И Таня твердо решила, что уж теперь-то она точно на свидание с Пельменем не пойдет. И так бы не пошла, но на что он рассчитывал? И думая исключительно об этом, она очень профессионально (то есть, на автопилоте) провела занятие, а потом - еще и еще одно. Ей очень понравились семиклассники, где девочки поразили ее своей зрелостью, а мальчики ослепили невинностью.
   Потом она пошла в учительскую сдавать журнал. Секретарь окинула ее змеиным взором и сказала:
   - Милочка, вы ошиблись, здесь учительская, а не бордель. Татьяна скромно потупилась, мысленно ответив. Появился Александр Мыколаевич:
   - Ниночко, нэ чипайте Тэтянку, в неи росийськомовна специфика. Цэ такой имидж. Политычна повия. Як той Троцький.
   - Ах, имидж. Да что вы говорите! А я думала - просто так.
   Попрощавшись, Татьяна сразу быстро пошла домой, потому что не хотела попадаться кому-нибудь на глаза в таком отвратительном, таком гнусном, таком раздавленном настроении. Все как будто договорились указать ей на некое место, которое она должна занимать, но которое ей не подходит. При чем тут русскоязычная специфика? Таня не пылала любовью к великодержавной идее. Она всем строем своей психики соответствовала Киеву, и даже местное жлобство ей казалось разумным. Но Пушкин, Толстой, а уж тем более Гоголь, Нарежный и выскочка-Булгаков ее киевской душе откликались больше, чем иные борцы за независимость Украины. Киев был уже столицей Руси. Теперь он - столица Украины. Завтра он будет столицей Цыганских Эмиратов или США - Соединенных Штатов Атлантиды. Мы, киевляне, не слишком правоверные украинцы, а русские провинциалы из нас, как бомж - из короля Лира. У нас своя история болезни и свой рецепт лечения: не позволять никому навязывать себе национальность. Мы, киевляне, породили оба языка - и русский, и украинский. Если бы наш тотемный князь Владимир сделал свой религиозный выбор в пользу мусульманства, то отсель до Дальнего Востока простирались бы гаремы, гаремы, гаремы, а уж о водке русскому мужику бы пришлось забыть. С татарами у московского князя сложилось бы еще лучше (хотя лучше некуда), и они бы сровняли нас с землей еще скрупулезнее (хотя и так грех жаловаться). Впрочем, ровняй нас с землей, не ровняй - над землей находится только верхняя часть айсберга. Что находится под землей, не знает никто. Может быть, там все еще бьется львиное сердце... Но, главное, Пушкин был бы с младых ногтей верным мусульманином, женился сразу на всех Гончаровых, завел бы евнуха и до девяноста лет воспевал деяния Аллаха (велик он и славен!). И я бы, пишущая эти строки, сидела бы сейчас в шелковых шароварах на расшитой жемчугом бархатной подушке и в устной форме создавала бы мыльную оперу вроде "Тысячи и одной ночи" , а моя подружка Таня Шамшетдинова растирала бы нашего с ней повелителя розовым маслом. Хотя, я же совсем забыла. Мы-то, как раз, были бы сейчас католиками. И мифотворческие войска стояли бы отнюдь не в Косово. И меня, скорее всего, сожгли бы на костре высокомерные поляки еще в ХY веке за подозрительно легкий вес и тяжелое поведение.
   В общем, хочется выйти на Владимирскую горку и оттуда плюнуть два раза: на левый берег и на северо-восток. И сказать: " Я тэбэ породыв, я тэбэ и вбью! " . Но вот только вопрос, на каком языке это сказать? Может быть, показать это жестом? Или похерить, как Святой Владимир, который ведь не даром с таким умным видом держит в руке букву "хер"?
   Например, один "щирый украинец" в годы репрессий был сослан в Сибирь. Он там прожил тридцать лет, женился. Но за все это время так и не смог выучить русский язык. В конце-концов его жена, соседи, родственники жены, продавщица в магазине и прочие заговорили по-украински. Но, вы знаете, мне кажется, подобный случай скорее характерен для Сибири, чем для Киева. От нас все пропагандисты уезжают, несолоно хлебавши. У нас народ упрямый, в какой вере воспитан, за то и держится. Даже евреи, отбившись от стаи, говорят украинский "г" не вместо "р", а вместо русского и жарят присланную родственниками из Америки мацу на присланном родственниками из села сале. Да и вообще, копнуть их как следует, половина из них - хазары. Те самые, след которых утерян. Но попробуй назвать их хазарами - нарвешься на неприятности. Сильны, сильны в нас традиции янычарства, неискоренимы, как сам дух народный.
   Ох уж этот народ! Он большинством голосов выбирает тебе правительство, потом у тебя под носом затевает с ним разборки, потому что это правительство его, а значит и тебя, ограбило в твоих лучших чувствах. А ты все предвидела с самого начала, потому что знаешь античную историю. Но народ - удивительно дурная скотина, и его вокруг - кумачовое море. У нас в стране демократия. Если народ хочет упиваться, объедаться и бить тебе очки, а ты просто скромно пишешь свою диссертацию и радостно догрызаешь сухую корку, значит, ты исторически неправа. Даже, ты - ренегат. В такой ситуации ты не можешь идти ни с народом, ни против него. Тебе остается только сетовать, что ты не можешь уединиться на какой-нибудь вилле и вести натуральное хозяйство, и что, будь это возможно, тебе пришлось бы бегать к окну и смотреть, не видно ли подозрительных грибов в воздухе. И не можешь жить спокойно в независимой стране, бедной, но гордой, если рядышком огромная империя томится по призраку коммунизма. Не правительство, заметьте, а народ, причем, не весь, а только его значительная часть. С народа какой спрос? У него могут быть права, но где же видано, чтобы он задумывался о своих обязанностях. Да и перед кем обязанности? Перед самим собой? И твоя чисто киевская жажда абсолютной разобщенности эволюционирует в язву желудка.
   Да, определенно, ты ненавидишь человечество. Ты любишь свое государство, как Электра - собственную маму. Но и как непутевых родителей, которых не выбирают. Другие государства еще хуже, потому что они очень сильные. Государство в принципе - враг отдельной женщины, пусть оно будет слабым. А здесь, приятно, слово "людына" (человек) - женского рода. Можно побыть собой. Не кривить мозгами. Расслабиться. Ты хочешь чего-нибудь задушевного, умного, тонкого, укладываешься на диван, включаешь бра и вдруг: "Вставай, хто живий, в кого думка повстала!". Этот голос идет не изнутри. Иначе, откуда бы такой категоричный тон? Поэтому быстренько заворачиваемся в простыню и идем на кладбище (или в библиотеку) . И что новенького в библиотеке? Ничего украинского: старых гениев повывели под шумок социализма, а новые - слишком непутевые, чтобы выучить мову вместе с приспособленцами. Ничего русского: в Москве сроду не было приличной литературы, для трезвых людей. Они и нам говорят: " Что нам ваши стишки, вы устройте Чечню, тогда и будем с вами разговаривать!", а мы пугаемся и переходим на суржик. Искатели литературных лавров едут туда и едут, возвращаются злобными алкоголиками и начинают кидаться на людей. Что поделаешь - карма. Зато на кладбище чувствуешь себя как дома - там все свои . Отсюда вывод: давайте в Москве говорить по-украински. Давайте в Киеве писать по-русски. Спасать- то надо обе культуры, они обе без нас погибнут. Бей белых, пока не покраснеют! Бей красных, пока не побелеют! Ура! Против всех! Встанем правой грудью, господа амазонки! За родную литературу!
   Если уже говорить о поэзии, то Таня бы предпочла читать лекции о западной литературе. И диплом, в принципе, позволял ей это делать. Озабоченные ненужностью русского языка (кто именно, хотелось бы знать?), на филфаке студентов-русистов готовили также и к преподаванию украинского, а по желанию, и западных языков. Хорошо владея английским, Татьяна стала углубленно изучать французский язык. Но это кончилось только знакомством с Рено и ничем больше.
   Сам же Рено изъяснялся по-русски, по-английски, по-французски, по-немецки, даже немного по-украински и, разумеется, по-бельгийски. Но квартирка у него была, хоть маленькая, не где-нибудь, - в самом Париже! Рено был невысокий румяный блондин с ямочками на всех местах. У малознакомых женщин ему случалось вызывать приступы сюсюкающего умиления, но на самом деле он был человеком достаточно жестким. Любимой темой его разговоров было то, за что он не любит манекенщиц.
   - Эти Клаудива Шиффер или там Наоми Кэмпбел, они же не женщины. Это просто продукты. Это куклы. В них деньги вкладывают. У них все это искусственное. Силикон. Я люблю просто женщин, с улицы. Пусть не идеальных тут он довольно косился на Таню, - но это лучше, главное, они женщины, они пахнут, у них простая одежда, и это хорошо!
   Рено одевался в помятые пиджаки и брюки, на его галстуках были утята, пингвинчики и китовые эмбрионы. Когда надевал ботинки, он всегда садился на пол, даже если ему предлагали стул. Идя вниз по эскалатору, он, сунув руки в брюки, насвистывал советский гимн, будучи уверенным, что смешно шутит. Таня когда-то ему разьяснила, что это неактуально, потому что в стране другой гимн. Но не смогла ни напеть мелодию, ни вспомнить, чем кончилась эта история с "ще нэ вмэрла Украина". Рено был "под шоффе", он стал подходить к людям и выяснять. От него шарахались, потом задумывались, но, как оказалось, своего национального гимна никто не знает, хотя всем интересно. Для него это было дико - он был отъявленный националист. И как бы подавая пример, он вполголоса запел "Песню итальянских партизан" на французском языке. Таня не возражала, потому что по акценту слышно было, что он не из УНСО.
   Потом началась эта история с конкурсом красоты, Таня стала скрываться и успешно. Наверное, он уехал. Если бы он появился сейчас, когда гордая манекенщица превратилась в скромную училку, словно некая бабочка, вернувшаяся в кокон, Татьяна, пожалуй, обрадовалась бы. Впрочем, для красивой женщины нет ничего невозможного. Она способна простирать свои чары далеко за пределы физического присутствия. Достаточно захотеть, и он притянется, словно магнитом.
   Придя домой, новоявленная учительница с чашечкой чаю улеглась на диване и расслабилась. К ней присоединилась кошка Эмма, худая, тигровой масти с длиннющими лапами, устроилась между спиной и ногами и зазвучала. На кухне трещали какие-то депутаты и капала вода. Около четырех часов зазвонил телефон.
   - Здравствуйте, это Мисс Вселенная? Говорит Пельмень.
   - Здравствуйте, Женя.
   - Ну так что, идете вы на свидание, или нет?
   - Нет.
   - А у меня к вам разговор.
   - Я вас слушаю внимательно.
   - Вы же, наверное, знаете украинский язык. Мне говорили, что вы должны были писать украинское сочинение, когда поступали в вуз.
   - Да, это мой родной язык, а в чем проблема?
   - Я предлагаю вам заниматься со мной, десять баксов в час.
   - Но ведь есть преподаватели по украинскому языку и литературе. Почему бы вам не обратиться к ним?
   - Вы моложе и культурнее.
   - Да, я рада, что вы это оценили.
   - Так вы согласны?
   - Десять...пять баксов - большие деньги. По крайней мере, это существенно в моих нынешних условиях. Я надеюсь, ваши родители знают, на что вы их будете тратить.
   - Вот вы же сами нарываетесь! Разве можно с вами разговаривать! Что вы прицепились к родителям, я сам себя содержу и я могу себе позволить подумать о будущем и...
   -Ладно, ладно, простите. -Таня уже раскаивалась, что наступила парню на больное место.
   - Когда же вы начнете воспринимать меня не как ребенка!? Я все равно докажу вам, что ко мне надо относиться серьезно! Выкиньте, наконец, из вашей хорошенькой головки эти формальности! Смотрите на вещи непредвзято...
   - Да, да, хорошо.
   - И вообще, вместо этой идиотской болтовни мы могли бы уже заняться делом. Ведь вы свободны?
   - В общем, да.
   - Так я еду. Адрес на визитке правильный?
   - Ну и черт с вами. Второй подъезд, третий этаж, звонок не работает, стучите ногами.
   - Вы одна живете?
   Но Таня сочла за лучшее повесить трубку. Ей стало совершенно ясно, что этого человека остановить невозможно и что теперь ее задача - просто не шуметь и попытаться сохранить все в тайне. В конце концов, он готов платить хоть какие-то деньги, а это трогательная редкость, которая ко многому обязывает.
   Не знаю, как в других странах и в иных мирах, но у нас здесь большинство самцов просто помешаны на том, что их используют. А это может разозлить даже бесплотную принцессу, сгорающую от большой любви. Эти чрезвычайно ранимые животные (sont les animals naturellement faibles et malades), которые, поглядев на себя в зеркало, отдаются мрачным подозрениям, что женщины любят их только за кофе и шоколадки, а вовсе не за длину члена. Тогда ими овладевает мстительность. Ах так, думают они, эта сука меня "раскручивает"! Еще посмотрим, кто кого! С женской эмансипацией в нашей стране обстоит неважно, зато мужчины в ней преуспели за оба пола. И они демонстративно отказываются платить - пусть платит сама, если любит. Но так, как инициативу никто не перехватывает, вымогательство плавно перетекает в грабеж по всем направлениям. Получив отказ, мужчина не отступается, а начинает обличать и канючить попеременно. Вообще, такая манера себя держать похожа на поведение старой спившейся проститутки, которую больше никто не хочет. Оно могло бы понравиться Достоевскому, но не хорошенькой даме с возвышенными мыслями, которая этого Достоевского начиталась. И женщина вынуждена обороняться, иногда преждевременно. Поэтому я предсказываю, что скоро начнется всплеск женских преступлений на сексуальной почве. У меня в жизни, во всяком случае. Вот не куплю кому-нибудь "пыво", а куплю себе пистолет с барабаном. Засяду за вазон с калачиком на окне и буду отстреливать задницы. Потому что никто не связал мне руки за спиной, а я ведь предупреждала! А сейчас уже поздно и незачем. Потому что найдется хорошенькая блондиночка, кошечка, цыпочка, которая подойдет и развяжет, и пистолет мой украсит бантиком, чтобы я не раздумала. Все настоящие женщины так поступают, такая у них натура. Всякая ведьма должна быть немножечко провокатором. Если же у кого-то возник вопрос, зачем я все это пишу, то поздравляю его с тем, что он мужчина, и глупо читать женскую прозу, а потом плеваться. Я требую, чтобы меня читали только женщины, а не противные, слюнявые самцы с волосатыми конечностями и жаждой разрушения во взоре маленьких свирепых поросячьих глазок. Эти вонючие существа, видите ли, не любят мыльных опер!
   Но я увлеклась. Так вот, Пельмень пришел минут через двадцать. Сначала он починил звонок, потом безропотно позволил около двух часов помучить себя украинской грамматикой, потом включил телевизор, молча сидел перед ним два часа пятнадцать минут, затем проголодался, вытеснил Таню на кухню, помог ей сообразить ужин, в основном - советами. Поел, позвонил Наташе, улегся и изволил немного вздремнуть. Хозяйке это стало надоедать, она попыталась его выкурить, разбудила и сбросила с дивана. Это оказалось роковой ошибкой, потому что он ее победил и остался на ночь. Приняв вечером душ, Пельмень обронил фразу: "Люблю купаться в душах незнакомых женщин", которая поразила Татьяну двусмысленностью и цинизмом. Вообще, вся ситуация по своей фабуле выглядела отвратительно пошло. Удивительно, такая свежесть переживаний, такая новизна ощущений, а начнешь пересказывать - тривиально и даже грязно. Вот так и происходит: пока ты наслаждаешься открывшимися новыми горизонтами, упиваешься своей свободой и яркой сексуальностью, как-то незаметно становишься падшей женщиной. Этого не бывает, когда смотришь мыльные оперы или читаешь романы. Много кто хочет под Вронского, но мало кто - под поезд. Жаль, что одно без другого - нельзя. Можно сначала под поезд, а уже потом под Вронского. Ему все равно, он - самец. Но мы не должны продавать себя так дешево и хотя бы заразить его или сломать бедром ребро. Чтоб знал!
   А утром, когда надо было идти только на третий урок, Пельмень разбудил ее в семь часов, правда, кофе принес в постель, со словами:
   - Ну давай, просыпайся, а то трахнуться не успеем.
   Она покормила его завтраком, дала с собой бутерброд и два яблока, подарила зубную щетку, отправила в школу и пошла досыпать.
   Глава 3. ВОРОНКА
   Но уснуть уже не смогла. Вертелась, думала, что же теперь делать. Вспоминала отдельные эпизоды. Взяла книгу, стала читать. Не переворачивала страницы около часа. Встала, пошла на кухню. Заметила, что пора уже собираться и с новой силой захотела спать. Оделась во что-то серенькое-серенькое, сделала хвостик - ей хотелось превратиться в маленькую незаметную мышку, и, сжавшись, прокралась в школу. Там быстро оттарабанила занятие в шестом классе и хотела уже улизнуть, но перед звонком какой-то ребенок засунулся в класс и сказал, что ее ждет директор. Быстро попрощавшись с детьми, она, с журналом под мышкой, пошла в кабинет Олександра Мыколаича, трепеща, как же он так быстро обо всем узнал. Паче чаяния, он встретил ее дружелюбно:
   - Добрий день, Тетянку, ну як справи? Що учни, слухаються?
   - Здравствуйте. Да, все хорошо.
   - А що ви якась така пэрэпугана? И журнал трымаетэ як ружжо. Багато двийок понаставылы? - С этими словами он взял у нее журнал и раскрыл его. Одынадцятий "Б". Аншлаг. Уси е. Що, так-таки и уси?
   - Когда кого-то нет, я отмечаю.
   - Так це ж чудово! Якщо и дали так пойдэть, то ви менэ з цього кабинету выжэнэтэ... Невже и Данылэнко е?
   - Я их всех еще не помню. - Таня опять стала нервничать. -А что Даниленко?
   - Ничего. Если не будет ходить, - От того тона, которым это было сказано, она задрожала вместе с телефоном на столе и ложкою в пустом стакане, - Вы должны звонить, выяснять в чем дело. И чтоб больше такого не было, поняли?
   - П-п...
   - Вопросов нет? Свободны!
   Таня и сама не помнила, как оказалась на улице, хотя перед этим она еще сдала журнал и зашла в туалет. Секретарь Нина Викторовна прошипела вослед:
   - Милочка, голову надо мыть иногда!
   Но это было неактуально после такой головомойки. Одно Татьяна поняла : лучше не доводить шефа до того, чтобы он говорил по-русски.
   Но разговор этот ее скорее взбодрил. Ей надо было, чтобы на нее кто-нибудь накричал, потому что так приучили в детстве - если ты провинился и тебя выругали, то все, иди и больше не греши. Она не пошла сразу домой, а забежала к Джокеру. Он уже сделал фотографии с круиза, на который они случайно попали летом. Будучи настроен кокетливо, он, указывая на снимок, где Таню обнимал Пьер Ришар, спросил:
   - Открой мне, ты с ним спала?
   А хоть бы и да. Может быть, это была мечта детства - утешить беднягу, на которого все время что-то падает, и у которого постоянно рвутся штаны в самых немыслимых местах. Особенно, если этот бедняга, оказавшись за кадром, превращается в утонченного аристократа с льдистым взглядом, и сохранившего разве что свою легкомысленную походку танцора. Вполне можно было бы переспать с Пьером, если бы он, конечно, предложил. Знающие люди утверждают, что сон со звездой хорошо влияет на общий тонус организма. Даже следовало бы несколько раз переспать с Пьером - и с актером, и с персонажем, и с богатым французом, - из детского любопытства, наконец. Каково это - почувствовать себя пару раз в жизни с человеком? В общем, зачем-то ведь торчат фанаты под сценой, возле гримерок и на лестнице. Можно было бы, даже приятно было бы пошутить, пофантазировать, развить тему. Но у Тани не было желания шутить, и она отрезала:
   - Кроме Богдана Титомира, ни на кого и не смотрела.
   - Вечно ты тянешь в постель всякое дерьмо.
   - Не суди по себе, бывали и нормальные люди.
   - Кто же, например?
   - А, тебе скажи и тебе захочется.
   - Не ври, пожалуйста.
   Таня поняла, что они сейчас опять поссорятся. И решила смягчить ситуацию.
   - Какой свитер! Какая фемина его тебе связала?
   Знала, что Джокер от этого тает и не ошиблась.
   - Правда ничего? Мне тоже нравится. А связала (между нами, конечно),дочка моего нынешнего шефа. Она меня как увидела, сразу искрища проскочила во какая! - Он показал кулак из костлявых артистических пальцев, увенчанный серебряной буквой "Е"(В миру Джокера звали Егором). Этим кольцом, подарком Тани, он гордился до самозабвения, как, впрочем, и всем своим сорочьим имуществом: очками, беретом, машиной, видом из окна мастерской, двумя нефритовыми шариками, африканской маской, портретом Че Гевары над кроватью, ненастоящим мечом викинга, плащом настоящего эльфа, индийскими ароматическими палочками, трубкой и белой лошадью Исидорой.
   - Она не в топмодельном вкусе, конечно, но хорошенькая. По-своему. Знаешь, когда тебя все время окружают дорогие женщины, - Он пыхнул трубкой, - Иногда тянет на что-то цветастенькое. Да, вот я недавно читал газету и увидел там... думал, зайдешь, обязательно покажу.
   Тут он извлек из-под стола газету и стал читать вслух:
   Как часто вечером, укутанная пледом,
   Я вспоминаю прошлые года,
   набеги, поражения, победы
   и просто будни ратного труда.
   Я вспоминаю волны океана,
   соленый ветер, крылья парусов
   и строгий профиль трубки капитана,
   торчащей из прокуренных усов... - Это я капитан.
   Походы, битвы, долгие погони,
   дележ добычи, портовой кабак
   и губы незнакомца из Гаскони - Хотел бы я это видеть,
   наткнувшиеся на крутой кулак...
   Златые цепи, груды изумрудов,
   сиянье жемчуга, тончайшие шелка,
   букеты вин, изысканные блюда
   и звон монет во чреве кошелька.
   Я вспоминаю, как со сладкой дрожью
   бросалась грудью на змею клинка,
   и дико хохотал Веселый Роджер,
   стуча костями, где-то в облаках...
   А что теперь? Победы измельчали.
   И даже я, к великому стыду,
   как клептоманка, темными ночами
   в прихожей тапочки краду... - Ну, филолог, что скажешь? Актуально это для тебя или нет?
   - Что за амазонка писала?
   - Какая-то Сережа Щученко.
   - Но почему от женского лица?
   - Мало ли, какая фантазия придет... - И Джокер еще раз пыхнул трубкой как бы показывая, что даже ему в голову иногда приходят фантазии.
   В этот момент Таню осенило, что вот она тут сидит, кофе пьет, а ее, может, вызванивает Евгений. Конечно! Было бы подло, после всего, что случилось... И она, не стесняясь недоумением Джокера, сидящего перед ней в самой рассеянной светской позе, вскочила и выпалив:
   - Мне пора! - Засобиралась уходить. И действительно убежала. Джокер не пошел ее провожать, потому что у них это было не принято.
   * * *
   Оказавшись дома, Татьяна поставила возле себя телефон и легла спать. Проснулась уже утром, и никто ей не звонил. Может, он звонил ей раньше, пока она была у Джокера, может, звонок ее просто не разбудил. А разбудило чувство голода.
   Очень пожалев, что у Марины такой кроткий характер и она так редко ссорится с родителями, а следовательно, редко ночует у Татьяны и берет на себя заботы о завтраке, Таня отправилась рыться в холодильнике.
   Там она нашла кусок колбасы, творог, немного масла, варенье и одно яйцо. Масло, колбасу, помидор и яйцо бросила на сковородку, а творог облила вареньем и съела немедленно. Потом съела ту кашу, что вышла на сковородке. И запила чаем. Ей показалось мало и она нашла пакет с несколькими аскетическими сушками. Это подействовало, но для верности Таня выпила средней величины чашку растворимого кофе, потому что "аль кафе" по арабски значит "отбивающий аппетит". И подумала, что если бы Пельмень вчера дозвонился, то она осталась бы голодной.
   Глава 4. ГДЕ ВАРИТСЯ ПЕЛЬМЕНЬ
   Собственно, в школу было идти незачем. Но каждый вертится, как может Татьяне заказали написать курсовую и Ксюша Церетели (ее консультант по косметике "Мери Кей"), обещала одолжить печатную машинку. А она тяжелая "Ятрань", не жук начхал, нужна мужская сила. Можно попросить Джокера, теоретически, конечно. Но практически это было чревато либо последствиями, либо их отсутствием. Ни то ни другое ее не устраивало. Не говоря уже о том, что проникнув в дом грузинской княжны, Джокер наверняка там обоснуется, черта, которая всегда приводила Татьяну в ярость. Она вообще зареклась знакомить его со своими подругами, настолько ей надоела его кобелиная коммуникабельность. Куда как здорово - ты приходишь с мужчиной, а он поворачивается к тебе задом и начинает охмурять хозяйку этого гостеприимного дома. Нет, Татьяна Дмитриевна лучше воспользуется служебным положением и возьмет с собой кого-то из учеников (ну, разумеется, Пельменя). Так она решила и отправилась выполнять задуманное.
   Большинство женщин, устремившись к намеченной цели, действуют прямо и цинично, не думая о том, как это выглядит со стороны. Но Татьяна Дмитриевна не входила в это большинство. Для нее было тяжело прийти в школу без уважительной причины, не придумав ответ на вопрос, что она тут забыла. Да что там школа, даже поставив неудачно тапочки в гостях, она испытывала неловкость и считала себя дурой. Поэтому уже во дворе глаза ее потупились, а лицо окаменело, как перед зеркалом. В коридоре она чуть не повернулась и не сбежала, а мимо кабинета директора кралась на цыпочках. Тут дверь его к Таниному ужасу распахнулась, и оттуда вышел незнакомый мальчик. Что он был незнакомый - не странно, школа постепенно переходила на украинский язык и Таня вела литературу только у "В" классов, кроме выпускных, на которые было плюнуто. Этот мальчик очень маленький, но коренастый, весь в теснящихся друг на друге веснушках и рыжих массивных очках, глядел настолько испуганно и виновато, что напомнил кошку Эмму, стащившую два дня назад со стола бутерброд с маслом. Она хотела съесть добычу в укромном месте, но не нашла ничего лучшего, чем залезть за диван. Таня как раз сидела в комнате и смотрела телевизор, когда перед ней предстало явление - полосатый хищник, крадущийся вдоль стены и дико мерцающий глазами. Догадавшись, что тайное стало явным, кошка бросила бутерброд, прижала уши и поспешила скрыться, получив на прощание от смеющейся хозяйки тапком по заднице. Чувствуя себя примерно так же, как Эмма и этот мальчик, Татьяна Дмитриевна отвернулась и уставилась на руку с часами, как будто там было написано что-то длинное. Ну какая она после этого учительница и чему она может научить своих детей, если она сама до сих пор ведет себя как маленькая девочка?