Страница:
– Попутчик какой-то, вместе с Марией Александровной ехал. Да ей лучше знать, вы у неё спросите…
Это был ещё один тонкий тактический ход с целью выяснить, какого ляда товарищ начальник мнётся перед старлеем как девка на танцульках – если шутка насчёт «целости и сохранности» прокатила, то уж фамильярность пройти ну никак не должна, ну не тот человек Топтунов, чтобы болтать с подчинённым на равных…
Однако ж прошла и фамильярность. Что было и вовсе удивительно. Какого ж чёрта задумал старый лис? Неужели, мелькнула шальная мыслишка, из Москвы амнистия пришла и его отзывают? Да нет, утопия, быть того не может…
В высшей степени подозрительного археолога он высадил возле «Огонька» – там днём и ночью тусуется люд, там ему и подскажут, где можно снять комнатёнку.
И тут же обалдел ещё больше, аж дыхание перехватило.
Кряхтя, Топтунов наклонился к серому обколупанному сейфу времён покорения Северного полюса, выудил из его недр на свет божий опустошённую на половину бутылочку «Огней Шантарска» калибра ноль семь, две гранёные стопки цилиндрической формы – раритет, сейчас таких уже не делают – и пакетик фисташек. Потом, сказавши: «Сиди», – тяжело поднялся из-за стола, вознесясь своим нехилым ростом почти под потолок тесного кабинетика и чуть ли не заполнив брюхом всё его рабочее пространство. Неторопливо обогнул стол, умудряясь сжимать выпивку-закуску одной лапищей, водрузил стопки на давешние документы про списанные полотенца и мрачно, с видом прокурора, зачитывающего смертный приговор, плеснул по половинке.
Карташ изо всех сил старался оставаться невозмутимым, хотя происходящее было не просто из ряда вон, это было невероятно – чтобы начальник зоны самолично поил водкой какого-то простого вэвэшника в собственном кабинете, ни свата ни брата! Сохраняя каменное лицо, Алексей стремительно прокручивал в голове варианты. А не последует ли за водочкой разнос со срыванием погон? Скажем, узнал о золотишке, настучали о Дорофееве, о драке над Лысом овраге, или дочка что-нибудь такое наплела… Да нет, бред, бред…
Но поблагодарил, водку выпил интеллигентно, скромно закусил фисташкой. Водка разбитую губу, конечно, обожгла, но, к счастью, со стороны сие повреждение организма заметно уже не было – равно как и фингал на скуле. Начальник же, не садясь, нависая утёсом над старлеем, кинул содержимое своей стопки в рот, тут же кинул следом орешек, хрумкнул – и всё это вместе, казалось, провалилось немедленно в желудок, минуя стадию глотательных движений и скольжения по пищеводу.
– Ну, за то, что Машка приехала, – запоздало сказал он.
На это Карташ почёл за лучшее промолчать.
Нет, товарищи офицеры, разносом тут не пахнет. Тут что-то другое…
Зона, где царствовал Топтунов, в отличие от подавляющего большинства прочих, была ни «красной» и ни «чёрной» – так, нечто среднее.
Относительно спокойная, с низеньким числом побегов, драк и прочих убийств, инспекции и всяки-разны проверочные комиссии уезжали отсюда сытые, пьяненькие и довольные… Короче, на удивление тихая это была зона по меркам не только сибирских просторов, но и вообще России-матушки. Каким манером Топтунов, сменив на посту ушедшего на покой небезызвестного Климыча, добился порядка, Алексей не знал, поговаривали, что между ним и тогдашними паханами было заключено своего рода соглашение, по коему вертухаи без нужды не свирепствуют, а заключённые ведут себя тихо и мирно, как и полагается оступившимся, но встающим на путь исправления гражданам… А чего бузить-то, спрашивается, чего, спрашивается, ради? До нормальной цивилизации сотни километров, а вокруг тайга, да сплошь и рядом такая, что десяток километров можно идти сутками, о чём напрочь забывают авторы многих «таёжных» романов и пускают героев через лес на скорости опаздывающего пешехода где-нибудь на Кутеванова… В общем, правду ли говорили про соглашение или брехали, Карташу было неизвестно, да он и не очень-то допытывался, потому как было напрочь неинтересно. Неплохой мужик, явно из потомственных сибирских крестьян – смекалистых, хозяйственных, рассудительных и упрямых, которые и избу срубить, и на медведя с рогатиной, и самогончику литра полтора за вечер приговорить всегда были очень не дураки. Тем более, супруга его померла лет десять тому назад, замену благоверной так не нашёл – вот и погрузился с головой в «хозяйство»… «Хозяин», одним словом, бляха-муха.
– Давно я за тобой наблюдаю, старлей, – наконец сказал «хозяин». – Присматриваюсь… Службу знаешь, работаешь справно, вроде бы честно, без подлянки. Мне такой и нужен. В общем, что я думаю… – Видимо, он пришёл к какому-то решению и стукнул дном стопки о стол. – Ты это, старлей, ты за Машкой пригляди тут, в общем. Девка она молодая, красивая, а вокруг сам знаешь сколько по посёлку всякого сброда шатается… Короче, приставляю тебя к ней телохранителем и гидом. Ты, главное, запомни, – с неожиданным напором добавил он, собрав у переносицы кустистые брови, – телохранителем и гидом, и никем больше, уяснил, старлей? На куски ж порву.
Карташ медленно кивнул – в том смысле, что не дурак, понимаю и пальцем дочурку не трону, а про себя подумал: «Какого ж лешего ты её сюда притащил, если тут одни шакалы обитают?» А Топтунов засопел вдруг и, будто услышав его мысли, спросил просто, запанибратски, как спрашивают: «Ты меня уважаешь?»:
– У тебя дети есть, старлей?
– Никак нет…
– Ну, тогда не поймёшь. У чертовки каникулы сейчас в университете, а это, сам понимаешь, вечеринки, гулянки, танцы, водочка, хлыщи какие-нибудь шибко умные и до юного тела охочие… А тут на глазах всё ж таки будет. В общем, даю тебе отпуск на две недели… Хотя какой, на хрен, отпуск – это приказ, из тех, которые, как известно, не обсуждаются. Ты парень столичный, с образованием, манерам, опять же, обученный, не дашь девушке скучать. Тачку тебе выделю, все дела. Места вокруг какие – красотища, природа… ну да сам знаешь, что отроковице показать…
Алексей сидел прямо, будто оглоблю проглотил и контролировал на лице каждый мускул.
Зато уж шарики в его голове крутились за десятерых, даром что дым из ушей не валил. Нет, хоть режьте, но не было, ну вот ни на столько не было искренности в словах Топтунова. И, похоже, сам Топтунов это прекрасно понимал, потому что неожиданно опустил глаза, сграбастал бутылку и вновь налил по стопкам. Буркнул:
– Давай-ка.
Выпили. Водка встала поперёк горла, и Карташ могучим усилием протолкнул её в горло.
Сказать, что чувствовал он себя, как пойманный за задницу разведчик на допросе в гестапо, значит не сказать ничего. Чего ж ему надо-то? – белкой вертелось в мозгу. – Что удумал? Явно ведь провоцирует. Тачка, природа, красота, трата-та, – а будто сам не понимает, что старлею, изголодавшемуся по женской компании – имеется в виду, разумеется, настоящей женской компании, а не по посиделкам с местными бабами, – так вот этому старлею в какой-то момент совершенно станет начхать и на угрозы, и на то, что это дочка не кого-нибудь, а самого «хозяина»… Тем более что о московских похождениях Карташа Топтунову наверняка известно распрекрасно… Специально, значит, дочку под меня подкладывает?! А зачем, спрашивается? Чтоб был повод на куски порвать? Так ведь повод можно найти и попроще, без этого… как бы это поприличнее-то… сводничества, во как. Приказать, к примеру, какому-нибудь урке посадить на пику в тёмном закутке, в карман трупу «травки» чуток насыпать – и кранты, никто ж и докапываться особо не станет, кто, за что и на хрена. Ясно как день: цирик приторговывал дурью, в цене с покупателем не сошёлся, вот и двинул коней…
«Всё страньше и страньше», – как говорила одна маленькая девочка…
Вдруг обожгло: Топнунов знает об объекте. Знает, что Карташ с похвальным для столичного жителя усердием ищет к нему подходы. И поэтому…
И что, собственно, поэтому? Машка-то здесь причём?!
«Хозяин» тем временем выудил из кармана «Приму», щёлкнул по днищу, протянул пачку Алексею. Тот охотно взял: на, так сказать, гражданке курил он исключительно «Мальборо», но здесь ведь, товарищи офицеры, вам не гражданка. И даже не гражданин прокурор. И то, и другое мама моя как далеко…
Закурили.
– В отпуск пойдёшь с послезавтра, я подпишу, – продолжал начальник, глядя в угол. – Днём Машку будешь развлекать, а вечером отмечаться ко мне. И так каждый день, усёк? Все две недели, пока она на практику не укатит. Отдохнёшь, короче; А вот завтрашнюю ночь придётся потрудиться…
Топтунов резко встал, отвернулся к окну.
Видок за окном открывался, надо сказать, пасторальнейший. Колония стояла на вершине холма, и видно было на сто вёрст окрест. Тайга подступала совсем близко к корпусам лесопилки – периметр вокруг колонии вырубали два раза в год, во избежание, но лес сдаваться не собирался и постоянно пытался сузить кольцо, деревья плотной стеной синели в жарком мареве, скрывая под своей сенью прохладу, дальше к горизонту тайга делалась серой, словно размытой, акварельной, окутывалась загадочной дымкой, из которой смутно вырастали бугры сопок…
Зато на переднем плане отлично, прямо-таки великолепно, во всех деталях, как на полотнах гиперреалистов, были видны два ряда колючей проволоки вдоль поросших мхом столбов – так называемая «простреливаемая полоса», она же «тропа наряда», и вышка с вышкарем, и отряд зэчар голов в двадцать, нестройно шагающих куда-то под конвоем, и прапоры, досматривающие готовящийся к въезду на территорию колонии зилок… Лепота.
– Что в народе говорят? – негромко спросил Топтунов.
Только сейчас Карташ понял, что чуточку захмелел. И упустил нить крайне невесёлых рассуждений относительно намерений «хозяина».
– Простите, товарищ полковник? – пожалуй, малость глуповато спросил он.
– Об этом, о Пугаче, – сказал «хозяин», не поворачиваясь. – Доходят, видишь ли, до меня некие слухи, что будто бы на смену Баркасу его прислали, а Баркас власть на зоне отдавать не намерен. Баркас-то ведь из деловых, сам себя, говорят, «короновал» где-то под Воркутой, на всех положив с прибором… И плевал он на решение сходняка. Говорят, что его банду Пугач к ногтю прижать намерен, прежние воровские законы вернуть, а Баркасу с его шестёрками это, сам понимаешь, не надо…
«Стукачка из меня сделать хочет?» – подумалось Карташу.
– Не будет никакого кипежа! – Топтунов резко развернулся и треснул кулаком по столу, а у Алексея появилось стойкое ощущение, что «хозяин» аккурат до прихода старлея «Огней Шантарска» – то и ополовинил и теперь обращается не столько к гостю, сколько пытается убедить самого себя. – Пока я здесь – не будет. Ничего. С завтрашнего дня усиленные дежурства. Из Шантарска подкрепление вызову. Нынче же ночью шмон по всем баракам, так что чтоб не пил – ни сегодня, ни вообще две недели, пока Машка в посёлке. Уяснил? Я спрашиваю, уяснил, старлей?!
Карташ браво вскочил, вытянулся во фрунт:
– Так точно, товарищ полковник… Разрешите идти?
– Вали.
Очень хотелось Алексею спросить, прям до щекотки под языком: так какого рожна ты сюда дочку приволок, если заварушки на зоне боишься?..
Нина подошла, неспешно и томно покачивая круглыми бёдрами, отвела за спину толстенную, горящую платиной на солнце косу, не уместившуюся под белой шапочкой, на глазах у всех охранничков закинула ему руки на шею и без лишних разговоров поцеловала – да так, что у Алексея из головы выскочили все прочие мысли… Ну, если откровенно, то кроме одной – о которой говорить излишне. Нинке, заразе, даже на цыпочки вставать не пришлось, они были примерно одного роста. Руки Карташа автоматически обхватили её за талию, и, чувствуя, как ему в грудь упёрлись два упругих, скрытых белым накрахмаленным халатом два самых восхитительных предмета, какие только могла создать матушка-Природа, он невольно ответил на поцелуй.
Со стороны столовой послышались аплодисменты и подбадривающие крики – коллеги-офицеры не могли пропустить бесплатное представление и всем скопом высыпали на крыльцо.
– Нинка, ёлки-палки, люди ж кругом… – сумел выдохнуть он, наконец возвращаясь на грешную землю.
– А мне всё равно, – шепнула она. – Просто мне хочется. Причём прямо сейчас…
– Что-нибудь срочное? – озабоченно нахмурился он. – Прямо сейчас я не могу, я на службе…
Нина легонько ударила его кулаком по груди.
– Скотина! Честная девушка сохнет от неугасимого пламени любви, а господин офицер, видите ли, не может! Тебя служба удовлетворяет, да?
– Наша служба и опасна, и трудна, – рассудительно сказал он.
– И, на первый взгляд, как будто невидна? Ну так и пошли её. А вот у меня всё видно… – Тут в её глазах заблестел лукавый огонёк:
– Да и у тебя, чувствуется, что-то такое забрезжило… – И чертовка проворно ухватила его за место, кое в раньшие времена скромно именовалось «гульфик». – Ого, паашел процесс!
– Нинка! – Алексей высвободился. – Не позорь честь моего мундира.
– Ну и пожалуйста. – Она отстранилась. А ты что, опять дрался, что ли?
– С чего взяла?
– Под губой синяк, и скула вон распухла…
– Глазастая… Нет, по пьяни в дверь не попал.
– Ага, знаю я эти двери. Лёш, ты бы поаккуратнее всё же, ты мне целый и здоровый нужен. Слышал, охотника недавно зарезали? Ты ж с ним, вроде, знаком был.
– Слышал, – по возможности бесстрастно ответил Карташ. – Кто – нашли?
Нинка пожала плечами.
– Говорят, пьяный пырнул. Да кто ж искать-то будет? Завтра хоронят… К ночи придёшь?
– Что?.. А… Нет, к ночи нет, ночью буду занят… Да тихо ты, бешеная, говорю же – служба! – О готовящемся шмоне знать Нинке, ясное дело, не полагалось. Во избежание. – Часикам к шести подойду. Успеем?
– От вас будет зависеть, господин офицер.
Послав ему воздушный поцелуй, Нина, демонстративной походкой фотомодели – по крайней мере, так, как она эту походку представляла, – направилась обратно на кухню. А Алексей проводил её взглядом, поклонился зрителям (за что заслужил ещё одну порцию аплодисментов) и двинулся к КПП.
Знакомый зуд не исчезал – спасибо взращённой родителями деятельной натуре. А дел предстоит много, он это подкоркой чувствовал…
Глава седьмая.
Первое, что само просилось в руки, – перепродажа левого золотишка, намытого дикими старателями, и шкур, добытых местными браконьерами. В общем-то, этим промышляли многие. Правда, Карташ придал занятию некоторый размах, задействовав московские связи и пересылая товар прямиком в столицу, и там, где все прочие получали прибыли на руль, он выжимал руль с полтиною.
Но это всё были семечки, времени много сие занятие не занимало, и чувства, что занимаешься делом, не вызывало. Стало всё чаще и чаще накатывать ощущение тоски, начали посещать мысли задвинуть службу, уйти в отставку, вернуться в Москву и складывать там гражданскую карьеру.
Связь с Нинкой, ладной работницей пищеблока, естественно, тоже не стала тем наполнением жизни, что сполна заменяет всё остальное.
Это женщина может жить только любовью, сделать любовь главным смыслом существования.
В общем, верно бабоньки сами про себя поют:
«Был бы милый рядом, ну а больше ничего не надо». Мужчине же – надо. Вот многие мужички и маются дурью, не зная куда себя деть (если только работа не выжимает их досуха), а полноту жизни добирают стаканами. Но Карташ, хоть работа досуха его и не выжимала, уже раз и навсегда решил, что винно-водочный путь не для него. Ему требовалось действовать, ему необходимо было движение, ему нужно было как-то развернуться. Натура, понимаешь ли, требовала. Натура, взращённая на отцовских наказах «стремиться в лидеры» и на книгах о завоевателях и полководцах.
Некоторое оживление пармской ссылке ему всё-таки удалось придать. Помогла – что б вы думали – начитанность. Собственно говоря: зачем выдумывать велосипед, если его уже за тебя выдумали? И Карташ нагло стянул идейку у Стивена Кинга, а точнее – из его повести про тюрьму Шоушанк, перенёс её, идею, на сибирскую почву.
Приспособить книжную американскую затею оказалось делом нелёгким. Хотя бы потому нелёгким, что в отличие от штатовских зэков, охреневающих за решёткой от безделья, наши сидельцы и так вкалывают в обязательном порядке от завтрака до забора и от забора до ужина. В Парме, например, они ишачат на традиционном зэковском промысле – на лесоповале. И вроде бы зачем ещё, спрашивается, какие-то лишние работы как самим заключённым, так и надзирающему за ними начальству? Начальству-то хватает головной боли – управиться бы с планом по лесозаготовкам, не угодить бы в число худших по области… Да и режимных проблем выше Гималаев, зачем лишнее на шею вешать!
Труднее всего, пожалуй, было убедить начальника лагеря, полковника Топтунова. «Хозяин», как и всякий служивый человек, пребывающий на значительном посту, которого лишиться по доброй воле не хочет, не стремился к переменам. Любое отступление от привычного уклада он воспринимал если не как ЧП, то уж как скрытую угрозу своим владениям точно.
Но Карташ подобрал к этому замку отмычку.
Он явился пред грозны очи начальника и начал речь не с главного пункта, а с окольных рассуждений о делах хозяйственных.
Подсобное хозяйство было пунктиком «хозяина». Он давно уже мечтал о его расширении: к свинарнику добавить бы курятничек, к огороду – пару теплиц, а уж коровником своим обзавестись – так просто на седьмое небо, кажется, вознёсся бы от счастья. Но куда там коровник на седьмом небе, когда и с простым текущим ремонтом не совладать – только в одном месте поправишь забор, вышку или крышу, как в другом месте трещит и валится – короче, тот самый «тришкин кафтан», в котором ходила и ещё долго ходить будет матушка-Россия.
И вот тут приходит некий старший лейтенант Карташ и предлагает способ, как изыскать денежку не себе в карман, не на глупости какие-нибудь, а на любезные сердцу «хозяина» свинарники с коровниками. Как тут не выслушаешь, как тут не прислушаешься! А старлей-то говорить горазд, даром что столичная штучка. И убеждать могёт, собака, тем более явился не с одной пустой, хоть и красивой болтовнёй, а с конкретными подсчётами, с цифирками на бумажке. А тут ещё старлей грозится взвалить ответственность на себя.
Хм, что ж, можно и всерьёз призадуматься над его словами…
Не с первого захода, конечно, но Карташ пробил-таки толстую шкуру косности, которой оброс к своему возрасту и к своей должности «хозяин», заразил-таки старлей полковника своей идеей. И на какой-то период внеслужебное время Карташа оказалось забито до отказа разными делами: договориться с гражданскими властями, смотаться в командировку в Шантарск, обговорить, заключить договоры, с начальником оперчасти тщательно проверить кандидатов…
И вот наконец Карташовско-кинговской схеме был дан старт. Началось с мелочей: с рыбозаготовок, на которой во время путины неплохо заработала отряженная в распоряжение рыбхозяйства небольшая партия заключённых, с мелких дорожных работ вроде укрепления оврагов… Потом, когда у ИТУ стали появляться дополнительные деньги, которые хошь на курятник пусти, хошь на медикаменты для санчасти, вошёл во вкус и «хозяин». И с тех пор насквозь привычной картиной стали группы в робах и телогрейках, вкапывающие столбы линии электропередачи или роющих котлован, а рядом на пригреве – скучающие автоматчики с красными погонами на хэбэшках и шинелях.
Ясно, на работы назначались зэки из «мужиков», а не из уголовников, те, которым по причине малых сроков уходить в побег было бы глупее глупого. И вламывали они за обещанное условно-досрочное освобождение, что твои комсомольцы в годы первых пятилеток. Не менее же ясно, что Карташ выстроил схему так, чтоб и ему лично капал процентик с каждого из заказов…
Уточним: отнюдь не ради копеечной прибыли он всё это затеял. И не ради попадания в любимчики начальника – хотя, чего уж там греха таить, попал. Довольный «хозяин» уже дважды направлял по инстанции рапорты на представление Карташа к очередному званию капитана, да вот, правда, пока безуспешно. Нет, Карташу было плевать и на прибыль, и на звания, и на любовь начальства – ему необходима была деятельность.
На сегодняшний день начинание с допработами для заключённых вошло в колею в прямейшем смысле слова: в железнодорожную колею.
Все зэки, каких можно было освободить от лесоповала, трудились на рельсовых путях, меняя гнилые деревянные шпалы на железобетонные.
Дорога платила исправно, платила неплохо, гнилых шпал ещё хватит не меньше чем на год, и искать другие работы отныне нужды не было.
Зато Карташ опять почувствовал пустоту и скуку, вновь стала одолевать хандра.
И тогда он вспомнил о Шаманкиной мари.
Не обошлось, понятно, и без вездесущих инопланетян. Зря, что ли, десять перестроечных лет в посёлок завозили всякую разную макулатуру, и среди прочего – уфологические газетёнки, пестрящие заголовками вроде «Меня похитили зелёные человечки», «Десять дней на чужой луне», «Я родила от инопланетянина» и так далее. Как тут, начитавшись, не заподозрить происки внеземного разума? Тем более, неподалёку отсюда (по сибирским меркам, разумеется, неподалёку) шлёпнулся знаменитый тунгусский метеорит. Так что же, спрашивается, мешало от тунгусского метеорита в полёте отломиться куску и залететь в здешние болота? Ну а если не метеорит то был, а космический корабль, то и кусок являлся спасательной шлюпкой астронавтов, которые с тех пор сидят в Шаманкиной мари и ждут-поджидают, когда же за ними прилетят соплеменники, поелику сто лет инопланетянину не срок…
А вот снежному человеку повезло меньше. Не отрицая его существования (да и кто в Сибири сомневался бы в его реальности), всё же мало кто верил, что «сосед», как его называют исконные жители этих мест, поселился бы столь близко от человеческого жилья…
Ещё говорили, что именно там, в Шаманкиной мари, находится знаменитая Золотая Баба, её и охраняют со всем тщанием надлежащие органы как предмет, причисленный к золотому запасу страны, берегут на чёрный день, а когда, мол, деньги у государства будут на исходе, Бабу ту продадут и дела вмиг поправят…
Некоторые пугали других и себя баснями про некую генетическую лабораторию, основанную чуть ли не по приказу самого Сталина. Дескать, выведенные там мутанты, которых держат под землёй, иногда перегрызают металлические прутья толщиной с руку и убегают. Вот оттого-то, мол, пропадает скот и исчезают люди. Вариантом генетической страшилки служило более реалистичное предположение, что в Шаманкиной мари находится хранилище биологического оружия…
Разумеется, раз большинство сходилось на том, что в Шаманкиной мари нашёл пристанище военный объект, не обошлось и без разговоров о радиации. Однажды какой-то беспокойный хлопчик привёз с Большой земли счётчик Гейгера, долго наматывал с ним круги по посёлку и по тайге. Счётчик молчал, как партизан, повышенного уровня радиации нигде не показал, и радиофобия в посёлке унялась.
Последнее желание разведывать Шаманкину марь отбила история с неким Прохором, вольным охотником (сиречь браконьером), мужиком не пугливого десятка, с богатым прошлым и настоящим, щедро смачиваемым алкоголем.
Однажды – это было ещё до появления Карташа в Парме – Прохор тот разошёлся в Салуне: мол, я ничего не боюсь, меня не стопорнешь, да чтобы я танком не пропер через все заграды, чтобы я не расчухал, что там к чему, падла буду, если не разворочу эту Шаманкину марь…
Может быть, наутро он и пожалел о своей хмельной горячности, да делать было уже нечего, слово сказано. Он взял ружьишко и отправился в тайгу.
И, естественно, не вернулся. Сгинул. Никто не сомневался, что Прохор, при его упрямстве и своеобразном понимании чести, двинул не куда-нибудь, а, как и обещал, к Шаманкиной мари.
Конечно, случаев, когда люди не возвращались из тайги, хватало, однако неизвестно где они пропадали, в данном же случае адрес был точный – Шаманкина марь. Ну и на хрена туда шляться, в эту погибель? Тайги, что ли, мало? Так решили для себя все.
Про вертолёты, которые должны поддерживать сообщение Большой земли с объектом, слухи ходили весьма смутные. Над тайгой нередко проносятся «вертушки», и среди них, бывает, попадаются военные борта, но чтобы эти борта кружили над Шаманкиной марью – такого никому наблюдать не доводилось. Кто-то из охотников, правда, говорил, что как будто бы некий его приятель видал гражданский вертолёт, подлетавший к Шаманкиной мари, однако ценность этого свидетельства была невелика.
Это был ещё один тонкий тактический ход с целью выяснить, какого ляда товарищ начальник мнётся перед старлеем как девка на танцульках – если шутка насчёт «целости и сохранности» прокатила, то уж фамильярность пройти ну никак не должна, ну не тот человек Топтунов, чтобы болтать с подчинённым на равных…
Однако ж прошла и фамильярность. Что было и вовсе удивительно. Какого ж чёрта задумал старый лис? Неужели, мелькнула шальная мыслишка, из Москвы амнистия пришла и его отзывают? Да нет, утопия, быть того не может…
В высшей степени подозрительного археолога он высадил возле «Огонька» – там днём и ночью тусуется люд, там ему и подскажут, где можно снять комнатёнку.
И тут же обалдел ещё больше, аж дыхание перехватило.
Кряхтя, Топтунов наклонился к серому обколупанному сейфу времён покорения Северного полюса, выудил из его недр на свет божий опустошённую на половину бутылочку «Огней Шантарска» калибра ноль семь, две гранёные стопки цилиндрической формы – раритет, сейчас таких уже не делают – и пакетик фисташек. Потом, сказавши: «Сиди», – тяжело поднялся из-за стола, вознесясь своим нехилым ростом почти под потолок тесного кабинетика и чуть ли не заполнив брюхом всё его рабочее пространство. Неторопливо обогнул стол, умудряясь сжимать выпивку-закуску одной лапищей, водрузил стопки на давешние документы про списанные полотенца и мрачно, с видом прокурора, зачитывающего смертный приговор, плеснул по половинке.
Карташ изо всех сил старался оставаться невозмутимым, хотя происходящее было не просто из ряда вон, это было невероятно – чтобы начальник зоны самолично поил водкой какого-то простого вэвэшника в собственном кабинете, ни свата ни брата! Сохраняя каменное лицо, Алексей стремительно прокручивал в голове варианты. А не последует ли за водочкой разнос со срыванием погон? Скажем, узнал о золотишке, настучали о Дорофееве, о драке над Лысом овраге, или дочка что-нибудь такое наплела… Да нет, бред, бред…
Но поблагодарил, водку выпил интеллигентно, скромно закусил фисташкой. Водка разбитую губу, конечно, обожгла, но, к счастью, со стороны сие повреждение организма заметно уже не было – равно как и фингал на скуле. Начальник же, не садясь, нависая утёсом над старлеем, кинул содержимое своей стопки в рот, тут же кинул следом орешек, хрумкнул – и всё это вместе, казалось, провалилось немедленно в желудок, минуя стадию глотательных движений и скольжения по пищеводу.
– Ну, за то, что Машка приехала, – запоздало сказал он.
На это Карташ почёл за лучшее промолчать.
Нет, товарищи офицеры, разносом тут не пахнет. Тут что-то другое…
Зона, где царствовал Топтунов, в отличие от подавляющего большинства прочих, была ни «красной» и ни «чёрной» – так, нечто среднее.
Относительно спокойная, с низеньким числом побегов, драк и прочих убийств, инспекции и всяки-разны проверочные комиссии уезжали отсюда сытые, пьяненькие и довольные… Короче, на удивление тихая это была зона по меркам не только сибирских просторов, но и вообще России-матушки. Каким манером Топтунов, сменив на посту ушедшего на покой небезызвестного Климыча, добился порядка, Алексей не знал, поговаривали, что между ним и тогдашними паханами было заключено своего рода соглашение, по коему вертухаи без нужды не свирепствуют, а заключённые ведут себя тихо и мирно, как и полагается оступившимся, но встающим на путь исправления гражданам… А чего бузить-то, спрашивается, чего, спрашивается, ради? До нормальной цивилизации сотни километров, а вокруг тайга, да сплошь и рядом такая, что десяток километров можно идти сутками, о чём напрочь забывают авторы многих «таёжных» романов и пускают героев через лес на скорости опаздывающего пешехода где-нибудь на Кутеванова… В общем, правду ли говорили про соглашение или брехали, Карташу было неизвестно, да он и не очень-то допытывался, потому как было напрочь неинтересно. Неплохой мужик, явно из потомственных сибирских крестьян – смекалистых, хозяйственных, рассудительных и упрямых, которые и избу срубить, и на медведя с рогатиной, и самогончику литра полтора за вечер приговорить всегда были очень не дураки. Тем более, супруга его померла лет десять тому назад, замену благоверной так не нашёл – вот и погрузился с головой в «хозяйство»… «Хозяин», одним словом, бляха-муха.
– Давно я за тобой наблюдаю, старлей, – наконец сказал «хозяин». – Присматриваюсь… Службу знаешь, работаешь справно, вроде бы честно, без подлянки. Мне такой и нужен. В общем, что я думаю… – Видимо, он пришёл к какому-то решению и стукнул дном стопки о стол. – Ты это, старлей, ты за Машкой пригляди тут, в общем. Девка она молодая, красивая, а вокруг сам знаешь сколько по посёлку всякого сброда шатается… Короче, приставляю тебя к ней телохранителем и гидом. Ты, главное, запомни, – с неожиданным напором добавил он, собрав у переносицы кустистые брови, – телохранителем и гидом, и никем больше, уяснил, старлей? На куски ж порву.
Карташ медленно кивнул – в том смысле, что не дурак, понимаю и пальцем дочурку не трону, а про себя подумал: «Какого ж лешего ты её сюда притащил, если тут одни шакалы обитают?» А Топтунов засопел вдруг и, будто услышав его мысли, спросил просто, запанибратски, как спрашивают: «Ты меня уважаешь?»:
– У тебя дети есть, старлей?
– Никак нет…
– Ну, тогда не поймёшь. У чертовки каникулы сейчас в университете, а это, сам понимаешь, вечеринки, гулянки, танцы, водочка, хлыщи какие-нибудь шибко умные и до юного тела охочие… А тут на глазах всё ж таки будет. В общем, даю тебе отпуск на две недели… Хотя какой, на хрен, отпуск – это приказ, из тех, которые, как известно, не обсуждаются. Ты парень столичный, с образованием, манерам, опять же, обученный, не дашь девушке скучать. Тачку тебе выделю, все дела. Места вокруг какие – красотища, природа… ну да сам знаешь, что отроковице показать…
Алексей сидел прямо, будто оглоблю проглотил и контролировал на лице каждый мускул.
Зато уж шарики в его голове крутились за десятерых, даром что дым из ушей не валил. Нет, хоть режьте, но не было, ну вот ни на столько не было искренности в словах Топтунова. И, похоже, сам Топтунов это прекрасно понимал, потому что неожиданно опустил глаза, сграбастал бутылку и вновь налил по стопкам. Буркнул:
– Давай-ка.
Выпили. Водка встала поперёк горла, и Карташ могучим усилием протолкнул её в горло.
Сказать, что чувствовал он себя, как пойманный за задницу разведчик на допросе в гестапо, значит не сказать ничего. Чего ж ему надо-то? – белкой вертелось в мозгу. – Что удумал? Явно ведь провоцирует. Тачка, природа, красота, трата-та, – а будто сам не понимает, что старлею, изголодавшемуся по женской компании – имеется в виду, разумеется, настоящей женской компании, а не по посиделкам с местными бабами, – так вот этому старлею в какой-то момент совершенно станет начхать и на угрозы, и на то, что это дочка не кого-нибудь, а самого «хозяина»… Тем более что о московских похождениях Карташа Топтунову наверняка известно распрекрасно… Специально, значит, дочку под меня подкладывает?! А зачем, спрашивается? Чтоб был повод на куски порвать? Так ведь повод можно найти и попроще, без этого… как бы это поприличнее-то… сводничества, во как. Приказать, к примеру, какому-нибудь урке посадить на пику в тёмном закутке, в карман трупу «травки» чуток насыпать – и кранты, никто ж и докапываться особо не станет, кто, за что и на хрена. Ясно как день: цирик приторговывал дурью, в цене с покупателем не сошёлся, вот и двинул коней…
«Всё страньше и страньше», – как говорила одна маленькая девочка…
Вдруг обожгло: Топнунов знает об объекте. Знает, что Карташ с похвальным для столичного жителя усердием ищет к нему подходы. И поэтому…
И что, собственно, поэтому? Машка-то здесь причём?!
«Хозяин» тем временем выудил из кармана «Приму», щёлкнул по днищу, протянул пачку Алексею. Тот охотно взял: на, так сказать, гражданке курил он исключительно «Мальборо», но здесь ведь, товарищи офицеры, вам не гражданка. И даже не гражданин прокурор. И то, и другое мама моя как далеко…
Закурили.
– В отпуск пойдёшь с послезавтра, я подпишу, – продолжал начальник, глядя в угол. – Днём Машку будешь развлекать, а вечером отмечаться ко мне. И так каждый день, усёк? Все две недели, пока она на практику не укатит. Отдохнёшь, короче; А вот завтрашнюю ночь придётся потрудиться…
Топтунов резко встал, отвернулся к окну.
Видок за окном открывался, надо сказать, пасторальнейший. Колония стояла на вершине холма, и видно было на сто вёрст окрест. Тайга подступала совсем близко к корпусам лесопилки – периметр вокруг колонии вырубали два раза в год, во избежание, но лес сдаваться не собирался и постоянно пытался сузить кольцо, деревья плотной стеной синели в жарком мареве, скрывая под своей сенью прохладу, дальше к горизонту тайга делалась серой, словно размытой, акварельной, окутывалась загадочной дымкой, из которой смутно вырастали бугры сопок…
Зато на переднем плане отлично, прямо-таки великолепно, во всех деталях, как на полотнах гиперреалистов, были видны два ряда колючей проволоки вдоль поросших мхом столбов – так называемая «простреливаемая полоса», она же «тропа наряда», и вышка с вышкарем, и отряд зэчар голов в двадцать, нестройно шагающих куда-то под конвоем, и прапоры, досматривающие готовящийся к въезду на территорию колонии зилок… Лепота.
– Что в народе говорят? – негромко спросил Топтунов.
Только сейчас Карташ понял, что чуточку захмелел. И упустил нить крайне невесёлых рассуждений относительно намерений «хозяина».
– Простите, товарищ полковник? – пожалуй, малость глуповато спросил он.
– Об этом, о Пугаче, – сказал «хозяин», не поворачиваясь. – Доходят, видишь ли, до меня некие слухи, что будто бы на смену Баркасу его прислали, а Баркас власть на зоне отдавать не намерен. Баркас-то ведь из деловых, сам себя, говорят, «короновал» где-то под Воркутой, на всех положив с прибором… И плевал он на решение сходняка. Говорят, что его банду Пугач к ногтю прижать намерен, прежние воровские законы вернуть, а Баркасу с его шестёрками это, сам понимаешь, не надо…
«Стукачка из меня сделать хочет?» – подумалось Карташу.
– Не будет никакого кипежа! – Топтунов резко развернулся и треснул кулаком по столу, а у Алексея появилось стойкое ощущение, что «хозяин» аккурат до прихода старлея «Огней Шантарска» – то и ополовинил и теперь обращается не столько к гостю, сколько пытается убедить самого себя. – Пока я здесь – не будет. Ничего. С завтрашнего дня усиленные дежурства. Из Шантарска подкрепление вызову. Нынче же ночью шмон по всем баракам, так что чтоб не пил – ни сегодня, ни вообще две недели, пока Машка в посёлке. Уяснил? Я спрашиваю, уяснил, старлей?!
Карташ браво вскочил, вытянулся во фрунт:
– Так точно, товарищ полковник… Разрешите идти?
– Вали.
Очень хотелось Алексею спросить, прям до щекотки под языком: так какого рожна ты сюда дочку приволок, если заварушки на зоне боишься?..
* * *
Возле офицерской столовой его окликнули – весело, беззаботно. Он обернулся.Нина подошла, неспешно и томно покачивая круглыми бёдрами, отвела за спину толстенную, горящую платиной на солнце косу, не уместившуюся под белой шапочкой, на глазах у всех охранничков закинула ему руки на шею и без лишних разговоров поцеловала – да так, что у Алексея из головы выскочили все прочие мысли… Ну, если откровенно, то кроме одной – о которой говорить излишне. Нинке, заразе, даже на цыпочки вставать не пришлось, они были примерно одного роста. Руки Карташа автоматически обхватили её за талию, и, чувствуя, как ему в грудь упёрлись два упругих, скрытых белым накрахмаленным халатом два самых восхитительных предмета, какие только могла создать матушка-Природа, он невольно ответил на поцелуй.
Со стороны столовой послышались аплодисменты и подбадривающие крики – коллеги-офицеры не могли пропустить бесплатное представление и всем скопом высыпали на крыльцо.
– Нинка, ёлки-палки, люди ж кругом… – сумел выдохнуть он, наконец возвращаясь на грешную землю.
– А мне всё равно, – шепнула она. – Просто мне хочется. Причём прямо сейчас…
– Что-нибудь срочное? – озабоченно нахмурился он. – Прямо сейчас я не могу, я на службе…
Нина легонько ударила его кулаком по груди.
– Скотина! Честная девушка сохнет от неугасимого пламени любви, а господин офицер, видите ли, не может! Тебя служба удовлетворяет, да?
– Наша служба и опасна, и трудна, – рассудительно сказал он.
– И, на первый взгляд, как будто невидна? Ну так и пошли её. А вот у меня всё видно… – Тут в её глазах заблестел лукавый огонёк:
– Да и у тебя, чувствуется, что-то такое забрезжило… – И чертовка проворно ухватила его за место, кое в раньшие времена скромно именовалось «гульфик». – Ого, паашел процесс!
– Нинка! – Алексей высвободился. – Не позорь честь моего мундира.
– Ну и пожалуйста. – Она отстранилась. А ты что, опять дрался, что ли?
– С чего взяла?
– Под губой синяк, и скула вон распухла…
– Глазастая… Нет, по пьяни в дверь не попал.
– Ага, знаю я эти двери. Лёш, ты бы поаккуратнее всё же, ты мне целый и здоровый нужен. Слышал, охотника недавно зарезали? Ты ж с ним, вроде, знаком был.
– Слышал, – по возможности бесстрастно ответил Карташ. – Кто – нашли?
Нинка пожала плечами.
– Говорят, пьяный пырнул. Да кто ж искать-то будет? Завтра хоронят… К ночи придёшь?
– Что?.. А… Нет, к ночи нет, ночью буду занят… Да тихо ты, бешеная, говорю же – служба! – О готовящемся шмоне знать Нинке, ясное дело, не полагалось. Во избежание. – Часикам к шести подойду. Успеем?
– От вас будет зависеть, господин офицер.
Послав ему воздушный поцелуй, Нина, демонстративной походкой фотомодели – по крайней мере, так, как она эту походку представляла, – направилась обратно на кухню. А Алексей проводил её взглядом, поклонился зрителям (за что заслужил ещё одну порцию аплодисментов) и двинулся к КПП.
Знакомый зуд не исчезал – спасибо взращённой родителями деятельной натуре. А дел предстоит много, он это подкоркой чувствовал…
Глава седьмая.
Бродят слухи тут и там…
25 июля 200* года, 19.37.
Возможно, сравнение и банальное, но, едва прибыв в Парму (кажется, сто лет назад), он ощутил себя английским джентльменом, каким-нибудь там полковником Мортоном, вынужденным находиться в нецивилизованной Туземии, в какой-нибудь Индии или Пакистане. Можно было уподобиться туземцам: начать шататься по опиумокурильням и прочим притонам, начать обрастать грязью и экзотическими болезнями… А можно найти занятие, которое не даст тебе превратиться в ту самую субстанцию, что обычно в воде не тонет и в проруби болтается.Первое, что само просилось в руки, – перепродажа левого золотишка, намытого дикими старателями, и шкур, добытых местными браконьерами. В общем-то, этим промышляли многие. Правда, Карташ придал занятию некоторый размах, задействовав московские связи и пересылая товар прямиком в столицу, и там, где все прочие получали прибыли на руль, он выжимал руль с полтиною.
Но это всё были семечки, времени много сие занятие не занимало, и чувства, что занимаешься делом, не вызывало. Стало всё чаще и чаще накатывать ощущение тоски, начали посещать мысли задвинуть службу, уйти в отставку, вернуться в Москву и складывать там гражданскую карьеру.
Связь с Нинкой, ладной работницей пищеблока, естественно, тоже не стала тем наполнением жизни, что сполна заменяет всё остальное.
Это женщина может жить только любовью, сделать любовь главным смыслом существования.
В общем, верно бабоньки сами про себя поют:
«Был бы милый рядом, ну а больше ничего не надо». Мужчине же – надо. Вот многие мужички и маются дурью, не зная куда себя деть (если только работа не выжимает их досуха), а полноту жизни добирают стаканами. Но Карташ, хоть работа досуха его и не выжимала, уже раз и навсегда решил, что винно-водочный путь не для него. Ему требовалось действовать, ему необходимо было движение, ему нужно было как-то развернуться. Натура, понимаешь ли, требовала. Натура, взращённая на отцовских наказах «стремиться в лидеры» и на книгах о завоевателях и полководцах.
Некоторое оживление пармской ссылке ему всё-таки удалось придать. Помогла – что б вы думали – начитанность. Собственно говоря: зачем выдумывать велосипед, если его уже за тебя выдумали? И Карташ нагло стянул идейку у Стивена Кинга, а точнее – из его повести про тюрьму Шоушанк, перенёс её, идею, на сибирскую почву.
Приспособить книжную американскую затею оказалось делом нелёгким. Хотя бы потому нелёгким, что в отличие от штатовских зэков, охреневающих за решёткой от безделья, наши сидельцы и так вкалывают в обязательном порядке от завтрака до забора и от забора до ужина. В Парме, например, они ишачат на традиционном зэковском промысле – на лесоповале. И вроде бы зачем ещё, спрашивается, какие-то лишние работы как самим заключённым, так и надзирающему за ними начальству? Начальству-то хватает головной боли – управиться бы с планом по лесозаготовкам, не угодить бы в число худших по области… Да и режимных проблем выше Гималаев, зачем лишнее на шею вешать!
Труднее всего, пожалуй, было убедить начальника лагеря, полковника Топтунова. «Хозяин», как и всякий служивый человек, пребывающий на значительном посту, которого лишиться по доброй воле не хочет, не стремился к переменам. Любое отступление от привычного уклада он воспринимал если не как ЧП, то уж как скрытую угрозу своим владениям точно.
Но Карташ подобрал к этому замку отмычку.
Он явился пред грозны очи начальника и начал речь не с главного пункта, а с окольных рассуждений о делах хозяйственных.
Подсобное хозяйство было пунктиком «хозяина». Он давно уже мечтал о его расширении: к свинарнику добавить бы курятничек, к огороду – пару теплиц, а уж коровником своим обзавестись – так просто на седьмое небо, кажется, вознёсся бы от счастья. Но куда там коровник на седьмом небе, когда и с простым текущим ремонтом не совладать – только в одном месте поправишь забор, вышку или крышу, как в другом месте трещит и валится – короче, тот самый «тришкин кафтан», в котором ходила и ещё долго ходить будет матушка-Россия.
И вот тут приходит некий старший лейтенант Карташ и предлагает способ, как изыскать денежку не себе в карман, не на глупости какие-нибудь, а на любезные сердцу «хозяина» свинарники с коровниками. Как тут не выслушаешь, как тут не прислушаешься! А старлей-то говорить горазд, даром что столичная штучка. И убеждать могёт, собака, тем более явился не с одной пустой, хоть и красивой болтовнёй, а с конкретными подсчётами, с цифирками на бумажке. А тут ещё старлей грозится взвалить ответственность на себя.
Хм, что ж, можно и всерьёз призадуматься над его словами…
Не с первого захода, конечно, но Карташ пробил-таки толстую шкуру косности, которой оброс к своему возрасту и к своей должности «хозяин», заразил-таки старлей полковника своей идеей. И на какой-то период внеслужебное время Карташа оказалось забито до отказа разными делами: договориться с гражданскими властями, смотаться в командировку в Шантарск, обговорить, заключить договоры, с начальником оперчасти тщательно проверить кандидатов…
И вот наконец Карташовско-кинговской схеме был дан старт. Началось с мелочей: с рыбозаготовок, на которой во время путины неплохо заработала отряженная в распоряжение рыбхозяйства небольшая партия заключённых, с мелких дорожных работ вроде укрепления оврагов… Потом, когда у ИТУ стали появляться дополнительные деньги, которые хошь на курятник пусти, хошь на медикаменты для санчасти, вошёл во вкус и «хозяин». И с тех пор насквозь привычной картиной стали группы в робах и телогрейках, вкапывающие столбы линии электропередачи или роющих котлован, а рядом на пригреве – скучающие автоматчики с красными погонами на хэбэшках и шинелях.
Ясно, на работы назначались зэки из «мужиков», а не из уголовников, те, которым по причине малых сроков уходить в побег было бы глупее глупого. И вламывали они за обещанное условно-досрочное освобождение, что твои комсомольцы в годы первых пятилеток. Не менее же ясно, что Карташ выстроил схему так, чтоб и ему лично капал процентик с каждого из заказов…
Уточним: отнюдь не ради копеечной прибыли он всё это затеял. И не ради попадания в любимчики начальника – хотя, чего уж там греха таить, попал. Довольный «хозяин» уже дважды направлял по инстанции рапорты на представление Карташа к очередному званию капитана, да вот, правда, пока безуспешно. Нет, Карташу было плевать и на прибыль, и на звания, и на любовь начальства – ему необходима была деятельность.
На сегодняшний день начинание с допработами для заключённых вошло в колею в прямейшем смысле слова: в железнодорожную колею.
Все зэки, каких можно было освободить от лесоповала, трудились на рельсовых путях, меняя гнилые деревянные шпалы на железобетонные.
Дорога платила исправно, платила неплохо, гнилых шпал ещё хватит не меньше чем на год, и искать другие работы отныне нужды не было.
Зато Карташ опять почувствовал пустоту и скуку, вновь стала одолевать хандра.
И тогда он вспомнил о Шаманкиной мари.
* * *
Историй, так или иначе связанных с этим местом, действительно хватало. Конечно, возглавляли парад популярности байки про лешаков, болотников и прочую нечисть, свившую там себе чёртово гнездо и превратившую болотный край в последний оплот теснимой по всем фронтам нечистой силы. А колючка – это-де всего лишь наваждение, насылаемое чертяками. Вариантами дьяволиады служили рассказы про древнее капище уйгуров, охраняемое шаманами, про ведьмину могилу, которую ведьма сама и защищает от людей, про колдовское дерево Ожан, которое, мол, произрастает только в Шаманкиной мари и более нигде в Сибири, да и вообще нигде более на белом свете, и злые силы берегут его изо всей мочи, потому как плоды с дерева Ожан поддерживают их бессмертие…Не обошлось, понятно, и без вездесущих инопланетян. Зря, что ли, десять перестроечных лет в посёлок завозили всякую разную макулатуру, и среди прочего – уфологические газетёнки, пестрящие заголовками вроде «Меня похитили зелёные человечки», «Десять дней на чужой луне», «Я родила от инопланетянина» и так далее. Как тут, начитавшись, не заподозрить происки внеземного разума? Тем более, неподалёку отсюда (по сибирским меркам, разумеется, неподалёку) шлёпнулся знаменитый тунгусский метеорит. Так что же, спрашивается, мешало от тунгусского метеорита в полёте отломиться куску и залететь в здешние болота? Ну а если не метеорит то был, а космический корабль, то и кусок являлся спасательной шлюпкой астронавтов, которые с тех пор сидят в Шаманкиной мари и ждут-поджидают, когда же за ними прилетят соплеменники, поелику сто лет инопланетянину не срок…
А вот снежному человеку повезло меньше. Не отрицая его существования (да и кто в Сибири сомневался бы в его реальности), всё же мало кто верил, что «сосед», как его называют исконные жители этих мест, поселился бы столь близко от человеческого жилья…
Ещё говорили, что именно там, в Шаманкиной мари, находится знаменитая Золотая Баба, её и охраняют со всем тщанием надлежащие органы как предмет, причисленный к золотому запасу страны, берегут на чёрный день, а когда, мол, деньги у государства будут на исходе, Бабу ту продадут и дела вмиг поправят…
Некоторые пугали других и себя баснями про некую генетическую лабораторию, основанную чуть ли не по приказу самого Сталина. Дескать, выведенные там мутанты, которых держат под землёй, иногда перегрызают металлические прутья толщиной с руку и убегают. Вот оттого-то, мол, пропадает скот и исчезают люди. Вариантом генетической страшилки служило более реалистичное предположение, что в Шаманкиной мари находится хранилище биологического оружия…
Разумеется, раз большинство сходилось на том, что в Шаманкиной мари нашёл пристанище военный объект, не обошлось и без разговоров о радиации. Однажды какой-то беспокойный хлопчик привёз с Большой земли счётчик Гейгера, долго наматывал с ним круги по посёлку и по тайге. Счётчик молчал, как партизан, повышенного уровня радиации нигде не показал, и радиофобия в посёлке унялась.
Последнее желание разведывать Шаманкину марь отбила история с неким Прохором, вольным охотником (сиречь браконьером), мужиком не пугливого десятка, с богатым прошлым и настоящим, щедро смачиваемым алкоголем.
Однажды – это было ещё до появления Карташа в Парме – Прохор тот разошёлся в Салуне: мол, я ничего не боюсь, меня не стопорнешь, да чтобы я танком не пропер через все заграды, чтобы я не расчухал, что там к чему, падла буду, если не разворочу эту Шаманкину марь…
Может быть, наутро он и пожалел о своей хмельной горячности, да делать было уже нечего, слово сказано. Он взял ружьишко и отправился в тайгу.
И, естественно, не вернулся. Сгинул. Никто не сомневался, что Прохор, при его упрямстве и своеобразном понимании чести, двинул не куда-нибудь, а, как и обещал, к Шаманкиной мари.
Конечно, случаев, когда люди не возвращались из тайги, хватало, однако неизвестно где они пропадали, в данном же случае адрес был точный – Шаманкина марь. Ну и на хрена туда шляться, в эту погибель? Тайги, что ли, мало? Так решили для себя все.
Про вертолёты, которые должны поддерживать сообщение Большой земли с объектом, слухи ходили весьма смутные. Над тайгой нередко проносятся «вертушки», и среди них, бывает, попадаются военные борта, но чтобы эти борта кружили над Шаманкиной марью – такого никому наблюдать не доводилось. Кто-то из охотников, правда, говорил, что как будто бы некий его приятель видал гражданский вертолёт, подлетавший к Шаманкиной мари, однако ценность этого свидетельства была невелика.