Не раздумывая, Алексей подальше отбросил ногой пистолет, выпавший из рук Пугача, потом склонился над паханом, приложил пальцы к его шее. Жив авторитет! Он, расстегнув пряжку, выдернул из петель поясной ремень Пугача, связал ему руки. Уж чему-чему, а вязать узлы на руках их хорошо обучали в своё время. Полезное, знаете ли, для вэвэшника умение. А этот пахан, хоть и валяется сейчас в отключке, но по-прежнему опасен, как загнанный в угол волк.
Управившись с Пугачом, Алексей в пять шагов одолел расстояние до распластавшегося на земле «аспиранта». Присел рядом на корточки.
Проверил – хотя видел, что смысла в этом нет.
– Ну? – раздалось за спиной.
– Гену насмерть, – мёртвым голосом произнёс Карташ. – Пугач жив, но ранен всерьёз, в пузо… Никто из них не промахнулся, но… по-разному не промахнулся. – И добавил под нос:
– А хорошо умер археолог. С оружием в руках. Прямая дорога ему в Валгаллу…
– Надо утащить жмуров со двора, – сказал Гриневский, не услышав.
– Надо. – Карташ выпрямился. – Пошли.
– Слушай… Я тебя не больно пнул?
– В следующий раз убью… урка проклятая.
Они затащили покойников (и тех, которых не успели убрать нападающие, и новых) в бревенчатый дом. Входить в барак, где и без того было тесно от трупов, почему-то не хотелось.
Жути и без того хватало. Карташ лишь на секунду глянул – и тут же выскочил наружу, яростно борясь с рвотными позывами. В бараке было человек пятьдесят. Разного возраста, разного пола. Дети, женщины, старики. В драных серых робишках. Измождённые до предела. И мёртвые. Все мёртвые. Пахло пороховой гарью. Над мёртвыми телами громко гудели довольные мухи…
Подошла Маша, села за стол, глядя сверху вниз на валяющегося на земле лицом вниз Пугача.
– Это он? – спросила она у Карташа, Который вместе с Гриневским только что убрали с глаз долой последнего покойника. – Это… из-за него?
Алексей понял, что она имеет в виду и кивнул.
– Он жив?
– Пока без сознания. Может, и не очухается…
Гриневский тяжело опустился на лавку, бросил «Калашников» на стол.
– Вертолёт будет садиться вон за тем сараем, что толем крыт. Там у них что-то вроде вертолётной площадки. – Он устало накрыл лицо ладонями. И из-под ладоней спросил:
– Ну? Кто хочет взглянуть на добычу?
На этот вопрос-предложение никто не отреагировал.
Раздался стон. Пугач зашевелился, перевернулся на спину, на его защитного цвета куртке в области живота расплылось тёмное пятно, в этом месте к ткани прилипли сухие травинки, завиток стружки. Пугач задёргал связанными руками. Бешено завращал глазами. Его взгляд заметался от одного человека к другому, пока наконец во взгляде не появилась осмысленность.
– Вот как… Поймали фарт, фраера, – пахан вывернул голову и презрительно сплюнул. – Вскарабкались по чужому горбу. Ну-ну… И как дальше жить намерены?
– А тебе не всё равно? – отозвался Гриневский. Он отвёл ладони от лица, но на своего давнего знакомого не глядел.
– Мне-то ништяк, я своё отпрыгал, отдыхать еду. А тебе я скажу, сука мусорская, что тебя ждёт. И твоих корешей. И бабу, которую вы втянули. Вы, по тупости своей дубоголовой и жадности фраерской, даже не задумались, на кого замахнулись. Думаешь, это моё? – он мотнул головой в сторону ящиков. – Теперь это общаковое. Ты, Таксист, должен врубаться, что такое общак. Это значит, что вас найдут везде. Везде. В каждом городе, в каждой деревне будет глаз. Не один. Сотни и тысячи глаз. В «крокодилах», на вокзалах, в аэропортах. На кораблях. В подвалах, на чердаках, на дачах, в сараях, пансионатах. Везде, где может человек схорониться. У каждого беспризорника будет описание ваших морд. Каждый нищий на панели будет сечь прохожих, каждый уличный торговец будет предупреждён. Мы не менты, и ты знаешь, Таксист, как мы умеем искать. Но вас будут искать и менты. Мы и их натравим на вас. За границу смоетесь? Там найдут ещё быстрее. Там не осталось щелей, куда можно забиться никем не замеченным. Здесь ещё сможете найти такую щёлку, но продержитесь недолго. До тех пор просидите и протрясетесь, пока не вытянут и не распнут. А ты знаешь, что будут тогда с вами делать. По кусочкам, на лоскутья…
– Пургу метёшь, Пугач, – небрежно, как смахнул крошки со стола, сказал Гриневский. – Никакой это не общак. Ты сам наметился увести у воров их добычу. Скрысятничал. Поэтому ты сам вне своего закона.
– Что ты знаешь, парашник! – выкрикнул Пугач и сморщился от боли. – Эти козлы решили хапать, не отстёгивая обществу. Меня направил сходняк. Понял? Их до времени не трогали, как свинью не режут, пока не нагуляет жир. И, кстати, думаешь, эти вас искать не будут? Вы крайние, вам и отвечать…
– Последний шанс свой играет, – хмыкнул Гриневский. – Хочет, чтобы мы приссали и пошли с ним на сделку. Типа, он нам наобещает один ящик и отмазку от воровской расправы, за что мы ему сохраняем жизнь и остальные ящики. Прикидывает, что ему бы сейчас как-то выкрутиться, хрен с ним, с ящиком, а то и с двумя, ну а уж потом-то он нас достанет.
– Какой шанс, паскуда! С такой раной мне звездец хоть так, хоть эдак. Я вас, сук, на своё правило ставлю. Мне, понимашь, приятно расписать по пунктам, какое вас, козлов, ждёт весёлое будущее. Жаль…
– Летит! – вскочил Гриневский.
Они вслушались. Замолчал, затвердев лицом, и Пугач.
Карташ расслышал далёкое, нарастающее зуденье. Вертолёт…
– Сколько у нас? – повернулся он к Гриневскому.
– Минут десять.
Оба одновременно посмотрели на Пугача.
– Я хочу сама, – вдруг услышали они тихий голос Маши.
Чуть позже, чем до Карташа с Гриневским, смысл сказанного дошёл до Пугача, и он задёргался с новой силой.
– Вы чего, бабе позволите?! Ты, Таксист, знаешь, кто я! Я в законе! Я тебя не прошу за жизнь, не прошу! Но я имею право выбирать смерть! Наши разборы – это наши разборы, ну так закончим их по-мужски! А рукой бабы я откинуться не хочу!..
– Я, в отличие от Таксиста, не знаю, кто ты, – сказала Маша, в глазах которой набухали слёзы. – Я только знаю, что ты убил моего отца.
– Слушай, ты…
Но его не слушали. Карташ тронул Гриневского за рукав:
– Тащим его в дом… Там…
Гриневский не взял «калаш» со стола. Его взяла Маша.
Маша смогла… хотя Карташ до самого конца не верил, что у неё достанет духу.
– Нормально, – неестественно ровным голосом ответила та.
– Послушайте, – Карташ остановил их, Машу и Гриневского, едва они спустились, – ещё не поздно переиграть… Я понимаю, что… Ну, короче, живы ведь тогда останемся!
– Нет, – твёрдо сказала Маша. – Поздно отступать.
– Брось, начальник, эти интеллигентские штучки, – поддержал её Гриневский. – Если уж ввязались в драчку, то не хрен стопорить на полпути. Закончим, тогда поговорим.
Металлическое зуденье было уже совсем близко. Ещё немного, и над кронами покажется тушка винтовой машины.
– Ты уверен, что сверху не разглядят? – спросил Карташ.
– Не разглядят, начальник, отвечаю. Им только макушки оттуда будет видать, да развевающееся шмотье на нас. Ну а потом… Потом надо просто не дать им времени на разглядыванье.
Ещё раньше обговаривая возможность захвата вертолёта, они сошлись на том, что много людей прилететь не может, какой бы вместительной ни была машина. «Вертушка» должна взять груз, седого, ну ещё, вероятно, парочку человек. Всех остальных, включая охранников, в расход – зачем нужны лишние свидетели? В таких случаях обычно не увеличивают круг посвящённых, а наоборот сокращают до полного, а ещё лучше до полнейшего минимума.
В доме они накинули поверх своей одежды камуфляжные штанцы и куртки, снятые Гриневским с убитых охранников, на головы натянули тоже защитного цвета кепки с длинными козырьками. Брезгливости они не чувствовали.
Когда на кону жизнь, становится не до мелких переживаний.
Да и недолго им носить чужие вещи. Если выгорит, то скинут, когда «вертушка» окажется в их руках. Если не выгорит, то… То не всё ли равно, в чём похоронят? Вернее, в чём оттащат в барак или в тот же дом…
Вертолётный гул надвигался, нарастал, и вот геликоптер выскочил из-за верхушек деревьев, прошёл над прииском, скрылся из виду над деревьями с противоположной стороны и, как можно было определить по звуку, стал разворачиваться.
Они ждали гостей на ровной площадке за сараем, крытым толем. Они – это Карташ и Гриневский, Маше ведено было остаться за столом. Помочь она всё равно ничем не сможет, а так… Так у неё будет шанс выскочить, в случае чего.
Бело-зелёный вертолёт (гражданский «Ка-26», узнал Карташ, на дюжину пассажиров) появился вновь, завис над площадкой и стал плавно опускаться. Шум молотящих воздух лопастей заполнил собой всё вокруг. Тугие воздушные струи били по земле, трава колыхалась, будто хотела вырваться с корнем и улететь прочь от этого грохота, ветви деревьев ходили ходуном, роняя листву. Наклонив головы, Карташ и Гриневский придерживали кепки, заодно прикрывая лица. Громко хлопала одежда.
Едва вертолёт коснулся земли, они припустили к нему трусцой. Вряд ли вертолётчики смогут по фигурам определить чужих… Ну как тут определишь, да ещё сквозь стекло? А когда отъедет в сторону дверца, они уже будут рядом.
Холодный, покрытый капельками росы борт.
Толстые заклёпки, в иллюминаторах мелькают тени… Давай! Ну открывай же!
Совершенно не к месту Алексей вспомнил байку, рассказанную Лупнем, – про урок и захваченный вертолёт, и вновь ощутил приступ дежавю. Помотал головой, прогоняя картинки из прошлой жизни.
Дверь поехала в сторону, открывая доступ в кабину… Улыбающееся лицо в обрамлении шлемофона…
Они одновременно выхватили пистолеты, одновременно открыли огонь. Пилот повалился назад, на приборную доску. Штурмана отбросило к противоположной дверце. Карташ запрыгнул внутрь и, увидев силуэт в глубине салона, вдавил спуск. Человек тянулся к сумке, наверное, там находилось его оружие. Ага, суки, значит, напрочь не готовы оказались к нападению, никак не предполагали такую возможность! Видимо, полученный по спутниковому телефону условный сигнал снял последнюю насторожённость…
Все. Трое. Никого больше.
Лёгкость, с которой они завладели вертолётом, вызвало у Карташа чувство некоего неудобства – словно они уничтожили непричастных. Но не может здесь быть непричастных, никак не может! А раз ввязался в игру без правил, будь готов к обращению без всякой жалости.
Гриневский и Карташ сидели рядом на земле под вертолётом, через поляну к ним шла Маша.
– Вот и управились, начальник, – сказал Гриневский бесцветным голосом. – Теперь мы, вроде как, сказочно богаты. У нас есть вертолёт, оружия до дури, полётная карта. Можем лететь на все четыре стороны, пока топливо не кончится… Ну и куда лететь-то? Куда нам теперь деваться с этими ящиками? Что ты скажешь?
– Не знаю, – честно признался Карташ. – Пока не думал об этом. Времени, понимаешь ли, не было… Пошли хоть взглянем на сокровища. Никогда платины не видел. Как она хоть выглядит? Слитки? Самородки? Куски руды?
– И что мы с такой прорвой делать будем, а, ребята? – спросила Маша.
– Пошли посмотрим.
– Сходим ещё, – Гриневский лёг спиной на траву, заложил руки за голову. – Дай чуток отдохнуть…
Управившись с Пугачом, Алексей в пять шагов одолел расстояние до распластавшегося на земле «аспиранта». Присел рядом на корточки.
Проверил – хотя видел, что смысла в этом нет.
– Ну? – раздалось за спиной.
– Гену насмерть, – мёртвым голосом произнёс Карташ. – Пугач жив, но ранен всерьёз, в пузо… Никто из них не промахнулся, но… по-разному не промахнулся. – И добавил под нос:
– А хорошо умер археолог. С оружием в руках. Прямая дорога ему в Валгаллу…
– Надо утащить жмуров со двора, – сказал Гриневский, не услышав.
– Надо. – Карташ выпрямился. – Пошли.
– Слушай… Я тебя не больно пнул?
– В следующий раз убью… урка проклятая.
Они затащили покойников (и тех, которых не успели убрать нападающие, и новых) в бревенчатый дом. Входить в барак, где и без того было тесно от трупов, почему-то не хотелось.
Жути и без того хватало. Карташ лишь на секунду глянул – и тут же выскочил наружу, яростно борясь с рвотными позывами. В бараке было человек пятьдесят. Разного возраста, разного пола. Дети, женщины, старики. В драных серых робишках. Измождённые до предела. И мёртвые. Все мёртвые. Пахло пороховой гарью. Над мёртвыми телами громко гудели довольные мухи…
Подошла Маша, села за стол, глядя сверху вниз на валяющегося на земле лицом вниз Пугача.
– Это он? – спросила она у Карташа, Который вместе с Гриневским только что убрали с глаз долой последнего покойника. – Это… из-за него?
Алексей понял, что она имеет в виду и кивнул.
– Он жив?
– Пока без сознания. Может, и не очухается…
Гриневский тяжело опустился на лавку, бросил «Калашников» на стол.
– Вертолёт будет садиться вон за тем сараем, что толем крыт. Там у них что-то вроде вертолётной площадки. – Он устало накрыл лицо ладонями. И из-под ладоней спросил:
– Ну? Кто хочет взглянуть на добычу?
На этот вопрос-предложение никто не отреагировал.
Раздался стон. Пугач зашевелился, перевернулся на спину, на его защитного цвета куртке в области живота расплылось тёмное пятно, в этом месте к ткани прилипли сухие травинки, завиток стружки. Пугач задёргал связанными руками. Бешено завращал глазами. Его взгляд заметался от одного человека к другому, пока наконец во взгляде не появилась осмысленность.
– Вот как… Поймали фарт, фраера, – пахан вывернул голову и презрительно сплюнул. – Вскарабкались по чужому горбу. Ну-ну… И как дальше жить намерены?
– А тебе не всё равно? – отозвался Гриневский. Он отвёл ладони от лица, но на своего давнего знакомого не глядел.
– Мне-то ништяк, я своё отпрыгал, отдыхать еду. А тебе я скажу, сука мусорская, что тебя ждёт. И твоих корешей. И бабу, которую вы втянули. Вы, по тупости своей дубоголовой и жадности фраерской, даже не задумались, на кого замахнулись. Думаешь, это моё? – он мотнул головой в сторону ящиков. – Теперь это общаковое. Ты, Таксист, должен врубаться, что такое общак. Это значит, что вас найдут везде. Везде. В каждом городе, в каждой деревне будет глаз. Не один. Сотни и тысячи глаз. В «крокодилах», на вокзалах, в аэропортах. На кораблях. В подвалах, на чердаках, на дачах, в сараях, пансионатах. Везде, где может человек схорониться. У каждого беспризорника будет описание ваших морд. Каждый нищий на панели будет сечь прохожих, каждый уличный торговец будет предупреждён. Мы не менты, и ты знаешь, Таксист, как мы умеем искать. Но вас будут искать и менты. Мы и их натравим на вас. За границу смоетесь? Там найдут ещё быстрее. Там не осталось щелей, куда можно забиться никем не замеченным. Здесь ещё сможете найти такую щёлку, но продержитесь недолго. До тех пор просидите и протрясетесь, пока не вытянут и не распнут. А ты знаешь, что будут тогда с вами делать. По кусочкам, на лоскутья…
– Пургу метёшь, Пугач, – небрежно, как смахнул крошки со стола, сказал Гриневский. – Никакой это не общак. Ты сам наметился увести у воров их добычу. Скрысятничал. Поэтому ты сам вне своего закона.
– Что ты знаешь, парашник! – выкрикнул Пугач и сморщился от боли. – Эти козлы решили хапать, не отстёгивая обществу. Меня направил сходняк. Понял? Их до времени не трогали, как свинью не режут, пока не нагуляет жир. И, кстати, думаешь, эти вас искать не будут? Вы крайние, вам и отвечать…
– Последний шанс свой играет, – хмыкнул Гриневский. – Хочет, чтобы мы приссали и пошли с ним на сделку. Типа, он нам наобещает один ящик и отмазку от воровской расправы, за что мы ему сохраняем жизнь и остальные ящики. Прикидывает, что ему бы сейчас как-то выкрутиться, хрен с ним, с ящиком, а то и с двумя, ну а уж потом-то он нас достанет.
– Какой шанс, паскуда! С такой раной мне звездец хоть так, хоть эдак. Я вас, сук, на своё правило ставлю. Мне, понимашь, приятно расписать по пунктам, какое вас, козлов, ждёт весёлое будущее. Жаль…
– Летит! – вскочил Гриневский.
Они вслушались. Замолчал, затвердев лицом, и Пугач.
Карташ расслышал далёкое, нарастающее зуденье. Вертолёт…
– Сколько у нас? – повернулся он к Гриневскому.
– Минут десять.
Оба одновременно посмотрели на Пугача.
– Я хочу сама, – вдруг услышали они тихий голос Маши.
Чуть позже, чем до Карташа с Гриневским, смысл сказанного дошёл до Пугача, и он задёргался с новой силой.
– Вы чего, бабе позволите?! Ты, Таксист, знаешь, кто я! Я в законе! Я тебя не прошу за жизнь, не прошу! Но я имею право выбирать смерть! Наши разборы – это наши разборы, ну так закончим их по-мужски! А рукой бабы я откинуться не хочу!..
– Я, в отличие от Таксиста, не знаю, кто ты, – сказала Маша, в глазах которой набухали слёзы. – Я только знаю, что ты убил моего отца.
– Слушай, ты…
Но его не слушали. Карташ тронул Гриневского за рукав:
– Тащим его в дом… Там…
Гриневский не взял «калаш» со стола. Его взяла Маша.
* * *
– Как ты? – спросил Алексей, когда они спускались по ступеням крыльца. Спросил, когда всё было кончено.Маша смогла… хотя Карташ до самого конца не верил, что у неё достанет духу.
– Нормально, – неестественно ровным голосом ответила та.
– Послушайте, – Карташ остановил их, Машу и Гриневского, едва они спустились, – ещё не поздно переиграть… Я понимаю, что… Ну, короче, живы ведь тогда останемся!
– Нет, – твёрдо сказала Маша. – Поздно отступать.
– Брось, начальник, эти интеллигентские штучки, – поддержал её Гриневский. – Если уж ввязались в драчку, то не хрен стопорить на полпути. Закончим, тогда поговорим.
Металлическое зуденье было уже совсем близко. Ещё немного, и над кронами покажется тушка винтовой машины.
– Ты уверен, что сверху не разглядят? – спросил Карташ.
– Не разглядят, начальник, отвечаю. Им только макушки оттуда будет видать, да развевающееся шмотье на нас. Ну а потом… Потом надо просто не дать им времени на разглядыванье.
Ещё раньше обговаривая возможность захвата вертолёта, они сошлись на том, что много людей прилететь не может, какой бы вместительной ни была машина. «Вертушка» должна взять груз, седого, ну ещё, вероятно, парочку человек. Всех остальных, включая охранников, в расход – зачем нужны лишние свидетели? В таких случаях обычно не увеличивают круг посвящённых, а наоборот сокращают до полного, а ещё лучше до полнейшего минимума.
В доме они накинули поверх своей одежды камуфляжные штанцы и куртки, снятые Гриневским с убитых охранников, на головы натянули тоже защитного цвета кепки с длинными козырьками. Брезгливости они не чувствовали.
Когда на кону жизнь, становится не до мелких переживаний.
Да и недолго им носить чужие вещи. Если выгорит, то скинут, когда «вертушка» окажется в их руках. Если не выгорит, то… То не всё ли равно, в чём похоронят? Вернее, в чём оттащат в барак или в тот же дом…
Вертолётный гул надвигался, нарастал, и вот геликоптер выскочил из-за верхушек деревьев, прошёл над прииском, скрылся из виду над деревьями с противоположной стороны и, как можно было определить по звуку, стал разворачиваться.
Они ждали гостей на ровной площадке за сараем, крытым толем. Они – это Карташ и Гриневский, Маше ведено было остаться за столом. Помочь она всё равно ничем не сможет, а так… Так у неё будет шанс выскочить, в случае чего.
Бело-зелёный вертолёт (гражданский «Ка-26», узнал Карташ, на дюжину пассажиров) появился вновь, завис над площадкой и стал плавно опускаться. Шум молотящих воздух лопастей заполнил собой всё вокруг. Тугие воздушные струи били по земле, трава колыхалась, будто хотела вырваться с корнем и улететь прочь от этого грохота, ветви деревьев ходили ходуном, роняя листву. Наклонив головы, Карташ и Гриневский придерживали кепки, заодно прикрывая лица. Громко хлопала одежда.
Едва вертолёт коснулся земли, они припустили к нему трусцой. Вряд ли вертолётчики смогут по фигурам определить чужих… Ну как тут определишь, да ещё сквозь стекло? А когда отъедет в сторону дверца, они уже будут рядом.
Холодный, покрытый капельками росы борт.
Толстые заклёпки, в иллюминаторах мелькают тени… Давай! Ну открывай же!
Совершенно не к месту Алексей вспомнил байку, рассказанную Лупнем, – про урок и захваченный вертолёт, и вновь ощутил приступ дежавю. Помотал головой, прогоняя картинки из прошлой жизни.
Дверь поехала в сторону, открывая доступ в кабину… Улыбающееся лицо в обрамлении шлемофона…
Они одновременно выхватили пистолеты, одновременно открыли огонь. Пилот повалился назад, на приборную доску. Штурмана отбросило к противоположной дверце. Карташ запрыгнул внутрь и, увидев силуэт в глубине салона, вдавил спуск. Человек тянулся к сумке, наверное, там находилось его оружие. Ага, суки, значит, напрочь не готовы оказались к нападению, никак не предполагали такую возможность! Видимо, полученный по спутниковому телефону условный сигнал снял последнюю насторожённость…
Все. Трое. Никого больше.
Лёгкость, с которой они завладели вертолётом, вызвало у Карташа чувство некоего неудобства – словно они уничтожили непричастных. Но не может здесь быть непричастных, никак не может! А раз ввязался в игру без правил, будь готов к обращению без всякой жалости.
Гриневский и Карташ сидели рядом на земле под вертолётом, через поляну к ним шла Маша.
– Вот и управились, начальник, – сказал Гриневский бесцветным голосом. – Теперь мы, вроде как, сказочно богаты. У нас есть вертолёт, оружия до дури, полётная карта. Можем лететь на все четыре стороны, пока топливо не кончится… Ну и куда лететь-то? Куда нам теперь деваться с этими ящиками? Что ты скажешь?
– Не знаю, – честно признался Карташ. – Пока не думал об этом. Времени, понимаешь ли, не было… Пошли хоть взглянем на сокровища. Никогда платины не видел. Как она хоть выглядит? Слитки? Самородки? Куски руды?
– И что мы с такой прорвой делать будем, а, ребята? – спросила Маша.
– Пошли посмотрим.
– Сходим ещё, – Гриневский лёг спиной на траву, заложил руки за голову. – Дай чуток отдохнуть…
Итак вот, я освобождаю тебя сегодня от цепей, которые на руках твоих; если тебе угодно идти со мною в Вавилон – иди, и я буду иметь попечение о тебе; а если неугодно тебе идти со мною в Вавилон, – оставайся. Вот, вся земля пред тобою; куда тебе угодно, и куда нравится идти, туда и иди.
Иеремия, 40, 4