Страница:
Нет, не рискнула. Направилась к телефонам.
У Воловикова оказалось не занято.
– Это я, – сказала Даша. – Тут такие дела...
– А, Петр Степаныч! Наконец-то!
Она решила, что окончательно сходит с ума, но тут же сообразила: в кабинете у шефа есть кто-то посторонний.
– А я-то ждал, – беззаботно продолжал Воловиков. – Куда это, думаю, Степаныч запропастился... Вы откуда – из дома?
– Нет. С улицы.
– У меня тут люди, позвоните через пару минут в кабинет капитана Шевчук...
Она выкурила еще одну сигарету, прохаживаясь поодаль. Освободившийся телефон тут же заняла какая-то соплюшка без шапки, с длиннющими белокурыми волосами, и пришлось ждать не пару минут, а добрых пять.
– Дэвушка, ты нэ подскажешь, где в этот город можно хорошо отдохнуть? С табой вмэстэ?
Даша обозрела сына гор, хрустевшего кожей и сверкавшего золотом, и решила, что он настоящий.
– Вон туда, за тот угол, и пройти квартал, – сказала она, показывая рукой. – Только без меня.
– А что там, да?
– Там казачья штаб-квартира, – сообщила Даша. – Они тебе такие развлечения устроят, каких ты в жизни никогда не видел...
Соплюшка наконец смоталась. Даша кинула жетончик, сняла трубку и, набрав номер, нарочито громко спросила:
– Уголовный розыск?
Сына синих гор как ветром сдуло.
– Дарья? – спросил Воловиков напряженным, зажатым голосом. – Ты где?
– Говорю, на улице.
– Что у тебя на Королева случилось? Мне телефон обрывают, приезжал Ивакин из областной инспекции по кадрам, только что сплавил...
– Что он говорит?
– Даша, у тебя все в порядке?
– Что он говорит? – настойчиво повторила Даша. – у меня мало времени...
– Туда еще с утра звонили из психушки, просили проследить, чтобы ты пришла на обследование. говорят, на тебя лежит во-от такое досье... А потом приехал Ивакин и рассказал, что ты бросалась на психиатров с пистолетом. Запросили по радио машину, Федя твой говорит, что ты пошла в дом к какой-то знакомой и сказала, что через полчасика вернешься, а номера квартиры он не знает, помнит только, что это на втором этаже, ты, мол, мимоходом упоминала... «Молодец парень», – подумала Даша и спросила:
– Так какие итоги?
– Итоги... Ты-то как?
– Я нормальная, – сказала Даша. – И ни на кого я с пушкой не кидалась. Это наш друг пакостит... понимаете?
– С разноцветной растительностью?
– Ага.
– Ты, правда, в порядке?
– В полном, – сказала Даша, оглядываясь. По перекрестку проехал длиннющий, серебристый с черным автомобиль вроде «роллс-ройса». Даша сначала не поняла, где в нем нелепость, и тут же догадалась: длины в нем было метров десять, и вышиной – с «Ка-маз»... Большой палец левой руки дергался помимо ее воли.
– Дарья, ты в порядке?
– Ну, вообще-то...
– Мне тут рассказали про вчерашнее...
– Слушайте внимательно, – сказала Даша. – Не знаю, сколько у меня времени. Тут и в самом деле имеют место определенные глюки, но я держусь... Не перебивайте! Это наркотик, какой-то наркотик, нет сомнений, очень уж все яркое, химические такие оттенки... Я держусь, я в сознании, понимаю пока, что это мне мерещится... Они меня подловили. Не знаю как, но ухитрились подловить.
– Даша...
– Молчите вы! Я тут попытаюсь что-нибудь изобрести, а вы должны действовать. Нужна какая-то независимая экспертиза, может, поговорить с Ларичевым, уж в нем-то я уверена...
– Поезжай сюда немедленно.
– Нет, – сказала Даша. – Не рискну.
– Ты что, охренела? – Он опомнился и резко сбросил тон: – Даш, ну мне-то ты веришь?
– Верю пока, – сказала она безнадежно. – Организуйте что-нибудь этакое... Они же меня топят в двух шагах от финала! Я уже начинаю нащупывать финал, хоть концы и не сходятся... Этот гад, двухцветный, меня топит...
– Езжай сюда. Я тебя так просто не отдам.
– Как только что-нибудь придумаете.
– Да придумаем, сообразим... Что? – его голос отдалился. – Скажите, сейчас приду. Даша, к Дрыну приехали...
– Вот видите, – сказала она. – Шевелитесь. Я еще позвоню...
Ударила пальцем по рычажку, кинула еще жетончик и стала накручивать номер Глеба, молясь в душе неведомо каким богам: только бы он был дома, только бы...
– Слушаю.
– Глеб, это я, – сказала она, вновь ощущая волны тепла, прокатывавшиеся по телу. – Ты никуда не уходишь?
– Да нет пока. Что стряслось?
– Потом расскажу. У тебя есть какие-нибудь знакомые психиатры? Только надежные, чтобы без дурацких вопросов помогли? Врачи, в общем?
– Поискать – так найдем... А кого нужно загнать в психушку?
– Скорее наоборот... – сказала Даша. – Глеб, дела хреновые. Мне чего-то подсыпали. Глюки пошли.
– Ты серьезно?
– Серьезней не бывает.
– Ты где? Сейчас хватаю тачку и еду.
– Нет, – сказала Даша. – Я сама приеду (не говорить же, что ей стало страшно оставаться на улице). Слушай, сделай, что можешь, но раздобудь мне надежного спеца, вдруг начнется быстрей, чем я рассчитываю... Хорошего снотворного бы, чтоб срубить моментально... Я к тебе еду, понимаешь? (Показалось, что в трубке зазвонили колокола и раздалось странное фырканье). Слышишь?
– Слышу. Ты ко мне едешь... Даша, правда, мне не стоит самому лететь?
– Ищи врача, – сказала Даша. – Я приеду... Повесила трубку, оглянулась и быстро направилась к автобусной остановке. Замотала головой, заморгала – Показалось, черные цифры маршрутов на белых табличках дергаются, прыгают, извиваются.
– Это тридцать седьмой? – спросила она для надежности, когда, тяжело фыркая и воняя гарью, подплыл Желтый «Икарус».
– Тридцать седьмой, – кивнула старушка. Даша ввинтилась в спрессованную толпу. Приходилось одной рукой непрестанно прижимать кобуру – в нашем общественном транспорте трудновато ездить что с подмышечной, что с поясной, того и гляди, оторвут. Иные недовольно косились, не понимая, что это такое твердое вдруг вмялось под ребро.
Пот лил градом, хотя в автобусе было довольно прохладно. В глаза прямо-таки затекали струйки, косметика, должно быть, пришла в жуткое состояние.
– Что у тебя там, кирпич, что ли? – разинул рот плотный дедок с лицом профессионального автобусного скандалиста.
– Печень алкоголика, – сказала Даша, не глядя.
Все не так скверно, отметила она какой-то совершенно трезвой и хладнокровной частичкой сознания – окружающее, в общем, воспринимается, голова работает...
Дедок, напав на золотую жилу, забухтел что-то насчет жуткой современной молодежи и персонально о разухабистых красотках, не уважающих старших, предавших идеалы, нажравшихся с утра да еще запихнувших в карман бутылку про запас... Даша не слушала – уставилась в окно.
Автобус надолго застрял в обычной для Коростылева пробке, и на тротуаре, совсем близко, выстроилась шеренга вермахтовских солдат. Даша их видела предельно отчетливо – ярко-зеленые мундиры, серо-блескучие каски, антрацитово-черные автоматы в руках. Снова те же пронзительные краски, без полутонов и оттенков – лица ярко-розовые, зубы льдисто-белые... Медленно подступала тревога, хотелось немедленно начать выдираться из толпы, закричать, чтобы открыли дверь автобуса, выпрыгнуть, бежать...
Она собрала в кулак всю волю, борясь с наваждением. Офицер в сверкающем непонятными наградами мундире указывал на нее ближайшим солдатам. Они начали поднимать автоматы...
Даша зажмурилась. Удивительно, но все еще нывший дедок как-то привязывал к реальности, помогал держаться. Перед закрытыми глазами начали медленно вспыхивать цветные пятна, окруженные пульсирующей радужной каемочкой, показалось, что она срывается в бездну...
Открыла глаза – с закрытыми оказалось еще хуже. Не было на тротуаре никаких немцев... но что это ярко-зеленое маячит в конце улицы? Показалось, или меж шапками и равнодушно-склочными лицами спрессованных пассажиров мелькнула какая-то ультрамариновая морда с белыми изогнутыми зубами?
Она попыталась прикинуть, сколько будет тащиться автобус. Плохо. Может скрутить при народе, а тогда уж попадешь туда, откуда сбежала, в два счета, словно крылатая ракета на всем полете...
Ракета... Она мелькнула над Ольховкой – огромная, хищная, акулообразная, с короткими крылышками, на носу пасть акулья намалевана, с алой каемочкой и белоснежными зубищами. Вновь появилась, медленно-медленно пролетела над железнодорожным мостом...
Мост... Паровозы... Огромный старинный паровоз со смешной трубой-воронкой выехал из щели меж двумя высоченными зданиями железнодорожных мастерских, почти такой же высокий, как они, – Даша даже вспомнила, что видела именно такой в третьей серии «Назад, в будущее».
Снова закрыла глаза. Снова мелькают, переплетаясь, сливаясь, радужные пятна. Хреново... Автобус трогается – и сразу же сворачивает вправо, к остановке.
Она протолкалась к двери, безжалостно расталкивая тех, кто выходить не собирался – под ругань и крики:
«Спать надо меньше!» – выпрыгнула, налетела на кого-то, не извинилась. Бросилась к кромке тротуара, отчаянно замахала рукой пролетающим машинам. Провела по лицу левой ладонью: так и есть, тени потекли, помада тоже, наверное...
Машины проносились мимо – кто захочет связываться с такой рожей, то ли пьяной, то ли накурившейся? Среди них то и дело появлялись другие, странные своим бесшумным пролетом, размерами, причудливым видом...
Ура! Показался неспешно плывущий у самой кромки «луноход», весь в номерах телефонов дежурной части, трехцветных флагах и гербах Шантарска. Даша проморгалась, взяла себя в руки – и пришла к выводу, что машина настоящая.
Бросилась навстречу, махая рукой. В машине были Только двое, на переднем сиденье. Тот, что сидел рядом с водителем, чуть высунулся:
– Какие проблемы, лялька?
«УАЗ» был обыкновенный, без устроенного в задней части помещеньица для задержанных. Даша рванула ручку, прыгнула на заднее сиденье прежде, чем они успели опомниться. Обрывая пуговицы, выхватила из кармана удостоверение и просунула меж ними:
– Быстро, поехали!
Водитель и не подумал трогаться. Тщательно изучил удостоверение, оглянулся на Дашу, чтобы сравнить оригинал с фотографией, и даже незаметно нюхнул воздух – не пахнет ли спиртным? Выполнив все эти формальности, совсем другим тоном спросил:
– Что случилось, товарищ капитан?
– Гоните на Жуковского, сорок три, – сказала Даша. – Быстрее, сирену!
В висках ломило и словно бы побрякивало, звенели бубенцы, все чаще и чаще перед глазами словно бы проплывала справа налево – а то и слева направо – серая пелена с вкраплениями ярких искорок. Но водитель уже врубил сирену, и «луноход» рванул по осевой. Даша вытащила носовой платок, отодвинула к противоположной дверце лежавший на сиденье АКСУ и попыталась привести себя в порядок, поглядывая меж их головами в зеркальце заднего вида. Вытерла губы, осторожно попыталась снять подтаявшие тени – но вскоре спрятала платок, когда из зеркальца на нее глянула (словно бы издалека откуда-то) косматая рожа, состоявшая лишь из переплетенных рыжих прядей и полудюжины сверкающих глазищ, похожих на лампочки...
Слева, над скопищем частных домиков, примыкавших к тылам железнодорожного вокзала, кружили странные черные создания, смахивающие то ли на птеродактилей, то ли на ожившие истребители, лениво взмахивавшие зубчатыми крыльями. Солнце, выглянувшее в просвет меж серыми полосами смога, осветило крыши, но эти создания не отбрасывали тени – и ближайшие подмигивали Даше, опуская веки на выпученные алые глаза...
Она отвернулась, смотрела только вперед, но и там было не лучше: то и дело появлялись на обочине и прямо перед капотом призрачные эсэсовцы, звери, непонятные чудища, должно быть, слепленные сознанием из обрывков видеоужастиков. Хорошо еще, она прекрасно понимала, что с ней творится, – но сквозь волны душного тепла, сквозь резь в глазах и мелькание ядовитых красок пробивалась догадка: скоро, совсем скоро наступит взрыв. Как-никак она кое-что знала о наркоманах и наркотиках. Салон машины начинал тягуче пульсировать, то сокращаясь вместе с Дашей, то раздвигаясь до неведомых пределов. Вой сирены казался хохотом.
Сквозь застилавшую глаза разноцветную пелену она разглядела сорок пятый дом на Жуковского – приметную розовую девятиэтажку с магазином внизу. Профессиональный рефлекс еще работал, она назвала даже не соседний с Глебовым дом – стоявший несколько поодаль, на соседней улице.
Открыла дверцу, выпрыгнула.
– Вам помощь нужна? – спросил водитель.
– Нет, – бросила она.
Обогнула дом, вбежала во двор и кинулась по пересекавшей его наискосок дорожке к дому Глеба. Перепрыгнула толстый хвост огромного зеленого крокодила, разлегшегося на газоне, – заметила, как удивленно таращатся на нее прохожие. Сжала зубы и прошла прямо сквозь серо-синюю гориллу, сидевшую на дороге. Горилла захохотала:
– Ак! Ак! Ак!
Даше показалось, что она теряет ориентировку. Чуть-чуть не повернула назад – представилось, что бежит не в том направлении. Снова отчаянно заморгала, встряхнула головой. Справа деловым шагом приближался целый взвод громадных санитаров в халатах, отливавших белизной снежных вершин, сверкавших мириадами ослепительных, коловших глаза искр. Ну совсем немножко еще, надо продержаться...
Трах! Она на всем бегу врезалась в прохожего – настоящего, твердого. Посыпались из его пакета какие-то свертки. Даша пронеслась дальше.
В подъезде стало совсем плохо. Ступени колыхались, как волны в шторм, вспучивались, ходили ходуном, весь мир то стискивал ее в тесной скорлупе, то простирался в Дикие, невообразимые просторы – с ней вместе, ставшей размазанной по всей Галактике бесконечной полосой тумана. Вокруг так и прыгали разноцветные цифры: 25 25 25 25 25...
Она шагала, скорее на ощупь, равнодушно отмечая, что рука уже чувствует не перила, а непонятные, неровные поверхности – скользкие, гладкие, полированные, угловатые, круглые... Не было страха, неожиданно пропал куда-то.
Пропал страх. Остался покой. Уютная бесконечность, раскинувшаяся вдоль Млечного Пути. Она видела весь Шантарск – гигантской, объемной, живой картой с крохотными машинками и куколками-людьми, больше всего было милиционеров, и она была каждым милиционером, каждым сыскарем, они все искал и, они обязаны были найти. Шантарск вертелся, как пластинка на диске проигрывателя, стоило Даше захотеть, чтобы приблизился тот или иной уголок города. По улицам, словно по льду, скользили шеренги черных телевизоров, окруженных мельтешением все тех же цифр – 25 25 25 25 25, – перестраивались журавлиными клиньями... Перестройка... Горбачев Меченый... выходи по одному... теперь Горбатый горбун, но ведь никою не было горбатого... не было среди фигурантов – не то направление поиска... горбатый – ошибка...
Даша уже никуда не спешила – жаль было покидать мир уютного покоя, безмятежной тишины и пронзительных, радужно-ярких истин. Ощупью достала сигареты и опустилась на площадку, прислонилась к стене, медленно курила, и каждое движение руки, каждая затяжка были исполнены вознесенной до немыслимых звездных высот философской значимости, важности для мира, каждая затяжка была вселенским открытием, достойным полного ведра Нобелевских премий.
Великий сыщик Даша Шевчук. Самый великий. Все оказалось просто, до хохота – ха-ха-ха! – до колик, до пляски – пошевелим ногами, ах, рассукин сын, камаринский мужик, снявши зипунишко, он по улице бежит...
Кто-то, извиваясь рядом, подхватил громогласным голосом, не дававшим ни малейшего эха:
Не время плясать. Некогда. Надо заниматься делом.
– Дел-лу время, дел-лу время, дел-лу время...
– Брысь! – она достала пистолет и не сердито, в общем, так, профилактически, махнула в сторону надоедливых плясунов, пристававших с танцами.
Танцы. Пляски. Половецкие пляски. Танцы с волками. Бог ты мой, как давно она не танцевала! Но не время, не время... Кого они хотели обмануть?
Все предельно просто: если вокруг какой-то вещи начались странные явления, зри в корень. В самую середину вещи. Если странности замыкаются на телестудию, зри в самую середину, в корень, в суть. А где суть телестудии?
КАДР.
Ну-ка, повтори еще раз, медленно, по буквам, по звукам, по колебаниям воздуха – КАДР. Ты где-то слышала про это, ты не могла не слышать и не читать, ты знаешь все, что можно приспособить для криминала...
Даша сидела, делая одну длинную затяжку на миллион веков, на геологический период, медленно, с острейшим наслаждением выпуская дым, – и смеялась от счастья, плакала от счастья, она была самым великим сыщиком. Она раскрыла преступление века.
В разгар пылающего счастья, на пике нирваны, любования собой, гордости за себя, уважения к себе ее вдруг принялись бесцеремонно поднимать, хамски вырывая из белоснежно-золотых бесконечностей счастья, что было так обидно и унизительно, что Даша схватилась за пистолет, но не нашла под рукой ничего похожего, привычного. Ее тащили, она боролась, крича, – и сознание угасло под ударом мрака... Острого, колючего мрака.
...Она медленно открыла глаза. Комната была небольшая, белая, а за окном – без решетки! – зеленели кроны сосен, верхушки стволов были рыжие. Небо, правда, серовато-сизое – снова смог смешался с парком от незамерзающей Шантары...
– Как себя чувствуете?
Даша, глядя на человека в белом халате – незнакомого, не старого, лет сорока, – стала, прислушиваясь к ощущениям тела и первым, вяловатым мыслям, соображать, как же она себя чувствует.
– Нормально, – сказала она, пошевелив ногами, руками, чуть приподняв голову. – Голова кружится чуточку...
– Кто вы?
– Даша...
– Дальше?
– Андреевна. Шевчук, Капитан милиции, уголовный розыск.
– А где вы?
– Вот уж не знаю... доктор.
– Почему я – доктор?
– Белый халат, – старательно сказала Даша, словно учившийся говорить ребенок. – Вся эта комната так выглядит... Больница.
– Здесь есть кто-нибудь, кроме нас?
– Нет – сказала Даша. Заглянула под одеяло и обнаружила, что совершенно голая. – Где мой пистолет? У меня был при себе пистолет и удостоверение.
– А где вы их в последний раз видели?
– Удостоверение я показывала в машине, а пистолет... на лестнице он еще был. Потеряла?
– Да нет, успокойтесь, мы с Глебом его подобрали. Кстати, кто такой Глеб?
– Мой друг, – сказала Даша. – Где я?
– Ну, разумеется, не в психушке... Вы сами как думаете?
– Я в Шантарске?
– В Шантарске.
– А за окном сосны... Значит, не Серебрянка, не Киржач, и уж, конечно, не Восточный... Западная часть города. Или Академгородок, или Барзаиха. Может быть, еще Лалетинские сопки.
– Неплохо, – кивнул врач. – Академгородок, Институт биофизики.
– Так это не больница?
– Нет, конечно. Это наша лаборатория. Попробуйте согнуть и разогнуть левую руку... Даша попробовала:
– В сгибе локтя что-то...
– Сильно болит?
– Нет, неприятно просто... Уколы делали?
– Гемодиализ. Очистку крови. Прогнали всю вашу кровь через фильтры, сняли осадок... Голова не болит?
– Только немножко кружится.
– Совсем хорошо. Пить хотите? – он поднес стакан с каким-то розовым прохладным соком. – Нет, попробуйте-ка сами, присядьте, стакан возьмите, вы же не при смерти...
Даша села в постели, придерживая одеяло на груди. Выпила до дна и вернула стакан.
– Еще что-нибудь хотите?
– Мои сигареты...
– Вот о ваших сигаретах забудьте, – непонятно сказал он, усмехнулся. – Возьмите лучше мою. Я сейчас вернусь...
Он вышел и почти сразу же вернулся с Глебом – тот тоже был в белоснежном халате, присел на постель, улыбнулся наигранно беспечно:
– Ну ты нам и устроила тревогу, Рыжая... Хорошо еще, увидели в окно, как несешься по двору сложным зигзагом, а простой советский народ так и брызгает в стороны...
Даша блаженно потерлась щекой о его ладонь, прикрыла глаза, ощутив себя в полной безопасности. И тут же четко заработали профессиональные рефлексы:
– Где вы меня подобрали?
– В подъезде. Сидела на площадке меж этажами в приливе блаженнейшего кайфа. Честное слово, я в жизни у тебя не видел столь счастливой мордахи... Подбегаем – рядом лежит пистолет, окурки разбросаны, бабка с третьего этажа, та, у которой болонка, стоит и мучительно соображает, то ли вытрезвитель вызывать, то ли сатану закрещивать... Ну, мы тебя стали поднимать, а ты, должно быть, не хотела выбираться из кайфа, начала махать ручками... – Он продемонстрировал великолепный синяк на левой скуле. – За такое членовредительство, кстати, одной безумнрй ночью не отделаешься. Роберт, ты нас не оставишь на полчасика?
Судя по веселым лицам обоих, абсолютно беспечным, Даше не грозило долгое пребывание в койке, и она приободрилась.
– Нет уж, этими экспериментами вы дома занимайтесь, – сказал белобрысый Роберт. – А то еще заглянет кто и ни за что не поверит, что тут – научный опыт... – он бесцеремонно отодвинул Глеба. – Убери блудливые лапы, медицина и наука еще не кончили работу... Даша, расскажите-ка подробно, что происходило после вашего звонка Глебу.
Она стала вслух припоминать – и, к своему удивлению, вдруг оказалось, что помнит практически все. Все видения, автобус, милицейскую машину, подъезд, главные ощущения и даже...
Она замолчала. Разгадка не забылась, осталась в голове! Логически непротиворечивая, стройная версия, где каждый кирпичик, каждый кусочек мозаики имел свое место – и француз, и большая часть убийств, и Марзуков, и даже террористы. Террористы в кавычках, естественно. А то, что не укладывалось в картину, требовало всего лишь парочки допросов с целью рутинною уточнения деталей. Даже голова закружилась...
– Со мной все в порядке? – спросила она Роберта.
– Конечно, понадобится еще парочка тестов и проверок, но могу смело заверить уже сейчас – все в порядке. Всю дрянь мы выкачали, провели экстренное и массированное купирование... Больше суток возились.
– Сутки?
– А что же вы хотели? Мы с Глебом вас зафиксировали вчера в первом часу дня, а сейчас – четвертый час дня, но уже – сегодня... Примерно двадцать шесть часов. Пониже спины, пардон, у вас еще с недельку будет болеть – после всех уколов. Впрочем, мы этим местом не ограничивались, кололи и под лопатку, и в вены... На правой руке, на предплечье, остался синяк, но тут уж я не виноват: вы там, на лестнице, колотились, как ведьмак на шабаше, Глеб держал, а я вколол кое-что весьма оглушающее наспех, прямо в мышцу, лишь бы попасть и успеть ввести лекарство...
– Пустяки, – сказала Даша, выпуская дым. – Значит, никаких шизофрений?
– Никаких, – кивнул Роберт. – Я там подготовил длинную и серьезную бумагу, составленную по всем правилам, – результаты анализов и исследований. Объяснение всем этим фантасмагориям примитивнейшее. Какой-то гад как минимум двое суток травил вас одним из производных ЛСД-25 – это в первую очередь один из сильнейших галлюциногенов. Но не столь уж безобидных – вы и в самом деле могли вообразить себя птичкой или самолетом и выпрыгнуть с последнего этажа. У голландцев числится в анналах медицины случай, когда один чудак, сиганувши с шестого этажа, сломал обе ноги, но, прежде чем его поймали, ухитрился на этих ногах пробежать еще метров двадцать. Потом рухнул, конечно...
– Его подливают или подсыпают?
– Можно подлить, а можно и подсыпать. Но можно сделать и гораздо проще. Если наркотик достаточно сильный, то есть высокой степени чистоты, без примесей, концентрированный – стоит нанести буквально считанные миллиграммы на любую поверхность, после контакта с которой вы ненароком коснетесь рта и занесете отраву в организм. В вашем случае пошли по линии наименьшего сопротивления, без особой изобретательности – я проверил и те окурки, что вы оставили на площадке, и те сигареты, что еще оставались в пачке. На всех – присутствие искомой субстанции. Достаточно было провести тщательно вымазанным в наркотике пальцем по кончику фильтра, сдуть лишнее... Со стороны совершенно незаметно – миллиграммы... А вы с каждой сигареткой получали новую порцию. На ученом языке это называется «кумулятивный эффект».
– И никакого укола сквозь пачки, как в каком-то романе? – спросила Даша. – Только на фильтрах – ЛСД?
– Да. Кто-то обработал уже открытую пачку. Разумеется, я не следователь, вам лучше знать, но мне представляется, что это мог удобнее и безопаснее всего для себя проделать кто-то, имевший беспрепятственный доступ к вашим сигаретам, когда открытая пачка лежит на столе...
– Да хотя бы я, – хмыкнул Глеб.
– Иди ты... – сердито фыркнула Даша. Это не он. Хотя бы оттого, что последние двое суток Даша с ним не виделась. Последние двое суток она провела исключительно в компании своих – то есть сослуживцев. В кабинете у себя она всегда бросала пачку на столе, и так уж сложилось, что ЕЕ сигареты из уважения к начальству стреляли лишь в редчайших случаях, каждый по неписаному этикету курил свои, выходит, промаха не могло случиться, посторонний не мог «подцепить» предназначенный ей наркотик. Но это означает... А раньше, ты что, эту версию не допускала?
У Воловикова оказалось не занято.
– Это я, – сказала Даша. – Тут такие дела...
– А, Петр Степаныч! Наконец-то!
Она решила, что окончательно сходит с ума, но тут же сообразила: в кабинете у шефа есть кто-то посторонний.
– А я-то ждал, – беззаботно продолжал Воловиков. – Куда это, думаю, Степаныч запропастился... Вы откуда – из дома?
– Нет. С улицы.
– У меня тут люди, позвоните через пару минут в кабинет капитана Шевчук...
Она выкурила еще одну сигарету, прохаживаясь поодаль. Освободившийся телефон тут же заняла какая-то соплюшка без шапки, с длиннющими белокурыми волосами, и пришлось ждать не пару минут, а добрых пять.
– Дэвушка, ты нэ подскажешь, где в этот город можно хорошо отдохнуть? С табой вмэстэ?
Даша обозрела сына гор, хрустевшего кожей и сверкавшего золотом, и решила, что он настоящий.
– Вон туда, за тот угол, и пройти квартал, – сказала она, показывая рукой. – Только без меня.
– А что там, да?
– Там казачья штаб-квартира, – сообщила Даша. – Они тебе такие развлечения устроят, каких ты в жизни никогда не видел...
Соплюшка наконец смоталась. Даша кинула жетончик, сняла трубку и, набрав номер, нарочито громко спросила:
– Уголовный розыск?
Сына синих гор как ветром сдуло.
– Дарья? – спросил Воловиков напряженным, зажатым голосом. – Ты где?
– Говорю, на улице.
– Что у тебя на Королева случилось? Мне телефон обрывают, приезжал Ивакин из областной инспекции по кадрам, только что сплавил...
– Что он говорит?
– Даша, у тебя все в порядке?
– Что он говорит? – настойчиво повторила Даша. – у меня мало времени...
– Туда еще с утра звонили из психушки, просили проследить, чтобы ты пришла на обследование. говорят, на тебя лежит во-от такое досье... А потом приехал Ивакин и рассказал, что ты бросалась на психиатров с пистолетом. Запросили по радио машину, Федя твой говорит, что ты пошла в дом к какой-то знакомой и сказала, что через полчасика вернешься, а номера квартиры он не знает, помнит только, что это на втором этаже, ты, мол, мимоходом упоминала... «Молодец парень», – подумала Даша и спросила:
– Так какие итоги?
– Итоги... Ты-то как?
– Я нормальная, – сказала Даша. – И ни на кого я с пушкой не кидалась. Это наш друг пакостит... понимаете?
– С разноцветной растительностью?
– Ага.
– Ты, правда, в порядке?
– В полном, – сказала Даша, оглядываясь. По перекрестку проехал длиннющий, серебристый с черным автомобиль вроде «роллс-ройса». Даша сначала не поняла, где в нем нелепость, и тут же догадалась: длины в нем было метров десять, и вышиной – с «Ка-маз»... Большой палец левой руки дергался помимо ее воли.
– Дарья, ты в порядке?
– Ну, вообще-то...
– Мне тут рассказали про вчерашнее...
– Слушайте внимательно, – сказала Даша. – Не знаю, сколько у меня времени. Тут и в самом деле имеют место определенные глюки, но я держусь... Не перебивайте! Это наркотик, какой-то наркотик, нет сомнений, очень уж все яркое, химические такие оттенки... Я держусь, я в сознании, понимаю пока, что это мне мерещится... Они меня подловили. Не знаю как, но ухитрились подловить.
– Даша...
– Молчите вы! Я тут попытаюсь что-нибудь изобрести, а вы должны действовать. Нужна какая-то независимая экспертиза, может, поговорить с Ларичевым, уж в нем-то я уверена...
– Поезжай сюда немедленно.
– Нет, – сказала Даша. – Не рискну.
– Ты что, охренела? – Он опомнился и резко сбросил тон: – Даш, ну мне-то ты веришь?
– Верю пока, – сказала она безнадежно. – Организуйте что-нибудь этакое... Они же меня топят в двух шагах от финала! Я уже начинаю нащупывать финал, хоть концы и не сходятся... Этот гад, двухцветный, меня топит...
– Езжай сюда. Я тебя так просто не отдам.
– Как только что-нибудь придумаете.
– Да придумаем, сообразим... Что? – его голос отдалился. – Скажите, сейчас приду. Даша, к Дрыну приехали...
– Вот видите, – сказала она. – Шевелитесь. Я еще позвоню...
Ударила пальцем по рычажку, кинула еще жетончик и стала накручивать номер Глеба, молясь в душе неведомо каким богам: только бы он был дома, только бы...
– Слушаю.
– Глеб, это я, – сказала она, вновь ощущая волны тепла, прокатывавшиеся по телу. – Ты никуда не уходишь?
– Да нет пока. Что стряслось?
– Потом расскажу. У тебя есть какие-нибудь знакомые психиатры? Только надежные, чтобы без дурацких вопросов помогли? Врачи, в общем?
– Поискать – так найдем... А кого нужно загнать в психушку?
– Скорее наоборот... – сказала Даша. – Глеб, дела хреновые. Мне чего-то подсыпали. Глюки пошли.
– Ты серьезно?
– Серьезней не бывает.
– Ты где? Сейчас хватаю тачку и еду.
– Нет, – сказала Даша. – Я сама приеду (не говорить же, что ей стало страшно оставаться на улице). Слушай, сделай, что можешь, но раздобудь мне надежного спеца, вдруг начнется быстрей, чем я рассчитываю... Хорошего снотворного бы, чтоб срубить моментально... Я к тебе еду, понимаешь? (Показалось, что в трубке зазвонили колокола и раздалось странное фырканье). Слышишь?
– Слышу. Ты ко мне едешь... Даша, правда, мне не стоит самому лететь?
– Ищи врача, – сказала Даша. – Я приеду... Повесила трубку, оглянулась и быстро направилась к автобусной остановке. Замотала головой, заморгала – Показалось, черные цифры маршрутов на белых табличках дергаются, прыгают, извиваются.
– Это тридцать седьмой? – спросила она для надежности, когда, тяжело фыркая и воняя гарью, подплыл Желтый «Икарус».
– Тридцать седьмой, – кивнула старушка. Даша ввинтилась в спрессованную толпу. Приходилось одной рукой непрестанно прижимать кобуру – в нашем общественном транспорте трудновато ездить что с подмышечной, что с поясной, того и гляди, оторвут. Иные недовольно косились, не понимая, что это такое твердое вдруг вмялось под ребро.
Пот лил градом, хотя в автобусе было довольно прохладно. В глаза прямо-таки затекали струйки, косметика, должно быть, пришла в жуткое состояние.
– Что у тебя там, кирпич, что ли? – разинул рот плотный дедок с лицом профессионального автобусного скандалиста.
– Печень алкоголика, – сказала Даша, не глядя.
Все не так скверно, отметила она какой-то совершенно трезвой и хладнокровной частичкой сознания – окружающее, в общем, воспринимается, голова работает...
Дедок, напав на золотую жилу, забухтел что-то насчет жуткой современной молодежи и персонально о разухабистых красотках, не уважающих старших, предавших идеалы, нажравшихся с утра да еще запихнувших в карман бутылку про запас... Даша не слушала – уставилась в окно.
Автобус надолго застрял в обычной для Коростылева пробке, и на тротуаре, совсем близко, выстроилась шеренга вермахтовских солдат. Даша их видела предельно отчетливо – ярко-зеленые мундиры, серо-блескучие каски, антрацитово-черные автоматы в руках. Снова те же пронзительные краски, без полутонов и оттенков – лица ярко-розовые, зубы льдисто-белые... Медленно подступала тревога, хотелось немедленно начать выдираться из толпы, закричать, чтобы открыли дверь автобуса, выпрыгнуть, бежать...
Она собрала в кулак всю волю, борясь с наваждением. Офицер в сверкающем непонятными наградами мундире указывал на нее ближайшим солдатам. Они начали поднимать автоматы...
Даша зажмурилась. Удивительно, но все еще нывший дедок как-то привязывал к реальности, помогал держаться. Перед закрытыми глазами начали медленно вспыхивать цветные пятна, окруженные пульсирующей радужной каемочкой, показалось, что она срывается в бездну...
Открыла глаза – с закрытыми оказалось еще хуже. Не было на тротуаре никаких немцев... но что это ярко-зеленое маячит в конце улицы? Показалось, или меж шапками и равнодушно-склочными лицами спрессованных пассажиров мелькнула какая-то ультрамариновая морда с белыми изогнутыми зубами?
Она попыталась прикинуть, сколько будет тащиться автобус. Плохо. Может скрутить при народе, а тогда уж попадешь туда, откуда сбежала, в два счета, словно крылатая ракета на всем полете...
Ракета... Она мелькнула над Ольховкой – огромная, хищная, акулообразная, с короткими крылышками, на носу пасть акулья намалевана, с алой каемочкой и белоснежными зубищами. Вновь появилась, медленно-медленно пролетела над железнодорожным мостом...
Мост... Паровозы... Огромный старинный паровоз со смешной трубой-воронкой выехал из щели меж двумя высоченными зданиями железнодорожных мастерских, почти такой же высокий, как они, – Даша даже вспомнила, что видела именно такой в третьей серии «Назад, в будущее».
Снова закрыла глаза. Снова мелькают, переплетаясь, сливаясь, радужные пятна. Хреново... Автобус трогается – и сразу же сворачивает вправо, к остановке.
Она протолкалась к двери, безжалостно расталкивая тех, кто выходить не собирался – под ругань и крики:
«Спать надо меньше!» – выпрыгнула, налетела на кого-то, не извинилась. Бросилась к кромке тротуара, отчаянно замахала рукой пролетающим машинам. Провела по лицу левой ладонью: так и есть, тени потекли, помада тоже, наверное...
Машины проносились мимо – кто захочет связываться с такой рожей, то ли пьяной, то ли накурившейся? Среди них то и дело появлялись другие, странные своим бесшумным пролетом, размерами, причудливым видом...
Ура! Показался неспешно плывущий у самой кромки «луноход», весь в номерах телефонов дежурной части, трехцветных флагах и гербах Шантарска. Даша проморгалась, взяла себя в руки – и пришла к выводу, что машина настоящая.
Бросилась навстречу, махая рукой. В машине были Только двое, на переднем сиденье. Тот, что сидел рядом с водителем, чуть высунулся:
– Какие проблемы, лялька?
«УАЗ» был обыкновенный, без устроенного в задней части помещеньица для задержанных. Даша рванула ручку, прыгнула на заднее сиденье прежде, чем они успели опомниться. Обрывая пуговицы, выхватила из кармана удостоверение и просунула меж ними:
– Быстро, поехали!
Водитель и не подумал трогаться. Тщательно изучил удостоверение, оглянулся на Дашу, чтобы сравнить оригинал с фотографией, и даже незаметно нюхнул воздух – не пахнет ли спиртным? Выполнив все эти формальности, совсем другим тоном спросил:
– Что случилось, товарищ капитан?
– Гоните на Жуковского, сорок три, – сказала Даша. – Быстрее, сирену!
В висках ломило и словно бы побрякивало, звенели бубенцы, все чаще и чаще перед глазами словно бы проплывала справа налево – а то и слева направо – серая пелена с вкраплениями ярких искорок. Но водитель уже врубил сирену, и «луноход» рванул по осевой. Даша вытащила носовой платок, отодвинула к противоположной дверце лежавший на сиденье АКСУ и попыталась привести себя в порядок, поглядывая меж их головами в зеркальце заднего вида. Вытерла губы, осторожно попыталась снять подтаявшие тени – но вскоре спрятала платок, когда из зеркальца на нее глянула (словно бы издалека откуда-то) косматая рожа, состоявшая лишь из переплетенных рыжих прядей и полудюжины сверкающих глазищ, похожих на лампочки...
Слева, над скопищем частных домиков, примыкавших к тылам железнодорожного вокзала, кружили странные черные создания, смахивающие то ли на птеродактилей, то ли на ожившие истребители, лениво взмахивавшие зубчатыми крыльями. Солнце, выглянувшее в просвет меж серыми полосами смога, осветило крыши, но эти создания не отбрасывали тени – и ближайшие подмигивали Даше, опуская веки на выпученные алые глаза...
Она отвернулась, смотрела только вперед, но и там было не лучше: то и дело появлялись на обочине и прямо перед капотом призрачные эсэсовцы, звери, непонятные чудища, должно быть, слепленные сознанием из обрывков видеоужастиков. Хорошо еще, она прекрасно понимала, что с ней творится, – но сквозь волны душного тепла, сквозь резь в глазах и мелькание ядовитых красок пробивалась догадка: скоро, совсем скоро наступит взрыв. Как-никак она кое-что знала о наркоманах и наркотиках. Салон машины начинал тягуче пульсировать, то сокращаясь вместе с Дашей, то раздвигаясь до неведомых пределов. Вой сирены казался хохотом.
Сквозь застилавшую глаза разноцветную пелену она разглядела сорок пятый дом на Жуковского – приметную розовую девятиэтажку с магазином внизу. Профессиональный рефлекс еще работал, она назвала даже не соседний с Глебовым дом – стоявший несколько поодаль, на соседней улице.
Открыла дверцу, выпрыгнула.
– Вам помощь нужна? – спросил водитель.
– Нет, – бросила она.
Обогнула дом, вбежала во двор и кинулась по пересекавшей его наискосок дорожке к дому Глеба. Перепрыгнула толстый хвост огромного зеленого крокодила, разлегшегося на газоне, – заметила, как удивленно таращатся на нее прохожие. Сжала зубы и прошла прямо сквозь серо-синюю гориллу, сидевшую на дороге. Горилла захохотала:
– Ак! Ак! Ак!
Даше показалось, что она теряет ориентировку. Чуть-чуть не повернула назад – представилось, что бежит не в том направлении. Снова отчаянно заморгала, встряхнула головой. Справа деловым шагом приближался целый взвод громадных санитаров в халатах, отливавших белизной снежных вершин, сверкавших мириадами ослепительных, коловших глаза искр. Ну совсем немножко еще, надо продержаться...
Трах! Она на всем бегу врезалась в прохожего – настоящего, твердого. Посыпались из его пакета какие-то свертки. Даша пронеслась дальше.
В подъезде стало совсем плохо. Ступени колыхались, как волны в шторм, вспучивались, ходили ходуном, весь мир то стискивал ее в тесной скорлупе, то простирался в Дикие, невообразимые просторы – с ней вместе, ставшей размазанной по всей Галактике бесконечной полосой тумана. Вокруг так и прыгали разноцветные цифры: 25 25 25 25 25...
Она шагала, скорее на ощупь, равнодушно отмечая, что рука уже чувствует не перила, а непонятные, неровные поверхности – скользкие, гладкие, полированные, угловатые, круглые... Не было страха, неожиданно пропал куда-то.
Пропал страх. Остался покой. Уютная бесконечность, раскинувшаяся вдоль Млечного Пути. Она видела весь Шантарск – гигантской, объемной, живой картой с крохотными машинками и куколками-людьми, больше всего было милиционеров, и она была каждым милиционером, каждым сыскарем, они все искал и, они обязаны были найти. Шантарск вертелся, как пластинка на диске проигрывателя, стоило Даше захотеть, чтобы приблизился тот или иной уголок города. По улицам, словно по льду, скользили шеренги черных телевизоров, окруженных мельтешением все тех же цифр – 25 25 25 25 25, – перестраивались журавлиными клиньями... Перестройка... Горбачев Меченый... выходи по одному... теперь Горбатый горбун, но ведь никою не было горбатого... не было среди фигурантов – не то направление поиска... горбатый – ошибка...
Даша уже никуда не спешила – жаль было покидать мир уютного покоя, безмятежной тишины и пронзительных, радужно-ярких истин. Ощупью достала сигареты и опустилась на площадку, прислонилась к стене, медленно курила, и каждое движение руки, каждая затяжка были исполнены вознесенной до немыслимых звездных высот философской значимости, важности для мира, каждая затяжка была вселенским открытием, достойным полного ведра Нобелевских премий.
Великий сыщик Даша Шевчук. Самый великий. Все оказалось просто, до хохота – ха-ха-ха! – до колик, до пляски – пошевелим ногами, ах, рассукин сын, камаринский мужик, снявши зипунишко, он по улице бежит...
Кто-то, извиваясь рядом, подхватил громогласным голосом, не дававшим ни малейшего эха:
– Брысь! – сказала Даша, блаженно улыбаясь в пространство.
– Снявши зипунишко, он по улице бежит!
Ах, не хочет,
Ах, не хочет
он боярыне служить!
Он бежит-бежит-бежит, пав-вертывает!
Его судорога па-адергивает!
Не время плясать. Некогда. Надо заниматься делом.
– Дел-лу время, дел-лу время, дел-лу время...
– Брысь! – она достала пистолет и не сердито, в общем, так, профилактически, махнула в сторону надоедливых плясунов, пристававших с танцами.
Танцы. Пляски. Половецкие пляски. Танцы с волками. Бог ты мой, как давно она не танцевала! Но не время, не время... Кого они хотели обмануть?
Все предельно просто: если вокруг какой-то вещи начались странные явления, зри в корень. В самую середину вещи. Если странности замыкаются на телестудию, зри в самую середину, в корень, в суть. А где суть телестудии?
КАДР.
Ну-ка, повтори еще раз, медленно, по буквам, по звукам, по колебаниям воздуха – КАДР. Ты где-то слышала про это, ты не могла не слышать и не читать, ты знаешь все, что можно приспособить для криминала...
Даша сидела, делая одну длинную затяжку на миллион веков, на геологический период, медленно, с острейшим наслаждением выпуская дым, – и смеялась от счастья, плакала от счастья, она была самым великим сыщиком. Она раскрыла преступление века.
В разгар пылающего счастья, на пике нирваны, любования собой, гордости за себя, уважения к себе ее вдруг принялись бесцеремонно поднимать, хамски вырывая из белоснежно-золотых бесконечностей счастья, что было так обидно и унизительно, что Даша схватилась за пистолет, но не нашла под рукой ничего похожего, привычного. Ее тащили, она боролась, крича, – и сознание угасло под ударом мрака... Острого, колючего мрака.
...Она медленно открыла глаза. Комната была небольшая, белая, а за окном – без решетки! – зеленели кроны сосен, верхушки стволов были рыжие. Небо, правда, серовато-сизое – снова смог смешался с парком от незамерзающей Шантары...
– Как себя чувствуете?
Даша, глядя на человека в белом халате – незнакомого, не старого, лет сорока, – стала, прислушиваясь к ощущениям тела и первым, вяловатым мыслям, соображать, как же она себя чувствует.
– Нормально, – сказала она, пошевелив ногами, руками, чуть приподняв голову. – Голова кружится чуточку...
– Кто вы?
– Даша...
– Дальше?
– Андреевна. Шевчук, Капитан милиции, уголовный розыск.
– А где вы?
– Вот уж не знаю... доктор.
– Почему я – доктор?
– Белый халат, – старательно сказала Даша, словно учившийся говорить ребенок. – Вся эта комната так выглядит... Больница.
– Здесь есть кто-нибудь, кроме нас?
– Нет – сказала Даша. Заглянула под одеяло и обнаружила, что совершенно голая. – Где мой пистолет? У меня был при себе пистолет и удостоверение.
– А где вы их в последний раз видели?
– Удостоверение я показывала в машине, а пистолет... на лестнице он еще был. Потеряла?
– Да нет, успокойтесь, мы с Глебом его подобрали. Кстати, кто такой Глеб?
– Мой друг, – сказала Даша. – Где я?
– Ну, разумеется, не в психушке... Вы сами как думаете?
– Я в Шантарске?
– В Шантарске.
– А за окном сосны... Значит, не Серебрянка, не Киржач, и уж, конечно, не Восточный... Западная часть города. Или Академгородок, или Барзаиха. Может быть, еще Лалетинские сопки.
– Неплохо, – кивнул врач. – Академгородок, Институт биофизики.
– Так это не больница?
– Нет, конечно. Это наша лаборатория. Попробуйте согнуть и разогнуть левую руку... Даша попробовала:
– В сгибе локтя что-то...
– Сильно болит?
– Нет, неприятно просто... Уколы делали?
– Гемодиализ. Очистку крови. Прогнали всю вашу кровь через фильтры, сняли осадок... Голова не болит?
– Только немножко кружится.
– Совсем хорошо. Пить хотите? – он поднес стакан с каким-то розовым прохладным соком. – Нет, попробуйте-ка сами, присядьте, стакан возьмите, вы же не при смерти...
Даша села в постели, придерживая одеяло на груди. Выпила до дна и вернула стакан.
– Еще что-нибудь хотите?
– Мои сигареты...
– Вот о ваших сигаретах забудьте, – непонятно сказал он, усмехнулся. – Возьмите лучше мою. Я сейчас вернусь...
Он вышел и почти сразу же вернулся с Глебом – тот тоже был в белоснежном халате, присел на постель, улыбнулся наигранно беспечно:
– Ну ты нам и устроила тревогу, Рыжая... Хорошо еще, увидели в окно, как несешься по двору сложным зигзагом, а простой советский народ так и брызгает в стороны...
Даша блаженно потерлась щекой о его ладонь, прикрыла глаза, ощутив себя в полной безопасности. И тут же четко заработали профессиональные рефлексы:
– Где вы меня подобрали?
– В подъезде. Сидела на площадке меж этажами в приливе блаженнейшего кайфа. Честное слово, я в жизни у тебя не видел столь счастливой мордахи... Подбегаем – рядом лежит пистолет, окурки разбросаны, бабка с третьего этажа, та, у которой болонка, стоит и мучительно соображает, то ли вытрезвитель вызывать, то ли сатану закрещивать... Ну, мы тебя стали поднимать, а ты, должно быть, не хотела выбираться из кайфа, начала махать ручками... – Он продемонстрировал великолепный синяк на левой скуле. – За такое членовредительство, кстати, одной безумнрй ночью не отделаешься. Роберт, ты нас не оставишь на полчасика?
Судя по веселым лицам обоих, абсолютно беспечным, Даше не грозило долгое пребывание в койке, и она приободрилась.
– Нет уж, этими экспериментами вы дома занимайтесь, – сказал белобрысый Роберт. – А то еще заглянет кто и ни за что не поверит, что тут – научный опыт... – он бесцеремонно отодвинул Глеба. – Убери блудливые лапы, медицина и наука еще не кончили работу... Даша, расскажите-ка подробно, что происходило после вашего звонка Глебу.
Она стала вслух припоминать – и, к своему удивлению, вдруг оказалось, что помнит практически все. Все видения, автобус, милицейскую машину, подъезд, главные ощущения и даже...
Она замолчала. Разгадка не забылась, осталась в голове! Логически непротиворечивая, стройная версия, где каждый кирпичик, каждый кусочек мозаики имел свое место – и француз, и большая часть убийств, и Марзуков, и даже террористы. Террористы в кавычках, естественно. А то, что не укладывалось в картину, требовало всего лишь парочки допросов с целью рутинною уточнения деталей. Даже голова закружилась...
– Со мной все в порядке? – спросила она Роберта.
– Конечно, понадобится еще парочка тестов и проверок, но могу смело заверить уже сейчас – все в порядке. Всю дрянь мы выкачали, провели экстренное и массированное купирование... Больше суток возились.
– Сутки?
– А что же вы хотели? Мы с Глебом вас зафиксировали вчера в первом часу дня, а сейчас – четвертый час дня, но уже – сегодня... Примерно двадцать шесть часов. Пониже спины, пардон, у вас еще с недельку будет болеть – после всех уколов. Впрочем, мы этим местом не ограничивались, кололи и под лопатку, и в вены... На правой руке, на предплечье, остался синяк, но тут уж я не виноват: вы там, на лестнице, колотились, как ведьмак на шабаше, Глеб держал, а я вколол кое-что весьма оглушающее наспех, прямо в мышцу, лишь бы попасть и успеть ввести лекарство...
– Пустяки, – сказала Даша, выпуская дым. – Значит, никаких шизофрений?
– Никаких, – кивнул Роберт. – Я там подготовил длинную и серьезную бумагу, составленную по всем правилам, – результаты анализов и исследований. Объяснение всем этим фантасмагориям примитивнейшее. Какой-то гад как минимум двое суток травил вас одним из производных ЛСД-25 – это в первую очередь один из сильнейших галлюциногенов. Но не столь уж безобидных – вы и в самом деле могли вообразить себя птичкой или самолетом и выпрыгнуть с последнего этажа. У голландцев числится в анналах медицины случай, когда один чудак, сиганувши с шестого этажа, сломал обе ноги, но, прежде чем его поймали, ухитрился на этих ногах пробежать еще метров двадцать. Потом рухнул, конечно...
– Его подливают или подсыпают?
– Можно подлить, а можно и подсыпать. Но можно сделать и гораздо проще. Если наркотик достаточно сильный, то есть высокой степени чистоты, без примесей, концентрированный – стоит нанести буквально считанные миллиграммы на любую поверхность, после контакта с которой вы ненароком коснетесь рта и занесете отраву в организм. В вашем случае пошли по линии наименьшего сопротивления, без особой изобретательности – я проверил и те окурки, что вы оставили на площадке, и те сигареты, что еще оставались в пачке. На всех – присутствие искомой субстанции. Достаточно было провести тщательно вымазанным в наркотике пальцем по кончику фильтра, сдуть лишнее... Со стороны совершенно незаметно – миллиграммы... А вы с каждой сигареткой получали новую порцию. На ученом языке это называется «кумулятивный эффект».
– И никакого укола сквозь пачки, как в каком-то романе? – спросила Даша. – Только на фильтрах – ЛСД?
– Да. Кто-то обработал уже открытую пачку. Разумеется, я не следователь, вам лучше знать, но мне представляется, что это мог удобнее и безопаснее всего для себя проделать кто-то, имевший беспрепятственный доступ к вашим сигаретам, когда открытая пачка лежит на столе...
– Да хотя бы я, – хмыкнул Глеб.
– Иди ты... – сердито фыркнула Даша. Это не он. Хотя бы оттого, что последние двое суток Даша с ним не виделась. Последние двое суток она провела исключительно в компании своих – то есть сослуживцев. В кабинете у себя она всегда бросала пачку на столе, и так уж сложилось, что ЕЕ сигареты из уважения к начальству стреляли лишь в редчайших случаях, каждый по неписаному этикету курил свои, выходит, промаха не могло случиться, посторонний не мог «подцепить» предназначенный ей наркотик. Но это означает... А раньше, ты что, эту версию не допускала?