Гордон Диксон
Дракон и Джинн
Крейгу Диксону и тем, кто его любит
Глава 1
Шесть дней и ночей ветер все дул и дул с северо-запада. Закутанные в тепло слуги собирались по своим комнатам и прислушивались к завыванию ветра, в котором им чудились голоса темных сил, предрекающие несчастья. Ветер дул, пока не нанес глубокие сугробы у куртины замка, и кому-то из слуг приходилось спускаться по веревке с крепостной стены, чтобы разгрести снег и освободить ворота.
Наконец ветер стих, и на один день воцарилось голубое небо, лютый мороз и мертвая тишина. Затем ветер подул снова, с еще большей силой, теперь с юго-востока, и на второй день пронес сэра Брайена Невилл-Смита через открытые на этот раз ворота Маленконтри.
Кузнец и один из стражников сопроводили сидящего верхом Брайена через двор ко входу в большой зал замка, помогли ему спешиться и сколоть лед с доспехов. Стражник повел коня в теплую конюшню, а кузнец, занимавший в замке более высокое положение, направился вместе с сэром Брайеном в большой зал, идя чуть впереди гостя, чтобы возвестить о его прибытии.
Но кузнецу не удалось отличиться. Едва вступив в зал, вошедшие увидели леди Анджелу Эккерт, жену сэра Джеймса Эккерта, владельца Маленконтри. Она сидела за полуденной трапезой и мгновенно узнала вновь прибывшего.
– Брайен! – воскликнула она из дальнего конца зала. – Откуда ты взялся?
– Снаружи, – сказал Брайен. Он всегда все понимал буквально.
Брайен направился к столу, стоящему на помосте в глубине зала. За трапезой Энджи сидела одна на возвышении, как и подобало хозяйке дома. Два других стола для столующихся рангом ниже были пусты.
– Вижу, – сказала Энджи, понижая голос, когда Брайен подошел к помосту. – Но откуда ты отправился в путь?
– Из замка Смит. Из дома, – ответил Брайен с ноткой раздражения. Откуда же еще он мог явиться, к тому же в конце января после сильной пурги?
Но раздражение было мимолетным. Он уже пялил глаза на еду и питье, стоящие перед Энджи на высоком столе. То, что Энджи, которая, как и ее муж Джим, каких-то три года назад была невольно перенесена из двадцатого века в нынешний четырнадцатый, считала временем ленча, для Брайена было временем обеда. Обед же для Брайена означал обильную пищу, а у него ничего не было во рту с самого завтрака, и то преждевременного – этим холодным утром, на рассвете.
– Присаживайся, поешь и выпей чего-нибудь, – предложила Энджи. – Ты, должно быть, продрог до костей.
– Ха! – выдохнул Брайен. Его глаза заблестели – давно бы так!
Прислуживающая за столом челядь уже готовила ему место в конце стола, за которым в центре – на месте хозяйки дома – восседала Энджи. Как только Брайен сел, еще один слуга прибежал из буфетной с дымящимся кувшином, из которого налил горячего вина в стоящий перед Брайеном большой квадратный металлический кубок.
– Горячее вино, надо же! – радостно вскричал Брайен.
Он сделал несколько глотков, чтобы распробовать то, о чем ему уже давно поведал его нос. Поставив кубок на стол, он устремил на Энджи взгляд, исполненный явной доброжелательности. Другой слуга поставил перед ним запеченное в тесте мясо и ложкой положил приличную порцию на толстый кусок хлеба из муки грубого помола, служивший тарелкой. Брайен одобрительно кивнул, после чего отправил в рот самый большой кусок мяса и аккуратно вытер руки лежащей рядом салфеткой.
– Я думал, когда ты одна, Анджела, то обедаешь у себя в комнате, – сказал Брайен, справившись с мясом.
– Обычно я так и делала, – сказала Энджи. – Но здесь удобнее.
Она встретилась с Брайеном глазами, и они обменялись взглядами, полными взаимопонимания. Двадцатый век и век четырнадцатый пришли к согласию.
Все дело в слугах. Энджи было бы намного приятней есть в личных покоях лорда и леди замка – комнате, расположенной в верхней части башни Маленконтри.
Комната была теплой и благоустроенной: в окна вставлены настоящие стекла, защищающие от непогоды, пол с подогревом, сконструированным по типу гипокауста, использовавшегося еще первыми римскими завоевателями Британии, но забытого в средние века. О гипокаусте вспомнил муж Энджи. Суть конструкции заключалась в том, что в пространстве между настланными в два слоя каменными полами циркулировал воздух, нагреваемый многочисленными каминами за пределами комнаты.
Современный большой камин был и в самой комнате – он не только обогревал помещение, но и украшал его.
Разумеется, камины имелись и в большом зале. Целых три, и притом огромные. Один из них размещался позади высокого стола, за которым сидела Энджи, а два других внизу, посередине длинных стен. Сейчас, когда Энджи обедала здесь, все три камина ярко горели, но в зале все-таки было холодно.
Места за высоким столом имели преимущество – близость к буфетной, что позволяло доставлять пищу горячей. И хотя слуги не выражали недовольства, когда эти места пустовали, и не просили хозяев есть с подобающим им приличием в зале, Джим и Энджи, вопреки своим желаниям, по крайней мере полуденную трапезу старались вкушать здесь.
Существовали незримые границы того, что могли позволить себе лорд и леди, даже если лорд являлся известным рыцарем и магом. Те, кто служил феодалам, были готовы выполнить любой приказ. Солдаты шли вперед и умирали за своего господина. Но никто – ни слуги, ни солдаты, ни арендаторы, ни крепостные – не мог пойти против обычая. Когда говорил обычай, подчинялся каждый, даже сам король, восседавший на троне.
И здесь, в Маленконтри, эта всеобщая приверженность обычаю, о которой не говорили, но которая витала в воздухе, в конце концов одолела и Энджи с Джимом. Лорд и леди такого замка, как этот, должны совершать свою полуденную трапезу определенным образом и в определенном месте. Для этого и существовал большой зал. То, что подававшие на стол слуги могли замерзнуть по пути из кухни в буфетную, никого не интересовало. Существовал определенный порядок вещей, и каждый должен был ему следовать.
– Где Джеймс? – спросил Брайен, изрядными кусками мяса и добрыми глотками вина немного утолив голод.
– Ненадолго отлучился, – ответила Энджи. – Он сейчас там. – Она подняла палец вверх.
– Да-да, – отозвался Брайен в знак того, что понял. Жест, который мог бы поставить в тупик постороннего или даже означать, что муж Энджи покинул этот бренный мир, был исполнен смысла и понятен обоим.
– Джим посчитал, что следует взглянуть на наших людей за пределами замка, – сказала Энджи, – и убедиться, что они не пострадали от пурги.
– Тогда, с позволения миледи, я подожду, пока он не вернется, – сказал Брайен, – а потом расскажу вам обоим новость, о которой приехал сообщить. Мне хочется, чтобы вы оба при этом присутствовали. Это на самом деле важная новость. Ты извинишь меня, если я не сообщу о ней сейчас?
– Разумеется, – ответила Энджи.
Несмотря на вежливый вопрос, прозвучавший в конце маленькой речи Брайена, Энджи знала, что Брайен ничего не скажет, пока не вернется ее муж. Пока это была закрытая информация. Если Брайен хочет говорить с ними обоими, значит, ему что-то нужно от Джима. Опыт подсказывал Энджи, что в таких случаях надо быть готовой к отпору. Кто предупрежден, тот вооружен.
– Он скоро вернется, – сказала она.
Наконец ветер стих, и на один день воцарилось голубое небо, лютый мороз и мертвая тишина. Затем ветер подул снова, с еще большей силой, теперь с юго-востока, и на второй день пронес сэра Брайена Невилл-Смита через открытые на этот раз ворота Маленконтри.
Кузнец и один из стражников сопроводили сидящего верхом Брайена через двор ко входу в большой зал замка, помогли ему спешиться и сколоть лед с доспехов. Стражник повел коня в теплую конюшню, а кузнец, занимавший в замке более высокое положение, направился вместе с сэром Брайеном в большой зал, идя чуть впереди гостя, чтобы возвестить о его прибытии.
Но кузнецу не удалось отличиться. Едва вступив в зал, вошедшие увидели леди Анджелу Эккерт, жену сэра Джеймса Эккерта, владельца Маленконтри. Она сидела за полуденной трапезой и мгновенно узнала вновь прибывшего.
– Брайен! – воскликнула она из дальнего конца зала. – Откуда ты взялся?
– Снаружи, – сказал Брайен. Он всегда все понимал буквально.
Брайен направился к столу, стоящему на помосте в глубине зала. За трапезой Энджи сидела одна на возвышении, как и подобало хозяйке дома. Два других стола для столующихся рангом ниже были пусты.
– Вижу, – сказала Энджи, понижая голос, когда Брайен подошел к помосту. – Но откуда ты отправился в путь?
– Из замка Смит. Из дома, – ответил Брайен с ноткой раздражения. Откуда же еще он мог явиться, к тому же в конце января после сильной пурги?
Но раздражение было мимолетным. Он уже пялил глаза на еду и питье, стоящие перед Энджи на высоком столе. То, что Энджи, которая, как и ее муж Джим, каких-то три года назад была невольно перенесена из двадцатого века в нынешний четырнадцатый, считала временем ленча, для Брайена было временем обеда. Обед же для Брайена означал обильную пищу, а у него ничего не было во рту с самого завтрака, и то преждевременного – этим холодным утром, на рассвете.
– Присаживайся, поешь и выпей чего-нибудь, – предложила Энджи. – Ты, должно быть, продрог до костей.
– Ха! – выдохнул Брайен. Его глаза заблестели – давно бы так!
Прислуживающая за столом челядь уже готовила ему место в конце стола, за которым в центре – на месте хозяйки дома – восседала Энджи. Как только Брайен сел, еще один слуга прибежал из буфетной с дымящимся кувшином, из которого налил горячего вина в стоящий перед Брайеном большой квадратный металлический кубок.
– Горячее вино, надо же! – радостно вскричал Брайен.
Он сделал несколько глотков, чтобы распробовать то, о чем ему уже давно поведал его нос. Поставив кубок на стол, он устремил на Энджи взгляд, исполненный явной доброжелательности. Другой слуга поставил перед ним запеченное в тесте мясо и ложкой положил приличную порцию на толстый кусок хлеба из муки грубого помола, служивший тарелкой. Брайен одобрительно кивнул, после чего отправил в рот самый большой кусок мяса и аккуратно вытер руки лежащей рядом салфеткой.
– Я думал, когда ты одна, Анджела, то обедаешь у себя в комнате, – сказал Брайен, справившись с мясом.
– Обычно я так и делала, – сказала Энджи. – Но здесь удобнее.
Она встретилась с Брайеном глазами, и они обменялись взглядами, полными взаимопонимания. Двадцатый век и век четырнадцатый пришли к согласию.
Все дело в слугах. Энджи было бы намного приятней есть в личных покоях лорда и леди замка – комнате, расположенной в верхней части башни Маленконтри.
Комната была теплой и благоустроенной: в окна вставлены настоящие стекла, защищающие от непогоды, пол с подогревом, сконструированным по типу гипокауста, использовавшегося еще первыми римскими завоевателями Британии, но забытого в средние века. О гипокаусте вспомнил муж Энджи. Суть конструкции заключалась в том, что в пространстве между настланными в два слоя каменными полами циркулировал воздух, нагреваемый многочисленными каминами за пределами комнаты.
Современный большой камин был и в самой комнате – он не только обогревал помещение, но и украшал его.
Разумеется, камины имелись и в большом зале. Целых три, и притом огромные. Один из них размещался позади высокого стола, за которым сидела Энджи, а два других внизу, посередине длинных стен. Сейчас, когда Энджи обедала здесь, все три камина ярко горели, но в зале все-таки было холодно.
Места за высоким столом имели преимущество – близость к буфетной, что позволяло доставлять пищу горячей. И хотя слуги не выражали недовольства, когда эти места пустовали, и не просили хозяев есть с подобающим им приличием в зале, Джим и Энджи, вопреки своим желаниям, по крайней мере полуденную трапезу старались вкушать здесь.
Существовали незримые границы того, что могли позволить себе лорд и леди, даже если лорд являлся известным рыцарем и магом. Те, кто служил феодалам, были готовы выполнить любой приказ. Солдаты шли вперед и умирали за своего господина. Но никто – ни слуги, ни солдаты, ни арендаторы, ни крепостные – не мог пойти против обычая. Когда говорил обычай, подчинялся каждый, даже сам король, восседавший на троне.
И здесь, в Маленконтри, эта всеобщая приверженность обычаю, о которой не говорили, но которая витала в воздухе, в конце концов одолела и Энджи с Джимом. Лорд и леди такого замка, как этот, должны совершать свою полуденную трапезу определенным образом и в определенном месте. Для этого и существовал большой зал. То, что подававшие на стол слуги могли замерзнуть по пути из кухни в буфетную, никого не интересовало. Существовал определенный порядок вещей, и каждый должен был ему следовать.
– Где Джеймс? – спросил Брайен, изрядными кусками мяса и добрыми глотками вина немного утолив голод.
– Ненадолго отлучился, – ответила Энджи. – Он сейчас там. – Она подняла палец вверх.
– Да-да, – отозвался Брайен в знак того, что понял. Жест, который мог бы поставить в тупик постороннего или даже означать, что муж Энджи покинул этот бренный мир, был исполнен смысла и понятен обоим.
– Джим посчитал, что следует взглянуть на наших людей за пределами замка, – сказала Энджи, – и убедиться, что они не пострадали от пурги.
– Тогда, с позволения миледи, я подожду, пока он не вернется, – сказал Брайен, – а потом расскажу вам обоим новость, о которой приехал сообщить. Мне хочется, чтобы вы оба при этом присутствовали. Это на самом деле важная новость. Ты извинишь меня, если я не сообщу о ней сейчас?
– Разумеется, – ответила Энджи.
Несмотря на вежливый вопрос, прозвучавший в конце маленькой речи Брайена, Энджи знала, что Брайен ничего не скажет, пока не вернется ее муж. Пока это была закрытая информация. Если Брайен хочет говорить с ними обоими, значит, ему что-то нужно от Джима. Опыт подсказывал Энджи, что в таких случаях надо быть готовой к отпору. Кто предупрежден, тот вооружен.
– Он скоро вернется, – сказала она.
Глава 2
В это время Джим облетал юго-восток земель, которыми он владел как сэр Джеймс Эккерт, барон Маленконтри. Это были в основном ровные луга, занятые фермерскими хозяйствами, и Джим обозревал белесый ландшафт внизу в поисках домов немногих арендаторов и фермеров, живших вдали от замка. Джим хотел узнать, не нуждаются ли они в помощи после прошедшей пурги.
Он испытывал настоящее наслаждение от передвижения по воздуху. Странно, как он забывал об этой тихой радости, когда еще не мог превращаться в дракона, и как обострилось это чувство теперь, когда он познал вкус высоты. Летать так, как он летает сейчас, нравилось Джиму гораздо больше, чем управлять маленьким самолетом, на котором он брал уроки пилотажа еще в двадцатом веке, даже больше, чем парить на планере, на котором ему дважды довелось летать пассажиром. Сейчас полет был его жизнью, ощущением, что он может слиться с воздушными потоками, а это давало ликующее чувство свободы и могущества.
В обличье дракона, при гораздо большем отношении массы тела к площади поверхности, чем у человека, Джим не боялся холода. Вот с жарой было хуже. Он чуть не расплавился, когда однажды оказался летом в центре Франции. Струи холодного воздуха, обтекающие сейчас его тело, были ему только приятны.
Он чувствовал бодрость до самых кончиков огромных крыльев, которые далеко простирались по обе стороны тела, давая возможность парить в воздухе. Он именно парил, а не летел, как большинство крупных птиц, потому что для поддержания тела в воздухе одними взмахами крыльев требовался бы большой расход энергии. Набрав нужную высоту, он мог использовать воздушные потоки, изменяя форму своих крыльев. Так парусник может варьировать косыми и прямоугольными парусами, чтобы поймать ветер.
Конфигурация крыльев менялась чисто инстинктивно. Тем не менее умение маневрировать Джим считал не иначе как искусством, а себя мнил королем воздуха.
Сейчас он уже обозрел почти все свои земли, и пришла пора возвращаться в замок. Не опоздать бы к ленчу. Он начал плавный разворот вправо, чтобы направиться к дому. И тут заметил небольшой иглу вдовы Теббитс. Собственно говоря, это был вовсе не иглу, но Джим не мог подобрать другого названия, которое подошло бы этому строению. Оно было сооружено из молодых деревцев и тонких веток, связанных воедино и тщательно обмазанных глиной. Крыши то ли вообще не было, то ли она просела от времени, но ее явное отсутствие действительно придавало домику форму иглу. В любом случае посередине того места, где была или должна была быть крыша, находилось дымоходное отверстие – как раз над заполненным песком очагом, в котором вдова разводила огонь для обогрева и приготовления пищи.
Но сейчас дымоход не подавал никаких признаков жизни, более того, он вообще был закрыт.
Джим сделал круг, пошел на снижение и с глухим шумом приземлился у двери, освобожденной от снега изменившимся к тому времени ветром. Звук его приземления, без сомнения, заставил бы вскочить на ноги любого, кто бы ни находился в доме, и через несколько секунд, немного поупрямившись, дверь с шумом распахнулась. На пороге показалась сама вдова, обмотанная поверх одежды одеялами и разномастными лоскутами, из-за чего больше походила на медвежонка, чем на человека. Вдова сразу узнала гостя.
Она издала легкий крик, считавшийся у людей Маленконтри обязательным при встрече с хозяином в обличье дракона, и попыталась сделать реверанс. Вряд ли это было возможно в ее наряде, и вдова чуть не упала. Джим вовремя одернул себя, чуть было не сделав движение, чтобы подхватить женщину. Она бы никогда не простила себе, соверши ее господин нечто подобное. К счастью, дверной косяк уберег вдову от падения, и она выбралась наружу.
– Милорд, – проговорила вдова.
Из вороха одежды, в котором пряталось кроткое старческое лицо, на Джима смотрели два проницательных темных глаза.
– Как поживаешь, Теббитс? – спросил Джим. У вдовы было, разумеется, имя, но похоже, никто в поместье его не помнил. – Я заметил, что из дымохода не идет дым.
– Нет, милорд, – начала вдова. – Благодарю милорда. Очень любезно со стороны милорда разговаривать со мной. Я так благодарна милорду. Дым не идет, потому что нет огня.
– Что-нибудь с очагом? – спросил Джим, вспомнив, что, оказывая кому-либо помощь, необходимо быть щепетильным.
– Нет, милорд. Благодарю, милорд.
– Так почему же нет огня?
– Он поглотил последние красные угольки и улетучился, как и всякий огонь, если милорд по своей доброте позволит так выразиться.
Джим вздохнул с облегчением. До этого он чувствовал себя как человек, стоящий в темноте перед закрытой дверью и отыскивающий в связке ключей тот единственный, который открыл бы ее. Мысль пожаловаться на что-либо в открытую приводила его арендаторов в ужас, и они находили окольные пути, чтобы поставить его в известность о своих нуждах, имея в запасе отговорку, что у них все в порядке и они не нуждаются абсолютно ни в какой помощи... И если Джиму случалось заметить обходной маневр и побранить их за маленькую хитрость – они тут же пускали эту отговорку в ход.
– И у тебя во время пурги совсем не было дров? – спросил Джим.
– Почему же, думаю, что были, – сказала вдова Теббитс. – Я стала ужасно забывчива в последние дни, милорд.
– Вовсе нет, – сердечно проговорил Джим. Даже трудно себе представить, как она, в ее годы, пережила эти несколько дней в неотапливаемом помещении. – Мне кажется, неподалеку отсюда я видел в лесу упавшую ветку. Она сгодится на дрова. Пожалуй, я найду ее и принесу.
– Молю милорда не утруждать себя! – воскликнула вдова.
– Теббитс, – сказал Джим властным, не терпящим возражений тоном, – я хочу принести сюда этот сук.
– О, прошу прощения, милорд. Виновата, милорд. Молю о снисхождении.!
– Я скоро вернусь, – сказал Джим.
Он повернулся, с шумом взмыл в воздух и кратчайшим путем полетел в близлежащий лесок, о котором говорил; лесок находился все-таки достаточно далеко, чтобы, приземлившись там, оказаться вне поля зрения вдовы Теббитс. Никаких упавших веток поблизости не было, а искать их под снегом не входило в его намерения. Джим облюбовал на одном из дубов пятнадцатифутовый сук и попросту отломал его от заиндевевшего ствола. Немного поразмыслив, он отыскал глазами другой сук примерно таких же размеров и присоединил его к первому. Джим пристроил сучья в лапах, снова взмыл в воздух, заработал крыльями и наконец приземлился у окна домика Теббитс.
– Ну вот! – сердито сказал Джим и тут же заметил, что вдова с сомнением смотрит на толстые концы принесенных им сучьев. – Вспомни, – продолжил он, – есть ли у тебя топор, чтобы справиться с этими ветками.
– Увы, милорд, – вздохнула Теббитс. – Боюсь, я его потеряла.
У нее, скорей всего, его никогда и не было, подумал Джим. Железо стоит дорого. Надо будет прислать ей какой-нибудь подходящий инструмент для рубки дров.
– Что ж, – сказал Джим, – ладно, в таком случае...
Он поднял одну из двух заиндевевших веток и, орудуя предплечьями, принялся с легкостью ломать ее с толстого конца на части, попутно отрывая мелкие ветки. Джим обломал сучья, чтобы они влезли в топку, собрал в охапку, которая была бы по силам вдове, и передал дрова Теббитс. Женщина неуклюже, но с явной радостью схватила их, несмотря на ворох напяленной одежды.
– Я скажу Дику Форестеру, чтобы он сегодня же прислал тебе дров из замка, – подытожил свои действия Джим. – У тебя есть кремень и огниво? Есть чем развести огонь?
– Есть. Спасибо, милорд, – сказала Теббитс. – Милорд всегда так добр к никчемной старухе.
– Не стоит благодарности. Когда-нибудь состарюсь и я. Это уж точно, – добродушно ответил Джим. – Да благословят тебя небеса, Теббитс.
– Да благословят они милорда.
Джим с шумом поднялся в воздух, удовлетворенный тем, что ему в кои-то веки удалось помочь одному из своих людей, прежде чем тот сам попросил о помощи. Набрав высоту, он полетел к замку.
Вдруг нечто необычное привлекло внимание Джима – и вовсе не на его землях, а в граничащем с ними маленьком поместье сэра Губерта Вайтби. Присущее дракону телескопическое зрение позволило Джиму разглядеть, что сэр Губерт отчаянно жестикулирует и кричит что-то неразборчивое на таком расстоянии, отдавая приказания не то своим арендаторам, не то слугам.
Сэр Губерт считался не лучшим из соседей. Он не был дурным, опасным, злым, бесчестным или жадным человеком, но вечно пребывал в раздражении, недовольстве и беспрестанно требовал к своей особе внимания.
Поначалу Джим решил продолжить свой путь и забыть о том, что видел. Но совесть и еще не пропавшее в четырнадцатом веке чувство взаимовыручки между соседями заставили Джима повернуть обратно, и он начал планировать в сторону сэра Губерта.
Когда, поймав нисходящий воздушный поток, Джим спустился ниже, он понял, в чем дело. Одна из коров сэра Губерта провалилась не то в засыпанный снегом ров, не то в небольшой овраг, и сэр Губерт с четырьмя своими людьми пытался вызволить ее из плена.
Корова или не могла помочь им, или не понимала, чего от нее хотят, а весила она столько, что четверым мужчинам было не под силу вытащить ее из ямы. Сэр Губерт поднял такой шум, что спасатели увидели Джима, только когда тот приземлился рядом с ними с таким же грохотом, какой произвел под окном домика вдовы Теббитс. Все тут же развернулись и уставились на него.
– Дракон! – вскричал сэр Губерт, вытаскивая меч из ножен.
Рыцарь побледнел, но меч держал уверенно. Несмотря на все свои недостатки, сэр Губерт не был трусом. В эти времена трусы, независимо от сословия, к которому они принадлежали, не доживали до зрелых лет.
Было ясно, что никто не узнал сэра Эккерта, как узнавали своего хозяина в обличье дракона его собственные арендаторы. Люди сэра Губерта были безоружны, если не считать заткнутых за пояс ножей, обычно используемых в хозяйстве. Они моментально выхватили их и начали прикидывать, что еще может сойти за оружие, – у двоих имелись длинные колья, у третьего совершенно бесполезная в сложившемся положении веревка.
Конечно, они выглядели глупо. Даже если бы все пятеро были в доспехах и при полном вооружении, они, скорее всего, погибли бы, схватившись всерьез с драконом таких внушительных размеров. Пожалуй, они могли бы серьезно ранить его, но если бы он и погиб, то последним.
– Не будь ослом, сэр Губерт. – Фраза из лексикона двадцатого века прямо-таки сорвалась с языка Джима. Что ж, она сейчас как нельзя более уместна, подумал он. – Я Джеймс Эккерт, твой сосед. Только в обличье дракона. Не могу ли я чем-нибудь помочь?
Сэр Губерт еще не пришел в себя, однако кончик его меча опустился на несколько дюймов.
– Надо же! – недоверчиво проговорил он.
– Я облетал свои земли, чтобы посмотреть, что сделала с ними пурга, – сказал Джим. – И, пролетая мимо, увидел, что у тебя что-то стряслось. Вот я и приземлился.
Сэр Губерт опустил меч, но все еще не торопился вложить его в ножны:
– Черт побери, если это на самом деле ты, то почему в таком виде?
– В обличье дракона я гораздо сильнее, а ведь могло оказаться, что кому-то нужна помощь, как, например, тебе, – сказал Джим. – Оставь свои выкрутасы и пораскинь мозгами, Губерт.
– Дьявольщина! Откуда, будь я проклят, мне знать о твоих намерениях? – вскричал рыцарь. – Может, ты хочешь сожрать нас.
– Я не кровожаден, – сказал Джим. – Ты достаточно часто обедал в Маленконтри, чтобы знать это, Губерт.
– Ладно... – Сэр Губерт вложил меч в ножны. – Чем ты можешь помочь нам?
– Пока и сам не знаю, – ответил Джим. – Дай взглянуть. Куда это провалилась твоя корова?
– Да в обыкновенную яму, – проворчал сэр Губерт. – Если бы эта тварь хоть чуточку соображала, давно бы выбралась. Будь она неладна!
– А что за яма? Края у нее крутые? Пологие?
– Пологие, – сказал сэр Губерт. – И если бы корова немного помогла нам, мы бы ее уже вытащили.
– Если края пологие, я постараюсь залезть в яму и приподнять животное, а вы тяните за веревку; возможно, корова и выберется.
– Она лягнет тебя. – Сэр Губерт все еще не находил себе места.
– Может быть, – сказал Джим. – Посмотрим.
Он подошел к яме. Корова, которая раньше находилась с наветренной стороны, теперь неожиданно учуяла дракона, а увидев его рядом с собой, в ужасе замычала. Джим сложил крылья, нащупал под снегом скат ямы и пополз вниз сбоку от животного. Корова замычала снова, взывая о помощи. Но Джим быстро прижал ее своей тушей к противоположному краю ямы – зажатое с двух сторон и увязшее в глубоком снегу животное уже и не помышляло о том, чтобы противостоять внезапно объявившемуся соседу.
Лягнула его корова или нет, Джим так и не понял. Но он сумел зарыться глубоко в снег и подставить плечо под брюхо животного. Плотно прижатая плечом Джима к краю ямы корова в последний раз промычала от полной безысходности.
Джим глубоко вздохнул и выжал вес – так действует присевший человек, беря груз на плечо. Корова была тяжеловата, но и мускулы Джима намного превосходили мощью человеческие. Животное взмыло вверх и, завалившись на бок, растянулось на краю ямы. Корову тут же оттащили в сторону и принялись увещевать, призывая встать на ноги.
Джим выбрался из ямы самостоятельно.
– Ты легко справился с этой тварью, – пробурчал сэр Губерт чуть ли не обиженно.
– Ты необыкновенно любезен, – ответил Джим, зная, что слова рыцаря выражают, пожалуй, верх благодарности, на которую тот способен.
Джим взлетел вновь – пора было возвращаться в замок.
Ветер дул с юго-востока, и Джиму потребовалось набрать необходимую высоту, чтобы, сделав длинный вираж над землями сэра Губерта, лечь на курс к Маленконтри.
Он поднялся уже достаточно высоко, когда вдруг понял, что непроизвольно смотрит в сторону леса, в котором стоит домик Каролинуса.
Он собирался поговорить с Каролинусом, своим учителем магии, еще когда вместе с Энджи и юным Робертом Фалоном в сопровождении свиты возвращался с празднования Рождества у графа Сомерсетского, а с тех пор прошел почти месяц. Но постоянно что-то мешало.
Сейчас самое время ненадолго заглянуть к Каролинусу и обсудить с ним пару относящихся к двенадцатидневному пребыванию у графа вопросов, которые до сих пор не давали Джиму покоя.
Первым делом он, конечно, должен принести Каролинусу извинения за своего спутника, который на протяжении тех двенадцати дней постоянно донимал мага своей особой...
Хотя и в замок пора, Джим уже и так опоздал к ленчу. Энджи ждет его в большом зале. Ей, по всей вероятности, придется возиться с Робертом, который будет искать его...
Роберт постоянно требовал внимания, даже в самых, казалось бы, простых ситуациях; Джим до сих пор сомневался, правильно ли он поступил, взяв здесь, в четырнадцатом веке, на воспитание сироту благородного происхождения. Таким тут одна дорога – в воины. Сам Джим, по существу, воином не был. Его взгляды на жизнь, вынесенные из двадцатого века, не пойдут Роберту на пользу. Впрочем, Роберт еще слишком молод, чтобы разделять с опекунами ленч в большом зале.
Джим все еще был на распутье. И все-таки он решил, что Энджи не будет его дожидаться и поест одна. Ничего страшного не случится. Ну а он перекусит тем, что останется, когда вернется в Маленконтри.
И Джим взял курс на вершины деревьев, скрывающих расчищенную от леса поляну, на которой стоял домик Каролинуса.
Поляна была достаточно велика, примерно с футбольное поле. Вокруг стеной стояли высокие дубы и тисы. Снег шапками лежал на деревьях и покрывал землю в радиусе десяти ярдов от домика, оставляя свободным правильный круг, в котором царило лето.
В круге стоял не тронутый снегом домик. Рядом зеленела трава, цвели цветы, а из небольшого бассейна бил фонтан и время от времени выскакивали, как дельфинята, не то золотые рыбки, не то миниатюрные золотистые русалки. Чтобы сказать наверняка, надо было иметь очень уж острое зрение.
Аккуратная, посыпанная гравием дорожка вела от фонтана к двери маленького неказистого домика с остроконечной крышей, которому, казалось, здесь было не место. С другой стороны, он не мог находиться ни в каком другом месте, а должен был стоять именно здесь, в окружении зеленой травы, по соседству с бассейном, из которого выскакивали золотистые создания.
Джим с грохотом приземлился в самом конце дорожки, но никто не вышел из домика на шум, чтобы встретить гостя. Джим обернулся человеком. Если раньше, когда только начинал заниматься магией, он не обращал внимания на экипировку при своих превращениях, то потом уже не забывал о ней, и сейчас был тепло одет. Сэр Эккерт подошел к двери домика и тихонько постучал.
Не дождавшись ответа, он осторожно толкнул дверь и вошел.
– А, это ты, Джим? – Каролинус поднял на него глаза. Он сидел в большом кресле с подушечкой для головы. На столе перед Каролинусом лежал какой-то открытый фолиант; на одном из коленей мага, как бабочка на ветке, сидела маленькая грациозная зеленая наяда. Каролинус посмотрел на нее. – Тебе лучше сейчас заняться своими делами, дорогая, – мягко сказал он. – Мы закончим нашу беседу попозже.
Наяда соскользнула с его колена и прошептала что-то невнятное.
– Конечно, – сказал Каролинус.
Она повернулась и направилась к двери. Джим посторонился, чтобы пропустить ее. Наяда шла, опустив глаза, и, только поравнявшись с Джимом, на мгновение подняла их и опять что-то прошептала.
– Отнюдь, – сказал Джим. Он не понял ее, как, возможно, немногим ранее и Каролинус, но решил, что найденное им слово вполне сойдет за ответ. Наяда вышла из комнаты, и дверь закрылась.
– Ну что ж, мой мальчик, – весело проговорил Каролинус, – рад видеть тебя, тем более в облике человека. Домик у меня маленький, ты же видишь.
Домик действительно был невелик. Мало того, он был до самой крыши забит книгами и всевозможными мыслимыми и немыслимыми предметами, часть которых, несомненно, имела отношение к оккультным наукам. Больше всего домик походил на склад. Но с тех пор как Каролинус научился находить среди царящего вокруг хаоса нужную ему вещь, он уже не вспоминал о порядке в своем жилище.
Он испытывал настоящее наслаждение от передвижения по воздуху. Странно, как он забывал об этой тихой радости, когда еще не мог превращаться в дракона, и как обострилось это чувство теперь, когда он познал вкус высоты. Летать так, как он летает сейчас, нравилось Джиму гораздо больше, чем управлять маленьким самолетом, на котором он брал уроки пилотажа еще в двадцатом веке, даже больше, чем парить на планере, на котором ему дважды довелось летать пассажиром. Сейчас полет был его жизнью, ощущением, что он может слиться с воздушными потоками, а это давало ликующее чувство свободы и могущества.
В обличье дракона, при гораздо большем отношении массы тела к площади поверхности, чем у человека, Джим не боялся холода. Вот с жарой было хуже. Он чуть не расплавился, когда однажды оказался летом в центре Франции. Струи холодного воздуха, обтекающие сейчас его тело, были ему только приятны.
Он чувствовал бодрость до самых кончиков огромных крыльев, которые далеко простирались по обе стороны тела, давая возможность парить в воздухе. Он именно парил, а не летел, как большинство крупных птиц, потому что для поддержания тела в воздухе одними взмахами крыльев требовался бы большой расход энергии. Набрав нужную высоту, он мог использовать воздушные потоки, изменяя форму своих крыльев. Так парусник может варьировать косыми и прямоугольными парусами, чтобы поймать ветер.
Конфигурация крыльев менялась чисто инстинктивно. Тем не менее умение маневрировать Джим считал не иначе как искусством, а себя мнил королем воздуха.
Сейчас он уже обозрел почти все свои земли, и пришла пора возвращаться в замок. Не опоздать бы к ленчу. Он начал плавный разворот вправо, чтобы направиться к дому. И тут заметил небольшой иглу вдовы Теббитс. Собственно говоря, это был вовсе не иглу, но Джим не мог подобрать другого названия, которое подошло бы этому строению. Оно было сооружено из молодых деревцев и тонких веток, связанных воедино и тщательно обмазанных глиной. Крыши то ли вообще не было, то ли она просела от времени, но ее явное отсутствие действительно придавало домику форму иглу. В любом случае посередине того места, где была или должна была быть крыша, находилось дымоходное отверстие – как раз над заполненным песком очагом, в котором вдова разводила огонь для обогрева и приготовления пищи.
Но сейчас дымоход не подавал никаких признаков жизни, более того, он вообще был закрыт.
Джим сделал круг, пошел на снижение и с глухим шумом приземлился у двери, освобожденной от снега изменившимся к тому времени ветром. Звук его приземления, без сомнения, заставил бы вскочить на ноги любого, кто бы ни находился в доме, и через несколько секунд, немного поупрямившись, дверь с шумом распахнулась. На пороге показалась сама вдова, обмотанная поверх одежды одеялами и разномастными лоскутами, из-за чего больше походила на медвежонка, чем на человека. Вдова сразу узнала гостя.
Она издала легкий крик, считавшийся у людей Маленконтри обязательным при встрече с хозяином в обличье дракона, и попыталась сделать реверанс. Вряд ли это было возможно в ее наряде, и вдова чуть не упала. Джим вовремя одернул себя, чуть было не сделав движение, чтобы подхватить женщину. Она бы никогда не простила себе, соверши ее господин нечто подобное. К счастью, дверной косяк уберег вдову от падения, и она выбралась наружу.
– Милорд, – проговорила вдова.
Из вороха одежды, в котором пряталось кроткое старческое лицо, на Джима смотрели два проницательных темных глаза.
– Как поживаешь, Теббитс? – спросил Джим. У вдовы было, разумеется, имя, но похоже, никто в поместье его не помнил. – Я заметил, что из дымохода не идет дым.
– Нет, милорд, – начала вдова. – Благодарю милорда. Очень любезно со стороны милорда разговаривать со мной. Я так благодарна милорду. Дым не идет, потому что нет огня.
– Что-нибудь с очагом? – спросил Джим, вспомнив, что, оказывая кому-либо помощь, необходимо быть щепетильным.
– Нет, милорд. Благодарю, милорд.
– Так почему же нет огня?
– Он поглотил последние красные угольки и улетучился, как и всякий огонь, если милорд по своей доброте позволит так выразиться.
Джим вздохнул с облегчением. До этого он чувствовал себя как человек, стоящий в темноте перед закрытой дверью и отыскивающий в связке ключей тот единственный, который открыл бы ее. Мысль пожаловаться на что-либо в открытую приводила его арендаторов в ужас, и они находили окольные пути, чтобы поставить его в известность о своих нуждах, имея в запасе отговорку, что у них все в порядке и они не нуждаются абсолютно ни в какой помощи... И если Джиму случалось заметить обходной маневр и побранить их за маленькую хитрость – они тут же пускали эту отговорку в ход.
– И у тебя во время пурги совсем не было дров? – спросил Джим.
– Почему же, думаю, что были, – сказала вдова Теббитс. – Я стала ужасно забывчива в последние дни, милорд.
– Вовсе нет, – сердечно проговорил Джим. Даже трудно себе представить, как она, в ее годы, пережила эти несколько дней в неотапливаемом помещении. – Мне кажется, неподалеку отсюда я видел в лесу упавшую ветку. Она сгодится на дрова. Пожалуй, я найду ее и принесу.
– Молю милорда не утруждать себя! – воскликнула вдова.
– Теббитс, – сказал Джим властным, не терпящим возражений тоном, – я хочу принести сюда этот сук.
– О, прошу прощения, милорд. Виновата, милорд. Молю о снисхождении.!
– Я скоро вернусь, – сказал Джим.
Он повернулся, с шумом взмыл в воздух и кратчайшим путем полетел в близлежащий лесок, о котором говорил; лесок находился все-таки достаточно далеко, чтобы, приземлившись там, оказаться вне поля зрения вдовы Теббитс. Никаких упавших веток поблизости не было, а искать их под снегом не входило в его намерения. Джим облюбовал на одном из дубов пятнадцатифутовый сук и попросту отломал его от заиндевевшего ствола. Немного поразмыслив, он отыскал глазами другой сук примерно таких же размеров и присоединил его к первому. Джим пристроил сучья в лапах, снова взмыл в воздух, заработал крыльями и наконец приземлился у окна домика Теббитс.
– Ну вот! – сердито сказал Джим и тут же заметил, что вдова с сомнением смотрит на толстые концы принесенных им сучьев. – Вспомни, – продолжил он, – есть ли у тебя топор, чтобы справиться с этими ветками.
– Увы, милорд, – вздохнула Теббитс. – Боюсь, я его потеряла.
У нее, скорей всего, его никогда и не было, подумал Джим. Железо стоит дорого. Надо будет прислать ей какой-нибудь подходящий инструмент для рубки дров.
– Что ж, – сказал Джим, – ладно, в таком случае...
Он поднял одну из двух заиндевевших веток и, орудуя предплечьями, принялся с легкостью ломать ее с толстого конца на части, попутно отрывая мелкие ветки. Джим обломал сучья, чтобы они влезли в топку, собрал в охапку, которая была бы по силам вдове, и передал дрова Теббитс. Женщина неуклюже, но с явной радостью схватила их, несмотря на ворох напяленной одежды.
– Я скажу Дику Форестеру, чтобы он сегодня же прислал тебе дров из замка, – подытожил свои действия Джим. – У тебя есть кремень и огниво? Есть чем развести огонь?
– Есть. Спасибо, милорд, – сказала Теббитс. – Милорд всегда так добр к никчемной старухе.
– Не стоит благодарности. Когда-нибудь состарюсь и я. Это уж точно, – добродушно ответил Джим. – Да благословят тебя небеса, Теббитс.
– Да благословят они милорда.
Джим с шумом поднялся в воздух, удовлетворенный тем, что ему в кои-то веки удалось помочь одному из своих людей, прежде чем тот сам попросил о помощи. Набрав высоту, он полетел к замку.
Вдруг нечто необычное привлекло внимание Джима – и вовсе не на его землях, а в граничащем с ними маленьком поместье сэра Губерта Вайтби. Присущее дракону телескопическое зрение позволило Джиму разглядеть, что сэр Губерт отчаянно жестикулирует и кричит что-то неразборчивое на таком расстоянии, отдавая приказания не то своим арендаторам, не то слугам.
Сэр Губерт считался не лучшим из соседей. Он не был дурным, опасным, злым, бесчестным или жадным человеком, но вечно пребывал в раздражении, недовольстве и беспрестанно требовал к своей особе внимания.
Поначалу Джим решил продолжить свой путь и забыть о том, что видел. Но совесть и еще не пропавшее в четырнадцатом веке чувство взаимовыручки между соседями заставили Джима повернуть обратно, и он начал планировать в сторону сэра Губерта.
Когда, поймав нисходящий воздушный поток, Джим спустился ниже, он понял, в чем дело. Одна из коров сэра Губерта провалилась не то в засыпанный снегом ров, не то в небольшой овраг, и сэр Губерт с четырьмя своими людьми пытался вызволить ее из плена.
Корова или не могла помочь им, или не понимала, чего от нее хотят, а весила она столько, что четверым мужчинам было не под силу вытащить ее из ямы. Сэр Губерт поднял такой шум, что спасатели увидели Джима, только когда тот приземлился рядом с ними с таким же грохотом, какой произвел под окном домика вдовы Теббитс. Все тут же развернулись и уставились на него.
– Дракон! – вскричал сэр Губерт, вытаскивая меч из ножен.
Рыцарь побледнел, но меч держал уверенно. Несмотря на все свои недостатки, сэр Губерт не был трусом. В эти времена трусы, независимо от сословия, к которому они принадлежали, не доживали до зрелых лет.
Было ясно, что никто не узнал сэра Эккерта, как узнавали своего хозяина в обличье дракона его собственные арендаторы. Люди сэра Губерта были безоружны, если не считать заткнутых за пояс ножей, обычно используемых в хозяйстве. Они моментально выхватили их и начали прикидывать, что еще может сойти за оружие, – у двоих имелись длинные колья, у третьего совершенно бесполезная в сложившемся положении веревка.
Конечно, они выглядели глупо. Даже если бы все пятеро были в доспехах и при полном вооружении, они, скорее всего, погибли бы, схватившись всерьез с драконом таких внушительных размеров. Пожалуй, они могли бы серьезно ранить его, но если бы он и погиб, то последним.
– Не будь ослом, сэр Губерт. – Фраза из лексикона двадцатого века прямо-таки сорвалась с языка Джима. Что ж, она сейчас как нельзя более уместна, подумал он. – Я Джеймс Эккерт, твой сосед. Только в обличье дракона. Не могу ли я чем-нибудь помочь?
Сэр Губерт еще не пришел в себя, однако кончик его меча опустился на несколько дюймов.
– Надо же! – недоверчиво проговорил он.
– Я облетал свои земли, чтобы посмотреть, что сделала с ними пурга, – сказал Джим. – И, пролетая мимо, увидел, что у тебя что-то стряслось. Вот я и приземлился.
Сэр Губерт опустил меч, но все еще не торопился вложить его в ножны:
– Черт побери, если это на самом деле ты, то почему в таком виде?
– В обличье дракона я гораздо сильнее, а ведь могло оказаться, что кому-то нужна помощь, как, например, тебе, – сказал Джим. – Оставь свои выкрутасы и пораскинь мозгами, Губерт.
– Дьявольщина! Откуда, будь я проклят, мне знать о твоих намерениях? – вскричал рыцарь. – Может, ты хочешь сожрать нас.
– Я не кровожаден, – сказал Джим. – Ты достаточно часто обедал в Маленконтри, чтобы знать это, Губерт.
– Ладно... – Сэр Губерт вложил меч в ножны. – Чем ты можешь помочь нам?
– Пока и сам не знаю, – ответил Джим. – Дай взглянуть. Куда это провалилась твоя корова?
– Да в обыкновенную яму, – проворчал сэр Губерт. – Если бы эта тварь хоть чуточку соображала, давно бы выбралась. Будь она неладна!
– А что за яма? Края у нее крутые? Пологие?
– Пологие, – сказал сэр Губерт. – И если бы корова немного помогла нам, мы бы ее уже вытащили.
– Если края пологие, я постараюсь залезть в яму и приподнять животное, а вы тяните за веревку; возможно, корова и выберется.
– Она лягнет тебя. – Сэр Губерт все еще не находил себе места.
– Может быть, – сказал Джим. – Посмотрим.
Он подошел к яме. Корова, которая раньше находилась с наветренной стороны, теперь неожиданно учуяла дракона, а увидев его рядом с собой, в ужасе замычала. Джим сложил крылья, нащупал под снегом скат ямы и пополз вниз сбоку от животного. Корова замычала снова, взывая о помощи. Но Джим быстро прижал ее своей тушей к противоположному краю ямы – зажатое с двух сторон и увязшее в глубоком снегу животное уже и не помышляло о том, чтобы противостоять внезапно объявившемуся соседу.
Лягнула его корова или нет, Джим так и не понял. Но он сумел зарыться глубоко в снег и подставить плечо под брюхо животного. Плотно прижатая плечом Джима к краю ямы корова в последний раз промычала от полной безысходности.
Джим глубоко вздохнул и выжал вес – так действует присевший человек, беря груз на плечо. Корова была тяжеловата, но и мускулы Джима намного превосходили мощью человеческие. Животное взмыло вверх и, завалившись на бок, растянулось на краю ямы. Корову тут же оттащили в сторону и принялись увещевать, призывая встать на ноги.
Джим выбрался из ямы самостоятельно.
– Ты легко справился с этой тварью, – пробурчал сэр Губерт чуть ли не обиженно.
– Ты необыкновенно любезен, – ответил Джим, зная, что слова рыцаря выражают, пожалуй, верх благодарности, на которую тот способен.
Джим взлетел вновь – пора было возвращаться в замок.
Ветер дул с юго-востока, и Джиму потребовалось набрать необходимую высоту, чтобы, сделав длинный вираж над землями сэра Губерта, лечь на курс к Маленконтри.
Он поднялся уже достаточно высоко, когда вдруг понял, что непроизвольно смотрит в сторону леса, в котором стоит домик Каролинуса.
Он собирался поговорить с Каролинусом, своим учителем магии, еще когда вместе с Энджи и юным Робертом Фалоном в сопровождении свиты возвращался с празднования Рождества у графа Сомерсетского, а с тех пор прошел почти месяц. Но постоянно что-то мешало.
Сейчас самое время ненадолго заглянуть к Каролинусу и обсудить с ним пару относящихся к двенадцатидневному пребыванию у графа вопросов, которые до сих пор не давали Джиму покоя.
Первым делом он, конечно, должен принести Каролинусу извинения за своего спутника, который на протяжении тех двенадцати дней постоянно донимал мага своей особой...
Хотя и в замок пора, Джим уже и так опоздал к ленчу. Энджи ждет его в большом зале. Ей, по всей вероятности, придется возиться с Робертом, который будет искать его...
Роберт постоянно требовал внимания, даже в самых, казалось бы, простых ситуациях; Джим до сих пор сомневался, правильно ли он поступил, взяв здесь, в четырнадцатом веке, на воспитание сироту благородного происхождения. Таким тут одна дорога – в воины. Сам Джим, по существу, воином не был. Его взгляды на жизнь, вынесенные из двадцатого века, не пойдут Роберту на пользу. Впрочем, Роберт еще слишком молод, чтобы разделять с опекунами ленч в большом зале.
Джим все еще был на распутье. И все-таки он решил, что Энджи не будет его дожидаться и поест одна. Ничего страшного не случится. Ну а он перекусит тем, что останется, когда вернется в Маленконтри.
И Джим взял курс на вершины деревьев, скрывающих расчищенную от леса поляну, на которой стоял домик Каролинуса.
Поляна была достаточно велика, примерно с футбольное поле. Вокруг стеной стояли высокие дубы и тисы. Снег шапками лежал на деревьях и покрывал землю в радиусе десяти ярдов от домика, оставляя свободным правильный круг, в котором царило лето.
В круге стоял не тронутый снегом домик. Рядом зеленела трава, цвели цветы, а из небольшого бассейна бил фонтан и время от времени выскакивали, как дельфинята, не то золотые рыбки, не то миниатюрные золотистые русалки. Чтобы сказать наверняка, надо было иметь очень уж острое зрение.
Аккуратная, посыпанная гравием дорожка вела от фонтана к двери маленького неказистого домика с остроконечной крышей, которому, казалось, здесь было не место. С другой стороны, он не мог находиться ни в каком другом месте, а должен был стоять именно здесь, в окружении зеленой травы, по соседству с бассейном, из которого выскакивали золотистые создания.
Джим с грохотом приземлился в самом конце дорожки, но никто не вышел из домика на шум, чтобы встретить гостя. Джим обернулся человеком. Если раньше, когда только начинал заниматься магией, он не обращал внимания на экипировку при своих превращениях, то потом уже не забывал о ней, и сейчас был тепло одет. Сэр Эккерт подошел к двери домика и тихонько постучал.
Не дождавшись ответа, он осторожно толкнул дверь и вошел.
– А, это ты, Джим? – Каролинус поднял на него глаза. Он сидел в большом кресле с подушечкой для головы. На столе перед Каролинусом лежал какой-то открытый фолиант; на одном из коленей мага, как бабочка на ветке, сидела маленькая грациозная зеленая наяда. Каролинус посмотрел на нее. – Тебе лучше сейчас заняться своими делами, дорогая, – мягко сказал он. – Мы закончим нашу беседу попозже.
Наяда соскользнула с его колена и прошептала что-то невнятное.
– Конечно, – сказал Каролинус.
Она повернулась и направилась к двери. Джим посторонился, чтобы пропустить ее. Наяда шла, опустив глаза, и, только поравнявшись с Джимом, на мгновение подняла их и опять что-то прошептала.
– Отнюдь, – сказал Джим. Он не понял ее, как, возможно, немногим ранее и Каролинус, но решил, что найденное им слово вполне сойдет за ответ. Наяда вышла из комнаты, и дверь закрылась.
– Ну что ж, мой мальчик, – весело проговорил Каролинус, – рад видеть тебя, тем более в облике человека. Домик у меня маленький, ты же видишь.
Домик действительно был невелик. Мало того, он был до самой крыши забит книгами и всевозможными мыслимыми и немыслимыми предметами, часть которых, несомненно, имела отношение к оккультным наукам. Больше всего домик походил на склад. Но с тех пор как Каролинус научился находить среди царящего вокруг хаоса нужную ему вещь, он уже не вспоминал о порядке в своем жилище.