, что первоначально все помещения располагались вокруг открытого внутреннего двора и что окна большинства комнат выходят на этот маленький островок прохлады.
— Но с течением лет дом обрастал пристройками, и образовалось еще несколько внутренних двориков. У нас здесь такой обычай: несколько поколений живут в одном доме. Этот дом достался мне от отца. Но мама с сестрой живут здесь со мной.
— А мой отец…
Хуан ответил лишь после секундной заминки:
— Он тоже здесь жил… иногда. Но ему больше нравилась собственная вилла на берегу.
Линн нахмурилась. Холодная сдержанность Хуана не нравилась ей все больше и больше.
— А та вилла…
— Понимаю, вам не терпится разузнать о финансовом положении вашего отца, мисс Вэйн,-резко оборвал ее Хуан. Обратившись к ней столь официально, он ясно дал понять, что, хотя и разрешил называть его по имени, он все-таки предпочитает держаться с ней на расстоянии.-Но эти вопросы лучше всего обсудить с его адвокатом. Я уже договорился. Завтра утром он приедет сюда… А теперь прошу прощения, я вынужден вас оставить. Горничная покажет вам вашу комнату и принесет что-нибудь прохладительное. Мы обычно ужинаем в восемь вечера. Впрочем, Химена вам все расскажет.-И он развернулся, чтобы уйти.
Линн едва не задохнулась от ярости, но в то же время вдруг поняла, что ей очень не хочется оставаться одной в незнакомом доме, пусть даже презрительная холодность «радушного» хозяина вовсе не располагала к приятному общению.
— А ваши мама и сестра…
— Уехали в город за покупками, но к ужину вернутся.
Увидев безотчетную тревогу на лице Линн, Хуан жестко усмехнулся.
— Вам что-то не нравится? Вы же наверняка не рассчитывали, что вас здесь встретят с восторгом? Должен признаться, я восхищен вашим… мужеством, мисс Вэйн. Не каждая дочь решится явиться в дом покойного отца, которого знать не знала, в столь откровенной погоне за выгодой. Когда я думаю о том, как он тосковал… как он пытался вас разыскать…
Хуан тяжело сглотнул, и Линн буквально физически ощутила его напряжение. Казалось, он из последних сил сдерживает ярость, бурлящую у него внутри.
Ее словно обухом по голове ударили. Неужели он думает, что она приехала сюда ради наследства?!
— В этом доме вы нежеланная гостья, — продолжал Хуан,-и я не буду даже притворяться, что рад вас здесь видеть. Из любви и уважения к вашему отцу я прослежу за тем, чтобы его последняя воля была исполнена. Моя мама не нашла в себе сил встретить вас, потому что все еще очень страдает из-за своей потери. Ваш отец был для нее самым близким и дорогим человеком на свете… Почему вы не приехали раньше, пока он был жив?