Страница:
– Ты ошибаешься, Скавр. Варвары придут. И за твои ошибки римляне заплатят высокую цену. Ты надеешься, что после завоевания Хорезма монголы либо вернутся назад, в свои степи, либо двинутся на север. Скорее всего так и будет. Но прежде варвары постараются обезопасить свои владения с запада. А на западе им угрожает Рим. И они ни за что не оставят такого могучего противника у себя в тылу. Они никогда этого не делают. Возможно, самой Империи пока не угрожает опасность. Но союзники будут атакованы. Месопотамия и Сирия наводнены лазутчиками монголов. Никто почему-то не обращает на соглядатаев внимания. Сейчас октябрь. Поздней осенью или зимой монголы всегда отправляются в – поход. Есть данные, что они сгоняют огромные табуны лошадей. Значит – будут новые набеги и новые жертвы.
– Эти сведения из твоего рассказа? – префект претория рассмеялся.
– Эти сведения собирал человек, который заплатил за них жизнью. Он видел приготовления монголов к новому походу.
– Не суди выше сапога, – напомнил Скавр слова Апеллеса, вошедшие в поговорку[65].
«Особенно, если это сапоги армейские», – хотел парировать Элий, но сдержался.
– Ты бы мог задействовать своих фрументариев…
– Мои фрументарии не занимаются ерундой. А ты, Цезарь, как Катон, непрерывно бубнишь: «Карфаген должен быть разрушен». Не надоело?
– Я повторяю другое: «Надо завцитить Рим». Элий понял, что Скавра ему ни в чем не убедить, потому что тот не хочет быть убежденным. Элий поднялся и шагнул к двери.
– Возьми свой рассказ, – крикнул ему вслед Скавр. – Почитаешь на ночь молодой жене. – Префект претория помолчал и, сделав над собой видимое усилие, добавил: – И забудь про Месопотамию. Очень тебя прошу.
Элий вернулся и взял бумаги.
«Так кто же заплатит за глупость»? – подумал с тоскою.
И ему вдруг показалось, что кто-то шепнул:
«Ты».
Он вздрогнул и поднял глаза. Сквар смотрел на него в упор. И что-то было в его взгляде. Что-то такое… Элий глянул на свою руку, что сжимала бумаги. В таблине было не слишком светло, и Элий отчетливо различил, как пульсирует аура в такт ударам сердца. Элий готов был поклясться, что Скавр видит это отчаянное биение…
Когда Элий ушел. Квинт принялся обыскивать дом Вера. Все говорило о том, что гладиатор был тяжело болен. Но при этом Вер почему-то жил один. Некому было приготовить еду, вымыть посуду, перестелить постель. В углу валялась груда грязного белья, телефонный аппарат был придвинут к постели, записи Вер делал прямо на стене. Квинт принялся разбирать пометки. Вот телефон Курция. Интересно, о чем разговаривал Вер с нынешним главой римских виги-лов. Вот номер Элия. Но Цезарю больной не звонил. Рядом записан номер второго корпуса Эсквилинской больницы. Квинт знал, что это раковый корпус. А вот слово «Кельн», а рядом несколько цифр. Нетрудно догадаться, что это время отправления поездов из Рима. Интересно, что позабыл тяжело больной Вер в Нижней Германии? Быть может, там есть целебные источники, излечивающие рак? «Четвертую стадию рака», – уточнил Квинт. Ибо Вер был так болен, что почти не вставал с постели, бросал мусор рядом с кроватью. Фрументарии выгреб из-под ложа старые вестники, засохшие корки и бумажные чашки. На дне раскопа обнаружились несколько тарелок и серебряный кубок.
Квинт вышел в вестибул, автоматически заглянул в почтовый ящик. На дне лежало одно-единственное письмо без подписи. Судя по штампу, письмо пришло вчера. Квинт вскрыл послание.
«Ты спас мне жизнь. И я открою тебе тайну. Великую тайну моего подопечного Икела. Был прощальный обед когорты „Нереида“ перед отправкой на фронт. И что же будущие бравые воины сделали после обеда? Надежда Империи, стальной ее меч! Ха-ха! Ты будешь гадать сто лет и не угадаешь! Они отправились во двор крепости и утопились в огромном колодце. Все до единого. Вся когорта. Как глупые скоты. Киты порой выбрасываются на сушу. Эти бросились в воду. Корнелий Икел, узнав про такое, чуть не лопнул от ярости. Префект претория Гамикан приказал групповое самоубийство скрыть. Прибыл отряд фрументариев и попытался извлечь со дна колодца трупы. Вниз спустили троих водолазов. Назад вытащили мертвецов. Дыхательные трубки были перерезаны. Спустили еще пару. То же самое. Наверх подняли два трупа. Больше желающих лезть вниз не нашлось. Икел составил рапорт, дело засекретили. Родственникам выслали похоронки. Без посмертных масок. К письмам прилагались только значки – те самые значки, которые не успели выдать трусам».
Квинт не верил собственным глазам. Без сомнения, письмо было написано Гиком, бывшим гением Икела. Только он знал правду, правду, которая напоминала чудовищную ложь. Правду, от которой дыхание перехватывало и слезы ярости наворачивались на глаза. Правду, которую лучше не знать. Q боги, как поведать Элию, что его брат Тиберий утопился, чтобы не защищать Рим? Тиберий, чью память Элий боготворил. Цезарь просто убьет Квинта, услышав такое. Или сойдет с ума. Окончательно. Случай открыл Квинту тайну «Нереиды». Но кому теперь служит этот самый случай? Кто исполнил желание, если желания в принципе не исполнимы? Само собой может случиться только несчастье, ибо все счастливые случаи гладиаторы расхватали на тысячу лет вперед.
Квинт смял письмо и затрясся от смеха. Девочка, проходившая мимо, испуганно на него покосилась. Квинт отвернулся, уткнулся лбом в колонну вестибу-ла и продолжал трястись от нескончаемого гнусного смеха. Вместе с Бенитом в доме Пизона появилась вычурная мебель с обилием позолоты, дорогие безделушки, кубки мозаичного стекла, золотые чаши, серебряные статуи. Все куплено в долг. Торговцы охотно открывали Бениту кредит. Чуяли в нем баловня Фортуны. У торговцев на таких людей чутье.
Пол таблина был засыпан листами вестников. Папка с вырезками лежала на столе. Бенит развалился в кресле и просматривал заметки. Не все были удачны – многие слишком претенциозны.
«Гениев часто можно видеть в тавернах. Они выделяются сразу – неприкаянным видом, нищей одеждой. Смесь оскорбленного достоинства и жалкого заискивания на лицах. Неважно, молоды они или стары – повсюду они чувствуют себя лишними в прежде подвластном мире. Пусть этим миром управляли другие, а они лишь служили на посылках, все равно, они были уверены, что мир принадлежит им. Отныне им не принадлежит ничего. Настало новое время – время профессионалов. Таков наш Бенит Пизон…» Это рассуждения Гнея Галликана. Слишком умно. Пора завязывать с дурацким эстетизмом, игрой словами. Надо быть проще. Подыгрывать самым низменным страстям, самому примитивному любопытству. Ориентироваться не на умного читателя, а на глупого. Умным все равно не угодишь.
Больше всего Бениту нравились собственные творения, напечатанные в «Первооткрывателе». Тираж вестника меньше чем за двадцать дней вырос в полтора раза. Помогли и деньги Пизона, и влияние Сер-вилии Кар. Вдовушка обязана платить. Она ему много задолжала.
Все состояние Летиции, которое ускользнуло из рук Бенита.
«Куда движется Рим? Куда вообще он может прийти – только в баню или на пир обжор. Если существует стол, за которым сможет расположиться его огромная туша», – процитировал Бенит вслух самого себя.
Будущего сенатора не интересовали факты. Его задачей было ошеломить, свалить читателя с ног. Вся столица читала Бенитовы речи и приходила в восторг. Входила в моду грубость и пошлость. Ценители возмущались. Но кто теперь обращает внимание на ценителей? Сами литераторы плюют на них.
«Эстетизм – это выдумка гениев, людям он не нужен, – заявлял Бенит в другой статье. – Что нужно людям? Бабам – мужики, мужикам – новые территории и война. Нормальному римлянину время от времени хочется пострелять».
«Элий – преступник, он предал жрецов Либерты, убил главного, ограбил остальных и бросил беспомощных в Аравийской пустыне. Вот откуда у него дар гладиатора. Все исполнители желаний – убийцы!»
Здорово придумано. Бенит и сам уже верил, что Элий поступил именно так. Обвинить Элия в подлости – что может быть удачнее. Цезарь не будет оправдываться – он выше этого. Разумные люди не поверят в выдумку Бенита. Но судьбу Рима, как и мира, решают не они. Гней Галликан прав. Наступало время Бенита. В новом мире без гениев, который помогли создать Элий и Юний Вер – два клятых Бенитова врага, будет торжествовать Бенит.
Глава 20
Но Элий день ото дня все более возмущается этим миром. Так что же делать?
Воспитывать в себе равнодушие или нечто другое? Вопросы всегда умнее ответов. Вопросы восхищают остротою. Ответы разочаровывают. В чем тогда выход? Взять лист бумаги и начать писать? Звать к ответу немых, ругаться с глухими? Зачем?
Чужое прошлое вспоминалось легко, куда легче собственного.
Душа несчастного народного трибуна спустя сто лет была наконец допущена в лодку Харона, отведала ледяной воды Леты и, позабыв прежнюю боль, вернулась на землю. Было множество жизней. Он был солдатом и медиком, сражался и погибал на войнах с готами и вандалами, играл на сцене театра Помпея, восстанавливал разрушенный землетрясением форум Траяна, участвовал в заседании Большого Совета в Аквилее, испытывал на себе новую вакцину в Александрии, строил пароходы, конструировал двигатели внутреннего сгорания, плыл в Новую Атлантиду и возвращался. Было много смертей, а несчастий еще больше. Но все его жизни были связаны неразрывной нитью с Вечным городом. У него было множество ролей, но он никогда не был ни палачом, ни трусом.
– Ну, каково быть наследником Гая Гракха? – поинтересовался лемур. Элий поднял голову. Призрак плавал под потолком, этакая светящаяся амеба в воздухе. Запах плесени выветрился, но не до конца. – Не так плохо, по-моему. Если бы тебе досталась душа Филиппа Араба, ты был бы расстроен куда сильнее. Неприятно помнить, что в прошлой жизни ты прикончил мальчишку-императора, чтобы получить власть, а потом тебя самого укокошили собственные солдаты. Что бы ты делал, имея такую душу?
– Сошел бы с ума, – отвечал тихо Элий.
– А Трион не сходит, – хихикнул лемур.
Элий не сомневался, что Лемур намеренно завел речь о Трионе.
– И как ты это узнал? – ЭлиЙ старался говорить как можно равнодушнее.
– Как всегда – побеседовал с душой во время сна.
– Где же такое случилось? – Элий затаил дыхание, ожидая ответа.
Голубое облачко под потолком задрожало – лемур хохотал.
– Хочешь, чтобы я выдал тебе Триона? Скажу откровенно: ты мне нравишься, Элий. Когда-то я был таким же: страстно хотел что-то сделать, чтобы исправить жестокий мир вокруг. Но не знал – что. Как и ты теперь не знаешь. И никто не знает. Потому что спустя тысячу лет по-прежнему нельзя сказать – прав ты или ошибался. Так вот: в Ноны октября Трион был в Каррах.
– В Месопотамии?
– Вижу, ты знаешь географию. Я должен был свести тебя с ума, а вместо этого помогаю. Сам не знаю почему.
– Может, потому что я сумасшедший? Вокруг тела Элия вспыхнула аура, будто солнечная корона в момент затмения. Таблин сделался свинцо-во-серым. А потом аура погасла, приобрела красноватый зловещий оттенок и наконец сделалась невидимой. Судьба Элия переменилась.
Император разгуливал по экседре в толстом белом халате из махрового хлопка. Он самодовольно улыбался и на ходу полировал пилкой ноготь на большом пальце, то и дело отставляя руку и изучая правильный розоватый овал, Император помолодел. Сейчас он выглядел лет на пять старше Элия и раз в десять глупее.
– Отправиться с молодой женой в Месопотамию? Что за чушь ты задумал, мой маленький сыночек? – ухмыльнулся Руфин. – Право же, я бы выбрал курорт на Лазурном берегу – самое лучшее место в это время года. Да я и сам туда скоро отправлюсь. Поедем вместе на Лазурный берег.
– Меня беспокоит Месопотамия. И я не собираюсь ехать туда с Летицией. Я поеду один. Руфин удивленно приподнял бровь.
– Бросить молодую жену? Она успела тебе надоесть? Все эти желтые вестники с ума сойдут, разглагольствуя о причинах вашей размолвки. Ну, понимаю, девчонка слишком молода… гм… после Марции, так сказать, пресная пища. Так в чем дело? Найди себе более опытную штучку. – Руфин понимающе подмигнул.
– Я не бросаю Летицию. Моя поездка займет дней двадцать. Максимум месяц.
– Чушь! Никакой Месопотамии! Это еще что такое! Как отец я запрещаю тебе ехать! И не вздумай меня ослушаться! Прежде ты мог сумасбродить. А теперь – нет. Мне хватит этой истории с Трионом. Его нашли?
Элий отрицательно покачал головой.
– Ну так поищи его, – тоном капризного ребенка приказал Руфин.
– У меня есть данные, что он в Месопотамии. Мы должны это проверить.
– Мы должны… – передразнил Руфин. – А на что «Целий» и тысячи фрументариев? Или они даром едят хлеб?
Элий вынужден был признать, что замечание Руфина вполне резонно.
– Хорошо, пусть наши фрументарии займутся Трионом.
«А ведь ты не хочешь, чтобы его отыскали, – мысленно обратился к императору Элий. – И я знаю – почему».
– Но это не так просто, – тут же возразил Руфин. – Месопотамия не наша провинция, а наш союзник, причем союзник ненадежный. Здесь надо действовать весьма осторожно. Пусть этим лучше занимается Скавр.
«Нет, он не безумен, – со злостью подумал Элий. – Он осмысленно губит все, что я предлагаю. Руфин даже слишком разумен. Каким-то антиразумом. И этот антиразум отнюдь не глупость… Это нечто другое».
– Скавр не принимает мои заявления всерьез, – сказал Элий.
– Тогда о чем разговор?! Некели думаешь, что ты в военных вопросах компетентнее префекта претория? – Руфин расхохотался. Кажется, прежде он был не столь бестактен.
– Прошу не так много: только проверить мою версию, – сухо отвечал Элий, подавив раздражение. – Я прошу… – он сделал ударение на слове «прошу» и замолчал.
Руфин с удивлением посмотрел на него и сморщился.
– Ну что еще…
– Я прошу послать фрументариев в Месопотамию. Одобряет это Скавр или нет.
– Ну до чего же ты доставучий, Элий! – воскликнул Руфин. Жаргонное уличное словечко в его устах звучало нелепо. – Ну хорошо, хорошо. Пошли туда своего человека.
Руфин самодовольно улыбнулся. Глаза хитро прищурились. Сами глаза пусты, а усмешка хитрющая.
«Антиразум, – вновь подумал Элий. – Что может сделать антиразум в данной ситуации?»
Император согласился, потому что это входило в планы его антиразума. Но чтобы понять задуманное Ру-фином, надо самому обладать таким же антиразумом.
Гет лежал на кровати и смотрел, как Квинт укладывает вещи. Огромное тело змея лоснилось в свете матового светильника. Квинту казалось, что за последние дни на Элиевых харчах змей растолстел как минимум втрое, Так растолстел, что Квинту становилось не по себе: если эта тварь вылезет на улицу хотя бы на миг, охотники за гениями тут же растерзают змея.
– Уезжаешь? – спросил Гет печально. Сейчас в его голосе присутствовали в основном шипящие. Квинт кивнул в ответ.
– Мне будет грустно. Я к тебе привык.
– Не могу сказать о себе то же самое, – не очень-то любезно буркнул Квинт.
– А кто будет теперь обо мне заботиться? Кто будет меня кормить? – с нарастающей тревогой прошипел Гет. – Гению необходимо, чтобы о нем постоянно заботились.
– Не волнуйся, есть подходящая кандидатура, – и, распахнув дверь. Квинт крикнул: – Гимп!
Бывший покровитель Империи явился. Одет он был в темно-синюю тунику с длинными рукавами и узкие светлые брюки. Платиновый ореол полностью померк. И все же опытный глаз сразу распознавал в нем гения. Что-то нечеловеческое было в его облике, что-то прежнее, надменное – в глазах.
– Надо же! Еще один изгнанник! – изумился змей.
Теперь его голос куда больше походил на человеческий.
– Думаю, вы друг друга поймете с полуслова! – И Квинт поспешно ретировался.
Несколько мгновений два бывших гения изучающе смотрели друг на друга. Возможно, каждый сравнивал свое положение с положением собрата, оценивал, кем тот был прежде и чего достиг теперь. И оба пришли к выводу, что нынешнее положение обоих не особенно завидное.
– Как тебе нравится в Риме? – спросил Гимп.
– Мерзко. Я всю жизнь прожил в Тибуре, а теперь должен прятаться в этом вонючем городе, – недовольно фыркнул Гет. – В Риме неблагополучная экологическая обстановка! Без амброзии мы оба заболеем раком. Тебя хотя бы положат в больницу. А что будет со мной?! Смерть от рака! Это ужасно! Где ты собираешься покупать для меня продукты?
– Как где? В ближайшем магазине…
– О нет, так не пойдет, мне нужны фрукты самые свежие, и свинина, которая еще пару часов назад хрюкала. Все нужно доставлять прямиком с фермы.
– Квинт так и делал?
– Разумеется!
– А для Цезаря покупали мясо и фрукты в магазине?
– Ну да…
– Гет, ну ты в самом деле гений, если поверил в такое!
Змей смутился, только сейчас до него дошло, что Квинт врал беззастенчиво.
Гимп расхохотался.
– Что смеешься?! – обиделся Гет. – Даже люди боятся смерти. А мы – гении.
Нам умирать вдвойне обидно.
«Вот прохвост, – подумал Гимп, – причем с очень большим хвостом».
Глава 21
– Ты получила статистику из префектуры вигилов о самоубийствах за последний месяц? – спросил старик брюзгливым тоном.
– Получила. И даже оценку происходящего от психолога из Эсквилинки, – гордо ответила Порция. Тиберий заметил письмо у нее в руках.
– Дай сюда.
– Нет, это записка от Квинта. Он лично просил передать хозяину, – Порция сделала ударение на слове «лично».
– Что ты там бормочешь! Дай сюда бумагу, – раздраженно воскликнул Тиберий.
– Или я пожалуюсь Цезарю…
Он даже приподнялся, пытаясь выбраться из-за стола, но тут же шлепнулся обратно.
– Тебе плохо? Вызвать медика? – Порция старалась придать голосу хоть малую толику участия. Не получилось.
– Мне хорошо, – прошипел Тиберий. – Отдай записку.
Он смотрел на Порцию выцветшими, полными ненависти глазами. Челюсти шевелились, будто он что-то жевал. Может, со злости откусил язык и теперь пережевывает? С первого дня Тиберий возненавидел Порцию. Он знал, что ему вскоре придется оставить должность – силы уже не те. Оставить, когда его хозяин достиг почти самой вершины власти! Старик и сам понимал свою непригодность. Но при этом злился на Порцию все сильнее, видя, как расторопная женщина постепенно занимает его место. Он изводил ее придирками, поручал самые неприятные дела, выговаривал за каждую ошибку. Он больше ничем и не занимался – лишь следил за Порцией и делал ей выговоры. В первый день Порция воспринимала его выходки как чудачества. Потом начала тихо ненавидеть.
– Отдай записку, – потребовал вновь Тиберий.
Порция не ответила и спешно вышла из таблина: ее чуткий слух уловил шаги Элия в атрии. У Порции дрожали губы от обиды, тогда она протягивала хозяину письмо.
– Тиберий донимает? – спросил Цезарь, сочувственно улыбнувшись. – Старик бывает вредным.
Ей очень хотелось пожаловаться на секретаря. Но сдержалась, решила – в другой раз.
Не дождавшись ответа, Элий развернул записку и прочел:
«Квинт Элию Цезарю, привет.
Срочно выезжаю в Месопотамию, как ты приказал. На прощание сообщаю результаты моего небольшого расследования. В Нижней Германии есть крепость под названием «Крепость Нереиды». Откуда пошло столь странное название, неизвестно. В крепости есть колодец. И весьма примечательный. Все легионеры когорты «Нереида» утопились в нем вместо того, чтобы топать на фронт. И твой брат – тоже.
Это не вымысел, это точно. Сам гений Корнелия Икела рассказал об этом.
Если хочешь туда отправиться, бери билет до Кельна. А оттуда найми таксомотор.
Кстати, в Кельн укатил Юний Вер. Ну а дальше его следы теряются. Будь здоров».
…Таблин исчез. Ярко вспыхнула залитая солнцем арена.
Меч Хлора вдруг распался на две части. Мертвый кокон отлетел в сторону, живая сталь сверкнула в деснице противника. Слепящая сталь. И следом слепящая боль. Арена опрокинулась. Скула впечаталась в горячий песок. Песок набился в рот, заскрипел на зубах… Дыхание кончилось… все кончилось…
Пальцы Элия конвульсивно смяли бумагу.
– Что с тобой. Цезарь? – Порция испугалась, видя, как он побледнел и качнулся.
Элий глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя.
– Все нормально… только я… я… я уезжаю! – объявил Элий. —
Немедленно. Закажи билеты на поезд. Летиции надо помочь… она просила… и вещи собери. Мы едем вдвоем. Всю корреспонденцию на мое имя пересылай в Колонию Агриппины…
«Надо было пожаловаться сразу, – с тоской подумала Порция, понимая, что сейчас Элию не до нее. – А теперь мне предстоят распрекрасные деньки с выжившим из ума стариком. Он сведет меня с ума».
Элий повернулся, как неживой, и стал медленно подниматься по лестнице. Дошел до второго этажа. Но не остановился, а двинулся дальше, на чердак. Порция побежала за ним. Неровные шаги Цезаря слышались в конце деревянной галереи. Элий направлялся в старую кладовую. Но зачем? Когда Порция добежала до двери, то увидела Цезаря стоящим на коленях перед огромным деревянным сундуком. Крышка была поднята. Элий держал в руках старую кожаную лорику.
– Моего брата Тиберия убили у подножия статуи Нумы Помпилия на Капитолии.
Удар палки пришелся в висок. Он упал, заливая кровью ноги бронзового царя, а тело его бросили в Тибр, – сказал тихо Элий и погладил лорику. – Жаль, но то был другой Тиберий… Тот был народным трибуном…
– Цезарь… – позвала Порция.
Он обернулся. Лицо его было белым-бело. Порция попятилась.
…Элий не помнил, как очутился в кладовой. Несколько минут выпало из памяти. Он получил письмо в атрии… а теперь он стоял на коленях перед раскрытым старинным сундуком. Сверху лежала лорика Тиберия. Элий провел пальцами по металлическим заклепкам, вспомнил, как тайком множество раз примерял эту лорику, воображая и себя бойцом «Нереиды».
Элий почти с отвращением отложил кожаный нагрудник. Потом вытащил мешок с альпийским снаряжением – ботинки с шипами, ледорубы, крюки и прочнейшие веревки. Извлек из второго сундука боевой меч, кинжал и «парабеллум». А также коробку патронов.
…А что, если это было жертвоприношение? Римляне в момент опасности приносят жертвы неведомым чужим богам и демонам, чтобы победить. Деции дважды обрекали себя на смерть, чтобы Рим победил…
О боги, умоляю, пусть будет так, пусть окажется, что Тиб принес себя в жертву…
Глава 22
…Тиберий Деций покончил с собой, чтобы не воевать за Рим! Никому на свете Цезарь бы не мог рассказать такое – язык не поворачивался. Если кто-нибудь произнесет это вслух, сердце Элия разорвется. Квинт понял это и прислал записку. Фрументарий в самом деле оказался другом.
На грунтовую дорогу вышла коза – ее серо-желтая шерсть казалась удивительно гладкой, будто расчесанная гребнем. Рожки на изящной узкой голове блестели. На шее колокольчик из желтого металла. Уж не золотой ли? Луч солнца так и горел на нем. Коза скосила черный продолговатый глаз, топнула о землю копытом и призывно мэкнула.
– По-моему, она нас зовет, – шепнула Летиция.
Коза мотнула головой и, резво скача с камня на камень, принялась подниматься в гору. Элий и Летиция за ней. Элий карабкался быстро, Летиция – еще быстрее, но догнать странного посланца не могли. Наконец коза нырнула в черную пасть пещеры.
– Эти сведения из твоего рассказа? – префект претория рассмеялся.
– Эти сведения собирал человек, который заплатил за них жизнью. Он видел приготовления монголов к новому походу.
– Не суди выше сапога, – напомнил Скавр слова Апеллеса, вошедшие в поговорку[65].
«Особенно, если это сапоги армейские», – хотел парировать Элий, но сдержался.
– Ты бы мог задействовать своих фрументариев…
– Мои фрументарии не занимаются ерундой. А ты, Цезарь, как Катон, непрерывно бубнишь: «Карфаген должен быть разрушен». Не надоело?
– Я повторяю другое: «Надо завцитить Рим». Элий понял, что Скавра ему ни в чем не убедить, потому что тот не хочет быть убежденным. Элий поднялся и шагнул к двери.
– Возьми свой рассказ, – крикнул ему вслед Скавр. – Почитаешь на ночь молодой жене. – Префект претория помолчал и, сделав над собой видимое усилие, добавил: – И забудь про Месопотамию. Очень тебя прошу.
Элий вернулся и взял бумаги.
«Так кто же заплатит за глупость»? – подумал с тоскою.
И ему вдруг показалось, что кто-то шепнул:
«Ты».
Он вздрогнул и поднял глаза. Сквар смотрел на него в упор. И что-то было в его взгляде. Что-то такое… Элий глянул на свою руку, что сжимала бумаги. В таблине было не слишком светло, и Элий отчетливо различил, как пульсирует аура в такт ударам сердца. Элий готов был поклясться, что Скавр видит это отчаянное биение…
Когда Элий ушел. Квинт принялся обыскивать дом Вера. Все говорило о том, что гладиатор был тяжело болен. Но при этом Вер почему-то жил один. Некому было приготовить еду, вымыть посуду, перестелить постель. В углу валялась груда грязного белья, телефонный аппарат был придвинут к постели, записи Вер делал прямо на стене. Квинт принялся разбирать пометки. Вот телефон Курция. Интересно, о чем разговаривал Вер с нынешним главой римских виги-лов. Вот номер Элия. Но Цезарю больной не звонил. Рядом записан номер второго корпуса Эсквилинской больницы. Квинт знал, что это раковый корпус. А вот слово «Кельн», а рядом несколько цифр. Нетрудно догадаться, что это время отправления поездов из Рима. Интересно, что позабыл тяжело больной Вер в Нижней Германии? Быть может, там есть целебные источники, излечивающие рак? «Четвертую стадию рака», – уточнил Квинт. Ибо Вер был так болен, что почти не вставал с постели, бросал мусор рядом с кроватью. Фрументарии выгреб из-под ложа старые вестники, засохшие корки и бумажные чашки. На дне раскопа обнаружились несколько тарелок и серебряный кубок.
Квинт вышел в вестибул, автоматически заглянул в почтовый ящик. На дне лежало одно-единственное письмо без подписи. Судя по штампу, письмо пришло вчера. Квинт вскрыл послание.
«Ты спас мне жизнь. И я открою тебе тайну. Великую тайну моего подопечного Икела. Был прощальный обед когорты „Нереида“ перед отправкой на фронт. И что же будущие бравые воины сделали после обеда? Надежда Империи, стальной ее меч! Ха-ха! Ты будешь гадать сто лет и не угадаешь! Они отправились во двор крепости и утопились в огромном колодце. Все до единого. Вся когорта. Как глупые скоты. Киты порой выбрасываются на сушу. Эти бросились в воду. Корнелий Икел, узнав про такое, чуть не лопнул от ярости. Префект претория Гамикан приказал групповое самоубийство скрыть. Прибыл отряд фрументариев и попытался извлечь со дна колодца трупы. Вниз спустили троих водолазов. Назад вытащили мертвецов. Дыхательные трубки были перерезаны. Спустили еще пару. То же самое. Наверх подняли два трупа. Больше желающих лезть вниз не нашлось. Икел составил рапорт, дело засекретили. Родственникам выслали похоронки. Без посмертных масок. К письмам прилагались только значки – те самые значки, которые не успели выдать трусам».
Квинт не верил собственным глазам. Без сомнения, письмо было написано Гиком, бывшим гением Икела. Только он знал правду, правду, которая напоминала чудовищную ложь. Правду, от которой дыхание перехватывало и слезы ярости наворачивались на глаза. Правду, которую лучше не знать. Q боги, как поведать Элию, что его брат Тиберий утопился, чтобы не защищать Рим? Тиберий, чью память Элий боготворил. Цезарь просто убьет Квинта, услышав такое. Или сойдет с ума. Окончательно. Случай открыл Квинту тайну «Нереиды». Но кому теперь служит этот самый случай? Кто исполнил желание, если желания в принципе не исполнимы? Само собой может случиться только несчастье, ибо все счастливые случаи гладиаторы расхватали на тысячу лет вперед.
Квинт смял письмо и затрясся от смеха. Девочка, проходившая мимо, испуганно на него покосилась. Квинт отвернулся, уткнулся лбом в колонну вестибу-ла и продолжал трястись от нескончаемого гнусного смеха. Вместе с Бенитом в доме Пизона появилась вычурная мебель с обилием позолоты, дорогие безделушки, кубки мозаичного стекла, золотые чаши, серебряные статуи. Все куплено в долг. Торговцы охотно открывали Бениту кредит. Чуяли в нем баловня Фортуны. У торговцев на таких людей чутье.
Пол таблина был засыпан листами вестников. Папка с вырезками лежала на столе. Бенит развалился в кресле и просматривал заметки. Не все были удачны – многие слишком претенциозны.
«Гениев часто можно видеть в тавернах. Они выделяются сразу – неприкаянным видом, нищей одеждой. Смесь оскорбленного достоинства и жалкого заискивания на лицах. Неважно, молоды они или стары – повсюду они чувствуют себя лишними в прежде подвластном мире. Пусть этим миром управляли другие, а они лишь служили на посылках, все равно, они были уверены, что мир принадлежит им. Отныне им не принадлежит ничего. Настало новое время – время профессионалов. Таков наш Бенит Пизон…» Это рассуждения Гнея Галликана. Слишком умно. Пора завязывать с дурацким эстетизмом, игрой словами. Надо быть проще. Подыгрывать самым низменным страстям, самому примитивному любопытству. Ориентироваться не на умного читателя, а на глупого. Умным все равно не угодишь.
Больше всего Бениту нравились собственные творения, напечатанные в «Первооткрывателе». Тираж вестника меньше чем за двадцать дней вырос в полтора раза. Помогли и деньги Пизона, и влияние Сер-вилии Кар. Вдовушка обязана платить. Она ему много задолжала.
Все состояние Летиции, которое ускользнуло из рук Бенита.
«Куда движется Рим? Куда вообще он может прийти – только в баню или на пир обжор. Если существует стол, за которым сможет расположиться его огромная туша», – процитировал Бенит вслух самого себя.
Будущего сенатора не интересовали факты. Его задачей было ошеломить, свалить читателя с ног. Вся столица читала Бенитовы речи и приходила в восторг. Входила в моду грубость и пошлость. Ценители возмущались. Но кто теперь обращает внимание на ценителей? Сами литераторы плюют на них.
«Эстетизм – это выдумка гениев, людям он не нужен, – заявлял Бенит в другой статье. – Что нужно людям? Бабам – мужики, мужикам – новые территории и война. Нормальному римлянину время от времени хочется пострелять».
«Элий – преступник, он предал жрецов Либерты, убил главного, ограбил остальных и бросил беспомощных в Аравийской пустыне. Вот откуда у него дар гладиатора. Все исполнители желаний – убийцы!»
Здорово придумано. Бенит и сам уже верил, что Элий поступил именно так. Обвинить Элия в подлости – что может быть удачнее. Цезарь не будет оправдываться – он выше этого. Разумные люди не поверят в выдумку Бенита. Но судьбу Рима, как и мира, решают не они. Гней Галликан прав. Наступало время Бенита. В новом мире без гениев, который помогли создать Элий и Юний Вер – два клятых Бенитова врага, будет торжествовать Бенит.
Глава 20
Новые игры императора Руфина
«Никто не знает, как жить в новом мире без гениев и без исполнения желаний. И потому все мы живем, как прежде».«Наибольшим позором покрывает себя душа человеческая, когда возмущается против мира, становясь… как бы болезненным наростом на нем»[67].
«Акта диурна», 8-й день до Календ ноября[66]
Но Элий день ото дня все более возмущается этим миром. Так что же делать?
Воспитывать в себе равнодушие или нечто другое? Вопросы всегда умнее ответов. Вопросы восхищают остротою. Ответы разочаровывают. В чем тогда выход? Взять лист бумаги и начать писать? Звать к ответу немых, ругаться с глухими? Зачем?
Чужое прошлое вспоминалось легко, куда легче собственного.
Душа несчастного народного трибуна спустя сто лет была наконец допущена в лодку Харона, отведала ледяной воды Леты и, позабыв прежнюю боль, вернулась на землю. Было множество жизней. Он был солдатом и медиком, сражался и погибал на войнах с готами и вандалами, играл на сцене театра Помпея, восстанавливал разрушенный землетрясением форум Траяна, участвовал в заседании Большого Совета в Аквилее, испытывал на себе новую вакцину в Александрии, строил пароходы, конструировал двигатели внутреннего сгорания, плыл в Новую Атлантиду и возвращался. Было много смертей, а несчастий еще больше. Но все его жизни были связаны неразрывной нитью с Вечным городом. У него было множество ролей, но он никогда не был ни палачом, ни трусом.
– Ну, каково быть наследником Гая Гракха? – поинтересовался лемур. Элий поднял голову. Призрак плавал под потолком, этакая светящаяся амеба в воздухе. Запах плесени выветрился, но не до конца. – Не так плохо, по-моему. Если бы тебе досталась душа Филиппа Араба, ты был бы расстроен куда сильнее. Неприятно помнить, что в прошлой жизни ты прикончил мальчишку-императора, чтобы получить власть, а потом тебя самого укокошили собственные солдаты. Что бы ты делал, имея такую душу?
– Сошел бы с ума, – отвечал тихо Элий.
– А Трион не сходит, – хихикнул лемур.
Элий не сомневался, что Лемур намеренно завел речь о Трионе.
– И как ты это узнал? – ЭлиЙ старался говорить как можно равнодушнее.
– Как всегда – побеседовал с душой во время сна.
– Где же такое случилось? – Элий затаил дыхание, ожидая ответа.
Голубое облачко под потолком задрожало – лемур хохотал.
– Хочешь, чтобы я выдал тебе Триона? Скажу откровенно: ты мне нравишься, Элий. Когда-то я был таким же: страстно хотел что-то сделать, чтобы исправить жестокий мир вокруг. Но не знал – что. Как и ты теперь не знаешь. И никто не знает. Потому что спустя тысячу лет по-прежнему нельзя сказать – прав ты или ошибался. Так вот: в Ноны октября Трион был в Каррах.
– В Месопотамии?
– Вижу, ты знаешь географию. Я должен был свести тебя с ума, а вместо этого помогаю. Сам не знаю почему.
– Может, потому что я сумасшедший? Вокруг тела Элия вспыхнула аура, будто солнечная корона в момент затмения. Таблин сделался свинцо-во-серым. А потом аура погасла, приобрела красноватый зловещий оттенок и наконец сделалась невидимой. Судьба Элия переменилась.
Император разгуливал по экседре в толстом белом халате из махрового хлопка. Он самодовольно улыбался и на ходу полировал пилкой ноготь на большом пальце, то и дело отставляя руку и изучая правильный розоватый овал, Император помолодел. Сейчас он выглядел лет на пять старше Элия и раз в десять глупее.
– Отправиться с молодой женой в Месопотамию? Что за чушь ты задумал, мой маленький сыночек? – ухмыльнулся Руфин. – Право же, я бы выбрал курорт на Лазурном берегу – самое лучшее место в это время года. Да я и сам туда скоро отправлюсь. Поедем вместе на Лазурный берег.
– Меня беспокоит Месопотамия. И я не собираюсь ехать туда с Летицией. Я поеду один. Руфин удивленно приподнял бровь.
– Бросить молодую жену? Она успела тебе надоесть? Все эти желтые вестники с ума сойдут, разглагольствуя о причинах вашей размолвки. Ну, понимаю, девчонка слишком молода… гм… после Марции, так сказать, пресная пища. Так в чем дело? Найди себе более опытную штучку. – Руфин понимающе подмигнул.
– Я не бросаю Летицию. Моя поездка займет дней двадцать. Максимум месяц.
– Чушь! Никакой Месопотамии! Это еще что такое! Как отец я запрещаю тебе ехать! И не вздумай меня ослушаться! Прежде ты мог сумасбродить. А теперь – нет. Мне хватит этой истории с Трионом. Его нашли?
Элий отрицательно покачал головой.
– Ну так поищи его, – тоном капризного ребенка приказал Руфин.
– У меня есть данные, что он в Месопотамии. Мы должны это проверить.
– Мы должны… – передразнил Руфин. – А на что «Целий» и тысячи фрументариев? Или они даром едят хлеб?
Элий вынужден был признать, что замечание Руфина вполне резонно.
– Хорошо, пусть наши фрументарии займутся Трионом.
«А ведь ты не хочешь, чтобы его отыскали, – мысленно обратился к императору Элий. – И я знаю – почему».
– Но это не так просто, – тут же возразил Руфин. – Месопотамия не наша провинция, а наш союзник, причем союзник ненадежный. Здесь надо действовать весьма осторожно. Пусть этим лучше занимается Скавр.
«Нет, он не безумен, – со злостью подумал Элий. – Он осмысленно губит все, что я предлагаю. Руфин даже слишком разумен. Каким-то антиразумом. И этот антиразум отнюдь не глупость… Это нечто другое».
– Скавр не принимает мои заявления всерьез, – сказал Элий.
– Тогда о чем разговор?! Некели думаешь, что ты в военных вопросах компетентнее префекта претория? – Руфин расхохотался. Кажется, прежде он был не столь бестактен.
– Прошу не так много: только проверить мою версию, – сухо отвечал Элий, подавив раздражение. – Я прошу… – он сделал ударение на слове «прошу» и замолчал.
Руфин с удивлением посмотрел на него и сморщился.
– Ну что еще…
– Я прошу послать фрументариев в Месопотамию. Одобряет это Скавр или нет.
– Ну до чего же ты доставучий, Элий! – воскликнул Руфин. Жаргонное уличное словечко в его устах звучало нелепо. – Ну хорошо, хорошо. Пошли туда своего человека.
Руфин самодовольно улыбнулся. Глаза хитро прищурились. Сами глаза пусты, а усмешка хитрющая.
«Антиразум, – вновь подумал Элий. – Что может сделать антиразум в данной ситуации?»
Император согласился, потому что это входило в планы его антиразума. Но чтобы понять задуманное Ру-фином, надо самому обладать таким же антиразумом.
Гет лежал на кровати и смотрел, как Квинт укладывает вещи. Огромное тело змея лоснилось в свете матового светильника. Квинту казалось, что за последние дни на Элиевых харчах змей растолстел как минимум втрое, Так растолстел, что Квинту становилось не по себе: если эта тварь вылезет на улицу хотя бы на миг, охотники за гениями тут же растерзают змея.
– Уезжаешь? – спросил Гет печально. Сейчас в его голосе присутствовали в основном шипящие. Квинт кивнул в ответ.
– Мне будет грустно. Я к тебе привык.
– Не могу сказать о себе то же самое, – не очень-то любезно буркнул Квинт.
– А кто будет теперь обо мне заботиться? Кто будет меня кормить? – с нарастающей тревогой прошипел Гет. – Гению необходимо, чтобы о нем постоянно заботились.
– Не волнуйся, есть подходящая кандидатура, – и, распахнув дверь. Квинт крикнул: – Гимп!
Бывший покровитель Империи явился. Одет он был в темно-синюю тунику с длинными рукавами и узкие светлые брюки. Платиновый ореол полностью померк. И все же опытный глаз сразу распознавал в нем гения. Что-то нечеловеческое было в его облике, что-то прежнее, надменное – в глазах.
– Надо же! Еще один изгнанник! – изумился змей.
Теперь его голос куда больше походил на человеческий.
– Думаю, вы друг друга поймете с полуслова! – И Квинт поспешно ретировался.
Несколько мгновений два бывших гения изучающе смотрели друг на друга. Возможно, каждый сравнивал свое положение с положением собрата, оценивал, кем тот был прежде и чего достиг теперь. И оба пришли к выводу, что нынешнее положение обоих не особенно завидное.
– Как тебе нравится в Риме? – спросил Гимп.
– Мерзко. Я всю жизнь прожил в Тибуре, а теперь должен прятаться в этом вонючем городе, – недовольно фыркнул Гет. – В Риме неблагополучная экологическая обстановка! Без амброзии мы оба заболеем раком. Тебя хотя бы положат в больницу. А что будет со мной?! Смерть от рака! Это ужасно! Где ты собираешься покупать для меня продукты?
– Как где? В ближайшем магазине…
– О нет, так не пойдет, мне нужны фрукты самые свежие, и свинина, которая еще пару часов назад хрюкала. Все нужно доставлять прямиком с фермы.
– Квинт так и делал?
– Разумеется!
– А для Цезаря покупали мясо и фрукты в магазине?
– Ну да…
– Гет, ну ты в самом деле гений, если поверил в такое!
Змей смутился, только сейчас до него дошло, что Квинт врал беззастенчиво.
Гимп расхохотался.
– Что смеешься?! – обиделся Гет. – Даже люди боятся смерти. А мы – гении.
Нам умирать вдвойне обидно.
«Вот прохвост, – подумал Гимп, – причем с очень большим хвостом».
Глава 21
Игры секретаря Тиберия
«Убийства бывших гениев приняли массовый характер. По заявлению префекта вигилов, бороться с этими преступлениями практически невозможно. Люди мстят гениям. Защитить геЯиев нет никакой возможности».Тиберий разбирал бумаги, сидя за столом Элия. Вернее, он делал вид, что разбирает. С утра он чувствовал себя плохо – сердце кололо. И хотя он уже дважды вкладывал пахнущую мятой таблетку под язык, это помогло мало. В таблин заглянула Порция. Неодобрительно пожала плечами при виде разбросанных по столу бумаг.
«Акта диурна», 7-й день до Календ ноября[68]
– Ты получила статистику из префектуры вигилов о самоубийствах за последний месяц? – спросил старик брюзгливым тоном.
– Получила. И даже оценку происходящего от психолога из Эсквилинки, – гордо ответила Порция. Тиберий заметил письмо у нее в руках.
– Дай сюда.
– Нет, это записка от Квинта. Он лично просил передать хозяину, – Порция сделала ударение на слове «лично».
– Что ты там бормочешь! Дай сюда бумагу, – раздраженно воскликнул Тиберий.
– Или я пожалуюсь Цезарю…
Он даже приподнялся, пытаясь выбраться из-за стола, но тут же шлепнулся обратно.
– Тебе плохо? Вызвать медика? – Порция старалась придать голосу хоть малую толику участия. Не получилось.
– Мне хорошо, – прошипел Тиберий. – Отдай записку.
Он смотрел на Порцию выцветшими, полными ненависти глазами. Челюсти шевелились, будто он что-то жевал. Может, со злости откусил язык и теперь пережевывает? С первого дня Тиберий возненавидел Порцию. Он знал, что ему вскоре придется оставить должность – силы уже не те. Оставить, когда его хозяин достиг почти самой вершины власти! Старик и сам понимал свою непригодность. Но при этом злился на Порцию все сильнее, видя, как расторопная женщина постепенно занимает его место. Он изводил ее придирками, поручал самые неприятные дела, выговаривал за каждую ошибку. Он больше ничем и не занимался – лишь следил за Порцией и делал ей выговоры. В первый день Порция воспринимала его выходки как чудачества. Потом начала тихо ненавидеть.
– Отдай записку, – потребовал вновь Тиберий.
Порция не ответила и спешно вышла из таблина: ее чуткий слух уловил шаги Элия в атрии. У Порции дрожали губы от обиды, тогда она протягивала хозяину письмо.
– Тиберий донимает? – спросил Цезарь, сочувственно улыбнувшись. – Старик бывает вредным.
Ей очень хотелось пожаловаться на секретаря. Но сдержалась, решила – в другой раз.
Не дождавшись ответа, Элий развернул записку и прочел:
«Квинт Элию Цезарю, привет.
Срочно выезжаю в Месопотамию, как ты приказал. На прощание сообщаю результаты моего небольшого расследования. В Нижней Германии есть крепость под названием «Крепость Нереиды». Откуда пошло столь странное название, неизвестно. В крепости есть колодец. И весьма примечательный. Все легионеры когорты «Нереида» утопились в нем вместо того, чтобы топать на фронт. И твой брат – тоже.
Это не вымысел, это точно. Сам гений Корнелия Икела рассказал об этом.
Если хочешь туда отправиться, бери билет до Кельна. А оттуда найми таксомотор.
Кстати, в Кельн укатил Юний Вер. Ну а дальше его следы теряются. Будь здоров».
…Таблин исчез. Ярко вспыхнула залитая солнцем арена.
Меч Хлора вдруг распался на две части. Мертвый кокон отлетел в сторону, живая сталь сверкнула в деснице противника. Слепящая сталь. И следом слепящая боль. Арена опрокинулась. Скула впечаталась в горячий песок. Песок набился в рот, заскрипел на зубах… Дыхание кончилось… все кончилось…
Пальцы Элия конвульсивно смяли бумагу.
– Что с тобой. Цезарь? – Порция испугалась, видя, как он побледнел и качнулся.
Элий глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя.
– Все нормально… только я… я… я уезжаю! – объявил Элий. —
Немедленно. Закажи билеты на поезд. Летиции надо помочь… она просила… и вещи собери. Мы едем вдвоем. Всю корреспонденцию на мое имя пересылай в Колонию Агриппины…
«Надо было пожаловаться сразу, – с тоской подумала Порция, понимая, что сейчас Элию не до нее. – А теперь мне предстоят распрекрасные деньки с выжившим из ума стариком. Он сведет меня с ума».
Элий повернулся, как неживой, и стал медленно подниматься по лестнице. Дошел до второго этажа. Но не остановился, а двинулся дальше, на чердак. Порция побежала за ним. Неровные шаги Цезаря слышались в конце деревянной галереи. Элий направлялся в старую кладовую. Но зачем? Когда Порция добежала до двери, то увидела Цезаря стоящим на коленях перед огромным деревянным сундуком. Крышка была поднята. Элий держал в руках старую кожаную лорику.
– Моего брата Тиберия убили у подножия статуи Нумы Помпилия на Капитолии.
Удар палки пришелся в висок. Он упал, заливая кровью ноги бронзового царя, а тело его бросили в Тибр, – сказал тихо Элий и погладил лорику. – Жаль, но то был другой Тиберий… Тот был народным трибуном…
– Цезарь… – позвала Порция.
Он обернулся. Лицо его было белым-бело. Порция попятилась.
…Элий не помнил, как очутился в кладовой. Несколько минут выпало из памяти. Он получил письмо в атрии… а теперь он стоял на коленях перед раскрытым старинным сундуком. Сверху лежала лорика Тиберия. Элий провел пальцами по металлическим заклепкам, вспомнил, как тайком множество раз примерял эту лорику, воображая и себя бойцом «Нереиды».
Элий почти с отвращением отложил кожаный нагрудник. Потом вытащил мешок с альпийским снаряжением – ботинки с шипами, ледорубы, крюки и прочнейшие веревки. Извлек из второго сундука боевой меч, кинжал и «парабеллум». А также коробку патронов.
…А что, если это было жертвоприношение? Римляне в момент опасности приносят жертвы неведомым чужим богам и демонам, чтобы победить. Деции дважды обрекали себя на смерть, чтобы Рим победил…
О боги, умоляю, пусть будет так, пусть окажется, что Тиб принес себя в жертву…
Глава 22
Игры бога Пана
«Поездка Элия Цезаря в Нижнюю Германию, предпринятая почти тайком, многим кажется странной».Трава была еще зелена. Виноградники уже пожелтели. Золотые охапки листьев горели в солнечных лучах, как множество факелов, на фоне зелени, которая собиралась царить над этими холмами вечно. Элий прислонился к серому ноздреватому камню, прижался щекой к тепловатой поверхности. Так стоял он несколько минут. Наконец Летти тронула его за плечо, и они пошли дальше. Летиция чувствовала – он уязвлен, почти раздавлен, говорить ему тяжело. Но и молчать вряд ли многим легче. Она пыталась выспросить, что случилось. Он не отвечал…
«В разграблении Экбатан и других персидских городов виновата сама Персия, не заключившая договора со странами Содружества. Странно видеть, как цивилизованные народы уступают варварам. Как будто им доставляет удовольствие подчиняться!»
«Акта диурна», 4-й день до Календ ноября[69]
…Тиберий Деций покончил с собой, чтобы не воевать за Рим! Никому на свете Цезарь бы не мог рассказать такое – язык не поворачивался. Если кто-нибудь произнесет это вслух, сердце Элия разорвется. Квинт понял это и прислал записку. Фрументарий в самом деле оказался другом.
На грунтовую дорогу вышла коза – ее серо-желтая шерсть казалась удивительно гладкой, будто расчесанная гребнем. Рожки на изящной узкой голове блестели. На шее колокольчик из желтого металла. Уж не золотой ли? Луч солнца так и горел на нем. Коза скосила черный продолговатый глаз, топнула о землю копытом и призывно мэкнула.
– По-моему, она нас зовет, – шепнула Летиция.
Коза мотнула головой и, резво скача с камня на камень, принялась подниматься в гору. Элий и Летиция за ней. Элий карабкался быстро, Летиция – еще быстрее, но догнать странного посланца не могли. Наконец коза нырнула в черную пасть пещеры.