Дик Филип. Полный расчет

Филип Киндред Дик
Полный расчет

   И вдруг словно включили кинопроектор, и звук, и картинку. Ровно гудели двигатели, под крылом маленького частного ракетоплана проплывали поля и какие-то поселки.
   – Уф-ф, – сказал он и потер ладонями виски.
   – Приходите в себя?
   На соседнем сиденье – Эрл Ретрик, глаза его светятся живым интересом.
   – Где мы? – Дженнингс помотал головой, пытаясь стряхнуть тупую пульсирующую боль. – Я понимаю, что мой вопрос не слишком точно сформулирован.
   Было уже ясно, что никакая сейчас не осень, а весна. Поля внизу сверкали молодой изумрудной зеленью, а ведь какие-то секунды назад он входил вместе с Ретриком в лифт, и было это в Нью-Йорке поздней осенью.
   – Да, – сказал Ретрик, – прошло уже два года. За это время многое изменилось. Тогдашнее правительство пало несколько месяцев назад. Новое правительство еще жестче. ПБ, полиция безопасности, получила почти неограниченную власть. Детей теперь учат доносить на родителей. Впрочем, мы давно понимали, что к тому все и идет. Что же еще-то интересного? Нью-Йорк заметно разросся. Сан-Францисский залив то ли кончают засыпать, то ли уже засыпали.
   – Больше всего мне хотелось бы узнать, какого черта я делал последние два года. – Дженнингс нашарил в кармане сигареты и нервно закурил. – Вот это – это вы можете мне сказать?
   – Нет, конечно же, о чем мы вас заранее предупреждали.
   – Куда мы летим?
   – Домой, в наш нью-йоркский офис. Где мы с вами впервые встретились, помните? Глупые вопросы я задаю; ну конечно, вы помните, и гораздо лучше, чем я. Для вас же это было вчера.
   Дженнингс кивнул. Два года! Два года, начисто вычеркнутые из жизни. Это казалось диким, невероятным. Входя в лифт, он еще продолжал что-то решать, спорить с самим собой. Может, плюнуть на все и отказаться? Платят, конечно же, много – даже по его стандартам много, – но хотят-то, если разобраться, еще больше. Он до конца своих дней будет терзаться вопросом, что же это там была за работа? Вполне ли законная? А вдруг… Но было уже поздно что-то там передумывать. На этом самом месте мысли его оборвались, а потом – этот ракетоплан и тупая боль в голове.
   – Я уже получил расчет? – Он вынул бумажник, заглянул внутрь. – Похоже, что нет.
   – Не получили. С вами расплатится Келли, в конторе.
   – Полный расчет?
   – Да. Все пятьдесят тысяч кредитов.
   Дженнингс улыбнулся. Вот ерунда вроде бы, просто названа вслух заранее известная сумма, а все равно как-то теплее на сердце. Может, не так все и плохо. Ну, примерно, как если бы тебе заплатили за то, что ты поспишь. Вот только сон этот продолжался целых два года. Он стал на два года старше, жить ему осталось на два года меньше. Вроде как продал часть самого себя, часть своей жизни, а жизнь в наше время – штука дорогая. Да ладно, сейчас-то чего терзаться? Раньше надо было думать.
   – Почти долетели, – сказал Ретрик. Автопилот повел машину на снижение, за иллюминаторами замелькали нью-йоркские пригороды. – Как знать, может, я вас больше уже и не увижу, так что, – он протянул Дженнингсу руку, – давайте попрощаемся. А в качестве частичного ответа на ваш вопрос могу сказать, что все это время мы с вами работали буквально бок о бок, и это было для меня истинным удовольствием. Вы едва ли не самый лучший электронщник, какого я только видел, так что мы ничуть не прогадали, взяв вас на работу, даже за такое жалованье. Вы отработали его сторицей, хотя сами того и не помните.
   – Весьма приятно слышать, что я стоил своего прокорма.
   – Похоже, вы на нас все-таки злитесь.
   – Нет. Я просто пытаюсь сжиться с мыслью, что так вот вдруг постарел на два года.
   – Ну, – рассмеялся Ретрик, – вы все равно еще очень молоды. А получите сейчас все, что вам причитается, так и настроение станет получше.
   Ракетоплан доставил их прямо на крышу высокого административного корпуса. Ретрик вышел на пятачок посадочной площадки первым и, не задерживаясь, направился к лифту. Войдя следом за ним в кабину, Дженнингс испытал некоторое потрясение. Эти стены, эти зеркала были последним, что он видел перед тем, как все померкло, а потом вдруг – салон ракетоплана и тупая боль в висках.
   – Келли вам обрадуется, – заметил Ретрик, выходя в широкий, ярко освещенный коридор. – Она уже несколько раз о вас спрашивала.
   – Что вдруг?
   – Заметный, говорит, парень, и лицо неглупое.
   Ретрик приложил кодовый ключ к панели, и дверь в роскошный офис компании «Ретрик констракшн» распахнулась. Симпатичная девушка, сидевшая за длинным, красного дерева столом, сосредоточенно изучала какой-то документ.
   – Келли, – окликнул ее Ретрик, – посмотри, кого я сегодня привел.
   – Хелло, мистер Дженнингс, – улыбнулась девушка. – Ну как, приятно вернуться в знакомую обстановку?
   – Очень, – хмуро откликнулся Дженнингс и подошел к столу. – Вот, Ретрик говорит, что вы у них за кассира.
   Ну что ж, дружище, счастливо оставаться, а мне пора к себе, на завод. – Ретрик хлопнул его по плечу, шагнул было к двери, но остановился и добавил: – А если вам вдруг позарез понадобятся деньги – заходите, я охотно заключу с вами новый контракт.
   Дженнингс молча кивнул. Подождав, пока дверь за Ретриком закроется, он сел на один из стоявших у стола стульев.
   – Ну что ж, мистер Дженнингс, – сказала Келли, открывая верхний ящик стола, – вы свое оттрубили, и «Ретрик констракшн» готова с вами рассчитаться. У вас при себе ваш экземпляр контракта?
   – Да. – Дженнингс бросил на стол чуть помятый конверт. – Вот он.
   Келли достала из ящика небольшой клеенчатый мешочек и какой-то от руки написанный документ, мешочек она придвинула к Дженнингсу, а сложенный пополам документ развернула и начала читать.
   – В чем дело? – насторожился Дженнингс, заметив, что по ее лицу пробежала тень.
   – Боюсь, это будет для вас сюрпризом. Вот, – Келли вернула ему конверт с контрактом, – перечитайте это повнимательнее.
   – Зачем? – удивился Дженнингс, открывая конверт.
   – Обратите внимание на последнюю статью. «По желанию второй договаривающейся стороны в любой момент до завершения срока действия настоящего контракта…»
   – «…возможна замена предусмотренного данным контрактом денежного вознаграждения на какие-либо предметы и материалы, лично отобранные второй стороной и представляющиеся ей достаточно ценными для замены вышеупомянутого денежного…»
   Дженнингс схватил клеенчатый мешочек и вытряхнул его содержимое на стол. И вскочил на ноги.
   – Где Ретрик? Если он думает, что такие шутки пройдут ему…
   – Ретрик здесь абсолютно ни при чем, все было сделано по вашей собственной просьбе. Вот, – Келли протянула ему исписанные листки бумаги, – взгляните на это. Вы же сами это писали. Это была ваша идея, а совсем не наша. Ну честно, – улыбнулась она, – с людьми, которых мы берем по контракту, такое иногда случается: поработают, поработают и вдруг решат, что возьмут вместо денег что-нибудь другое. Не знаю уж почему. А потом возвращаются с очищенной памятью и видят свою расписку…
   Дженнингс бегло просмотрел злосчастные листки. Ну да, сомневаться не приходится, он сам все это и написал. Его руки начали подрагивать.
   – Почерк и вправду мой, но все равно я не верю. – Он скрипнул зубами и сложил расписку пополам. – Там со мной что-то сделали, иначе бы я такого не написал.
   – Видимо, у вас была к тому серьезная причина. Честно говоря, я и сама не вижу тут никакого смысла, но мы ведь просто не знаем, что определило ваш выбор. И не думайте, что вы первый, кто оказался в таком положении, я видела и других.
   Дженнингс еще раз окинул взглядом лежащие на столе предметы. Кодовый ключ от невесть какой двери. Обрывок билета. Депозитная квитанция за какой-то «пакет», сданный на хранение в какой-то там банк. Свернутый колечком кусок тонкой, довольно упругой проволоки. Грубо отломанная половинка покерной фишки. Полоска зеленой материи. Автобусный жетон.
   – И это, – пробормотал он, – вместо пятидесяти тысяч. Два года псу под…
 
   Дженнингс вышел на захлебывающуюся транспортом улицу, в его голове царило полное смятение. Это что же получается? Надули? Он сунул руку в карман и пощупал свой «заработок» – обломок покерной фишки и прочую ерунду. И это – за два года, вычеркнутых из жизни! Но он же видел им самим написанную просьбу о замене! Ну прямо как в сказке про Джека и бобовый стебель^[1]. И зачем, чего это ради? Что толкнуло его на столь дикий поступок?
   На углу он остановился, чтобы пропустить патрульную машину, нагло ехавшую по тротуару.
   – Ладно, Дженнингс, погулял и хватит. Залезай.
   Дженнингс дернулся и вскинул глаза. Дверца патрульной машины была открыта. Человек на заднем сиденье с бедра направлял ему в живот тепловое ружье. Человек в голубой с прозеленью форме. Полиция безопасности, всесильная ПБ.
   Он послушно сел в машину, дверца захлопнулась, негромко щелкнув магнитным замком. Словно в сейфе. Машина вывернула на мостовую и неспешно покатила вдоль обочины. Дженнингс обреченно вздохнул и откинулся на спинку. Тот пэбэшник, что целился ему в живот, опустил свою пушку. Его дружок мгновенно обшарил Дженнингса с головы до ног и выгреб из его карманов все, что там было, – бумажник, конверт с контрактом и горстку хлама, достойное вознаграждение за долгую, безупречную службу.
   – Что там у него есть? – полюбопытствовал водитель.
   – Бумажник, деньги. Контракт с «Ретрик констракшн». Оружия нет.
   Пэбэшник секунду подумал и вернул Дженнингсу все его хозяйство.
   – А в чем, собственно, дело? – запоздало возмутился Дженнингс.
   – Мы хотим задать вам пару вопросов, вот и все. Вы работали на Ретрика?
   – Да.
   – Два года?
   – Чуть меньше.
   – На заводе?
   – Да, – кивнул Дженнингс, – скорее всего.
   – А где он, этот завод, мистер Дженнингс? Где он расположен?
   – Я не знаю.
   – Не знаете? – Полицейские переглянулись. Первый, мужик с живым, резко очерченным лицом, провел кончиком языка по пересохшим губам. – Хорошо, тогда еще один вопрос. Последний. Что вы делали в течение этих двух лет? В чем состояла ваша работа?
   – Я специалист по ремонту и наладке электронной аппаратуры. Именно это я там и делал – ремонтировал и налаживал электронику.
   – Какую именно электронику?
   – Я не знаю. – Дженнингс взглянул на пэбэшника и не сдержал иронической усмешки. – Вы уж извините, но так оно и есть. Я действительно не знаю.
   Секунду или две пэбэшник молчал, переваривая услышанное, а затем еще раз облизнул губы и заговорил чуть жестче:
   – Как это – не знаете? Вы хотите сказать, что проработали с этой аппаратурой целых два года, но так и не поняли, что она такое? А заодно так и не смогли разобраться, где вы находитесь?
   – А в чем, собственно, дело? – взвился Дженнингс. – За что вы меня задержали? Я ничего не нарушал. Я просто…
   – Никто с вами не спорит. И мы совсем не собираемся вас арестовывать, а просто хотим получить некоторые сведения о компании «Ретрик констракшн». А вы работали на них, на их пресловутом заводе. И можно ручаться, что работа ваша была достаточно ответственной. Вы ведь электронщик?
   – Да.
   – Вы ремонтируете высококлассные компьютеры и прочую аналогичную технику? Согласно нашим данным… – полицейский полистал записную книжку, – вас считают одним из лучших специалистов в этой области.
   Дженнингс воздержался от комментариев.
   – Скажите нам ровно две вещи, и мы вас тут же отпустим. Где расположен завод компании «Ретрик»? Что там делают? Вы ведь обслуживали их технику, верно? Целых два года.
   – Наверное, да. Хотите – верьте, хотите – нет, но я могу только догадываться, чем я занимался эти два года, а точно ничего не знаю, – устало сказал Дженнингс. – А насчет того, где это место, у меня и догадок никаких нет.
   Пэбэшники молчали. Дженнингс отрешенно смотрел в пол.
   – Ну и что будем делать? – спросил наконец водитель. – На такой случай у нас нет ни инструкций, ни стандартной процедуры.
   – Отвезем его в отделение, здесь не лучшая обстановка для допроса.
   По улице струился сплошной поток пешеходов, автобусов и машин – люди кончили работу и теперь спешили вернуться в свои спальные районы и пригородные поселки.
   – Дженнингс, – вздохнул первый полицейский, – ну почему вы упираетесь? Что это с вами? Ну ответьте вы на пару простейших вопросов, и дело с концом. Разве вы не хотите помочь своему правительству? У вас же нет ни малейших оснований скрывать эту информацию.
   – Да будь у меня эта самая информация, я бы давно ее вам выложил.
   Полицейский скептически хмыкнул и смолк. Прошло еще несколько тоскливых минут, и патрульная машина остановилась у массивного каменного здания. Водитель выключил мотор, снял и спрятал в карман контрольный колпачок, а затем тронул дверь магнитным ключом и обернулся.
   – Так что же мы будем с ним делать? Вообще-то нам не полагается доставлять…
   – Подожди.
   Водитель пожал плечами и вышел на тротуар, двое других последовали его примеру. Трижды хлопнули дверцы, трижды щелкнули магнитные замки. Полицейские подошли к местному отделению ПБ, остановились и начали о чем-то спорить.
   Дженнингсу хотелось взвыть от тоски. Пэбэшники интересовались «Ретрик констракшн», а он ничего не мог им сказать, потому что ничего не знал. Но как это докажешь? Два года, начисто стертые из памяти, ну кто же в такое поверит? Он и сам бы ни за что не поверил.
   Мысли Дженнингса вернулись к тому моменту, когда он увидел это объявление. Оно сразу его зацепило, зацепило намертво. Требуется наладчик, и тут же описание будущей работы – туманное, с массой недоговорок, однако вполне достаточное, чтобы понять: это по его линии. И зарплата, зарплата!
   Собеседование в офисе. Тесты, анкеты. И постепенное понимание, что компания знает про него практически все, а он так ничего про нее и не узнал. Чем они занимаются? Конструированием, но что они конструируют? С какой аппаратурой они работают? Но все эти вопросы терялись в тени невероятной зарплаты. Пятьдесят тысяч за два года…
   А в конце все эти два года будут начисто стерты из его памяти. Он долго не мог согласиться с этим пунктом контракта, но в конце концов махнул рукой.
   Дженнингс оторвался от воспоминаний и посмотрел в окно. Три пэбэшника все еще спорили, решая судьбу упрямого задержанного. Он оказался в безвыходном положении, не мог ни ответить на их вопросы, ни доказать им, что именно не может, а не упирается. Они не поверят никаким разговорам про стертую память и попросту возьмут его в обработку, а кто же не знает, как это у них делается. В конечном итоге они ему поверят, жаль только, что к тому времени… Дженнингс зябко поежился. Надо бежать, но как, как? Он осторожно подергал дверцу. Заперта. Кто бы сомневался. Как-то ему довелось поучаствовать в конструировании одной из моделей магнитного замка, и потому он четко знал, что без ключа эту штуку не откроешь. Можно бы, конечно, коротнуть запирающий механизм, да чем тут его коротнешь?
   Дженнингс безнадежно огляделся по сторонам. Если закоротить – то есть фактически выжечь – замок, появится пусть крошечный, но все же шанс уйти от этих бирюзовых красавцев. А стрелять в такой, как сейчас, толкучке, на это даже у пэбэшников духу не хватит. Нужно только затесаться в эту самую толкучку.
   Полицейские что-то там решили. Один из них направился в отделение, двое других неспешно пошли к патрульной машине. Через несколько секунд они будут здесь, и тогда – все. Дженнингс сунул руку в карман и выгреб оттуда ключ, половинку покерной фишки, колечко проволоки… Проволока!
   Тонкая, не толще волоса. Изолированная? Похоже, что нет.
   Дженнингс встал на колени и пробежался пальцами по поверхности дверцы. По самому краю замка тянулась еле ощутимая бороздка, бритвенно тонкий зазор между замком и постановочным гнездом. Аккуратно, стараясь не делать резких движений, он ввел в зазор кончик упругой проволоки. Она вошла туда примерно на дюйм. Затаив дыхание, Дженнингс передвинул проволоку вдоль зазора, слегка ее покрутил. Контакт должен быть где-то…
   Вспышка!
   Не обращая внимания на плывущие перед глазами круги, он налег плечом, и дверца распахнулась, над оплавленным замком вились струйки дыма. Скорее, скорее, стучало в его голове. Скорее. Он кубарем выкатился чуть не под колеса несущихся по улице машин и мгновенно встал на ноги. Под истерический рев автомобильных сигналов он проскочил прямо перед носом тяжелого грузовика, едва не попал под колеса крошечной одноместной машины и оказался на разделительной полосе. В спешащей по тротуару толпе мелькнули растерянные лица двоих пэбэшников.
   В потоке машин показалась громоздкая туша автобуса, под завязку набитого возвращающимися с работы клерками. Дженнингс уцепился за задний поручень и вскочил на подножку. Со всех сторон разворачивались на него бледные луны изумленных лиц. Раздраженно жужжа, по проходу подкатил робот-кондуктор.
   – Сэр, – начал идиотский механизм, – правилами не разрешается…
   Автобус начал замедлять ход.
   – Сейчас, сейчас, – бросил Дженнингс; неожиданное открытие наполнило его бурным, брызжущим через край ликованием, хотя еще секунду назад будущее виделось ему в самом черном свете.
   Два года жизни выкинуты псу под хвост. Полиция безопасности полна решимости узнать от него то, чего он и сам не знает. Абсолютно безнадежная ситуация! И вдруг в этой кромешной тьме забрезжил свет.
   Он небрежно сунул руку в карман, достал автобусный жетон и затолкнул его в прорезь на железной груди кондуктора.
   – Порядок?
   Автобус вздрогнул и начал снова набирать ход. Кондуктор равнодушно отвернулся, раздраженное жужжание стихло, да и окружающие, похоже, утратили к странновато ведущему себя человеку всякий интерес. Все было О’КЕЙ!
   Дженнингс торжествующе улыбнулся, протиснулся мимо сгрудившихся у выхода пассажиров, нашел свободное место и сел. Чтобы спокойно подумать. А подумать было о чем. Мысли метались в его голове, как рыбы в тесном аквариуме.
   Автобус плыл, чуть покачиваясь, в бесконечном потоке легковушек, грузовиков, других автобусов. Дженнингс не смотрел в окно, не видел сидящих и стоящих вокруг людей. Было ясно как дважды два, что можно выкинуть из головы все прежние подозрения. Никто и не думал его обманывать. Выбор был сделан им самим – и весьма разумно. Удивительно, конечно, что он предпочел горстку хлама пятидесяти тысячам кредитов, но во сто раз удивительнее, что этот хлам оказался ценнее любых денег. Кусок проволоки и автобусный жетон спасли его из цепких лап полиции безопасности, а это услуга воистину бесценная. В мрачных недрах этой организации ему не помогли бы никакие деньги. А ведь пять предметов еще остались. Для чего они? Скорее всего, будущая роль каждого из них окажется ничуть не менее важной.
   Но остается загадка: откуда его недавнее, стертое из памяти «я» знало, что когда-то в будущем автобусный жетон и кусок проволоки смогут спасти ему жизнь? А ведь он прошлый это конечно же знал. Знал наперед. Откуда? А остальные предметы? Они что, тоже будут вытаскивать его из всяких передряг? Или их роль будет какой-то иной?
   Он прошедших двух лет знал вещи, и по сю пору неизвестные ему теперешнему, вещи, канувшие в безвестность, когда подручные Ретрика стирали часть его памяти. Стирали, как ненужную информацию из банка данных вычислительной машины. Стирали начисто. От этих двух лет не осталось ровно ничего. Нет, не «ровно», а ничего, кроме этих семи «бобовых зернышек», пять из которых все еще лежат у него в кармане.
   И все же главная проблема сейчас не в этом, она не лежит в области туманных догадок, а вполне конкретна. Вот сейчас, в эту самую секунду, пэбэшники землю носом роют, стараясь его найти. У них есть его имя и описание внешности. О возвращении в свою квартиру и думать нельзя – даже если она сохранилась, эта самая квартира. А что тогда? Гостиницы? ПБ прочесывает их на регулярной основе. Друзья? Это значило бы поставить их под удар, ПБ все равно его найдет рано или поздно, не на квартире друга, так на улице, или в кафе, или в кинотеатре, или в какой-нибудь ночлежке. У них, у пэбэшников, везде глаза и уши.
   Везде? Ну, не то чтобы совсем уж везде. В отличие от каждого, отдельно взятого человека, бизнес не был беззащитным. Большие экономические силы сумели сохранить свою свободу, хотя практически все остальное подпало под власть правительства. Законы, переставшие защищать личность, все еще стояли на страже собственности и бизнеса. ПБ могла арестовать любого человека, однако корпорации все еще были ей не подвластны. Странным образом в середине двадцатого века возродился древний институт святилища.
   Бизнес, промышленность, корпорации могли не опасаться произвола, любые действия против них должны были осуществляться сугубо в рамках юридического процесса. ПБ относилась к «Ретрик констракшн» с величайшим подозрением, однако не могла ничего сделать, пока компания не попадется на какой-нибудь противозаконной деятельности. Вернувшись к Ретрику, попав на территорию его компании, Дженнингс будет в безопасности. Он мрачно усмехнулся. Современный храм, право святилища. Только теперь уже это противостояние правительства и бизнеса, а не государства и церкви, как когда-то. Такой тебе новый Нотр-Дам, место, недоступное для слуг закона.