Босев Росен
Спокойствие
Росен Босев
Спокойствие
Девяносто, семьдесят, пятьдесят... где-то с тридцати километров в час стрелка падает до ноля - подпрыгивают вверх чемоданы, вздрагивают пассажиры, и наступает тишина. Приходит внезапное ощущение природы. Той самой природы, которая безмолвно проносилась за окном вагона.
Сидящий напротив толстяк вскочил, высунулся в окно, потом обернулся к нам, выпрямился, и в купе ворвался свежий воздух с равнины, послышался шелест пшеничных колосьев, замелькали красными бабочками тысячи маков, рассыпанных по полю.
- Семафор закрыт, - сообщил наш спутник.
- Может, авария?
Он снова высунулся в окно, и природа испуганно отступила, пряча свои поблекшие придорожные прелести, в силе которых и сама была не очень уверена.
- Отсюда не видно, - снова повернулся к нам наш спутник. - Но даже если это и авария, то несерьезная, потому что из дизеля никто не выходит.
"А нам какое дело!" - безмолвно прокомментировали сообщение пассажиры и тут же защелкали зажигалками, зашелестели газетами.
Почувствовав, что остался без слушателей, наш спутник стал разговаривать сам с собой:
- А может, это овца или какое-нибудь другое животное? Дай-ка посмотрю.
Вскоре он повернулся к нам и, взволнованно сообщил:
- Нет, не овца. К поезду бежит человек.
Мы были в последнем вагоне и вскоре услышали, как кто-то открыл двери, потом до нас донесся топот ног в коридоре.
А затем в купе заглянул веселый, разгоряченный от бега человек и спросил:
- Свободное место найдется?
Мы не ответили, потому что купе было наполовину пустое.
Вновь прибывший пассажир не обиделся на нас за молчание и довольно прытко для своих лет снял со спины рюкзак. Внезапный толчок поезда не сбил его с ног.
Семьдесят, восемьдесят, девяносто. Как будто и не останавливался, как будто ничего и не было.
Но спрятавшись за газетами, утопая в табачном дыму, мы ждали вопроса любопытного пассажира. И он непременно задал бы его, если бы не кондуктор. Он шел, не глядя по сторонам, и, наверное, прошел бы мимо, если бы любопытный толстяк не спросил:
- Почему мы останавливались? Кондуктор заглянул в купе.
- Не знаю, я не был в первом вагоне. Наверное, семафор.
- Да нет, не семафор, я ведь видел, никакого семафора не было.
И тут контролер увидел нового пассажира.
- А вас, кажется, не было в этом купе?
- Не было, - с готовностью согласился тот.
- И билет я у вас не проверял?
- Не проверял, не проверял, - с улыбкой согласился пассажир. - Как проверить, если у меня его нет.
Кондуктор деловито открыл сумку, вытащил квитанции.
- Штраф! Пассажир без билета платит стоимость билета плюс штраф.
- Сколько? - расцвел в улыбке пассажир.
- Зависит, с какой станции.
- А ни с какой, - ответил новый пассажир, - я сел только что, в поле.
- Да... - неуверенно протянул кондуктор, - значит, можно считать с последней станции.
- Нельзя, - все так же улыбаясь, но очень твердо ответил новенький. - Я сел не на последней станции. Если бы я сел там, я бы купил билет. Я сел на моей полянке, отсюда и бери с меня деньги.
- Не могу отсюда, - вспыхнул кондуктор и, хоть полскамьи было свободно, присел на самый краешек. - С твоей полянки не могу, а вот со следующей станции можно.
И вдохновенно занес карандаш над квитанцией.
- На следующей станции я сойду. Как возьмешь с меня деньги там, где я должен выходить?
Все заулыбались. Становилось интересно. Но не стало. Потому что контролер тоже улыбнулся:
- Ну раз нельзя, значит нельзя. Кто сказал, что тебя нужно непременно оштрафовать?
- То-то, - сказал новенький. - Я столько лет живу на свете, а еще никого не оштрафовал, а ты такой молодой. Ни к чему тебе материть.
Кондуктор встал, положил документы в сумку, посмотрел на прозрачное облачко.
- Кажется, будет дождь, - сказал он на прощание и вышел в коридор.
- Не будет, - обратился к нам новый пассажир, - дождь исключается. Я в этом деле разбираюсь.
Безошибочно определив, кто в этом купе самый любопытный, он обратился к нему.
- Я пасечник. В том месте, где я сел, у меня пасека. Там у меня хибарка, две овцы. Есть молоко, мед свой. Так и живу с весны до осени... Только ведь скучно все время одному. Вот и надумал я съездить к другу, тоже пасечнику. У него тоже своя полянка в лесу, не доезжая станции.
- Повезло тебе, что поезд остановился возле твоей хибары.
- Почему повезло? Я сам остановил поезд.
- Как это остановил?
- Встал у дороги и помахал ему.
- А он взял да остановился?
- Представь себе, остановился. Другие проезжали мимо, а этот оказался человеком. Я тут три дня голосую... Большинство не останавливается.
Чего греха таить, всех нас одолело любопыт- ство. Мы отложили газеты, перестали притворяться глухими и стали прислушиваться к разговору. Почувствовав перемену в настроении, пассажир услужливо повторил:
- Этот машинист оказался человеком. Некоторые останавливаются. Машина ведь для того, чтобы помогать человеку. Но большинство не обращают внимания, проезжают мимо. Ну да я не сержусь на них, жду себе.
- Вот это терпение, - сказал тогда пассажир, сидевший на шестьдесят восьмом месте.
- Видел я терпеливых, но такого... Днями стоять и махать машинистам, такого не видел.
- Теперь увидел, - добродушно сказал пасечник. - Почему-то все удивляются, когда я рассказываю про это. Некоторые вообще не верят. Иногда в первый день остановишь, иногда только на третий. Однажды прождал целую неделю, но все же нашелся добрый человек, остановил поезд. Если бы над моей полянкой пролегала воздушная трасса, я и самолет остановил бы. Но не летают здесь самолеты...
- Чему тут удивляться, - сказал пассажир номер семьдесят один. Машинист ведь тоже человек, ему тоже надоедает точность. Я вот, например, тоже летаю как паровоз по улицам, но если кто-нибудь махнет мне рукой останавливаюсь. Редко, правда, но останавливаюсь.
- Про то, что машинисту надоедает проезжать мимо, я не догадался. Это умная мысль. Мы поговорим об этом с Дойчином, моим другом. Обсудим все, потому что он тоже так ко мне ездит.
- А вас не наказывали за это? - вновь перехватил инициативу любопытный.
- Да за что? Поезд останавливается, я поднимаюсь... А с кондуктором сам видишь как - билет не нужен.
И опять зашелестели газеты, защелкали зажигалки. Новый пассажир, несмотря на свои странности, перестал быть загадкой, и все погрузились в свои мысли. Даже любопытный.
Только мне показалось, что здесь не все просто. Нет, это невозможно, думал я. - Жить на полянке с пчелами, останавливать поезда, быть таким спокойным в наш век... Не иначе как это спокойствие у кого-то украдено.
Я думал, а природа молча пролетала мимо нас -ее совсем не интересовали наши дела.
Пасечник встал, надел рюкзак, посмотрел на придорожный кустарник.
- Мне пора выходить, - пробормотал он и вышел из купе.
Через мгновение поезд внезапно остановился. Из купе донеслись крики женщин, плач детей, мужская ругань.
С полок посыпались чемоданы. Кое-кто пострадал от ушибов.
Я смотрел, как пасечник исчезает в кустах, растворяется в спокойной природе. Шум утих. Слышны были только торопливые шаги кондукторов, спешивших к сорванной пломбе аварийного тормоза...
Спокойствие
Девяносто, семьдесят, пятьдесят... где-то с тридцати километров в час стрелка падает до ноля - подпрыгивают вверх чемоданы, вздрагивают пассажиры, и наступает тишина. Приходит внезапное ощущение природы. Той самой природы, которая безмолвно проносилась за окном вагона.
Сидящий напротив толстяк вскочил, высунулся в окно, потом обернулся к нам, выпрямился, и в купе ворвался свежий воздух с равнины, послышался шелест пшеничных колосьев, замелькали красными бабочками тысячи маков, рассыпанных по полю.
- Семафор закрыт, - сообщил наш спутник.
- Может, авария?
Он снова высунулся в окно, и природа испуганно отступила, пряча свои поблекшие придорожные прелести, в силе которых и сама была не очень уверена.
- Отсюда не видно, - снова повернулся к нам наш спутник. - Но даже если это и авария, то несерьезная, потому что из дизеля никто не выходит.
"А нам какое дело!" - безмолвно прокомментировали сообщение пассажиры и тут же защелкали зажигалками, зашелестели газетами.
Почувствовав, что остался без слушателей, наш спутник стал разговаривать сам с собой:
- А может, это овца или какое-нибудь другое животное? Дай-ка посмотрю.
Вскоре он повернулся к нам и, взволнованно сообщил:
- Нет, не овца. К поезду бежит человек.
Мы были в последнем вагоне и вскоре услышали, как кто-то открыл двери, потом до нас донесся топот ног в коридоре.
А затем в купе заглянул веселый, разгоряченный от бега человек и спросил:
- Свободное место найдется?
Мы не ответили, потому что купе было наполовину пустое.
Вновь прибывший пассажир не обиделся на нас за молчание и довольно прытко для своих лет снял со спины рюкзак. Внезапный толчок поезда не сбил его с ног.
Семьдесят, восемьдесят, девяносто. Как будто и не останавливался, как будто ничего и не было.
Но спрятавшись за газетами, утопая в табачном дыму, мы ждали вопроса любопытного пассажира. И он непременно задал бы его, если бы не кондуктор. Он шел, не глядя по сторонам, и, наверное, прошел бы мимо, если бы любопытный толстяк не спросил:
- Почему мы останавливались? Кондуктор заглянул в купе.
- Не знаю, я не был в первом вагоне. Наверное, семафор.
- Да нет, не семафор, я ведь видел, никакого семафора не было.
И тут контролер увидел нового пассажира.
- А вас, кажется, не было в этом купе?
- Не было, - с готовностью согласился тот.
- И билет я у вас не проверял?
- Не проверял, не проверял, - с улыбкой согласился пассажир. - Как проверить, если у меня его нет.
Кондуктор деловито открыл сумку, вытащил квитанции.
- Штраф! Пассажир без билета платит стоимость билета плюс штраф.
- Сколько? - расцвел в улыбке пассажир.
- Зависит, с какой станции.
- А ни с какой, - ответил новый пассажир, - я сел только что, в поле.
- Да... - неуверенно протянул кондуктор, - значит, можно считать с последней станции.
- Нельзя, - все так же улыбаясь, но очень твердо ответил новенький. - Я сел не на последней станции. Если бы я сел там, я бы купил билет. Я сел на моей полянке, отсюда и бери с меня деньги.
- Не могу отсюда, - вспыхнул кондуктор и, хоть полскамьи было свободно, присел на самый краешек. - С твоей полянки не могу, а вот со следующей станции можно.
И вдохновенно занес карандаш над квитанцией.
- На следующей станции я сойду. Как возьмешь с меня деньги там, где я должен выходить?
Все заулыбались. Становилось интересно. Но не стало. Потому что контролер тоже улыбнулся:
- Ну раз нельзя, значит нельзя. Кто сказал, что тебя нужно непременно оштрафовать?
- То-то, - сказал новенький. - Я столько лет живу на свете, а еще никого не оштрафовал, а ты такой молодой. Ни к чему тебе материть.
Кондуктор встал, положил документы в сумку, посмотрел на прозрачное облачко.
- Кажется, будет дождь, - сказал он на прощание и вышел в коридор.
- Не будет, - обратился к нам новый пассажир, - дождь исключается. Я в этом деле разбираюсь.
Безошибочно определив, кто в этом купе самый любопытный, он обратился к нему.
- Я пасечник. В том месте, где я сел, у меня пасека. Там у меня хибарка, две овцы. Есть молоко, мед свой. Так и живу с весны до осени... Только ведь скучно все время одному. Вот и надумал я съездить к другу, тоже пасечнику. У него тоже своя полянка в лесу, не доезжая станции.
- Повезло тебе, что поезд остановился возле твоей хибары.
- Почему повезло? Я сам остановил поезд.
- Как это остановил?
- Встал у дороги и помахал ему.
- А он взял да остановился?
- Представь себе, остановился. Другие проезжали мимо, а этот оказался человеком. Я тут три дня голосую... Большинство не останавливается.
Чего греха таить, всех нас одолело любопыт- ство. Мы отложили газеты, перестали притворяться глухими и стали прислушиваться к разговору. Почувствовав перемену в настроении, пассажир услужливо повторил:
- Этот машинист оказался человеком. Некоторые останавливаются. Машина ведь для того, чтобы помогать человеку. Но большинство не обращают внимания, проезжают мимо. Ну да я не сержусь на них, жду себе.
- Вот это терпение, - сказал тогда пассажир, сидевший на шестьдесят восьмом месте.
- Видел я терпеливых, но такого... Днями стоять и махать машинистам, такого не видел.
- Теперь увидел, - добродушно сказал пасечник. - Почему-то все удивляются, когда я рассказываю про это. Некоторые вообще не верят. Иногда в первый день остановишь, иногда только на третий. Однажды прождал целую неделю, но все же нашелся добрый человек, остановил поезд. Если бы над моей полянкой пролегала воздушная трасса, я и самолет остановил бы. Но не летают здесь самолеты...
- Чему тут удивляться, - сказал пассажир номер семьдесят один. Машинист ведь тоже человек, ему тоже надоедает точность. Я вот, например, тоже летаю как паровоз по улицам, но если кто-нибудь махнет мне рукой останавливаюсь. Редко, правда, но останавливаюсь.
- Про то, что машинисту надоедает проезжать мимо, я не догадался. Это умная мысль. Мы поговорим об этом с Дойчином, моим другом. Обсудим все, потому что он тоже так ко мне ездит.
- А вас не наказывали за это? - вновь перехватил инициативу любопытный.
- Да за что? Поезд останавливается, я поднимаюсь... А с кондуктором сам видишь как - билет не нужен.
И опять зашелестели газеты, защелкали зажигалки. Новый пассажир, несмотря на свои странности, перестал быть загадкой, и все погрузились в свои мысли. Даже любопытный.
Только мне показалось, что здесь не все просто. Нет, это невозможно, думал я. - Жить на полянке с пчелами, останавливать поезда, быть таким спокойным в наш век... Не иначе как это спокойствие у кого-то украдено.
Я думал, а природа молча пролетала мимо нас -ее совсем не интересовали наши дела.
Пасечник встал, надел рюкзак, посмотрел на придорожный кустарник.
- Мне пора выходить, - пробормотал он и вышел из купе.
Через мгновение поезд внезапно остановился. Из купе донеслись крики женщин, плач детей, мужская ругань.
С полок посыпались чемоданы. Кое-кто пострадал от ушибов.
Я смотрел, как пасечник исчезает в кустах, растворяется в спокойной природе. Шум утих. Слышны были только торопливые шаги кондукторов, спешивших к сорванной пломбе аварийного тормоза...