---------------------------------------------------------------
© Copyright Богдан Агрис
Email: bagris@computerra.ru
Date: 07 Sep 2002
---------------------------------------------------------------
* * *
В сиреневом роздыхе - стрепет цикад,
И на косяках - паутинные поросли.
То - август, и грома далекий раскат
Уже растворился в невидимом голосе.
И не говори, - затяжная волшба
Поставила нас где-то около времени.
Околица, зной, полосатый шлагбаум
Закрытым пребудет до ночи, до темени.
Нет, не Подмосковье, но Лаций округ.
В потемках - пенат шаловливые гомоны.
В клепсидре водица отбилась от рук,
И летосчисление, значит, поломано.
На стенах - страшилка прадедовских лат,
Вся в ржавых потеках, зазорах и вмятинах.
А, впрочем, не страшно... И Понтий Пилат
Еще не родился оформить Распятие.
26 апреля 2001 года
* * *
Юлии Ленгвенс
Ты кто? (И светится листва)
Откуда? (Воздуха заливы)
И тень какого божества
Влилась в прохладный голос ивы?
Что пишет легкая звезда
На крыльях вырвавшейся птицы?
В невидимые города
Летят седые колесницы.
Как странно съежилась земля...
Что ближний луг, что пол-Европы.
От Авентина до Кремля
Легли проселочные тропы.
Холмов протяжное стекло,
Неувядающие травы.
А если время и текло,
То это было для забавы.
8 мая 2001 года
* * *
На норвежском побережье - ветер.
Сосны нависают тяжело.
Скалы отворяют на рассвете
Скаредное, жилистое зло.
Север обнажается навеки
Перед слюдянистой порчей глаз.
Но не дрогнут каменные веки,
Что зрачкам ни выставь напоказ.
Молний полосующее пламя
Прорастает в горькие снега.
Тело - брешь. Коснись ее губами.
Пей паучий вековой угар.
И песок неясного состава
Липнет к серой скудости плаща.
Голос напрочь вывихнул суставы,
Ковыляет, ластится к вещам.
Только где легла его дорога...
Хромота - довольно скверный вождь.
В камни начинает понемногу
Близорукий вчитываться дождь.
Все едино, пусть не на потребу.
Словно кровь, из трещин рвется мох.
Я один. Во мне пустое небо, -
Бога погибающего вздох.
17 мая 2001 года
TRANSCENDENS
Мой крошащийся взгляд, на лакуны и прореди падкий
Распахнется по швам - кориандровой горечи встречь.
Время стерто, как грязь, и уже не займешься оглядкой,
И в одышке всегдашней забудет ерошиться речь.
Я целую следы пролетевшей и скрывшейся птицы.
Как ахеяне - Трою, меня осаждает весна.
А в подвижный рельеф, как в трапецию, вписаны лица,
А воздушная клеть именам отгоревшим тесна.
Каждый узел пространства чреват перспективой коллапса.
Сочленения света затянуты хваткой узла.
Я держу свои сны в бронебойной окалине капсул.
Древовидная мгла от кладбищенских хвой поползла.
Убирай декорации, прячь до оказии лица.
Не впервой, Зодиак, подыхать от ухмылки твоей.
Но в анкетах давно вместо имени - прочерк дымится,
И свербит на губах... не пойму - суховей? Скарабей?
Отмоли свою злость у прогорклого лунного масла,
Вскрой гортани комет, горизонт вкруг себя оберни.
Или хоть уж посмей обломать коромысло о прясло,
И плесни холодком в мельтешащий угар чертовни.
Если есть перекор - так ли насмерть важны переборы?
Ночь-фонарница жжет, нипочем не жалея смолы.
Шаг, еще один шаг - и свободой ворвется агора.
Остальные места неминуемо станут малы.
Так позволь мне войти в перешепоты знаков и жестов.
И не нужно мне будет у окон ходить под пятой.
Я пространство отдам за одно неприметное Место.
Ах, лукавая вечность, катящийся шар золотой!....
21 мая 2001 года
СОНЕТ
Юлии Ленгвенс
А над Москвой - Луна, бездонная, как вздох
Спитого, промотавшегося Бога.
Куда, скажи, еще? Показывай дорогу...
И в древних голосах - заката алый мох.
Фасеточная глушь поет в телах осин.
Я страшно далеко от ласковой Европы...
Совсем не то - Париж, где Эйфелевы стропы,
В рассудочных страстях сгорающий Расин.
А здесь у тишины - хитиновый окрас.
Ты рассказала сон. Мы пойманы в рассказ.
А мне - все не забыть побоища при Заме.
Я - римлянин во мгле сарматских городов.
Ты только оглянись - над зеленью прудов
Царят кузнечики с багряными глазами...
25 мая 2001 года
* * *
Во влажных всплесках иволожьих трелей,
Во всхлипах обомшелого колодца
Мы встретили с тобой конец апреля.
Когда еще такое доведется?
На скрепах ветра держатся лениво
Огромные, седые створы неба.
Мы тихо разворачиваем нивы
К тугим и гибким паволокам хлеба.
А мне - вольну же заносить в тетрадку
Обиняки, притворы, пересуды
И расставлять вдоль окон, по порядку,
Вином и светом полные сосуды.
Земля горчит, сверчки смеются скопом,
Все истины давно уже расхожи.
Как ни шалей над новым гороскопом,
А будет все иначе, непохоже.
Да, не ерошь воздушные затоны
В полночный час, и ряски звезд не трогай,
Коль за окном, под наговор Латоны,
Неслышно распускается дорога.
8 июля 2001 года
БАРХАТ НАОЩУПЬ
Отточие стоит на цыпочках дождей,
Оно не выдержит на плоскости ни часа.
И вот уже горчит бумажная гримаса.
Что книги морщатся под нашепты дождей?
Отточие, прострел, и раненую плоть
Ненужного письма взять, сладострастно скомкать...
Что трезвых губ кайма, что ледяная кромка, -
Все помнит голоса простреленную плоть.
Смотри как светится шершавая кора.
И жадный взгляд готов ее любую складку
Любить до озыби, безвременно и падко.
Зрачок царапает шершавая кора.
А раковины флейт не менее длинны,
Чем остов ящера, и сны растут зловеще,
Их призрачный каркас обвил в сто петель вещи,
Но раковины флейт не менее длинны.
А город смотрит вдаль протяжно и тепло.
Но башенных часов с туманом вперемешку
Я чувствую хребтом картавую усмешку,
Хоть город ластится протяжно и тепло.
26 июля - 25 августа 2001 года
CAESAR AETERNUS
А в меня прорастало холодное зренье сирени
И не день, и не два, а такое количество лет,
Что дорогу домой в небесах потеряли олени,
Что аэды слепые забыли язык и сюжет.
Были наледи льна, были горькие губы дороги.
Ветер дал мне свой взгляд, а потом свою плоть завещал.
Но ему никогда не возлечь на скрипящие дроги,
Как и мне никогда не совлечь паутину плаща.
Вот уж двадцать веков я веду на Фарсал легионы
От Диррахия, где потеряли сражение мы,
По Фессалии, где злыми соснами сдобрены склоны,
По норвежским горам, по безмолвию русской зимы.
Бьются птицы о свет, разбиваются в дребезги, в звезды.
Мой Десятый притих, а Восьмой распустился слегка.
Здесь в ночи говорят винограда громадные гроздья,
Начинается дождь от пролитого вдруг молока.
А сенаторы в Риме, как прежде, кобенятся в сварах,
А в театре Помпея, где я так и не был убит,
Что ни вечер, нельзя продыхнуть от хмельного угара,
И от плоских острот затвердивших одно волокит.
Я дружил с Аквинатом, рассматривал фрески Корреджо,
Звуки Моцарта длил в поседевшей, как небо, душе,
Разбивал бивуак у мерцающих скал Стоунхенджа,
И следы целовал подожженных грозою стрижей.
На Крылатских холмах я стоял в эпицентре свободы,
Я ловил сквозняки, - сердце было распахнуто в дрожь.
А Москва - или Тибр? - льет к закату болотные воды.
Слышишь дождь за окном? Мне до боли знаком этот дождь...
25 августа 2001 года
* * *
Я просыпаюсь. Я режу свой сон о хрусталь.
Лезвие ветра - в фасеточном саване ос.
рзают буквы, и напрочь слетают с листа
В рдяное марево светом распятых берез.
Город скользит по ладони, и тонет в стерне.
Город сквозит привидением сквозь решето.
Если б его очертания стали верней...
Впрочем, наверное снова случится не то.
Лунные рвы рассекают собой горизонт,
Швы не свести, не получишь в итоге "алеф".
И в январе все нужнее становится зонт, -
Лед получил причитавшийся льду обогрев.
Бдительны звери на шторах, уже не уйдешь.
Падай себе в горловину расхристанных зим.
Были мы - камни, а вот - получается дождь.
Капли шутя пропадают в окружной грязи.
Пляшут растения свой затяжной контрданс.
Небо вцепилось рентгеновским зрением в мозг.
Я - Дон-Кихот, я скликаю своих Санчо Панс
Сбить мне с гортани трезвучьями ноющий воск.
Скоро коней поведут под уздцы в тишину.
Скоро огонь поведут к полынье на убой.
Я остаюсь, чтобы в лапы к кабацкому сну
Всласть загреметь с перепачканной вдрызг голытьбой.
Я остаюсь, я готовлю себе бубенец,
Шапку трехцветную правлю иглой тростника.
Если написана книга, то книге - конец.
Но бесконечен пустой перебор дневника.
24-25 августа 2001 года
Янычары живут вдоль заузлины n-измеренья,
Где-то воздуха близ, чуть касаясь его по утрам
Голью сабель кривых, и пространство трепещет от тренья,
И сечется по шву, порождая в итоге ветра.
На пустых полустанках, где ворон костей не отыщет,
Ожидая напрасно последний полночный состав,
Я порой замечал, как неверные алые тыщи
Проносились вблизи, прогремев о пролеты моста.
Алый взгляд в темноте, еле слышно скрипят половицы.
Кто-то должен пройти, заметая заранее след.
Я покорен и слеп, я бреду янычарской столицей,
Полумесяцем губ окликая пробоины лет.
Кровь подходит к огню, переходит границу, и больше...
Больше это не кровь, а пылающей плазмы расхлест.
Янычарские кони летят по Ирландии, Польше,
Пьют поющую пыль, безнарядье расхристанных звезд.
Как трепещет в ночи твой сияющий ясень, Европа!
Словно осенью листья, с церквей опадают кресты.
Или попросту ветер обжег телеграфные стропы,
Перед тем, как скользнуть в безразличный зевок пустоты?
25 октября 2001 года
ТЕЛО АНГЕЛА
Эта ночь на фонемы дробит имена.
В прорезь ветра по капле стекает Луна.
Если есть еще взгляд - причастись этой млеющей лавы.
Знай, пространство сегодня - не полость, но плоть:
Тело ангела бросил на звезды Господь,
Крылья выбили дробь - начинается время облавы.
Я - фальшивка, я выкормлен снами менад,
Но в прицеле декартовых координат
Я на равных с любою живущей и дышащей тварью.
Так вноси меня в список, бессмертный солдат,
Прободи мою тень дробной россыпью дат, -
Я вселюсь в календарь, чтоб окрасить его киноварью.
Я начну свою жизнь в разнарядье недель, -
Хлынет в мозг января одуряющий хмель,
Я из танца метелей сотку себе сотни обличий.
Я - отныне хозяин полярных балов,
И Луна серебром заплевала крыло,
И картонные птицы так цокают, свищут, и кычат.
И в пространстве метелью написанных книг
Я теряю свой взгляд, забываю язык.
Я горю в перламутровом плеске свихнувшихся бризов.
Все еще не спектакль, но давно уже - речь,
Пляшет окнами флейт шумовая картечь,
Скоро прянет спектакль, но пока еще только реприза.
Тело ангела, ломкий надмирный сустав,
Тело ангела рвется в лохмотья костра,
Время стаяло враз, алым воском забрызгало пальцы.
И уже - ничего, только траурный лед
Начинает вершить стервенелый разлет.
Кто волокна судеб намотал на прозрачные пяльцы?
Тишина, только мерный суставчатый хрип,
Только космос плывет на охвостии рыб,
Только ось мировая скрипит, как простуженный стилос.
И не надо глядеть в безвоздушный пролог,
И на палубу мчаться, не чувствуя ног,
И расспрашивать юнгу, чего, мол, еще там открылось?...
3 декабря 2001 года - 25 января 2002 года
* * *
На зрачках - вековечное вето:
Где тебе просмотреть этот клип -
Мешанину вчерашнего лета,
Карт Москвы, гуттаперчевых лип.
Ныне это всего лишь страница,
Фотокопия, оттиск, вранье:
У стены монастырской - бойницы,
И галдит вразнобой воронье.
Се, записаны склоки и шашни,
А виновен, как водится, в том
Чертов стилос Останкинской башни,
Притворившийся Божьим перстом.
Потому - две минуты на сборы...
Что же ты до сих пор не проник
В равновесие, в точку опоры,
В златоустую матрицу книг?...
13 декабря 2001 года
* * *
Роса, сорвавшаяся с крыл
Внезапной птицы.
Но тонкий свет лицо прикрыл
Ночной столице.
Се световая паранджа,
Зеркал ограда,
И нам себя не удержать
На стогнах града.
Читая звездный часослов
Ветрами всеми,
На ткани иволожьих снов
Рисует время.
Там озирается вослед,
На просверк башни,
Горлинка, канувшая в свет
Позавчерашний.
Бушует вечная весна.
Раскрыта книга
На той странице, где сосна,
Пергамент, лига.
Мы отменили зеркала,
И се, обрящем
Росу, упавшую с крыла
На город спящий.
20-21 января 2002 года
ПРИЛОЖЕНИЕ
Юлия Ленгвенс
СОНЕТ
Богдану Агрису
Над Химками - Луна, бездонная, как вздох
Давно изголодавшегося Бога.
Не вижу в темноте... Показывай дорогу.
Посуду буду мыть, в ней плесень словно мох.
Фасеточная глушь, да, это не Пекин.
Я страшно далеко от всех цивилизаций...
Здесь тополиный пух, мой нос устал чесаться,
В плену у аллергий сгорел бы здесь Расин.
В домах у темноты - хитиновый подтекст.
Подстанция горит, и тараканий съезд,
А мне - все не забыть о краткосрочном займе.
Бардак, долги и грязь, какая тут любовь?
Ты только оглянись - царят на кухне вновь
Твои кузнечики с багряными глазами...
© Copyright Богдан Агрис
Email: bagris@computerra.ru
Date: 07 Sep 2002
---------------------------------------------------------------
* * *
В сиреневом роздыхе - стрепет цикад,
И на косяках - паутинные поросли.
То - август, и грома далекий раскат
Уже растворился в невидимом голосе.
И не говори, - затяжная волшба
Поставила нас где-то около времени.
Околица, зной, полосатый шлагбаум
Закрытым пребудет до ночи, до темени.
Нет, не Подмосковье, но Лаций округ.
В потемках - пенат шаловливые гомоны.
В клепсидре водица отбилась от рук,
И летосчисление, значит, поломано.
На стенах - страшилка прадедовских лат,
Вся в ржавых потеках, зазорах и вмятинах.
А, впрочем, не страшно... И Понтий Пилат
Еще не родился оформить Распятие.
26 апреля 2001 года
* * *
Юлии Ленгвенс
Ты кто? (И светится листва)
Откуда? (Воздуха заливы)
И тень какого божества
Влилась в прохладный голос ивы?
Что пишет легкая звезда
На крыльях вырвавшейся птицы?
В невидимые города
Летят седые колесницы.
Как странно съежилась земля...
Что ближний луг, что пол-Европы.
От Авентина до Кремля
Легли проселочные тропы.
Холмов протяжное стекло,
Неувядающие травы.
А если время и текло,
То это было для забавы.
8 мая 2001 года
* * *
На норвежском побережье - ветер.
Сосны нависают тяжело.
Скалы отворяют на рассвете
Скаредное, жилистое зло.
Север обнажается навеки
Перед слюдянистой порчей глаз.
Но не дрогнут каменные веки,
Что зрачкам ни выставь напоказ.
Молний полосующее пламя
Прорастает в горькие снега.
Тело - брешь. Коснись ее губами.
Пей паучий вековой угар.
И песок неясного состава
Липнет к серой скудости плаща.
Голос напрочь вывихнул суставы,
Ковыляет, ластится к вещам.
Только где легла его дорога...
Хромота - довольно скверный вождь.
В камни начинает понемногу
Близорукий вчитываться дождь.
Все едино, пусть не на потребу.
Словно кровь, из трещин рвется мох.
Я один. Во мне пустое небо, -
Бога погибающего вздох.
17 мая 2001 года
TRANSCENDENS
Мой крошащийся взгляд, на лакуны и прореди падкий
Распахнется по швам - кориандровой горечи встречь.
Время стерто, как грязь, и уже не займешься оглядкой,
И в одышке всегдашней забудет ерошиться речь.
Я целую следы пролетевшей и скрывшейся птицы.
Как ахеяне - Трою, меня осаждает весна.
А в подвижный рельеф, как в трапецию, вписаны лица,
А воздушная клеть именам отгоревшим тесна.
Каждый узел пространства чреват перспективой коллапса.
Сочленения света затянуты хваткой узла.
Я держу свои сны в бронебойной окалине капсул.
Древовидная мгла от кладбищенских хвой поползла.
Убирай декорации, прячь до оказии лица.
Не впервой, Зодиак, подыхать от ухмылки твоей.
Но в анкетах давно вместо имени - прочерк дымится,
И свербит на губах... не пойму - суховей? Скарабей?
Отмоли свою злость у прогорклого лунного масла,
Вскрой гортани комет, горизонт вкруг себя оберни.
Или хоть уж посмей обломать коромысло о прясло,
И плесни холодком в мельтешащий угар чертовни.
Если есть перекор - так ли насмерть важны переборы?
Ночь-фонарница жжет, нипочем не жалея смолы.
Шаг, еще один шаг - и свободой ворвется агора.
Остальные места неминуемо станут малы.
Так позволь мне войти в перешепоты знаков и жестов.
И не нужно мне будет у окон ходить под пятой.
Я пространство отдам за одно неприметное Место.
Ах, лукавая вечность, катящийся шар золотой!....
21 мая 2001 года
СОНЕТ
Юлии Ленгвенс
А над Москвой - Луна, бездонная, как вздох
Спитого, промотавшегося Бога.
Куда, скажи, еще? Показывай дорогу...
И в древних голосах - заката алый мох.
Фасеточная глушь поет в телах осин.
Я страшно далеко от ласковой Европы...
Совсем не то - Париж, где Эйфелевы стропы,
В рассудочных страстях сгорающий Расин.
А здесь у тишины - хитиновый окрас.
Ты рассказала сон. Мы пойманы в рассказ.
А мне - все не забыть побоища при Заме.
Я - римлянин во мгле сарматских городов.
Ты только оглянись - над зеленью прудов
Царят кузнечики с багряными глазами...
25 мая 2001 года
* * *
Во влажных всплесках иволожьих трелей,
Во всхлипах обомшелого колодца
Мы встретили с тобой конец апреля.
Когда еще такое доведется?
На скрепах ветра держатся лениво
Огромные, седые створы неба.
Мы тихо разворачиваем нивы
К тугим и гибким паволокам хлеба.
А мне - вольну же заносить в тетрадку
Обиняки, притворы, пересуды
И расставлять вдоль окон, по порядку,
Вином и светом полные сосуды.
Земля горчит, сверчки смеются скопом,
Все истины давно уже расхожи.
Как ни шалей над новым гороскопом,
А будет все иначе, непохоже.
Да, не ерошь воздушные затоны
В полночный час, и ряски звезд не трогай,
Коль за окном, под наговор Латоны,
Неслышно распускается дорога.
8 июля 2001 года
БАРХАТ НАОЩУПЬ
Отточие стоит на цыпочках дождей,
Оно не выдержит на плоскости ни часа.
И вот уже горчит бумажная гримаса.
Что книги морщатся под нашепты дождей?
Отточие, прострел, и раненую плоть
Ненужного письма взять, сладострастно скомкать...
Что трезвых губ кайма, что ледяная кромка, -
Все помнит голоса простреленную плоть.
Смотри как светится шершавая кора.
И жадный взгляд готов ее любую складку
Любить до озыби, безвременно и падко.
Зрачок царапает шершавая кора.
А раковины флейт не менее длинны,
Чем остов ящера, и сны растут зловеще,
Их призрачный каркас обвил в сто петель вещи,
Но раковины флейт не менее длинны.
А город смотрит вдаль протяжно и тепло.
Но башенных часов с туманом вперемешку
Я чувствую хребтом картавую усмешку,
Хоть город ластится протяжно и тепло.
26 июля - 25 августа 2001 года
CAESAR AETERNUS
А в меня прорастало холодное зренье сирени
И не день, и не два, а такое количество лет,
Что дорогу домой в небесах потеряли олени,
Что аэды слепые забыли язык и сюжет.
Были наледи льна, были горькие губы дороги.
Ветер дал мне свой взгляд, а потом свою плоть завещал.
Но ему никогда не возлечь на скрипящие дроги,
Как и мне никогда не совлечь паутину плаща.
Вот уж двадцать веков я веду на Фарсал легионы
От Диррахия, где потеряли сражение мы,
По Фессалии, где злыми соснами сдобрены склоны,
По норвежским горам, по безмолвию русской зимы.
Бьются птицы о свет, разбиваются в дребезги, в звезды.
Мой Десятый притих, а Восьмой распустился слегка.
Здесь в ночи говорят винограда громадные гроздья,
Начинается дождь от пролитого вдруг молока.
А сенаторы в Риме, как прежде, кобенятся в сварах,
А в театре Помпея, где я так и не был убит,
Что ни вечер, нельзя продыхнуть от хмельного угара,
И от плоских острот затвердивших одно волокит.
Я дружил с Аквинатом, рассматривал фрески Корреджо,
Звуки Моцарта длил в поседевшей, как небо, душе,
Разбивал бивуак у мерцающих скал Стоунхенджа,
И следы целовал подожженных грозою стрижей.
На Крылатских холмах я стоял в эпицентре свободы,
Я ловил сквозняки, - сердце было распахнуто в дрожь.
А Москва - или Тибр? - льет к закату болотные воды.
Слышишь дождь за окном? Мне до боли знаком этот дождь...
25 августа 2001 года
* * *
Я просыпаюсь. Я режу свой сон о хрусталь.
Лезвие ветра - в фасеточном саване ос.
рзают буквы, и напрочь слетают с листа
В рдяное марево светом распятых берез.
Город скользит по ладони, и тонет в стерне.
Город сквозит привидением сквозь решето.
Если б его очертания стали верней...
Впрочем, наверное снова случится не то.
Лунные рвы рассекают собой горизонт,
Швы не свести, не получишь в итоге "алеф".
И в январе все нужнее становится зонт, -
Лед получил причитавшийся льду обогрев.
Бдительны звери на шторах, уже не уйдешь.
Падай себе в горловину расхристанных зим.
Были мы - камни, а вот - получается дождь.
Капли шутя пропадают в окружной грязи.
Пляшут растения свой затяжной контрданс.
Небо вцепилось рентгеновским зрением в мозг.
Я - Дон-Кихот, я скликаю своих Санчо Панс
Сбить мне с гортани трезвучьями ноющий воск.
Скоро коней поведут под уздцы в тишину.
Скоро огонь поведут к полынье на убой.
Я остаюсь, чтобы в лапы к кабацкому сну
Всласть загреметь с перепачканной вдрызг голытьбой.
Я остаюсь, я готовлю себе бубенец,
Шапку трехцветную правлю иглой тростника.
Если написана книга, то книге - конец.
Но бесконечен пустой перебор дневника.
24-25 августа 2001 года
Янычары живут вдоль заузлины n-измеренья,
Где-то воздуха близ, чуть касаясь его по утрам
Голью сабель кривых, и пространство трепещет от тренья,
И сечется по шву, порождая в итоге ветра.
На пустых полустанках, где ворон костей не отыщет,
Ожидая напрасно последний полночный состав,
Я порой замечал, как неверные алые тыщи
Проносились вблизи, прогремев о пролеты моста.
Алый взгляд в темноте, еле слышно скрипят половицы.
Кто-то должен пройти, заметая заранее след.
Я покорен и слеп, я бреду янычарской столицей,
Полумесяцем губ окликая пробоины лет.
Кровь подходит к огню, переходит границу, и больше...
Больше это не кровь, а пылающей плазмы расхлест.
Янычарские кони летят по Ирландии, Польше,
Пьют поющую пыль, безнарядье расхристанных звезд.
Как трепещет в ночи твой сияющий ясень, Европа!
Словно осенью листья, с церквей опадают кресты.
Или попросту ветер обжег телеграфные стропы,
Перед тем, как скользнуть в безразличный зевок пустоты?
25 октября 2001 года
ТЕЛО АНГЕЛА
Эта ночь на фонемы дробит имена.
В прорезь ветра по капле стекает Луна.
Если есть еще взгляд - причастись этой млеющей лавы.
Знай, пространство сегодня - не полость, но плоть:
Тело ангела бросил на звезды Господь,
Крылья выбили дробь - начинается время облавы.
Я - фальшивка, я выкормлен снами менад,
Но в прицеле декартовых координат
Я на равных с любою живущей и дышащей тварью.
Так вноси меня в список, бессмертный солдат,
Прободи мою тень дробной россыпью дат, -
Я вселюсь в календарь, чтоб окрасить его киноварью.
Я начну свою жизнь в разнарядье недель, -
Хлынет в мозг января одуряющий хмель,
Я из танца метелей сотку себе сотни обличий.
Я - отныне хозяин полярных балов,
И Луна серебром заплевала крыло,
И картонные птицы так цокают, свищут, и кычат.
И в пространстве метелью написанных книг
Я теряю свой взгляд, забываю язык.
Я горю в перламутровом плеске свихнувшихся бризов.
Все еще не спектакль, но давно уже - речь,
Пляшет окнами флейт шумовая картечь,
Скоро прянет спектакль, но пока еще только реприза.
Тело ангела, ломкий надмирный сустав,
Тело ангела рвется в лохмотья костра,
Время стаяло враз, алым воском забрызгало пальцы.
И уже - ничего, только траурный лед
Начинает вершить стервенелый разлет.
Кто волокна судеб намотал на прозрачные пяльцы?
Тишина, только мерный суставчатый хрип,
Только космос плывет на охвостии рыб,
Только ось мировая скрипит, как простуженный стилос.
И не надо глядеть в безвоздушный пролог,
И на палубу мчаться, не чувствуя ног,
И расспрашивать юнгу, чего, мол, еще там открылось?...
3 декабря 2001 года - 25 января 2002 года
* * *
На зрачках - вековечное вето:
Где тебе просмотреть этот клип -
Мешанину вчерашнего лета,
Карт Москвы, гуттаперчевых лип.
Ныне это всего лишь страница,
Фотокопия, оттиск, вранье:
У стены монастырской - бойницы,
И галдит вразнобой воронье.
Се, записаны склоки и шашни,
А виновен, как водится, в том
Чертов стилос Останкинской башни,
Притворившийся Божьим перстом.
Потому - две минуты на сборы...
Что же ты до сих пор не проник
В равновесие, в точку опоры,
В златоустую матрицу книг?...
13 декабря 2001 года
* * *
Роса, сорвавшаяся с крыл
Внезапной птицы.
Но тонкий свет лицо прикрыл
Ночной столице.
Се световая паранджа,
Зеркал ограда,
И нам себя не удержать
На стогнах града.
Читая звездный часослов
Ветрами всеми,
На ткани иволожьих снов
Рисует время.
Там озирается вослед,
На просверк башни,
Горлинка, канувшая в свет
Позавчерашний.
Бушует вечная весна.
Раскрыта книга
На той странице, где сосна,
Пергамент, лига.
Мы отменили зеркала,
И се, обрящем
Росу, упавшую с крыла
На город спящий.
20-21 января 2002 года
ПРИЛОЖЕНИЕ
Юлия Ленгвенс
СОНЕТ
Богдану Агрису
Над Химками - Луна, бездонная, как вздох
Давно изголодавшегося Бога.
Не вижу в темноте... Показывай дорогу.
Посуду буду мыть, в ней плесень словно мох.
Фасеточная глушь, да, это не Пекин.
Я страшно далеко от всех цивилизаций...
Здесь тополиный пух, мой нос устал чесаться,
В плену у аллергий сгорел бы здесь Расин.
В домах у темноты - хитиновый подтекст.
Подстанция горит, и тараканий съезд,
А мне - все не забыть о краткосрочном займе.
Бардак, долги и грязь, какая тут любовь?
Ты только оглянись - царят на кухне вновь
Твои кузнечики с багряными глазами...