- Мы поставили людей за домом, - на ходу проинформировал меня лейтенант Романо, - заблокировали тупик и эту часть улицы, привезли снайпера. Ему никуда не деться. Но прежде, чем приступить к штурму, мы должны знать, что творится внутри. Кто там находится? В тех двух машинах перед домом и гараже можно спрятать человек двадцать. Мы не знаем, где мальчик. Мы собираемся послать парламентера...
   - Он никого не впустит, кроме меня.
   Было очевидно, что Элиот говорил со мной с разрешения Остина. Тот хотел, чтобы я знал, где он находится.
   Лейтенант Романо задумался, потер бровь большим пальцем. Он ждал от меня этих слов, сам не решаясь их произнести. Он не хотел подталкивать к этому рискованному шагу.
   - Я бы не советовал, - нерешительно сказал он. - Обмен одного заложника на другого никогда не срабатывает. Он прикончит вас обоих.
   - Я должен попасть внутрь.
   Романо кивнул. Он не стал противоречить.
   - Мы прикрепим к вам передатчик, - сказал он, - Если вы доберетесь до двери и заговорите с ним, может, он скажет, кого спрятал в доме. А мы тем временем подберемся поближе. Вдоль улицы расставлены снайперы. Стоит ему появиться на пороге с оружием...
   Я кивал головой в знак одобрения, но чувствовал себя паршиво, как последний предатель. Одно дело - самому расправиться с Остином, а другое служить приманкой и выманить его на прицельный огонь снайпера.
   - Давайте подготовимся. - Лейтенант протянул мне передатчик.
   Десять минут спустя я мог отправляться. Меня заверили, что передатчик не заметен под рубашкой, но я чувствовал его. Липучки, которые крепили его, вызывали зуд. Меня предупредили, чтобы я не чесался, из-за чего желание стало невыносимым.
   Я отошел в сторону и набрал номер, который мне сообщили. Четыре долгих гудка, пять. Я грешил на неверный номер, а возможно, Остин не хотел отвечать. Несмотря на злость, я почувствовал некоторое облегчение, теперь полиции придется обойтись без меня.
   В трубке зазвучал знакомый голос, спокойный, ироничный.
   - Привет, Марк.
   - Привет, Остин. Я здесь, снаружи.
   - Со своими друзьями, - ответил он.
   - Это не имеет значения. Ты же хотел поговорить со мной, не так ли?
   Он помолчал.
   - Да. Входи, Марк. Э... - Он запнулся, как будто хотел попросить меня захватить лед, но испытывал неловкость от назойливости. - Только разденься, пожалуйста.
   - Что?
   В трубке забулькал смех.
   - Оставь оружие и передатчик. Раздевайся!
   - Иди к черту! Остин, если у тебя на уме поиздеваться и укокошить меня, то я не доставлю тебя два удовольствия зараз.
   Я был удивлен, что спорил с ним. Передатчик уже не поможет. Остин обыщет меня, как только я попаду внутрь. Но я был окружным прокурором, а он преступником. Я не должен дать ему выставить меня на посмешище. Стоит ему взять верх, как все пропало.
   Мы согласились на компромисс. Положив трубку, я подошел к лейтенанту Романо.
   - Я попытаюсь уладить дело мирным путем, - сказал я ему. - Может, выцарапаю мальчишку. Но если услышите выстрел, стреляет он, Остин, и мне ничем не помочь. Сразу же начинайте операцию. Стреляйте в любого, кто будет в комнате выше пяти футов.
   Я был свободен в своих решениях, так как был народным избранником, а лейтенант подчинялся всем сразу: капитану, начальнику отдела, шефу полиции. Он не мог помешать мне, но и указать, что мне делать. Он был готов на любую помощь.
   - Хорошо, - ответил он.
   Через несколько минут я стоял перед домом в одних брюках, держа в вытянутой руке рубашку. Моя грудь была обнажена. Следов от передатчика заметно не было. Зажегся карманный фонарь. Я знал, что меня снимают на пленку. Свет фонаря показывал Остину, что я не вооружен. Никто не удосужился выключить его. Уже не было смысла притворяться, что я пришел один.
   Я повернулся к окну спиной. Затем, одолев три скрипучие ступеньки, я поднялся на деревянное крыльцо. Я не стучал. Остин крикнул голосом радушного хозяина:
   - Открыто.
   Я вошел. После хорошо освещенного крыльца мне понадобилось время, чтобы освоиться в темной гостиной. Мне было холодно. Я ожидал выстрела или удара.
   Я вздрогнул, когда ощутил прикосновение.
   - Расслабься, - сказал Остин. - Мне нужно обыскать тебя. Вот почему я просил снять брюки.
   Он быстро, но основательно обыскал меня. Мои глаза привыкли к темноте. Я" увидел Элиота Куинна. Он сидел в старом кресле прямо передо мной, около торшера, отделанного бахромой. Слава Богу! Он поприветствовал меня кивком. Я успел в мыслях похоронить его.
   Элиот был в пиджаке и при галстуке, но без шляпы. Я обратил внимание на его трогательную лысину. За его спиной было огромное окно. Я подумал, что его усадили в это кресло не случайно. Первый выстрел поразит именно Элиота.
   Но Элиот не выглядел как заложник, а скорее как сообщник или пособник. Он с грустью посмотрел на меня.
   Я повернулся к Остину. Он держал перед собой пистолет, отошел в сторону. Остин так и не переоделся. Он смотрел на меня со своей обычной двусмысленной улыбкой, как будто прикидывал, где он допустил промах: Его глаза излучали холод. Я надел рубашку. Рука Остина дрогнула, как будто он собирался меня из-за этого убить.
   - Где Томми? - спросил я.
   Остин продолжал изучать меня. Меня обуревала злость. Остин махнул рукой в глубь дома. Я проследил, куда он указал пистолетом. Он преградил мне путь.
   Меня трудно было остановить. Я был уверен, что не выберусь отсюда живым.
   - Этот мальчик любит тебя, Остин, - в ярости произнес я. - Ты все еще самый важный для него человек в мире, хоть и предал его. Если с ним что-то случится, я убью тебя, поверь мне.
   - Речь не о Томми, - отмахнулся Остин.
   - С ним все в порядке, - подал голос Элиот. Но испуганный взгляд, который он бросил на Остина, насторожил меня.
   В глубине дома происходило какое-то движение, я понял, что мальчик жив. Мне было необходимо успокоиться, чтобы принять верное решение и вырваться с Томми из рук Остина. Надо было избежать безумства.
   - Речь не о Томми, - повторил Остин. - Кто для тебя этот Томми? Так, чужой мальчишка. Но мы с тобой были друзьями, Марк. Долгое время были друзьями. Но, когда мне понадобилась твоя помощь, ты предпочел мне его.
   - Ты никогда не просил о помощи, Остин. Ты юлил, запугивал меня, убирал с дороги. Я хочу тебе помочь. Но чем?
   Он выразился вполне определенно.
   - Я хочу, чтобы ты закрыл дело. Готовься к новому процессу и сними с меня все обвинения. Я хочу, чтобы ты публично заявил, что обнаружил доказательства моей полной невиновности.
   Если выразиться другими словами, он хотел восстановить свой общественный статус, избежав участи жалкого преступника. Невероятно! Он же не мог держать меня на прицеле вечность! Я сделал вид, что задумался, чтобы отвлечь его, и задал вопрос:
   - Почему ты не остановился, Остин? Ты долгие годы ходил по острию ножа. Почему ты не оставил в покое детей, пока еще был вне подозрений?
   - Ну, а ты сам? - возразил Остин. - Ты свободный мужчина в отсутствии постоянного сексуального партнера. Ты смотришь по сторонам в поисках, с кем бы поразвлечься. Откажись от хлопот, дай обет безбрачия и уткнись в интересный роман! Бережешь свои нервы? - Он проницательно посмотрел на меня. Казалось, он услышал ответ и улыбнулся. - Я ничем от тебя не отличаюсь, мой друг. Желание не умирает. У меня просто другой объект желания. Запретный, но тем более притягательный. Почему я должен останавливаться?
   - Потому что это незаконно.
   Остин покачал головой.
   - Только не для меня.
   - Это бесчеловечно, если хочешь. - Я в упор посмотрел на него. - Ты калечишь детей. Кто лучше тебя может знать, какую боль это им приносит?
   Веселье оставило его. Он ожесточился. Он пытался взглядом заставить меня принять его правоту.
   - Я никого не насиловал, Марк. Дети сами тянулись ко мне. Они не видели в этом ничего постыдного. Жизнь многогранна, это так же естественно, как плавать. Подумай сам! Ты же не робот, у тебя есть мозги. Мягкая детская кожа, чистые глаза. Отсутствие всякого опыта. Дети открыты. Они бескорыстны. Им ничего от тебя не надо. Дети полны любви и любопытства. Марк, ты же знаешь, мы все страдаем от нехватки любви. От того, что не можем раскрыться до конца. А что говорить о современных детях? Ты когда-нибудь заглядывал в школу? Ты видел, как лучатся детские глаза, когда они видят знаки внимания со стороны незнакомого человека? Они окружают тебя, хватают за руки, даже умоляют, сами того не осознавая. "Посмотри на меня. Дотронься до меня. Люби меня". Где их родители? - Остин ткнул пистолетом в мою сторону. - Где вся многочисленная родня, которая должна окружать ребенка любовью? Все работают, растворились в своих делах. Они пустили детей в плавание по жизни в одиночку. Я пытаюсь помочь им избежать рифов. Я люблю их, Марк. Люблю. И они любят меня.
   Я содрогнулся, но не от того, что он бредил, а от того, что говорил правду. Стоило лишь вспомнить мое посещение Томми в школе. У меня сомнений не было в том, что Остин любил свои жертвы. Я не стал ему ничего доказывать, чтобы не распалять его, да и противопоставить ему мне по сути было нечего:
   Элиот поперхнулся. Мы обернулись. Старик смутился.
   - Почему ты сидишь, Элиот? - спросил я и обратился к Остину: - Ему можно уйти?
   Остин хмуро посмотрел на Элиота.
   - Я его не держу, - сказал он.
   Элиот поник. Стало ясно, что он здесь добровольно. Его гложет чувство вины.
   - Друг семьи отмывает старые грешки, - добил его Остин.
   Внутри дома явно кто-то находился. Теперь уже у меня не оставалось сомнений, что это был Томми. Остин его прятал, иначе почему мальчик не выходит?
   - Я пойду к Томми, - сказал я.
   Остин преградил мне путь.
   - Он не должен находиться здесь. Остин, подумай о нем. Он маленький напуганный мальчик! Ему нужна наша помощь. - Я судорожно уговаривал Остина, а сам думал: "Я спасу Томми, но спасти тебя мне не удастся".
   Я не был уверен, что Остин понял, о чем я говорил. И тут меня пронзила страшная мысль: мальчик сейчас может находиться под присмотром Криса Девиса или кого-то вроде него. Я взъярился, к тому же не верил всерьез в угрозу Остина. Я его хорошо знал, он не мог пойти на крайность. Я не боялся, что он меня застрелит.
   - Я иду к Томми, - спокойно сказал я. - Если с ним все в порядке, я уведу его отсюда. Если нет, тебе лучше исчезнуть до моего возращения.
   Остин продолжал целиться в меня пистолетом, сделал шаг в сторону Элиота. Таким его я еще не видел, крупный пот выступил у него на лбу, он дрожал. Ситуация обострилась.
   - Ты не посмеешь этого сделать, - хмуро сказал Остин.
   Его ответ напугал меня. Почему он не позволял мне увидеться с Томми? Я повернулся к нему спиной и направился к выходу. Не успел я подойти к двери, как раздался выстрел. Я был настолько потрясен, что решил, что стреляли в меня. Не сразу вернулась способность трезво мыслить. Я терял драгоценное время. Сделав резкое движение, я увидел, что Элиот пытается одолеть Остина. Он держал его за руку, пистолет целился в потолок. Сомнений не оставалось в исходе поединка. Остин был гораздо моложе и сильнее Элиота.
   Я отбросил свою первоначальную мысль кинуться к Томми, надо было остановить маньяка.
   У меня не оставалось времени для раздумий. Я кинулся к дерущимся и ввязался в драку. Я предполагал завладеть пистолетом, прежде чем Остин очухается.
   Результат превзошел мои ожидания. Остин и Элиот пробили окно и вывалились наружу. Я удержался на ногах. В свете фонаря я увидел лежащего на крыльце окровавленного Элиота.
   Остин был в сознании. Пистолет лежал рядом с ним. Он посмотрел на беспомощного Элиота, потом на меня. В нем созрело какое-то дикое решение. Он потянулся за пистолетом и вскочил на ноги.
   Я бросился в сторону, подальше от окна, на пол. В следующую секунду, когда Остин должен был подняться, началась пальба. Шквал выстрелов, далеких и резких. Он налетел единым порывом и так же быстро смолк.
   Я с трудом поднялся. Меня трясло. Я, обернувшись к окну, увидел два распластанных на крыльце тела. Я ринулся в глубь дома, спотыкаясь на старом полу.
   - Томми! - закричал я.
   Он отозвался. За кухней был небольшой коридор с деревянным полом и ободранными обоями на стенах. Я дернул дверь со старой стеклянной ручкой.
   Томми сидел на кровати. Он был одет так же, как в зале суда, в черных брюках и рубашке. Он не был привязан. Я подбежал к нему, ощупал его.
   - С тобой все в порядке? - как заведенный, несколько раз громко спросил я. Томми оцепенел, он был в комнате один.
   - Да, - испуганно ответил он, похоже, я его здорово напугал. Я постарался успокоиться.
   - Он ничего тебе не сделал? - спросил я.
   Томми замотал головой.
   - Я хотел поговорить с ним, - сказал он, - извиниться.
   Я пристально посмотрел на него. Несомненно, мальчик оказался здесь по своей воле.
   - Где Уолдо? - спросил он.
   Я обнял его. Я не мог лгать, но говорить правду пока не стоило. На меня навалилась слабость. Было очень тихо. Полицейские, должно быть, не решались ворваться в дом, пока я не выведу мальчика.
   Я сгреб в охапку одеяло и подушку и взял на руки Томми. Он был легким для своего возраста. Перед входной дверью я поставил мальчика на пол, прижимая лицом к своей груди, чтобы он не видел разбитого окна и того, что за ним. Я приоткрыл дверь и просунул в щель подушку. Выстрелов не последовало. Я вышел на крыльцо и помахал рукой.
   Я вернулся в дом и вновь взял на руки Томми. Он оглянулся на разбитое окно. С этого места он не мог видеть крыльца. Я завернул его в одеяло.
   - Там холодно, - сказал я.
   С мальчиком на руках я вышел из дома. Лицо Томми было укутано одеялом. На крыльце лежали двое. Глаза Элиота были закрыты. К нему подбежал санитар. Он даже не посмотрел на Остина, грудь которого превратилась в кровавое месиво. Застывший взгляд не оставлял сомнений в том, что Остин мертв. Пули изуродовали его лицо. Но вместе со смертью к нему вернулась его молодость. С Томми на руках я сошел с крыльца. Все пространство перед домом было ярко освещено. Вспыхнули прожекторы, защелками фотоаппараты. У меня из рук кто-то пытался взять Томми, я сопротивлялся. Это был Джеймс Олгрен. Он подхватил Томми на руки.
   - Уведите его отсюда, - сказал я. Олгрен посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью. Его перехлестывали эмоции. Мне такое знакомо. Когда смешиваешь на палитре все краски, получается черный. Он, помимо своей воли, не был мне благодарен. Я не винил его.
   Теперь, когда тепло Томми не согревало, мне стало холодно. Кто-то протянул полицейскую куртку мне. Я обрадовался. Пошел дождь. Я хотел смахнуть с лица капли дождя, но ко мне подбежал санитар.
   - Не трогайте, - велел он, затем включил яркий фонарик и приложил к моему виску что-то металлическое. Я вздрогнул.
   - Вряд ли там застряло стекло, - сказал он, - но надо будет посмотреть. А пока возьмите это. - Он приложил к ране чистый кусок марли и кинулся прочь. По шуму и количеству набежавших людей можно было подумать, что освободили группу заложников.
   Лейтенант Романо взял меня за руку.
   - Я распоряжусь, чтобы вас отвезли в больницу, - сказал он.
   Я отказался.
   - Я не уеду, пока все не закончится.
   - А что же еще осталось? - Он пожал плечами.
   Он был прав.
   - Вы сделали за нас всю работу, - добавил он.
   Я обернулся. Томми нигде не было. Отец, должно быть, увез его подальше от надоедливых репортеров. Лицо Остина кто-то прикрыл курткой. Над ним склонился медицинский эксперт. Рядом никого не было. У разбитого окна стоял полицейский офицер и говорил по рации.
   Телевидение снимало место трагедии. Заметив меня, репортер направился в мою сторону. Оператору нужно было мертвое тело для максимального эффекта, а репортеру - живой человек.
   - Где Элиот? - спросил я Романо.
   Он показал на санитарную машину в тридцати ярдах от нас, с выключенными фарами и раскрытой дверью.
   - Почему они не едут? - спросил я и тут же понял:
   торопиться было некуда. Романо пожал плечами.
   - Ничего серьезного. Несколько порезов от стекла, вот и все.
   Я схватил его за руку.
   - Он жив?
   Лейтенант выглядел обиженным.
   - Никто в него не стрелял. Он лежал на земле. Да и этого сумасшедшего никто бы не стал трогать, пока он не вскочил. За кого вы нас принимаете?
   Я бросился к санитарной машине. Ее со всех сторон окружили репортеры. Разгневанный врач отогнал их от раненого. В поле их зрения оказался я. Романо взял меня под свою защиту.
   - Вы собираетесь устроить здесь пресс-конференцию?
   Он был прав. Я переговорю с Элиотом позже. Нельзя было общаться с прессой до выработки официальной версии случившегося.
   Меня кто-то окликнул по имени.
   - Все комментарии утром, - пробормотал я.
   Когда стало ясно, что я удаляюсь, на меня обрушился град вопросов. Мне в спину летели провокационные стрелы.
   - Что произошло внутри?
   - Вы рады, что он умер?
   - Вы думаете, это повысит ваши шансы на выборах?
   Я старался сдерживаться. Меня остановил голос Дженни Лорд.
   - Почему ваш бывший босс был здесь? - спросила она.
   Я замер. Все разом замолчали.
   - Он пытался скрыть правду? - мягко спросила Дженни.
   Я обернулся. Четверо репортеров с ушлыми лицами ждали моего ответа. Вспышка осветила мое лицо.
   - Элиот Куинн был здесь для того, чтобы помочь двум старым друзьям, сказал я. - Это все.
   Дженни недоверчиво хмыкнула.
   - Марк, мы раскопали прошлое Остина. Он давно начал этим заниматься.
   - Что стало со старыми обвинениями? - спросил репортер с четвертого канала.
   Я только с минуту смотрел на него.
   - Это было еще до меня.
   - Но вы знаете, как обстоят дела, - сказала Дженни, а кто-то из репортеров добавил с брезгливостью человека, который описывает грязь, стараясь в нее не вляпаться:
   - Вы были замешаны в дела с коррупцией или пытались остановить ее?
   Они хотели заставить меня уничтожить репутацию Элиота. Он уже замарался, решив защищать Остина на суде. Репортеры принялись докапываться до причин. Единственное, чем я мог развеять их сомнения, так это высказать свою точку зрения.
   - Я бы не говорил о коррупции, - возразил я. - Не все сводится к жажде наживы или человеческой подлости. Иногда в основе поступков лежит естественное желание помочь. Правовая система не более коррумпированная, чем, скажем... - я искал аналогий, - автомобильный бизнес. Беда в том, что материя, с которой мы связаны, особенная - правосудие, - но мы работаем так же, как и те, кто продает машины: к некоторым клиентам относишься более внимательно, потому что они твои друзья или ты им обязан какой-то услугой. Ты идешь им навстречу в каких-то ситуациях. Пытаешься заработать.
   Мои мысли путались, мне даже показалось, что я нахожусь не среди журналистов, а воспарил в звездное небо. Я отнял руку от виска, и кровь хлынула по щеке.
   - Но от нас зависят людские судьбы. Люди нам доверяют. Один наш неверный шаг может стоить кому-то спокойствия. Преступник избежит наказания, если прокурору его дело покажется слишком хлопотным или кто-то давит сверху. И тогда умирает уважение к закону. Надежда на правосудие улетучивается. Люди решают, что можно обойти закон. В результате страдает общество.
   Дженни Лорд задумчиво смотрела на меня, не делая пометок. Тележурналист не скрывал своей радости от того, что я разболтался.
   - Так вы называете сокрытие улик и состава преступлений игрой?
   Я ненавидел его самоуверенность. Ему было лет двадцать пять. Он, без сомнения, смутно представлял, что такое этика.
   - Вам не случалось тиснуть материал в угоду кому-то? - предпринял я атаку. - Скажем, в надежде заполучить в дальнейшем верный источник информации? Как это назвать: бизнес, коррупция, услуга другу?
   Он растерялся.
   - Я никогда этого не позволял себе.
   - Правда? - спокойно спросил я, глядя ему в глаза.
   Он не ответил. Но всегда в конце вылезает какой-нибудь наивный юнец.
   - Так это все еще продолжается? - спросил репортер из "Новостей очевидца". - Вы оказываете услуги друзьям?!
   Я махнул рукой в сторону дома.
   - Как вы думаете, Остин Пейли был моим другом?
   Глава 19
   Вечерние новости по всем каналам довольно однообразно осветили случившуюся трагедию. Уверен, репортеры не сговаривались. Сами события диктовали подачу материала. Моя легкомысленная речь осталась достоянием слушателей. Она была слишком многословна для телевидения и не подходила для газетной статьи.
   На фоне телекадров и снимков я гляделся героем. Окружной прокурор, обнаженный по пояс, идет под пули сумасшедшего насильника и появляется с ребенком на руках. Зрелище потрясающее. Если ничего не знать доподлинно, можно состряпать душераздирающую историю.
   Статья Дженни Лорд отличалась спокойным тоном, но была помещена под фотографиями мертвого Остина, названного газетой другом окружного прокурора. Ни о каких прошлых грешках Остина не упоминалось. Я не стал вдаваться в причины столь деликатного поступка Дженни. Мы все достаточно долго знали друг друга, чтобы хранить секреты. Я знал о компрометирующих статьях, положенных до времени в ящик, об оказанных журналистами услугах сильным мира сего, это старо как мир. Если пробить паутину взаимообязательств даже пушечным ядром, наутро стараниями пауков появится новая паутина.
   Лео Мендоза, недавно кричавший о невиновности Остина, тоже поспешил в новостях сделать заявление, он не стал оправдываться и даже упоминать смерть Остина Пейли, а просто брякнул:
   - Уверен, что избиратели устали от ковбойского правосудия Марка Блэквелла, которое вершится в перестрелке, а не в зале суда.
   Он был уверен в своей победе на выборах, в этом его убеждал предварительный опрос. Но что поделаешь, если многие избиратели предпочитают ковбойское правосудие любому другому. Еще до конца недели я получил четыре приглашения встретиться с избирателями. Незнакомые люди на улице приветствовали меня и пожимали руку. Я решил, что стал любимцем наивных романтиков.
   В понедельник вечером, накануне выборов, я ужинал с Дэвидом и Викки. Мы выбрали китайский ресторанчик, в котором бывали раньше, но не вместе. Мы заказали фирменное мясо и цыпленка с рисом. Викки была великолепна, но держалась так неприступно, что мне и в голову не пришло подойти к ней, будь я зеленым юнцом. Грива ее светлых волос была рассыпана по плечам. Трудно было оторвать глаз от ее красивого лица, но, когда я приветствовал ее, она ответила, как всегда, холодно, как будто пришла по принуждению.
   На Дэвиде не было галстука, он был такой взъерошенный, как будто только что сошел со спринтерской дистанции.
   - Трудный день? - спросил я.
   Он коротко кивнул.
   Сначала мы немного выпили, а потом принесли заказанные нами блюда.
   - Удачи тебе завтра, - пожелал мне Дэвид.
   Я пожал плечами.
   - Ты же хочешь победить, не так ли?
   - Конечно, - ответил я. - Но не вижу трагедии в том, если что-то сорвется. Меня вполне удовлетворяет нормальная жизнь, я не жажду видеть себя на экране телевизора, где был в предыдущий день.
   - Вы обязаны выиграть, - заявила Викки. - Кто-то может снова оказаться в беде.
   Я уставился на нее как баран на новые ворота. Одно из двух: или она беспросветная тупица, или наделена более тонким чувством юмора, чем я предполагал.
   На этом мы закрыли тему моей карьеры и поговорили о новой работе Дэвида, проблемах Викки и их планах на будущее. Я заметил, что они кое-что недоговаривают, они выглядели заговорщиками, которые понимают друг друга с одного взгляда. Они обменялись каким-то знаком и прыснули со смеху.
   - В чем дело? - спросил я, но они не хотели говорить.
   Мы с Викки одновременно потянулись к последнему куску мяса, я вилкой, она палочками.
   - Бери, я не хочу, - отказался я.
   В знак подтверждения я похлопал себя по животу.
   - Эй, по телевизору вы неплохо смотрелись, - поддела меня Викки. - А говорят, на экране увеличиваешься в объеме на десять фунтов.
   - Только если ты в одежде, - ответил я.
   Она сказала Дэвиду:
   - Видишь, я говорила тебе, что он из-за одежды так смотрится.
   - Как? - спросил я, оценивая свой внешний вид. - У меня какие-то огрехи?
   - Разве Дэвид не изменился к лучшему, с тех пор как я таскаю его за собой по магазинам и покупаю ему одежду? - вопросом на вопрос ответила Викки.
   Я посмотрел на Дэвида. Она была права. Даже помятая в конце дня, его рубашка не только прекрасно смотрелась, но и скрывала врожденную бледность. И пиджак не висел мешком, как будто с чужого плеча. Я пытался вспомнить, когда он перестал одеваться как подросток. Но дело было не только в одежде. Дэвид, казалось, обрел уверенность в себе. Он откинулся на спинку стула и кидал реплики, когда считал нужным. Он не взвешивал каждое свое слово. Он изменился совсем недавно, обрел раскованность и убежденность в правильности своих поступков. Казалось, Дэвид наконец вырос и отказался от детских замашек. Даже люди, недавно повзрослевшие, понимают, что и они иногда ошибаются.
   Мы потягивали вино. Я не спешил с заключительной речью. Дэвид и Викки, похоже, не торопились расстаться со мной.
   После того как нам принесли счет, Дэвид задумался и смущенно произнес:
   - Ты не спросил ничего о маме.
   - У меня свои источники информации, Дэвид, целый штат осведомителей, тебе не нужно быть одним из них.
   Он с облегчением вздохнул.
   - У нее все в порядке, - сказал он. - Она, похоже, счастлива.