Черри Кэролайн. Врата Иврел

   Когда он наконец поднялся, нхи Парен подошел к нему, посмотрел, как обстоят дела, и скомандовал своим людям, чтобы они собирались в дорогу.
   — Нхи Парен. — Вейни, проклиная себя, пошел вслед за ним, и они остановились среди людей, уже сидевших в седлах. — Нхи Парен, не можем ли мы задержаться здесь хотя бы до утра? Разве есть нужда так спешить сейчас, когда между вами и вашими преследователями находятся горы?
   — Вы сами находитесь в большей опасности, нхи Вейни, — сказал Парен. — И ты, и эта женщина. Армии Хеймура уже поднялись. Теперь нельзя останавливаться ни на минуту. Мы должны немедленно отправляться дальше, в Ра-Моридж.
   — Но ты можешь послать туда гонца. Ведь такая спешка может убить ее.
   — Мы отправляемся прямо туда, — по-прежнему упорствовал Парен.
   Вейни грязно выругался, сдерживая гнев. Нхи Парен не был жестоким человеком, но он был очень упрям, как все нхи. Вейни поправил свое седло, чтобы развернуть на нем мягкую подстилку. Гнев все еще кипел в нем.
   Он повернулся, чтобы отвести лошадь туда, где пока еще лежала Моргейн.
   — Прикажи кому-нибудь из своих людей, чтобы он помог мне поднять ее, — попросил он Парена сквозь стиснутые зубы. — И будь уверен, что я все расскажу об этом нхи Риджену. У него, по крайней мере, есть справедливость, а его честь заставит его сожалеть о твоем поступке, нхи Парен.
   — Твой отец умер, — сказал Парен.
   Вейни остановился как вкопанный, чувствуя, как лошадь подталкивает его в спину, а повод по-прежнему находится у него в руках. Его руки начали двигаться произвольно, останавливая животное.
   — Кто же сейчас предводитель Нхи? — спросил он.
   — Твой брат, Эридж, — ответил Парен. — Эридж. И мы получили приказы относительно тебя. Как только твоя нога ступит на эту землю, мы должны доставить тебя в Ра-Моридж. Что мы и делаем. Это не мое решение, — добавил он более мягким тоном, — нхи Вейни, но мы должны его выполнять.
   Он понял все, несмотря на оцепенение, невнимательно поклонился Парену, оценивая новую реальность, совершенно неожиданную для него. Парен принял этот знак с должным уважением порядочного человека и выглядел даже несколько смущенным. Возможно, чтобы скрыть свое огорчение, он постарался побыстрее заняться своими людьми, чтобы они помогли поднять Моргейн.
   Замок Мориджа, Ра-Моридж, по утверждениям многих был неприступен. Он стоял высоко на холме, почти врезаясь в него своими стенами. Две линии ворот на подъездном пути, а так же близко расположенные соседние холмы усиливали его безопасность, так что его никогда не удавалось взять во время войн. Замком поочередно владели два клана: сначала Ила, а теперь Нхи. Но это происходило в основном мирными путями: либо вследствие новых родственных отношений, таких как женитьба, либо путем семейных интриг, а в последний раз в результате гибельной неудачи в долине Айрен, но никогда путем прямого штурма или осады крепости. Большие стада лошадей и рогатого скота паслись на землях, окружавших замок. В долине же располагались многочисленные деревни. Они находились в относительной безопасности, потому что там никогда не было ни волков, ни посторонних людей, ни диких зверей из лесов Корис, терроризирующих все вокруг, как это часто происходило в других местах. Крепость нависала над окружавшими ее землями подобно суровому старцу над любимой дочерью, голова которого была увенчана короной в виде зубчатых стен и островерхих башен.
   Вейни по-прежнему любил это место, и в его горле по-прежнему вставали слезы, когда он видел замок, принесший ему столько огорчений. Он тут же вспомнил о своем детстве, о весне и об откормленной белогривой Мэй, той самой первой его лошади, и о своих братьях, которые тоже выезжали с ним на лошадях в те дни, когда воздух был таким теплым, что они выезжали с непокрытыми головами, когда фруктовые сады стояли все в цвету и вся огромная долина была наполнена бело-розовыми облаками цветущих деревьев.
   Теперь же перед ним был свет уже меркнущего зимнего солнца, падающий на крепостные стены, звуки от вооруженных всадников, окружавших его со своих сторон, и тяжесть Моргейн на его руках. Сейчас она спала, а его руки онемели и спина превратилась в раскаленный столб. Моргейн имела очень немного впечатлений от этого последнего участка их пути, потому что сильно ослабела, хотя кровотечение уменьшилось и рана не выглядела такой тяжелой. Он подумал, что, может быть, ей следовало бы бороться со слабостью и приготовиться к сопротивлению, но она не знала, что их дела на самом деле так плохи, тем более, что все нхи были хорошо расположены к ней. Они делали для нее все, что могли; все, чем могли ей помочь, вплоть до того, что даже прикасались к ней или к ее лекарствам, и, казалось, их страх перед ней должен был понемногу ослабевать.
   Она была очень красива, выглядела очень молодой и даже казалась простодушной, особенно когда были закрыты ее серые глаза. Мужчины из низших кланов находили общий язык и часто развлекались даже со знатными дамами. Напротив, мужчины из богатых кланов находили зачастую общий язык с женщинами из окрестных деревень. Но ничего подобного никто не позволял себе в отношении Моргейн, вероятно потому, что она имела все права предводителя клана, а может быть потому, что ее все время оберегал илин, который, даже будучи без оружия, должен был бы ее защищать, а нападать на безоружного человека было против правил чести. Но скорее всего это могло быть потому, что она имела репутацию кваджлина, а с ними и со всем, что к ним относилось, мужчины не хотели иметь ничего общего.
   Нхи Парен изредка интересовался ее самочувствием, а за ним и другие так же проявляли знаки внимания и удивлялись, что она до сих пор спит.
   Один из них, нхи Рин, сын Парена, вел себя так, как будто испытывал благоговейный страх перед ней. Он был еще очень молод, а его голова была полна стихов и легенд. Он был талантлив и играл на арфе, чему обучались многие мужчины из знатных кланов. Чувства, которые переполняли его взгляд, выражали, во-первых, совершенное изумление, а во-вторых, культ поклонения, который предвещал большую опасность для благоденствия его души.
   Нхи Парен, казалось, видел весь развивающийся процесс и неоднократно в резкой форме отправлял сына в боевое охранение на самый дальний фланг цепочки вооруженных всадников.
   Теперь им уже не требовалась такая чрезмерная опека, поскольку всадники выехали на дорогу, ведущую прямо к воротам. Нхи Редж построил эту дорогу, мощеную камнем, звеневшую сейчас под копытами коней, около пятидесяти лет назад. Здесь же был сооружен небольшой канал для отвода воды, собирающейся на холмах от весенних дождей.
   Путешественников встретили Красные Врата, которые получили свое название от цвета развевающихся там многочисленных штандартов Нхи, большинство которых были красные с черными геральдическими знаками. Когда они въезжали во внутренний двор, то здесь не было слышно никаких звуков, кроме как от трепещущих на ветру флагов, да звона копыт о каменные плиты. Вскоре перед ними появился слуга, который низко поклонился нхи Парену, после чего между ними состоялся короткий разговор.
   Вейни продолжал сидеть в седле, терпеливо ожидая, пока молодой Рин и с ним еще один человек помогут ему снять Моргейн с седла. Он был уже готов и к аресту и к любой другой форме проявления насилия. Обсуждать их положение можно было бы лишь в одном случае: если бы они были обычными путешественниками. Поскольку было решено разместить Моргейн в самой солнечной западной башне, то они втроем перенесли ее туда в сопровождении охраны, а там предали в руки перепуганных женщин, которые не совсем отчетливо представляли себе свои новые обязанности.
   — Разрешите мне остаться с ней, — попросил Вейни. — Ведь они не знают, как и чем ей можно помочь… Или, по крайней мере, оставьте ей ее лекарства.
   — Лекарства мы ей оставим, — заметил Парен. — Но насчет тебя у нас есть другие указания.
   И они повели его вниз по ступеням в небольшой зал, который являлся жилой частью замка, где слева находилась комната Эриджа, и где была небольшая лестница, которая вела в среднюю часть башни, и где находилась комната, которая когда-то принадлежала ему. Но они провели его в другую, которая принадлежала Кандрису. Запор на ее двери открывался с трудом, видимо, здесь редко бывали посетители.
   Взгляд Вейни выражал молчаливый протест, когда он смотрел на Парена. Это было похоже на безумие — помещать его в подобную тюрьму. Парен чувствовал себя явно не в своей тарелке, но ослушаться приказов не мог, а лишь выражал тайное недовольство ими.
   Плесень и время, все разом пахнуло на них. В комнате было холодно, пол покрыт пылью, которая попадала сюда через щели в ставнях окна.
   Слуги принесли дрова, корзину с углем, чтобы можно было растопить камин, и свечи, при слабом свете которых Вейни осмотрел комнату, вспоминая знакомую обстановку. Здесь, видимо, ничего не должно было меняться с того утра, когда погиб Кандрис. Он узнал преданную руку отца в этой патологически выраженной гамме чувств.
   Здесь же на спинке стула была одежда Кандриса, около камина стояли его сапоги, и общее впечатление усиливалось запыленной постелью, на которой он последний раз спал.
   Вейни выругался и попытался выйти назад, но с другой стороны двери увидел вооруженных людей, так что не было никакой возможности сопротивляться этому безумию.
   Ему принесли воду, чтобы он мог умыться, тарелку с едой и немного вина. Все это было поставлено на длинный стол около двери.
   — Кто приказал сделать это? — спросил наконец Вейни. — Эридж?
   — Да, — ответил Парен, и его тон ясно дал понять, что он не одобряет подобных поступков. В его глазах было выражение жалости по поводу того, что никто не может, к сожалению, нарушить этот закон. — Мы не должны оставлять тебе ни твое снаряжение, ни какое-то другое оружие.
   Такое положение дел было вполне понятным. Так должно было быть. Вейни разделся: не торопясь снял шлем, кожаную куртку, кольчугу и передал их одному из сопровождавших его людей, потом подождал, пока они проверят, нет ли у него другого оружия. Оставшись в одной тонкой рубашке и кожаных штанах, он чувствовал, как холод, наполнявший комнату, начинает охватывать его. Он был рад, когда все ушли и наконец оставили его одного. Теперь он мог спокойно присесть около камина, чтобы согреться. Вскоре у него появился и аппетит, он воспользовался пищей и вином, которое ему было оставлено, и даже согрел воду в небольшом котле, висевшем над огнем. Усталость брала свое, и он подумал о том, как провести ночь. Может быть, будет правильнее, как виноватому и раскаивающемуся, пристроиться, скорчившись у камина, чем спать на этой ужасной постели?
   Но он был нхи, и этого было достаточно, чтобы поступить против подобных правил. Он рассудил, что не сделает из себя жертву призрака, обитающего в этой комнате и разгневанного на него за прошлое убийство. Поэтому он сбросил покрывало и улегся на кровать, сняв лишь сапоги.
   Это было редкое время, когда он мог отдыхать без тяжести кольчуги, особенно ночью, а такого одиночества было вполне достаточному, чтобы почувствовать себя вполне уютно. Он уснул, как только холодная постель нагрелась от его собственного тела и как только напряжение спало с его расслабленных мышц. А когда он спал, он больше не думал ни о чем.

7

   Звук шагов по каменным плитам неожиданно разбудил его. Вейни почувствовал, что он уже не один, повернулся на спину, едва не впадая в панику, и сбросил с себя покрывало, пытаясь подняться на вытянутой руке.
   Около кровати стоял человек, одетый в черную, отделанную серебром одежду, и Вейни так и застыл, опустив на пол одну босую ногу. Огонь в камине давным-давно погас, а дневной свет еще слабо пробивался через узкую щель в окне. В комнате чувствовался сквозняк.
   Это был Эридж, постаревший, с огрубевшим лицом. Его черные волосы были разделены надвое прямым пробором, что соответствовало его теперешнему положению. Но глаза были все те же, дерзкие, с издевательской усмешкой.
   Когда Вейни встал, то увидел, что они были одни в этой жутковатой комнате, и дверь в коридор была закрыта. Скорее всего по другую ее сторону находились вооруженные люди. Поэтому иллюзий о своей безопасности он не питал. Он смело и открыто взглянул в лицо Эриджа, в какой-то степени даже игнорируя его, и отошел в сторону, чтобы надеть сапоги. Затем он подошел к столу, где еще оставалось немного вина, и, захватив с собой эти остатки, перешел к камину, надеясь, что вино немного ослабит холод, который начал опять пробирать его. Эридж молча наблюдал за всеми его действиями, не прерывая их.
   Когда же он, опустившись на колени, начал разжигать огонь, то вновь услышал шаги Эриджа за своей спиной и почувствовал осторожное прикосновение длинных пальцев, которые перебирали концы его, теперь уже длинных до плеч, волос. Их можно было уже свободно держать в руке, хотя они и не были так длинны, как обычно требовалось для посвящения в воины. Прикосновения Эриджа были очень осторожны, словно он гладил волосы ребенка.
   Вейни поднял голову, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, но не пытался повернуть ее, приготовившись к тому, что каждую секунду может последовать жесткий рывок. Но он ошибся.
   — А мне казалось, — заговорил Эридж, — что остатки чести, которые еще были у тебя, когда ты покидал этот дом, не позволят тебе вернуться сюда.
   Неожиданно Эридж отпустил его волосы. Вейни воспользовался этим, повернулся и встал. Эридж был выше его, и поэтому ему всегда было трудно смотреть на старшего брата, когда тот находился на близком расстоянии от него. Спина Вейни находилась недалеко от огня, уже разгоравшегося в камине, и жар, исходивший оттуда, начинал беспокоить его. Но Эридж не отступал ни на шаг и не пытался освободить его и от этого испытания.
   Тут Вейни заметил, что у Эриджа почти совсем нет правой руки: он прятал на своей груди, в складках одежды, лишь жалкий обрубок, на который с ужасом и уставился Вейни, а Эридж поднял его повыше, чтобы тот мог лучше видеть.
   — Это твоя работа, — сказал он просто. — Как и многое другое.
   Но Вейни не стал выражать своих сожалений по этому поводу. Он просто не мог произнести в этот момент тех слов, которые выражали чувства, охватившие его. Эридж был очень тщеславен и к тому же очень искусен в обращении с мечом, луком и арфой.
   Жар от разгоревшегося камина вызывал уже нестерпимую боль в ногах, и Вейни сделал непроизвольное движение вперед и уронил кубок с остатками вина, который покатился, разбрызгивая темные красноватые капли по пыльному полу.
   — Ты появился здесь в очень странной компании, — заметил Эридж. — Это действительно она?
   — Да, — тихо ответил Вейни.
   Эридж некоторое время обдумывал его ответ. Ведь он все-таки наполовину маай и обладал холодным и практичным умом, который заставлял его больше сомневаться, чем принимать что-либо на веру. Возможно поэтому многие люди из этого рода не отличались чрезмерным почитанием религии. Трудно было сказать, какая из его сторон победит в конкретный момент: богопослушный нхи или циничный маай.
   — Я уже видел несколько вещей, принадлежащих ей, — продолжил он. — И они подтверждают, что это действительно она. Но, с другой стороны, ее рана кровоточит как и у обычного смертного.
   — На нашем пути есть враги, — заговорил Вейни неожиданно охрипшим голосом, — которые не будут особенно приятными и для Мориджа. Поэтому вам лучше разрешить нам продолжить наше путешествие, как только она хоть немного придет в себя. Мы постараемся не причинить вам никаких неприятностей: ведь если мы уедем, никто уже не будет нападать на эту землю, преследуя нас. Все внимание Хеймура будет обращено только в нашу сторону, и ему будет просто некогда связываться еще и с Мориджем. Если же вы попытаетесь удерживать ее здесь, то ситуация может измениться.
   — А если она умрет здесь?
   Он внимательно посмотрел на Эриджа, будто изучая его, и начал подводить итог прошедших двух лет: один ребенок погиб, и взамен должен быть убит другой, хладнокровно, по расчету. Эридж был человек настроения, обладал тщеславием, а иногда и добротой. Это и отличало его от Кандриса. Но теперь весь его облик скорее напоминал мрачного, совершенно нелюдимого человека, с лицом покрытом глубокими морщинами вдоль щек и вокруг глаз.
   — Отпусти ее, — сказал Вейни. — Люди с севера преследуют ее, а тебе нет никакого смысла ввязываться в борьбу с Хеймуром. Этого никогда не следует делать, и ты это знаешь очень хорошо.
   — А куда и зачем она направляется? — спросил Эридж.
   — Чем меньше народ Мориджа будет иметь с ней дел, тем лучше будет для этой земли. Возможно, что давняя кровная вражда, которая все еще не утихла, и возможно, что она даже более опасна для них, чем для тебя. Во всяком случае, я стараюсь говорить тебе только правду.
   Эридж раздумывал какое-то время, изучая огонь в камине, и наконец, спрятав обрубок руки в складки одежды, поднял темные глаза, внимательно глядя на Вейни. А в его взгляде чувствовались твердость и расчет.
   — Последний раз я слышал о тебе, когда маай Джервейн пытался убить тебя, но ты исчез, украв лошадь в Эрде.
   — Прошло почти два года, как я миновал земли Маай, — подтвердил Вейни. — Я действительно сбежал от них и взял лошадь, но в обмен на свою.
   Губы Эриджа тронула веселая усмешка высокомерия.
   — Я так понимаю, что это было еще до поступления на эту службу?
   — Да, еще до этого.
   — И как же случилось, что ты оказался в таком положении?
   Вейни пожал плечами. Было холодно, и поэтому он вернулся к камину и встал там, обхватив себя руками, чтобы согреться.
   — Видимо, от избытка простодушия, — ответил он. — Я воспользовался приютом там, где никак не должен был этого делать, и слишком поздно понял, что женщина тоже может иметь все необходимые права, как и лорд-правитель. Ее предъявление прав на меня полностью соответствовало Закону.
   — И ты спишь с ней?
   Он взглянул на брата, едва не впадая в шок.
   — Илин и лио, подобная ей? Нет, я не занимаю такого положения. Нет.
   — Но она так красива. И она наверняка кваджлин. Мне не хочется, чтобы она оставалась под крышей нашего замка. Она не может предъявить здесь никакие права, а я не намерен предоставлять их ей.
   — Но ей и не нужны никакие права именно здесь, — сказал Вейни. — Ты только отпусти нас, чтобы мы могли продолжить наш путь.
   — А в чем состоит твоя служба? Что именно она потребовала от тебя по Закону?
   — Я не думаю, что могу сказать тебе это по своей воле. Но уверяю тебя, что это никак не связано с землей Моридж. Мы завернули сюда только потому, что подверглись нападению людей из Хеймура.
   — И если все будет так, как ты говоришь, то она отправится… куда?
   — Во всяком случае, она как можно скорее уедет из твоей земли. — Он взглянул в лицо брата, отбросив все высокомерие и надменность: Эридж, по его убеждению, должен следовать чувству мести, даже несмотря на гостеприимство, которое он им оказал. — Я клянусь тебе в этом, Эридж, и я, находясь здесь, не имею ничего против тебя. Если ты отпустишь нас, я обещаю, что за всю мою жизнь от меня не будет никакого вреда этой земле.
   — Что тебе нужно от меня? Какой помощи ты просишь?
   — Только чтобы нам вернули наши вещи и дали, если можно, продуктов в дорогу, поскольку наши запасы почти кончились. Мы уедем тут же, как только она сможет сесть на лошадь.
   Эридж вновь уставился на огонь, при этом немного скосив глаза, но потом все-таки перевел хмурый взгляд на Вейни.
   — Но в этой благотворительности есть одна загвоздка.
   — Какая?
   — Ты. Ты сам. — И лишь только Вейни успел взглянуть на него, последовало жесткое разъяснение: — Я отпущу ее, — сказал Эридж, — с продуктами, с лошадьми, со всем ее багажом, и она сможет ехать куда хочет. Но тебя я отпускать не собираюсь. Вот в этом и состоит мое условие.
   «Договорись с ними об убежище для нас, приказала она ему еще до того, как потеряла сознание. На каких угодно условиях, илин». Он знал, что это не делало ей чести, отказываться от него, но, с другой стороны, он знал, что сама Моргейн испытывала постоянную неотвратимость судьбы, для которой, казалось, она только и жила. Это было в ее стремлении добраться до Хеймура, и она была готова, по ее собственным словам, отдать и его жизнь, если бы это помогло ей переступить через неприступные границы.
   — Когда я закончу свою службу у нее, — он сделал еще одну попытку, — я обещаю тебе, что сам вернусь в Моридж.
   — Нет, — возразил Эридж.
   — Тогда, — сказал он наконец, — заключая подобную сделку, ты должен поклясться мне, что она выйдет отсюда со всем, что было у нас, с лошадьми и с оружием, и с запасом продуктов, и чтобы ее проводили до любой из границ, какую она выберет.
   — А что в отношении тебя? — спросил Эридж. — Ведь если я гарантирую ей это, то означает ли это, что никогда не получу никаких бедствий ни с твоей, ни с ее стороны?
   — Никаких, — подтвердил Вейни. И тогда Эридж произнес все, что входило в его обещание и поклялся, что выполнит его. Подобную клятву должен был выполнить человек, даже будучи наполовину маай.
   И с этим Эридж ушел. Вейни же опустился на колени около камина и подбросил дров в ослабевшее было пламя, пока огонь не разгорелся с новой силой. В комнате было тихо. Он огляделся по сторонам, и его взгляд везде натыкался на вещи Кандриса. Он никогда не придерживался того мнения, что воспоминания о смерти должны царить вокруг живущих, хотя сам находился на службе у человека, который по всем данным должен был бы умереть сотню лет назад. Но относительно этой комнаты он мог сказать, что здесь чувствовался определенный страх, или грех, или какие-то необъяснимые силы духа Кандриса, из-за чего здесь не ощущалось уюта.
   Неожиданно он услышал какие-то звуки и движение, доносившиеся со двора. Он подошел к щели в ставнях окна и взглянул через нее. Первое, что он увидел, были уже оседланные Черный и Сиптах, вокруг которых суетились люди.
   Затем в сопровождении еще двоих появилась Моргейн и с помощью присутствующих забралась в седло. Она с трудом держалась в нем, еле-еле перебирая в руках поводья.
   Гнев начал охватывать все его существо, когда он увидел, в каком состоянии ее выпроваживают из замка. Эридж, видимо, рассчитывал, что она умрет по дороге.
   Тогда Вейни с трудом просунул плечо через открывающуюся узкую часть окна и закричал, обращаясь к ней:
   — Лио! — Его голос терялся, относимый ветром. Но она все же взглянула вверх и долго шарила глазами вдоль высоких стен. — Лио!
   Тогда она подняла руку в знак того, что увидела его. Она повернулась к окружавшим ее, и по ее облику он понял, что она выражала им свое возмущение, получая в ответ лишь выражение молчаливого замешательства. Постепенно почти все отошли от нее, кроме тех, кто должен был следить за лошадьми.
   В этот момент его охватил неподдельный страх за нее. Ему показалось, что она готова взяться за оружие и быть убитой, не зная существа происходящего.
   — Таковы условия договора об убежище, — прокричал он вниз. — Ты получила свободу в обмен на меня, но прошу тебя, не верь ему, лио!
   Теперь, как ему показалось, она поняла. Резко развернув Сиптаха, она пришпорила его, направляя его иноходью прямо к воротам, так что Вейни даже испугался, как бы она не упала на повороте. Черный конь Лилла пронесся за ними следом. Его повод был привязан к седлу Сиптаха, а на его седле он заметил багаж. Свой собственный.
   И еще один всадник пронесся вслед за ними, пока еще были открыты ворота.
   Это был Рин, певец и музыкант. На его спине даже была видна арфа. Слезы навернулись на глаза, когда Вейни увидел эту картину. Он и сам не мог понять причину этой слабости, но подумал о том, что возможно это был неизрасходованный гнев от того, что она подхватила еще одну невинную жертву, так же, как в свое время обрекла на гибель его самого.
   — Отец умер, — сказал Эридж, — шесть месяцев назад. — Он вытянул ноги перед камином в своей убранной коврами большой комнате, которая раньше принадлежала их отцу, и взглянул вниз, где на камнях около огня сидел Вейни, скрестив ноги, как нежеланный гость, отнимающий у хозяина вечер. В воздухе пахло вином. Эридж наполнил свой кубок, стоящий на столе около его левой руки, и знаком предложил Вейни, но тот отказался.
   — Это ты убил его, — добавил Эридж, как будто они обсуждали малознакомый им предмет, — в том смысле, что ты убил Кандриса. Отец очень переживал его смерть, и это сильно подействовало на него. Он даже сохранил нетронутой его комнату, которую ты уже видел. То же самое можно наблюдать и в нижних конюшнях. Он лишь выпустил его лошадь. С тех пор бедное животное, видимо, одичало, или стало добычей волков, кто знает? Отец же насыпал огромный курган в западной части леса, там, где он похоронил Кандриса. Мать ничего не могла с ним поделать. Она стала быстро сдавать и в один прекрасный момент умерла прямо на ступенях. Или, что тоже возможно, после того, как он толкнул ее. С тех пор он просиживал долгие часы на этом кургане. Ведь ее тоже похоронили там. Сам он умер вскоре после нее. Был дождливый день, и мы, волей-неволей, но решили увести его оттуда. Вот после этого он заболел и умер.
   Вейни не пытался глядеть в его сторону, а лишь слушал, ощущая, что голос его брата чем-то напоминает ему голос Лифа Кесидри. Те же манеры, та же непредсказуемая жестокость. Все, что исходило от него, было ужасно, особенно в пору их детства. И вот сейчас этот человек, но только правящий кланом Нхи, сидел перед ним и играл в те же жестокие игры, и это придавало всему происходящему очень нездоровый привкус.