Они были уже напротив ворот русской усадьбы. Тэннер включил указатель левого поворота. Тотчас же к ним направился полицейский. Тэннер опустил стекло, и в машину ворвались крики демонстрантов. Полицейский просунул голову в окно:

— Куда едете?

— Туда. — Тэннер показал на ворота.

— Что вам там нужно?

Абрамс готов был поклясться, что Тэннер уже собирался ответить, как подобает хорошему адвокату, что-нибудь вроде «Не ваше собачье дело!», но вместо этого Майк достал письмо, написанное по-английски на бланке Постоянного представительства СССР при ООН. Полицейский быстро пробежал письмо глазами.

Абрамс посмотрел в окно. Демонстрантов было не больше сотни. Похожую картину Тони наблюдал в сюжете теленовостей, посвященном празднованию Первомая в СССР, — Абрамс видел этот сюжет вечером первого мая, как раз после памятной беседы с Патриком О'Брайеном на крыше здания Радиокорпорации.

Офицер вернул письмо Тэннеру и сделал знак напарнику, который выступил вперед и перекрыл встречное движение. Тэннер резко повернул налево и въехал в ворота, которые быстро распахнулись перед ними.

На гравиевой дорожке за воротами стояли два крепких охранника в форме. Тэннер остановился. К машине подошел третий русский в гражданском костюме. Он пригнулся к окну и спросил Тэннера на хорошем английском:

— Простите, вы по какому делу?

Тэннер достал другое письмо на бланке русской миссии, написанное теперь уже по-русски. Абрамс заметил множество печатей и подписей. Русский взял письмо и пошел в стоящий рядом небольшой домик. Тони видел, как он снял трубку телефона. Двое охранников по-прежнему преграждали машине путь.

— Посмотрите на этих придурков, — фыркнул Тэннер. — Неужели они думают, что мы попытаемся прорваться? Прямо как в каком-то второсортном кино.

— Это действительно глупо, — согласился Стайлер. — Ведь их предупредили, что мы приедем. Они прекрасно знают и нас, и нашу машину.

— Я хочу попробовать разобрать, что он там говорит, — прервал его Абрамс.

Тэннер и Стайлер замолчали. Дверь домика оставалась открытой, и человек в костюме говорил громко, явно пребывая в полной уверенности, что иностранцы его не понимают. Наконец он повесил трубку и вернулся к машине.

Русский отдал Тэннеру письмо. Абрамс уловил запах дешевого одеколона. Несвежая рубашка, заляпанный чем-то галстук, мешковатый поношенный костюм.

Типичный русский. Это действительно было похоже на второсортный фильм.

Мужчина как-то неприязненно посмотрел на Абрамса, будто прочитал его мысли.

— Поезжайте по дорожке, — сказал он Тэннеру, — проедете стоянку и остановитесь у главного входа в здание.

Тэннер пробормотал слова благодарности и тронулся вперед.

— Вы разобрали, что он там говорил? — спросил он у Тони.

— Обычная болтовня дежурного. Он сказал: «Стайлер, Тэннер и еврей прибыли».

Они ехали по дорожке, проложенной в форме латинской буквы "S". Вскоре показалось ярко освещенное здание. Мощное и длинное, оно располагалось на холме, поэтому разные его стороны имели разную высоту фундамента. Над дорожкой, затемняя ее, смыкали ветви старые деревья. Вдоль дорожки стояли невысокие фонари.

Ладно, успокоил себя Абрамс, несмотря на то, что он находился на советской земле, он все же был далеко от Гулага. И тут же Тони вспомнил замечание Эванса насчет подвала, а также тот факт, что славные ветераны бригады Авраама Линкольна совсем недавно потеряли здесь одного из своих товарищей.

Машина объехала северную часть дома и стоянку, и через несколько секунд они остановились перед главным входом. Это была восточная сторона дома. Половину цокольного этажа занимали комнаты для прислуги, хотя, как объяснил Эванс, русские избегали слова «прислуга» в отношении своего персонала.

Над цоколем на два этажа вверх поднимались три ряда окон. С правой стороны находилась столовая, посередине — комнаты для приемов, слева — кабинеты и библиотека. Один из последних советских перебежчиков сообщил, что мансарда на третьем этаже почти полностью забита электронным оборудованием, используемым в разведке.

Тэннер остановил «линкольн» точно перед главным входом и выключил двигатель. Снаружи доносилось стрекотание цикад. Они пели в унисон с потрескиванием остывающего двигателя.

Абрамс достал револьвер и наплечную кобуру из своего кейса и положил их в «бардачок».

— Вам не следовало брать с собой оружие. Их специалисты найдут его, — заметил Тэннер.

— Ну и что? — Тони открыл дверь и вышел из машины, вдохнув теплый, неподвижный вечерний воздух.

Тэннер и Стайлер последовали за Абрамсом. Тони подошел к массивной деревянной двери и нажал на кнопку звонка. В доме залаяла собака. На ее лай тотчас же отозвались другие, находившиеся, очевидно, где-то за домом. Дверь неожиданно открылась, и на пороге появился плотный мужчина, который весело поприветствовал их:

— Добрый вечер, джентльмены! Добро пожаловать на нашу дачу! — Мужчина засмеялся.

Тони узнал этого человека по всплывшим в памяти фотографиям периода службы в «Красном отряде». Итак, Виктор Андров собственной персоной.

Абрамс огляделся в тускло освещенном холле. Холл был очень большой, больше, чем иные гостиные. В дальнем его углу виднелась уходящая наверх мраморная лестница.

— Рад вас видеть снова, мистер Стайлер и мистер Тэннер, — произнес Андров. Голос у него оказался приятным.

В том, что этот толстый низенький человек в мешковатых брюках, рубашке без галстука и в сандалиях выступал сейчас хозяином такого элегантного особняка, было что-то нелепое. Андров повернулся к нему:

— А вы, судя по всему, мистер Абрамс?

Тони хотел было ответить: «Да, иначе меня бы не пропустили за ворота», но промолчал. Он лишь обменялся с Андровым рукопожатием. Последний жестом попросил их следовать за ним, и они стали подниматься по лестнице. Судя по всему, Андров вел их в холл второго этажа. По пути, видимо, желая объяснить гостям необычную тишину, царившую в доме, он, как бы между прочим, заметил:

— Большинство наших сотрудников вернулись в Манхэттен. Что же касается немногочисленного обслуживающего персонала, работающего здесь, то их отпустили на уик-энд. Думаю, сегодняшней ночью всем нам придется туго из-за этого сумасшедшего и его… его…

— Безобразий, — подсказал Стайлер.

— Да. Его безобразий. Странно, что сегодня он еще не начал свои выходки. Вы бы только видели, что он вытворял на Первое мая!

Стайлер со значением произнес:

— Мы могли бы вам помочь.

— Да-да, но нам было просто неудобно вас беспокоить, — торопливо пояснил Андров.

Они поднялись на второй этаж и оказались в обширном квадратном помещении, стены которого были отделаны мрамором теплого кремового цвета. Потолок был украшен красивой лепниной, но сильно потрескался. В трех стенах имелись высокие сводчатые проемы. Один из них, расположенный ближе к Тони, вел в низкую галерею с дубовыми панелями.

Два других выходили в коридоры. Андров указал им на левый и, продолжая движение, заметил:

— Вы припозднились, и я догадываюсь почему.

Стайлер улыбнулся:

— Да, нам следовало предусмотреть пробки на дороге.

Андров согласно кивнул:

— Я рад, что мы понимаем друг друга с полуслова.

Они приблизились к плотному зеленому занавесу, который перекрывал коридор. Андров потянул за шнур с одной стороны, и занавес раздвинулся, открыв взгляду Тони и его спутников рамочный металлодетектор, который используют в аэропортах. Около него стояла привлекательная молодая женщина в хороших джинсах, белой блузке и кожаных туфлях. На ее губах застыла несколько натянутая улыбка.

Андров громко объявил:

— Джентльмены, я должен попросить вас пройти через это устройство. — Он пожал плечами. — Таков порядок.

Женщина протянула пластмассовый поднос:

— Будьте любезны, сложите сюда имеющиеся при вас металлические предметы.

Абрамс, Стайлер и Тэннер сложили свои вещи тремя отдельными кучками. Тони небрежно кинул полученный от Эванса ножичек в свою кучку, состоявшую из ключей, монет, зажигалки и ручки. Стайлер поставил свой портфель на ленту конвейера, и женщина нажала кнопку. Портфель поплыл в рентгеновскую установку, а женщина устремила внимательный взгляд на экран.

Стайлер прошел через металлодетектор, Тэннер и Абрамс последовали его примеру. Когда портфель Стайлера уже вышел из установки, женщина подошла к нему, спокойно его открыла и несколько секунд рылась в лежавших там бумагах. Абрамс, Стайлер и Тэннер переглянулись.

Один только поступок, подумал Абрамс, вот это полное пренебрежение элементарными правилами приличия, сказало ему о русских и их обществе больше, чем он когда-либо читал или слышал. Безопасность государства превыше всего!

Женщина достала из портфеля позолоченную авторучку Стайлера и присоединила ее к остальным вещам на подносе. Она взглянула на американцев:

— Все эти предметы будут вскоре вам возвращены. Можете забрать свои кейсы и портфели.

Абрамс видел, что Тэннер весь кипит. Но, если бы женщина даже и догадалась об этом, она не поняла бы причины. Открытая демонстрация чувств возможна только на Западе. Все трое забрали свои портфели. Тэннер сделал это более резко, чем было бы нужно.

Тони посмотрел вниз на электрический шнур, ведший от металлодетектора к розетке в стене, и увидел рядом с розеткой предохранительную коробку. Он перевел взгляд на женщину. Она взяла поднос и направилась к двери, которая вела, насколько знал Абрамс, в бывший кабинет, а ныне комнату, где располагалась оперативно-техническая служба. Там предметы будут тщательно просвечены и изучены, с них снимут отпечатки пальцев. Машина Тэннера будет отогнана в специальный отсек в южной части цокольного этажа здания и скрупулезно обследована. Тони подумал, что вряд ли увидит снова свой ножик. Никто никому не доверял. И по вполне понятным причинам.

К ним подошел Андров.

— Нам потребуется комната с окнами на север. Тогда мы сможем наблюдать за эскападами мистера ван Дорна, направленными против нас. Лучше всего для этих целей подойдет галерея. Следуйте за мной.

Он снова вывел их в холл второго этажа и жестом пригласил пройти в галерею. Абрамс осмотрелся. Когда-то это помещение использовалось для демонстрации охотничьих трофеев Чарльза Пратта. Мощные открытые дубовые балки потолка и дубовые же панели на стенах — все здесь наводило на мысль об охоте. Однако теперь вместо голов и рогов диких животных на дубовых панелях были развешаны образчики пролетарского искусства: улыбающиеся мускулистые труженики и труженицы в полях и на заводах. «Капиталисты, — подумал Абрамс, — водружали на стены трофеи, которые они не добывали, а коммунисты украшают интерьер изображениями счастливых рабочих, которых они никогда в жизни не видели».

Андров встал у выходящего на север створчатого окна.

— Отсюда вы можете наблюдать за домом этого сумасшедшего, — сказал он и посмотрел на часы. — Интересно, почему он еще не начал свои выходки?

«Потому что, — подумал Абрамс, — он хочет предоставить нам лишний свободный час». Тони подошел к другому окну. Перед ним расстилался пологий луг, плавно переходивший в подъем и заканчивавшийся на холме, где стоял белый дом. Дом, казалось, сверкал: все окна в нем были ярко освещены, а в прилегавшем к дому саду горели разноцветные фонари. Абрамс увидел силуэты людей на лужайке и на террасе. Он подумал о Кэтрин, которая должна была в это время находиться там. Интересно, что бы она подумала, если бы узнала, что он сейчас в усадьбе у русских?

Кроме того, ему вдруг пришло в голову, что, хотя он способен адекватно оценивать опасности, в его инстинкте самосохранения все же имеется какой-то дефект. Иначе он никогда не связался бы с такой работой, которая чревата всякими неприятностями (стрельбой, например), и, уж конечно, не попал бы сегодня сюда.

В западном и северном направлениях из окна можно было увидеть серебристую рябь залива. По ней бесшумно скользили катера и суда, оставляя на воде отблески габаритных огней. Эта картина почему-то напомнила Тони о Питере Торпе. Он подумал, что этот подонок может появиться здесь в любую минуту.

Андров окинул взглядом американцев.

— Ну что ж, давайте присядем и поговорим. Когда этот бедлам начнется, мы услышим.

Тони осмотрел медные сочленения, соединявшие стекла в окне. В данный момент окно было плотно закрыто, так что Абрамс не мог разобрать, из чего сделан шпингалет. Он посмотрел вниз на расположенную под ним террасу и воскликнул:

— А там что такое?

Андров обернулся и подошел поближе к Тони.

— О, это наша достопримечательность! Это именно то, за что вы ее и приняли. Это свастика, выложенная плиткой.

Абрамс прикрыл глаза ладонью, словно защищаясь от блеска стекла.

— Можно мне открыть окно?

Секунду подумав, Андров ответил:

— Разумеется.

Тони распахнул створки.

— Этот знак был выложен еще в 1914 году, задолго до нацистов, — пояснил Андров. — Свастика на востоке и у американских индейцев — это символ удачи. Больше всех этот знак ненавидят евреи. Ну, еще, может быть, русские. Так что не пугайтесь.

— Да я и не боюсь, — произнес Абрамс, — просто это как-то неожиданно.

Его взгляд скользнул по подоконнику и раме. Шпингалеты и запорные механизмы были изготовлены из блестящего и явно нержавеющего металла, напоминавшего белое золото. Но ножика у Тони не было, да и пока Андров находился рядом, он все равно не смог бы соскрести микрочастицы металла на пробу. Он предложил:

— Может, нам оставить окно открытым, чтобы лучше услышать начало мероприятия у ван Дорна?

— В этом нет необходимости, — ответил Андров и закрыл окно.

Окинув взглядом ярко освещенную лужайку, Тони увидел высоко поднимающуюся антенну, закрепленную проволочными растяжками. У основания она была окружена густыми зарослями какого-то кустарника, о которых упоминал Эванс. Ближе к дому располагался флагшток, а вокруг него — красиво подстриженные кусты жимолости. Абрамсу была видна решетка дождевого стока, местоположение которой ему поручено было уточнить.

На фоне деревьев, тянувшихся с западной стороны, Тони увидел силуэты двух людей с собакой на поводке. Один из них разговаривал, судя по всему, по переносной миниатюрной рации, у второго на плече висело ружье или, может быть, винтовка. Во всей этой картине было что-то сюрреалистическое. Как в «Замке» Кафки, где заранее нельзя сказать, кто ответит по телефону и ответят ли по нему вообще. Где в каждой комнате и в каждом коридоре вас поджидают молчаливые люди. Где все темные и слабо освещенные места заполнены неясными тенями. Странные видения, звуки, запахи, подсказывающие вам, что вы не одни в этом пространстве…

— Давайте сядем, — вдруг нетерпеливо предложил Андров. Он махнул рукой в сторону стульев и кресел, стоявших вокруг кофейного столика, и, подойдя к ним, указал каждому на предназначенное ему место.

Абрамс оказался на тяжелом стуле, Тэннер и Стайлер — бок о бок на маленьком диванчике. Сам Андров занял большое кресло с подлокотниками, сев спиной к окну.

Тони внимательно присмотрелся к русскому. Он являлся, выражаясь языком спецслужб, главным резидентом «легальной» резидентуры КГБ в Нью-Йорке. Разумеется, он был прикрыт дипломатической должностью. Секрет полишинеля. Что действительно оставалось загадкой, так это то, почему именно Андров занимается тяжбой против ван Дорна. Вероятно, этой тяжбе, как одному из звеньев цепи, отводилось в планах КГБ такое важное место, что требовало участия главного резидента.

— Я попросил мистера Калина, нашего советника по юридическим вопросам, поприсутствовать на этой беседе, — начал Андров. — В нашей миссии я отвечаю за связи с американской общественностью, поэтому мое участие в сегодняшней встрече само собой разумеется. Правосудие в вашей стране сильно зависит от наличия или, наоборот, отсутствия связей с обществом. Мы это знаем.

Он достал коробку русских сигарет. Это была «Тройка», овальные сигареты без фильтра. Андров протянул присутствующим коробку каким-то очень русским жестом. Абрамс взял одну из предложенных сигарет и закурил. Запах у нее был неприятный, к тому же она была плохо набита. При первой же затяжке Тони засосал почти дюйм табачной крошки.

— Вам понравились сигареты? — спросил Андров.

— У них весьма специфический вкус, — ответил Абрамс.

Тэннер подавил улыбку. Андров посмотрел на часы.

— Мистер Калин посещает вечерние юридические курсы Фордхэма и считает, что разбирается в вопросах американского права. — Андров пожевал губами. — Он постепенно перенимает самые плохие привычки американских юристов. Например, привычку опаздывать.

Стайлер и Тэннер натянуто улыбнулись. Стайлер открыл свой портфель и пробежался пальцами по лежащим в нем бумагам.

— Поскольку нам не удалось получить судебное предписание в адрес ван Дорна о запрете его вечеринки, мы считаем, что вашему персоналу сегодня нельзя находиться здесь.

— Мы ведь уже ставили мистера Тэннера в известность о том, что наши сотрудники не приедут сюда на этот уик-энд, — ответил Андров.

Абрамс внимательно наблюдал за ним. Между тем, что сказал Андров, и тем, о чем говорила добытая О'Брайеном информация, имелось явное противоречие. Обычно такие противоречия свидетельствуют о лжи. У русских, видимо, были две веские причины для того, чтобы не ездить на этот уик-энд в Глен-Коув. Первая — юридическая, вторая — чисто практическая. И если уж они появились здесь, для этого должны были существовать очень веские основания. Вывод один: им непременно нужно было убраться из Манхэттена. Им нужно было использовать этот загородный дом, потому что в каких-то экстремальных условиях он предоставлял им большую безопасность.

Достав из портфеля одно из лежащих в нем досье и пролистав его, Тэннер проговорил:

— Мы планируем выставить иск за нанесенный вам моральный ущерб на сумму в пятьсот тысяч долларов, плюс судебные издержки за счет ответчика.

Взгляд Андрова, как, казалось, и его мысли, были сосредоточены на Абрамсе.

— Что? А, этим займется Калин. — Он встал и медленно пересек комнату. Затем он потянул шнур звонка.

В дверь постучали. Появился молодой человек в куртке официанта, он катил перед собой сервировочный столик. Андров зашагал рядом с ним и, провозгласив: «Пожалуйста, угощайтесь», первым налил себе чашку чая и положил на тарелочку кусок магазинного торта и пирожные.

Тони продолжал наблюдать за русским. Создавалось впечатление, что мысли Андрова заняты не этой беседой, а чем-то другим, гораздо более важным. Он часто украдкой посматривал на часы. Сделав очередной глоток чая, он тихо сказал молодому человеку по-русски:

— Скажите Калину, пусть войдет.

Абрамсу эта фраза больше напомнила режиссерскую ремарку, а не приказ.

Стайлер, Тэннер и Абрамс встали со своих мест и подошли к столику, на котором помимо самовара, стаканов и блюда с тортом и пирожными, лежал еще поднос с металлическими вещами, отобранными у них при досмотре. Тони обратил внимание, что ключей от машины Тэннера там не было. Каждый взял свои вещи и наполнил чаем из самовара стакан в металлическом подстаканнике.

Поглощая пирожные, Андров бросал малозначащие отрывочные фразы. Наступила короткая пауза. Воспользовавшись ею, Абрамс спросил:

— Вы вернетесь сегодня в Манхэттен?

— Да. А почему вы спрашиваете? — взглянул на него Андров.

— Я подумал, не поехать ли мне с вами?

— Вы же живете в Бруклине.

— Сегодня я собирался ночевать в Манхэттене.

— Вот как? — Андров, казалось, был слегка удивлен. — Извините, но по дороге нам с моими коллегами нужно обсудить некоторые служебные вопросы.

— Но я ведь не понимаю по-русски.

— Все места в машине уже заняты. — Андров холодно посмотрел на Тони.

— Тогда понятно. Что ж, я поеду поездом.

Дверь открылась и на пороге появился очень высокий и худой блондин. В его внешности было что-то скандинавское. В руках он держал атташе-кейс.

Андров не стал вставать. Он лишь сказал:

— Джентльмены, это Калин. Ты ведь уже знаешь мистера Стайлера и мистера Тэннера?

Калин сухо кивнул присутствующим и придвинул стул к кофейному столику. Тони обратил внимание на то, что он расположился между ним и Андровым, несколько позади обоих.

Андров кивнул в сторону Абрамса.

— Я говорил тебе, Алексей, что мистер Абрамс — сын известных американских коммунистов?

— Да, — Калин устроился на своем стуле.

Тони попытался рассмотреть его поближе. У Калина были резкие черты лица. Такие лица хорошо запоминаются. Собственно, Абрамс помнил его по вечерней юридической школе Фордхэма. Одна из истин, которую Тони усвоил за время работы в полиции, заключалась в том, что мужчина с оружием ведет себя несколько по-другому, чем мужчина без оружия. И одно из впечатлений, вынесенных им из нескольких контактов с Калиным по школе, состояло в том, что этот русский, по всей видимости, всегда имел при себе оружие. Тони был уверен, что и сейчас Калин вооружен.

Алексей положил атташе-кейс к себе на колени и открыл его. Он перебрал внутри какие-то бумаги и коротко бросил:

— Можем начинать.

Стайлер и Тэннер тоже открыли свои портфели и достали желтые блокноты. Абрамс раскрыл небольшую записную книжку — привычка, оставшаяся со времен службы в полиции.

— Алексей, мистер Абрамс к тому же твой соученик, — сказал Андров.

Калин поднял глаза:

— Да, я видел его на курсах.

Андров посмотрел на Тони.

— А вы узнаете Калина?

— Да, я узнаю его, — отозвался Абрамс.

— Мистер Абрамс в прошлом — полицейский, Алексей, — продолжал Андров, прожевывая пирожное. Он повернулся к Тони. — Так какие, вы говорите, у вас были там обязанности?

— О, я занимался разными вопросами.

Калин сидел, не двигаясь, уставившись в атташе-кейс. Он взял ручку и что-то вроде бы писал, но Абрамс был уверен, что он работал с аппаратурой, спрятанной в портфеле.

Андров вновь обратился к Абрамсу:

— Жаль, что в этой стране иммигранты часто не желают обучать своих детей родному языку. Вы совсем не говорите по-русски, мистер Абрамс?

Тони, вспомнив совет Эванса, ответил уклончиво:

— Мои родители, как и большинство других иммигрантов, хотели, чтобы их дети были максимально американизированы. Они говорили на родном языке, только когда хотели обсудить что-то втайне от нас.

Андров рассмеялся:

— Какая жалость!

— Может, мы перейдем к делу? — вставил реплику Стайлер.

Андров улыбнулся:

— Мистер Абрамс — очень любопытный человек. Ну ладно, Алексей, давай посмотрим, чему ты там научился в своей школе.

Калин поднял голову и спросил Стайлера весьма недружественным тоном:

— Что вы собираетесь предпринять в связи с тем первомайским инцидентом?

— Вы имеете в виду эпизод, когда ван Дорн выстрелил из пистолета, угрожая четверым вашим сотрудникам?

— Да-да. Они поймали на нашей территории мальчишку, который явно собирался что-то украсть.

Стайлер откашлялся:

— У ван Дорна другая версия случившегося. Думаю, нам не следует объединять два этих дела. Майский эпизод — это область уголовного права.

Голос Калина зазвенел от напряжения:

— Но для нас важно, чтобы этот мальчишка был допрошен. Вы нашли его установочные данные?

— Да, — сказал Тэннер.

— И где же эти данные? — резко спросил Калин. Тэннер достал из папки листок бумажки.

— Кучик. Стэнли Кучик. Проживает по Вудбери-лейн. — Тэннер передал листок Андрову, который, взглянув на него, отдал его Калину.

Абрамс не считал передачу русским имени и адреса мальчика великолепным решением, но понимал, что адвокаты вынуждены были это сделать, дабы завоевать доверие русских. Значит, мальчишка превратился в сыр для мышеловки. А почему бы, собственно, и нет? Если из него гипнозом и психотропными препаратами уже высосали всю информацию, почему бы не сдать этого живца русским? Так, наверное, рассуждал бы О'Брайен, Абрамсу же постичь это было трудновато. Все-таки он привык придерживаться справедливости и закона.

Андров неожиданно повернулся к Тони:

— А как бы вы поступили в отношении этого хулигана?

Абрамс оторвал взгляд от своей записной книжки. Ему хотелось задать тот же вопрос Андрову, но вместо этого он сказал:

— Я пока еще не сдал экзамены на звание адвоката, поэтому не хотел бы высказывать свое мнение.

— Но ведь вы достаточно опытный практик. Как давно вы работаете у мистера Стайлера? — настаивал Андров.

Тони подумал, что переход к разговору на темы, более всего интересовавшие Андрова, был сделан неудачно. Он раскрыл рот для ответа, но неожиданно чихнул, после этого достал баллончик с аэрозолем, пшикнул себе в рот, откашлялся и лишь тогда заговорил:

— Два года.

Калин поднял голову от атташе-кейса.

— У вас что, простуда, Абрамс? — спросил Андров.

— Нет, аллергия.

— На что-нибудь в этой комнате?

— Не исключено.

— Значит, на Калина, — засмеялся Андров.

Тони тоже улыбнулся и повернулся к Калину.

— Каково ваше мнение по поводу суммы иска?

Калин, снова уткнувшийся в атташе-кейс, произнес, не поднимая головы:

— По сравнению с тем, что пишется в газетах о подобных делах, сумма не кажется мне большой.

Абрамс посчитал замечание Калина очень интересным, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что его не было в комнате, когда Тэннер упомянул про пятьсот тысяч долларов.