— Привет, — улыбнулась ему девочка-подросток, доверчиво протягивая правую руку. На запястье девчонки Эдик заметил следы почти свежих порезов и поспешно отвернулся, притворившись, что чистит винтовку.
   — Привет! — настойчиво повторила девочка и осторожно потянула его за рукав.
   Эдик затравлено посмотрел на нее, моля Бога лишь о том, чтобы никто в этот момент не зашел в комнату.
   Девочка была милой — ясные, без уродливых вкраплений, голубые глаза, длинные густые золотистые волосы, изящный немножко курносый носик — она сильно напоминала его собственную дочь.
   Очень сильно…
   Если не считать болезненно-бледной кожи и строгого черного костюма, заляпанного кровью — перед ним стояла обычная тринадцатилетняя девчушка.
   — Уходи отсюда, — одними губами прошептал Эдик.
   Ему вдруг показалось, что неподалеку скрипнула половица.
   — У меня проблема, — серьезно сказала девочка. — Я нашла свою косметичку, но не могу накраситься.
   — Почему? — машинально спросил Эдик.
   — Я не вижу себя в зеркале, — ответила девчонка и отвернулась. Эдику показалось, что она сейчас заплачет.
   Он протянул руку и погладил девочку по голове.
   — Успокойся, — прошептал Эдик. — Скоро это пройдет.
   — Правда? — тихо спросила девчонка, ковыряясь сандаликом в разбитом паркете. — Я… я ничего не помню… Время так быстро летит, что я просто не успеваю ничего запомнить. Я такая глупая, да?
   При упоминании о времени Эдик быстро взглянул на запястье.
   Часы показывали 0:35 ДЗ.
   Последняя цифра мигнула и превратилась в четверку.
   — Я глупая? — снова спросила девочка, пытливо вглядываясь в лицо Эдика.
   Теперь скрип послышался вполне отчетливо.
   — Уходи! — прошипел Эдик. Девчонка вздрогнула, бросила на него растерянный взгляд и поспешила к коридору, постепенно растворяясь во тьме.
   Дверь отворилась и в комнату вошел Рой. У него был усталый и несколько отрешенный вид.
   — Как проход? — спросил он, присаживаясь на расшатанный табурет.
   — Все тихо, — ответил Эдик, снова принимаясь за винтовку.
   — Я слышал какой-то шум, — задумчиво проговорил Рой.
   Эдик вздрогнул.
   — Почудилось, — предпололожил он как можно более безразлично.
   — Наверное, — с готовностью согласился Рой. — Здесь вечно кто-нибудь воет или орет благим матом. С ума можно сойти.
   — Как ребята? — спросил Эдик.
   — Все еще развлекаются, — зевнул Рой. — Поторопи их, а я пока подежурю.
   Ребята методично избивали худенького интеллигентного мужчину. Мужчина то и дело поправлял съехавшие на нос разбитые очки, болезненно щурился, когда его били между ног или по голове и изредка делал слабые попытки подняться — в этот момент приходилось поработать прикладу. Он ничем не походил на девочку-подростка, разве что цветом кожи.
   Когда в комнату вошел Эдик, мужчина повернулся к нему и укоризненно покачал головой:
   — Ну зачем же так, молодые люди? Я ведь всего лишь хотел узнать… Хотел узнать, что здесь происходит…
   Ибрагим впечатал лицо интеллигента в пол тяжелым десантным башмаком и некоторое время задумчиво наблюдал, как мужчина мычит что-то бессмысленно-неразборчивое. Сережа нервно засмеялся, ласково поглаживая мертвую сталь своего карабина.
   — Хватит! — приказал Эдик, и Ибрагим немедленно убрал ногу с лица бледнокожего.
   — Где вы его поймали? — спросил Эдик у Сережи.
   Сережа хихикнул, обнажив желтые, истерзанные кариесом, зубы:
   — Сам пришел. Из южного коридора. Наверное в какой-то подсобке прятался.
   — Спрашивал, как выбраться отсюда, — невозмутимо добавил Ибрагим.
   Эдик повернулся к несчастному, который потирал изрядно пострадавшую переносицу.
   — Как тебя зовут? — спросил он.
   Бледнокожий слегка поклонился:
   — Здравствуйте. Меня зовут… — лицо его вдруг стало озабоченным. Он нахмурился, словно размышляя и, наконец, тихо произнес:
   — Я… я не помню.
   — Ты знаешь, где ты находишься? — поинтересовался Эдик.
   — Именно это я хотел спросить у ваших товарищей, — растерянно сказал интеллигент. Снова попытался подняться, и снова Ибрагим уложил его на пол.
   — Ты знаешь, что ты не человек? — спросил Эдик, усаживаясь на корточки.
   Бледнокожий недоверчиво улыбнулся:
   — Вы шутите?
   — Нет, — серьезно ответил Эдик. — Пиво!
   Сережа с готовностью вытащил из ящика в углу две бутылки. Эдик взял одну, удовлетворенно посмотрел на этикетку.
   — Замечательное пиво, — улыбнулся он. — Светлое, с легкой горечью, мой любимый сорт. Ты любишь пиво? — Это уже к бледнокожему.
   — Я не пью, — сомневаясь ответил тот.
   Эдик невозмутимо откупорил бутылку, сделал несколько глотков, потом плеснул немного пенящейся жидкости на ногу интеллигенту.
   Тот закричал нечеловеческим голосом, судорожно хватаясь за ногу, пытаясь удержать сползающую лоскутами с гнилого мяса кожу.
   — Вампиры, — покачал головой Эдик, — днем вы — совершенно безобидные твари, не помните прошлого, не нападаете на людей… И еще вас очень сложно убить — по крайней мере обычным оружием. Вы ведь бессмертные твари, приятель. Однако, Слава Господу, вы совершенно не переносите алкоголь. В любых количествах. Но пиво полезнее всего — если правильно его применять, оно заставляет вас говорить.
   — Я ничего не помню! — застонал вампир, размазывая выступившие слезы по щекам. Очки отлетели в сторону, и теперь он подслеповато щурился, вертел головой во все стороны, пытаясь разглядеть обидчиков.
   Сережа криво улыбнулся и затих, с сомнением поглядывая на Эдика.
   — Ты все вспомнишь, — сказал тот. — Посмотри на часы. Они на стене, слева от тебя.
   Вампир повернулся (последний кусок плоти отвалился от колена и зашипел, прожигая паркет насквозь) и прошептал:
   — Я… я не вижу.
   — 0:14 ДЗ, — с готовностью помог ему Эдик. — Когда-то, давным-давно время мерили по-другому. Сутки делили на двадцать четыре часа. Теперь часы показывают время, оставшееся ДЗ — до заката, или ДР — до рассвета. Однако даже сейчас легче выжить, если не смотреть на часы. Ты меня понимаешь?
   — Где мы?.. — пробормотал вампир.
   — Это Труба, — сказал Эдик. — Когда ваша братия захватила власть на всей планете, люди научились строить города под куполами. Ближайшие из них соединены Трубами — длинными туннелями из пластика. Так уж вышло, что неделю назад в одном таком туннеле потерпел крушение монорельс. Труба не выдержала — раскололась, а в образовавшуюся щель хлынули вампиры. Нас послали устранить повреждение. И заодно — устранить вас.
   — Это мерзко… — выдохнул вампир. — Это… это настолько мерзко…
   Эдик снова приложился к бутылке:
   — Холодненькое, — сказал он, вытирая губы. — Не правда ли забавно, что для нас алкоголь — чуть ли не основа жизни, а для вас — верная смерть?
   — Вы — выродки! — с ненавистью выдохнул вампир.
   — Забавно, — повторил Эдик. — Когда тебя били, ты молчал. Что изменилось?
   — Иисус сказал: 'Подставь другую щеку…' — прошептал вампир. — Но он ничего не говорил о том, чтобы пройти мимо ближних… которых бьют по щекам… А вы собираетесь убить… убить ни в чем не повинных…
   — Ты — христианин? — заинтересовался Эдик.
   — Я… — лицо интеллигента вдруг приняло задумчивое выражение. — Я… Меня зовут… меня зовут Герман…
   Часы еле слышно пискнули: 0:00 ДЗ.
   10:43 ДР.
   Сережа выплеснул содержимое второй бутылки в лицо вампиру.
   — Хорошее пиво, — сказал Ибрагим, когда вопли не-людя стихли. — Не слишком легкое, чтобы дать вампиру шанс, и не слишком крепкое — чтобы он помучался.

   Эдик узнал о трагедии в Трубе три дня назад. Тогда ему позвонил сам полковник Грицаев.
   — Сочувствую, — неловко пробормотал он. — Эдик, я знаю, что в этом поезде была Инга. Я… я пойму, если ты откажешься участвовать в операции…
   — Я согласен, — сухо ответил он.
   Вагон монорельса врезался в стену Трубы и прорвал ее по всей высоте, вывалившись на половину наружу. В черное отверстие, окаймленное расплавленным пластиком и горелыми проводами вперемешку с изоляцией, глядели звезды.
   — Через купол на них смотреть веселее, — сказал почему-то Рой, потирая переносицу. — Они… они как-то ярче…
   Эдик кивнул, хотя никогда не любил смотреть на звезды. Они никогда не доставляли ему проблем, это оставалось прерогативой людей.
   Сережа тем временем возился с биоискателем, ковырялся в каждом углу вагона, переворачивал сиденья, заглядывал под груды исковерканных тел. Делал он свою работу с толком, расстановкой, но все-таки было видно, что нервничает.
   Слишком много жизней унесла эта проклятая авария.
   Ибрагиму похоже было все равно. Он словно тень следовал за Сережей с винтовкой наготове и иногда помогал оттаскивать трупы.
   Эдик сидел на ящике с пивом, в котором не хватало примерно половины тары, и курил, пуская дымные колечки в провал в стене.
   — Как там? — крикнул он Сереже.
   — Глухо! — откликнулся он. — Живых не осталось. Если и были — они уже не-люди.
   Сердце на секунду замерло, сомневаясь стоит ли ему отстукивать секунды дальше, а потом забилось как бешеное.
   Он ведь понимал, что все напрасно. Поэтому и тянул время. Они могли оказаться на месте крушения еще днем.
   — Что ты скажешь? — спросил Эдик у Роя.
   Тот пожал плечами:
   — Плохо. Ремонтинкам тут возни на неделю. А ведь еще надо обеспечить постоянное прикрытие… Наружу даже руку страшно высунуть — вмиг оттяпают.
   Эдик кивнул и выстрелил во мрак — появившаяся в щели между вагоном и стеной мутно-серая голова взорвалась гейзером липкой коричневатой жидкости.
   — По бутылочке? — спросил Эдик, доставая из ящика 'Оболонь'.
   — Стратегические запасы пропиваем? — попробовал отшутиться Рой.
   Эдик серьезно кивнул:
   — Ты телеграфируй пока в центр. Расскажи, так мол и так, работа предстоит серьезная. В живых никого не осталось.
   Быстрая тень всего лишь на мгновение мелькнула, располосовав вагон на две части — и скрылась, в других тенях, неживых и неподвижных.
   Рой этого не заметил, он увлеченно тыкал в клавиши радиотелефона, пытаясь связаться с городом.
   — Лучше скажи… — прошептал Эдик, поднимаясь, — чтобы они заварили выход и сюда не совались…
   Рой замер с трубкой в руке.
   Вид у него был довольно жалкий.
   Теней стало уже намного больше.
   И он их увидел.
   Люди, которые только что сплошным ковром покрывали пол вагона, поднимались на ноги и с невообразимой ловкостью атаковали их.
   Почти сразу не повезло Сереже — мальчишку мгновенно накрыла куча-мала однообразно бледных тел с необычайно живыми глазами.
   Ибрагим еще некоторое время отстреливался, а когда понял, что шансов нет, засунул дуло пистолета в рот и выстрелил.
   Его схватили за ноги и оттащили вглубь вагона. Эдику почудилось, что он слышит чавканье. Хотя вряд ли — расстояние было слишком велико.
   Эдик с Роем стояли спиной к спине рядом с ящиком и выцеливали серые тени, кружащие вокруг них безумный хоровод, но ни разу не попали — вампиры не собирались идти напролом, как в каком-нибудь старинном фильме ужасов.
   — Эй! — крикнул кто-то из бледнокожих. — Сдавайтесь по добру, по здорову! Ваш друг уже с нами!
   Сначала было тихо…
   — Ребята, это здорово! — крикнул Сережа, который, впрочем, не спешил выходить на свет. — Забудьте о том, что вам говорили раньше! Все это туфта! Я… я никогда не чувствовал себя так хорошо, так легко, так свободно… вы ведь тоже можете стать бессмертными, парни!
   Пуля визгливо чиркнула по металлу и ушла куда-то во мрак. Рой дрожащей рукой вставил в винтовку новый магазин.
   — Эй, мы ведь легко можем вернуть эту пулю! — весело проговорил Сережа. — Но мы хотим дать вам шанс! Эдик, Рой, зачем повторять судьбу Ибрагима? Идите к нам…
   — Я хочу видеть свою дочь, — тихо, очень тихо произнес Эдик.
   Но вампиры его услышали.

   Это случилось неделю назад.
   Позже он скажет товарищам, что почувствовал что-то зловещее, жутко неправильное, когда ключ сухо щелкнул в замке, и дверь с легким скрипом отворилась.
   На самом деле было не так. В тот вечер ему было хорошо, необычайно хорошо, такого не случалось уже несколько лет подряд после смерти жены. Сегодня на работе он вдруг понял, что в жизни еще не все потеряно. У него есть семья и замечательная дочь.
   Эдик вошел в прихожую, стащил с ног ботинки и только тогда крикнул:
   — Инга! Я дома!
   Квартира отозвалась тишиной и перещелкиванием старинных часов-ходиков. Однако это не было тишиной пустой комнаты, Эдик чувствовал, что в квартире кто-то есть.
   Он замолчал, прислушался, растерянно поглаживая правый карман брюк, в котором держал часы, подаренные женой в день свадьбы. Неслышно ступая, прошел по коридору, заглянул в зал. Шагнул дальше, к ванной комнате.
   На полу перед крепкой дубовой дверью валялась пухлая книжица в переплете из дешевого кожезаменителя.
   И вот тут только Эдик почувствовал, что случилось что-то жутко неправильное, зловещее…
   Двигаясь на автомате, он поднял фотоальбом с пола и постучал в дверь ванной.
   — Уходи… — тихо ответила Инга.
   — Доченька, милая… — прошептал он. — Открой…
   — Не пытайся выломать дверь, — сказала она. — У меня твой нож, отец…
   — Я… — начал было Эдик, но замолчал не в силах произнести хоть что-нибудь.
   — Я знала, что у тебя есть альбом, в котором хранятся ваши с матерью фотографии, — прошептала Инга. — Я видела эти фотографии — свадьба, мое рождение, ваши счастливые улыбки… Господи, как я тогда любила тебя, папа… за то, что после матери у тебя не было ни одной женщины… за то, что ты продолжал любить ее… Я и не подозревала, что есть еще один альбом.
   — Но…
   — Почему ты не сказал мне, отчего она умерла? — спросила Инга.
   Эдик промолчал, бессильно прислонившись холодным лбом к дверному косяку.
   — Открой первую страницу альбома, папочка.
   Он не открыл ее — он и так прекрасно знал, что там будет.
   Сырой каземат, решетка из толстых железных прутьев, бледная девушка в синем выцветшем вечернем платье. И лишь глаза — ярко-зеленые без черных точечек, что вообще-то нехарактерно для вампиров.
   — Лера очень боялась смерти, — тихо сказал Эдик. — Поэтому она сама подставила шею под укус. Видит Бог, я не хотел этого…
   — Переверни страницу, папа…
   Здесь было две больших нецветных фотографий, снимал близкий друг Эдика, Рой. Он же проявлял пленку и печатал снимки. Эдик ни за что не решился бы доверить это частной фотомастерской.
   Подвал. Связанная по рукам и ногам девушка, без движения лежащая на грязном полу. Рядом — упаковка пива. Любимого пива Эдика — 'Оболони'.
   На второй фотке диспозиция чуть изменилась. В кадре появился Эдик с бутылкой наготове.
   — А я всегда считала тебя простым менеджером пивоваренной компании, — тихонько засмеялась Инга. — Но откуда у простого менеджера возьмутся такие пристрастия? И знания — знания профессионального убийцы.
   Он промолчал.
   — Еще раз переверни страницу… — вновь попросила Инга.
   — Хватит! — властно приказал Эдик и кинул фотоальбом на пол. — Она сама сделала свой выбор, Инга.
   — Она хотела жить, папа…
   — Она хотела укусить тебя!
   — Какая теперь разница… прощай, отец…
   И тогда Эдик врезался плечом в дверь, с мясом вырывая щеколду из косяка.
   В тот день ему удалось спасти жизнь дочери.
   Она вышла в круг света осторожной кошачьей походкой, готовая при малейшей опасности пуститься в бегство.
   — Привет, Инга, — поздоровался Эдик.
   — Здравствуй, папочка, — улыбнулась девочка, обнажив острые белые зубы.
   — Ты все-таки покончила с собой, — тихо произнес Эдик.
   — Нет, папа, теперь я намного живее тебя, — почти ласково ответила девочка, поглаживая невидимые порезы на левом запястье. — И сейчас… сейчас ночь и я тебя помню. Правда, здорово?
   — Живее меня? — он вдруг болезненно засмеялся, срываясь на хриплый кашель. — У тебя ведь теперь никогда не будет детей, Инга…
   — У тебя были… — улыбнулась она. — Ты был счастлив?
   — Да, — кивнул Эдик.
   Она промолчала, продолжая с пониманием улыбаться.
   — Эдик, сбоку несколько вампиров ползут, — прошептал Рой. — Скажи своей девчонке, чтобы они убирались, иначе никаких переговоров не будет…
   — Прости, Рой, — сказал Эдик.
   Парень, словно немой клоун, подпрыгнул на месте и стал заваливаться вперед — в груди у него зияла огромная кровавая рана.
   Винтовка была горячей, пахло раскаленным металлом и паленой плотью — Рой отбросил оружие в сторону.
   Инга, нахмурившись, посмотрела на него.
   — Я хочу, чтобы это сделала ты, — попросил Эдик.
   Его дочь с готовностью обнажила клыки.
   Мир изменился почти мгновенно.
   Осталось всего два чувства: легкий почти незаметный голод и спокойствие.
   Почти мировое спокойствие, которое, говорят, обычно снисходит на известных философов, которые всю жизнь только и делали, что искали ее, жизни, смысл.
   Его же спокойствие, впрочем, было связано немного с другим — Эдик знал, что теперь никогда не умрет.
   И именно это испугало его человеческое Я, которое еще не успело полностью раствориться в новой сущности, больше всего.
   Эдик сделал шаг назад, затравленно глядя на серые лица, появляющиеся из темноты — Сережка, его дочь, мужичок, очень похожий на давешнего интеллигента… Все они ободряюще улыбались Эдику.
   — Ну как, папа? — спросила Инга.
   — Это здорово, — повторил Эдик слова дочери, наблюдая как обесцвечивается его кожа.
   Он посмотрел в глаза своей девочки и не увидел отражения.
   — И это ужасно, — сказал Эдик хрипло — его связки менялись, в горле щипало — организм перестраивался окончательно.
   Инга замерла, удивленная:
   — Но, почему?
   — Я ведь пошел на это лишь для того, чтобы страдать, — тихо ответил Эдик, вдыхая будоражащий аромат крови Роя. — Чтобы понять, как мучалась она… моя… Лерочка… А это… это слишком хорошо.
   Взгляд Эдика упал на так и не раскрытую бутылку пива 'Оболонь'.
   — Мое любимое, — сказал он, поднимая ледяную бутылку.
   Вампиры отшатнулись, и лишь Инга осталась на месте, с ужасом наблюдая за отцом.
   Удивительно вкусное и живое пиво смыло в пищевод пыль сегодняшнего дня и приятной прохладцей ухнуло в желудок, который еще не был против таких напитков.
   За пивом в желудок полилась шипящая, словно погашенная уксусом сода, кровь, плавящиеся, будто пластилиновые, зубы и остатки пива.
   На какой-то миг Эдик почувствовал себя свободным, свободным от всего этого проклятого мира.
   А потом даже чувства растворились в напитке, сваренном из хмеля и солода.

   — Папочка… Я люблю тебя, папа…
   Тихо, так тихо, что слышно как бьется сердце. Или это часы? Да нет же, они электронные…
   — Папа, не молчи… пожалуйста, отец…
   Он открыл глаза и посмотрел вверх. Все та же серая Труба, все тот же запах гари и плавленного пластика. А он-то надеялся, что все приснилось…
   Над ним склонилось лицо его дочери. Она плакала.
   — Что со мной? — прохрипел Эдик, чувствуя ужасную боль в горле. — Почему я… выжил?
   Она не ответила, лишь продолжала тихонько плакать, не отводя от него своих больших серых глаз.
   Он протянул руку и легонько смахнул с ее щеки слезы.
   — Как ты красива, — прошептал Эдик. — Моя доченька…
   Инга кивнула, растерянно улыбаясь. Потом посмотрела на его часы и прошептала:
   — Они разбились, папа… И показывают сейчас одну минуту до рассвета. Когда я тебя укусила, оставалось всего несколько минут до восхода солнца. Поэтому не хватило времени… на полную трансформацию… а сейчас рассвело и… и ты остался человеком, отец.
   Эдик кивнул, словно и не сомневался в этом.
   — Тогда почему ты меня до сих пор помнишь? — спросил он тихо.
   — Я не знаю… — прошептала она.
   — У тебя цвет кожи стал темнее… — сказал он. — Но все равно очень бледный… надо будет съездить на юг, там у них прекрасные солярии…
   — Хорошо, отец, — серьезно сказала она. И добавила еле слышно: — Прости меня, папа.
   Инга помогла Эдику встать, и они вместе зашагали по трубе мимо удивленно хлопающих глазами и растерянно улыбающихся друг другу вампиров.
   У них был всего один день, чтобы вернуться в город.
   Но они верили, что успеют до заката.