Страница:
– Я назад, начальник! – окликнул Карташа Сашка-Ухарь. – Едешь?
– Да нет, мне в другую сторону! – махнул рукой Алексей.
«Очень хорошо, – подумал Карташ и вновь почувствовал лёгонький азарт от предчувствия угрозы. Адреналинчик в кровушку так и захлестал… – Если преследователи увидят дрезину без старлея – поймут, что шанс сам плывёт в руки и поторопятся в засаду».
– Так вот возьмём меня, – продолжал бугор. Моя профессия – это тот же спорт, типа хоккея. Как идут люди в хоккей, зная, что могут получить травму вместо медальки и пропустить сезон-другой, у лепил пребываючи, – так и у меня. Ну не повезло мне на последних выступлениях, догнали и перегнали меня ваши спринтеры из команды «мусорские резервы»… Ладно, поглядим, что будет на следующих олимпийских играх…
– Это ты к тому клонишь, что, дескать, сейчас ты не небо коптишь, а ведёшь подготовку к новому старту? Занят «предсезонкой»? Сил набираешься для новых спортивных свершений?
– Правильно мысль поймал, начальник. А ещё добавлю, что «УКа» – он вроде твоего воинского устава. Вроде всё правильно в нём написано, но начни по нему жить – и дольше дня не продержишься. Поэтому не по уставам и не по «УКа» судить надо, а по совести. Вот ты с нашими понятиями знаком, они поумнее твоих законов будут. Это ж только в дурных кинохах стоит новичку войти в хату, так урки тут же сползают с нар и давай измываться. Ты ж знаешь, что так не бывает… У нас сперва разберутся, что за человек, с каким нутром, за какие дела отвечает, прав по совести или не прав, всё про него вызнают, а уж потом место ему укажут. Так и в судах бы следовало. А не рубить всех людей с плеча, что дрова, одним и тем же топором…
Алексей поднялся со шпал.
– Хорошо, конечно, Степанов, сидеть тут и слушать твои гуслярские напевы о пользе жизни по понятиям. Однако мне трудиться надо. По работе никаких вопросов? Тогда ладно…
Карташ ещё немного походил по насыпи, вроде осматривая участок работ, потом неторопливо побрёл по шпалам, к лагерю. Предстояло пройти с километр по путям, потом за Лысым оврагом свернуть на короткую тропку, которая выведет на дорогу, связывающую зону и посёлок.
На месте преследователя Алексей выбрал бы для засады как раз мост через Лысый овраг.
Опять же удобно обставить убийство под несчастный случай. Упал человек в овраг, да башкой об камень. Как упал? Так вы о том у покойника спросите. Может, поскользнулся, может, выпимши был, а может, задумался о чём-то.
И именно из-за великого соблазна выдать смерть за несчастье, Карташ полагал, что убийца стрелять не станет и пику пускать в ход тоже застесняется. Потому как насильственная смерть какого-то охотника и офицера ВВ – сие есть две большие разницы, кореша-товарищи.
Потому как Топтунов такого дела не простит, землю носом взроет, но докопается, кто покусился на его подчинённого и в некотором роде подельника. Может, и не докопается, но шмон поднимет до небес, глядишь, и ментов из Шантарска нагонит. А убийце и его заказчикам это надо? На фиг им это не надо… Однако доводы и выводы одно, а спине отчего-то было весьма неуютно. Тянуло оглянуться – Карташу приходилось заставлять себя идти, глядя под ноги, идти беззаботным прогулочным шагом.
«Ещё не поздно вернуться к зекам, с которыми, вот смех-то, сейчас безопаснее, чем одному, – выплыла откуда-то трусливая мыслишка. – Дескать, забыл отдать важные руководящие ЦУ. И проторчать там под каким-нибудь предлогом до приезда автобусавахтовки…»
Окружающее воспринималось острее, чем всегда. Краски казались густыми и сочными, словно на свеженамалеванном полотне пейзажиста. Звуки не сливались, как обычно, в неразборчивый шум дубрав, а дробились на составляющие. Вот прочирикала пичуга, вот под порывом ветра зашумела листва, хрустнула сухая ветка, гортанно и зло крикнула ещё какая-то птица. Он пока не стал настоящим таёжным жителем, чтобы разбираться, кто и по какому поводу подаёт голос в лесу, таёжные деревья и то не все различает… А вот и Лысый овраг, здравия желаю…
Он уже почти дошёл до моста, изо всех сил стараясь не ускорить шаг, когда…
Когда сзади донёсся шорох щебёнки. Карташ сперва подумал, что послышалось. Но шорох повторился.
Нет сомнений, его догоняют. Судя по звуку, преследователь шагах в двадцати. Дав приблизиться к себе ещё шагов на десять, Алексей обернулся. И, откровенно говоря, сделать это как можно небрежнее стоило неслабых усилий. Не меньше усилий потребовалось и на то, чтобы сохранить полнейшую невозмутимость, ничем себя не выдать. Нельзя вспугнуть убийцу – он должен себя проявить. Пока не проявил – он не убийца, а всего лишь честный прохожий.
– Вижу, человек. Раз по пути, всё веселее вместе топать, – лыбясь, проговорил мужик.
Карташу показалось, что по лицу гражданина пробежала тень разочарования. Видимо, он рассчитывал догнать офицера и успеть огреть его прежде, чем тот обернётся… А может, и в самом деле просто случайный попутчик?.. Правую он держит в кармане коричневого ватника – любимой одежды пармовчан вне зависимости от времени года – и вытаскивать её не торопится.
Да и Алексей почувствовал некоторое разочарование – надо же, всё-таки пустили по его следу одного киллера, одного-одинешеньку. Недооценивают ребяты Алёшу Карташа, ох недооценивают…
Алексей этого приземистого, широкоплечего, самого простецкого вида мужика знал лишь в лицо. Встречал в посёлке, видал в Салуне. Не урка, не охотник. Залётный кто-то, из бичей. Но как зовут, понятия не имел, чем занимается – не помнил. Вроде бы из промысловиков. Да, собственно, какая теперь разница…
Перед глазами встал образ мёртвого тела Дорофеева, а потом почему-то и тела более чем живого, обнажённого, страстного – Надюшкиного… и аж зубы свело, как захотелось выхватить «макарку» из кобуры, наставить на этого случайного попутчика и заставить вывернуть карманы.
Однако чтобы не лежало у того в кармане, ни хрена это не докажет. Мало ли с чем ходят в Парме. Вернее сказать – с чем только не ходят…
– Отлично, – сказал Карташ, еле идя, чтобы голосом не выдать волнения. – Вместе и вправду веселее и путь короче.
Впрочем, волнения уже не было. Оно ушло, когда призрачная, гипотетическая опасность обрела реальный, человеческий облик. Верна солдатская мудрость: хуже всего не бой, а ожидание боя.
– Погодка нынче выдалась на славу, – завёл дорожный разговор прохожий. – Эх, щас бы на Гнилое озеро смотаться, по окушкам пройтись. Рыбалочкой не увлекаетесь?
Они шли вровень по междупутью.
– Иногда, – поддержал беседу Алексей. – Люблю, знаете ли, со спиннингом по берегу побродить. А вот сиднем сидеть на одном месте, это не люблю, в сон начинает клонить.
«И ещё на живца оченно уважаю…» – мысленно добавил Карташ.
– А я, признаться, сеточкой балуюсь. Кайф, чтоб улов мерялся не на штуки, а на килограммы. У вас спичек не найдётся? Оставил свои в другом ватнике.
Последние остатки напряжения вымыло из нервной системы. Потому что Алексей увидел замысел противника весь, до донышка. Нехитрый замысел, признаться.
Алексей вытащил зажигалку. Мужик прикурил от неё. Обычная ситуация. Теперь давший прикурить и спрятавший зажигалку в карман поворачивается – а что ему, собственно, ещё делать – второй на шаг отстаёт, словно наслаждаясь первой тягой…
Карташ поступил так, как от него ждали. Повернулся, подставляя спину и затылок. Потом сделал быстрый шаг вперёд, потом шаг вбок и резко развернулся.
Отброшенная сигарета дымила возле рельса на щебне. Правая руке мужика отведена, а её пальцы вставлены в тёмный свинцовый кастет.
Вот он, момент истины, бля…
Любитель рыбачить сеточкой, лишившись элемента внезапности, не растерялся, сучонок, ни мгновения не потерял. Кулак со свинчаткой взмыл к подбородку Карташа.
Алексей выставил локоть, отклоняя удар. Кулак с кастетом лишь скользнул по плечу, вреда особого не причинив.
Противник же, вложивший в удар всю массу тела, невольно этим самым телом подался вперёд, Алексей получил долю секунды на ответ. И ответил – носком сапога под коленную чашечку.
Простенький, но действенный приёмчик он позаимствовал у своих подопечных в серых ватниках. Зеки часто им пользуются в своих сшибках, каковые Карташ не раз довелось наблюдать и пресекать.
«Рыболов» вскрикнул и словно бы осел на одну ногу. Развивая успех, Алексей подсечкой завалил противника на шпалы. И прыгнул сверху, метя локтем в голову.
Но пробить не получилось. «Рыболов» каким-то чудом отвернул голову в последний момент, локоть Карташа врезался в рельс, боль пронзила руку, в глазах на миг помутнело… и этого мига хватило «рыбачку», чтобы вернуть утраченную инициативу. Тот не стал нашаривать обронённый кастет, он просто вцепился железными пальцами Карташу в горло. А Карташ ответно вцепился в горло «рыболова».
«Со стороны это должно быть выглядит преглупо, – вдруг и некстати пришло на ум. – Взрослые сопящие мужики душат друг друга на путях, посреди тайги».
Завозившись, они перевалились через рельс и покатились вниз по насыпи. Руки пришлось разжать – и одному, и второму, иначе костей бы не собрали или голову размозжили о каменюги.
Наконец Алексей остановил падение в облаке пыли и песка, споро вскочил на полуприсед.
«Рыбачок» резким движением смахнул грязь с лица, прочищая глаза, замер на миг.
– Угандошу суку, – прошипел он.
– Как Егорку? – с невинным видом спросил Карташ.
Редкие зубы мужика ощерились в кривой ухмылке.
– Умный, бля…
Помимо кастета, ныне утерянного, у запасливого «рыболова» имелся и ножик – точнее, заточка, до сего момента прятавшаяся за голенищем и подозрительно напоминающая ту, на которую напоролся Дорофеев. Мгновенный выпад – и Карташ едва успел отклониться. По-жальи острое лезвие мелькнуло в каком-то сантиметре от его уха, явно целясь в глазное яблоко.
Дешёвый приёмчик, на лохов рассчитанный, нельзя так далеко руку вытягивать, чему тебя улица учила… Алексей перехватил кисть нападавшего, резко крутанул, послышался хруст кости, и мужичонка, взвыв, повалился на щебень, выронив заточку. Вот и всё, господа, кино закончилось. Алексей выдохнул облегчённо, неспешно поднялся на ноги, подобрал оружие, подкинул на ладони.
– Ну что, гадёныш, поговорим теперь как люди? – хрипло предложил он: пыль набилась в глотку.
В ответ, как следовало ожидать, мужичок послал его в пешее эротическое путешествие.
– Дурак ты, рыболов… – Карташ вновь опустился на корточки, на некотором расстоянии от елозящего по щебёнке, баюкающего сломанную кисть убивцы, оттёр пот со лба. Вновь вернулись звуки – орали птицы, трещали кузнечики, вдалеке недовольно трубили коровы, со стороны дороги слышалось давешнее тарахтенье мотора. Жизнь продолжалась, и природе было ровным счётом наплевать, что старший лейтенант А. А. Карташ едва не полёг туточки смертью храбрых.
– Думаешь, ты меня подловил? Это я тебя подловил. Очень уж мне интересно стало, кто моего товарища Егора Дорофеева к праотцам отправил. К дедам, проще выражаясь. Вот и захотелось посмотреть на твою рожу, да и задать пару-тройку вопросов. Так что быстро я тебя не убью. Места вокруг пустынные, сам, поди, знаешь, никто и не услышит, как ты визжать будешь, когда я на тебя на лоскутки резать стану. А если и услышат, так кому ж в голову-то придёт высовываться и любопытствовать? Народ нынче пошёл дюже осторожный, особливо в этих краях… Ну?! – вдруг рявкнул он, выхватил «макарку» и сунул мужику под нос – с силой сунул, чтоб тот вкус собственной юшки во рту ощутил. – Говори, тварь! Кто тебя приказал меня завалить?!
– Да меня ж самого куски порвут, если я пасть открою… – захныкал «рыбачок», слабо выворачиваясь из-под ствола.
Что и требовалось доказать. Доморощенный убийца оказался парнем хлипковатым, стоило чуть нажать, и сломался. Да и не стали бы те из Шаманкиной мари, держать среди своих агентов в посёлке настоящих профессионалов – накладно и незачем… Тарахтенье мотора стало удаляться. К зэкам на «железке» кто-то торопится. Ну и бог-то с ним, сами разберёмся…
– Твои хозяева далеко, а я-то рядом, – логично возразил Карташ. – Так что колись, бичок, что у Егорки из сумки спёр и вообще что там у вас в Шаманкиной мари проис…
Совсем рядом вдруг фонтанчиком прыснула щебёнка, и спустя секунду донёсся приглушённый звук выстрела.
Разумом он ещё не осмыслил происходящего, а инстинкт уже сам собой бросил тело вперёд, под несерьёзное прикрытие валяющегося мужика. Далее выстрелы следовали один за другим, палили со стороны моста, почти против солнца, из «винтаря». Плохо, что не из «калаша» – у автоматика разброс дюже большой, труднее попасть, – и ещё хуже будет, если «винтарь» «рыбачьего» подельника оборудован оптикой, – тогда всё, тогда хана…
Значит, их двое, как минимум. Плохо, очень плохо.
Давешний владелец заточки и кастета рыпнулся было вскочить, но Алексей схватил его за ватник и силой уложил перед собой, как бруствер.
– Лежать, тварь, лежать…
Мужик заорал: «Сема, ты чё?!», – и замер только тогда, когда ему в спину упёрся ствол «Макарова».
Три, четыре, пять… Пауза. Значит, у того, второго, пятизарядка, сейчас он вгоняет новые патроны и вот-вот продолжит развлечения на свежем воздухе. И ведь долго развлекаться ему не придётся – под залитой солнцем насыпью, где ни бугорка, ни кустика, Алексею спрятаться решительно негде. Ой как хреново-то…
Он сплюнул кровь с губы, сдвинул «флажок» предохранителя и на секунду высунул голову из-за тела тихо стонущего «рыболова» – оценить дислокацию нового противника и расстояние до него. До моста метров двадцать, можно попробовать достать из пистолета… Ага, вот он, друг Сема, стоит на колене возле левой ограды моста и уже вскидывает винтовку к плечу. Бликнул на солнце оптический таки прицел – ну да, ну да, если плохое может случиться, то оно случается.
Алексей едва успел пригнуться, прижаться к мужику животом, стараясь целиком укрыться за ним, как вокруг снова защёлкали пули. Пристрелялся, гад! Он отчётливо, не на слух и даже не кожей почувствовал, как в горе-рыболова вошли две свинцовые смерти – одна в бедро, после чего «рыбачок» заверещал что-то бессвязное, визгливое, как свинья под ножом, и вторая в бок, после чего тот передёрнулся всем телом и неожиданно затих, обмяк.
А, чёрт…
Четыре, пять… Да что у него там, у Семы этого, целый патронташ с собой?!
Воспользовавшись очередной паузой, Алексей скатился ещё чуть дальше по насыпи, старясь поднимать как можно больше пыли – хиленькая, признаться, завеса, но уж какая есть, приподнялся и поймал неугомонного Сему на прицел.
Однако не выстрелил.
Потому как ситуация на мосту неожиданно изменилась. На мосту теперь было двое – давешний Сема и ещё какой-то тип, на таком расстоянии не видать. И что-то такое они делали малопонятное… Алексей проморгался от пота, глянул пристальнее.
Блин…
Двое на мосту метелили друг друга почём зря!
Не пряча ствол, Карташ припустил в ту сторону. Руки и ноги мелькали в каком-то причудливом танце, ставя блоки, нанося удары и отражая атаки. Чуть ближе стало видно, что незнакомец явственно теснит стрелка, причём делает сие зело грамотно. Вот Сема уже прижат к ограде моста, вот он пропустил удар в голову, не успел прикрыться, заработал хлёсткую тычину кулаком в грудь…
– Стой! – заорал Алексей. – Живым!..
Но было поздно. Он увидел, как Сема после очередной серии атак (прямой в живот, хук слева, завершающий удар ребром стопы в горло) перевалился через хлипкие перила и вякнув что-то на прощанье упал в объятья Лысого оврага.
Алексей добежал до моста, задыхаясь от бега, перегнулся через ограду. Высоты тут было – метров семь, дно каменистое, да и неподвижная, хоть и живописная поза тела в тёмно-синей телогрейке сомнений не оставляла.
Карташ негромко выругался, повернулся к неожиданному спасителю… и, признаться, оторопел.
Это был личный шофёр начальника зоны полковника Топтунова – заключённый, но из расконвоированных, мотающий срок за соучастие в убийстве. Как бишь его, Пётр Гриневский, вот как. И вот, оказывается, как он умеет ногами-то махать, Джеки. Чан, япона мать…
– Гриня, ну чтоб тебя!.. – выдохнул Алексей. – Я ж орал – живым брать, суку…
Гриневский равнодушно пожал плечами – дескать, виноват, начальник, подвёл. Кажется, он даже не запыхался после махача. «Винтарь» Семы валялся между рельс, неподалёку валялась и монтировка – не иначе, оружие незваного помощника, то ли выбитое противником, то ли отброшенное дабы рукам не мешать… И Алексей обречённо махнул ладонью:
– Ладно, забудь…
В общем, живец остался жив, а крупная и не очень рыба с крючка сорвалась и была благополучно этим живцом сожрана вместе с костями.
Обидно.
А вот то обстоятельство, что зэку доверена машина, которой пользуется сам начальник лагеря, может удивить разве что человека, весьма далёкого от специфики таёжной жизни за колючей проволокой. А кому прикажете доверить, солдату-срочнику что ли? Как показывал опыт, срочники оказывались гораздо большими раздолбаями – в первую очередь, по причине своего незрелого возраста. Намного более надёжен зэк (понятное дело, из мужиков), тянущий невеликий срок. Ему нет никакой выгоды бежать, а есть прямая выгода выполнять порученную работу справно, потому что так он легко может выхлопотать себе условно-досрочное. Тем более, по каким-то неведомым законам природы, среди охраняемого контингента всегда оказывался шофёр экстракласса, у кого и старый уазик будет бегать, что твой «болид», и водить он любое ведро с гвоздями по рытвинам и колдобинам здешних дорог станет мастерски. А откуда, скажите на милость, большой шофёрский опыт у солдата-срочника?
Нынешний шофёр пахал на этом уазике уже год, нареканий не имел и под подозрением в провозахне числился. Хотя Карташ полагал, что он всё-таки провозил (в конце концов, как откажешься, когда душевно попросят люди, от которых зависит его благополучие на зоне?). Но есть обычный поток всякой мелочи, вроде пачечки чая, сигарет, писчей бумаги, что позволяет скрасить жизнь среди серого однообразия, сей поток перекрывать себе дороже, а есть посылки исключительно опасные, попадание коих на территорию чревато. Вот с последними водитель уазика, по оперативным данным, и не связывался… Короче говоря, условно-досрочное этому шофёру светило ясным солнышком. И где-то через полгода, отсидев меньше половины срока, скорее всего он уже будет полной грудью дышать вольным воздухом. Кликуха у него была Таксист (куда ж без этого, в этой системе каждой угодившей в неё человеческой единице присваивают новое имя, как в других системах кодовыми именами шифруют агентов). Разумеется, если тесно работаешь с контингентом, то следует знать и клички…
– А ты как тут оказался? – с подозрением спросил Карташ.
Гриневский опять пожал плечами, сказал равнодушно:
– Так ведь стреляли, начальник. Я пальбу услышал, из машины вылез посмотреть, а тут тебя мутузит какой-то хрен с бугра. А второй хрен на мост лезет с «винтарем». Вот и дай, думаю, разомнусь малость.
Алексей хмыкнул.
– И не западло было вертухаю помогать, а?
– А чё там, не от воров же помогал, от бичей каких-то беспонятийных.
– Тоже верно. Но если хоть кому расскажешь про то, что здесь случилось…
– Да что я, не понимаю, что ли, начальник.
– Несчастный случай, – сказал Карташ. – Просто два урода пересрались, отмудохали друг друга, один второго из последних своих гадских сил пристрелил да и сам в овраг пал собачьей смертью. Усёк?
– Да что я, не понимаю… Свалить бы нам отсюда подобру-поздорову, а?
– И побыстрее, – кивнул Карташ. – Ты на УАЗе?
– Ну.
– Где оставил?
Таксист махнул рукой в сторону дороги на лагерь.
– Разговорчивый ты тип, Гриня, как я погляжу. Подбросишь.
Это был, разумеется, не вопрос и не просьба.
Кто ж из вертухаев зэка просить о чём-то будет?
– А как же не подбросить, – наконец-то позволил себе улыбнуться Гриневский. – Я тебя, начальник, по всему посёлку ищу – «хозяин» за тобой послал. Задание какое-то есть. А ты на «железку» умотал…
Алексей потёр лоб. Так, тут ещё и начальник Топтунов на мою голову, блин… Этому-то чего надо? А у меня ещё и видок – будьте нате.
Он ещё разик глянул через перила, утёр кровь с губы, оправил изрядно загвазданную форму и постарался выбросить происшедшее из головы.
Всё равно тут уже ничем делу не поможешь.
Придётся искать другие подходы. Сказал ворчливо:
– Ну поехали, чего тогда встал… Сначала в медпункт, потом домой переодеваться, а там уж и к «хозяину» на аудиенцию.
Глава пятая.
Внутренняя планировка одного-единственного вокзального зала дизайнерских изысков лишена была напрочь: окошко кассы, лавки вдоль стен, овощные ящики в углу, в ящиках журналы за разные годы и из всевозможных мест – кстати говоря, из тех самых мест, откуда родные и близкие приезжали на свидания к своим не поладившим с законом сыновьям, братьям, мужьям и прочим родственникам-полюбовникам…
Пазики, отвозящий родственников к лагерю поселковый автотранспорт, съезжающийся к приходу поезда, автозаки (их, кстати, нынче не было, поскольку сегодняшний поезд изволил прибывать без арестантских вагонов) – все машины, в общем, выстраивались по кругу на пятачке, кой в иных благополучных землях зовётся «привокзальной площадью». Здесь же приткнулся и четыреста шестьдесят девятый УАЗ («козёл» по-народному, если кто не знает, хотя здесь этот вид автотранспорта никто так называть не осмеливался) грязно-болотного цвета, бывший известным всем местным жителям от мала до велика: практически личный транспорт начальника лагеря Топтунова – или «хозяина», как зовут его заключённые, а вслед за ними и все остальные.
Однако шофёр сегодня привёз на вокзал не «хозяина», а всего лишь старшего лейтенанта Карташа… Впрочем, привёз с миссией высокой и ответственной: встретить родное чадо начальника лагеря Топтунова, некую Машу.
Карташ опоздал. А впрочем, не он один.
Опоздали почти все встречающие… Хотя, по большому счёту, это ещё надо разобраться, кто прибыл вне графика: встречающие – или поезд, каковой пришёл на полчаса раньше, чем ему полагалось. Это в иных краях подобный абсурд недопустим: опоздать – ещё куда ни шло, понятно и привычно для нашего государства, но чтобы раньше срока!.. Однако здешние места – во всех отношениях особенные. К конечной станции Парма брошена ветка от узловой станции, одноколейка, без ответвлений, никакого встречного движения.
Дошёл поезд до Пармы, по пути притормозив у пары-тройки деревень, постоял – и назад. Всё.
Два, а иногда три дня ветка отдыхает до следующего поезда. Свернув с магистрали, машинисты гонят изо всех тепловозных сил. Чем быстрее машинист приедет, тем дольше он простоит в Парме. А некоторые – как машинисты, так и помощники – здесь обзавелись, словно моряки в портах захода, зазнобами из числа стрелочниц и диспетчерш…
Дьявол! В убогом зале вокзала на убогих лавках ничего похожего на дочь «хозяина» не сидело. Здесь вообще ничего не сидело, окромя уборщицы. Вот ещё хрен на пустом месте! Куда она могла подеваться? Неужели в пазик забралась, вместе с родственниками? Ей же отец должен был объяснить, на чём её встретят! А пазик уже отъехал, теперь что ж, догонять его, устраивать «Формулу-1» по колдобинам?!
Карташ в сердцах сплюнул, решительно рванул пуговицы на свежеотжатой старушкой Кузьминичной и свежевыглаженной ею же форме и двинулся к выходу, и тут…
– Вы не меня случайно ищете?
Обернулся. Приоткрытая дверь рядом с окошком кассы. Прислонясь, как говорится, к дверному косяку, стоит девушка обозначенного в инструкциях «хозяина» возраста – то есть примерно тех самых восемнадцати лет – и пристально смотрит на него, загадочно улыбаясь.
– Да нет, мне в другую сторону! – махнул рукой Алексей.
«Очень хорошо, – подумал Карташ и вновь почувствовал лёгонький азарт от предчувствия угрозы. Адреналинчик в кровушку так и захлестал… – Если преследователи увидят дрезину без старлея – поймут, что шанс сам плывёт в руки и поторопятся в засаду».
– Так вот возьмём меня, – продолжал бугор. Моя профессия – это тот же спорт, типа хоккея. Как идут люди в хоккей, зная, что могут получить травму вместо медальки и пропустить сезон-другой, у лепил пребываючи, – так и у меня. Ну не повезло мне на последних выступлениях, догнали и перегнали меня ваши спринтеры из команды «мусорские резервы»… Ладно, поглядим, что будет на следующих олимпийских играх…
– Это ты к тому клонишь, что, дескать, сейчас ты не небо коптишь, а ведёшь подготовку к новому старту? Занят «предсезонкой»? Сил набираешься для новых спортивных свершений?
– Правильно мысль поймал, начальник. А ещё добавлю, что «УКа» – он вроде твоего воинского устава. Вроде всё правильно в нём написано, но начни по нему жить – и дольше дня не продержишься. Поэтому не по уставам и не по «УКа» судить надо, а по совести. Вот ты с нашими понятиями знаком, они поумнее твоих законов будут. Это ж только в дурных кинохах стоит новичку войти в хату, так урки тут же сползают с нар и давай измываться. Ты ж знаешь, что так не бывает… У нас сперва разберутся, что за человек, с каким нутром, за какие дела отвечает, прав по совести или не прав, всё про него вызнают, а уж потом место ему укажут. Так и в судах бы следовало. А не рубить всех людей с плеча, что дрова, одним и тем же топором…
Алексей поднялся со шпал.
– Хорошо, конечно, Степанов, сидеть тут и слушать твои гуслярские напевы о пользе жизни по понятиям. Однако мне трудиться надо. По работе никаких вопросов? Тогда ладно…
Карташ ещё немного походил по насыпи, вроде осматривая участок работ, потом неторопливо побрёл по шпалам, к лагерю. Предстояло пройти с километр по путям, потом за Лысым оврагом свернуть на короткую тропку, которая выведет на дорогу, связывающую зону и посёлок.
На месте преследователя Алексей выбрал бы для засады как раз мост через Лысый овраг.
Опять же удобно обставить убийство под несчастный случай. Упал человек в овраг, да башкой об камень. Как упал? Так вы о том у покойника спросите. Может, поскользнулся, может, выпимши был, а может, задумался о чём-то.
И именно из-за великого соблазна выдать смерть за несчастье, Карташ полагал, что убийца стрелять не станет и пику пускать в ход тоже застесняется. Потому как насильственная смерть какого-то охотника и офицера ВВ – сие есть две большие разницы, кореша-товарищи.
Потому как Топтунов такого дела не простит, землю носом взроет, но докопается, кто покусился на его подчинённого и в некотором роде подельника. Может, и не докопается, но шмон поднимет до небес, глядишь, и ментов из Шантарска нагонит. А убийце и его заказчикам это надо? На фиг им это не надо… Однако доводы и выводы одно, а спине отчего-то было весьма неуютно. Тянуло оглянуться – Карташу приходилось заставлять себя идти, глядя под ноги, идти беззаботным прогулочным шагом.
«Ещё не поздно вернуться к зекам, с которыми, вот смех-то, сейчас безопаснее, чем одному, – выплыла откуда-то трусливая мыслишка. – Дескать, забыл отдать важные руководящие ЦУ. И проторчать там под каким-нибудь предлогом до приезда автобусавахтовки…»
Окружающее воспринималось острее, чем всегда. Краски казались густыми и сочными, словно на свеженамалеванном полотне пейзажиста. Звуки не сливались, как обычно, в неразборчивый шум дубрав, а дробились на составляющие. Вот прочирикала пичуга, вот под порывом ветра зашумела листва, хрустнула сухая ветка, гортанно и зло крикнула ещё какая-то птица. Он пока не стал настоящим таёжным жителем, чтобы разбираться, кто и по какому поводу подаёт голос в лесу, таёжные деревья и то не все различает… А вот и Лысый овраг, здравия желаю…
Он уже почти дошёл до моста, изо всех сил стараясь не ускорить шаг, когда…
Когда сзади донёсся шорох щебёнки. Карташ сперва подумал, что послышалось. Но шорох повторился.
Нет сомнений, его догоняют. Судя по звуку, преследователь шагах в двадцати. Дав приблизиться к себе ещё шагов на десять, Алексей обернулся. И, откровенно говоря, сделать это как можно небрежнее стоило неслабых усилий. Не меньше усилий потребовалось и на то, чтобы сохранить полнейшую невозмутимость, ничем себя не выдать. Нельзя вспугнуть убийцу – он должен себя проявить. Пока не проявил – он не убийца, а всего лишь честный прохожий.
– Вижу, человек. Раз по пути, всё веселее вместе топать, – лыбясь, проговорил мужик.
Карташу показалось, что по лицу гражданина пробежала тень разочарования. Видимо, он рассчитывал догнать офицера и успеть огреть его прежде, чем тот обернётся… А может, и в самом деле просто случайный попутчик?.. Правую он держит в кармане коричневого ватника – любимой одежды пармовчан вне зависимости от времени года – и вытаскивать её не торопится.
Да и Алексей почувствовал некоторое разочарование – надо же, всё-таки пустили по его следу одного киллера, одного-одинешеньку. Недооценивают ребяты Алёшу Карташа, ох недооценивают…
Алексей этого приземистого, широкоплечего, самого простецкого вида мужика знал лишь в лицо. Встречал в посёлке, видал в Салуне. Не урка, не охотник. Залётный кто-то, из бичей. Но как зовут, понятия не имел, чем занимается – не помнил. Вроде бы из промысловиков. Да, собственно, какая теперь разница…
Перед глазами встал образ мёртвого тела Дорофеева, а потом почему-то и тела более чем живого, обнажённого, страстного – Надюшкиного… и аж зубы свело, как захотелось выхватить «макарку» из кобуры, наставить на этого случайного попутчика и заставить вывернуть карманы.
Однако чтобы не лежало у того в кармане, ни хрена это не докажет. Мало ли с чем ходят в Парме. Вернее сказать – с чем только не ходят…
– Отлично, – сказал Карташ, еле идя, чтобы голосом не выдать волнения. – Вместе и вправду веселее и путь короче.
Впрочем, волнения уже не было. Оно ушло, когда призрачная, гипотетическая опасность обрела реальный, человеческий облик. Верна солдатская мудрость: хуже всего не бой, а ожидание боя.
– Погодка нынче выдалась на славу, – завёл дорожный разговор прохожий. – Эх, щас бы на Гнилое озеро смотаться, по окушкам пройтись. Рыбалочкой не увлекаетесь?
Они шли вровень по междупутью.
– Иногда, – поддержал беседу Алексей. – Люблю, знаете ли, со спиннингом по берегу побродить. А вот сиднем сидеть на одном месте, это не люблю, в сон начинает клонить.
«И ещё на живца оченно уважаю…» – мысленно добавил Карташ.
– А я, признаться, сеточкой балуюсь. Кайф, чтоб улов мерялся не на штуки, а на килограммы. У вас спичек не найдётся? Оставил свои в другом ватнике.
Последние остатки напряжения вымыло из нервной системы. Потому что Алексей увидел замысел противника весь, до донышка. Нехитрый замысел, признаться.
Алексей вытащил зажигалку. Мужик прикурил от неё. Обычная ситуация. Теперь давший прикурить и спрятавший зажигалку в карман поворачивается – а что ему, собственно, ещё делать – второй на шаг отстаёт, словно наслаждаясь первой тягой…
Карташ поступил так, как от него ждали. Повернулся, подставляя спину и затылок. Потом сделал быстрый шаг вперёд, потом шаг вбок и резко развернулся.
Отброшенная сигарета дымила возле рельса на щебне. Правая руке мужика отведена, а её пальцы вставлены в тёмный свинцовый кастет.
Вот он, момент истины, бля…
Любитель рыбачить сеточкой, лишившись элемента внезапности, не растерялся, сучонок, ни мгновения не потерял. Кулак со свинчаткой взмыл к подбородку Карташа.
Алексей выставил локоть, отклоняя удар. Кулак с кастетом лишь скользнул по плечу, вреда особого не причинив.
Противник же, вложивший в удар всю массу тела, невольно этим самым телом подался вперёд, Алексей получил долю секунды на ответ. И ответил – носком сапога под коленную чашечку.
Простенький, но действенный приёмчик он позаимствовал у своих подопечных в серых ватниках. Зеки часто им пользуются в своих сшибках, каковые Карташ не раз довелось наблюдать и пресекать.
«Рыболов» вскрикнул и словно бы осел на одну ногу. Развивая успех, Алексей подсечкой завалил противника на шпалы. И прыгнул сверху, метя локтем в голову.
Но пробить не получилось. «Рыболов» каким-то чудом отвернул голову в последний момент, локоть Карташа врезался в рельс, боль пронзила руку, в глазах на миг помутнело… и этого мига хватило «рыбачку», чтобы вернуть утраченную инициативу. Тот не стал нашаривать обронённый кастет, он просто вцепился железными пальцами Карташу в горло. А Карташ ответно вцепился в горло «рыболова».
«Со стороны это должно быть выглядит преглупо, – вдруг и некстати пришло на ум. – Взрослые сопящие мужики душат друг друга на путях, посреди тайги».
Завозившись, они перевалились через рельс и покатились вниз по насыпи. Руки пришлось разжать – и одному, и второму, иначе костей бы не собрали или голову размозжили о каменюги.
Наконец Алексей остановил падение в облаке пыли и песка, споро вскочил на полуприсед.
«Рыбачок» резким движением смахнул грязь с лица, прочищая глаза, замер на миг.
– Угандошу суку, – прошипел он.
– Как Егорку? – с невинным видом спросил Карташ.
Редкие зубы мужика ощерились в кривой ухмылке.
– Умный, бля…
Помимо кастета, ныне утерянного, у запасливого «рыболова» имелся и ножик – точнее, заточка, до сего момента прятавшаяся за голенищем и подозрительно напоминающая ту, на которую напоролся Дорофеев. Мгновенный выпад – и Карташ едва успел отклониться. По-жальи острое лезвие мелькнуло в каком-то сантиметре от его уха, явно целясь в глазное яблоко.
Дешёвый приёмчик, на лохов рассчитанный, нельзя так далеко руку вытягивать, чему тебя улица учила… Алексей перехватил кисть нападавшего, резко крутанул, послышался хруст кости, и мужичонка, взвыв, повалился на щебень, выронив заточку. Вот и всё, господа, кино закончилось. Алексей выдохнул облегчённо, неспешно поднялся на ноги, подобрал оружие, подкинул на ладони.
– Ну что, гадёныш, поговорим теперь как люди? – хрипло предложил он: пыль набилась в глотку.
В ответ, как следовало ожидать, мужичок послал его в пешее эротическое путешествие.
– Дурак ты, рыболов… – Карташ вновь опустился на корточки, на некотором расстоянии от елозящего по щебёнке, баюкающего сломанную кисть убивцы, оттёр пот со лба. Вновь вернулись звуки – орали птицы, трещали кузнечики, вдалеке недовольно трубили коровы, со стороны дороги слышалось давешнее тарахтенье мотора. Жизнь продолжалась, и природе было ровным счётом наплевать, что старший лейтенант А. А. Карташ едва не полёг туточки смертью храбрых.
– Думаешь, ты меня подловил? Это я тебя подловил. Очень уж мне интересно стало, кто моего товарища Егора Дорофеева к праотцам отправил. К дедам, проще выражаясь. Вот и захотелось посмотреть на твою рожу, да и задать пару-тройку вопросов. Так что быстро я тебя не убью. Места вокруг пустынные, сам, поди, знаешь, никто и не услышит, как ты визжать будешь, когда я на тебя на лоскутки резать стану. А если и услышат, так кому ж в голову-то придёт высовываться и любопытствовать? Народ нынче пошёл дюже осторожный, особливо в этих краях… Ну?! – вдруг рявкнул он, выхватил «макарку» и сунул мужику под нос – с силой сунул, чтоб тот вкус собственной юшки во рту ощутил. – Говори, тварь! Кто тебя приказал меня завалить?!
– Да меня ж самого куски порвут, если я пасть открою… – захныкал «рыбачок», слабо выворачиваясь из-под ствола.
Что и требовалось доказать. Доморощенный убийца оказался парнем хлипковатым, стоило чуть нажать, и сломался. Да и не стали бы те из Шаманкиной мари, держать среди своих агентов в посёлке настоящих профессионалов – накладно и незачем… Тарахтенье мотора стало удаляться. К зэкам на «железке» кто-то торопится. Ну и бог-то с ним, сами разберёмся…
– Твои хозяева далеко, а я-то рядом, – логично возразил Карташ. – Так что колись, бичок, что у Егорки из сумки спёр и вообще что там у вас в Шаманкиной мари проис…
Совсем рядом вдруг фонтанчиком прыснула щебёнка, и спустя секунду донёсся приглушённый звук выстрела.
Разумом он ещё не осмыслил происходящего, а инстинкт уже сам собой бросил тело вперёд, под несерьёзное прикрытие валяющегося мужика. Далее выстрелы следовали один за другим, палили со стороны моста, почти против солнца, из «винтаря». Плохо, что не из «калаша» – у автоматика разброс дюже большой, труднее попасть, – и ещё хуже будет, если «винтарь» «рыбачьего» подельника оборудован оптикой, – тогда всё, тогда хана…
Значит, их двое, как минимум. Плохо, очень плохо.
Давешний владелец заточки и кастета рыпнулся было вскочить, но Алексей схватил его за ватник и силой уложил перед собой, как бруствер.
– Лежать, тварь, лежать…
Мужик заорал: «Сема, ты чё?!», – и замер только тогда, когда ему в спину упёрся ствол «Макарова».
Три, четыре, пять… Пауза. Значит, у того, второго, пятизарядка, сейчас он вгоняет новые патроны и вот-вот продолжит развлечения на свежем воздухе. И ведь долго развлекаться ему не придётся – под залитой солнцем насыпью, где ни бугорка, ни кустика, Алексею спрятаться решительно негде. Ой как хреново-то…
Он сплюнул кровь с губы, сдвинул «флажок» предохранителя и на секунду высунул голову из-за тела тихо стонущего «рыболова» – оценить дислокацию нового противника и расстояние до него. До моста метров двадцать, можно попробовать достать из пистолета… Ага, вот он, друг Сема, стоит на колене возле левой ограды моста и уже вскидывает винтовку к плечу. Бликнул на солнце оптический таки прицел – ну да, ну да, если плохое может случиться, то оно случается.
Алексей едва успел пригнуться, прижаться к мужику животом, стараясь целиком укрыться за ним, как вокруг снова защёлкали пули. Пристрелялся, гад! Он отчётливо, не на слух и даже не кожей почувствовал, как в горе-рыболова вошли две свинцовые смерти – одна в бедро, после чего «рыбачок» заверещал что-то бессвязное, визгливое, как свинья под ножом, и вторая в бок, после чего тот передёрнулся всем телом и неожиданно затих, обмяк.
А, чёрт…
Четыре, пять… Да что у него там, у Семы этого, целый патронташ с собой?!
Воспользовавшись очередной паузой, Алексей скатился ещё чуть дальше по насыпи, старясь поднимать как можно больше пыли – хиленькая, признаться, завеса, но уж какая есть, приподнялся и поймал неугомонного Сему на прицел.
Однако не выстрелил.
Потому как ситуация на мосту неожиданно изменилась. На мосту теперь было двое – давешний Сема и ещё какой-то тип, на таком расстоянии не видать. И что-то такое они делали малопонятное… Алексей проморгался от пота, глянул пристальнее.
Блин…
Двое на мосту метелили друг друга почём зря!
Не пряча ствол, Карташ припустил в ту сторону. Руки и ноги мелькали в каком-то причудливом танце, ставя блоки, нанося удары и отражая атаки. Чуть ближе стало видно, что незнакомец явственно теснит стрелка, причём делает сие зело грамотно. Вот Сема уже прижат к ограде моста, вот он пропустил удар в голову, не успел прикрыться, заработал хлёсткую тычину кулаком в грудь…
– Стой! – заорал Алексей. – Живым!..
Но было поздно. Он увидел, как Сема после очередной серии атак (прямой в живот, хук слева, завершающий удар ребром стопы в горло) перевалился через хлипкие перила и вякнув что-то на прощанье упал в объятья Лысого оврага.
Алексей добежал до моста, задыхаясь от бега, перегнулся через ограду. Высоты тут было – метров семь, дно каменистое, да и неподвижная, хоть и живописная поза тела в тёмно-синей телогрейке сомнений не оставляла.
Карташ негромко выругался, повернулся к неожиданному спасителю… и, признаться, оторопел.
Это был личный шофёр начальника зоны полковника Топтунова – заключённый, но из расконвоированных, мотающий срок за соучастие в убийстве. Как бишь его, Пётр Гриневский, вот как. И вот, оказывается, как он умеет ногами-то махать, Джеки. Чан, япона мать…
– Гриня, ну чтоб тебя!.. – выдохнул Алексей. – Я ж орал – живым брать, суку…
Гриневский равнодушно пожал плечами – дескать, виноват, начальник, подвёл. Кажется, он даже не запыхался после махача. «Винтарь» Семы валялся между рельс, неподалёку валялась и монтировка – не иначе, оружие незваного помощника, то ли выбитое противником, то ли отброшенное дабы рукам не мешать… И Алексей обречённо махнул ладонью:
– Ладно, забудь…
В общем, живец остался жив, а крупная и не очень рыба с крючка сорвалась и была благополучно этим живцом сожрана вместе с костями.
Обидно.
А вот то обстоятельство, что зэку доверена машина, которой пользуется сам начальник лагеря, может удивить разве что человека, весьма далёкого от специфики таёжной жизни за колючей проволокой. А кому прикажете доверить, солдату-срочнику что ли? Как показывал опыт, срочники оказывались гораздо большими раздолбаями – в первую очередь, по причине своего незрелого возраста. Намного более надёжен зэк (понятное дело, из мужиков), тянущий невеликий срок. Ему нет никакой выгоды бежать, а есть прямая выгода выполнять порученную работу справно, потому что так он легко может выхлопотать себе условно-досрочное. Тем более, по каким-то неведомым законам природы, среди охраняемого контингента всегда оказывался шофёр экстракласса, у кого и старый уазик будет бегать, что твой «болид», и водить он любое ведро с гвоздями по рытвинам и колдобинам здешних дорог станет мастерски. А откуда, скажите на милость, большой шофёрский опыт у солдата-срочника?
Нынешний шофёр пахал на этом уазике уже год, нареканий не имел и под подозрением в провозахне числился. Хотя Карташ полагал, что он всё-таки провозил (в конце концов, как откажешься, когда душевно попросят люди, от которых зависит его благополучие на зоне?). Но есть обычный поток всякой мелочи, вроде пачечки чая, сигарет, писчей бумаги, что позволяет скрасить жизнь среди серого однообразия, сей поток перекрывать себе дороже, а есть посылки исключительно опасные, попадание коих на территорию чревато. Вот с последними водитель уазика, по оперативным данным, и не связывался… Короче говоря, условно-досрочное этому шофёру светило ясным солнышком. И где-то через полгода, отсидев меньше половины срока, скорее всего он уже будет полной грудью дышать вольным воздухом. Кликуха у него была Таксист (куда ж без этого, в этой системе каждой угодившей в неё человеческой единице присваивают новое имя, как в других системах кодовыми именами шифруют агентов). Разумеется, если тесно работаешь с контингентом, то следует знать и клички…
– А ты как тут оказался? – с подозрением спросил Карташ.
Гриневский опять пожал плечами, сказал равнодушно:
– Так ведь стреляли, начальник. Я пальбу услышал, из машины вылез посмотреть, а тут тебя мутузит какой-то хрен с бугра. А второй хрен на мост лезет с «винтарем». Вот и дай, думаю, разомнусь малость.
Алексей хмыкнул.
– И не западло было вертухаю помогать, а?
– А чё там, не от воров же помогал, от бичей каких-то беспонятийных.
– Тоже верно. Но если хоть кому расскажешь про то, что здесь случилось…
– Да что я, не понимаю, что ли, начальник.
– Несчастный случай, – сказал Карташ. – Просто два урода пересрались, отмудохали друг друга, один второго из последних своих гадских сил пристрелил да и сам в овраг пал собачьей смертью. Усёк?
– Да что я, не понимаю… Свалить бы нам отсюда подобру-поздорову, а?
– И побыстрее, – кивнул Карташ. – Ты на УАЗе?
– Ну.
– Где оставил?
Таксист махнул рукой в сторону дороги на лагерь.
– Разговорчивый ты тип, Гриня, как я погляжу. Подбросишь.
Это был, разумеется, не вопрос и не просьба.
Кто ж из вертухаев зэка просить о чём-то будет?
– А как же не подбросить, – наконец-то позволил себе улыбнуться Гриневский. – Я тебя, начальник, по всему посёлку ищу – «хозяин» за тобой послал. Задание какое-то есть. А ты на «железку» умотал…
Алексей потёр лоб. Так, тут ещё и начальник Топтунов на мою голову, блин… Этому-то чего надо? А у меня ещё и видок – будьте нате.
Он ещё разик глянул через перила, утёр кровь с губы, оправил изрядно загвазданную форму и постарался выбросить происшедшее из головы.
Всё равно тут уже ничем делу не поможешь.
Придётся искать другие подходы. Сказал ворчливо:
– Ну поехали, чего тогда встал… Сначала в медпункт, потом домой переодеваться, а там уж и к «хозяину» на аудиенцию.
Глава пятая.
Археология чёрная и белая
25 июля 200* года, 16.32.
…Уж на что убоги вокзалы в заштатных городишках земли сибирской, но и они выглядят подлинными версалями по сравнению с сооружением, украшенным неказистой табличкой «Парма». Длинный дощатый сарай, одноэтажный и некрашеный, построенный ещё в лихие годы ежовщины, судя по почерневшим доскам, – вот вам и весь вокзал. Вокруг здания вокзала в беспорядке разбросаны халупы разной величины, разного предназначения и уж совсем зачуханного вида; между ними, да и вообще где придётся, чернеют угольные кучи.Внутренняя планировка одного-единственного вокзального зала дизайнерских изысков лишена была напрочь: окошко кассы, лавки вдоль стен, овощные ящики в углу, в ящиках журналы за разные годы и из всевозможных мест – кстати говоря, из тех самых мест, откуда родные и близкие приезжали на свидания к своим не поладившим с законом сыновьям, братьям, мужьям и прочим родственникам-полюбовникам…
Пазики, отвозящий родственников к лагерю поселковый автотранспорт, съезжающийся к приходу поезда, автозаки (их, кстати, нынче не было, поскольку сегодняшний поезд изволил прибывать без арестантских вагонов) – все машины, в общем, выстраивались по кругу на пятачке, кой в иных благополучных землях зовётся «привокзальной площадью». Здесь же приткнулся и четыреста шестьдесят девятый УАЗ («козёл» по-народному, если кто не знает, хотя здесь этот вид автотранспорта никто так называть не осмеливался) грязно-болотного цвета, бывший известным всем местным жителям от мала до велика: практически личный транспорт начальника лагеря Топтунова – или «хозяина», как зовут его заключённые, а вслед за ними и все остальные.
Однако шофёр сегодня привёз на вокзал не «хозяина», а всего лишь старшего лейтенанта Карташа… Впрочем, привёз с миссией высокой и ответственной: встретить родное чадо начальника лагеря Топтунова, некую Машу.
Карташ опоздал. А впрочем, не он один.
Опоздали почти все встречающие… Хотя, по большому счёту, это ещё надо разобраться, кто прибыл вне графика: встречающие – или поезд, каковой пришёл на полчаса раньше, чем ему полагалось. Это в иных краях подобный абсурд недопустим: опоздать – ещё куда ни шло, понятно и привычно для нашего государства, но чтобы раньше срока!.. Однако здешние места – во всех отношениях особенные. К конечной станции Парма брошена ветка от узловой станции, одноколейка, без ответвлений, никакого встречного движения.
Дошёл поезд до Пармы, по пути притормозив у пары-тройки деревень, постоял – и назад. Всё.
Два, а иногда три дня ветка отдыхает до следующего поезда. Свернув с магистрали, машинисты гонят изо всех тепловозных сил. Чем быстрее машинист приедет, тем дольше он простоит в Парме. А некоторые – как машинисты, так и помощники – здесь обзавелись, словно моряки в портах захода, зазнобами из числа стрелочниц и диспетчерш…
Дьявол! В убогом зале вокзала на убогих лавках ничего похожего на дочь «хозяина» не сидело. Здесь вообще ничего не сидело, окромя уборщицы. Вот ещё хрен на пустом месте! Куда она могла подеваться? Неужели в пазик забралась, вместе с родственниками? Ей же отец должен был объяснить, на чём её встретят! А пазик уже отъехал, теперь что ж, догонять его, устраивать «Формулу-1» по колдобинам?!
Карташ в сердцах сплюнул, решительно рванул пуговицы на свежеотжатой старушкой Кузьминичной и свежевыглаженной ею же форме и двинулся к выходу, и тут…
– Вы не меня случайно ищете?
Обернулся. Приоткрытая дверь рядом с окошком кассы. Прислонясь, как говорится, к дверному косяку, стоит девушка обозначенного в инструкциях «хозяина» возраста – то есть примерно тех самых восемнадцати лет – и пристально смотрит на него, загадочно улыбаясь.