Бочарников Василий
Подводные охотники
Василий Бочарников
ПОДВОДНЫЕ ОХОТНИКИ
И подводная охота, первая подводная охота в Живицине началась.
В воду молча, осторожничая, сознавая важность момента и, конечно, немного рисуясь - как же без этого! - забрели Степка и Женька, Забрели спиной вперед - у обоих на ногах были ласты; у Степки поднята на лоб маска, под зеленым пояском резинки за ухом оранжевая дыхательная трубка, в руках ружье, на левом бедре в самодельном кожаном чехле нож; у Женьки маска пока на макушке, поясок резинки охватил подбородок, трубки, ружья и ножа нет он вспомогательный охотник.
Шурка, Сонька и я сели в лодку. На елань поставлено ведро с водой, наше дело сопровождать охотников и принимать от них рыбу. Шурка и Сонька впервые видят подводных охотников и не скрывают своего изумления. Ну разве похож Степка на обычного Степку? Да нет же! Этот Степка, что развернулся против течения реки и поставил стрелу на боевой взвод, а затем опустил маску на лицо так, что о стекло расплющился и побелел его нос, этот Степка из другого, будущего времени. Охотник прикусил зубами резиновый выступ. Шурка-хитрец запоминает все-все подробности, чтобы потом повторить самому, когда устанут, когда озябнут Степа и Женька (а Колька на берегу; он разведет костер и будет следить за охотниками, чтобы быть готовым по их зову броситься в воду); охотник вытянул руки с ружьем вперед и, не бултыхнувшись ни разочку, бесшумно погрузился в Окшу.
- Ихтиандр! - восторженно шепчет Шурка. - И я научусь. Честно. - И макает за кормой палец и разглаживает брови, совсем забыв про рядом сидящую Соньку, а Соньке не до Шуркиных бровей, она глаз не сводит с реки и то ужасается, когда охотники долго не показываются: ("А вдруг щука большая схватит за руку или за ногу! Или сомище вильнет хвостом и вцепится в живот!"), то давится счастливым смешком, когда из Степкиной трубки взлетает и сверкает на солнце фонтаном вода.
Степка рыскает у правого, поросшего кугой, хвощом и листьями кувшинок берега. Сейчас он в другом мире - подводном, где своя жизнь, свои тайны, свои законы, свои краски. Трава под водой и зелена, и фиолетова, и бура, и бела, и так переплетена, с такими замысловатыми проходами, что забываешь по себе знаю, - как выбраться оттуда; а какие коряги - будто десять оленей сплелись рогами, и все эти рога подернуты мягким желто-бурым илом; чуть дотронешься, и сразу рыжая муть все спрячет; а какие россыпи камешков - то сверкают огоньками, то искрятся на солнце зелено-голубым, то белеют комлышками снега, то краснеют, будто кто искрошил морковину; песок тугой, намыт волнами, темно-желтый; и нужно во все взглядеться, быстро привыкнуть к необычным картинам - надолго ли хватает кислородного вздоха, - и нужно найти рыбину, которая окраской подделывается то под траву, то под корягу, то под камешки, то под песок, и, самое главное, выследить ее, незаметно подойти и поразить.
Степка долго-долго не показывался, но вот мелькнули в воздухе его ноги с ластами, ушли в глубину.
- Бьет! - сказал я.
Степка вынырнул, глотая воздух, отплевываясь, недовольно бормоча:
- Большущего окуня выследил и догнал. Промазал... Хитер: все время с места на место перебегает. - Перезарядил ружье. - Ладно Возьму-у... - И снова нырнул, и вода за ним буль-буль-буль.
- А я бы его выделил, - подпрыгнул на корме Шурка.
- Сиди, охотник, - Сонька плеснула на дружка.
- Курица, утоплю-ю!
- Окунь маскируется здорово. Станет над каменистым дном - гляди и не углядишь, пока хвостом не вильнет, не выдаст себя, - сказал я, загребая левым веслом. - А потом такой секрет есть: вода увеличивает рыбу. При стрельбе, Щурка, это полагается учитывать.
Пока Степка искал окуня, подвернулась сорога. Сорога затаилась в гриве травы. Трава шевелилась от течения. Степка от радости, от кипучего охотничьего азарта - эта моя, эта не уйдет! - забылся, резко окунул голову, дыхательная трубка враз наполнилась водой, он задохнулся, захлебнулся, вынырнул, отплевывается, отфыркивается. А сороги и след простыл.
Охотник сконфузился. Бывает. Если б рыба по нашему хотению как клюнула, так и цеплялась на крючок, как попала в сеть, так и не выскочила из нее, как прицелился в нее Из подводного ружья, так и твоя, - давно не было бы рыбы. И вся-то сладость рыбалки в том: ты хитришь, а рыба тоже хитрит, и часто перевес на ее стороне - как бы всем своим видом говорил нам Степка.
Он стремительно перемещается на новое место, к кустам лозняка, Приглядывается. За-ныривает. Проходит напряженный миг. Мы переглядываемся молча: что-то необычно, что-то готовится. И взбурлилась, и вскипела вода. Раза три появлялись то Степкины ноги с ластами, то Степкина голова, и, наконец, из воды выкинулась рука с бело-синей большущей рыбиной.
- Голавль!! - вопим мы и спешно подгоняем лодку. А с берега, где потрескивает костер, кричит Колька:
- Пока-ажи-ите-те!
Шурка перегибается, подтаскивает брата к лодке, и тот кидает в нее рыбину: она на стреле, а от стрелы к Степкину ружью тянется леска. Шурка торопится: зажал рыбину коленями, руками пригибает лепесток стрелы, который, войдя в рыбу, не дает ей сорваться, и осторожно выводит стрелу.
Голавль бьется, Шурка и Сонька вдвоем сажают его в ведро, он ударом хвоста опрокидывает ведро.
- Пусти, Сонька, - командует Шурка. - Я приподниму елань - пусть он плавает в лодке. Самое главное - он теперь наш. Да, Степ? Такого еще на удочку никто не ловил. Да, Степ?
Стёпка, держась за борт лодки, отдыхает и рассказывает:
- Вижу: голавль плывет. Кругло-серебряный, с огнистыми плавниками. Наддаю ластами, приказываю себе: догнать! догнать! Ружье выкинул вперед, целюсь, а сердце бьется так, что, наверно, волны надо мною. Мой голавль (слово "мой" особо выделил голосом) подрулил к коряжине, в тень, от солнца. И если б смотреть на него сверху, был бы невидим, а как я в воде - весь перед глазами. Картина. Прицелился, взял чуть пониже головы и - нажал на спусковой крючок. Голавль дернулся, но - поздно, опередила стрела. Попал. Поразил. Потянул он меня с леской. И началась борьба. Видели небось, как я крутился-вертелся. Успел схватить за голову и руку не отпустил.
- Дай-ка ружье, - смело и весело потребовал Шурка у брата и решительно протянул руку. - А вы, - обратился он ко мне, - доставайте ножик.
- Тебе зачем? - удивился Степка. И хотел рассердиться.
- Зачем? Еще спрашивает! Зарубку сделаю на рукоятке - вот зачем!
В это время через другой борт лодки протянулась рука, и на днище к голавлю полетела живая, трепещущая, без единой царапины со-рожка с рукавичку. Как она заплясала! Заметалась! Заподкидывалась!
Это Женька поймал сорогу. Не подбил. И не на удочку взял. Голыми руками. Такой способ знают все живицинские ребята. В жаркий день сорога, и даже окунь, ищет прохладное место. Укромное и, разумеется, безопасное. И вот заходит под камень. Отдыхает. Такие камни у ребят на учете.
Женька нырнул как раз под тот камень-престол, из-за которого шло-гремело на всю Окшу сражение и король Окшинский Второй, то бишь Шурка, был, помнится, свергнут и нахлебался воды. Женька нырнул и закрыл одной рукой выход, а второй взял рыбину.
- Степ, может, мне ружьецо уступишь? Может, погреться хошь? - сказал Женька.
- Погоди, погоди! - Степка принял из Шуркиных цепких рук, неохотно, однако, протянувших ружье с новой зарубкой, и, работая ластами, стремительно ринулся к зарослям куги.
Шевелится, качается, волнуется зеленая с коричневыми метелками куга. Степка в поиске. Мы разворачиваем лодку, Сонька уговаривает Шурку купаться, но тот протестует:
- Подводная охота - это тебе не интересно?! Да я, вот увидишь, честно, с ружьем накупаюсь. И рыбину подобью. Дадут мне ружье... А купаться тебе нн-е ррразрешаю! - Голос у Шурки строго командирский, сухой.
- Ой, - нарочито ужасается Сонька, - какие у тебя ногти отросли !
Шурка краснеет и злится :
- Это ты в школе санитарка, а здесь... Здесь я тебе не подчиняюсь. Давайте, - говорит он мне, - высадим ее! Девчонкам подводная охота... что... корове тапочки.
Но тут раздался ликующий Степкин вопль:
- Взя-я-ал!! Самого окуневого батьку взял! Вы поглядите, какое чудо!.. Но-но... не дурить!
Это и впрямь было чудо. Ни Сонька, ни расторопный Шурка, ни я не знали, с какой стороны и как подступиться к окуню, заброшенного нам Степкой. По всей вероятности, Степка не ошибся: это действительно был окуневый батька: здоровенный, как лапоть, весь черно-серый, глаза на выкате, черные, злые-презлые, не спина, а сплошная ножовка - вся в колючках... Окунище сей, поди, уж мнил себя царьком здешних водоемов; такой не ринется на червяка, насаженного на простой крючок, и сеть находчиво обойдет.
- Выстрелил, к дну прижал и тогда только протолкнул сквозь кожу стрелу с лепестком, - вытирая рыжие волосы, сказал Степка и рассерчал: - Долго мне еще ждать, по-мощ-нич-ки-и! Окуня не могут снять!
- У меня вся ладонь в крови от его колючек, - пожаловался Шурка. - Ты бы нам еще с шилами закинул рыбу. Да не дергайся ты, не дергайся, окунище! - Шурка кое-как запеленал своими штанами окуневого батьку и выпростал стрелу с лепестком. - Этого в ведро посадим. Агрессор. Выпрыгнет. Черпай, Сонька, шевелись, курица! Терпенья нет - колется!..
Теперь очередь Кольки. Шурка, пользуясь передышкой, заводит пока со мной разговор.
- Сколько звать вас! - слышим вдруг крик Кольки. - Ры-бу принимайте!
Шурка налегает на весла, разворачивает лодку кормой, и Сонька хватает двух окуней.
Ловкий охотник Колька! Пожалуй, не уступит и самому Степке. Плавал он неторопливо, нырял по-утиному: нырнет и, не задерживаясь, тут же вынырнет; часто менял места, и нам уже надоело кочевать за ним. Наконец Колька забился под кусты лозняка, нависавшие .над водой, и долго там сидел и караулил кого-то. Вдруг лозняк закачался, раздались один за другим три шумных всплеска, Колька вынырнул. Вынырнул, сдернул маску, заулыбался и крикнул загадочно:
- Робя, кого я заарканил! Не отгадать! Веду! - но стрелу из воды не кинул, а по тому, как натянулась и задергалась леска в его руке, мы поняли, что добыча важнецкая.
- Показывай! - крикнули с берега.
- Показывай! - дружно велели Сонька и Шурка.
Но Колька не уступал ни береговым, ни Шурке с Сонькой. Он работая ластами, как буксир винтом, плыл на спине, в одной руке держал ружье, в другой поблескивала леска.
- Ахнете! Увидите и ахнете! - набивая цену своему выстрелу Колька и заливался козлиным смехом, аж волосы тряслись.
- Упустишь рыбину - по загривку съезжу, - пригрозил ему Степка. И не выдержал, кинулся в реку. За ним с разгону бултыхнулся и Женька.
Прихватили Кольку. Степка подтянул леску и вскинул вместе со стрелой что-то гибкое и коричневое, похожее на змею.
- Налима наколол! - кричал Колька, отфыркиваясь. Мы приняли порядочного налима; но он выскользнул из рук; свиваясь в кольца, все плавал и плавал в лодке, выискивая щелку - нельзя ли удрать.
Охота на этом изменилась. Охотились сразу трое: Степка, Женька и Колька. Степка забился в заросли травы, а дружки один сверху, другой снизу реки, шугали на него рыбу. Попадались сороги, окуни и густерки.
А по речной пойме со Стариковского луга накатывался, загустев, став еще круче, запах скошенной травы, и, не затихая, все с той же прыткостью гудел, гудел живицинский трактор, и плескались голоса косцов, и было слышно - косцы время от времени вытачивали косы.
- На берег! - пошабашил Степка. Вылезли охотники, растянулись на горячем песке. Мы подогнали лодку.
- Степь, - необычно робко и почтительно начал Шурка, - Степь, разреши попробовать. Я все понял и все запомнил. Недалечко, у берега.
- Еще ногу себе прострелишь, - скорее для порядка сказал Степка. И смилостивился: - Действуй.
Даже в маске Шуркино лицо сияло от радости.
Шурка заплыл в кугу и затих. Не нырнул, а только погрузил лицо с маской в воду и был, видимо, поражен и очарован красотой, какая открылась ему. Ни одного всплеска. Ему и без рыбы было интересно.
- Простудишься.
- Боится, вишь, перед Сонькой промахнуться.
- Ему и резину не оттянуть.
Шутили, но Шурка не отзывался. А когда о нем забыли, Шурка плеснул ластами, нырнул и выстрелил. И, ни слова ни проронив, поднял над головой стрелу с окунишком не больше четырех вершков.
- Первый! - уже на берегу прошептал он, показывая окуня Соньке. - Ты знаешь, как красиво под водой! Возьми маску и заплыви и погляди... Сонь, а он совсем не маленький, мой окунек. Я буду зарубки делать и на окуней. Не на рукоятке ружья - на палке. Вырежу палку-памятку; А щука или голавль попадется, тогда и на ружье. Вот...
Колька поднялся, потянулся:
- Есть хочется. Рыбу давайте делить. - Полез в лодку, выплеснул из ведра "окуневого батьку", сорожняк, всю рыбу выловил и снова покидал в ведро, шевеля пухлыми губами - считал. Ведро было битком набито рыбой, голавля Колька нес, подцепив пальцами за жабры. Объявил:
- На три кучки раскладываю.
- Почему же на три? Почему же не на шесть? - удивился Женька и поднялся, стал на колени. - Раскладывай на шесть.
- Мне зачем? - смущенно отмахнулся я.
- Тогда, - выступил вперед Шурка, за-место дяди Леши засчитаем бабку Манефу. Честно.
- Правильно, - поддержали Шурку брат и сестра Маняткины.
- Раскидывай на шесть кучек, - велел Женька.
- Сорога... сорога... сорога... - кидал на траву рыбу Колька. Окунь... окунь., окунь... Этот мал, к этому добавим Шуркиного окунька.
Сузив глаза, Степка поглядел на Кольку, хотел что-то сказать злое, куснул губу, вскочил, сердито вырвал у Кольки дужку, сгреб всю рыбу в ведро.
- Чего ты? Я по... по-честному! - запротестовал Колька.
- "По-честному-у"! - передразнил его Степка. - А собрался на троих делить. Самого большого окуня, Шурка, моего окуня, снеси бабке Манефе. Подцепил голавля под жабры и с ведром, полным рыбы, зашагал по тропе, но не на взгорок, не в деревню, а к ручью. Легко перемахнул ручей.
- Куда ты? Куда, чумовой?! - закричал с обидой в голосе Колька.
- Пень! Ничего не видишь и не слышишь! - не оборачиваясь, гневно сказал Степка. И скрылся в кустах.
Я все понял. Но Шурке показалось, что он первый из нас догадался, куда понес братец рыбу. И свою догадку высказал вслух с гордостью:
- Понес рыбу косарям. На ушицу. Честно.
ПОДВОДНЫЕ ОХОТНИКИ
И подводная охота, первая подводная охота в Живицине началась.
В воду молча, осторожничая, сознавая важность момента и, конечно, немного рисуясь - как же без этого! - забрели Степка и Женька, Забрели спиной вперед - у обоих на ногах были ласты; у Степки поднята на лоб маска, под зеленым пояском резинки за ухом оранжевая дыхательная трубка, в руках ружье, на левом бедре в самодельном кожаном чехле нож; у Женьки маска пока на макушке, поясок резинки охватил подбородок, трубки, ружья и ножа нет он вспомогательный охотник.
Шурка, Сонька и я сели в лодку. На елань поставлено ведро с водой, наше дело сопровождать охотников и принимать от них рыбу. Шурка и Сонька впервые видят подводных охотников и не скрывают своего изумления. Ну разве похож Степка на обычного Степку? Да нет же! Этот Степка, что развернулся против течения реки и поставил стрелу на боевой взвод, а затем опустил маску на лицо так, что о стекло расплющился и побелел его нос, этот Степка из другого, будущего времени. Охотник прикусил зубами резиновый выступ. Шурка-хитрец запоминает все-все подробности, чтобы потом повторить самому, когда устанут, когда озябнут Степа и Женька (а Колька на берегу; он разведет костер и будет следить за охотниками, чтобы быть готовым по их зову броситься в воду); охотник вытянул руки с ружьем вперед и, не бултыхнувшись ни разочку, бесшумно погрузился в Окшу.
- Ихтиандр! - восторженно шепчет Шурка. - И я научусь. Честно. - И макает за кормой палец и разглаживает брови, совсем забыв про рядом сидящую Соньку, а Соньке не до Шуркиных бровей, она глаз не сводит с реки и то ужасается, когда охотники долго не показываются: ("А вдруг щука большая схватит за руку или за ногу! Или сомище вильнет хвостом и вцепится в живот!"), то давится счастливым смешком, когда из Степкиной трубки взлетает и сверкает на солнце фонтаном вода.
Степка рыскает у правого, поросшего кугой, хвощом и листьями кувшинок берега. Сейчас он в другом мире - подводном, где своя жизнь, свои тайны, свои законы, свои краски. Трава под водой и зелена, и фиолетова, и бура, и бела, и так переплетена, с такими замысловатыми проходами, что забываешь по себе знаю, - как выбраться оттуда; а какие коряги - будто десять оленей сплелись рогами, и все эти рога подернуты мягким желто-бурым илом; чуть дотронешься, и сразу рыжая муть все спрячет; а какие россыпи камешков - то сверкают огоньками, то искрятся на солнце зелено-голубым, то белеют комлышками снега, то краснеют, будто кто искрошил морковину; песок тугой, намыт волнами, темно-желтый; и нужно во все взглядеться, быстро привыкнуть к необычным картинам - надолго ли хватает кислородного вздоха, - и нужно найти рыбину, которая окраской подделывается то под траву, то под корягу, то под камешки, то под песок, и, самое главное, выследить ее, незаметно подойти и поразить.
Степка долго-долго не показывался, но вот мелькнули в воздухе его ноги с ластами, ушли в глубину.
- Бьет! - сказал я.
Степка вынырнул, глотая воздух, отплевываясь, недовольно бормоча:
- Большущего окуня выследил и догнал. Промазал... Хитер: все время с места на место перебегает. - Перезарядил ружье. - Ладно Возьму-у... - И снова нырнул, и вода за ним буль-буль-буль.
- А я бы его выделил, - подпрыгнул на корме Шурка.
- Сиди, охотник, - Сонька плеснула на дружка.
- Курица, утоплю-ю!
- Окунь маскируется здорово. Станет над каменистым дном - гляди и не углядишь, пока хвостом не вильнет, не выдаст себя, - сказал я, загребая левым веслом. - А потом такой секрет есть: вода увеличивает рыбу. При стрельбе, Щурка, это полагается учитывать.
Пока Степка искал окуня, подвернулась сорога. Сорога затаилась в гриве травы. Трава шевелилась от течения. Степка от радости, от кипучего охотничьего азарта - эта моя, эта не уйдет! - забылся, резко окунул голову, дыхательная трубка враз наполнилась водой, он задохнулся, захлебнулся, вынырнул, отплевывается, отфыркивается. А сороги и след простыл.
Охотник сконфузился. Бывает. Если б рыба по нашему хотению как клюнула, так и цеплялась на крючок, как попала в сеть, так и не выскочила из нее, как прицелился в нее Из подводного ружья, так и твоя, - давно не было бы рыбы. И вся-то сладость рыбалки в том: ты хитришь, а рыба тоже хитрит, и часто перевес на ее стороне - как бы всем своим видом говорил нам Степка.
Он стремительно перемещается на новое место, к кустам лозняка, Приглядывается. За-ныривает. Проходит напряженный миг. Мы переглядываемся молча: что-то необычно, что-то готовится. И взбурлилась, и вскипела вода. Раза три появлялись то Степкины ноги с ластами, то Степкина голова, и, наконец, из воды выкинулась рука с бело-синей большущей рыбиной.
- Голавль!! - вопим мы и спешно подгоняем лодку. А с берега, где потрескивает костер, кричит Колька:
- Пока-ажи-ите-те!
Шурка перегибается, подтаскивает брата к лодке, и тот кидает в нее рыбину: она на стреле, а от стрелы к Степкину ружью тянется леска. Шурка торопится: зажал рыбину коленями, руками пригибает лепесток стрелы, который, войдя в рыбу, не дает ей сорваться, и осторожно выводит стрелу.
Голавль бьется, Шурка и Сонька вдвоем сажают его в ведро, он ударом хвоста опрокидывает ведро.
- Пусти, Сонька, - командует Шурка. - Я приподниму елань - пусть он плавает в лодке. Самое главное - он теперь наш. Да, Степ? Такого еще на удочку никто не ловил. Да, Степ?
Стёпка, держась за борт лодки, отдыхает и рассказывает:
- Вижу: голавль плывет. Кругло-серебряный, с огнистыми плавниками. Наддаю ластами, приказываю себе: догнать! догнать! Ружье выкинул вперед, целюсь, а сердце бьется так, что, наверно, волны надо мною. Мой голавль (слово "мой" особо выделил голосом) подрулил к коряжине, в тень, от солнца. И если б смотреть на него сверху, был бы невидим, а как я в воде - весь перед глазами. Картина. Прицелился, взял чуть пониже головы и - нажал на спусковой крючок. Голавль дернулся, но - поздно, опередила стрела. Попал. Поразил. Потянул он меня с леской. И началась борьба. Видели небось, как я крутился-вертелся. Успел схватить за голову и руку не отпустил.
- Дай-ка ружье, - смело и весело потребовал Шурка у брата и решительно протянул руку. - А вы, - обратился он ко мне, - доставайте ножик.
- Тебе зачем? - удивился Степка. И хотел рассердиться.
- Зачем? Еще спрашивает! Зарубку сделаю на рукоятке - вот зачем!
В это время через другой борт лодки протянулась рука, и на днище к голавлю полетела живая, трепещущая, без единой царапины со-рожка с рукавичку. Как она заплясала! Заметалась! Заподкидывалась!
Это Женька поймал сорогу. Не подбил. И не на удочку взял. Голыми руками. Такой способ знают все живицинские ребята. В жаркий день сорога, и даже окунь, ищет прохладное место. Укромное и, разумеется, безопасное. И вот заходит под камень. Отдыхает. Такие камни у ребят на учете.
Женька нырнул как раз под тот камень-престол, из-за которого шло-гремело на всю Окшу сражение и король Окшинский Второй, то бишь Шурка, был, помнится, свергнут и нахлебался воды. Женька нырнул и закрыл одной рукой выход, а второй взял рыбину.
- Степ, может, мне ружьецо уступишь? Может, погреться хошь? - сказал Женька.
- Погоди, погоди! - Степка принял из Шуркиных цепких рук, неохотно, однако, протянувших ружье с новой зарубкой, и, работая ластами, стремительно ринулся к зарослям куги.
Шевелится, качается, волнуется зеленая с коричневыми метелками куга. Степка в поиске. Мы разворачиваем лодку, Сонька уговаривает Шурку купаться, но тот протестует:
- Подводная охота - это тебе не интересно?! Да я, вот увидишь, честно, с ружьем накупаюсь. И рыбину подобью. Дадут мне ружье... А купаться тебе нн-е ррразрешаю! - Голос у Шурки строго командирский, сухой.
- Ой, - нарочито ужасается Сонька, - какие у тебя ногти отросли !
Шурка краснеет и злится :
- Это ты в школе санитарка, а здесь... Здесь я тебе не подчиняюсь. Давайте, - говорит он мне, - высадим ее! Девчонкам подводная охота... что... корове тапочки.
Но тут раздался ликующий Степкин вопль:
- Взя-я-ал!! Самого окуневого батьку взял! Вы поглядите, какое чудо!.. Но-но... не дурить!
Это и впрямь было чудо. Ни Сонька, ни расторопный Шурка, ни я не знали, с какой стороны и как подступиться к окуню, заброшенного нам Степкой. По всей вероятности, Степка не ошибся: это действительно был окуневый батька: здоровенный, как лапоть, весь черно-серый, глаза на выкате, черные, злые-презлые, не спина, а сплошная ножовка - вся в колючках... Окунище сей, поди, уж мнил себя царьком здешних водоемов; такой не ринется на червяка, насаженного на простой крючок, и сеть находчиво обойдет.
- Выстрелил, к дну прижал и тогда только протолкнул сквозь кожу стрелу с лепестком, - вытирая рыжие волосы, сказал Степка и рассерчал: - Долго мне еще ждать, по-мощ-нич-ки-и! Окуня не могут снять!
- У меня вся ладонь в крови от его колючек, - пожаловался Шурка. - Ты бы нам еще с шилами закинул рыбу. Да не дергайся ты, не дергайся, окунище! - Шурка кое-как запеленал своими штанами окуневого батьку и выпростал стрелу с лепестком. - Этого в ведро посадим. Агрессор. Выпрыгнет. Черпай, Сонька, шевелись, курица! Терпенья нет - колется!..
Теперь очередь Кольки. Шурка, пользуясь передышкой, заводит пока со мной разговор.
- Сколько звать вас! - слышим вдруг крик Кольки. - Ры-бу принимайте!
Шурка налегает на весла, разворачивает лодку кормой, и Сонька хватает двух окуней.
Ловкий охотник Колька! Пожалуй, не уступит и самому Степке. Плавал он неторопливо, нырял по-утиному: нырнет и, не задерживаясь, тут же вынырнет; часто менял места, и нам уже надоело кочевать за ним. Наконец Колька забился под кусты лозняка, нависавшие .над водой, и долго там сидел и караулил кого-то. Вдруг лозняк закачался, раздались один за другим три шумных всплеска, Колька вынырнул. Вынырнул, сдернул маску, заулыбался и крикнул загадочно:
- Робя, кого я заарканил! Не отгадать! Веду! - но стрелу из воды не кинул, а по тому, как натянулась и задергалась леска в его руке, мы поняли, что добыча важнецкая.
- Показывай! - крикнули с берега.
- Показывай! - дружно велели Сонька и Шурка.
Но Колька не уступал ни береговым, ни Шурке с Сонькой. Он работая ластами, как буксир винтом, плыл на спине, в одной руке держал ружье, в другой поблескивала леска.
- Ахнете! Увидите и ахнете! - набивая цену своему выстрелу Колька и заливался козлиным смехом, аж волосы тряслись.
- Упустишь рыбину - по загривку съезжу, - пригрозил ему Степка. И не выдержал, кинулся в реку. За ним с разгону бултыхнулся и Женька.
Прихватили Кольку. Степка подтянул леску и вскинул вместе со стрелой что-то гибкое и коричневое, похожее на змею.
- Налима наколол! - кричал Колька, отфыркиваясь. Мы приняли порядочного налима; но он выскользнул из рук; свиваясь в кольца, все плавал и плавал в лодке, выискивая щелку - нельзя ли удрать.
Охота на этом изменилась. Охотились сразу трое: Степка, Женька и Колька. Степка забился в заросли травы, а дружки один сверху, другой снизу реки, шугали на него рыбу. Попадались сороги, окуни и густерки.
А по речной пойме со Стариковского луга накатывался, загустев, став еще круче, запах скошенной травы, и, не затихая, все с той же прыткостью гудел, гудел живицинский трактор, и плескались голоса косцов, и было слышно - косцы время от времени вытачивали косы.
- На берег! - пошабашил Степка. Вылезли охотники, растянулись на горячем песке. Мы подогнали лодку.
- Степь, - необычно робко и почтительно начал Шурка, - Степь, разреши попробовать. Я все понял и все запомнил. Недалечко, у берега.
- Еще ногу себе прострелишь, - скорее для порядка сказал Степка. И смилостивился: - Действуй.
Даже в маске Шуркино лицо сияло от радости.
Шурка заплыл в кугу и затих. Не нырнул, а только погрузил лицо с маской в воду и был, видимо, поражен и очарован красотой, какая открылась ему. Ни одного всплеска. Ему и без рыбы было интересно.
- Простудишься.
- Боится, вишь, перед Сонькой промахнуться.
- Ему и резину не оттянуть.
Шутили, но Шурка не отзывался. А когда о нем забыли, Шурка плеснул ластами, нырнул и выстрелил. И, ни слова ни проронив, поднял над головой стрелу с окунишком не больше четырех вершков.
- Первый! - уже на берегу прошептал он, показывая окуня Соньке. - Ты знаешь, как красиво под водой! Возьми маску и заплыви и погляди... Сонь, а он совсем не маленький, мой окунек. Я буду зарубки делать и на окуней. Не на рукоятке ружья - на палке. Вырежу палку-памятку; А щука или голавль попадется, тогда и на ружье. Вот...
Колька поднялся, потянулся:
- Есть хочется. Рыбу давайте делить. - Полез в лодку, выплеснул из ведра "окуневого батьку", сорожняк, всю рыбу выловил и снова покидал в ведро, шевеля пухлыми губами - считал. Ведро было битком набито рыбой, голавля Колька нес, подцепив пальцами за жабры. Объявил:
- На три кучки раскладываю.
- Почему же на три? Почему же не на шесть? - удивился Женька и поднялся, стал на колени. - Раскладывай на шесть.
- Мне зачем? - смущенно отмахнулся я.
- Тогда, - выступил вперед Шурка, за-место дяди Леши засчитаем бабку Манефу. Честно.
- Правильно, - поддержали Шурку брат и сестра Маняткины.
- Раскидывай на шесть кучек, - велел Женька.
- Сорога... сорога... сорога... - кидал на траву рыбу Колька. Окунь... окунь., окунь... Этот мал, к этому добавим Шуркиного окунька.
Сузив глаза, Степка поглядел на Кольку, хотел что-то сказать злое, куснул губу, вскочил, сердито вырвал у Кольки дужку, сгреб всю рыбу в ведро.
- Чего ты? Я по... по-честному! - запротестовал Колька.
- "По-честному-у"! - передразнил его Степка. - А собрался на троих делить. Самого большого окуня, Шурка, моего окуня, снеси бабке Манефе. Подцепил голавля под жабры и с ведром, полным рыбы, зашагал по тропе, но не на взгорок, не в деревню, а к ручью. Легко перемахнул ручей.
- Куда ты? Куда, чумовой?! - закричал с обидой в голосе Колька.
- Пень! Ничего не видишь и не слышишь! - не оборачиваясь, гневно сказал Степка. И скрылся в кустах.
Я все понял. Но Шурке показалось, что он первый из нас догадался, куда понес братец рыбу. И свою догадку высказал вслух с гордостью:
- Понес рыбу косарям. На ушицу. Честно.