Вибрировал воздух. Тишину нарушал тонкий вой ужаса. Черепахи услышали, как в стенах заработали машины.
– Тина! – доктору Крузу стало трудней и трудней удерживать руки на месте. Будто огромные красные щупальца протянулись к каждому из пациентов, находя самую больную, гноящуюся точку в его рассказе. Укус! Еще укус!
– Тина! – повторил Круз.
Молодая хрупкая девушка тихо встала, подошла к доктору, о чем-то так же тихо и твердо стала говорить. Говорила так, будто плакала, будто читала какую-то, одной ей понятную молитву, будто пела. Также незаметно смолкла.
Глаза доктора Круза вспыхнули. Он рывком повернул голову. Его глаза наткнулись на ее глаза и он погасил взгляд.
Девушка выбежала из гостиной. Слетела вниз по лестнице, оказалась во дворе клиники.
– Мама! – бросилась она навстречу красивой молодой женщине, стоящей у входа. – Как хорошо, что ты пришла! Поезжай к озеру вместе с доктором, я хочу дождаться Джерри, он проводит меня!
– Но что случилось, дочка?
– Ты все знаешь, – грустно улыбнулась Тина. Женщина вздохнула.
– Тина, ты ни в чем не виновата. Запомни. Твой отец просто утонул.
– Мама, не надо, – Тина нежно дотронулась до ее руки и села на скамью, – послушай, я знаю, что я утопила его. Если бы я тогда не крикнула: «Я тебя ненавижу!», он бы не умер, не упал в озеро… Но, знаешь, мама, только ты не думай, что я сумасшедшая… мама… мой отец жив!
– Что?
– Жив! Мой отец жив! Я расскажу тебе мой сон… Сегодня утром, здесь, в этом дворике, на этой скамье… я видела черепашек… Удивительные волшебные существа… Они мне сказали, что папа жив. И я знаю, – добавила девушка, – они будут мне помогать…
– Тина, тебе надо отдохнуть после этих изнуряющих экспериментов со спичками, – перебила ее мать, – я сама поеду с доктором Крузом и постараюсь убедить его, чтобы он не очень перегружал тебя.
Женщина, поцеловав Тину в щеку, зашагала по направлению к центральной гостиной. Тина горько улыбнулась ей вслед, поправила волосы и пошла в отделение.
– Дон, – шепнул Мик, – нам нужно поговорить. Я кое-что заметил.
– Я тоже, – выдохнул Дон.
Черепахи расположились во дворе клиники у искусственного водоема, выложенного разноцветной мозаикой.
– Мне кажется, выстраивается интересная ситуация, – сказал Раф. – Этот доктор чего-то хочет от Тины.
– Он хочет повезти ее к озеру, где утонул ее отец.
– Но зачем? – спросил Лео.
– Зачем он хочет повезти ее к Лебяжьему озеру? – закричал Дон. – Слушайте! Когда Тина… когда она говорила, я испытывал почти физическое воздействие ее слов… более того… часть ее мыслей как бы входила в меня…
– Да, я тоже это почувствовал, когда она упомянула о нас… – подтвердил Лео.
– Доктор Круз хочет каким-то образом воспользоваться ее способностями! – заключил Дон.
– Точно, – отозвался Лео.
– Мы должны помочь ей. Кроме того, в этом же озере покоится Баркулаб…
– Да, – произнес Раф. – Тина хорошая, милая девушка…
ВИДЕНИЕ ТИНЫ
СОН
– Тина! – доктору Крузу стало трудней и трудней удерживать руки на месте. Будто огромные красные щупальца протянулись к каждому из пациентов, находя самую больную, гноящуюся точку в его рассказе. Укус! Еще укус!
– Тина! – повторил Круз.
Молодая хрупкая девушка тихо встала, подошла к доктору, о чем-то так же тихо и твердо стала говорить. Говорила так, будто плакала, будто читала какую-то, одной ей понятную молитву, будто пела. Также незаметно смолкла.
Глаза доктора Круза вспыхнули. Он рывком повернул голову. Его глаза наткнулись на ее глаза и он погасил взгляд.
Девушка выбежала из гостиной. Слетела вниз по лестнице, оказалась во дворе клиники.
– Мама! – бросилась она навстречу красивой молодой женщине, стоящей у входа. – Как хорошо, что ты пришла! Поезжай к озеру вместе с доктором, я хочу дождаться Джерри, он проводит меня!
– Но что случилось, дочка?
– Ты все знаешь, – грустно улыбнулась Тина. Женщина вздохнула.
– Тина, ты ни в чем не виновата. Запомни. Твой отец просто утонул.
– Мама, не надо, – Тина нежно дотронулась до ее руки и села на скамью, – послушай, я знаю, что я утопила его. Если бы я тогда не крикнула: «Я тебя ненавижу!», он бы не умер, не упал в озеро… Но, знаешь, мама, только ты не думай, что я сумасшедшая… мама… мой отец жив!
– Что?
– Жив! Мой отец жив! Я расскажу тебе мой сон… Сегодня утром, здесь, в этом дворике, на этой скамье… я видела черепашек… Удивительные волшебные существа… Они мне сказали, что папа жив. И я знаю, – добавила девушка, – они будут мне помогать…
– Тина, тебе надо отдохнуть после этих изнуряющих экспериментов со спичками, – перебила ее мать, – я сама поеду с доктором Крузом и постараюсь убедить его, чтобы он не очень перегружал тебя.
Женщина, поцеловав Тину в щеку, зашагала по направлению к центральной гостиной. Тина горько улыбнулась ей вслед, поправила волосы и пошла в отделение.
– Дон, – шепнул Мик, – нам нужно поговорить. Я кое-что заметил.
– Я тоже, – выдохнул Дон.
Черепахи расположились во дворе клиники у искусственного водоема, выложенного разноцветной мозаикой.
– Мне кажется, выстраивается интересная ситуация, – сказал Раф. – Этот доктор чего-то хочет от Тины.
– Он хочет повезти ее к озеру, где утонул ее отец.
– Но зачем? – спросил Лео.
– Зачем он хочет повезти ее к Лебяжьему озеру? – закричал Дон. – Слушайте! Когда Тина… когда она говорила, я испытывал почти физическое воздействие ее слов… более того… часть ее мыслей как бы входила в меня…
– Да, я тоже это почувствовал, когда она упомянула о нас… – подтвердил Лео.
– Доктор Круз хочет каким-то образом воспользоваться ее способностями! – заключил Дон.
– Точно, – отозвался Лео.
– Мы должны помочь ей. Кроме того, в этом же озере покоится Баркулаб…
– Да, – произнес Раф. – Тина хорошая, милая девушка…
ВИДЕНИЕ ТИНЫ
Тина лежала на постели, раскинув руки. Голова ее была повернута к стене. Вокруг стояла гробовая тишина. Тина смотрела, не веря себе, на свое тело, освещенное холодным светом лампы. Глядела в глухую темноту за окном. Чтобы освободиться от оцепенения, она закрыла глаза и глубоко вздохнула, ощущая боль в груди. Пытаясь ее приглушить, вздохнула еще раз и еще. Слез не было. Внезапно она ощутила быстрый световой рефлекс в зеркале, стоящем рядом с кроватью. Инстинктивно она схватила стул и бросила его изо всей силы в зеркало. Оно разлетелось, открыв широкое зияющее отверстие в стене. На мгновение Тина растерялась. Она была ошеломлена и испугана. В эту минуту она услышала чьи-то быстро удаляющиеся шаги и скрип закрывающейся где-то совсем близко двери. Она вскочила на стул и направила свет лампы в отверстие.
В глубине мерцало что-то похожее на широко открытый глаз. Еще дальше – бездонная пропасть. Шаткая деревянная лестница вела на верхний этаж помещения. Внутри все было выкрашено в белый цвет, стены покрыты кафелем, окна забиты. Посреди стоял операционный стол; больше ничего не было, будто всю обстановку в спешке вынесли. Следующая дверь – просторный лифт. Тина нажала кнопку, от звука мотора завибрировали пол и стены. Лифт двигался через весь дом, здесь и там освещенный лампочками. Лифт остановился на верхнем этаже, и Тина попала в коридор, который тянулся во всю длину этажа. Везде полуоткрытые двери, брошенный хлам.
Внезапно позади нее появилась тень. Тина обернулась, увидела бледное лицо, холодные злые глаза, сжатый рот. Она бросилась вниз, противник следом. Тина побежала, минуя лестницу, бросилась в сторону, но преследователь не отставал. И вот она уже в подвальном помещении, перед ней шахта лифта, открытая с двух сторон, двери за решеткой нет, она закрыта с другой стороны. Противник приближался к ней в сером свете, падающем сверху.
Тина разглядела фигуру доктора Круза. На нем был белый медицинский халат. В правой руке он держал шприц, в левой револьвер. Что-то скрипнуло сзади. Доктор обернулся и увидел низкую дверь в стене. Оглянулся еще раз.
Перед глазами Тины зажегся экран. На экране – женщина, сидящая на стуле у стены. Ее поза была крайне напряженной, а лицо выражало безграничное мучение. Доктор Круз щелкнул выключателем. Изображение на экране начало двигаться.
Тина зажмурилась, словно пытаясь вся целиком, до кончиков пальцев, войти в свое видение, различить все до мельчайших деталей.
Вот она увидела, как в комнату вошел еще какой-то мужчина лет тридцати пяти. Он закрыл дверь на ключ и остановил дребезжащую машину. Тотчас доктор Круз обратился к нему:
– Поверни-ка этот выключатель, и ты увидишь интересные кадры. Это съемки наших экспериментов здесь, в клинике Святой Анны.
Доктор сам включил ток. Машина зажужжала, и изображение женщины на экране снова начало двигаться.
– Что это? – спросил вошедший.
– Это – попытка сопротивления, – ответил доктор Круз. – К сожалению, технически неважно снято – наша аппаратура еще не совершенна.
– Да?
– Тридцатилетняя женщина добровольно взялась ухаживать за четырехмесячным младенцем-уродом, который кричит день и ночь.
– Ну и?…
– Мы хотели посмотреть, как поведет себя эта вполне нормальная интеллигентная женщина, когда она окажется запертой вместе с беспрерывно плачущим ребенком.
– Да?… Интересно…
– Сейчас ты видишь ее после двенадцати часов пребывания взаперти. Она выглядит совершенно нормальной, в полном самообладании.
Собеседник доктора Круза смотрел на экран. Женщина на экране очнулась от оцепенения, поднялась со стула, подошла к колыбели, где лежал плачущий ребенок, взяла очень нежно его на руки и прошлась по комнате, качая его на руках.
– Когда женщина заметила, что мы ее заперли, – продолжал доктор Круз, – она сначала забеспокоилась – стучала в дверь и кричала, но потом осознала ситуацию и повела себя очень разумно…
– Интересно… – проговорил собеседник доктора.
– Она удобно устроилась, чтобы вместе с плачущим ребенком выдержать это испытание… Вот здесь уже прошло двадцать четыре часа…
Тина сильней зажмурила глаза, так, что радужные пятна поползли по экрану. Перед ней проплыл какой-то текст, отмечающий время. Женщина на экране села в угол комнаты и зажала уши руками.
– Вот теперь мы видим, что она теряет самообладание, – снова раздался голос доктора Круза.
– Да… Но как вам удалось… – пробормотал собеседник.
– Очень просто, – перебил его доктор. – Ее сочувствие к больному ребенку стирается под сильным воздействием. Ее чувства исчезли и сменились глубокой депрессией, которая, в свою очередь, парализует любую инициативу.
– Но… Все же… как?
– Ты можешь видеть, как странно она себя ведет, когда ест…
– Да… – протянул молодой человек.
– Как нагибается к полу, почти не в состоянии жевать…
– А ребенок? – почти закричал собеседник доктора.
– А ребенка она бросила на произвол судьбы. Тина теперь увидела, что женщина на экране стоит перед колыбелью, уперев руки в бока. Голова ее была опущена, одно плечо приподнято. Тина не видела ее взгляда. Доктор продолжал, глядя на экран:
– Теперь ясно видно, что ее решимость освободиться от ребенка уже созрела.
– Боже мой! – воскликнул молодой человек, нервно закуривая.
– Но прошло еще шесть часов, прежде чем она осуществила свой замысел. Молодой человек закашлялся.
– Сила сопротивления достойна внимания, – спокойно похлопал его по спине доктор Круз. – Жаль, конечно, что камера не смогла зафиксировать самого акта свершения замысла. Но я уже говорил, что наша аппаратура далека от совершенства.
Тина вытерла ладонью лоб. Экран померк, но машина продолжала работать. Тина поглубже вздохнула несколько раз подряд и задержала дыхание на несколько секунд.
На экране появились двое мужчин. На одном из них были белый халат и белые брюки. Другой был голый. Он лежал на деревянном столе, связанный кожаными ремнями по рукам и ногам. Глаза его были завязаны.
Одетый в белое держал большой шприц – точно такой же, как у доктора Круза. Время от времени он вонзал иглу на какой-то миллиметр в тело связанного. Тот кричал, его грудь вспотела.
– Этот эксперимент протекает в двух фазах, – монотонно продолжал доктор Круз, почти не глядя на своего собеседника, лицо которого стало белым, как снег.
– Сейчас первая фаза?
– Да. Подопытный, а он ничего не видит и связан, время от времени получает укол, иногда пять-шесть уколов в течение одной минуты.
Молодой человек вздрогнул.
– Иногда интервал между уколами составляет тридцать минут, – улыбнулся Круз. – Все это постепенно создает невероятную панику у подопытного.
Тина сделала еще несколько глубоких вздохов, снова закрыла глаза. На экране проплывал текст по-немецки, поясняющий, что после десяти часов воздействия первая фаза закончена.
– Интересное будет во второй фазе, – сказал доктор Круз. – Воздействие начнется примерно через десять часов. Подопытный освободится от своего страха. Врач, проводящий эксперимент, разговаривает с ним, дает ему питье, вытирает его, вы видите?
– Да… пробормотал собеседник, – даже помогает закурить сигарету.
Тина со стоном выдохнула.
– Врач создает некоторое искусственное доверие между собой и подопытным, – продолжал Круз. – Жертва опирается на плечо своего мучителя, плача от боли и страданий.
– Неужели он не чувствует вражды к тому, кто его мучает? – спросил молодой человек.
– Наоборот, он весьма вспыльчив и страдает от этой натянутой вежливости. Жертва создает впечатление доверия, которое обусловлено шоком, в котором он сейчас пребывает.
Экран у стола стал почти прозрачным, но машина все продолжала работать. Запах горячего металла и перегретого воздуха пахнул в лицо Тины.
– Ведь ты хочешь еще посмотреть, не так ли? – услышала она голос доктора Круза. Он улыбался, глядя на своего собеседника.
На экране мужчина прижимался к белой стене. Ему было невероятно трудно удержать равновесие, глаза застыли, губы шевелились. Постепенно вытягивая руки, как бы в поисках опоры, он сделал несколько шагов и упал. Встал и упал снова.
– Этого человека в течение семнадцати дней держали в запертой камере, которая так сконструирована, что он не мог пошевелить ни руками, ни ногами, ни головой. Кроме того, он был лишен каких-либо звуков и находился в темноте.
– Но…
– Я понимаю, что ты хочешь сказать: как мы смогли заполучить человека, добровольно согласившегося на этот эксперимент?
– Да…
Это не так уж трудно, уверяю тебя. В нынешнем положении у нас достаточно материала для отбора. Люди на что угодно согласны ради денег и кое-какой еды.
Изображение на экране опять поблекло. Экран светился вхолостую. Перед Тиной проплыл неразборчивый текст.
– Эти кадры не особенно понятны, – сказал Круз, – но могут вызвать чисто визуальный интерес. Подопытному ввели дозу танотоксина.
– Что-что?
– Это препарат, вызывающий сильную душевную боль. Ты видишь человека в состоянии ужасных мучений. Тотальный, совершенно не поддающийся какому-либо определению страх. Ты видишь его в тот момент, когда ему уже сделали инъекцию. Он сохраняет равновесие, смеется и стесняется. Кстати, это очень вежливый юноша, он был студентом университета, изучал государственное право.
– Да? – снова закурил сигарету собеседник доктора.
– А теперь вернемся к все возрастающему состоянию страха. Через несколько секунд он покончит с собой.
Молодой человек закрыл глаза.
– Ты посмотри, посмотри! – подтолкнул его Круз. – Это произошло неожиданно, без предупреждения. Он взял револьвер со стола, к сожалению, не все отчетливо видно, видишь, как он вкладывает ствол себе в рот?
– Револьвер заряжен?
– Конечно, нет, но он об этом не знает… Страдающий человек бросил револьвер на пол, упал к стене и начал биться головой. Тина неотрывно смотрела. Никак не удавалось ей поймать взгляд доктора Круза.
– Вот что я еще хотел добавить, – сказал доктор. – Этот студент все-таки застрелился спустя несколько дней, хотя действие танотоксина полностью закончилось. Твой брат оказался жертвой такого же несчастного случая. Кстати, он был одним из наших лучших сотрудников.
Тина смотрела на доктора Круза.
– Он был умным и, кроме того, заинтересован в наших экспериментах.
– Я знаю!… Он сам хотел испробовать танотоксин…
– Я отговаривал его, но он настоял на своем. Его невеста частично нам помогала.
– Они были очень привязаны друг к другу.
– Да, они жили некоторое время в такой же квартире, что и ты…
Тяжелая машина продолжала неутомимо грохотать, теперь на экране появилась комната, обставленная старой мебелью.
Тина смотрела.
На экране мужчина и женщина были заняты словесной перебранкой. Через некоторое время они начали драться – жутко и бессмысленно.
– Это один из наших последних и, пожалуй, самых интересных экспериментов. Обоих оперировали. Мы ввели им в мозг две очень маленькие мембраны. Одна из мембран присоединена к центру агрессивности, вторая – сексуальной активности. Снаружи этой комнаты есть передатчик, который влияет то на одну, то на другую мембрану. От нашего пульта управления мы можем влиять на поведение наших подопытных, управлять их агрессивностью или сексуальностью.
– Да… – молодой человек налил себе виски.
– Съемка, к сожалению, не совсем удачна, хотя мы применяли одновременно несколько камер. Вот смотри: это пульт, а это две кнопки. Одна – для мужчины, вторая – для женщины. Вот здесь мы влияем на их сексуальность, ты видишь, как от дикой драки они неожиданно переходят к ласкам. Сразу же после этого – совокупление. Во время этого акта мы активизируем у женщины агрессивность, она становится бешеной, размахивает руками. Мужчина, который все еще находится в состоянии сексуального возбуждения, пытается овладеть ею. Все это почти похоже на фарс…
– Да нет…
– Иногда невозможно удержаться от смеха. Тина смотрела. Она искала глазами доктора Круза.
– Может, тебя интересует, какие намерения были у меня, когда я поместил тебя и твою подругу в одну из экспериментальных комнат и выдал вам еду из диетической кухни?
– Да…
– Ты можешь мне поверить, если я скажу тебе, что у меня вообще не было никаких намерений?
– Да…
– Я просто хотел вам помочь.
– Но…
– Еду вы получали необработанной, просто она была чуть лучше, чем в обычной столовой. Квартира, как ты сам убедился, была освобождена. Просто мы были вынуждены перенести нашу работу в более тихое место. Ты же понимаешь, что мы должны быть осторожными. Кроме того, финансовые средства у нас ограничены, ибо нас содержат частные лица. Доктор Круз улыбнулся:
– Я же не чудовище, мой друг!
– Да я и не говорю, – робко произнес его собеседник.
– Все, что ты видел, лишь первые шаги необходимого и логического развития.
Он замолчал и закурил.
Машина продолжала грохотать.
Перед глазами Тины появилась целая серия лиц. Это были люди, которые брели в сумерках по широкой улице.
– В тот самый момент, когда ты открыл эту дверь, – заговорил Круз, – ты уже стал мертвецом.
– Я?!
– Я знаю, что ты побывал у комиссара и рассказал ему о своих впечатлениях.
– Но я…
– Я знаю также, что наш бедный закон в лице глупого и ограниченного комиссара медленно и упорно будет приходить в действие. Через какой-нибудь час он уже будет здесь со своими полицейскими и заржавленными ружьями.
– Но я хотел…
– Через несколько минут я раздавлю капсулу, которую ношу за правой щекой. Я уже подумывал о том, чтобы сжечь архив и уничтожить результаты нашей деятельности. Но я сразу же узрел в этом поступке нечто мелодраматичное. Закон позаботится о том, чтобы изучить наши результаты, потом закон сдаст их в архив. Через несколько лет науке потребуются наши акты, чтобы в огромном масштабе продолжить наше дело, опираясь на наш опыт.
– Но я хотел… Доктор Круз перебил:
– Мы слишком рано вышли в свет. Мы должны пожертвовать собой. Это логично. Он улыбнулся:
– Через несколько дней, а может быть, уже завтра, сюда придут национальные союзы из Южной Германии и попытаются свершить революцию под руководством этого непостижимого безумца, которого зовут Адольф Гитлер. Но это будет беспримерным провалом.
– Как?… Но откуда?
– Господину Гитлеру не хватает интеллектуальных способностей и формы методики. Он не осознает, какие неслыханные силы ему понадобятся, и его просто выметут, как опавшую листву. Посмотри на этот кадр, мой друг! Посмотри на этих людей. Они не в состоянии свершить революцию, они слишком унижены, слишком напуганы, слишком раздавлены.
– Но через несколько лет…
– Но через десять лет! – закричал доктор Круз. – Тогда сегодняшним десятилетним будет двадцать, а пятнадцатилетним – двадцать пять. Они унаследуют от старых ненависть, но приобретут свой идеализм и свое нетерпение. Кто-то выступит вперед и скажет слово этим бессловесным душам, кто-то скажет о величии и жертве. И эти молодые и неопытные заразят своим мужеством и верой уставших и колеблющихся, и вот тогда свершится революция, и наш мир погрузится в кровь и пламя!
Доктор Круз сел.
Тина тоже присела, чтобы ощущать каждое его движение.
– Через десять лет, не раньше, эти люди создадут новое общество, не неся никакой ответственности перед мировой историей! – снова закричал доктор Круз, высоко запрокинув голову.
Тина видела, что теперь он сидит на стуле, откинувшись назад и поигрывая ржавыми ножницами.
– Прежнее общество, друг мой, базировалось на крайне романтических представлениях о человеческой доброте. Все стало слишком сложно, тем более, что представления не соответствуют действительности.
Тина смотрела в лицо доктора Круза.
– Новое общество будет базироваться на вполне реальной оценке человеческих возможностей и ограничений.
– Как?
– Человек как ложная конструкция. Природное извращение. И это лишь наши скромные попытки проникнуть в его натуру. Мы проникаем в начальную конструкцию и потом уже ее выстраиваем. Мы высвобождаем производительные силы и направляем разрушительные. Мы искореняем неполноценные, размещаем используемые силы.
– Зачем? – почти прокричал молодой человек.
– Это единственная возможность помешать окончательной катастрофе. Доктор Круз засмеялся:
– Знаешь, что было самым трудным при проведении этих экспериментов? Я тебе скажу об этом. Было очень трудно убрать все эти трупы, замести следы. Мы спроектировали такую печь, которая приводится в действие электричеством, но не получили разрешения построить ее. Двое наших стоят на страже там, в архиве, и когда через несколько минут комиссар со своими полицейскими ворвется и начнет стрелять, то они должны будут выполнить трудную работу, а их изобретательные способности достойны уважения. Полиции придется расследовать сорок шесть убийств и самоубийств. Но это относительно малый процент, если вспомнить, что мы в своих экспериментах использовали свыше трехсот подопытных, которые потом вернулись домой, совершенно не помня, что с ними происходило. Но вот мертвые – это ненужный балласт.
Тина услышала выстрелы. Потом крики, команды и снова все стихло. Затем раздались удары в железную дверь. Дверь начала трещать. Тина, дрожа всем телом, наконец нашла скользкие прозрачные глаза доктора Круза. Его лицо исказилось от сильной боли.
– Я думал, что это наступит гораздо быстрее, – проговорил он. – Я и не предполагал, что это будет так больно.
Доктор Круз соскользнул со стула, его голова ударилась об пол.
Тина потеряла сознание.
В глубине мерцало что-то похожее на широко открытый глаз. Еще дальше – бездонная пропасть. Шаткая деревянная лестница вела на верхний этаж помещения. Внутри все было выкрашено в белый цвет, стены покрыты кафелем, окна забиты. Посреди стоял операционный стол; больше ничего не было, будто всю обстановку в спешке вынесли. Следующая дверь – просторный лифт. Тина нажала кнопку, от звука мотора завибрировали пол и стены. Лифт двигался через весь дом, здесь и там освещенный лампочками. Лифт остановился на верхнем этаже, и Тина попала в коридор, который тянулся во всю длину этажа. Везде полуоткрытые двери, брошенный хлам.
Внезапно позади нее появилась тень. Тина обернулась, увидела бледное лицо, холодные злые глаза, сжатый рот. Она бросилась вниз, противник следом. Тина побежала, минуя лестницу, бросилась в сторону, но преследователь не отставал. И вот она уже в подвальном помещении, перед ней шахта лифта, открытая с двух сторон, двери за решеткой нет, она закрыта с другой стороны. Противник приближался к ней в сером свете, падающем сверху.
Тина разглядела фигуру доктора Круза. На нем был белый медицинский халат. В правой руке он держал шприц, в левой револьвер. Что-то скрипнуло сзади. Доктор обернулся и увидел низкую дверь в стене. Оглянулся еще раз.
Перед глазами Тины зажегся экран. На экране – женщина, сидящая на стуле у стены. Ее поза была крайне напряженной, а лицо выражало безграничное мучение. Доктор Круз щелкнул выключателем. Изображение на экране начало двигаться.
Тина зажмурилась, словно пытаясь вся целиком, до кончиков пальцев, войти в свое видение, различить все до мельчайших деталей.
Вот она увидела, как в комнату вошел еще какой-то мужчина лет тридцати пяти. Он закрыл дверь на ключ и остановил дребезжащую машину. Тотчас доктор Круз обратился к нему:
– Поверни-ка этот выключатель, и ты увидишь интересные кадры. Это съемки наших экспериментов здесь, в клинике Святой Анны.
Доктор сам включил ток. Машина зажужжала, и изображение женщины на экране снова начало двигаться.
– Что это? – спросил вошедший.
– Это – попытка сопротивления, – ответил доктор Круз. – К сожалению, технически неважно снято – наша аппаратура еще не совершенна.
– Да?
– Тридцатилетняя женщина добровольно взялась ухаживать за четырехмесячным младенцем-уродом, который кричит день и ночь.
– Ну и?…
– Мы хотели посмотреть, как поведет себя эта вполне нормальная интеллигентная женщина, когда она окажется запертой вместе с беспрерывно плачущим ребенком.
– Да?… Интересно…
– Сейчас ты видишь ее после двенадцати часов пребывания взаперти. Она выглядит совершенно нормальной, в полном самообладании.
Собеседник доктора Круза смотрел на экран. Женщина на экране очнулась от оцепенения, поднялась со стула, подошла к колыбели, где лежал плачущий ребенок, взяла очень нежно его на руки и прошлась по комнате, качая его на руках.
– Когда женщина заметила, что мы ее заперли, – продолжал доктор Круз, – она сначала забеспокоилась – стучала в дверь и кричала, но потом осознала ситуацию и повела себя очень разумно…
– Интересно… – проговорил собеседник доктора.
– Она удобно устроилась, чтобы вместе с плачущим ребенком выдержать это испытание… Вот здесь уже прошло двадцать четыре часа…
Тина сильней зажмурила глаза, так, что радужные пятна поползли по экрану. Перед ней проплыл какой-то текст, отмечающий время. Женщина на экране села в угол комнаты и зажала уши руками.
– Вот теперь мы видим, что она теряет самообладание, – снова раздался голос доктора Круза.
– Да… Но как вам удалось… – пробормотал собеседник.
– Очень просто, – перебил его доктор. – Ее сочувствие к больному ребенку стирается под сильным воздействием. Ее чувства исчезли и сменились глубокой депрессией, которая, в свою очередь, парализует любую инициативу.
– Но… Все же… как?
– Ты можешь видеть, как странно она себя ведет, когда ест…
– Да… – протянул молодой человек.
– Как нагибается к полу, почти не в состоянии жевать…
– А ребенок? – почти закричал собеседник доктора.
– А ребенка она бросила на произвол судьбы. Тина теперь увидела, что женщина на экране стоит перед колыбелью, уперев руки в бока. Голова ее была опущена, одно плечо приподнято. Тина не видела ее взгляда. Доктор продолжал, глядя на экран:
– Теперь ясно видно, что ее решимость освободиться от ребенка уже созрела.
– Боже мой! – воскликнул молодой человек, нервно закуривая.
– Но прошло еще шесть часов, прежде чем она осуществила свой замысел. Молодой человек закашлялся.
– Сила сопротивления достойна внимания, – спокойно похлопал его по спине доктор Круз. – Жаль, конечно, что камера не смогла зафиксировать самого акта свершения замысла. Но я уже говорил, что наша аппаратура далека от совершенства.
Тина вытерла ладонью лоб. Экран померк, но машина продолжала работать. Тина поглубже вздохнула несколько раз подряд и задержала дыхание на несколько секунд.
На экране появились двое мужчин. На одном из них были белый халат и белые брюки. Другой был голый. Он лежал на деревянном столе, связанный кожаными ремнями по рукам и ногам. Глаза его были завязаны.
Одетый в белое держал большой шприц – точно такой же, как у доктора Круза. Время от времени он вонзал иглу на какой-то миллиметр в тело связанного. Тот кричал, его грудь вспотела.
– Этот эксперимент протекает в двух фазах, – монотонно продолжал доктор Круз, почти не глядя на своего собеседника, лицо которого стало белым, как снег.
– Сейчас первая фаза?
– Да. Подопытный, а он ничего не видит и связан, время от времени получает укол, иногда пять-шесть уколов в течение одной минуты.
Молодой человек вздрогнул.
– Иногда интервал между уколами составляет тридцать минут, – улыбнулся Круз. – Все это постепенно создает невероятную панику у подопытного.
Тина сделала еще несколько глубоких вздохов, снова закрыла глаза. На экране проплывал текст по-немецки, поясняющий, что после десяти часов воздействия первая фаза закончена.
– Интересное будет во второй фазе, – сказал доктор Круз. – Воздействие начнется примерно через десять часов. Подопытный освободится от своего страха. Врач, проводящий эксперимент, разговаривает с ним, дает ему питье, вытирает его, вы видите?
– Да… пробормотал собеседник, – даже помогает закурить сигарету.
Тина со стоном выдохнула.
– Врач создает некоторое искусственное доверие между собой и подопытным, – продолжал Круз. – Жертва опирается на плечо своего мучителя, плача от боли и страданий.
– Неужели он не чувствует вражды к тому, кто его мучает? – спросил молодой человек.
– Наоборот, он весьма вспыльчив и страдает от этой натянутой вежливости. Жертва создает впечатление доверия, которое обусловлено шоком, в котором он сейчас пребывает.
Экран у стола стал почти прозрачным, но машина все продолжала работать. Запах горячего металла и перегретого воздуха пахнул в лицо Тины.
– Ведь ты хочешь еще посмотреть, не так ли? – услышала она голос доктора Круза. Он улыбался, глядя на своего собеседника.
На экране мужчина прижимался к белой стене. Ему было невероятно трудно удержать равновесие, глаза застыли, губы шевелились. Постепенно вытягивая руки, как бы в поисках опоры, он сделал несколько шагов и упал. Встал и упал снова.
– Этого человека в течение семнадцати дней держали в запертой камере, которая так сконструирована, что он не мог пошевелить ни руками, ни ногами, ни головой. Кроме того, он был лишен каких-либо звуков и находился в темноте.
– Но…
– Я понимаю, что ты хочешь сказать: как мы смогли заполучить человека, добровольно согласившегося на этот эксперимент?
– Да…
Это не так уж трудно, уверяю тебя. В нынешнем положении у нас достаточно материала для отбора. Люди на что угодно согласны ради денег и кое-какой еды.
Изображение на экране опять поблекло. Экран светился вхолостую. Перед Тиной проплыл неразборчивый текст.
– Эти кадры не особенно понятны, – сказал Круз, – но могут вызвать чисто визуальный интерес. Подопытному ввели дозу танотоксина.
– Что-что?
– Это препарат, вызывающий сильную душевную боль. Ты видишь человека в состоянии ужасных мучений. Тотальный, совершенно не поддающийся какому-либо определению страх. Ты видишь его в тот момент, когда ему уже сделали инъекцию. Он сохраняет равновесие, смеется и стесняется. Кстати, это очень вежливый юноша, он был студентом университета, изучал государственное право.
– Да? – снова закурил сигарету собеседник доктора.
– А теперь вернемся к все возрастающему состоянию страха. Через несколько секунд он покончит с собой.
Молодой человек закрыл глаза.
– Ты посмотри, посмотри! – подтолкнул его Круз. – Это произошло неожиданно, без предупреждения. Он взял револьвер со стола, к сожалению, не все отчетливо видно, видишь, как он вкладывает ствол себе в рот?
– Револьвер заряжен?
– Конечно, нет, но он об этом не знает… Страдающий человек бросил револьвер на пол, упал к стене и начал биться головой. Тина неотрывно смотрела. Никак не удавалось ей поймать взгляд доктора Круза.
– Вот что я еще хотел добавить, – сказал доктор. – Этот студент все-таки застрелился спустя несколько дней, хотя действие танотоксина полностью закончилось. Твой брат оказался жертвой такого же несчастного случая. Кстати, он был одним из наших лучших сотрудников.
Тина смотрела на доктора Круза.
– Он был умным и, кроме того, заинтересован в наших экспериментах.
– Я знаю!… Он сам хотел испробовать танотоксин…
– Я отговаривал его, но он настоял на своем. Его невеста частично нам помогала.
– Они были очень привязаны друг к другу.
– Да, они жили некоторое время в такой же квартире, что и ты…
Тяжелая машина продолжала неутомимо грохотать, теперь на экране появилась комната, обставленная старой мебелью.
Тина смотрела.
На экране мужчина и женщина были заняты словесной перебранкой. Через некоторое время они начали драться – жутко и бессмысленно.
– Это один из наших последних и, пожалуй, самых интересных экспериментов. Обоих оперировали. Мы ввели им в мозг две очень маленькие мембраны. Одна из мембран присоединена к центру агрессивности, вторая – сексуальной активности. Снаружи этой комнаты есть передатчик, который влияет то на одну, то на другую мембрану. От нашего пульта управления мы можем влиять на поведение наших подопытных, управлять их агрессивностью или сексуальностью.
– Да… – молодой человек налил себе виски.
– Съемка, к сожалению, не совсем удачна, хотя мы применяли одновременно несколько камер. Вот смотри: это пульт, а это две кнопки. Одна – для мужчины, вторая – для женщины. Вот здесь мы влияем на их сексуальность, ты видишь, как от дикой драки они неожиданно переходят к ласкам. Сразу же после этого – совокупление. Во время этого акта мы активизируем у женщины агрессивность, она становится бешеной, размахивает руками. Мужчина, который все еще находится в состоянии сексуального возбуждения, пытается овладеть ею. Все это почти похоже на фарс…
– Да нет…
– Иногда невозможно удержаться от смеха. Тина смотрела. Она искала глазами доктора Круза.
– Может, тебя интересует, какие намерения были у меня, когда я поместил тебя и твою подругу в одну из экспериментальных комнат и выдал вам еду из диетической кухни?
– Да…
– Ты можешь мне поверить, если я скажу тебе, что у меня вообще не было никаких намерений?
– Да…
– Я просто хотел вам помочь.
– Но…
– Еду вы получали необработанной, просто она была чуть лучше, чем в обычной столовой. Квартира, как ты сам убедился, была освобождена. Просто мы были вынуждены перенести нашу работу в более тихое место. Ты же понимаешь, что мы должны быть осторожными. Кроме того, финансовые средства у нас ограничены, ибо нас содержат частные лица. Доктор Круз улыбнулся:
– Я же не чудовище, мой друг!
– Да я и не говорю, – робко произнес его собеседник.
– Все, что ты видел, лишь первые шаги необходимого и логического развития.
Он замолчал и закурил.
Машина продолжала грохотать.
Перед глазами Тины появилась целая серия лиц. Это были люди, которые брели в сумерках по широкой улице.
– В тот самый момент, когда ты открыл эту дверь, – заговорил Круз, – ты уже стал мертвецом.
– Я?!
– Я знаю, что ты побывал у комиссара и рассказал ему о своих впечатлениях.
– Но я…
– Я знаю также, что наш бедный закон в лице глупого и ограниченного комиссара медленно и упорно будет приходить в действие. Через какой-нибудь час он уже будет здесь со своими полицейскими и заржавленными ружьями.
– Но я хотел…
– Через несколько минут я раздавлю капсулу, которую ношу за правой щекой. Я уже подумывал о том, чтобы сжечь архив и уничтожить результаты нашей деятельности. Но я сразу же узрел в этом поступке нечто мелодраматичное. Закон позаботится о том, чтобы изучить наши результаты, потом закон сдаст их в архив. Через несколько лет науке потребуются наши акты, чтобы в огромном масштабе продолжить наше дело, опираясь на наш опыт.
– Но я хотел… Доктор Круз перебил:
– Мы слишком рано вышли в свет. Мы должны пожертвовать собой. Это логично. Он улыбнулся:
– Через несколько дней, а может быть, уже завтра, сюда придут национальные союзы из Южной Германии и попытаются свершить революцию под руководством этого непостижимого безумца, которого зовут Адольф Гитлер. Но это будет беспримерным провалом.
– Как?… Но откуда?
– Господину Гитлеру не хватает интеллектуальных способностей и формы методики. Он не осознает, какие неслыханные силы ему понадобятся, и его просто выметут, как опавшую листву. Посмотри на этот кадр, мой друг! Посмотри на этих людей. Они не в состоянии свершить революцию, они слишком унижены, слишком напуганы, слишком раздавлены.
– Но через несколько лет…
– Но через десять лет! – закричал доктор Круз. – Тогда сегодняшним десятилетним будет двадцать, а пятнадцатилетним – двадцать пять. Они унаследуют от старых ненависть, но приобретут свой идеализм и свое нетерпение. Кто-то выступит вперед и скажет слово этим бессловесным душам, кто-то скажет о величии и жертве. И эти молодые и неопытные заразят своим мужеством и верой уставших и колеблющихся, и вот тогда свершится революция, и наш мир погрузится в кровь и пламя!
Доктор Круз сел.
Тина тоже присела, чтобы ощущать каждое его движение.
– Через десять лет, не раньше, эти люди создадут новое общество, не неся никакой ответственности перед мировой историей! – снова закричал доктор Круз, высоко запрокинув голову.
Тина видела, что теперь он сидит на стуле, откинувшись назад и поигрывая ржавыми ножницами.
– Прежнее общество, друг мой, базировалось на крайне романтических представлениях о человеческой доброте. Все стало слишком сложно, тем более, что представления не соответствуют действительности.
Тина смотрела в лицо доктора Круза.
– Новое общество будет базироваться на вполне реальной оценке человеческих возможностей и ограничений.
– Как?
– Человек как ложная конструкция. Природное извращение. И это лишь наши скромные попытки проникнуть в его натуру. Мы проникаем в начальную конструкцию и потом уже ее выстраиваем. Мы высвобождаем производительные силы и направляем разрушительные. Мы искореняем неполноценные, размещаем используемые силы.
– Зачем? – почти прокричал молодой человек.
– Это единственная возможность помешать окончательной катастрофе. Доктор Круз засмеялся:
– Знаешь, что было самым трудным при проведении этих экспериментов? Я тебе скажу об этом. Было очень трудно убрать все эти трупы, замести следы. Мы спроектировали такую печь, которая приводится в действие электричеством, но не получили разрешения построить ее. Двое наших стоят на страже там, в архиве, и когда через несколько минут комиссар со своими полицейскими ворвется и начнет стрелять, то они должны будут выполнить трудную работу, а их изобретательные способности достойны уважения. Полиции придется расследовать сорок шесть убийств и самоубийств. Но это относительно малый процент, если вспомнить, что мы в своих экспериментах использовали свыше трехсот подопытных, которые потом вернулись домой, совершенно не помня, что с ними происходило. Но вот мертвые – это ненужный балласт.
Тина услышала выстрелы. Потом крики, команды и снова все стихло. Затем раздались удары в железную дверь. Дверь начала трещать. Тина, дрожа всем телом, наконец нашла скользкие прозрачные глаза доктора Круза. Его лицо исказилось от сильной боли.
– Я думал, что это наступит гораздо быстрее, – проговорил он. – Я и не предполагал, что это будет так больно.
Доктор Круз соскользнул со стула, его голова ударилась об пол.
Тина потеряла сознание.
СОН
Тина уснула. Или нет, скорей, провалилась в какое-то новое пространство зияющего провала зеркала. Казалось, она помнила все, что случилось или должно было случиться в жизни доктора Круза. И всякий раз, доходя в своем видении до очередного злодеяния, совершаемого или совершенного Крузом, она пыталась теперь уже бессознательно, но настойчиво, настолько, насколько это позволяет плавная река снов, доплыть, добраться, дотянуться своими глазами до его глаз. Она видела, как не раз его злодейства грозили, сломав гроб купленного молчания, пасть на его голову, но вдруг вывозило золото, а доктор Круз продолжал играть с живыми людьми в самые безжалостные игры.
Неистощимый на выдумку, он не преследовал иных целей, кроме забавы. Это был мистификатор и палач вместе. В основе его забав, опытов, экспериментов и игр лежал скучный вопрос: «Что выйдет, если я сделаю так?»
Тина видела, как одна вдова, родившая ребенка в момент безвыходной нищеты, отдала новорожденного малютку-сына неизвестному человеку, вручившему ей крупную сумму денег. Он сказал, что состоятельный аноним – бездетная семья – хочет усыновить мальчика. Мать не должна была стараться увидеть или искать сына. На этом, Тина видела, сделка была покончена. Утешаясь мыслью, что мальчик вырастет богачом и счастливцем, обезумевшая от нужды женщина вручила свое дитя Неизвестному, и он скрылся во тьме ночи, унес крошечное сердце, которому были суждены страдание и победа. Неизвестным был доктор Круз.
Теперь Тина видела, что, купив человека, доктор Круз приказал содержать ребенка в особо устроенном помещении, где не было окон. Комнаты освещались только электричеством. Слуги и учитель мальчика должны были на все его вопросы отвечать, что жизнь его именно такова, какой живут и все другие люди. Специально для него были заказаны и отпечатаны книги того рода, из каких обычно человек познает мир и жизнь, с той лишь разницей, что в них совершенно не упоминалось о солнце. Всем, кто разговаривал с мальчиком или по роду своих обязанностей вступал с ним в какое бы ни было общение, доктором Крузом строго было запрещено употреблять это слово.
Тина видела, как рос мальчик. Он был хил и задумчив. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, доктор Круз решил, наконец, что можно посмеяться. И он велел привести мальчика.
Доктор сидел на блестящей огромной террасе среди тех, кому мог довериться в этой запрещенной игре. То были люди с богатым, запертым на замок прошлым, с лицами, запечатленными развратом и скукой. Здесь были и поставщики из публичных домов Южной Америки, и содержатели одиннадцати игорных домов.
Дело происходило в полдень. Тина ясно видела – в безоблачном небе стояло пламенным каленым железом вечное солнце. По саду, окруженному высокой стеной, бродил трогательный и прелестный свет. За садом сияли леса и горы.
Мальчик вышел с повязкой на глазах. Левую руку он бессознательно держал у сильно бьющегося сердца, а правая нервно шевелилась в кармане бархатной куртки. Его вел глухонемой негр, послушное животное в руках доктора Круза.
Немного погодя, вышел еще один мужчина, по-видимому, содержатель одного из игорных домов.
– Что, доктор? – спросил он.
– Сердце в порядке, – ответил Круз. – Нервы истощены и вялы.
– Пари, что он помешается с наступлением тьмы.
– Пари на смерть.
– Та же сумма.
– Мой друг, – начал Круз, потянув мальчика за плечо к себе. – Сейчас ты увидишь солнце, солнце – которое есть жизнь и свет мира. Сегодня последний день, как оно светит. Это утверждает наука. Тебе не говорили о солнце потому, что оно не было до сих пор в опасности, но так как сегодня последний день его света, жестоко было бы лишать тебя этого зрелища. Не рви платок, я сниму его сам. Смотри!
Швырнув платок, доктор Круз стал внимательно всматриваться в побледневшее лицо, ослепленные глаза.
«Словно под микроскопом», – подумала Тина.
Наступило молчание, во время которого мальчик увидел необычайное зрелище. Он ухватился за доктора Круза, чувствуя, как пол уходит у него из-под ног и он проваливается в сверкающую зеленую пропасть с голубым дном. Обычное зрелище дня – солнечное пространство – было для него потрясением, превосходящим все человеческие силы. Не умея овладеть громадной перспективой, он содрогался среди взметнувшихся и весьма близких к нему видов полей и лесов. Наконец, пространство встало на свое место.
Подняв голову, он почувствовал, что лицо горит. Почти прямо над ним, над самыми, казалось, его глазами, пылал величественный и прекрасный огонь. Он вскрикнул. Вся жизнь всколыхнулась в нем, зазвучав вихрем, и догадка, что до сих пор у него было отнято все, в первый раз смертельным ядом схватила его. В этот момент переливающийся, раскаленный круг вошел из центра небесного пожара в остановившиеся зрачки, мальчик упал в судорогах.
Неистощимый на выдумку, он не преследовал иных целей, кроме забавы. Это был мистификатор и палач вместе. В основе его забав, опытов, экспериментов и игр лежал скучный вопрос: «Что выйдет, если я сделаю так?»
Тина видела, как одна вдова, родившая ребенка в момент безвыходной нищеты, отдала новорожденного малютку-сына неизвестному человеку, вручившему ей крупную сумму денег. Он сказал, что состоятельный аноним – бездетная семья – хочет усыновить мальчика. Мать не должна была стараться увидеть или искать сына. На этом, Тина видела, сделка была покончена. Утешаясь мыслью, что мальчик вырастет богачом и счастливцем, обезумевшая от нужды женщина вручила свое дитя Неизвестному, и он скрылся во тьме ночи, унес крошечное сердце, которому были суждены страдание и победа. Неизвестным был доктор Круз.
Теперь Тина видела, что, купив человека, доктор Круз приказал содержать ребенка в особо устроенном помещении, где не было окон. Комнаты освещались только электричеством. Слуги и учитель мальчика должны были на все его вопросы отвечать, что жизнь его именно такова, какой живут и все другие люди. Специально для него были заказаны и отпечатаны книги того рода, из каких обычно человек познает мир и жизнь, с той лишь разницей, что в них совершенно не упоминалось о солнце. Всем, кто разговаривал с мальчиком или по роду своих обязанностей вступал с ним в какое бы ни было общение, доктором Крузом строго было запрещено употреблять это слово.
Тина видела, как рос мальчик. Он был хил и задумчив. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, доктор Круз решил, наконец, что можно посмеяться. И он велел привести мальчика.
Доктор сидел на блестящей огромной террасе среди тех, кому мог довериться в этой запрещенной игре. То были люди с богатым, запертым на замок прошлым, с лицами, запечатленными развратом и скукой. Здесь были и поставщики из публичных домов Южной Америки, и содержатели одиннадцати игорных домов.
Дело происходило в полдень. Тина ясно видела – в безоблачном небе стояло пламенным каленым железом вечное солнце. По саду, окруженному высокой стеной, бродил трогательный и прелестный свет. За садом сияли леса и горы.
Мальчик вышел с повязкой на глазах. Левую руку он бессознательно держал у сильно бьющегося сердца, а правая нервно шевелилась в кармане бархатной куртки. Его вел глухонемой негр, послушное животное в руках доктора Круза.
Немного погодя, вышел еще один мужчина, по-видимому, содержатель одного из игорных домов.
– Что, доктор? – спросил он.
– Сердце в порядке, – ответил Круз. – Нервы истощены и вялы.
– Пари, что он помешается с наступлением тьмы.
– Пари на смерть.
– Та же сумма.
– Мой друг, – начал Круз, потянув мальчика за плечо к себе. – Сейчас ты увидишь солнце, солнце – которое есть жизнь и свет мира. Сегодня последний день, как оно светит. Это утверждает наука. Тебе не говорили о солнце потому, что оно не было до сих пор в опасности, но так как сегодня последний день его света, жестоко было бы лишать тебя этого зрелища. Не рви платок, я сниму его сам. Смотри!
Швырнув платок, доктор Круз стал внимательно всматриваться в побледневшее лицо, ослепленные глаза.
«Словно под микроскопом», – подумала Тина.
Наступило молчание, во время которого мальчик увидел необычайное зрелище. Он ухватился за доктора Круза, чувствуя, как пол уходит у него из-под ног и он проваливается в сверкающую зеленую пропасть с голубым дном. Обычное зрелище дня – солнечное пространство – было для него потрясением, превосходящим все человеческие силы. Не умея овладеть громадной перспективой, он содрогался среди взметнувшихся и весьма близких к нему видов полей и лесов. Наконец, пространство встало на свое место.
Подняв голову, он почувствовал, что лицо горит. Почти прямо над ним, над самыми, казалось, его глазами, пылал величественный и прекрасный огонь. Он вскрикнул. Вся жизнь всколыхнулась в нем, зазвучав вихрем, и догадка, что до сих пор у него было отнято все, в первый раз смертельным ядом схватила его. В этот момент переливающийся, раскаленный круг вошел из центра небесного пожара в остановившиеся зрачки, мальчик упал в судорогах.