Приемный покой. Клиентов принимает фельдшер.
   Входит котельщик 2-го участка службы тяги. Печален.
   — Драсте, Федор Наумович, — говорит котельщик траурным голосом.
   — А, драсте. Скидайте тужурку.
   — Слушаю, — отвечает котельщик изумленно и начинает расстегивать пуговицы, — у меня видите ли...
   — После поговорите. Рубашку скидайте.
   — Брюки снимать, Федор Наумович?
   — Брюки не надо. На что жалуетесь?
   — Дочка у меня померла.
   — Гм. Надевайте тужурку. Чем же я могу быть полезен? Царство ей небесное. Воскресить я ее не в состоянии. Медицина еще не дошла.
   — Удостоверение требуется. Хоронить надо.
   — А... констатировать, стало быть... Что ж, давай ее сюда.
   — Помилуйте, Федор Наумович. Мертвенькая. Лежит. А вы живой.
   — Я живой, да один. А вас, мертвых, — бугры. Ежели я за каждым буду бегать, сам ноги протяну. А у меня дело — видишь, порошки кручу. Адье.
   — Слушаюсь.

   Котельщик нес гробик с девочкой. За котельщиком шли две голосящие бабы.
   — К попу, милые, несете?
   — К фельдшеру, товарищи. Пропустите!

   У ворот приемного покоя стоял катафалк с гробом. Возле него личность в белом цилиндре и с сизым носом, и с фонарем в руках.
   — Чтой-то товарищи? Аль фельдшер помер?
   — Зачем фельдшер? Весовщикова мамаша Богу душу отдала.
   — Так чего ж ее сюда привезли?
   — Констатировать будет.
   — А-а... Ишь ты.

   — Тебе что?
   — Я, изволите ли видеть, Федор Наумович, помер.
   — Когда?
   — Завтра к обеду.
   — Чудак! Чего ж ты заранее притащился? Завтра б после обеда и привезли тебя.
   — Я, видите ли, Федор Наумович, одинокий. Привозить-то меня некому. Соседи говорят, сходи заранее, Пафнутьич, к Федору Наумовичу, запишись, а то завтра возиться с тобой некогда. А больше дня ты все равно не протянешь.
   — Гм. Ну ладно. Я тебя завтрашним числом запишу.
   — Каким хотите, вам виднее. Лишь бы в страхкассе выдали. Делов-то еще много. К попу надо завернуть, брюки опять же я хочу себе купить, а то в этих брюках помирать неприлично.
   — Ну, дуй, дуй! Расторопный ты старичок.
   — Холостой я, главная причина. Обдумать-то меня некому.
   — Ну, валяй, валяй. Кланяйся там, на том свете.
   — Передам-с.