Нет, право... после каждого бала как
будто грех какой сделал[1]. И вспоми-
нать о нем не хочется.
Из Гоголя
П-пай-дем, пппай-дем...
Ангел милый,
Пп-ольку танцевать со мной!!!
— Сс... с... — свистала флейта.
— Слышу, слышу, — пели в буфете.
— П-польки, п-полечки, п-полыси, — бухали трубы в оркестре.
Звуки польки неземной!!!
Здание льговского нардома тряслось. Лампочки мигали в тумане, и совершенно зеленые барышни и багровые взмыленные кавалеры неслись вихрем. Ветром мело окурки, и семечковая шелуха хрустела под ногами, как вши.
Пай-дем, па-а-а-а-й-дем!!
— Ангел милый, — шептал барышне осатаневший телеграфист, улетая с нею в небо.
— Польку! А гош
{1}, мадам! — выл дирижер, вертя чужую жену. — Кавалеры похищают дам!
С него капало и брызгало. Воротничок раскис.
В зале, как на шабаше, металась нечистая сила
[2].
— На мозоль, на мозоль, черти! — бормотал нетанцующий, пробираясь в буфет.
— Музыка, играй № 5! — кричал угасающим голосом из буфета человек, похожий на утопленника.
— Вася, — плакал второй, впиваясь в борты его тужурки, — Вася! Пролетариев я не замечаю! Куды ж пролетарии-то делись?
— К-какие тебе еще пролетарии? Музыка, урезывай польку!
— Висели пролетарии на стене и пропали...
— Где?
— А вон... вон...
— Залепили голубчиков! Залепили. Вишь, плакат на них навесили. Паку... па-ку... покупайте серпантин и соединяйтесь...
— Горько мне! Страдаю я...
— А-ах, как я страдаю! — зазывал шепотом телеграфист, пьянея от духов. — И томлюсь душой!
Польку я желаю... танцевать с тобой!!
— Кавалеры наступают на дам, и наоборот! А дру-ат
{2}, — ревел дирижер.
В буфете плыл туман.
— По баночке, граждане, — приглашал буфетный распорядитель с лакированным лицом, разливая по стаканам загадочную розовую жидкость, — в пользу библиотеки! Иван Степаныч, поддержи, умоляю, гранит науки!
— Я ситро не обожаю...
— Чудак ты, какое ситро! Ты глотни, а потом и говори.
— Го-го-ro... Самогон!
— Ну, то-то!
— И мне просю бокальчик.
— За здоровье премированного красавца бала Ферапонта Ивановича Щукина!
— Счастливец, коробку пудры за красоту выиграл!
— Протестую против. Кривоносому несправедливо выдали.
— Полегче. За такие слова, знаешь.
— Не ссорьтесь, граждане!
Блестящие лица с морожеными, как у судаков, глазами осаждали стойку. Сизый дым распухал клочьями, в глазах двоилось.
— Позвольте прикурить.
— Пажалст...
— Почему три спички подаете?
— Чудак, тебе мерещится!
— Об которую ж зажигать?
— Целься на среднюю, вернее будет.
В зале бушевало. Рушились потолки и полы. Старые стены ходили ходуном. Стекла в окнах бряцали.
— Дзинь... дзинь... дзинь!!
— Польки — дзинь! П-польки — дзинь! — рявкали трубы.
Звуки польки неземной!!!
Впервые — Гудок. 1924. 16 ноября. С подписью: «Письмо рабкора списал М. Булгаков».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
