Кир Булычев
Показания Оли Н.
Меня зовут Олей. Мне шестнадцать лет. Я проживаю в поселке Гроды, перешла в десятый класс. Отец оставил маму, когда мне было три года, мама работает медсестрой в больнице.
Эти показания я даю добровольно, по собственной инициативе.
Об Огоньках я узнала в первый раз два года назад, когда по телевизору показывали первый из Огоньков, который нашли в Кении. Может быть, о них говорили раньше, но я не помню.
Я как сейчас вижу изображение на экране телевизора — белая капля, которая касается земли и дрожит. Обозреватель сказал, что это удивительное и еще не разгаданное природное явление. Вернее всего — следствие вулканической активности. Ученые изучают температуру и характер явления. Тогда это не произвело впечатления, может, потому что Огонек был маленький и разрушений не причинил.
В следующий раз об Огоньке говорили в передаче «Очевидное — невероятное». Оказалось, что этих Огоньков в той местности насчитывается несколько, а один из них стал причиной большого лесного пожара. Двое ученых, которые обсуждали эту проблему, высказывали соображения, что раз температура Огоньков очень велика, такой на Земле раньше не наблюдали, значит, это плазма. В местах, где горит Огонек, всегда есть движение воздуха, который сгорает в его пламени. Один из ученых говорил, что Огонек — это шаровая молния, только стабильная, а другой уверял, что это природная ядерная реакция. Хотя радиации не отмечено.
Я не могу сказать, когда Огоньки стали обыкновенным делом. Сначала о них говорили только по телевизору и в газетах, на последней странице, где пишут о всяких курьезах. Потом стали говорить все чаще, потому что Огоньки оказались не такими уж безобидными. И главное — они стали появляться в разных концах Земли.
Я помню, как меня поразили кадры Огонька в озере Чад. Из озера бил фонтан с паром, а изнутри его подсвечивало — это было похоже на фонтан на Сельскохозяйственной выставке в Москве.
В июле приехала тетя Вера. Она живет в Перми. Она рассказала, что у них там много разговоров об Огоньке, который нашли на колхозном поле. Там играли мальчишки, один из них подбежал слишком близко и обжегся. Этот Огонек оцепили войсками, и всех из деревни выселили. Но в газетах тогда еще о наших Огоньках не писали.
В первый раз я испугалась, когда показывали большой Огонек в Риме. От него начался пожар — выгорело несколько кварталов. Представляете — вокруг черные балки, пепел, а посреди на пустыре спокойно горит Огонек.
В августе по телевизору показали, как в Соединенных Штатах бомбили Огонек в пустыне Невада. Над пустыней стояли пыльные столбы, вспыхивали красные взрывы. А потом показали Огонек. Он переместился на дно воронки от бомбы и горел даже ярче, чем прежде. Будто нажрался взрывчаткой.
В сентябре прошлого года было опубликовано сообщение Организации Объединенных Наций. И тогда всем стало известно, что в мире уже горит несколько сотен Огоньков и с каждым днем число их увеличивается.
Ким, он учится со мной в одном классе, принес тогда к нам домой памятку. Эти памятки распространялись во всех городах, и там было написано, как следует себя вести, если ты увидел неучтенный Огонек, и куда звонить. Там были инструкции, чтобы не приближаться, по возможности огородить это явление и следить, чтобы не произошло возгорание. Главное — ни в коем случае не принимать самому никаких мер против Огонька.
Хотя уже наступала осень и Огоньки начали менять жизнь всей нашей Земли, для нас, в поселке, они оставались иллюзией, как болезнь орор — пишут, говорят, а нас не касается. Мы продолжали ходить в школу, и Сесе, это прозвище Сергея Сергеевича, все так же кидал свою папку на стол и говорил: «Здравствуйте, громадяне». Мы ездили всем классом на картошку. Так как все время шли дожди, работать в поле было трудно. Дожди шли везде, и говорили, что виноваты в этом тоже Огоньки. Те из них, что возникли на дне озер, рек и океанов, вызывали сильное испарение и нарушили баланс погоды. Осенью Огоньков было уже так много, что мы почти не видели солнца.
Тогда, в поле, это и случилось.
Был ветер, дождь перестал, и почему-то нам не хотелось уходить в сарай, где нас разместили. Ребята разожгли костер, мы пекли на нем картошку. Мы немного пели. Потом пришли Ким с Селивановым, они ходили в магазин за водкой, но водки не достали. Я была рада, потому что уже видела раз Кима пьяным, и это было отвратительное зрелище. А как он может не пить, если у него такой отец и старшие братья?
Даша Окунева начала спрашивать Сесе, что он думает об Огоньках, насколько это опасно. Сесе отвечал, что нельзя недооценивать эту опасность для человечества только потому, что естественное желание человечества — спрятать голову в песок. Потом Сесе понял, что никто его не слушает, потому что не хотелось слушать о плохом. Я тогда подумала, что мы ведем себя так, как будто говорим об ороре. Эта болезнь для других, не для нас, есть специальные люди, ученые, которые занимаются вакцинами и лекарствами. Они в конце концов обязательно догадаются и сделают что надо. А раз мы не можем помочь, то лучше не думать. От этого легче не будет. Ким тихо сказал мне, что нужно поговорить. Я знала, о чем он будет говорить. Все знали, что я ему нравлюсь. Я пошла с ним в сторону. Он хотел, чтобы мы ушли в кусты на краю поля и он меня целовал, но у меня не было настроения, а Селиванов стал кричать от костра, что все видит. Я сказала: «Не надо, Ким, пожалуйста. Совсем не такой день».
— А какой день? — спросил он. — Дождика нет.
Чтобы переменить тему, я спросила, как его мать. Клавдию Васильевну еще на той неделе увезли в Москву, в больницу, у нее подозревали орор.
— Ты не бойся, — сказал он, — я не заразный.
— Я не боюсь.
Мне стало его жалко, потому что многие избегали их дом. Можно сколько хочешь говорить, что орор не заразный, но люди боятся, потому что ведь как-то заражаются.
Я поцеловала Кима в щеку, чтобы он не думал, что я такая же, как другие.
Наверное, он понял. Он пошел обратно к костру, ничего больше не говоря.
Мы стали есть печеную картошку.
Даша Окунева сказала:
— Смотрите, к нам кто-то идет.
Она показала к деревне — там загорелся фонарик, будто кто-то шел по полю.
Мы сидели на брезенте. Ким обнял меня за плечи. Мне было его жалко. Я держала его за пальцы, пальцы были холодными.
Фонарик не приближался. Он горел совсем низко, у самой земли.
Сесе вдруг поднялся и пошел туда.
Он прошел шагов сто, не больше. Оказалось, что фонарик горит недалеко — просто в темноте не разберешь.
Сесе остановился и сказал:
— Вот и дождались.
Он сказал негромко, но мы в этот момент молчали и услышали. Я сразу поняла, что он имеет в виду. И другие тоже.
Мы подошли к Огоньку.
Огонек, словно живой шарик, лежал на земле. Он был ослепительно белый, и жар от него чувствовался в нескольких шагах, хотя размером Огонек был не больше детского кулака.
Он был такой легкий, словно воздушный шарик, который прилег на землю, уставши летать, но мы знали, что у этих Огоньков очень глубокие корни — тонкие плазменные нити, пронзающие землю на метры. Уже были случаи, когда такой корешок доставал до подземной воды и получался взрыв. Может взорваться что угодно, но Огонек останется как прежде, несокрушимый, легкий и даже какой-то веселый.
Летучая мышь пролетела низко над Огоньком, не сообразив, что это такое. Она исчезла, ярко вспыхнув.
Мы вернулись к нашему костру и затушили его.
Картошку доедать не стали — никому не хотелось. Мы пошли к правлению, чтобы позвонить в Москву. Даша Окунева начала плакать. Холмик, лучший математик в школе, хороший мальчик, он мне в прошлом классе нравился, пока я не стала ходить с Кимом, стал говорить Даше, что ничего страшного не случилось. Уже сообщали, как успешно идут опыты по нейтрализации.
Эти показания я даю добровольно, по собственной инициативе.
Об Огоньках я узнала в первый раз два года назад, когда по телевизору показывали первый из Огоньков, который нашли в Кении. Может быть, о них говорили раньше, но я не помню.
Я как сейчас вижу изображение на экране телевизора — белая капля, которая касается земли и дрожит. Обозреватель сказал, что это удивительное и еще не разгаданное природное явление. Вернее всего — следствие вулканической активности. Ученые изучают температуру и характер явления. Тогда это не произвело впечатления, может, потому что Огонек был маленький и разрушений не причинил.
В следующий раз об Огоньке говорили в передаче «Очевидное — невероятное». Оказалось, что этих Огоньков в той местности насчитывается несколько, а один из них стал причиной большого лесного пожара. Двое ученых, которые обсуждали эту проблему, высказывали соображения, что раз температура Огоньков очень велика, такой на Земле раньше не наблюдали, значит, это плазма. В местах, где горит Огонек, всегда есть движение воздуха, который сгорает в его пламени. Один из ученых говорил, что Огонек — это шаровая молния, только стабильная, а другой уверял, что это природная ядерная реакция. Хотя радиации не отмечено.
Я не могу сказать, когда Огоньки стали обыкновенным делом. Сначала о них говорили только по телевизору и в газетах, на последней странице, где пишут о всяких курьезах. Потом стали говорить все чаще, потому что Огоньки оказались не такими уж безобидными. И главное — они стали появляться в разных концах Земли.
Я помню, как меня поразили кадры Огонька в озере Чад. Из озера бил фонтан с паром, а изнутри его подсвечивало — это было похоже на фонтан на Сельскохозяйственной выставке в Москве.
В июле приехала тетя Вера. Она живет в Перми. Она рассказала, что у них там много разговоров об Огоньке, который нашли на колхозном поле. Там играли мальчишки, один из них подбежал слишком близко и обжегся. Этот Огонек оцепили войсками, и всех из деревни выселили. Но в газетах тогда еще о наших Огоньках не писали.
В первый раз я испугалась, когда показывали большой Огонек в Риме. От него начался пожар — выгорело несколько кварталов. Представляете — вокруг черные балки, пепел, а посреди на пустыре спокойно горит Огонек.
В августе по телевизору показали, как в Соединенных Штатах бомбили Огонек в пустыне Невада. Над пустыней стояли пыльные столбы, вспыхивали красные взрывы. А потом показали Огонек. Он переместился на дно воронки от бомбы и горел даже ярче, чем прежде. Будто нажрался взрывчаткой.
В сентябре прошлого года было опубликовано сообщение Организации Объединенных Наций. И тогда всем стало известно, что в мире уже горит несколько сотен Огоньков и с каждым днем число их увеличивается.
Ким, он учится со мной в одном классе, принес тогда к нам домой памятку. Эти памятки распространялись во всех городах, и там было написано, как следует себя вести, если ты увидел неучтенный Огонек, и куда звонить. Там были инструкции, чтобы не приближаться, по возможности огородить это явление и следить, чтобы не произошло возгорание. Главное — ни в коем случае не принимать самому никаких мер против Огонька.
Хотя уже наступала осень и Огоньки начали менять жизнь всей нашей Земли, для нас, в поселке, они оставались иллюзией, как болезнь орор — пишут, говорят, а нас не касается. Мы продолжали ходить в школу, и Сесе, это прозвище Сергея Сергеевича, все так же кидал свою папку на стол и говорил: «Здравствуйте, громадяне». Мы ездили всем классом на картошку. Так как все время шли дожди, работать в поле было трудно. Дожди шли везде, и говорили, что виноваты в этом тоже Огоньки. Те из них, что возникли на дне озер, рек и океанов, вызывали сильное испарение и нарушили баланс погоды. Осенью Огоньков было уже так много, что мы почти не видели солнца.
Тогда, в поле, это и случилось.
Был ветер, дождь перестал, и почему-то нам не хотелось уходить в сарай, где нас разместили. Ребята разожгли костер, мы пекли на нем картошку. Мы немного пели. Потом пришли Ким с Селивановым, они ходили в магазин за водкой, но водки не достали. Я была рада, потому что уже видела раз Кима пьяным, и это было отвратительное зрелище. А как он может не пить, если у него такой отец и старшие братья?
Даша Окунева начала спрашивать Сесе, что он думает об Огоньках, насколько это опасно. Сесе отвечал, что нельзя недооценивать эту опасность для человечества только потому, что естественное желание человечества — спрятать голову в песок. Потом Сесе понял, что никто его не слушает, потому что не хотелось слушать о плохом. Я тогда подумала, что мы ведем себя так, как будто говорим об ороре. Эта болезнь для других, не для нас, есть специальные люди, ученые, которые занимаются вакцинами и лекарствами. Они в конце концов обязательно догадаются и сделают что надо. А раз мы не можем помочь, то лучше не думать. От этого легче не будет. Ким тихо сказал мне, что нужно поговорить. Я знала, о чем он будет говорить. Все знали, что я ему нравлюсь. Я пошла с ним в сторону. Он хотел, чтобы мы ушли в кусты на краю поля и он меня целовал, но у меня не было настроения, а Селиванов стал кричать от костра, что все видит. Я сказала: «Не надо, Ким, пожалуйста. Совсем не такой день».
— А какой день? — спросил он. — Дождика нет.
Чтобы переменить тему, я спросила, как его мать. Клавдию Васильевну еще на той неделе увезли в Москву, в больницу, у нее подозревали орор.
— Ты не бойся, — сказал он, — я не заразный.
— Я не боюсь.
Мне стало его жалко, потому что многие избегали их дом. Можно сколько хочешь говорить, что орор не заразный, но люди боятся, потому что ведь как-то заражаются.
Я поцеловала Кима в щеку, чтобы он не думал, что я такая же, как другие.
Наверное, он понял. Он пошел обратно к костру, ничего больше не говоря.
Мы стали есть печеную картошку.
Даша Окунева сказала:
— Смотрите, к нам кто-то идет.
Она показала к деревне — там загорелся фонарик, будто кто-то шел по полю.
Мы сидели на брезенте. Ким обнял меня за плечи. Мне было его жалко. Я держала его за пальцы, пальцы были холодными.
Фонарик не приближался. Он горел совсем низко, у самой земли.
Сесе вдруг поднялся и пошел туда.
Он прошел шагов сто, не больше. Оказалось, что фонарик горит недалеко — просто в темноте не разберешь.
Сесе остановился и сказал:
— Вот и дождались.
Он сказал негромко, но мы в этот момент молчали и услышали. Я сразу поняла, что он имеет в виду. И другие тоже.
Мы подошли к Огоньку.
Огонек, словно живой шарик, лежал на земле. Он был ослепительно белый, и жар от него чувствовался в нескольких шагах, хотя размером Огонек был не больше детского кулака.
Он был такой легкий, словно воздушный шарик, который прилег на землю, уставши летать, но мы знали, что у этих Огоньков очень глубокие корни — тонкие плазменные нити, пронзающие землю на метры. Уже были случаи, когда такой корешок доставал до подземной воды и получался взрыв. Может взорваться что угодно, но Огонек останется как прежде, несокрушимый, легкий и даже какой-то веселый.
Летучая мышь пролетела низко над Огоньком, не сообразив, что это такое. Она исчезла, ярко вспыхнув.
Мы вернулись к нашему костру и затушили его.
Картошку доедать не стали — никому не хотелось. Мы пошли к правлению, чтобы позвонить в Москву. Даша Окунева начала плакать. Холмик, лучший математик в школе, хороший мальчик, он мне в прошлом классе нравился, пока я не стала ходить с Кимом, стал говорить Даше, что ничего страшного не случилось. Уже сообщали, как успешно идут опыты по нейтрализации.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента