Страница:
Андрей БУРОВСКИЙ
СИБИРСКАЯ ЖУТЬ-7
ВВЕДЕНИЕ
Нет, ну до чего же все это удивительно! Ну совершенно невероятно! Просто трудно поверить!
Mapк Твен
Эти истории я собрал за очень короткий срок, спасибо моим информаторам! Стоило разойтись первым томикам нашей «Сибирской жути», и великое множество людей стало делиться тем, что происходило в их жизни. По-прежнему многие люди просили меня не называть их имен; разумеется, я выполню эту просьбу, и не формально, а на совесть — не только не назову имен и фамилий, но и не дам об этих людях никаких сведений, по которым их можно было бы отыскать.
Но мне хотелось бы упомянуть тех, кто рассказывал мне довольно интересные вещи и не поставил условия анонимности. Это Николай Савельевич Печуркин, профессор Красноярского университета, и его жена Лидия Александровна. Это известный археолог Сергей Белецкий, сотрудник Института истории материальной культуры РАН. Это работник краевого телевидения Сергей Комаров. Это Елена Кузнецова, ответственный работник Красноярского хладокомбината, и ее муж Александр Кузнецов. Это глава эстонского землячества в Красноярске Вера Николаева и ее дочь Анна-Мария. Это известный в городе массажист Галина Михайловна Бензель.
Но я прошу читателя поверить: и те, кто не разрешил называть своих имен, — тоже не бродяги и не члены странных сект, контактирующих с Мировым Разумом посредством битья в бубен и анального секса. Это сотрудники трех институтов Академии наук, расположенных в Красноярске и в Санкт-Петербурге, Красноярского университета и других вузов, работники библиотек, врачи, переводчики и милиционеры в чине от капитана и старше. Одних докторов наук шестеро. В общем, состав моих информаторов довольно солидный, и этих людей трудно обвинить в глупости, приверженности к наркотикам или отклонениях от психической нормы.
Всем этим людям, и позволившим назвать себя, и не позволившим, я, пользуясь случаем, приношу мою самую большую благодарность. Спасибо!
Некоторые новеллы читатель уже встречал в первом издании нашей «Жути». Поверьте мне, причина этих повторов вовсе не в том, что нечего было писать. Если бы! Наоборот— из огромной массы материала приходилось выделять то, что наиболее интересно и вызывает больше всего доверия. Но иногда уже известный материал оказывался частью набранного позже, нового материала, и получалось, что без этого уже опубликованного и новый будет не полон — те же истории Тоджинской котловины или некоторые археологические истории.
Конечно же, из всех рассказанных мне историй по-прежнему жестко отбирались наиболее достоверные — иначе я уморил бы читателя досужими выдумками. Некоторые люди мгновенно теряют остатки порядочности, как только представляется шанс прославиться, и врут поистине безбожно!
А структура этой книги повторяет ту, которую видел читатель в первой и третьей «Жути», — оказалось, что так удобнее всего и для меня, и для читателя.
ЧАСТЬ 1
ИСТОРИИ, СВЯЗАННЫЕ С РЕКАМИ И ОЗЕРАМИ
Но вода… Море, океан, даже реки и озера… Здесь власть человека кончается!
Жюль Верн
Глава 1
МАРАНКУЛЬКА
Не все то лебедь, что из воды торчит.
Станислав Ежи Лец
Есть на самом юге Красноярского края такое озеро — Маранкуль. Лежит оно на вершине хребта, отделяющего Сибирь от Тувы; это холодное, хотя и очень красивое озеро. Бывает на нем довольно много туристов, привлеченных удивительной красотой этих мест, суровым величием гор. Но и они не задерживаются на ледяном перевале.
В эпоху «перестройки» на озере Маранкуль повадились проводить всевозможные «школы комсомольского актива» и «выездные школы» — все сборища, которые можно провести под открытым небом, в палаточном лагере. Но и эти оставались на сколько? На одну ночевку, ну, на две.
А места тут настолько глухие, что в одном путеводителе так прямо черным по белому и писали: мол, в такое-то время года в таких-то местах «обычно наблюдают йети». Напомню, что йети — это снежный человек. С одной стороны, это место не так далеко от Тоджинской котловины, где может быть решительно все, что угодно. С другой, как-то я не получил достоверных свидетельств. Один майор ФСК уверял, что видел снежного человека на Маранкуле своими глазами, и даже якобы сделал гипсовую отливку его огромного следа… По этому поводу у меня только один вопросик: майор как, сразу пер с собой мешок или два мешка гипса? Или увидел след, дня за три съездил в ближайший город и привез необходимое количество гипса? В общем, именно эта история из тех, за достоверность которых я бы ну никак не поручился.
Гораздо более достоверную историю рассказал мне юноша, которого понесла нелегкая в одну такую «выездную школу комсомольско-прихватизационного актива», — кажется, примерно так называлось это загадочное мероприятие. Парень этот вообще очень спортивный, любящий походы и все, что можно увидеть, все, что может происходить в походах. Судя по всему, и на Маранкуль он пошел в основном ради озера, а не ради школы.
А на озере получилось так, что самые горластые активисты проорались, сожрали и выпили почти все, что только можно, да и уехали автобусом. А лагерь — палатки, посуду, снаряжение — остались собирать три человека — менее горластых и потому, наверное, менее достойных уехать в первых рядах. Активисты свалили утром, а грузовик с будкой должен был приехать только назавтра. И остались на высокогорном озере еще на сутки трое: мой приятель, Сергей, еще один парень, Вадим, и девушка Маша. Еды и выпивки у них было достаточно, Маша готовила вкусно, а работа была не такой уж трудной: подумаешь, свернуть и приготовить к транспортировке несколько палаток и несколько десятков спальников! Делов…
Солнце стояло еще высоко, когда лагерь был уже совсем уложен. Ребята оставили только палатку для собственной ночевки и тент над кухней — решили, что снимут их в последний момент, уже когда появится грузовик. Небо ясное, синее, с пухлыми белыми облаками, чаша высокогорного озера, ветер, вдали — снеговые хребты… Ребята ели и пили, играли в карты и даже пробовали купаться. Самой стойкой оказалась, как ни удивительно. Маша: она дольше всех выдерживала в ледяной воде озера.
И тут ребята затеяли ее пугать. Частью от нечего делать, частью от зависти — как-то огорчало парней, что девушка дольше их держится и даже делает небольшие заплывы.
— А ты знаешь, что в этом озере водится страшный зверь? — начал великий выдумщик Сергей.
— Какой зверь?!
— Маранкулька. Это вроде плезиозавра— тело, как у тюленя, длинная шея, и хищный. Тут не один рыбак пропал…
— Мальчики, бросьте! Ну какой тут рыбак, если в озере рыбы нету?
— Нет, рыба есть, а раньше вообще было много. Но рыбаки, случалось, пропадали: находят лодку, а рыбака нет, и мешок для рыбы порван в клочья. Это маранкулька мешок порвала и всю рыбу сожрала.
— И в нашем лагере случалось, — замогильным голосом вставил Вадим, — в смысле там, где вот этот наш лагерь стоит. Место тут удобное, многие останавливались. Маранкулька и приплывает— на бряканье посуды, например; понимает ведь, что если бренчат посудой — значит, мыть ее будут, к берегу пойдут. И подстережет… Или вот рубка дров, тоже звук для маранкульки завлекательный. Слышит его — значит, человек скоро к берегу пойдет, за водой.
Потом много раз находили пустой лагерь — все на месте, но нет ни рыбака, ни улова, все маранкулька утащила…
— Да не может маранкулька тут водиться! В озере же рыбы почти нет!
— Это теперь почти нет. Рыбаки говорят, маранкулька рыбу и сожрала.
Маша слушала, сомневалась, ехидно ухмылялась, но постепенно притихла, нахохлилась и опасливо посматривала на озеро. Перед тем, как отправиться погулять в ближайшие кустики. Маша не забыла выяснить у парней, умеет ли маранкулька передвигаться по суше. Сергей и Вадим хором завопили, что нет, по суше она совершенно не передвигается, а стоило Маше уйти, корчились на полу палатки от беззвучного хохота. Парни такой реакции и хотели, и были они в полном восторге от своей выдумки: проняло!
Спали втроем в палатке, и притихшая, утратившая всю свою бойкость Маша улеглась в центре, под охраной ликующих в душе парней.
Сергей проснулся часов в восемь утра, вылез из палатки. Такой же сияющий высокогорный день, такая же синева в небе и на озере Маранкуль. Свежий ветер гнал синие-синие, прозрачно-холодные волночки сантиметров по тридцать высотой. Хорошо! Сергей сделал над собой усилие: на мгновение окунулся в ледяную воду озера. Теперь у него зуб на зуб не попадал, не спасали никакие рубашка и куртка, и только постоянное движение давало хоть чуть-чуть согреться. Сергей схватился за топор: самое время развести огонь, поставить чайник на огонь и хорошо согреться самому.
Потом он радовался… даже не то слово— радовался. Потом он не знал, кому поставить свечку за то, что он рубил дрова, держась лицом к Маранкулю, и успел заметить какую-то тень в волнах, совсем не похожую на тень от облаков.
Сергей сделал шаг к воде с чайником в руках… Но он уже наблюдал за этой тенью — за каким-то крупным темным пятном в воде, странным сгущением, которое еще и быстро двигалось. Сгущение меняло форму, и Сергей почему-то решил, что какое-то крупное создание, размером эдак с моржа, разворачивается в сторону берега… Но почему-то к берегу не идет, так и замерло метрах в пятнадцати. «Неужто встало головой ко мне?! Охотится?!» — обдало жаром Сергея.
Сергей стукнул крышкой чайника, и неведомый зверь дернулся вперед и снова замер, как бы сдержавшись перед броском. Сергей шагнул вперед, и существо опять подалось вперед, каким-то вкрадчивым движением.
Уже специально, сознательно Сергей застучал топором по сушняку, загремел крышкой чайника, и от каждого его звука существо подбиралось все ближе. Как завороженный, сделал шаг Сергей к кромке воды, и хорошо, что сразу бешено отпрянул: размытое тело, лишенное в воде четких контуров, сделало решающий бросок. С шумом раздалась вода, показалась буро-зеленая шея длиною не меньше двух метров, и на этой шее сидела голова размером с лошадиную. Но ничего похожего на кроткое лошадиное выражение не было на этой жестокой морде рептилии с огромными коническими зубами в три ряда, с горящими какой-то холодной, ненормальной злобой глазищами. Голова протянулась вперед неуловимо быстрым, незаметным для глаза движением, как на пружине, лязгнула челюстями там, где только что стоял Сергей.
И возле самого берега, метрах в пяти от Сергея, всплыло, закачалось на волнах нечто невероятное — «тюлень» буро-зелено-болотного цвета, а на этом «тюлене» сидит длиннющая шея с хищной головой. А глаза горят так, что это и описать невозможно! Отвращение к этой наземной твари, гнев, раздражение, неприязнь, эдакое гастрономическое предвкушение — все было в этом взгляде доисторической рептилии, приплывшей бог знает из каких времен.
На дикий вопль Сергея примчались Маша и Вадим, а кошмарное создание погрузилось в воду, и совсем непросто было убедить друзей, что вот это размытое, поминутно меняющее форму пятно и есть затаившаяся маранкулька.
— Не верите?! Тогда давайте так: порубите дрова, постучите крышкой чайника, а потом подойдите к воде…
Маша и не сомневалась, а Вадим в экспериментах отказался участвовать. Тем более, оружия у них не было, а страховать Вадима Сергей брался только с топором. Так они и препирались несколько часов, пока не пришел автомобиль: маранкулька это или не маранкулька? Вадим почти верил — очень уж убедительно вел себя Сергей, да и правда: ведь что-то там, в воде, вроде бы было…
Застучал, заревел вдалеке двигатель, и неясное темное пятно в лазурно-чистых водах Маранкуля бесследно растворилось — кто бы ни был этот зверь, а он ушел. Некоторая двойственность от этой истории осталась, и Сергей никогда даже не пытался доказать, что вблизи видел маранкульку.
Я ему склонен верить, как юноше бесспорно правдивому и совершенно не склонному к домыслам или вранью. Что-то необычное он, несомненно, видел в это утро… Знать бы нам наверняка— что именно?
Глава 2
КОРЯГА НА СТАРОМ ОЗЕРЕ
Ох, не лебедь… Ох, до чего же не лебедь все, что только над водой торчит…
Буровский, осмысляющий Станислава Ежи Леца
Если ехать от Красноярска на юг, перед вами сразу встанут горы. Не Памир, конечно, и не Кавказ, но сразу же приходится лавировать, ехать причудливыми зигзагами. Потому что прямо из центра Красноярска на юг вы никак не проедете, горы вас не пустят. И вам придется сначала переехать на правый берег Енисея, сорок километров добираться до города Дивногорска, проехать его, и снова переехать на левый берег — уже перед самой Красноярской ГЭС, знаменитой плотиной, изображенной на десятирублевых купюрах.
Если воды через шлюзы сбрасывают немного, а погода хорошая, вас ожидает красивое зрелище — солнце будет играть в струях, падающих с шестидесятиметровой высоты, зажигать в них разноцветные огни. И при этом вы еще сможете постоять на мосту и обменяться впечатлениями, потому что хотя падающая вода заставит вас кричать, но услышать друг друга вы услышите. Вот если шлюзы открыты на полную катушку, удовольствия от поездки через мост вы не испытаете, потому что весь мост, все машины и вы сами будете покрыты мельчайшей водяной пылью, мост будет неприятно дрожать от первобытной мощи водопада, наводя на неприятные мысли, а сказать что-то своим спутникам вы не сможете. То есть сказать-то вы, конечно, сможете, но они вас все равно не услышат…
А потом дорога серпантином пойдет в горы, и начнутся увалы, и еще много раз ваша нога с педали газа будет переходить прямо на тормоз, пока вы окажетесь наверху, в мире горной темнохвойной тайги. Так вам и ехать 70 километров мимо елей, кедров и пихт, темных от хвои ручейков, рассекать холодный воздух — как будто вы отправились вовсе не на юг, а оказались километрах в 300 к северу от Красноярска.
Потом дорога пойдет вниз новыми серпантинами, и у вас неприятно засосет под ложечкой, и с какой бы скоростью вы ни ехали, вам захочется ехать помедленней. И вдруг вы окажетесь на юге! Уже спустившись с хребта, вы окажетесь в напоенной солнцем, провеянной теплым ветром степи, словно бы и не имеющей отношения к Сибири.
Если вы проедете все пространство Хакасии до подножия Саянских гор, до Абакана и Минусинска (а на это уйдет у вас несколько часов, почти весь день, и громадность Сибири вы познаете на собственном опыте), это ощущение юга у вас очень усилится.
Всего три градуса широты от Красноярска — а солнце стоит непривычно высоко, все залито пронзительным светом; ассоциации скорее с Украиной, с югом России, с какими-то казачьими краями. А деревья огромные, гораздо выше, чем под Красноярском. Тополя — как баобабы, под кроной которых скрывается весь деревенский дом, я видел такие разве что под Киевом да под Воронежем.
На холмах бродят огромные тени облаков, и вид у этого вполне мирный… Пока не надвинется хмарь. Вот она надвинулась почти мгновенно, и непонятно даже — это от движения машины или сама собой идет мглистая стена непогоды. С ревом обрушивается сплошная стена дождя, водитель тормозит— и все равно дворники не справляются. Об машину, об стекло, об трассу колотятся капли, как будто взрываются от ударов, во все стороны с силой летят фонтанчики. Не сразу успеете вы закрыть окно, и удивитесь— дождевая вода здесь теплая, как не во всякой реке. Тоже яркая примета юга! Минут пять — и дождь уже прошел, стало парить. Потоки воздуха колыхаются, поднимаясь вверх вместе с водяным паром. Местность становится словно бы непрозрачной… Но скоро вы будете ехать там, где никакого дождя вообще не было.
А еще заметна близость гор. И реки мелкие, с каменистым дном. Только углубляется река, а внизу идет уже твердое каменное основание, и реки петляют по нему — порожистые, мелкие, извилистые, неспокойные.
В деревнях тоже три пролета в ограде — из дерева, а один — из плитняка. То ползабора из плитняка, то даже целая стена дома. Значит, камня много, и он дешев.
В маленьком городке Минусинске, где даже от самого центра видны деревянные частные дома, где от Красноярска (тоже не светоча цивилизации) расстояние такое же, как от Москвы до Петербурга, вы уже можете почувствовать себя в страшной глуши — если вы не привыкли.
Но ваш путь лежит еще дальше, опять надо ехать от Минусинска на север. Вот село Каратузское и деревни района — это и правда самая что ни на есть глубинка. Даже машины движутся тут медленнее, а уж люди ходят, словно под слоем воды. Никто никуда не спешит. В Минусинске много хорошо одетых, веселых ребят и девушек. У парней в карманах — радиотелефоны, они пружинисто бегут куда-то. Кипит деловая жизнь — мало знакомая приезжему, но очень похожая на ту, что протекает в Красноярске и во всех малых городах края.
Интересная деталь — даже в самом Каратузском нет магазинов, работающих в вечернее и ночное время. В Ермаковском таких магазинов несколько, тем более их много в Минусинске. И рынок в Каратузском невозможно сравнить с рыночками в других райцентрах — все тут гораздо меньше, беднее, примитивнее. Значит, картофельная линия в экономике здесь куда сильнее, чем валютная.
Здесь люди одеты без претензий, без желания понравиться. На фоне женщин в цветастых ситцевых, но наглухо закрытых платьях странно смотрятся девицы с голым животом. Впрочем, таких девиц немного, и макияж на круглых деревенских физиономиях смотрится дико. Чем более милое и приятное личико — тем более дико, кстати говоря. А мальчиков с радиотелефонами нет совсем.
Даже в Каратузском с его 9 тысячами жителей жизнь течет плавно, лениво. Проехала машина мимо пасущейся коровы. Зевая, прошел милиционер. Промчался мальчишка на велосипеде, за ним бегут еще трое. Все — тихо, провинциально.
Какая глушь! — воскликнете вы. И будете опять очень не правы. Это еще совсем не глушь. Тут есть автобусное сообщение, есть школы, больницы и фельдшерские пункты.
Вот там, где этого нет, — там глушь. Там, где нет ни промышленности, ни крупного, рентабельного сельского хозяйства — там совсем худо. В Каратузском районе особенно много деревень, брошенных на произвол судьбы, — ведь экономика района развалена. Особенно плохо там, где все создавалось вокруг леспромхоза. Теперь добывать лес «невыгодно». Нет средств на любые объекты социальной сферы, нет средств на транспорт.
Ближайший врач оказывается в тридцати, сорока, даже в ста километрах от деревни. Что делать, если внезапно заболел зуб? Вероятно, рвать самим. А что, если приступ печеночной колики? Или микроинфаркт? В июньскую жару, когда дождей почти не выпадает, у кого-то из деревенских стариков обязательно что-то да случится. Вопрос, прямо скажем, невеселый, потому что делать в этом случае нечего. Надеяться на железное здоровье, отлеживаться… А если дело серьезное — помирать. Связи ведь все равно нет.
В древние советские времена от любого леспромхоза и лесхоза до Каратузского три раза в неделю ходил если не автобус, то уж наверняка «будка», то есть, попросту говоря, леспромхозовский ГАЗ-66 с фанерной будкой в кузове и с сиденьями для пассажиров.
Но уже пять лет, как никакая «будка» никуда не ходит.
В те же древние времена каждый день во все даже самые маленькие деревушки ходила машина со свежевыпеченным хлебом, а очень часто и с другими товарами. Но те же самые пять лет назад магазины в деревнях «прихватизировали», а владелец за товарами ездит нечасто и о поездках никого не извещает.
Не говоря о том, что «будка» тоже не всем по карману.
Средневековая отрезанность от всего мира. Отсутствие электроэнергии (нет денег и на это). Полная предоставленность самим себе.
Судьба жителей таких «депрессивных» деревень невесела. Кто мог — давно сбежал и хорошо, если в город. Судьба остальных — отвыкать от благ современной цивилизации, от принадлежности к огромному народу и государству, да заодно и от труда. Может быть, самое страшное — даже не старики, умирающие от болезней, которые и болезнями-то не считаются уже лет сто, со времен земских врачей. Как хотите, сограждане, а я не в силах представить себе ничего страшнее, чем взрослый, здоровый мужик, которому нечего делать, негде приложить себя. В конце концов, даже подворье не забирает всех сил, да и не позволяет обеспечить семью. Люди выходят на трассу пешком или на редких попутках добираются до поселков покрупнее, до райцентра, выносят то ведро огурцов, то несколько пучков лука, то ведра жимолости или голубики. Прокормиться этим невозможно, но можно купить хлеба (ведь и это проблема). А проданное ведро голубики или клюквы позволит пить целую неделю.
Нет, правда, что должен делать обездоленный человек? Тот, кто в расцвете мужских сил не может прокормить семью собственным трудом? Как правило, он начинает пить.
— Мужики из таких деревень — никуда не годные работники, — говорят предприниматели, — они отвыкли работать. Им интереснее мелкие случайные заработки, а не постоянный напряженный труд.
Мне трудно судить, насколько это справедливо, но похоже, что нет дыма без огня. В обездоленных селах люди теряют свое будущее.
В этих местах, если забраться поглубже в тайгу, есть несколько озер, извилистых и глубоких. Это старицы реки, но река ушла от них так далеко, что уже никакой связи нет. Прямо в глухой тайге выходишь на вязкое место, под ногою все сильнее чавкает, и открывается озеро… Хоть даже оно уже открылось— подойдете вы к воде не везде, потому что местами совсем топко, и если не поберечься, можно и провалиться в трясину. К озеру ведут всего несколько тропок, и кончается каждая тропка одинаково: натоптанной площадкой на торфяной черной земле, вросшей в эту землю избушкой с крохотным окошком, зудом от бесчисленных эскадрилий комаров. Здесь же, у избушки, должна, по идее, лежать длинная узкая лодка, сделанная из цельного ствола осины. Но это только по идее, потому что местные жители на рыбалку не ходят.
Говорят, что в озерах ловили давно исчезнувшие тут коренные жители. Местные называют их почему-то «научным» словом «палеоазиаты». А из русских, по слухам, ловили люди только одной семьи: Васильевых. Потому что на этих озерах нехорошо, и православному, прямо скажем, делать на этих озерах нечего. А могучий старик Игнат Васильев, между нами говоря, знал…
В деревнях не говорили никогда: «он колдует» или «она ведунья». Так говорили о людях совсем нехороших, опасных для других. О людях вполне приличных, от которых нет вреда соседям, высказывались более емко и более просто: «он знает». Вот и кузнец Игнат Васильев знал. Это Игнат и его бесчисленные сыновья и зятья поставили тут, на этих трех озерах, избушки, привезли на подводах лодки. Выгодное это было дело — на озерах ловилась такая щука, как нигде больше. Впрочем, почему «ловилась»?! Она и сейчас ловится, да еще какая! Мои друзья из одного академического института познали это на собственном опыте…
Но был в использовании удивительных озер большой, неожиданный перерыв… Потому что после смерти основателя рода Игната Васильева как-то все меньше ходили на озера его сыновья и зятья, а внуки, так получилось, и совсем перестали ходить. Почему? Рыба в озерах иссякла? Ничего подобного! Как ловились щуки в рост человека, так и ловились. Между прочим, ничего, кроме щуки, не водилось в этих озерах. Местные их так и называли — чертовыми, потому что была в этом какая-то странность, и неприятная странность — что же это они едят, щуки?! То есть и местные подозревали, и потом научные работники им объяснили вполне определенно, что ели щуки собственный молодняк: каждый размер ел тех, кто их пока еще мельче, а самые крохотные щучки, только что вылупившиеся из икринки, ели водяных жучков и паучков. Это своеобразие озер делало их для местных еще неприятнее, и щуки, за их каннибальский нрав, нравились им еще меньше.
Но ловить щук, конечно же, перестали вовсе не из-за того, чтобы не есть гадких, неправильно питающихся рыб. И не из-за того, что стало до озер труднее добираться, наоборот: раньше надо было полдня ехать на лошади, телегой, чтобы вывезти «урожай» щук. Теперь можно оставить машину где-то в километре от избушки. Вроде бы и жилье надо было бы ставить тут на твердом месте, подальше от воды, где больше дров и несравненно суше. Но, видимо, у тех, кто осваивал озерные богатства, была какая-то совсем другая логика, и избушки поставили в сырости.
Факт остается фактом — щук на Чертовых озерах местные не ловят, а ловят только приезжие из Минусинска или из Красноярска, если им ехать на такое расстояние не жалко времени, сил и бензина. Но и приезжие появляются почему-то чаще всего на один день, приезжают утром, а вечером, по первой темноте, уже отправляются обратно. Естественно, самая крупная рыба ускользает во время такого гусарского налета, и привозят горе-рыбаки всякую мелочь сантиметров в сорок-пятьдесят длиной.
Вот и решили трое друзей, заядлых рыбаков, потревожить Чертовы озера. Места эти они знали, и неплохо, с местными общались постоянно, пока работали в экспедициях. Бывали и на Чертовых озерах, изучая их водную фауну. Даже написали двое из них в соавторстве статью, смысл которой был очень прост — пес его знает, каким это образом ухитряются щуки находить пропитание в озере.
Ну вот, и решили они приехать уже по-другому, не с научными целями, а с производственными: наловить побольше щук себе в запас и на продажу. Сказано — сделано! Взяли друзья, два Сергея и Миша, все необходимое — свечи, запас макарон, ружья, рыболовные снасти, сели в «жигуль» и поехали. Ехали весь день. И этот красивый, необычный путь я уже описал. Начинало смеркаться, когда приехали друзья в деревню, название которой я не стану называть, как и фамилии героев. Приехали к избе знакомой бабы Кати, попросились у нее переночевать. А за ночлег и если баба Катя позволит использовать избу, как постоянное пристанище, обещали ей большую щуку.