Барбара Бреттон
А может, в этот раз?
Глава 1
Лимузин подъехал к перекрестку.
– Нам к последнему дому по улице Мальборо, – сообщила водителю пассажирка. – В полумиле отсюда.
– Направо или налево? – поинтересовался шофер; небольшой городок на нью-джерсийском берегу Гудзона, хотя формально и входил в Большой Нью-Йорк, не был так хорошо знаком ему, как, скажем, Манхэттен.
– Два поворота налево, затем у белой церквушки с красным парадным входом сверните направо, – объяснила Кристина Кэннон. – На холме увидите дом, туда мы и едем.
– Что заставило вас купить дом в такой дыре, миссис Кэннон? – с недоумением пробормотал шофер, неодобрительно поглядывая по сторонам. – Вам бы скорее подошла квартира в Манхэттене.
– Что заставило? – тихо переспросила пассажирка. – Надежда, одна лишь надежда-Кристина закрыла глаза. Тогда все в один голос говорили, что покупка этого дома была ошибкой: и время для приобретения неподходящее, и место, и цена. Быть может, и они не подходили друг другу: она, Кристина Кэннон, и ее муж, с которым они тогда купили дом.
«Это все равно, что на бирже играть, – говорил ее отец. – Купи подешевле, продай подороже, вот и вся премудрость. И к чему было столько учиться, если ты так и не усвоила простых истин?»
«Самое главное при покупке недвижимости – верно выбрать место, – поучал отец Джо. – Расположение, вот что важнее всего! С районом вы явно промахнулись!»
Беда в том, что в погоне за чудом соображения практичности отступают на второй план, а они так верили, что дом способен подарить им это чудо. Расположенный на вершине холма, суровый в своей монументальности, построенный из кирпича и дерева, этот дом немало повидал на своем веку.
Стекла дребезжали в рассохшихся рамах, паркет скрипел и отчаянно нуждался в циклевке. Налог на недвижимость грозил поглотить значительную часть бюджета семьи, а увеличения доходов не предвиделось.
– Мы берем его, – сказал тогда Джо. Даже вышколенная дама, не первый год работавшая агентом по недвижимости, не сумела скрыть своего удивления.
– Помилуйте, мистер Мак-Марпи, – сказала служащая агентства и прикусила губу, досадуя на собственную несдержанность, – не кажется ли вам, что вы слишком торопитесь? Вы еще не видели Вебстер-Хаус.
– Этот дом – то, что нам надо, – вмешалась Кристина. – Нас он вполне устраивает.
Служащая агентства с виртуозной стремительностью начала нажимать клавиши своего портативного компьютера.
– В нескольких милях отсюда к югу имеется еще один дом на продажу. Витражные окна, мраморные полы, только-только закончено строительство. Смотрите, не прогадайте.
– Но мы уже сделали выбор, – возразил Джо. – И довольно об этом.
Им требовалось с чего-то начать строить новую жизнь, оставив за стартовой чертой все то, что доселе омрачало их брак. Они искали место, где могли бы зализать раны, заново открыть друг друга, и этот дом как нельзя лучше подходил для этой цели.
Теперь, оборачиваясь назад, приходилось с болью констатировать, что наивно было ждать от дома таких чудес.
Между тем лимузин свернул на Мальборо, и Кристину понесло по волнам воспоминаний. Когда рынок недвижимости рухнул, по странному стечению обстоятельств одновременно с их браком, они с Джо договорились сохранить дом в совместном пользовании, сдавая его внаем, когда найдутся желающие, и давая пожить друзьям, когда таких желающих не будет.
Насколько Кристине Кэннон было известно, Джо временами использовал дом, но не слишком часто: за последние годы раза три-четыре по две недели в лыжный сезон. Сама Кристина ни разу так и не воспользовалась предоставленным ей правом собственности. Возможно, она избегала приезжать сюда, следуя инстинкту самосохранения, который подсказывал ей, что здесь ее вновь будут терзать те же мысли, что привели к решительному шагу и заставили пойти на развод. Дом был свидетелем ее поражения и полон напоминаний о том, что составляло ее прошлое. Хотя, быть может, нежелание возвращаться сюда диктовалось не страхом вновь оказаться перед проблемами, которые так и не позволил решить развод, а устремленностью в будущее: прошлое должно оставаться в прошлом и не стоит ворошить старое. Но каковы бы ни были мотивы, факт оставался фактом: Кристина Кэннон не была здесь более шести лет и точно не знала, хочет ли оказаться здесь вновь.
Не очень-то верный ты сделала выбор, Кристина. Стоило бы снять квартиру в Трибека[1] или особняк в районе восточных шестидесятых[2]
Некоторые из предлагавшихся внаем квартир были не хуже ее собственной в Лос-Анджелесе, отделанной по последней моде, с большим количеством стекла и несколькими полотнами современной живописи, которые, однако, не имели для Кристины такого значения, как для ее банковского поверенного, по словам которого, за них можно выручить неплохие деньги.
Сейчас финансовых проблем у Кристины не было, и она могла себе позволить все или почти все, и тем не менее все же предпочла пожить в этом старом доме из ее прошлого.
Дело в том, что она хотела несколько недель побыть в полном одиночестве и собраться с духом до того, как пересечь Ист-Ривер и оказаться в Манхэттене, где должен был начаться следующий этап ее восхождения. Для того чтобы добиться успеха, которым Кристина могла бы сейчас похвастаться, ей приходилось трудиться много, и даже сверх того, что принято считать усердной работой. Прежде чем начать новый подъем, нужно было передохнуть: путь наверх – от рутинной журналистской работы до известности, подаренной работой на телевидении, – дался нелегко. Если не отдышаться, можно и не осилить новую вершину. Аналогия с альпинизмом почти полная: смотришь вниз – дух захватывает, беда лишь в том, что чем ближе к вершине, тем меньше кислорода и тем труднее дышать.
Кристина и себе порой боялась признаться в своих чувствах, не то, что другим. В последнее время у нее все чаще возникало ощущение, что лучшее в себе она оставила в том прошлом, когда они с Джо были вместе и мечтали о счастье, которого хватило бы на обоих.
Тому прошлому, которое Кристина безжалостно отрубила, принадлежали и люди, которых любили они оба – она и Джо.
– Приезжай в гости, – сказал ей отец, когда они пару дней назад говорили по телефону. – Мы с твоей мамой знаем, что ты не сможешь приехать на годовщину, но почему бы тебе не нагрянуть раньше, передохнуть перед броском на восток.
– Мне жаль, па, – поспешила ответить Кристина. – У меня уже составлено расписание встреч, и оно очень-очень плотное. Я попытаюсь попасть домой ко Дню благодарения.
Кристина жалела о том, что так торопливо отказала отцу, но не о том, что отказалась приехать. Жизнь научила ее мудрости: если хочешь управлять своими эмоциями, старайся избегать людей, которых любишь по-настоящему.
– Вот мы и приехали, миссис Кэннон. Шофер остановил машину на взгорье.
– Выглядит так, будто там давно никто не живет. Если хотите, могу отпереть дверь, проверить, все ли в порядке.
– Спасибо, – с дежурной улыбкой ответила Кристина. – Не стоит хлопотать. Пожалуйста, разгрузите багажник. А я тем временем, – Кристина кивнула в сторону мужчины, мирно посапывающего, привалившись к боковому стеклу, на заднем сиденье, – попытаюсь разбудить Спящую Красавицу.
Шофер сдержанно рассмеялся и вышел из лимузина. – Просыпайся, – сказала Кристина, тряхнув за плечо молодого человека, – добро пожаловать в Нью-Джерси. Слейд что-то пробормотал, не просыпаясь. Сон юноши был крепок, чему имелось весьма прозаическое объяснение. Кристина мысленно подсчитала количество выпитого: вначале проводы в Лос-Анджелесе, затем, уже изрядно подшофе, он добавил в самолете, и здесь, на заднем сиденье, валялась пустая бутылка из-под шампанского, которую неутомимый Слейд осушил по дороге из аэропорта.
Кристина включила лампу в салоне. Слейд заслонился костлявой рукой от слепящего света. Видимость утонченной изысканности – маска, которую он выбрал для себя и носил не снимая, сошла во сне, и Кристина невольно потянулась к выключателю. Смотреть на него сейчас было равносильно тому, что подглядывать за человеком, уверенным, что он находится в одиночестве. Джо сумел бы оценить иронию ситуации. Странный жест для женщины, зарабатывающей на жизнь вторжением в то, что принято считать личной жизнью.
– Знаешь, – сказала как-то давняя подруга Кристины Терри Лайн, – у меня есть для тебя один молодой фотограф. Я думаю, вам стоит встретиться. Правда, вряд ли ты поблагодаришь меня за такое знакомство.
– Почему? – спросила Кристина, оторвав взгляд от тарелки с салатом из молодой спаржи. – Он что, плохой фотограф?
– Напротив, – возразила Терри. – Фотограф-то он замечательный, а человек – дрянь.
– И в чем же это выражается?
– Он оппортунист.
– Где ты найдешь неооппортуниста среди фотографов? Это часть его профессии. Так он талантливый оппортунист?
– Очень. Он далеко пойдет, Крис, и, думаю, будет полезен для твоей работы в журнале.
– Тащи его ко мне, – сказала тогда Кристина. – Позволь мне самой составить о нем впечатление.
Этот разговор состоялся два года назад, но Кристина до сих пор так и не смогла решить для себя, к какой категория отнести Слейда. С равным успехом его можно было назвать и праведником, и грешником. Но это объяснялось не нравственными принципами ее фотографа или, скорее, их отсутствием, а возрастом: Слейд был очень и очень молод.
Как только Кристина поняла это, она стала относиться к Слейду как к подростку, которого необходимо защищать и оберегать от превратностей жизни. Ему требовался наставник, поводырь, и, как ребенка, его нельзя было перегружать работой, дабы не переутомился. Толчок в нужном направлении – и из него мог получиться неплохой человек. Слейд был в ее глазах вундеркиндом, которому еще предстоит раскрыться во всей полноте своего таланта, и Кристина чувствовала себя обязанной дать ему этот толчок в большую жизнь.
На сегодняшний момент у него пока еще почти ничего не было: ни жены, ни детей, ни квартиры, ни даже машины. Он стрелял сигареты у фотомоделей и напрашивался в попутчики к помощникам продюсеров. Из вещей он владел двумя парами джинсов и одной рубашкой, а все его фотооборудование помещалось, в кожаный рюкзак размерами с хозяйственную сумку. У него никогда не бывало в достатке ни времени, ни денег, но зато таланта с лихвой хватило бы на дюжину собратьев по цеху.
Она любила его. Не так, как ему бы того хотелось, но любовью сестры к младшему братишке.
Или так, как она могла бы любить сына.
– Черт, – пробормотала Кристина, прижавшись лбом к холодному стеклу.
Хорошо, что уже стемнело и никто не мог видеть ее лица. Еще немного, и она разрыдается. И это при том, что многие, знавшие Кристину достаточно близко, могли бы поклясться, что она вообще не способна на переживания. Никто не замечал ни малейшей натяжки в ее улыбке, когда она присутствовала на крестинах у своей многочисленной родни или на детском празднике.
И вот сейчас переживания нахлынули вновь. Сердце сжалось от мучительной боли, внезапно стало трудно дышать.
Удивительно, что этот поток эмоций невольно вызывал юный фотограф, британец с красиво очерченным ртом и глазами повесы. Любая из приятельниц Кристины наверняка предпочла бы съесть его живьем, а не кормить молочком и печеньем, словно ребеночка. Очевидно, что-то в ее гормональной системе сдвинулось, если она испытывала желание усыновить молодого человека вместо того, чтобы уложить его в постель.
Кристина, ты трогательное исключение из общего правила. Судьба преподносит тебе подарок в самом явном, обнаженном виде, а ты делаешь вид, будто не понимаешь, что с этим делать.
Намекни она, и Слейд с удовольствием позволил бы делать с ним все, что ей захочется, на этих роскошных кожаных сиденьях. По правде говоря, мужчин у Кристины не было очень давно. Если быть до конца откровенной, она не помнила, когда в последний раз мечтала о пылком сексе с незнакомцем или даже о средней пылкости сексе с тем, кого она знала. С тех пор как она развелась, Кристина всю свою энергию, все свое время направляла на карьеру. Работа была для нее и любовником, и ребенком, и если она и не была счастлива, то уж, во всяком случае, чувствовала полное удовлетворение, чем в наши дни далеко не каждый может похвастаться.
Успешная карьера, отсутствие финансовых проблем, плотно заполненный досуг – чего еще желать?! Просить у судьбы больше – Бога гневить. Надо было ей усвоить эту истину раньше, когда они с Джо были женаты. Тогда она почему-то считала, что имеет все права на то, чтобы быть счастливой. Глупышка, тогда она верила в возможность счастья, этой придуманной людьми иллюзии.
– Давай побыстрее, – уже громче сказала она. – Я плачу водителю повременно.
– Кофе, – капризно протянул Слейд, прикрывая зевок.
– Выбирайся из машины, а там поговорим.
С этими словами, предоставив фотографа самому себе, она вышла из лимузина, чтобы расплатиться с водителем. Пока Кристина выписывала водителю чек, Слейд что-то недовольно бурчал, силясь встать.
– Рад был снова свидеться с вами, миссис Кэннон, – приподняв кепку, сказал шофер.
Реакция оказалась прогнозируемой. Кристина всегда переплачивала лишних пять процентов от суммы, а потом ругала себя за это. Простушка из Невады всегда жила в ней, стремясь прорваться наружу сквозь внешний лоск. Как и во всех провинциалах, в ней постоянно давало о себе знать желание доказать себе и окружающим, что ты «не хуже городских», и, как обычно, из этого ничего не получалось. Помнилось, Джо не щадил ее, высмеивая ее западный носовой выговор, который особенно сильно проявлялся, когда она бывала возбуждена или рассержена. Его же собственный нью-йоркский акцент, такой густой, что его можно было ножом резать, его нисколько не волновал.
Впрочем, он всегда был вполне уверен в себе, чувствовал себя вполне уютно в любой обстановке и знал, чего хочет от жизни. В колледже она его то ненавидела, то завидовала черной завистью, втайне мечтая обладать хоть частицей его самоуверенности и таланта. Все, чего она добилась, она добивалась поистине зверским трудом. Чтобы научиться тому, что давалось ему играючи, ей приходилось трудиться вдвое, втрое больше; и так продолжалось и потом, когда оба стали работать. Каждый шаг по служебной лестнице давался ей кровью и потом.
Между тем Слейд наконец высунул голову, глотнул воздуха и снова скрылся в лимузине.
– Я могу привести его в чувство, чтобы он дошел до дома, миссис Кэннон, – любезно предложил шофер, – но хотите ли этого вы?
Кристина улыбнулась как можно лучезарнее:
– Он совершенно безобиден, и как только выпьет кофе, будет совсем молодцом.
– Тогда я помогу ему дойти.
Кристина медленно шла по тропинке к парадному входу. Воздух был напоен запахом влажной земли и диких цветов. Кусты азалии на клумбе у двери разрослись. Давно не касалась их рука садовника, и, предоставленные самим себе, растения раскинули корни, пустив молодые побеги на тропинке. Кристина своими руками посадила каждую из этих пятнадцати азалий, восемь гортензий и пару деревьев под окнами кухни.
– Прибереги что-нибудь для посадки на следующий год, – сказал ей тогда Джо, наблюдавший за ней со ступенек крыльца, – этот дом нам послужит еще не один год.
Удивительно, но Джо как в воду глядел. Брак их изжил себя, а дом продолжал служить.
Миссис Мак-Марпи начала плакать в ту самую секунду, как они оказались в западной части города. Нью-Йорк предстал перед ней не в лучшем виде, но в эти суетливые часы июльского будничного вечера другого трудно было ожидать. Впрочем, насколько мог судить Джо, за исключением некоторых издателей, направлявшихся к Хэмптон-Хаус, никто по этому поводу плакать не собирался.
Шофер то и дело украдкой посматривал на них, глядя в зеркало заднего вида. Джо отчетливо представлял себе, что парень думает по их поводу. Похититель младенцев. Педофил. Бесталанный подражатель Вуди Аллену.
– Ты чуть на монахиню не наехал, приятель, смотрел бы лучше на дорогу.
Таксист не ответил. Не мудрено – оказалось, что он не говорил по-английски.
– С чего это ты разрыдалась? – спросил Джо у девушки, сидящей рядом с ним.
Впервые с того момента, как они сделали пересадку в Гатвике[3], она подала признаки жизни.
– Я ненавижу тебя, – выдавила она, всхлипывая. – Это совсем не то, что я хотела.
– И не то, чего хотел я. В этом мы с тобой солидарны. Но такова воля твоего старика. Мы оба основательно влипли.
– Но все еще можно исправить, – возбужденно заговорила она; сейчас как никогда сильно звучал ее британский акцент, приобретенный во время учебы в частной школе-пансионате в Лондоне. – Позволь мне выйти из машины. Я вполне самостоятельный человек и смогу отыскать дорогу домой.
– И как ты намерена действовать? – спросил Джо. – Денег у тебя нет, да и паспорт у меня в дипломате.
– Выход есть всегда, – мрачно заметила девушка. – Ты даже представить не можешь, как легко обвести вокруг пальца чиновников.
Джо присмотрелся к девушке попристальнее.
– Вообще-то я думал, что тебе требуется мое покровительство.
– Ха!
Удивительно, как быстро высохли ее слезы!
– Мой отец – жаждущий славы тиран, решивший, что сумеет заставить меня действовать согласно его воле. Я не хочу уподобляться его лакеям, которые всегда…
Девушка внезапно замолчала.
– Эй, сказавший «А» да скажет «Б»! Мне уже стало интересно.
Девушка бросила на Джо быстрый взгляд и, отвернувшись к окну, решительно заявила:
– Большего я сказать не могу.
– Скандал в благородном семействе, – пробормотал Джо и, откинувшись на сиденье, закрыл глаза.
Машина продиралась сквозь уличный поток. Все шло привычным чередом.
Двадцать четыре часа назад он еще был в аэропорту в Восточной Европе, ждал своего рейса. Шесть месяцев он прочесывал окрестности в поисках человека, который мог бы принести мир в страну, еще недавно входившую в «нерушимый блок социалистических республик», но безрезультатно. Соседствующая с Югославией страна имела немало общего со своими терзаемыми войной соседями. Люди поопытнее Мак-Марпи давно оставили поиски, но Джо не сдавался.
Он всегда принимал сторону побежденных. Он был из тех, кто забавлял соперника, падая в нокдаун от первого удара, кто ставил на самую старую лошадь на бегах и всякий раз удивлялся тому, что чуда не произошло. Если бы он жил во время Гражданской войны, он связал бы свою судьбу с Конфедерацией, даже если бы был рожден к северу от линии Мэйсона – Диксона[4]. И в этом его донкихотстве было что-то очень благородное, что говорило о нем больше, чем могли бы сказать любые слова.
Но в конце концов даже Джо вынужден был признать поражение и решить, что настало время возвращаться домой.
Мысленно он был уже в Штатах, предвкушал горячий душ и холодное пиво и вдруг, словно по волшебству, очутился в полуразрушенном бомбами доме в центре города женатым на неприметной восемнадцатилетней девушке, которую он никогда не знал прежде.
Джо был журналистом и привык оперировать фактами. Голые факты и поменьше эмоций. Но даже он с его опытом испытывал некоторые затруднения, стараясь уложить известные факты в логическую цепь.
– Я здесь с декабря, Рик, а ты за все это время ни разу не дал о себе знать. Почему в таком случае не дождаться, пока я не поднялся бы в воздух?
– Речь идет о безопасности. Джо удивленно приподнял бровь,
– О чьей безопасности? Твоей?
– Нет, – ответил друг Джо, который мог бы быть королем. – О твоей.
– Наверное, можно было бы найти другой путь и другого парня. Я приехал сюда, чтобы получить твой рассказ, а не твою дочь.
– Марина в большой опасности. Ей жизненно необходимо бежать в твою страну.
– Тогда я возьму ее с собой, – сказал Джо. – Я поселю ее в своей квартире. Если хочешь, я могу поместить ее в пансион для благородных девиц, но только не заставляй меня на ней жениться.
– Ты – моя последняя надежда.
– Я не хочу быть ничьей последней надеждой. Ты что, не помнишь? Я пью слишком много пива, курю слишком много. Я напыщенный, самоуверенный сукин сын, к тому же…
– Неженатый.
– Разведенный.
Черт, шесть лет прошло, могло бы уже и перестать болеть.
– Обстоятельства сложились для тебя не лучшим образом. Я все это очень хорошо понимаю, но факт остается фактом: когда-то давно я спас твою жизнь, а теперь прошу спасти жизнь моей дочери. По-моему, вполне справедливый обмен.
– Надеюсь, ты не для этого меня сюда привез?
– Сделай то, что я прошу, и я буду твоим должником всю оставшуюся жизнь.
Джо схватил старого друга за плечи:
– Полетим вместе! Бери дочь, бери свою корону и скажи «прощай» этим краям. Та страна, которую ты любил, канула в Лету. Ничего не вернуть. Подумай о себе.
– Я не могу. Все, о чем я тебя прошу, это присмотреть за Мариной, пока не рассеются тучи. Я потерял ее мать в этой гражданской войне и не хочу потерять своего единственного ребенка. Ты должен меня понять как никто другой…
Мужчины молчали. Казалось, сказанные ими слова обретали плоть. Джо вытащил из кармана пачку сигарет и предложил другу закурить.
– Смертоносные штуки.
– Такова жизнь. Беспощадная вещь.
Для Джо слова эти были выстраданной истиной. Он сполна прочувствовал беспощадность жизни несколько лет назад одним ясным летним утром.
Колесо попало в яму на дороге, машину подбросило, и Джо, очнувшись от воспоминаний, повернулся к жене.
– Не смотри на меня, – сквозь зубы процедила девушка. – Мне это не нравится.
– И мне не особо по вкусу то, на что я смотрю.
Джо сказал правду. Непонятно было, как у двух таких ярких и красивых людей, как Рик и его покойная жена, могла родиться столь невзрачная дочь. Тусклые каштановые волосы, абсолютно прямые. Ни в овале лица, ни в форме губ и носа не было ничего запоминающегося. Маленькая, не больше пяти футов роста, она была одета в защитного цвета штаны и мешковатый бежевый свитер. Трудно было воспринимать ее как женщину, скорее она выглядела как непослушный ребенок, нуждавшийся в хорошей взбучке.
Господи, неужто эта девочка – его жена?
– Безбожник, – прошипела она, – скажи, сколько мой отец заплатил тебе, чтобы ты на мне женился?
– Деньги не в цене в Форт-Ноксе, дитя мое, я оплатил старый должок.
– Ба! Неужто снова та снежная лавина? Это было бог знает сколько лет назад.
– Весьма милая история. Не хочешь ли послушать ее, детка?
– Да я лучше землю стану есть.
– Напрасно. В ней есть все, чего не хватает современным романам: захватывающий сюжет, обилие приключений, в меру сентиментальности и счастливый конец. Мальчик король спасает ребенка из Бруклина от неминуемой смерти во льдах на лыжной трассе в Колорадо. Все будут рыдать, уверяю тебя.
– Я – исключение.
– Это лишь потому, что ты уже слышала эту историю раньше.
– Я не хочу больше разговаривать.
– Я тоже.
Через десять минут таксист подвез их к зданию на Западной Семьдесят второй улице, где у Джо была квартира. До того как Джо успел вытащить бумажник, девушка выскользнула из машины и рванулась наперерез движению, едва успев увернуться от автобуса. Надо было держать ухо востро с этой девочкой. Скинув туфли, она помчалась вниз по улице. Джо пустился в погоню.
Когда-то он был чемпионом школы по бегу, и теперь прежние навыки оказались кстати. Едва не сбив с ног двух пожилых дам, изящно миновав женщину с коляской, он все же врезался в парня, читавшего журнал возле киоска. И тут Джо потерял разбег, пытаясь разглядеть привлекшую его внимание обложку журнала «Тайм». В какой-то момент ему даже показалось, что на него смотрит его первая жена.
Держись, Мак-Марпи. Ты уже потерял жену номер один и теперь рискуешь потерять жену номер два, если не прибавишь ходу.
Марина уже почти добежала до Центрального парка, когда Джо нагнал ее.
– Пусти! – завопила она, отбиваясь от него своими маленькими грязными ножками. – Чудовище! Скотина!
Джо перехватил ее поперек туловища, стараясь спасти от пинков жизненно важные органы.
– Если ты не заткнешься, я… Девушка завопила пуще прежнего:
– Меня держат против воли! Помогите!
Бедняжка не понимала, что находится в Нью-Йорке. Две женщины о чем-то пошептались, но, когда парень в тенниске остановился понаблюдать за представлением, поспешили ретироваться.
– Мы женаты, – сообщил ему Джо, вскинув упирающуюся девушку на плечо. – Молодожены.
Парень кивнул так, будто объяснение показалось ему исчерпывающим, и пошел своей дорогой.
На Манхэттене такой номер не сошел бы ему с рук. Джо понимал, что его новая жена на этом не остановится. Стоит ему на минуту оставить ее одну, как она повторит попытку. Ни побриться спокойно, ни зубы почистить…
– Ты не сможешь держать меня пленницей вечно, – прошипела девушка, продолжая колотить Джо по спине.
– Я подумываю о приобретении кандалов, – ответил Джо. Автобус остановился на углу, забирая пассажиров с остановки. Пока никто не вмешивался.
– Нам к последнему дому по улице Мальборо, – сообщила водителю пассажирка. – В полумиле отсюда.
– Направо или налево? – поинтересовался шофер; небольшой городок на нью-джерсийском берегу Гудзона, хотя формально и входил в Большой Нью-Йорк, не был так хорошо знаком ему, как, скажем, Манхэттен.
– Два поворота налево, затем у белой церквушки с красным парадным входом сверните направо, – объяснила Кристина Кэннон. – На холме увидите дом, туда мы и едем.
– Что заставило вас купить дом в такой дыре, миссис Кэннон? – с недоумением пробормотал шофер, неодобрительно поглядывая по сторонам. – Вам бы скорее подошла квартира в Манхэттене.
– Что заставило? – тихо переспросила пассажирка. – Надежда, одна лишь надежда-Кристина закрыла глаза. Тогда все в один голос говорили, что покупка этого дома была ошибкой: и время для приобретения неподходящее, и место, и цена. Быть может, и они не подходили друг другу: она, Кристина Кэннон, и ее муж, с которым они тогда купили дом.
«Это все равно, что на бирже играть, – говорил ее отец. – Купи подешевле, продай подороже, вот и вся премудрость. И к чему было столько учиться, если ты так и не усвоила простых истин?»
«Самое главное при покупке недвижимости – верно выбрать место, – поучал отец Джо. – Расположение, вот что важнее всего! С районом вы явно промахнулись!»
Беда в том, что в погоне за чудом соображения практичности отступают на второй план, а они так верили, что дом способен подарить им это чудо. Расположенный на вершине холма, суровый в своей монументальности, построенный из кирпича и дерева, этот дом немало повидал на своем веку.
Стекла дребезжали в рассохшихся рамах, паркет скрипел и отчаянно нуждался в циклевке. Налог на недвижимость грозил поглотить значительную часть бюджета семьи, а увеличения доходов не предвиделось.
– Мы берем его, – сказал тогда Джо. Даже вышколенная дама, не первый год работавшая агентом по недвижимости, не сумела скрыть своего удивления.
– Помилуйте, мистер Мак-Марпи, – сказала служащая агентства и прикусила губу, досадуя на собственную несдержанность, – не кажется ли вам, что вы слишком торопитесь? Вы еще не видели Вебстер-Хаус.
– Этот дом – то, что нам надо, – вмешалась Кристина. – Нас он вполне устраивает.
Служащая агентства с виртуозной стремительностью начала нажимать клавиши своего портативного компьютера.
– В нескольких милях отсюда к югу имеется еще один дом на продажу. Витражные окна, мраморные полы, только-только закончено строительство. Смотрите, не прогадайте.
– Но мы уже сделали выбор, – возразил Джо. – И довольно об этом.
Им требовалось с чего-то начать строить новую жизнь, оставив за стартовой чертой все то, что доселе омрачало их брак. Они искали место, где могли бы зализать раны, заново открыть друг друга, и этот дом как нельзя лучше подходил для этой цели.
Теперь, оборачиваясь назад, приходилось с болью констатировать, что наивно было ждать от дома таких чудес.
Между тем лимузин свернул на Мальборо, и Кристину понесло по волнам воспоминаний. Когда рынок недвижимости рухнул, по странному стечению обстоятельств одновременно с их браком, они с Джо договорились сохранить дом в совместном пользовании, сдавая его внаем, когда найдутся желающие, и давая пожить друзьям, когда таких желающих не будет.
Насколько Кристине Кэннон было известно, Джо временами использовал дом, но не слишком часто: за последние годы раза три-четыре по две недели в лыжный сезон. Сама Кристина ни разу так и не воспользовалась предоставленным ей правом собственности. Возможно, она избегала приезжать сюда, следуя инстинкту самосохранения, который подсказывал ей, что здесь ее вновь будут терзать те же мысли, что привели к решительному шагу и заставили пойти на развод. Дом был свидетелем ее поражения и полон напоминаний о том, что составляло ее прошлое. Хотя, быть может, нежелание возвращаться сюда диктовалось не страхом вновь оказаться перед проблемами, которые так и не позволил решить развод, а устремленностью в будущее: прошлое должно оставаться в прошлом и не стоит ворошить старое. Но каковы бы ни были мотивы, факт оставался фактом: Кристина Кэннон не была здесь более шести лет и точно не знала, хочет ли оказаться здесь вновь.
Не очень-то верный ты сделала выбор, Кристина. Стоило бы снять квартиру в Трибека[1] или особняк в районе восточных шестидесятых[2]
Некоторые из предлагавшихся внаем квартир были не хуже ее собственной в Лос-Анджелесе, отделанной по последней моде, с большим количеством стекла и несколькими полотнами современной живописи, которые, однако, не имели для Кристины такого значения, как для ее банковского поверенного, по словам которого, за них можно выручить неплохие деньги.
Сейчас финансовых проблем у Кристины не было, и она могла себе позволить все или почти все, и тем не менее все же предпочла пожить в этом старом доме из ее прошлого.
Дело в том, что она хотела несколько недель побыть в полном одиночестве и собраться с духом до того, как пересечь Ист-Ривер и оказаться в Манхэттене, где должен был начаться следующий этап ее восхождения. Для того чтобы добиться успеха, которым Кристина могла бы сейчас похвастаться, ей приходилось трудиться много, и даже сверх того, что принято считать усердной работой. Прежде чем начать новый подъем, нужно было передохнуть: путь наверх – от рутинной журналистской работы до известности, подаренной работой на телевидении, – дался нелегко. Если не отдышаться, можно и не осилить новую вершину. Аналогия с альпинизмом почти полная: смотришь вниз – дух захватывает, беда лишь в том, что чем ближе к вершине, тем меньше кислорода и тем труднее дышать.
Кристина и себе порой боялась признаться в своих чувствах, не то, что другим. В последнее время у нее все чаще возникало ощущение, что лучшее в себе она оставила в том прошлом, когда они с Джо были вместе и мечтали о счастье, которого хватило бы на обоих.
Тому прошлому, которое Кристина безжалостно отрубила, принадлежали и люди, которых любили они оба – она и Джо.
– Приезжай в гости, – сказал ей отец, когда они пару дней назад говорили по телефону. – Мы с твоей мамой знаем, что ты не сможешь приехать на годовщину, но почему бы тебе не нагрянуть раньше, передохнуть перед броском на восток.
– Мне жаль, па, – поспешила ответить Кристина. – У меня уже составлено расписание встреч, и оно очень-очень плотное. Я попытаюсь попасть домой ко Дню благодарения.
Кристина жалела о том, что так торопливо отказала отцу, но не о том, что отказалась приехать. Жизнь научила ее мудрости: если хочешь управлять своими эмоциями, старайся избегать людей, которых любишь по-настоящему.
– Вот мы и приехали, миссис Кэннон. Шофер остановил машину на взгорье.
– Выглядит так, будто там давно никто не живет. Если хотите, могу отпереть дверь, проверить, все ли в порядке.
– Спасибо, – с дежурной улыбкой ответила Кристина. – Не стоит хлопотать. Пожалуйста, разгрузите багажник. А я тем временем, – Кристина кивнула в сторону мужчины, мирно посапывающего, привалившись к боковому стеклу, на заднем сиденье, – попытаюсь разбудить Спящую Красавицу.
Шофер сдержанно рассмеялся и вышел из лимузина. – Просыпайся, – сказала Кристина, тряхнув за плечо молодого человека, – добро пожаловать в Нью-Джерси. Слейд что-то пробормотал, не просыпаясь. Сон юноши был крепок, чему имелось весьма прозаическое объяснение. Кристина мысленно подсчитала количество выпитого: вначале проводы в Лос-Анджелесе, затем, уже изрядно подшофе, он добавил в самолете, и здесь, на заднем сиденье, валялась пустая бутылка из-под шампанского, которую неутомимый Слейд осушил по дороге из аэропорта.
Кристина включила лампу в салоне. Слейд заслонился костлявой рукой от слепящего света. Видимость утонченной изысканности – маска, которую он выбрал для себя и носил не снимая, сошла во сне, и Кристина невольно потянулась к выключателю. Смотреть на него сейчас было равносильно тому, что подглядывать за человеком, уверенным, что он находится в одиночестве. Джо сумел бы оценить иронию ситуации. Странный жест для женщины, зарабатывающей на жизнь вторжением в то, что принято считать личной жизнью.
– Знаешь, – сказала как-то давняя подруга Кристины Терри Лайн, – у меня есть для тебя один молодой фотограф. Я думаю, вам стоит встретиться. Правда, вряд ли ты поблагодаришь меня за такое знакомство.
– Почему? – спросила Кристина, оторвав взгляд от тарелки с салатом из молодой спаржи. – Он что, плохой фотограф?
– Напротив, – возразила Терри. – Фотограф-то он замечательный, а человек – дрянь.
– И в чем же это выражается?
– Он оппортунист.
– Где ты найдешь неооппортуниста среди фотографов? Это часть его профессии. Так он талантливый оппортунист?
– Очень. Он далеко пойдет, Крис, и, думаю, будет полезен для твоей работы в журнале.
– Тащи его ко мне, – сказала тогда Кристина. – Позволь мне самой составить о нем впечатление.
Этот разговор состоялся два года назад, но Кристина до сих пор так и не смогла решить для себя, к какой категория отнести Слейда. С равным успехом его можно было назвать и праведником, и грешником. Но это объяснялось не нравственными принципами ее фотографа или, скорее, их отсутствием, а возрастом: Слейд был очень и очень молод.
Как только Кристина поняла это, она стала относиться к Слейду как к подростку, которого необходимо защищать и оберегать от превратностей жизни. Ему требовался наставник, поводырь, и, как ребенка, его нельзя было перегружать работой, дабы не переутомился. Толчок в нужном направлении – и из него мог получиться неплохой человек. Слейд был в ее глазах вундеркиндом, которому еще предстоит раскрыться во всей полноте своего таланта, и Кристина чувствовала себя обязанной дать ему этот толчок в большую жизнь.
На сегодняшний момент у него пока еще почти ничего не было: ни жены, ни детей, ни квартиры, ни даже машины. Он стрелял сигареты у фотомоделей и напрашивался в попутчики к помощникам продюсеров. Из вещей он владел двумя парами джинсов и одной рубашкой, а все его фотооборудование помещалось, в кожаный рюкзак размерами с хозяйственную сумку. У него никогда не бывало в достатке ни времени, ни денег, но зато таланта с лихвой хватило бы на дюжину собратьев по цеху.
Она любила его. Не так, как ему бы того хотелось, но любовью сестры к младшему братишке.
Или так, как она могла бы любить сына.
– Черт, – пробормотала Кристина, прижавшись лбом к холодному стеклу.
Хорошо, что уже стемнело и никто не мог видеть ее лица. Еще немного, и она разрыдается. И это при том, что многие, знавшие Кристину достаточно близко, могли бы поклясться, что она вообще не способна на переживания. Никто не замечал ни малейшей натяжки в ее улыбке, когда она присутствовала на крестинах у своей многочисленной родни или на детском празднике.
И вот сейчас переживания нахлынули вновь. Сердце сжалось от мучительной боли, внезапно стало трудно дышать.
Удивительно, что этот поток эмоций невольно вызывал юный фотограф, британец с красиво очерченным ртом и глазами повесы. Любая из приятельниц Кристины наверняка предпочла бы съесть его живьем, а не кормить молочком и печеньем, словно ребеночка. Очевидно, что-то в ее гормональной системе сдвинулось, если она испытывала желание усыновить молодого человека вместо того, чтобы уложить его в постель.
Кристина, ты трогательное исключение из общего правила. Судьба преподносит тебе подарок в самом явном, обнаженном виде, а ты делаешь вид, будто не понимаешь, что с этим делать.
Намекни она, и Слейд с удовольствием позволил бы делать с ним все, что ей захочется, на этих роскошных кожаных сиденьях. По правде говоря, мужчин у Кристины не было очень давно. Если быть до конца откровенной, она не помнила, когда в последний раз мечтала о пылком сексе с незнакомцем или даже о средней пылкости сексе с тем, кого она знала. С тех пор как она развелась, Кристина всю свою энергию, все свое время направляла на карьеру. Работа была для нее и любовником, и ребенком, и если она и не была счастлива, то уж, во всяком случае, чувствовала полное удовлетворение, чем в наши дни далеко не каждый может похвастаться.
Успешная карьера, отсутствие финансовых проблем, плотно заполненный досуг – чего еще желать?! Просить у судьбы больше – Бога гневить. Надо было ей усвоить эту истину раньше, когда они с Джо были женаты. Тогда она почему-то считала, что имеет все права на то, чтобы быть счастливой. Глупышка, тогда она верила в возможность счастья, этой придуманной людьми иллюзии.
– Давай побыстрее, – уже громче сказала она. – Я плачу водителю повременно.
– Кофе, – капризно протянул Слейд, прикрывая зевок.
– Выбирайся из машины, а там поговорим.
С этими словами, предоставив фотографа самому себе, она вышла из лимузина, чтобы расплатиться с водителем. Пока Кристина выписывала водителю чек, Слейд что-то недовольно бурчал, силясь встать.
– Рад был снова свидеться с вами, миссис Кэннон, – приподняв кепку, сказал шофер.
Реакция оказалась прогнозируемой. Кристина всегда переплачивала лишних пять процентов от суммы, а потом ругала себя за это. Простушка из Невады всегда жила в ней, стремясь прорваться наружу сквозь внешний лоск. Как и во всех провинциалах, в ней постоянно давало о себе знать желание доказать себе и окружающим, что ты «не хуже городских», и, как обычно, из этого ничего не получалось. Помнилось, Джо не щадил ее, высмеивая ее западный носовой выговор, который особенно сильно проявлялся, когда она бывала возбуждена или рассержена. Его же собственный нью-йоркский акцент, такой густой, что его можно было ножом резать, его нисколько не волновал.
Впрочем, он всегда был вполне уверен в себе, чувствовал себя вполне уютно в любой обстановке и знал, чего хочет от жизни. В колледже она его то ненавидела, то завидовала черной завистью, втайне мечтая обладать хоть частицей его самоуверенности и таланта. Все, чего она добилась, она добивалась поистине зверским трудом. Чтобы научиться тому, что давалось ему играючи, ей приходилось трудиться вдвое, втрое больше; и так продолжалось и потом, когда оба стали работать. Каждый шаг по служебной лестнице давался ей кровью и потом.
Между тем Слейд наконец высунул голову, глотнул воздуха и снова скрылся в лимузине.
– Я могу привести его в чувство, чтобы он дошел до дома, миссис Кэннон, – любезно предложил шофер, – но хотите ли этого вы?
Кристина улыбнулась как можно лучезарнее:
– Он совершенно безобиден, и как только выпьет кофе, будет совсем молодцом.
– Тогда я помогу ему дойти.
Кристина медленно шла по тропинке к парадному входу. Воздух был напоен запахом влажной земли и диких цветов. Кусты азалии на клумбе у двери разрослись. Давно не касалась их рука садовника, и, предоставленные самим себе, растения раскинули корни, пустив молодые побеги на тропинке. Кристина своими руками посадила каждую из этих пятнадцати азалий, восемь гортензий и пару деревьев под окнами кухни.
– Прибереги что-нибудь для посадки на следующий год, – сказал ей тогда Джо, наблюдавший за ней со ступенек крыльца, – этот дом нам послужит еще не один год.
Удивительно, но Джо как в воду глядел. Брак их изжил себя, а дом продолжал служить.
Миссис Мак-Марпи начала плакать в ту самую секунду, как они оказались в западной части города. Нью-Йорк предстал перед ней не в лучшем виде, но в эти суетливые часы июльского будничного вечера другого трудно было ожидать. Впрочем, насколько мог судить Джо, за исключением некоторых издателей, направлявшихся к Хэмптон-Хаус, никто по этому поводу плакать не собирался.
Шофер то и дело украдкой посматривал на них, глядя в зеркало заднего вида. Джо отчетливо представлял себе, что парень думает по их поводу. Похититель младенцев. Педофил. Бесталанный подражатель Вуди Аллену.
– Ты чуть на монахиню не наехал, приятель, смотрел бы лучше на дорогу.
Таксист не ответил. Не мудрено – оказалось, что он не говорил по-английски.
– С чего это ты разрыдалась? – спросил Джо у девушки, сидящей рядом с ним.
Впервые с того момента, как они сделали пересадку в Гатвике[3], она подала признаки жизни.
– Я ненавижу тебя, – выдавила она, всхлипывая. – Это совсем не то, что я хотела.
– И не то, чего хотел я. В этом мы с тобой солидарны. Но такова воля твоего старика. Мы оба основательно влипли.
– Но все еще можно исправить, – возбужденно заговорила она; сейчас как никогда сильно звучал ее британский акцент, приобретенный во время учебы в частной школе-пансионате в Лондоне. – Позволь мне выйти из машины. Я вполне самостоятельный человек и смогу отыскать дорогу домой.
– И как ты намерена действовать? – спросил Джо. – Денег у тебя нет, да и паспорт у меня в дипломате.
– Выход есть всегда, – мрачно заметила девушка. – Ты даже представить не можешь, как легко обвести вокруг пальца чиновников.
Джо присмотрелся к девушке попристальнее.
– Вообще-то я думал, что тебе требуется мое покровительство.
– Ха!
Удивительно, как быстро высохли ее слезы!
– Мой отец – жаждущий славы тиран, решивший, что сумеет заставить меня действовать согласно его воле. Я не хочу уподобляться его лакеям, которые всегда…
Девушка внезапно замолчала.
– Эй, сказавший «А» да скажет «Б»! Мне уже стало интересно.
Девушка бросила на Джо быстрый взгляд и, отвернувшись к окну, решительно заявила:
– Большего я сказать не могу.
– Скандал в благородном семействе, – пробормотал Джо и, откинувшись на сиденье, закрыл глаза.
Машина продиралась сквозь уличный поток. Все шло привычным чередом.
Двадцать четыре часа назад он еще был в аэропорту в Восточной Европе, ждал своего рейса. Шесть месяцев он прочесывал окрестности в поисках человека, который мог бы принести мир в страну, еще недавно входившую в «нерушимый блок социалистических республик», но безрезультатно. Соседствующая с Югославией страна имела немало общего со своими терзаемыми войной соседями. Люди поопытнее Мак-Марпи давно оставили поиски, но Джо не сдавался.
Он всегда принимал сторону побежденных. Он был из тех, кто забавлял соперника, падая в нокдаун от первого удара, кто ставил на самую старую лошадь на бегах и всякий раз удивлялся тому, что чуда не произошло. Если бы он жил во время Гражданской войны, он связал бы свою судьбу с Конфедерацией, даже если бы был рожден к северу от линии Мэйсона – Диксона[4]. И в этом его донкихотстве было что-то очень благородное, что говорило о нем больше, чем могли бы сказать любые слова.
Но в конце концов даже Джо вынужден был признать поражение и решить, что настало время возвращаться домой.
Мысленно он был уже в Штатах, предвкушал горячий душ и холодное пиво и вдруг, словно по волшебству, очутился в полуразрушенном бомбами доме в центре города женатым на неприметной восемнадцатилетней девушке, которую он никогда не знал прежде.
Джо был журналистом и привык оперировать фактами. Голые факты и поменьше эмоций. Но даже он с его опытом испытывал некоторые затруднения, стараясь уложить известные факты в логическую цепь.
– Я здесь с декабря, Рик, а ты за все это время ни разу не дал о себе знать. Почему в таком случае не дождаться, пока я не поднялся бы в воздух?
– Речь идет о безопасности. Джо удивленно приподнял бровь,
– О чьей безопасности? Твоей?
– Нет, – ответил друг Джо, который мог бы быть королем. – О твоей.
– Наверное, можно было бы найти другой путь и другого парня. Я приехал сюда, чтобы получить твой рассказ, а не твою дочь.
– Марина в большой опасности. Ей жизненно необходимо бежать в твою страну.
– Тогда я возьму ее с собой, – сказал Джо. – Я поселю ее в своей квартире. Если хочешь, я могу поместить ее в пансион для благородных девиц, но только не заставляй меня на ней жениться.
– Ты – моя последняя надежда.
– Я не хочу быть ничьей последней надеждой. Ты что, не помнишь? Я пью слишком много пива, курю слишком много. Я напыщенный, самоуверенный сукин сын, к тому же…
– Неженатый.
– Разведенный.
Черт, шесть лет прошло, могло бы уже и перестать болеть.
– Обстоятельства сложились для тебя не лучшим образом. Я все это очень хорошо понимаю, но факт остается фактом: когда-то давно я спас твою жизнь, а теперь прошу спасти жизнь моей дочери. По-моему, вполне справедливый обмен.
– Надеюсь, ты не для этого меня сюда привез?
– Сделай то, что я прошу, и я буду твоим должником всю оставшуюся жизнь.
Джо схватил старого друга за плечи:
– Полетим вместе! Бери дочь, бери свою корону и скажи «прощай» этим краям. Та страна, которую ты любил, канула в Лету. Ничего не вернуть. Подумай о себе.
– Я не могу. Все, о чем я тебя прошу, это присмотреть за Мариной, пока не рассеются тучи. Я потерял ее мать в этой гражданской войне и не хочу потерять своего единственного ребенка. Ты должен меня понять как никто другой…
Мужчины молчали. Казалось, сказанные ими слова обретали плоть. Джо вытащил из кармана пачку сигарет и предложил другу закурить.
– Смертоносные штуки.
– Такова жизнь. Беспощадная вещь.
Для Джо слова эти были выстраданной истиной. Он сполна прочувствовал беспощадность жизни несколько лет назад одним ясным летним утром.
Колесо попало в яму на дороге, машину подбросило, и Джо, очнувшись от воспоминаний, повернулся к жене.
– Не смотри на меня, – сквозь зубы процедила девушка. – Мне это не нравится.
– И мне не особо по вкусу то, на что я смотрю.
Джо сказал правду. Непонятно было, как у двух таких ярких и красивых людей, как Рик и его покойная жена, могла родиться столь невзрачная дочь. Тусклые каштановые волосы, абсолютно прямые. Ни в овале лица, ни в форме губ и носа не было ничего запоминающегося. Маленькая, не больше пяти футов роста, она была одета в защитного цвета штаны и мешковатый бежевый свитер. Трудно было воспринимать ее как женщину, скорее она выглядела как непослушный ребенок, нуждавшийся в хорошей взбучке.
Господи, неужто эта девочка – его жена?
– Безбожник, – прошипела она, – скажи, сколько мой отец заплатил тебе, чтобы ты на мне женился?
– Деньги не в цене в Форт-Ноксе, дитя мое, я оплатил старый должок.
– Ба! Неужто снова та снежная лавина? Это было бог знает сколько лет назад.
– Весьма милая история. Не хочешь ли послушать ее, детка?
– Да я лучше землю стану есть.
– Напрасно. В ней есть все, чего не хватает современным романам: захватывающий сюжет, обилие приключений, в меру сентиментальности и счастливый конец. Мальчик король спасает ребенка из Бруклина от неминуемой смерти во льдах на лыжной трассе в Колорадо. Все будут рыдать, уверяю тебя.
– Я – исключение.
– Это лишь потому, что ты уже слышала эту историю раньше.
– Я не хочу больше разговаривать.
– Я тоже.
Через десять минут таксист подвез их к зданию на Западной Семьдесят второй улице, где у Джо была квартира. До того как Джо успел вытащить бумажник, девушка выскользнула из машины и рванулась наперерез движению, едва успев увернуться от автобуса. Надо было держать ухо востро с этой девочкой. Скинув туфли, она помчалась вниз по улице. Джо пустился в погоню.
Когда-то он был чемпионом школы по бегу, и теперь прежние навыки оказались кстати. Едва не сбив с ног двух пожилых дам, изящно миновав женщину с коляской, он все же врезался в парня, читавшего журнал возле киоска. И тут Джо потерял разбег, пытаясь разглядеть привлекшую его внимание обложку журнала «Тайм». В какой-то момент ему даже показалось, что на него смотрит его первая жена.
Держись, Мак-Марпи. Ты уже потерял жену номер один и теперь рискуешь потерять жену номер два, если не прибавишь ходу.
Марина уже почти добежала до Центрального парка, когда Джо нагнал ее.
– Пусти! – завопила она, отбиваясь от него своими маленькими грязными ножками. – Чудовище! Скотина!
Джо перехватил ее поперек туловища, стараясь спасти от пинков жизненно важные органы.
– Если ты не заткнешься, я… Девушка завопила пуще прежнего:
– Меня держат против воли! Помогите!
Бедняжка не понимала, что находится в Нью-Йорке. Две женщины о чем-то пошептались, но, когда парень в тенниске остановился понаблюдать за представлением, поспешили ретироваться.
– Мы женаты, – сообщил ему Джо, вскинув упирающуюся девушку на плечо. – Молодожены.
Парень кивнул так, будто объяснение показалось ему исчерпывающим, и пошел своей дорогой.
На Манхэттене такой номер не сошел бы ему с рук. Джо понимал, что его новая жена на этом не остановится. Стоит ему на минуту оставить ее одну, как она повторит попытку. Ни побриться спокойно, ни зубы почистить…
– Ты не сможешь держать меня пленницей вечно, – прошипела девушка, продолжая колотить Джо по спине.
– Я подумываю о приобретении кандалов, – ответил Джо. Автобус остановился на углу, забирая пассажиров с остановки. Пока никто не вмешивался.