Теории модернизации возникли в 60-х годах XX века в ходе борьбы с марксизмом за влияние в третьем мире. Именно это обстоятельство отделило теорию модернизации от смежных направлений, развивавшихся на базе «неприемлемых» идеологий.
   Ранние теории модернизации реконструировали историю развития Запада и базировались на либеральной вере в гарантированный прогресс, а также в универсальность американских ценностей, которые распространятся во всем мире.
   Только к середине 80-х годов, когда был накоплен как положительный, так и кризисный опыт большого числа стран третьего мира, реализовавших разнообразные проекты развития (как по западному, так и по социалистическому образцу), сложились теоретические представления, пригодные для обоснования относительно внеидеологизированной модернизационной политики. К этому же периоду относится и философское осмысление этой теории, которое позволило расширить пространство анализа, включив в него практически все страны мира, а не только развивающиеся. Результатом осмысления стало превращение понятия «модернизация» в предмет анализа для представителей дисциплин, с разных сторон рассматривавших практику развития «новых» стран и анализировавших причины успехов и провалов соответствующих проектов развития.

   По оценке Юргена Хабермаса: «Теория модернизации придает веберовскому понятию “модерн” характер абстракции, имеющей большие последствия. Оно отделяет модерн от его истоков – Европы нового времени – и стилизует его как образец для процесса социального развития вообще, нейтрализованный в пространственно-временном отношении. Кроме того, доктрина модернизации разрывает внутренние связи между модерном и историческим контекстом западного рационализма, поэтому процессы модернизации отныне не воспринимаются в качестве рационализации, как историческая объективация разума» ^[3]. Следует отметить, что генезис такого понимания восходит к Карлу Марксу, отмечавшему, что: «Дело <...> не в более или менее высокой степени развития тех общественных антагонизмов, которые вытекают из естественных законов капиталистического производства. Дело в самих этих законах, в этих тенденциях, действующих и осуществляющихся с железной необходимостью. Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего» ^[4].

   Сегодня различие позиций в отношении политики развития базируется на соответствующих теориях модернизации или, более широко, на теориях развития, выступающих обоснованиями внутри– и внешнеполитических стратегий. Сегодня, как и полвека назад, борьба за выдвижение наиболее убедительной и привлекательной теории развития становится важной частью soft power, конкуренции между глобальными центрами влияния.
   В рамках этой проблематики сложилось значительное количество направлений и концепций, различающихся как дисциплинарным подходом, так и предметным фокусом. Ниже приводится структура наиболее значимых теоретических подходов (без претензий на их исчерпанность).
   Общим для всех теорий модернизации (теорий отставания, догоняющего развития)является представление, что причины неразвитости связаны с внутренними факторами, такими как неграмотность, традиционное аграрное общество, традиционные ценности и ожидания населения, слабое разделение труда, недостаток коммуникаций и инфраструктуры. Различия в структуре и историческом пути мало принимались во внимание, внешние влияния игнорировались. Такой подход, вполне очевидно, снимал вопрос об ответственности колониальных держав и возлагал эту ответственность на власти «новых» государств. При этом исходным было представление, что существуют общие законы Прогресса и образец, задаваемый развитыми странами, рано или поздно будет реализован.
   Теория модернизации рисует линейную модель, в континууме которой располагаются как развитые, так и еще «недоразвитые» страны. Она, таким образом, фиксирует уровень «отставания», преодоление которого и является целью модернизации. Соответственно мера «модернизации» и ее средства – качество производственной инфраструктуры, потребность в капитале, масштаб трансферта ноу-хау. Развитие – повышение производительности и эффективности – измеряется, прежде всего, показателем ВВП на душу населения. Легко увидеть сходство такого подхода с тем, который лежал в основе советской модернизации (и продолжает оказывать влияние на современные представления).
    «Дуалистические теории»предполагают расщепление экономических и социальных структур на «модернизованный» и «традиционный» сектора.
    «Традиционный»характеризуется малоразвитым и малоразмерным сельским хозяйством, ремесленничеством, мелочной торговлей – эти сектора мало связаны между собой и развиваются по собственным законам.
    «Модернизованный»сектор может рассматриваться как эксклав развитых стран, которые и получают основные выгоды от его развития. Но развитие этого сектора не влияет на эволюцию «традиционного».
   Развитие (в представлении этой концепции) означает поглощение «традиционного» сектора в ходе концентрации и развития «модернизованного». Следовательно, главная проблема – масштабы и скорость экспансии «модернизованного» сектора.
   Сельское хозяйство должно предоставить для этого ресурсы: труд и капитал. Предлагаемая картина легко применима не только к нашему прошлому, но и к современности. Россия включает огромные территории, где еще доминируют традиционные формы жизни и хозяйствования.
    «Стратегические теории»объясняют неразвитость как результат действия замкнутого круга факторов. Низкий уровень доходов населения в развивающихся странах – результат низкого уровня производительности труда. В свою очередь низкий уровень – следствие дефицита капитала, который является следствием низкого уровня сбережений населения. А тот – результат низкого уровня доходов. Круг замкнулся. Данные теории рекомендуют разрывать этот круг в какой-либо критической точке – ее выбор варьируется в зависимости от конкретного варианта теории. В этой связи вспоминается подход Сергея Витте, который стремился ускорить развитие России за счет привлечения иностранных капиталов и технологий. Сходные проблемы и сегодня стоят перед некоторыми регионами России.
   Анализ модернизационных проектов показывает, что критическая точка в условиях узкого рыночного спроса – дефицит инвестиций и, следовательно, возможность их мобилизации. Если капитал доступен, инвестиции будут сделаны. Априори предполагается, что традиционное общество готово к изменениям и хочет рациональных инвестиционных решений. Но опыт целого ряда развивающихся стран опроверг этот тезис. Даже при доминировании вестернизированных элит наиболее вероятно, что это путь к складыванию небольшого модернизированного сектора, погруженного в преобладающий «традиционный», – то есть к дуальной модели.
   При ином подходе критической точкой считается не дефицит капитала, но недостаток готовности предпринимателей. Потенциальным предпринимателям препятствуют институциональные факторы, и для преодоления недостатка готовности требуется формирование мотивации, а также давление власти, приводящее к необходимым инвестиционным решениям. Последние, согласно Альберту Хиршману, обеспечиваются не сбалансированным ростом, а различными дисбалансами, которые создают источники возможных доходов и потерь ^[5]и которые должны поддерживаться в качестве инструментов развития. Инвестиции будут распространяться не равномерно, а, наоборот, концентрироваться в таких проектах, где дополнительные вложения могут реализовать свои преимущества при поддержке предпринимательской готовности. Использование дисбалансов может обеспечивать импортозамещение. В качестве примера создания такого дисбаланса в нашей стране вспомним установление барьеров на ввоз старых легковых автомобилей – результатом стал резкий рост инвестиций в автосборку.
    Теория «стадий экономического роста», хорошо известная российским читателям, объясняет процессы экономического развития с точки зрения экономической истории.
    Уолт Ростоувводит пять стадий экономического роста, которые проходит каждое общество ^[6]. Так, в «традиционном обществе» более 75 процентов населения занято в производстве продовольствия, политическая власть принадлежит землевладельцам или централизованному государству, поддержанному армией или чиновниками. «Переходная стадия» создает предпосылки для стадии «отрыва» через проведение кардинальных изменений в непромышленных секторах. Растет экспорт сырья, возникает новый класс предпринимателей, среди элит распространяется привнесенная извне идея экономического прогресса. Накапливаются новые методы хозяйствования, формируются предпринимательская готовность и «истории успеха». На этой стадии происходит резкий рост уровня инвестиций, сопровождающийся радикальными изменениями в технологиях. «Гонка к зрелости» распространяет рост от лидеров к другим секторам, широко применяются современные технологии. Завершающая стадия – «высокого массового потребления» – наступает после достижения определенного уровня национального дохода и формирования экономической политики, направленной на повышение личного потребления.
   Впрочем, это «расписание развития» слабо объясняет, почему некоторые общества идут вперед, а другие – нет. Эта теория также уделяет мало внимания институциональному измерению развития.
   Роль центров регионального развития находится в фокусе и является побудительным мотивом теории «полюсов развития» .Так, региональная концентрация помогает извлекать выгоды технологически продвинутым внешним экономикам и делает региональные центры привлекательными для предпринимателей, что стимулирует дальнейшее развитие. (Временные региональные дисбалансы используются для стимулирования развития.) При этом не ясно, как обеспечить распространение развития из центров в провинции, а без него «полюса» развития могут превратить экономику в «дуальную».
    Гуннар Мюрдальуказывает, что социальные системы и экономические процессы не развиваются в условиях равновесия ^[7]. Напротив, неравновесие порождает позитивные или негативные циклы. В условиях laissez-faire для развивающихся стран преобладает формирование негативных циклов.
   В принципе Мюрдаль отрицает объяснение проблем развивающихся стран лишь экономическими факторами – социальные отношения должны быть инкорпорированы в теорию. Анализ реальной практики показывает, что использование либеральных подходов в реформировании экономики в условиях слабого распространения либеральных ценностей среди населения приводит к результатам, далеким от исходного замысла.
    Макросоциальные (социально-психологические и социокультурные) теориирассматривают ценности в качестве главных факторов неразвитости и развития. Одна из ранних и одновременно наиболее известных концепций такого рода принадлежит Максу Веберу ^[8].
   Согласно Веберу, протестантизм явился предпосылкой развития капитализма по двум причинам: протестантская этика, во-первых, утверждает аскетизм, который способствует сбережениям и последующим инвестициям; во-вторых, она базируется на рационализме и поведении, ориентированном на достижение цели (целерациональное поведение). То есть Вебер показал механизм формирования той самой предпринимательской готовности, значение которой отмечалось выше.
   Позже Толкотт Парсонси Нейл Смелзеробъясняли экономическое развитие результатами напряжений и волнений в обществе ^[9]. Если в традиционном обществе опыт экономической активности, достижительства привносится извне, то дифференциация влечет напряжения и волнения.
    Джон Маклелландсвязывает уровень развития с достижительской мотивацией, а Эрик Хагенпытается объяснить причины различий в достижительской мотивации между обществами, их классами и стратами ^[10]. Часть из них становятся на инновационные позиции, и если соответствующие личности и группы приобретают в обществе доминантные позиции, то этот процесс становится фактором развития. Поскольку структура мотиваций различных групп влияет на перспективы развития, то успех модернизации в большой мере зависит от того, насколько создаваемая институциональная среда способна поддержать модели активности, то есть вобрать в себя социальные ресурсы развития.
   Согласно теориям «зависимого развития»причина неразвитости стран третьего мира – их зависимость от индустриально развитых стран. Прогресс развитых стран и неразвитость развивающихся – части одного исторического процесса. Неразвитость – не есть отставание, но намеренное «понижающее» развитие.
   Теории зависимости концентрируются на происхождении зависимости, но стратегиям ее преодоления уделяют мало внимания. Имплицитно развитие означает освобождение, конец структурной зависимости и обретение независимости, создающих условия для преодоления структурных деформаций и других препятствий развитию.
   Структура спроса и предложения промышленно развитых стран, с одной стороны, и развивающихся – с другой, приводит к тому, что развитые страны способны извлечь преимущества из внешней торговли. Такой трансферт ресурсов делает развитие невозможным, и неравенство в торговых отношениях рассматривается как источник неразвитости. Технический прогресс в производстве промышленных товаров не только позволяет развитым странам повышать их доходы и уровень жизни населения, но также поддерживать высокие цены. Ситуация в развивающихся странах противоположная: технический прогресс в большинстве случаев приводит к снижению цен. Этот механизм ведет к ухудшению условий торговли между развитыми и развивающимися странами (так же как и между промышленным и аграрным секторами в развивающихся странах) ^[11].
   Черты таких представлений заметны и на российской почве в виде тезиса о России как «сырьевом придатке».
   Неизменная структура предложения развивающихся стран усиливает структурную зависимость и препятствует росту. Это уже не развитие, но только «ущербный рост». В ответ Бхагаватипредлагал проводить ускоренную индустриализацию, включая создание тяжелой промышленности для крупных стран ^[12]. Здесь следует вспомнить о том, что советская стратегия модернизации исходила из схожих приоритетов задолго до рекомендаций этой теории. Однако такие рецепты лечения структурных перекосов чреваты снижением эффективности соответствующих инвестиционных проектов, падением производительности в тех секторах, которые питают индустриальные проекты. Главный вопрос такой стратегии – готовность принимать ее издержки ради разрыва замкнутого круга «ущербного роста». При этом следует помнить об опасности другой крайности: угроза снижения эффективности подобных проектов не должна стать барьером на пути структурных преобразований как таковых.
    Теории «империализма»объясняют, что доминирование развитых стран над неразвитыми территориями – результат различий в экономическом и технологическом уровнях и силовых возможностях. Различные версии таких теорий предлагают свои объяснения причин экспансии развитых стран, но эти причины – всегда результат невозможности справиться с последствиями постоянных технологических инноваций и их результатами для соответствующих обществ.
   Отечественный читатель старшего поколения хорошо знаком с Классической теорией «империализма» ^[13]. Заинтересованность в максимизации прибыли – причина роста производства, превышающего спрос внутреннего рынка, ведет к формированию новых рынков на неразвитых территориях. Капитал, вкладываемый в неразвитые территории, инвестируется не в соответствии с нуждами этих стран, но в соответствии с интересами развитых стран. Трансферт прибыли в такие страны развивает их за счет эксплуатации неразвитых территорий. Впрочем, эти тезисы были эмпирически опровергнуты. Новая теория «империализма» постулирует теорему «зависимости» вместе с новым объяснением отношений эксплуатации. Современная фаза отношений между индустриальными и развивающимися странами может быть названа «промышленно-технологической зависимостью». Промышленно развитые страны, инвестируя в производство и экспорт сырья в развивающихся странах, тем самым усиливают свое влияние на условия торговли и сохраняют сложившееся разделение труда.
   При анализе различных проектов экономической интеграции – составной части рассматриваемого модернизационного проекта – важно обращать внимание на то, чтобы они не давали возможности нашим партнерам получать односторонние преимущества. Хотя для нашей экономики важно получение выгод от создания такого союза, даже при том, что доходы наших партнеров окажутся относительно больше.
    Теории «зависимости»предполагают, что внешняя зависимость развивающихся стран делает возможной их эксплуатацию. Сторонники этой теории утверждают, что внешняя зависимость неизбежно влечет за собой внутреннюю структурную деформацию, которая воспроизводит внешнюю зависимость ^[14]. Асимметричная интеграция влечет за собой структурные изменения в периферийных обществах, экономически ориентированных на потребности промышленно развитых стран и на финансовую зависимость традиционного сектора от экспортоориентированного. Элиты принимают нормы и ценности развитых стран и сотрудничают с ними в поддержании status quo.
   Неразвитость с этой точки зрения – не этап на пути к индустриализации, но неизбежное последствие капитализма, пренебрегающего своей социальной ответственностью за положение тех стран, которые он ранее втянул в орбиту глобализации.
   Теория зависимости не фокусируется на стратегии развития, за исключением требований структурных изменений, независимости и участия. Однако стратегия «автоцентрического» развития стремится преодолеть этот недостаток. Развитие должно базироваться на локальных ресурсах. Временное отгораживание от мирового капиталистического рынка, если оно возможно, полагается полезным и даже необходимым. Здесь цель – реформа внутренней социально-экономической структуры и, впоследствии, восстановление международных отношений на новых равноправных условиях.
   Читатель легко может увидеть сходство этих воззрений с позициями германской исторической школы, которые стали основой политики Отто Бисмаркаи вдохновляли Сергея Витте. Видно также его сходство с рядом наших концепций «суверенной экономики», выступающих за регулируемую автаркию, обеспечивающую «реиндустриализацию» российской экономики. Хотя эта линия явно базируется на китайском и танзанийском опыте, высокий уровень абстракции делает ее довольно трудно выполнимой. Главное здесь – вопрос меры, соотношения выгод и издержек, а также политической воли, всегда необходимой для проведения сложной стратегии – модернизационных проектов.

   Наш обзор показал решающую роль институциональных преобразований для успеха модернизационного проекта. В то же время социальные науки проделали большую работу, для того чтобы показать, как глубоко и сами институты, и их функционирование погружены в макросоциальную среду. Эта среда, в свою очередь, во многом предопределяет мотивы субъектов модернизации, образцы их социального действия и, в силу этого, условия реализации модернизационных проектов. В еще большей мере эта среда обусловливает границы тех реформ, которые с успехом можно осуществить здесь и сейчас. Для провалов, понятно, ограничений нет.
   Понимание, что такие ограничения существуют, пришло далеко не сразу. Долгое время глаза реформаторов застилала, да подчас застилает и по сей день, волюнтаристская греза о безграничных возможностях модернизации. Главное – наличие политической воли, желание энергично вести реформы. Учитывать готовность к ним обществ – занятие, недостойное подлинных реформаторов.
   По мере накапливания опыта модернизации, осмысления причин острейших кризисов, возникавших в результате провалов, в центре внимания исследователей и политиков-реалистов оказалась проблема некризисного, в иных концепциях – «органичного» развития. Слишком часто модернизационные проекты приводили к социальным кризисам, чтобы можно было оставить этот факт без внимания. Более того, эти частые кризисы стали своего рода пугалом для национальных элит, размышляющих о проектах модернизации.
   Для выявления причин этих кризисов нам необходим анализ взаимоотношений системы институтов, претерпевающих изменения в ходе модернизации, с одной стороны, и окружающей эту систему макросоциальной среды – с другой. Для этого, как отмечалось, необходимо расширить предмет нашего анализа, включить в него рассмотрение дополнительных внешних факторов, обусловливающих органичный или, напротив, кризисный ход институциональных изменений, модернизации в целом.

   Анализ доктринальных идейно-политических установок, тесно связанных с основными течениями политической мысли и различающихся своим отношением к социоантропологической природе человека и к функционирующим институтам, позволяет лучше прояснить сущность трансформационных преобразований. Это позволяет также оценить роль и возможности в разрешении социокультурных трансформационных напряжений.
   Снятие напряжений, как правило, связано с институциональным или социокультурным «шоком», меняющим сложившееся в предшествующий период пространство представлений, иерархию социальных ценностей. Одним из средств такого «шока» является «игра на понижение», фиксация тотальной неразвитости страны – объекта модернизационного проекта. Вероятно, что без этого невозможно обеспечить социальную поддержку преобразований, готовность общества принять издержки (зачастую сильно недооцененные) грядущих реформ.
   Социокультурный «шок», в общем случае, связан с «вбрасыванием» ценностей, радикально отличающихся от тех, на которые прежде ориентировалось общество. Разом теряет социальную поддержку вся институциональная среда, покоившаяся на прежнем ценностном фундаменте. (Примером могут служить экономические реформы 90-х.)
   Субъект-контекстуальные отношения уже рассматривались выше в различных сценариях модернизации. Среди них много волюнтаристских концепций, полагающих, что субъект преобразований (вождь, харизматический лидер и т. п.) обладает почти безграничными возможностями. Такие конструкции характерны, прежде всего, для эпохи Просвещения. Они до крайности романтизируют процесс трансформации, игнорируют рассмотренные выше социокультурные ограничения проводимых преобразований.
   Иной, как представляется, более реалистичной точки зрения придерживаются теории, акцентирующие внимание на соответствии социальных интенций вводимым институциональным преобразованиям. Здесь роль личности – субъекта трансформации существенно ограничена интересами наиболее влиятельных слоев и групп населения, прежде всего правящего класса. Схожей позиции придерживается современная теория элит, которая полагает, что «элиты могут лишь то, что им позволяют делать внеэлитные группы».
   Более широкая постановка вопроса характерна для веберианской традиции, которая фокусировалась на значении ценностей для регулирования социальной деятельности населения. Данная традиция была связана с анализом социокультурного контекста формирования соответствующих ценностей.
   В этом смысле реакция общества на воздействие субъекта перемен может быть рассмотрена как системообразующая. Аналитическими характеристиками здесь выступают исходные отношения субъекта перемен, в нашем случае лидера модернизации, к наличным социокультурным предпосылкам: их учет или игнорирование. Возможно выявление большого разнообразия таких отношений, но для большей наглядности анализа эта диспозиция может быть введена в виде оппозиции: «вмененный», то есть преимущественно связанный с игнорированием имеющихся предпосылок, и «востребованный», то есть опирающийся на соответствующие предпосылки.
   При таком понимании модернизация предстает частным случаем трансформационных преобразований, связанным с наличием сильного субъектного воздействия на ход социальных процессов. Ее основной признак – формирование институтов, рассматриваемых лидерами преобразований в качестве «современных» (в традиционно-нормативном или уже новом понимании). Эти лидеры зачастую не различают истоки собственных представлений о такой «модерности». «Модерными» представляются как институты, используемые «передовыми» странами, так и действительно современные институты. То есть институты, соответствующие собственному социально-историческому времени этих стран, наиболее полно отвечающие требованиям сложившейся ситуации, способные решить наличные социальные проблемы.
   При анализе оппозиции «вменение – востребованность» крайне важно выявить причины, обусловливающие выбор конкретной модернизационной модели. Этот выбор связан с исходной оценкой субъектом модернизации макросоциального контекста. В этом смысле само понятие «модернизация» (осовременивание) в его исходной трактовке, как это было показано выше, всегда несет в себе следы нормативной установки. Другой вопрос, как формируется этот нормативный ориентир. Здесь возможны два варианта: образец берется из какого-то заимствованного конструкта или этот образец – целевой ориентир модернизационного проекта – конструируется исходя из проблемной ситуации реформируемой страны с учетом специфики ее развития.
   Это понимание природы образца позволяет уточнить понятие «модернизация». Модернизация – специфический случай трансформационных процессов, когда субъекты институциональных преобразований ориентируются на некие избранные или сконструированные нормативные образцы.Такое понятие включает в себя оба подхода к выбору нормативного образца: как доктринально-заимствованный, так и проблемно-конструктивный.
   Радикальное несоответствие между высокозначимой нормой, с одной стороны, и реальным состоянием общества, его ожиданиями – с другой, могло приводить к выводу, что такое общество недостойно того, чтобы потенциальный лидер считался с его готовностью к переменам. Примеры – не только колониальное культуртрегерство европейских держав в Африке и Азии, но и аналогичные по своей сущности реформы Петра I.Для отрицания субъектом трансформации права объекта предстоящих реформ – реально существующего общества – на диалог необходимо, чтобы субъект ощущал себя выведенным за культурные границы этого общества. Грубо говоря, такие модернизационные элиты должны ощущать себя в чужой, дикарской покоренной стране.
   Напротив, «востребованность» возникает из представлений о том, что общество является достойным партнером модернизационного субъекта, заслуживает диалога. Она предполагает наличие значимых слоев и групп, проблематизирующих свое социальное положение, готовых оценивать соответствие предлагаемых преобразований своим интересам или, по меньшей мере, сформированным (зачастую мифологизированным или идеологически переформатированным) ожиданиям.
   В этом смысле трансформационный процесс (в его веберовской модели) создает предпосылки для перехода от модернизации, способной опираться лишь на «вменение», к «востребованным» преобразованиям на основе последовательного расширения спектра целе-рациональных слоев и групп, которые, в свою очередь, и выступают социальной базой «востребованности».
   Историческими примерами «вмененной» модели модернизации могут служить как конструирование системы институтов США в ходе дискуссий отцов-основателей, так и реформы Петра I. Примерами «востребованных» модернизаций могут быть как «Славная революция», которая возвела Вильгельма III Оранскогона британский престол, так и великие реформы Александра II, подготовленные и духовными устремлениями передовой части российского общества, и огромными моральными потрясениями в результате поражения России в Крымской войне. Хотя, конечно, в этих реформах легко увидеть оба источника нормы: и заимствование, и конструирование. К востребованным преобразованиям следует также отнести и перестройку. Нарастающие экономические трудности и кризис политики Михаила Горбачеваобусловили также первоначальную готовность народа к экономическим реформам начала 1992 года. Мера совпадения содержания этих реформ с ожиданиями, уровень рациональности в анализе проблем – отдельный вопрос.
   Исторический опыт показывает, что для «вменения» нужно, чтобы лидеры модернизации ощущали себя некими «мессиями», несущими благо и свет своему народу. Да и «просвещаемый» народ должен чувствовать мессианский запал лидеров преобразований. Без этого модернизация довольно быстро выдыхается, превращается в циничное насилие без позитивного содержания.
   Соответствующую идеологическую компоненту можно увидеть и при реализации «востребованных» преобразований. Однако гораздо важнее, что в варианте «востребованности» рациональные интенции существенно превалируют над идеологическими.
   Таким образом, при анализе модернизационных процессов мы имеем две взаимосвязанные пары: «вмененный – идеологический», с одной стороны, и «востребованный – рациональный» – с другой. Ради выстраивания достаточно простой конструкции, позволяющей качественно различать модели модернизации, автор попарно «склеил» соответствующие модернизационные интенции и использовал оппозицию «идеологический – рациональный», покрывающую соответствующие пары. Вполне очевидно, что речь идет об аналитическом различении. Реальные модернизационные проекты, при преобладании одного из двух признаков, всегда имеют элементы другого.
   Иным основанием для различения модернизационных моделей является характер преобразований: телеологические или, напротив, генетические подходы. Если общество предстает косным, пассивным объектом преобразований, то главной проблемой является выбор соответствующей телеологической модели – средств, инструментов претворения в жизнь избранного образца модернизации. Если же общество воспринимается в роли партнера (пусть даже младшего, чье мнение имеет малый вес при выборе модели реформ), то гораздо более важную роль начинают играть проблемы социального генезиса, поддержания и развития реально существующих жизнеспособных институтов; взаимной адаптации институтов и моделей социального действия. Этот генезис, по замыслу сторонников данного подхода, должен обеспечить эффективное решение тех проблем, анализ которых стал источником формирования соответствующего модернизационного образца.
   Все эти вышевведенные четыре различения, взятые попарно, позволяют выделить четыре принципиально различные модели модернизации – модернизационные парадигмы:
   • идеолого-телеологическую;
   • идеолого-генетическую;
   • рационально-телеологическую;
   • рационально-генетическую ^[29].
   Использование понятия « парадигма»опирается на исследовательскую традицию, в рамках которой «сложные решения, особенно коллективные, могут опираться на более или менее взаимосвязанные системы верований, которые при желании можно обозначить как парадигмы,поскольку по своим функциям и природе они действительно близки к куновским парадигмам» ^[30].
   Проблему органичности социальной системы или, в иной теоретической трактовке, снижения ее внутренней конфликтности, находящуюся в центре нашего обсуждения, следует несколько переформатировать в свете введенной выше системы парадигм. Здесь центральной проблемой становятся трансформационные последствия реализации соответствующей модернизационной парадигмы в том или ином макросоциальном контексте.
   В истории хорошо известны примеры реализации идеолого-телеологической парадигмы – идейно вдохновленных и целенаправленных силовых преобразований. Достаточно вспомнить реформы Джироламо Савонаролы во Флоренции, создание государства иезуитов в Перу. Вполне очевидно, что идеолого-телеологическая парадигма тесно коррелирует с идеократизацией как способом преодоления трансформационных напряжений. Таким образом, идеолого-телеологическая парадигма, в силу своих исходных оснований и органичных для нее путей преодоления трансформационных напряжений, всегда несет в себе зародыш тоталитаризма, неразрывно связанного с идеократизацией. В этом смысле верно и обратное: отсутствие идеократизации – признак отсутствия и тоталитаризма.
   Здесь следует отметить определенную правоту постмодерных критиков, которые указывали на связь идеологического нарратива с тоталитаризмом. Однако гиперболизация этого тезиса, полное отрицание позитивной роли идеологии влечет за собой блокирование любых модернизационных проектов, так как выдвижение целей модернизации и выбор ее институциональных средств, как это было показано в предыдущем параграфе, не могут осуществляться вне идеологического пространства.
   Как всегда, между двумя крайностями лежит не истина, но проблема. Общей тенденцией является выдвижение целей модернизации в результате осознания общественных противоречий, пропущенных сквозь призму определенной идеологии. Без этого, без влияния идеологии, модернизационные цели теряют свою ценностную определенность и, соответственно, способность получать прочную социальную поддержку.

   Крайне важно отметить, что в рамках идеолого-телеологической парадигмы, вопреки мифам об их «естественном» происхождении, осуществлялось формирование современной демократии и рыночного хозяйства. «Промышленная революция была лишь началом столь же глубокой и радикальной революции, как и те, которые вдохновляли умы самых пылких религиозных фанатиков, однако новая вера являлась насквозь материалистической; в основе ее лежало убеждение в том, что все человеческие проблемы могут быть решены, если удастся обеспечить неограниченный рост материальных благ» ^[31].
   На основе подробного анализа роли государства в становлении свободного рынка Карла Поланьи показывает: «Чтобы обеспечить свободное функционирование системы, администраторам приходилось постоянно быть начеку. А потому даже те, кто страстно желал освободить государство от всех излишних обязанностей; те, чья философия прямо требовала ограничить сферу деятельности государства, оказались вынуждены предоставить самому государству новые полномочия, инструменты и органы, необходимые для практической реализации принципа laissez-faire. Этот парадокс дополнялся другим, еще более удивительным. Экономика laissez-faire была продуктом сознательной государственной политики, между тем последующие ограничения принципа laissez-faire начались самым стихийным образом. Laissez-faire планировался заранее, само же планирование – нет» ^[32].

   Читателю, хорошо знакомому с ходом отечественных реформ 90-х годов, ясно видно сходство: борьба за идейно вдохновленные либеральные реформы, с одной стороны, и во многом стихийное сопротивление «государственников», апеллировавших к проблемам реальной хозяйственной практики, – с другой.
   Для нашего анализа процессов трансформации и модернизации важно не только то, что становление рыночного хозяйства осуществлялось в рамках идеолого-телеологической парадигмы. Не менее важно и то, что, следуя логике представленного выше анализа, сам тип преобразований, основанный на модном сегодня «ограждении от вмешательства государства», принципе laissez-faire,позволяет типологически отнести их к другой, но близкой идеолого-генетической парадигме. Здесь налицо парадоксальное сближение политических воззрений радикальных либералов и радикальных консерваторов, ревностно защищающих традиционализм, «естественное» развитие общественно-политических процессов от разного рода «радикалов».
   Следование идеолого-генетической парадигме направлено на исключение какого-либо регулирующего вмешательства государства.

   «Слепая вера в стихийный прогресс не позволяет нам понять роль правительств в экономической жизни. Роль эта заключается в ускорении или замедлении его в зависимости от обстоятельств; если же мы считаем этот темп в принципе неизменным или, что еще хуже, видим кощунство в самой попытке на него повлиять – тогда, разумеется, ни о каком вмешательстве не может быть и речи» ^[33].

   За такой позицией на деле скрывается глубокое недоверие к возможностям государства вскрывать насущные нужды общества, подлинные проблемы его развития. Крайние антиэтатистские настроения, распространившиеся не только в России, но и на Западе, ведут к заключению: наличное качество государства не позволяет доверять ему судьбы страны; в невмешательстве такого государства меньше риска. В этих позициях, и в аристократично-скептической и, напротив, в люмпенско-анархистской – впрочем, одинаково глубоко антидемократических по своим истокам, к сожалению, много правоты. Здесь сказывается как уровень социальных горизонтов властвующих элит, так и степень социальной ответственности внеэлитных групп, слишком склонных поддаваться политтехнологическим манипуляторам, соглашаться с примитивными ответами на сложные вызовы истории.
   Из сказанного выше вполне очевидно, что идеолого-телеологическая или идеолого-генетическая парадигмы вряд ли могут стать основой реформ в современной России.
   Идеолого-телеологическая парадигма не имеет на это шансов, так как сегодня она оказалась серьезно дискредитированной своей глубокой связью с тоталитарными проектами. Кроме того, следует учесть факт, что основная часть населения нашей страны высоко ценит достигнутое за последние полтора десятилетия невмешательства государства в личную жизнь граждан. Защита этой ценности – серьезный барьер на пути тотальной идейно-политической консолидации, являющейся необходимым условием для такой парадигмы.
   Идеолого-генетическая парадигма, как это видно из предшествующего обсуждения, принципиально неприемлема для каких-либо целенаправленных преобразований и, следовательно, не может служить основой для модернизационных проектов. Она лишь может защищать продолжение модернизационного проекта, начатого, как мы видели, в рамках иной – идеолого-телеологической – парадигмы.
    Таким образом, можно заключить, что альтернатива российской модернизации, ее «коридор возможностей» – выбор между рационально-телеологической или рационально-генетической парадигмами.Соответственно при обращении к принципам рационально-телеологической парадигмы речь идет о рационально обоснованном вменении социальных институтов, соответствующих реальной проблемной ситуации страны – объекта модернизации. Но здесь как раз и кроется основная трудность. Рационально-телеологическая парадигма, как отмечалось выше, основана на представлении о пассивном характере социальной среды, в которую имплантируются соответствующие институты. Такая парадигма и соответствующие ей модели модернизации по своим политическим интенциям близки к авторитарным установкам. Авторитарный модернизационный проект может быть оформлен и в виде демократического режима, за фасадом которого реализуется авторитарное по своему существу управление пассивным населением, лишенным реального влияния на содержание и темпы преобразований.
   При таком понимании подлинное демократическое содержание политической системы может быть охарактеризовано не только через традиционные признаки: плюрализм, политические свободы, участие, но и через его модернизационное выражение: подлинное отношение власти – субъекта модернизации к ее социальному объекту. Налицо возможность модернизационного измерения демократии, характеризующее политический режим через его влияние на модернизационный процесс. Это влияние может выражаться в стимулировании, поддержке, или, напротив, в торможении и блокировке инициативы «снизу».
   Важным последствием авторитарной установки обсуждаемой модели является систематически поддерживаемая позиционная дистанцированность модернизационного субъекта от объекта. Без нее действительно невозможно поддерживать реформаторскую мобилизованность, без которой, в свою очередь, трудно преодолеть реальную или мифологизированную «косность» среды. Но платой за эту дистанцию является все возрастающая сложность проникновения в проблемную ситуацию, которой живет реформируемое общество. Оно становится все менее познаваемым, все менее понятным. Соответственно меньше шансов на своевременную корректировку модели. (Ярким, но очень редким примером поддержания такой сложной реформаторской диспозиции, проблемного подхода при проведении авторитарной модернизации являются реформы, проведенные в Сингапуре под руководством Ли Кван Ю ^[34].)
   Приведенные парадигмальные различения добавляют еще одно измерение – взаимоотношения трансформационной парадигмы и цели модернизации. Выше мы видели тесную взаимосвязь постановки этой цели, с одной стороны, и успеха модернизационного проекта, его экономических и социальных последствий – с другой. Успешная модернизация – в большой мере результат осознания ситуации, проблем страны.
   Без проникновения в такую ситуацию, без осознания определяющих ее факторов латентная проблемная реальность неосознанно переформатируется в набор предметов управления и регулирования. Следует отдавать себе отчет, что подобное переформатирование исходных проблем делает дальнейшее модернизационное воздействие в точном смысле слова бессодержательным.
   Все эти рассуждения были необходимы для того, чтобы выделить особое, проблемно-предметноеизмерение взаимосвязи модернизационной парадигмы и конкретных целей модернизационного проекта. Собственно, изменения в подходах, которые претерпела теория модернизации за последние полвека, характеризовались широким использованием проблемного подхода к определению целей и задач модернизации при одновременном отказе от модернизации как набора наперед заданных, как на поверку оказывается, идеологически обусловленных мер и задач.
   Наше предыдущее рассмотрение показало, что идеолого-телеологическая парадигма, уже в силу своих исходных оснований, принципиально избегает проблемного подхода. (Так, долгое время в рамках советской идеологии элементы хозрасчета были под большим подозрением относительно их соответствия социалистической доктрине.) Идеолого-телеологическая парадигма стремится к снижению проблематизации, подрывающей ее идеологические основания. Одновременно она всегда ведет, как мы это уже отмечали, к кардинальному упрощению, тривиализации своей исходной идеологии ^[35]. Идеология «схлопывается» до достаточно примитивного набора идей, способных служить критериями для формируемой системы институтов.
   Идеолого-генетическая парадигма также связана с интенцией к транспонированию исходных проблемных представлений в инструментальный ряд, «освященный» идеологической санкцией. Исходный, зачастую вполне широкий и основательный круг проблем под влиянием идеологических шор уплощается и превращается в набор идейно санкционированных институциональных инструментов. Здесь источник стремления к импорту институтов, характерного для многих модернизационных проектов. В утрате проблемного подхода – источник многих провалов модернизационных проектов.
   Главная трудность реализации такого проекта в рамках рассматриваемой парадигмы состоит в том, что однажды сформулированная цель при ее телеологической реализации отрывается от исходного проблемного поля. Телеологический процесс также влечет за собой слабую обратную связь между объектом и субъектом управления, а также специфический информационный характер этой связи. В силу предметного характера постановки задач, спускаемых «сверху» «вниз» для их исполнения, эта обратная связь может характеризовать лишь формальное расхождение между поставленной задачей и результатом. Этого вполне достаточно для формальных, например инженерных, систем. Однако для социальных систем эта информация малосодержательна, так как она не позволяет судить о качестве решения исходной проблемы. Отечественному читателю бессодержательность подобной обратной связи хорошо понятна. Достаточно вспомнить советскую отчетность о выполнении плана по выпуску товаров народного потребления. Товары выпускали, но на решение проблем потребления это влияло мало.
   Также следует добавить, что идеологизированное ограждение от вмешательства государства в ход генетического процесса влечет за собой иной, не менее опасный способ подавления и искажения обратных связей. «Символом веры» либералов является способность рынка и общества самостоятельно преодолевать подобные кризисы. Однако, как показывает идущий глобальный кризис, обществу приходится платить дорогую социальную цену за приверженность либеральному фундаментализму.
   Можно отметить, что идеолого-генетическую парадигму отличает характерный для либералов скептицизм относительно возможностей государства, так же как и других, созданных человеческим разумом институтов, решать социальные проблемы. В то же самое время рационально-телеологическую парадигму, напротив, отличает излишняя самоуверенность в своей способности найти искомый рецепт решения социальных проблем.
    Рационально-генетическая парадигма, напротив, ориентирована на перманентный проблемный анализ возникающей ситуации с фокусированием на проблемно интерпретируемую обратную связь. За все приходится платить. Эта парадигма, выигрывая в содержательности, в проблемном подходе, зачастую проигрывает в целенаправленности, в возможности формирования консолидированной цели модернизации, в создании предпосылок для последовательной реализации выработанных задач.
   Если телеологические парадигмы, как правило, связаны с авторитарными или тоталитарными политическими моделями, то генетические, напротив, – с демократическими системами. Плюрализм позиций серьезно затрудняет как их консолидацию при выработке целей, так и мобилизацию при их осуществлении. Кроме того, необходимость сохранять электоральную поддержку зачастую приводит к отказу от модернизационных проектов, чреватых ухудшением (пусть даже временным) социального положения целевого электората инициаторов реформ. Демократические системы в принципе трудно ориентировать на долгосрочные модернизационные проекты.
   Модернизация «снизу» хороша в качестве лозунга, но требует крайне серьезных и многообразных предпосылок. Здесь, наряду с системой рациональных, разнообразных социально распределенных субъектов модернизации, включая сюда и государство, необходима еще и система рациональных акторов этой модернизации.
   Однако, при всех проблемах реализации рационально-генетической модели, ее отличает одно, но крайне ценное преимущество. При сохранении в ее рамках каналов социальной рефлексии, способности своевременно вскрывать возникающие проблемы такая модель модернизации не доводит до глубинного кризиса, способного напрочь взорвать модернизационный процесс.
   Дело рационально-генетической модернизации, как говорится, трудное, но отнюдь не невозможное.

   В своей классической работе Карл Поланьи так характеризует аналогичный процесс: «...государства, которые по своим внутренним причинам не желают сохранения статус-кво, могут быстро осознать слабости соответствующей институциональной системы и активно содействовать ускорению создания новых институтов, более выгодных с точки зрения их интересов. Подобные страны подталкивают вниз то, что уже рушится, крепко держатся за то, что – движимое собственным импульсом – развивается в удобном для них направлении. В таком случае может показаться, будто эти страны и положили начало процессу социальных перемен, тогда как в действительности они лишь извлекают из него пользу, а порой даже искажают общее направление процесса, чтобы поставить его на службу своим целям» ^[36].

   Трансформационный анализ социального функционирования целого ряда стран «обобщенного Запада» показывает как преимущества, так и недостатки рационально-генетической модели. В частности, следует обратить внимание на взаимосвязь конкурентной демократии и проблемного подхода. Политический процесс, связанный с представлением спектра разнообразных интересов, по большей части носит проблемный характер.
   Можно заключить здесь наше обсуждение тем, что выбор парадигмы зависит как от настоятельности вызовов истории, так и от тех темпов модернизации, которые диктуются этими вызовами, от масштаба издержек, на которые общество готово идти ради ответа на них. Важным фактором выбора парадигмы является также и характер социальной мобилизации, который в большой мере определяет способ соотнесения предстоящих издержек и выгод. Очевидно, что идеологические парадигмы, переводящие соответствующие оценки в метафизическое пространство, обладают значительным преимуществом при вхождении в модернизационные проекты, но одновременно связаны с большими рисками их провала.
   Априорные оценки предстоящих жертв почти всегда кардинально расходятся с постериорным подведением исторических итогов. Но именно поэтому при анализе модернизационных проектов так важно видеть те вызовы, на которые они реально отвечали. Например, следует учитывать, что советская модернизация 30-х годов осуществлялась перед лицом остро ощущаемой угрозы иностранной интервенции. В результате такого самоощущения широких слоев общества и сверхмобилизационных устремлений власти эта модернизация велась методами военного времени. Такое понимание позволяет иначе оценивать те издержки, на которые было готово идти и шло на деле советское общество. Но это вовсе не означает согласия с подобными методами в других исторических условиях.

   Выше мы уже отмечали, что успех сопутствует тем проектам, которые в полной мере учитывают специфику собственного странового развития. Соответственно выявление особенностей развития нашей страны абсолютно необходимо для реалистичного отечественного проекта модернизации. Видимо, не без влияния подобного рода соображений в последние годы возрос интерес к выявлению особенностей российской модели развития.

   Исходная предпосылка реалистичного модернизационного проекта – анализ угроз и вызовов, стоящих перед конкретной страной. Они в большой мере определяют направленность модернизационного проекта. Осознаваемые вызовы превращаются в императивы модернизации.
   Среди вызовов следует выделять внешние, связанные с глобальными изменениями всей системы межгосударственных и экономических отношений, национальной безопасности страны, и внутренние,источник которых – противоречия предшествующего развития нашей страны.
    Внешниевызовы связаны с происходящими изменениями «глобальных правил игры». В этой связи решение проблем национальной безопасности связано прежде всего с успехом модернизационных проектов, способных обеспечить воспроизводство условий национальной безопасности на уровне, адекватном новым угрозам. В этом смысле экономическая мощь России – главная гарантия ее национальной безопасности.
   Мирохозяйственные процессы, по мере углубления интеграции России в мировую экономику, все больше определяют структуру отечественной экономики, темпы ее роста. В этой связи развернувшийся сейчас мировой кризис затрагивает сами несущие конструкции мирохозяйственной системы, ее «правила игры». Результатом происходящего, безусловно, станет изменение глобальной экономико-политической иерархии, чреватое обострением существующих и вновь возникающих противоречий и, следовательно, возникновением новых глобальных кризисов. Это делает необходимым изучить несущие конструкции глобальных процессов.
   Здесь прежде всего следует иметь в виду институциональное и социокультурное измерения глобализации.Анализ институционального измерения глобализации позволяет увидеть, что тенденции формирования соответствующих глобальных институтов предопределяют характер функционирования всего мирового хозяйственно-политического механизма, его эволюцию и кризис. Социокультурное же измерение процессов глобализации представляет для нас интерес в связи с их влиянием на характер глобальных институтов, ход глобализации в целом.
   Глобализация – магистральное направление мирового экономического развития, и в определенном смысле ей нет альтернативы. Проблема – в снижении ее издержек. Здесь для нас критичен вопрос: как и каким образом сможет Россия воспользоваться выгодами глобализации, принять участие в определении «правил игры», опираясь на свое экономическое и политическое влияние?

   При обсуждении перспектив модернизации следует оценить ее трансформационные предпосылки: эволюцию институциональной среды, мотиваций хозяйственных субъектов, а также изменений моделей социальной деятельности основных слоев и групп населения.
   Начальный этап радикальных реформ характеризовался очень значительным расхождением между ориентирами этих преобразований, с одной стороны, и представлениями элитных групп – с другой. Так, исследования показали, что в 1992– 1993 годах ни среди депутатского корпуса, ни среди директоров предприятий либеральная модель не пользовалась серьезной поддержкой.
   Дальнейший ход реформ привел к существенной интеграции позиций элит, как за счет изменения позиций многих их представителей, так и путем вытеснения из элитных групп большинства их противников.

   Перед Россией стоят грозные вызовы, угрожающие ее насущным интересам, ее будущему. Они требуют радикальных перемен во всех компонентах общественной, экономической и социально-политической жизни нашей страны. Как показывает практика, такие перемены осуществимы лишь в рамках большого модернизационного проекта. Модернизации России нет альтернативы.
   Учитывая высокую значимость для россиян ценности национального суверенитета, сценарий «навязанной» извне модернизации влечет за собой крах идентичности основных слоев российского общества и, скорее всего, разрушение России. Подлинная альтернатива проста: либо Россия модернизирует себя в рамках собственного органичного проекта, либо ее будут модернизировать извне по чуждым ей схемам, ведущим к неизбежному краху.
   При анализе существа проекта следует, прежде всего, оценить возможности и последствия возврата к идеолого-телеологической парадигме, в рамках которой главным образом развивалась наша страна.
   Сегодня целый ряд апологетов «новой империи» утверждают, что без идеологической мобилизации всех патриотических сил страны невозможно бороться с угрозами исконных врагов России. Серьезный анализ не может просто отбросить подобные аргументы.

   Идеолого-телеологическая парадигма развития так прочно сплелась с российской историей, что создается впечатление, что это естественный путь для «русской власти». В пользу такого пути также свидетельствуют и великие русские философы, утверждавшие, что лишь великая идея, а отнюдь не приземленный прагматизм, способна создать подлинное величие России.

   Учитывая обозначенное выше нравственно-этическое состояние российского общества, следует признать, что идеологическая мобилизация нашего народа на основе позитивных ценностей позволила бы создать прочный этический фундамент для всей системы общественных и государственных институтов. Однако для исследования возможности возврата на «накатанные рельсы» следует рассмотреть два условия – необходимое и достаточное: во-первых, примет ли такой возврат современное российское общество; и во-вторых, дает ли это ответ на вызовы, стоящие перед Россией.
   Для выполнения необходимого условия в обществе, в его влиятельных группах должен вестись активный искренний поиск нравственной опоры. Сегодня же в российском обществе, прежде всего в российских элитах, нравится это кому-то или нет, полностью отсутствует такая атмосфера духовного поиска. Разгул гедонизма и цинизма подавляет любые нравственные искания. В интеллектуальных кругах еще жива память о прежнем идеологическом насилии. Сформировался прочный иммунитет против любой идеологической мобилизации. Любая же навязанная мобилизация лишь усилит моральное разложение, подорвет и без того хрупкие конвенциональные институциональные рамки. Вновь, как и в прошлом, исчерпывающей метафорой России станет: «Сверху – блеск, внизу – гниль» ^[60].
   Следует рассмотреть и достаточное условие – способность России в рамках прежней парадигмы ответить на внешние и внутренние вызовы.

   Ключевая проблема нашего развития – рост разумной, профессионально подкрепленной инициативы и предприимчивости. Без них невозможно повысить конкурентоспособность экономики, развивать ее высокотехнологичные сектора.

   В рамках же обсуждаемой парадигмы, например советской модернизации, другие приоритеты – сосредоточение материальных ресурсов на ограниченном числе объектов. Собственно, кризис советской модернизации и наступил тогда, когда в рамках прежней парадигмы нужно было решать новые задачи.
   Кроме того, идеологически вдохновленная модернизация с неизбежностью вводит критерий идеологической приемлемости внедряемых новаций. Двойной критерий – полезности и идеологической чистоты неизбежно ведет к конфликту, блокирующему эффективность и динамизм развития. Все, кто изучал историю советской модернизации 30-х годов, да и более позднего времени, хорошо знают исходы таких конфликтов.
   Мобилизация же интеллектуальных ресурсов на прорывных проектах велась через сочетание материальных стимулов, жестких санкций и создание интеллектуальных «заповедников». Достаточно вспомнить выставки советских художников-неформалов в закрытых НИИ, проведение в них концертов артистов, которым не было хода на большую эстраду, и т. п. Но создание «заповедников» духовной свободы неизбежно разрушает идеологический фундамент обсуждаемой парадигмы.
   В итоге конфликта идеологической лояльности против эффективности побеждает, чаще всего, идеологическая лояльность. Если все же побеждают рационализм и эффективность, то это – сход к качественно другой парадигме.
   В результате движения в русле прежней парадигмы у нас мало шансов на модернизационный успех, прежде всего на формирование «новых правил» глобализации, так как мы неизбежно «сваливаемся» в борьбу за торжество наших идеологических убеждений – в «СССР-2». У нас также мало шансов на необходимую технологическую модернизацию – импорт технологий будет ограничен, а мобилизация немалых собственных интеллектуальных ресурсов будет крайне затруднена из-за неприятия нашей интеллигенцией политического климата, возникающего в результате такого типа модернизации. Этот путь препятствует переходу к «экономике знаний», развитию высоких технологий, для которого необходим свободный творческий поиск, трудно совместимый с такой идеологической мобилизацией.
   Реальный ход событий поведет к прямо противоположному результату, чем тот, на который рассчитывают сторонники «новой империи». Они скорее рождают источники угроз для России, чем предпосылки для избавления от них.
    Россия больше не может успешно развиваться в рамках привычной для нее идеолого-телеологической парадигмы.Новая по своим основаниям Россия нуждается в переходе в парадигму развития, более отвечающую новым реалиям, способную дать адекватный ответ на новые вызовы.
   Рассмотрим альтернативы. Так, сегодня, в который уже раз, обсуждаются преимущества авторитарного модернизационного прорыва, рационально-телеологической парадигмы. Вроде вполне разумно рационально выстроить целевые ориентиры и затем, обеспечив политическую мобилизацию, сосредоточить усилия государства и общества на решении поставленных задач. Более того, отдельные элементы этого процесса (анализ проблем развития, политическая мобилизация) необходимы для модернизационного проекта.
   Обсуждение такой альтернативы неизбежно после периода «либерального бегства государства», породившего мощный общественный запрос на порядок. Широкий запрос на авторитаризм – плата за противоречия предшествующего этапа, за его разрыв с требованиями жизни. Контрреформы Александра IIIи сегодняшняя «вертикаль» – модельно ясные примеры такой платы.
   Запрос на авторитаризм опирается на очевидные дисфункции существующей политической системы. Выборы губернаторов часто превращались в популистский аукцион несбыточных обещаний, в соревнование альянсов ФПГ и местных элит. Муниципальные выборы часто открывали дорогу криминалу. Податливость электората – результат длительного политтехнологического совращения, – казалось, требует авторитарных барьеров, ограничения «случайностей» демократического выбора. Однако такой вывод ошибочен, если исходить из задач модернизации.
   Осознание противоречий российской модернизации меняет оценку ряда современных тенденций. Нужно признать, что авторитарные эксцессы в Центре и, прежде всего, на местах носят пока еще локальный характер, так как сдерживаются «верхами». Если бы «верхи» потянулись за уравнительными инстинктами «низов» и надзирательскими устремлениями чиновничества, то результат был бы неизмеримо жестче.
   В таком случае диагноз «Россия не справилась с демократией» игнорирует существо и доминирующий тренд политических процессов, а оценка делается без анализа реальных предпосылок демократических институтов, меры их использования. Иной же подход неизбежно ведет к вкусовщине, идеологической ангажированности. Прежнее политическое манипулирование «своих», «либералов» и «демократов» (вспомним президентские выборы 1996 года) явно ближе, чем социально чуждое манипулирование на недавних парламентских выборах. Для нас же важна не столько формальная оценка политических институтов, сколько их способность разрабатывать и реализовывать стратегию развития.

   Анализ рационально-телеологической парадигмы должен включать оценку двух компонент.
   Первая – возможность рационально выстраивать ориентиры развития, отвечающие вызовам. Вторая – успех их реализации авторитарными средствами.

   Формирование целевых ориентиров вполне осуществимо при мобилизации немалых экспертных ресурсов. Но уже здесь возникает угроза качеству таких ориентиров из-за селекции аналитиков по критерию политической лояльности. Необходимо учитывать также воздействие политического заказа. Вряд ли авторитарные власти одобрят преобразования, подрывающие их роль. Легко предвидеть, что преобразованиям, направленным на рост инициативы, будет противопоставлено усиление контроля.
   Также и цели, сформированные лишь экспертами, без их корректировки политически представленными слоями и группами, могут существенно расходиться с насущными задачами развития. Деформирующее влияние групп специальных интересов также можно нивелировать лишь открытыми политическими процедурами.
   Но более серьезные проблемы возникнут на этапе политической мобилизации. Здесь скажутся экзистенциальные характеристики «серпентария» российских элит. Они хорошо мобилизуются лишь против любой «слишком продвинутой» фигуры, но плохо консолидируются по содержательным основаниям. Они, тем более, вряд ли способны поддержать цели, выбранные без их участия. Навязываемый «сверху» проект будет отторгнут. Если же навяжут – полностью извращен.
   Без принятия модернизационного проекта российскими элитами у него нет шансов на успех. Более того, нужен уважительный диалог, корректировка оспоренных положений такого проекта. Необходима, пусть и усеченная, но все же демократическая процедура. В ее рамках наиболее влиятельные группы страны должны ясно увидеть свою долю в плодах грядущего успеха. Любые манипуляции блокируют столь необходимую мобилизацию.
   Более того, необходимо расширение рамок демократического процесса. Это обусловлено «размытостью» элит, разветвленными их связями с субэлитными группами.

   Эффективная процедура принятия модернизационного проекта не может быть узкоэлитарной – чтобы обеспечить его легитимацию.

   Авторитарный путь модернизации связан с хорошо известными системными рисками.
    Во-первых, он исходит из посылки, что демиурги авторитаризма обладают монополией на знание проблем страны. Но рациональный выбор целей модернизации требует комплексного и разностороннего подхода. Его трудно обеспечить даже в рамках открытой и широкой дискуссии. При политической закрытости шансы утрачиваются напрочь. Рассчитывать же на прозорливость авторитарного лидера – чрезмерный риск. Слишком редко сочетаются харизма, необходимая для авторитарного лидерства, с чуткой социальной рефлексией и рациональным анализом.
    Во-вторых, авторитаризм неизбежно разрушает обратные связи, искажает идущие «снизу» сигналы о реальном положении дел. Управление становится в строгом смысле бессодержательным – обратные связи создают возможности корректировки задач модернизации, адаптации институциональных механизмов. При авторитаризме нарастающие расхождения планов с требованиями жизни опознаются лишь тогда, когда они разрастаются до масштабов кризиса.
   Губительно и стремление авторитаризма к полному социально-политическому контролю, ограничениям инициативы. Сегодня, когда мобилизация активности и самостоятельности социальных субъектов – жесткий императив, авторитаризм погубит любой реальный модернизационный проект.
   Признавая недостатки авторитаризма, его адепты указывают на животворность политической мобилизации. Но и здесь авторитаризм – плохое лекарство. Он, набивая на расхлябанное общество силовые обручи, вроде бы противостоит распаду. Но, не излечивая причины загнивания институтов, авторитаризм лишь загоняет противоречия вглубь. Силовое подавление разрывов между оторванными от жизни нормами и требованиями этой самой жизни лишает государство легитимности. Поддержание стабильности превращается в самопожирающий молох.
   Часто исторические обстоятельства не оставляют выбора. Государство и нация сталкиваются с витальным вызовом, а предшествующее развитие не создало активных групп – опоры для органичной модернизации. Тогда горькое лекарство авторитаризма может стать спасением. Неорганичная модернизация все же лучше национальной катастрофы. Примеры Турции, Сингапура, да, я думаю, и СССР – тому подтверждение. Однако в современных условиях, когда сложилась «новая Россия», все попытки авторитарного выхода будут вести к блокированию социальной активности, росту дезинтеграции, политической напряженности и, следовательно, к разрушению модернизационного потенциала. Сегодня рационально-телеологическая парадигма не может быть основой модернизации.

   Ряд серьезных экспертов отстаивают сознательный отказ от «больших» проектов в пользу локальных, идеолого-генетическую парадигму. По их мнению, это ведет к меньшим рискам ошибок планирования, стратегических просчетов. Они справедливо указывают на неустранимые риски таких проектов.

   Действительно, модернизационные проекты всегда базируются на вполне определенных представлениях о характере развития модернизируемой страны. Предполагается, что ее проблемы могут быть выявлены и проанализированы. То есть такие проекты разрабатывают исходя из веры в достаточность знаний об обществе, законах его развития. Риск просчетов при формировании проекта принципиально неустраним, но все же он может быть кардинально снижен, во-первых, осознанием его наличия; во-вторых, мониторингом реализации модернизационного проекта.
   Но при этом отказ от «большого» интегрального проекта модернизации создает угрозы негативного кумулятивного эффекта, связанные с известной проблемой комплементарностипреобразований. Локальные реформы, не связанные целостной концепцией, могут, заглохнув в одном звене, вызвать цепную реакцию недоверия. Реформаторские усилия окажутся подорванными не только локально, но и в смежных секторах, а то и во всем обществе.
   Исторический опыт убедительно показал, что идеологически вдохновленный подход, ограждающий генетическое, «естественное» развитие, так же, как и авторитарные модели, ведет к нарастающему отрыву от практических нужд. В целом, можно заключить, что идеолого-генетический подход и не снижает уровень рисков, и не обеспечивает ответа на вызовы России.
    Анализ альтернатив оставляет единственную – рационально-генетическую парадигму.
   Для оценки препятствий, стоящих на пути проекта, основанного на этой парадигме, Совет по национальной стратегии под руководством автора провел масштабное экспертно-модельное исследование с участием ведущих экспертов. В нем были изучены факторы, влияющие на темпы и качество экономического роста – важного индикатора модернизационного проекта ^[61].
   Исследование показало, что основные препятствия для динамичного развития отечественной экономики – слабость государственной поддержки институциональных норм, неопределенность и непоследовательность государственной экономической политики. Имитационные исследования с использованием созданной модели показали, что устранение этих барьеров открывает новые возможности для повышения темпов экономического роста. Таким образом, сегодня главная проблема модернизации – новое качество государства.
   Повышение качества государства как необходимой предпосылки эффективной модернизации явно противоречит авторитарному варианту развития. Назрел стратегический поворот к иной, рационально-генетической парадигме, к модернизации «снизу».Модернизационный проект должен основываться на рациональном анализе актуальных проблем развития нашей страны, на их демократическом обсуждении, на широком консенсусе относительно целей и задач такого проекта, а также на генетически ориентированной институциональной поддержке инициативы различных социальных субъектов. Модернизация «снизу» – не гарантия легкого успеха. На этом пути много проблем, но главное его преимущество – шанс избежать тотального отчуждения государства от общества, не доводить локальные проблемы развития до полномасштабного кризиса, угрожающего будущности России.

   Переход к новой парадигме развития – глубокий поворот в общественном развитии России. Крайняя необходимость в нем не означает, что совершить его легко. Вообще не факт, что он возможен. Нужны серьезные доказательства, без которых такой поворот был бы форменным безумием. Соответственно нужно изучить предпосылки для смены парадигмы развития, которые, включая появление «новой России», создают шанс на перемену участи нашей страны.
   «Новая Россия» создает запрос на модель общественного развития, на рационально-генетическую парадигму. Значит, у новой парадигмы возможен социальный субъект, формирующий адекватный запрос и одновременно действующий по ее принципам.
   Поворот к модернизации «снизу» немыслим без развития демократии. Плакальщики по ее судьбам игнорируют факт, что сегодня для нее есть реальные предпосылки. Раньше – лишь «потемкинские деревни», за рисованными фасадами которых скрывались бессилие власти, олигархическое манипулирование и всеохватная коррупция. Сегодня – шанс на создание работающего механизма. Демократический тренд России при всех недостатках действующей системы – реальная тенденция, базирующаяся на наполнении формальных институтов социальным содержанием, влиятельными интересами.
   Многие аналитики фиксируют взаимозависимость между электоральными предпочтениями социальных групп и их интересами. Это означает, что растет рационализация политического сознания, что ведет к расширению поддержки новой парадигмы, апеллирующей к рациональному индивидуальному выбору.
   Еще одна компонента перехода к новой парадигме – высокий статус социальной справедливости. Эта ценность, одна из наиболее значимых, – не только дань нашим традициям. Несправедливость сегодняшнего устройства – источник напряжений для всех, кто не утратил нравственного чувства.
   Сказывается также «закон де Токвиля»: рост благосостояния в обществе при углублении социальной дифференциации ставит вопрос о справедливости в центр национальной повестки дня. Демократическая модернизация неизбежно превращает справедливость в критерий всех ее ориентиров и проектов. Но актуализация справедливости – не возврат к советской уравнительности. Исследования подтвердили, что общество уже готово к новому пониманию справедливости: бедным – защиту; активным – поддержку; богатым – закон ^[62].

   Все эти социальные предпосылки – лишь шанс. Использование его – искусство политического реализма, глубокого анализа проблем нового проекта. Его ключевой элемент – осознанный отказ от модернизации «сверху».

   При пока еще слабом, недостаточно консолидированном гражданском обществе ведущим инструментом преобразований остается государство. Опыт наглядно показал, что вакуум власти немедленно заполняется криминалитетом и коррупцией. Но при новом подходе власть, как лидер реформ, не может действовать в одиночестве, в отрыве от народной поддержки. При повороте к новым принципам модернизации важно ликвидировать монополию государства на определение целей развития, преодолеть его отчуждение от реальной жизни общества. Необходимо партнерство между государством и гражданским обществом.
    Необходимое условие успеха модернизационного проекта – идейно-политическая и нравственная консолидация общества, сплочение его на основе как традиционных для нашей страны, так и вновь усвоенных ценностей, расширение национального консенсуса. В стране уже сложился консенсус всех электорально значимых политических сил по ключевым проблемам. (Представительная демократия и рыночная экономика, например, не являются больше предметом социального противоборства.) Это прочная основа для роста эффективности общественных и государственных институтов, легитимации, преодоления взаимного отчуждения государства и общества. Без такого сплочения у России нет даже шанса на динамичное развитие, на достойный ответ жестким историческим вызовам.
   Контуры расширения общенационального консенсуса не могут определяться лишь «новой Россией» и даже сторонниками существующей власти, хотя очевидно, что их позиции ближе к ядру этого консенсуса. Для упрочения легитимности государства следует учесть и мнение ответственной оппозиции.

   Анализ показывает, что сегодня возможно дальнейшее расширение рамок консенсуса. Прежде всего это касается включения в него ценности социальной справедливости. В своих посланиях Федеральному Собранию президенты Владимир Путин и Дмитрий Медведев уже отмечали, что социальная справедливость – одна из базовых ценностей современной России.

   Важная составляющая консенсуса – патриотизм. Ценность патриотизма высокозначима для большинства россиян. Уже никакая политическая сила, претендующая на электоральную поддержку, не рискует выступать не то что с антипатриотическими, но даже с космополитическими лозунгами.
   Ориентированность нового проекта на демократию, социальную справедливость и патриотизм, а также ключевая в нем роль государства характеризуют его как национально-демократический. Здесь следует оговорить использование слова «нация» в его государственнической коннотации (nation-state). Рациональный подход к анализу вызовов и проблем также тесно связывает задачи модернизации с национально-государственными интересами.
   Для смешения, казалось бы, есть основания. Более того, как мы отмечали выше, большинство модернизационных проектов несли на себе отпечаток национализма, обеспечивающего социально-политическую консолидацию, преодоление трудностей переходного периода. В то же время национализм в модернизирующихся странах зачастую ведет к проблематизации этничности, обострению межэтнических противоречий. Это объясняется тем, что новые национальные элиты, стремясь к собственной легитимации, утверждали не только ценности модернизации, но и достижения новой нации, как сегодня говорится, государствообразующего этноса. Этот эффект можно видеть на примере ряда постсоветских государств, даже тех, для которых рост межнациональных напряжений означает потерю политической стабильности.
   И рациональные соображения, и принципы национально-демократической модернизации жестко отграничивают ее от «националистических» проектов. В них всегда большую роль играют этнические аргументы, крайне опасные для единства многонациональной страны. Одновременно необходимо отграничение нашей концепции и от «демократической модернизации», продвигаемой отечественными либералами. Различия сущностны. Проводимые прежде, да и сегодня реформы имеют авторитарный характер, не опираются на жизненные реалии.
   Яркий пример авторитарного «либерального доктринерства» – муниципальная реформа. Ее благородные интенции расширения народного самоуправления, соединенные с унификацией моделей муниципий, с нежеланием считаться с многообразием условий реальной жизни, привели к острым конфликтам активных лидеров муниципий с региональными лидерами, не желавшими делиться финансовыми ресурсами. Такая позиция скорее либерально-аристократическая, но отнюдь не демократическая.
   Эти отграничения от альтернативных проектов показывают, что реальный путь, отвечающий нуждам страны, – национально-демократическая модернизация, опирающаяся на искренний диалог общества и государства; на национальную консолидацию и широкий патриотический консенсус; на баланс интересов большинства социальных групп; на последовательный федерализм и муниципальное движение.
   Разработка такого проекта – масштабная задача. Но уже сегодня можно охарактеризовать его через исходные принципы.
    Принципы национально-демократической модернизации:
    1) органичность, реализация модернизационного проекта с учетом социально-исторических ограничений, накладываемых предшествующими трансформационными и социокультурными изменениями, глобальными процессами, эволюционными возможностями всей системы социальных институтов;
    2) социальность развития, опора на развитие «человеческого и социального капитала»; создание благоприятных возможностей для проявления трудолюбия, социальной активности и предприимчивости;
    3) национальная консолидация, широкий национальный диалог, обеспечивающий согласование интересов государства, различных слоев и групп общества; соразмерность частных интересов с насущными потребностями страны, с требованиями ее динамичного и органичного развития;
    4) демократизм, неукоснительное следование требованиям политически представленного большинства населения; уважение интересов меньшинств, стремление к учету этих интересов;
    5) реализм,опора на наличные и потенциально доступные материальные и социальные ресурсы, учет реальных институциональных условий развития государства и общества;
    6) историзм и преемственность, учет исторических и культурных традиций, ценностей и особенностей страны, ее народов;
    7) народность, глубокое понимание и уважение характера жизни народа, его норм и традиций, ценностей обыденной морали, которыми руководствуется в своей жизни большинство населения;
    8) национальная ответственность государства, осознание его исторической ответственности за судьбы нашего Отечества; гармоничная интеграция частных интересов в систему национальных приоритетов страны.
   Эти принципы – предмет для дискуссии. Их представление – стимул для заинтересованного диалога. Сразу замечу, что эти принципы внутренне противоречивы, так же, впрочем, как противоречивы национально-демократическая модернизация, да и сама жизнь.
   Противоречие – прежде всего в трудном согласовании модернизационных ориентиров, с одной стороны, и демократических методов их реализации – с другой. Демократические институты недостаточно приспособлены для долгосрочных целей – условия масштабных преобразований. Именно это их свойство – основание для авторитарных искусов.
   Однако практика показала, что те проекты, которые не пользуются прочной социально-политической поддержкой, редко доводятся до конца. В последовательных модернизационных проектах демократия предстает прежде всего в качестве инструмента для эффективного решения проблем развития. Эти противоречия демократической модернизации накладывают дополнительное ограничение на характер проекта. Нельзя допускать длительных периодов ухудшения ситуации, подрывающих поддержку реформ, демократической политической системы в целом.
   Другое противоречие национально-демократической модернизации – столкновение прогрессизма с традицией. Эта проблема также хорошо известна в практике модернизационных проектов. Слишком часто прогрессисты пренебрежительно, а то и с глубоким презрением относились к традиционным ценностям и верованиям большинства, к традициям народной культуры. Прогрессисты всегда вели себя как в покоренной стране, что быстро подрывало доверие к лидерам реформ и ставило перед ними выбор: сворачивание реформ или жесткое подавление сопротивления. Это также накладывает ограничение на характер и на темпы проекта. Должен быть введен запрет на любые проекты, оскорбляющие актуальные ценности значимых социальных групп. Если бы наши «реформаторы» следовали этому принципу, то они никогда бы не решились на такую «монетизацию льгот», которую старшее поколение восприняло как «монетизацию» смысла их жизни.

   Исторический опыт показывает, что попытки модернизации, идущие наперекор нравственному чувству активного большинства, обречены на провал. Они теряют моральную поддержку и социальную энергию, без которых нет успеха.

   На каждом шаге нужно наращивать социальную поддержку, стараться «перетащить» на позиции поддержки реформ еще нейтральные, но готовые к адаптации слои и группы. Без этого нужно «годить» (по выражению Михаила Салтыкова-Щедрина). Серьезны ограничения и на темпы преобразований. Кажущееся промедление часто более эффективно, чем безнадежный цикл «реформа – контрреформа».
   Критикам «замедления темпов реформ», «застоя» следует понять необходимость периодической адаптации, взаимной «притирки» институтов и социума, обеспечивающих их органичность и интеграцию. Недаром периоды стабильности, как правило, оказываются наиболее динамичными. Кроме того, они позволяют выявить новые противоречия, создать предпосылки для очередного этапа реформ.
   Ответственная модернизация требует социального такта, мониторинга социальной поддержки реформ. Необходимо глубокое проникновение в механизмы социальной поддержки, выделение активной, деятельной ее компоненты. Следует учитывать и пассивно-нейтральную поддержку, которая создает критическую массу, превращающую новые институциональные нормы в доминирующие, блокирующую оппортунистические модели.
   Несмотря на все эти ограничения, сложившиеся предпосылки достаточны для реализации национально-демократической модернизации, способной решить ключевые проблемы страны, ответить на внешние и внутренние вызовы.

   Для стратегического поворота необходимо прежде всего глубокое осознание пагубности того характера развития, который не раз приводил нашу страну к острым катаклизмам и революциям. Без этого продуктивные реформы вновь будут подменяться поиском «передовых» образцов для заимствования. Нам нужно не возведение придуманной страны, а мобилизация всех возможностей для взращивания России, которая возможна и сможет дать адекватный ответ современным историческим вызовам.
   Решение поистине исторической задачи – смена парадигмы развития России, переход к национально-демократической модернизации – не может осуществиться одномоментно.
   Попытка мгновенного перехода к новым принципам означала бы революцию, насильственное их утверждение. Дело даже не в том, что сегодня революция в России дело малоперспективное. Против и российские элиты, и большинство населения. Их вряд ли удастся «раскачать». Но даже если революционный кошмар станет явью, это крах России, ее независимости и целостности. На каждом революционном витке терялся огромный кусок страны. Но даже успех революции – все равно не лекарство. Все, на что способна революция, – возврат к авторитарной модернизации (сменится лишь субъект и идеология). Этот путь, так же как и «бессодержательный либерализм», ведет в тупик.
   Для эволюционного перехода к новой модели модернизации нужен переходный период, когда будут сосуществовать как действующие элементы, так и ростки нового. Подобные периоды всегда противоречивы, создают путаницу в умах и предпосылки для «срыва» с нового курса. Скомпрометировать его легче легкого. Достаточно отдать дело в руки имеющегося государства, «заточенного» под модернизацию «сверху», под либерально-авторитарную модель. Во властных структурах почти не видно озабоченности поддержкой инициатив «снизу», невысокой активностью социальных сил. Скорее налицо опасения «верхов», что рост социальной активности будет подрывать их монополию на выбор пути развития и, следовательно, легитимность их власти.
   Причина не только в традиции, но и в том, что принадлежность к вертикали власти – источник статуса отечественных чиновников. Подобная система не может быть просто разрушена. Здесь кроется угроза срыва переходного процесса. Времени же для перезапуска нет. Значит, выход – запуск технологий эволюции государственной системы, ориентированной на смену парадигмы, на модернизацию «снизу».
   Исходный пункт успеха – широкий национальный диалоготносительно сущности перехода, задач модернизации, актуальных проблем развития страны. Вопрос о смене модели – фокус этого диалога.

   Важно общее понимание, что только модернизация «снизу», подкрепленная идейной консолидацией, – шанс на прорыв. Здесь общая платформа модернизаторской коалиции.

   Судьба реформ зависит от прочного союза государства и общества. Но уместен вопрос: как государство, не пользующееся доверием общества, сможет наладить с ним продуктивный диалог? Как активная часть общества, не сильно доверяющая государству, сможет создать прочный политический блок с «государственниками»-прогрессистами? Без ответа на эти вопросы нет возможности строить коалицию, а без нее нет и малого шанса на успех.
   Точно так же неясно, как избежать рецидивов общественного радикализма. Явный дефицит реализма и практичности в общественной критике – неизбежный результат отторжения общества от управления. Но он же дает «бюрократии» индульгенцию на игнорирование критики. Складывается замкнутый круг антидемократизма: недоверие к государству провоцирует аффектированную критику. Власть же получает дивную возможность указывать на отсутствие достойного партнера по диалогу. Проблема – как разорвать этот круг, превратить взаимодействие власти и гражданского общества в опору эффективной системы институтов.
   Единственный путь – создание национальной модернизаторской коалиции —социального субъекта реформ. Важнейшая его функция – оценка проводимого курса. Соответствие между интересами субъекта модернизации, с одной стороны, и характером реализуемых мер – с другой, – индикатор социальной эффективности избранных мер. Основа такой коалиции – «новая Россия».
   Расширение коалиции опасно. Создание ее в форме «широкой», «общенародной» и т. п. может привести лишь к ошибочным ориентирам преобразований из-за противоречивого характера их требований.

   Создание коалиции – не формальность, а результат активного национального диалога, выявляющего общность интересов наиболее активных и ответственных групп с коренными интересами страны. Однако общность интересов – необходимое, но отнюдь не достаточное условие.

   Создание модернизационной коалиции требует и политической консолидации. Наиболее благоприятный сценарий – когда центром консолидации выступает признанный национальный лидер.
   Эффективность сценария сильно зависит от результатов предварительной «селекции» элит по критериям национальной ответственности и деловой состоятельности. Здесь велика вероятность «сваливания» в «бессодержательный авторитаризм». Неуспех национального лидерства ведет к заполнению вакуума из иного источника. Вероятны раскол и противоборство элит, возможность контрэлитного прорыва к власти. Тогда консолидация будет проводиться уже революционными методами, последствия которых рассматривались выше. Ясное осознание последствий неуспеха – серьезный стимул для борьбы наших элит со своими привычками жить как в серпентарии.
   Мостки диалога, создающего предпосылки для модернизаторской коалиции, уже прокладываются. Важным стимулом стала реализация Национальных проектов. Первоначальные трудности их проведения в жизнь ясно показали, что существующая система управления плохо «заточена» под решение реальных социальных проблем. «Верхи» наткнулись на кризис системы управления. Понадобились детальное знание реалий, поддержка бизнеса, региональных и местных элит. Результат – перемены в содержании диалога власти и общества.
   Разные фрагменты национального диалога позволяют вовлекать в него живые силы общества. Значение национального диалога, определяющего успех или, напротив, провал задач переходного периода, позволяет характеризовать этот период как модернизацию на основе национального диалога.

   Главная задача этого периода – формирование модернизаторской коалиции. Кроме того, это период содержательной реформы государственного механизма, без которой невозможно дальнейшее продвижение. Также нужна существенная корректировка ориентиров развития, придание модернизации гуманитарного и социального измерения.

   И здесь уже видны сдвиги. В число национальных приоритетов все более акцентированно включается «качество жизни» – характеристика, сущностно выходящая за рамки прежнего, инструментального подхода. И это уже немало для перехода к новой парадигме. Более того, все шире распространяется понимание, что социальные расходы это не только издержки, но и ресурсы стабильного и динамичного развития. Недаром и в мире, и в нашей стране так много говорится о приумножении «человеческого капитала». (В качестве примера нового подхода здесь следует отметить доклад Общественной палаты в области образования ^[63].)
   Но для преодоления узко технократического и экономизированного подхода, для придания модернизации широкого гуманитарного и социального измерения необходимо еще кое-что. В современном мире существенно повысилось осознание большого влияния экономической и социально-политической подсистем на характер общего развития государства и общества, на исход модернизации в целом. Одновременно многие исследователи и проницательные политики обращают внимание на влияния политической и хозяйственной систем на личностные характеристики людей. Например, трудно рассчитывать на упрочение деловой этики, когда на всех уровнях менеджмента всеохватна практика «откатов» за заключение контрактов. Коррупционные отношения государства и бизнеса сильно деформируют социальные тренды.
   Аналогично модернизационные перспективы снижают номенклатурные тенденции, возрождающиеся в политической системе. Безнаказанность видных чиновников при очевидных провалах, продвижение людей при неясных заслугах формируют деформированные ориентиры молодежных генераций.
   Эти противоречия в перспективе будут лишь углубляться по мере роста благосостояния. В большинстве стран Запада по мере достижения достаточно высокого уровня жизни заметно снижение значения гедонистических ценностей и, напротив, возрастание ценностей самореализации и тех ценностей гуманизма, которые, казалось бы, ушли с авансцены социальной жизни. Они очень важны и для нашей страны. Несмотря на рост индивидуализма и прагматизма, в нашем обществе еще очень значимы ценности самореализации, общественного служения. Это большая культурная традиция России, сегодня оттесненная на обочину, но она при благоприятных обстоятельствах способна превратиться в мотивацию для многих. Даже если абстрагироваться от собственно ценностного измерения этого процесса (хотя, если от него абстрагироваться, мало шансов на успех), то одни только утилитарные соображения приведут нас к тому же выводу.
   Здесь мы опять натыкаемся на слабый этический фундамент отечественных институтов. И это совсем не случайно. При любом серьезном анализе перспектив нашей модернизации невозможно обойти эту проблему. В связи с этим одной из критичных проблем переходного периода является внесение в национальную повестку дня задачи нравственно-этического оздоровления. Невозможно выстроить новую Россию на гнилом фундаменте существующей общественной морали.
   Любые попытки как-то затереть эту проблему, обойти ее ввиду крайней трудности ее решения приведут лишь к росту социальных напряжений, срыву модернизации и, скорее всего, к вариации «оранжевой революции». Еще худший сценарий – вырождение всех институтов и распад государства.

   В ходе общественного диалога предстоит найти очень непростой путь прохождения между Сциллой лицемерной истерии люстраций «моральных выродков» и Харибдой циничного отказа от «гамбургского счета» из-за якобы невозможности «жить не по лжи» в условиях аморального государства.

   Не предваряя итоги этого трудного диалога, хотелось бы отметить, что наименее травматично последовательное изживание из социальной жизни тех элементов, которые в каждый данный момент остро задевают нравственное чувство активной части общества – «новой России». Если неуклонно следовать по этому пути, то можно многого добиться в этическом оздоровлении, расширяя при этом поддержку общественных преобразований.
   Наряду с уже отмеченными задачами в ходе переходного периода предстоит изменить и подходы к институциональным преобразованиям. Так, необходимо избавиться от еще просвещенческой, а затем и либеральной догмы, что главное – принять хорошие законы. В ее основе – принцип «хорошие законы поправляют нравы». История доказала и теория уже вполне усвоила, что плохие законы довольно быстро повреждают нравы. Однако принятие хороших законов является необходимым, но отнюдь не достаточным условием совершенствования институтов. Закон, который невозможно исполнить при наличных и потенциальных механизмах принуждения, будет лишь подрывать легальную систему и, как следствие, лишать государство легитимности.
   Одновременно закон не должен быть и простой легализацией сложившихся политических, экономических и социальных практик, хотя сегодня и популярна идея, что «хороший закон – возведение в норму устоявшейся традиции». Признавая преимущества такого закона, следует отметить его слабую приспособленность к задачам модернизации. Им более отвечают нормы закона, отсекающие те практики, которые уже неприемлемы для наиболее «продвинутых» групп общества, обладающих ресурсами утверждения нормативного образца. Здесь полная аналогия с обсужденным выше поэтапным нравственным обновлением общества. Более того, эти два процесса – нравственного оздоровления и легализации общественной жизни – должны идти параллельно, поддерживая друг друга.
   Читатель легко укажет на хрупкость предлагаемого подхода из-за слабости его социальной опоры. Действительно, для него необходима общественная поддержка в утверждении хотя бы минимальных нравственных стандартов и принципа соблюдения законов. Как показывают социологические исследования, в обществе широко распространены соответствующие ориентиры. Беда только, что они носят скорее парадный характер. Анализ жизненных практик показывает, что признание полезности следованию закону у большинства сочетается с уклонением от соблюдения его норм. Выгоды оппортунистического поведения перевешивают.
   Рецепт – формирование большинства, нетерпимого к нарушениям. Нужно только понять, как сформировать это столь необходимое большинство в условиях, когда нравственная опора очень слаба, а положиться на рационально осознанную поддержку устанавливаемых правил довольно трудно. Каждое демонстративное нарушение таких правил подрывает всю логику их рационального утверждения.
   Что же делать? Ответ, как представляется, лежит в последовательном развитии институциональной среды, в отказе, несмотря на соблазны, от радикальных попыток все сломать и на обломках построить нечто новое и замечательное. Сломать можно, но только заплатив за это крахом модернизационного проекта.
   Шанс на успех институциональных преобразований связан с наличием двух предпосылок.
    Во-первых, с пониманием «верхами» не только острой необходимости упрочения институтов, но и узости ведущей к нему дорожки. Только тогда «верхи» смогут выступать авторитетным арбитром конвенции.
    Во-вторых, с ростом рационального осознания российскими элитами жесткой зависимости их будущего от успеха модернизации России. Принцип «мы все в одной лодке» должен стать прочным внутренним императивом. Тогда у нас есть шанс, возможно последовательное упрочение конвенции. Также необходимо ужесточение санкций к ее нарушителям. Одновременно важно, чтобы при нарушениях обществу были предъявлены мотивы санкций, ясные и устраивающие по крайней мере разумную часть общества.

   Переход к модернизации «снизу» состоит из конкретных мер, объединенных логикой стимулирования социальной активности, поиска ее новых источников. Здесь центральная проблема – механизмы отбора таких мер. А необходимое условие – преодоление «бессодержательного либерализма».

   Оно тесно связано с изживанием ложного прагматизма, сосредоточенного исключительно на предметно-инструментальном подходе. Его лозунг: «нам не нужны общие рассуждения, нам нужны конкретные рекомендации». В результате сложная проблема, требующая анализа взаимосвязей и взаимовлияний, сводится к набору простых бюрократических задач, к контролю небольшого числа легко измеряемых параметров (все, что трудно измерить, отметается как не поддающееся контролю). Но такая ложная прагматизация приводит к тому, что набор выбранных мер в своей совокупности не решает насущной проблемы.
   Например, очевидно, что рост продолжительности жизни в наших условиях связан со снижением алкоголизации населения. «Динамика продолжительности жизни россиян – зеркальное отображение динамики потребления алкоголя» ^[64].
   Снижение оборота некачественного алкоголя, уменьшение числа отравлений «паленой» водкой сразу же сказалось на продолжительности жизни мужского населения. Но эта комплексная проблема трудно сопрягается с задачами ведомства, отвечающего за здравоохранение. А нет ответственного ведомства – некому решать острейшую социальную проблему. Этот пример показывает значение реформы государственного управления, «заточенного» уже под проблемный, социальный подход.
   Другой пример разницы между привычным предметно-инструментальным, «сетевым» подходом и проблемным, реализованным в ходе Национальных проектов. Долгое время ставилась задача обеспечения сирот местами в детских домах. Но как только во главу угла была поставлена проблема социализации таких детей, подготовки их к самостоятельной жизни, то сразу же в поле зрения власти попали региональные эксперименты. В них семьям, готовым усыновить сирот или взять их на попечение, выделяли часть бюджетных средств. Результат – ликвидация детских домов в этих регионах и вдобавок экономия бюджетных расходов. Главное же – благоприятные условия воспитания детей, решение крупной социальной проблемы.
   Для решения обсуждаемых задач ключевое значение приобретает осмысление опыта, полученного в ходе реализации Национальных проектов. Если будет осознана нежизненность прежнего, оторванного от реалий доктринерства, то шанс на успех смены модели модернизации сохраняется. Важно все время утверждать простую идею: как только цель преобразований берется из содержательного анализа проблемы, сразу же меняются подходы к ее достижению. На авансцену выходят социальные технологии. Здесь раздолье для проектного метода. Сегодняшние же попытки встроить его в систему управления – «яркая заплата» на рубище безапелляционных указаний.

   Альтернатива предметно-инструментальному подходу – подход проблемный, видящий совокупность процессов и противоречий, породивших проблемную ситуацию, выделяющий ее ключевые элементы, сохраняя при этом их целостность и связность.

   Также один из приоритетов – формирование кадрового потенциала, способного к новым подходам.Без этого никак. Дело не в отсутствии кадров. За последние годы их стало много больше. Но ложный прагматизм, разгул «специальных интересов» в государственных органах повымели из них специалистов, способных к широкому проблемному подходу и при этом отстаивающих государственный интерес. Те же, кто отвечает этим высоким критериям служения, зажаты бюрократическим прессом, но живут надеждой.
   Много экспертов, способных к новым подходам, работают в научных, частных и некоммерческих организациях. Но у них не хватает опыта государственной службы. Для их вовлечения в обновленные государственные структуры нужны терпение и благожелательная помощь. И ростки нового отношения к экспертному сообществу налицо. (Доказала, например, свою продуктивность независимая экспертиза законодательства, проводимая Общественной палатой.)
   Стимулировать смену подходов может постановка качественно новых задач. Точнее, даже осмысленное решение уже поставленных задач переориентации государственной машины на управление по конечным результатам. Выдвижение новых критериев управления сможет, в свою очередь, поменять направления кадрового отбора. Неспособность части кадров действовать по новым правилам будет вышибать «слабые звенья» управленческого аппарата. Одновременно новые кадры будут создавать «очаги поддержки», расширять фронт перемен.
   Проблемный, общесоциальный подход лечит еще от одной «детской» болезни – боязни издержек. Достаточно кому-то сказать о возможности негативных последствий, и вопрос дальше не обсуждается. Появилась даже ловкая бюрократическая игра. Если хотят «задробить» какое-либо предложение, сразу же указывают на возможность коррупции. Ведь ясно же, что любой разумный проект связан как с выгодами, так и с издержками. Неумение сопоставлять одно с другим приводит либо к отказу от перспективных проектов, либо к утаиванию «негативов», «затаптыванию» тех, кто «вылезает». Такое сопоставление, кроме всего прочего, укрепляет демократизм и справедливость социально-экономической системы. Собственно, одно из преимуществ новой модели модернизации в том, что открытый диалог обеспечивает справедливый баланс выгод и издержек.

   Для разработки новых критериев управления есть резон воспользоваться иноземным опытом – создать президентскую комиссию. Важно только избежать номенклатурных подходов к ее формированию.

   Подготовка доклада президентской комиссии сдвинет с мертвой точки переход к решению задач национально-демократической модернизации. Одновременно это поможет преодолеть кадровый голод. В ходе работы комиссии выдвинутся homo novus,продвигаемые в дальнейшем на важные государственные посты.
   Но выработать новые цели и критерии – полдела. Нужна новая государственная машина. Откуда она возьмется? Сегодня часто говорят о провале административной реформы, неэффективности «трехзвенки». Оценка дается без прояснения причин сбоев, при том что импортированная структура управления «заточена» под проблемный подход, а применяют ее для решения инструментальных задач.
   Родоначальники систем управления, «заточенных» под конечный результат, разделяли «этажи» управления: верхние под проблемный подход, а нижние – под предметно-инструментальный соответственно. Министерства призваны анализировать проблемы и готовить реалистичные и практичные законопроекты, а также определять приоритеты и задачи, которые должны решать агентства и службы. Но непонимание принципиального различия задач министерств, с одной стороны, и агентств и служб – с другой, привело к невозможности разделения предметов ведения. В результате – борьба за единственно значимый ресурс, т. е. контроль над финансовыми потоками.
   Ясная формулировка приоритетов меняет и взаимоотношения Центра и регионов – здесь уже нет места командам. Управление по приоритетам позволяет стимулировать инициативу «низов». Критерий деятельности исполнительных органов в новых условиях – поддержка инициатив и новаций, рекомендации их к широкому использованию.
   Ясно, что без содержательной административной реформы не обойтись. Но и предыдущую попытку не следует рассматривать как провал. Создан каркас федеральных органов, проведен анализ функций управления. Теперь нужно наполнить созданный каркас адекватным содержанием. Но нужно увязать эту работу с поворотом в характере российского развития. Хотя вряд ли стоит менять все и сразу. Возможно, следует сначала выделить одно министерство и его модернизировать, обучить сотрудников новым методам и подходам. Это даст возможность расширить фронт административной реформы.
   Одновременно нужна «раскупорка тромбов» обратной связи между высшими органами государственной власти, с одной стороны, и ее разнообразными объектами и (это крайне важно) одновременно субъектами политической, социальной и хозяйственной жизни – с другой. Здесь видятся два направления. Во-первых, кардинальное повышение реалистичности и практичности законодательства, его соответствия условиям хозяйственной и социальной жизни. Во-вторых, большее представительство и баланс интересов, справедливость существующей государственной власти.
   Очевидна и крайняя нужда в анализе последствий правоприменения. Например, в Жилищном кодексе РФ налицо сочетание разнородных концептуальных оснований, оторванных при этом от жизненных реалий. Антидоктринерская коррекция законодательства – необходимый элемент поворота. Организация систематического анализа практической применимости законов и действенности реализующих их институтов, исправление выявленных просчетов стали бы огромным достижением для страны, где отчуждение народа от власти – давняя и, к сожалению, еще прочная традиция.
   Например, невозможно навести порядок на дорогах путем лишь ужесточения санкций (хотя без этого не обойтись). Сегодняшнее поведение водителей на дорогах и действия милиции – модель нашего современного общества с его представлениями об иерархии прав нарушать закон (здесь конвенция видна во всей красе), об отношении к закону в целом. Значит, и подходить к решению такой задачи нужно как к большому социальному проекту, включающему как правовые, так и пропагандистские (и среди населения и сотрудников ГИБДД), инженерно-технические, административные (повышение ответственности за коррупционные проявления и неуплату штрафов) элементы. При этом должна быть создана система независимого вневедомственного мониторинга. К этой деятельности действительно возможно привлечь активную часть гражданского общества страны. Главное условие – гарантии востребованности.
   Следующий шаг – генерализация этой работы. Нужен переход от «битья по хвостам», от исправления ранее допущенных законодательных просчетов к разработке практичных законов. Часть этой работы – создание мониторинга эффективности всей институциональной системы. Все это в большой мере изменило бы саму социальную природу нашей государственности, сделало бы ее адекватной демократической и справедливой России.
   Впрочем, здесь есть большая системная проблема. Государство не склонно доверять структурам гражданского общества, акцентируя радикализм и недостаточную практичность их предложений. Но без гражданского общества просто невозможно создать необходимую систему обратной связи.
   Решение этой проблемы требует специальных подходов. Оно связано с приданием суждениям и экспертизам структур гражданского общества определенного формального статуса. Здесь ясно видна специфическая роль Общественной палаты. Растущий статус ее решений и рекомендаций (и требования закона) позволяет усилить влияние структур гражданского общества, начать формирование обсуждаемой системы обратной связи. Одновременно и сама Общественная палата должна осознать свое место в новой системе управления и соответственно сфокусировать свои усилия на эффективности обратной связи между гражданским обществом и государством.

   Создание такой системы, преодолевающей отчуждение от народа, реагирующей на его нужды, безусловно, самоценно. Соединение интегрирующей роли и лидерства государства с инициативой, предприимчивостью и прагматичностью бизнеса, гражданского общества в целом – необходимое условие эффективной и органичной модернизации.

   Анализ новых задач государства при переходе к национально-демократической модернизации приводит нас к вопросу: а какая демократия нам, собственно, нужна? Но вопрос о содержании демократии, необходимой для модернизации, не может ставиться вне контекста проблем, решаемых страной.
   Успешные сегодня либеральные демократии прошли длинный путь. Вначале они не были ни либеральными, ни толерантными. Даже степень их демократизма довольно сомнительна по современным критериям. Достаточно вспомнить, что под «народом» изначально, на заре независимости США, понимались лишь белые состоятельные мужчины. Идеологическая и расовая нетерпимость 50-х годов ХХ века напомнит, что либеральная толерантность – сравнительно недавнее завоевание. Во времена американской Войны за независимость и Великой французской революции действительно была актуальна «суверенная демократия» – велась борьба за национальную независимость.
   Значит, общественно-политические ориентиры могут быть охарактеризованы через задачи, решаемые государством и обществом. В этом смысле характеризующие их прилагательные (эксплицитные или латентные) вполне уместны и информативны. Тогда можно говорить о более общем определении «актуальная демократия», увязывающем политический механизм, с одной стороны, и содержание национальной повестки дня – с другой. Демократия нам нужна не для отчета перед Западом или, напротив, не для идеологической борьбы с ним. Она – условие успешной модернизации, социальной и политической справедливости, свободного самоощущения россиян, их разносторонней активности, гарантия реализации их прав, дарований и стремлений. Все юридическо-технические тонкости демократии лишь с большим или меньшим успехом создают необходимые условия.
   Но что же актуально сегодня? Если исходить из предложенной логики, то сегодня актуальна «справедливая демократия». Без справедливости самые чистые демократические институты превращают демократию в пародию.
   Наконец, тема, которую нельзя не затронуть: кризис и переходный период.Начавшийся финансово-экономический кризис – угроза успешности переходного периода. На весах не только утрата десятилетних достижений, но и шансы на прорыв. Либо кризис станет лекарством, либо он похоронит модернизацию.

   Истоки кризиса, безусловно, заокеанские, но их дополнили внутренние противоречия отечественной экономики. Прежде всего проявилась мотивационная ущербность отечественного бизнеса. Большая спекулятивность всей глобальной экономики не обошла и нас.

   Крах пирамид РЕПО, дополненный уходом иностранных «горячих» денег, привел наш фондовый рынок к обрушению. Удар пришелся по рублю, шла спекулятивная скупка долларов. Проявились и заторы на пути средств, выделенных государством на поддержку банковского сектора. Ведь не зря же премьер Владимир Путинстоль энергично объясняет банкирам правила обращения с «государевыми» деньгами и обещает жесткий контроль за их расходованием. Видимо, желание заработать на кризисе и прибрать к рукам активы вполне здоровых банков, да и сами эти банки оказалось сильнее деловой этики. Результат – вполне рукотворные перебои финансирования розничной торговли, многих вполне успешных промышленных предприятий. Стремление к сверхдоходам, безумные цены на жилье надули строительный «пузырь». Он теперь лопается, потянув за собой строительство.
   Безусловно, сказываются трудности с иностранными кредитами, снижение объемов и повышение ставок кредитования, падение спроса на сырье и металлы, цен на нефть и традиционный экспорт, включая зерно. Начинается кризисная цепочка: падение экспортных доходов, снижение доходов населения и спроса, спад в отраслях внутреннего спроса.
   Но руководство страны показало волю и умение решать финансовые проблемы, готовность тратить необходимые средства для преодоления кризиса. Однако этого, без институциональных преобразований, вряд ли достаточно – без них под ударом окажутся сектора со сложными кооперационными связями. Достаточно оставить без средств, обанкротить одного поставщика – и цепочку нужно строить заново с падением доходов и потерей рынков. При этом есть шанс выйти из кризиса с еще большим сырьевым креном, с потерей недавних структурных сдвигов. Значит, фокус в преодолении кризиса – совершенствование государственного управления.Без этого денег не хватит.

   Глобальный кризис показал, что при доминирующих мотивациях и бизнес-этике финансистов рыночные институты бессильны, лишь надувают «пузыри». Либеральная мифология лопнула. Нам, при слабости институтов, недоверии бизнеса к государству, нужно находить новый баланс рыночных стимулов и государственного регулирования.

   Рыночные стимулы при поддержке финансовых механизмов и налогового регулирования должны ориентироваться на фундаментальные показатели, а не только на котировки акций.
   Многое должно поменяться в методах ведения бизнеса. Его рационализация, борьба за снижение издержек, должна снять и тотальные «откаты» – налог на слабость институциональной среды, составляющий порядка 7 процентов ВВП. (Усилия самого бизнеса вполне могут победить «откаты» на внутренние контракты.) Кризис должен сплотить бизнес вокруг норм национальной и социальной ответственности. Оплата менеджмента должна быть умерена. Также нужно наконец покончить с вызывающими выходками нуворишей – нельзя повышать социальное напряжение, источник которого – неизбежный рост безработицы, трудности многих миллионов людей. Нужна солидарность бизнеса в смягчении тягот кризиса.
   Усилия государства не могут ограничиться организационно-финансовой стороной кризиса. Взыскательный анализ причин и механизмов развития кризиса должен перерасти в разработку механизмов перехода к энергичной модернизации. Прежде всего нужно предотвратить эксцессы, искусственные банкротства и захваты благополучных предприятий. Нужны подвижки в управлении в реальном секторе: действующие механизмы государственного регулирования недееспособны. Необходимо повысить реализм задач, надежность обеспечения средствами и ответственность за результаты. Возможно, более эффективными будут методы, аналогичные управлению Национальными проектами.
   Еще более настоятельны перемены в социальной сфере. Здесь много формализма, недопустимого в условиях кризиса. Прежде всего необходим мониторинг социальных напряжений, обеспечивающий профилактику. Нужен штаб, аналогичный финансовому, позволяющий оперативно реагировать на новые вызовы. Также понадобятся масштабные программы по переподготовке работников, потерявших места в офисах и на производствах (при этом нужен прогноз спроса на новые специальности).
   Но главное – необходимо, чтобы борьба с кризисом не заслонила перспективу модернизационного прорыва. Активная дискуссия по преодолению кризиса должна иметь модернизационную перспективу. Но это, в свою очередь, означает необходимость социально-политического видения происходящего. Маргинализация многих прежде успешных людей – серьезный горючий материал. При этом кризис вдохновил тех, кто грезил о нем как предвестнике краха «путинизма». Не следует игнорировать и угрозу раскола элит. Это вряд ли приведет к политическому кризису, но стабильность и государственные институты могут оказаться ослабленными.
   Все это делает идейно-политические задачи едва ли не главными. Борьба за социально-политическую консолидацию, против раскола – частого продукта кризиса – центр усилий политического руководства страны.Успех создаст базу для модернизации, неудача – утрату шанса на прорыв.

   Самые существенные и масштабные перемены в решении задач национально-демократической модернизации необходимы в социальной области.
   Дело не только в ее значимости. Здесь в наибольшей степени проявилась слабость проблемного общесоциального подхода.
   Объективная сложность социальных проблем, крайне отягощенная идеологическими доктринами и популистскими заигрываниями, усугубилась примитивизацией подходов, ведомственной расчлененностью. Сказалось также стремление профессионалов (медицины, образования, социальной помощи) монополизировать постановку целей и задач. В результате решение социальных проблем раскололось на тысячи ведомственных осколков.
   В этой сфере слабость государства проявляется в отсутствии целостной концепции и эффективного администрирования. Социальная политика характеризуется стремлением к социально-политической стабильности и одновременно желанием любой ценой в возможно короткие сроки реформировать социально-культурные отрасли в соответствии с либеральными образцами. Основной подход – тотальная «монетизация», обмен растущего финансирования на снятие с государства дальнейшей ответственности за функционирование социальной инфраструктуры.
   В этих реформах видно стремление стимулировать требовательность потребителей, повышающую качество услуг населению. И этот подход часто оправдан. Но он не учитывает реалии, условия жизни уходящей, но весьма многочисленной, не слишком рационалистической России. Для этих людей характерна низкая значимость здоровья и здорового образа жизни, образования и культурного развития подрастающего поколения. Такие группы населения не вполне могут воспользоваться новыми институциями и в результате их социальное положение серьезно ухудшится.
   Последовательная либерализация социальной сферы всерьез угрожает обществу социальной сегрегацией.Страна расколется на не связанные социальные сегменты. Элементы социальной сферы будут ориентированы лишь на обеспеченную часть общества, предъявляющую реформированным учреждениям спрос на качественные услуги. Менее же успешная часть общества превратится в социальных изгоев, запертых в социальное гетто.
   Самое негативное последствие – такая сегрегация лишает перспектив большую часть подрастающего поколения. Подобная политика представляется несправедливой не только ущемленным слоям и группам населения, но всем ответственным гражданам России.Социальная сфера превратилась в генератор делегитимации социально-политической системы России.
   Без проведения здесь соответствующих преобразований не будет преодолено глубокое отчуждение граждан от государства. Такие реформы не могут быть проведены без участия гражданского общества, без использования «раскупоренных» каналов обратной связи для исправления неполадок. Лишь выстроив концептуально целостную социальную систему, можно не только обеспечить последовательную интеграцию собственно социальной сферы, но и создать предпосылки для интеграции всего комплекса государственно-общественных отношений.
   При этом следует указать на существенное противоречие переходного российского общества, на неустойчивость и неопределенность его социальных ориентиров. Однако преодоление этого противоречия облегчается тем, что и макросоциальные ориентиры, и конкретные задачи связаны макросоциальными трендами.
    Легитимация –первый ориентир преобразований. Без нее невозможно сколько-нибудь эффективное функционирование. Любые бюрократические попытки вернуть дееспособность государственным и экономическим институтам неизбежно будут разбиваться о все более углубляющееся недоверие, об отсутствие нравственно-этической поддержки. Преодоление отчуждения народа от власти становится стратегическим императивом России. Можно указывать на пороки западной демократии, но функцию воспроизводства легитимности государства честные выборы реализуют исправно. Голосование, эмоционально переживаемая сопричастность граждан к решению проблем своей страны снимают груз отчуждения, восстанавливают легитимность власти.
   Однако этот путь преодоления кризиса доверия выглядит не слишком оптимистично (выборы в Государственную Думу 2007 года сопровождались административным давлением). При этом настроения в обществе все больше определяют люди, способные рационально оценивать происходящее. Не следует недооценивать также и их накопленный политический опыт. Пока общество помнило «ельцинский» распад, искренне радовалось усилению России, стабильность путинского режима была спасительной. Сегодня прошлое забывается, формируется новая повестка дня, включающая не только поддержание стабильности, но и проведение реформ в социальной сфере.

   Социальные проблемы уже невозможно замалчивать, а преобразования откладывать. Плата за отказ – сохранение отчуждения народа от государственной системы, утрата шансов на модернизацию.

   Новые подходы к социальному развитию были бы контрпродуктивными без выдвижения ясных критериев, без нового понимания социальной справедливости.
    Справедливое общество.Сегодня в России уже невозможен прежний традиционалистский, уравнительный подход к справедливости. Одновременно неприемлем и «либеральный» подход, связанный лишь с формальным равенством прав, но не затрагивающий условия их реализации. При огромном разрыве социальных возможностей, недостаточной заботе многих групп населения о собственном будущем, о судьбе своих детей было бы утопией возлагать все надежды на рациональный выбор и соответственно на рынок, пусть и смягченный «амортизаторами».
   Такой путь, как это подтверждено опытом многих стран, уроками идущего глобального кризиса, ведет к социальной сегрегации. Он также ведет к дискредитации существующего режима и противоречит нравственному оздоровлению российского общества.
   Одновременно неприемлем и тотальный патернализм, снижающий социальную ответственность и активность тех групп, которые обладают ресурсами самореализации и стремятся к ней. Патернализм снижает и общий социальный потенциал развития, порождает социальный паразитизм, разлагает нравственный климат общества. Курс на патернализм противоречит и критерию ориентации на интересы «новой России». Необходим новый подход к социальной справедливости – «справедливости развития», отвечающей ожиданиям социально активных и рациональных людей. Принципы социальной справедливости развития:
    Солидарность всех,общественное нравственное неприятие положения, когда сограждане бедствуют, а меньшинство утопает в роскоши.
    Гарантии слабым –тем, кто действительно в силу объективных обстоятельств не может самостоятельно решить свои жизненные проблемы. (Но неприемлем и социальный паразитизм, злоупотребление принципом солидарности.)
    Поддержка активных –тех, кто способен и хочет самостоятельно решать свои жизненные проблемы, кто готов много и упорно трудиться, использовать свои знания и талант, но нуждается для этого в помощи «на старте». Создание социального комфорта для наиболее активных слоев общества – главный приоритет общественного развития.
    Ответственность богатыхза свое общественное поведение, прежде всего за попрание норм общественной морали, на которое остро реагирует большинство.
    Социальный контракт с российским бизнесом,основанный на осознании им своей роли в развитии страны и непреходящей национальной и социальной ответственности. Эта ответственность проистекает из сосредоточения в руках небольшой группы огромных ресурсов, способных воздействовать на политическую и социально-экономическую жизнь страны.
   Наряду с провозглашением принципов ответственности бизнеса необходимы и меры, поддерживающие эти нормы. Естественно, санкции за нарушение этических норм бизнеса лежат вне легальной плоскости. Их могут накладывать саморегулирующиеся организации. Санкции следует рассматривать как участие в упрочении институциональной конвенции. Но поддерживать такие санкции должно и государство. Было бы вполне оправданным нежелание государства иметь дело с теми, кому бизнес-сообщество отказало в доверии. Нарушения этики бизнеса, зафиксированные уполномоченными органами этого сообщества, должны лишать виновных участия в приватизации, а также в выполнении государственных заказов.
   Исторические обстоятельства формирования основной части крупной и средней собственности в России пока еще накладывают ограничения на политические притязания российского капитала.
    Степень легитимации собственности в нашей стране выступает важным критерием интеграции российского бизнеса.Завершение легитимации частной собственности в России, вероятнее всего, займет еще определенное время и позволит капиталу занять подобающее ему место в социально-политической структуре страны.
    Вертикальная мобильность.Важный социальный приоритет – формирование ясных ориентиров вертикальной мобильности. Сейчас много говорится о необходимости создания системы «социальных лифтов», обеспечивающей продвижение молодых, наиболее активных и профессионально подготовленных. Имеется достаточно позитивных примеров в этой сфере. Одновременно в обществе утвердилось мнение о «закупорке» каналов вертикальной мобильности в государственной системе управления. Как известно, устоявшееся мнение – социальный факт, существенно влияющий на социальное функционирование.
   Преодоление такой ситуации связано со становлением критериев вертикальной мобильности. Исторический их анализ показывает, что требованиям модернизации более всего отвечает меритократия (власть достойных). Необходимо утвердить в общественном сознании принципы меритократии: заслуга, реальный вклад – основной источник социального статуса, материального и морального вознаграждения.Принцип меритократии неотделим от жесткой ответственности. Очевидный провал руководителя, оставшийся без быстрого и неотвратимого наказания, подрывает любые принципы. Продвижение на высокие посты людей, не обладающих ни заслугами, ни талантами, нравственно травмирует общество. Одновременно такой переход должен быть связан с вознаграждением за прошлые заслуги. Быть может, стоит восстановить персональные пенсии федерального и регионального значения. Но они должны быть подлинно персональными.
   Утверждение принципов справедливости развития связано со снижением дифференциации доходов. Децильный коэффициент должен быть снижен до 8–10 вместо 15 в настоящее время. Показатель ВВП на душу населения сегодня на уровне 10 тысяч долларов, и это в принципе позволяет обеспечить достаточно высокие стандарты качества жизни. Справедливое распределение национального дохода – необходимая предпосылка высокой предпринимательской активности, вертикальной мобильности, социально-политической стабильности. Следует ставить вопрос о поэтапном введении прогрессивного подоходного налога, начиная со сверхдоходов. Если этот процесс совместить с созданием новых механизмов благотворительности, зачетом в налоги взносов в социально значимые фонды, то такой путь встретит понимание у бизнеса. Важна также борьба с социальным паразитизмом: как и во многих странах, разумно установить налог на очень крупные наследства.
   Путь к снижению неприемлемой дифференциации – пополнение среднего класса, превращение «средних» слоев в наиболее многочисленные.Нужен опережающий рост доходов децильных доходных групп с 4-й по 8-ю, создающий позитивные ориентиры вертикальной мобильности, поддерживающий высокий статус образования и квалификации. Это гарантирует достойный уровень жизни тем слоям и группам, которые определяют социально-экономический и социально-политический климат в стране, служат прочной социальной опорой государства. Их оптимизм и уверенность – надежная предпосылка активизации гражданского общества.
   Создание социального механизма, основанного на принципах социальной справедливости, даст возможность изменить подход к решению многих проблем, и прежде всего проблемы бедности.

   Главное направление – не столько социальная защита, предоставление бюджетных выплат, сколько социальная поддержка, дающая получившим ее в дальнейшем возможность самостоятельно решать жизненные проблемы.

   Здесь важны разного рода образовательные и квалификационные программы. Особенно такие механизмы необходимы для тех слоев, которые без них оказались бы в бедственной ситуации, например одинокие женщины, растящие детей, страдающих серьезными заболеваниями. Им больше помогли бы специальные программы обучения таких матерей профессиям, пользующимся спросом. Возможность самостоятельно зарабатывать на жизнь гораздо полезнее, чем пособия.
   Все это увеличит долю самодостаточного населения при одновременном увеличении части «национального пирога», выделяемой на социальную защиту. Это путь не просто к сокращению бедности, но и к повышению качества социального развития, изживанию социального иждивенчества, к утверждению позитивной трудовой морали.
   Одним из приоритетов должна стать национальная программа борьбы с социальным неравенством. Исходный пункт ее разработки – широкое сотрудничество государства и общества в выявлении разных видов неравенства. (Задача такой программы – конкретные рубежи в борьбе с разными неравенствами.)
    Новое качество нации.Демографические программы невозможно ориентировать лишь на экономическое стимулирование рождаемости, хотя оно и необходимо для изменения демографического поведения. Рост рождаемости прежде всего связан с изменением ценностей, преодолением гедонистического морока, выдаваемого массмедиа за стремление к счастью. Ценностная консолидация – предпосылка национально-демократической модернизации – меняет демографическое поведение россиян, в частности утверждает культуру многодетности. Здесь важно преодолеть ассоциацию многодетности с маргинальностью, восприятие многодетности как последствия безалаберной и безответственной сексуальной жизни.
   Необходимо решить и симметричную задачу: нужны экстраординарные меры, чтобы все женщины, желающие рожать детей, имели для этого и медицинские, и социальные возможности. Современные медицинские технологии должны снять с России позорное пятно – мировое лидерство по числу абортов. В этих целях, в частности, важно отказаться от фарисейских рассуждений о вредности программ сексуального воспитания. В них сказывается привычное доктринерство и нежелание видеть реальную картину сексуальной жизни подрастающего поколения.
   Сохранение нации неразрывно связано и с кардинальным снижением алкоголизма и наркомании. Нужны цивилизованные, но жесткие меры, исключающие вовлечение в них подрастающих поколений.
   Социальная справедливость требует вернуть принцип «все лучшее – детям»на основе современных общественно-государственных механизмов. Открытие специализированных центров, покупка для них и внедрение передовых технологий должны поддержать тенденцию сокращения детской смертности.

   Государство вместе с меценатами обязано создать развитую систему фондов поддержки семьи, помогающих семьям, которые сами не могут создать детям необходимые условия. При этом важно предоставлять помощь лишь семьям, стремящимся обеспечить здоровый образ жизни и социальную интеграцию своих детей.

   Повышение качества нации, принципы меритократии требуют, чтобы государство создало честную систему поиска и отбора молодых талантов в различных областях науки, искусства и спорта среди детей в малообеспеченных семьях. Государственная сеть специализированных школ должна гарантировать самые высокие стандарты образования хотя бы для наиболее талантливых.
   Формирование позитивных мотиваций подрастающего поколения пока остается вне фокуса социальных задач. Это связано с общим невниманием к нравственному оздоровлению общества. Но без изменения системы мотивационных приоритетов бессмысленны все усилия по развитию инфраструктуры образования и воспитания. Это не умаляет значения этих усилий, но указывает на необходимость комплексного подхода, сочетающего решение как инфраструктурных, так и мотивационных задач.
   Кроме того, нужно соединить усилия государства и общества для воссоздания системы внешкольного воспитания и досуга – действенного инструмента социальной интеграции и самореализации подрастающего поколения. Степень охвата этой системы имеет четкую обратную корреляцию с уровнем подростковой преступности.
   Новое качество нации неразрывно связано и с развитием системы воспроизводства человеческого капитала. Сегодня доминирует тенденция к большей практичности высшего образования – ответ на запрос экономики. Но безоглядное следование ей ведет к утрате уникальной отечественной системы естественно-научного и инженерно-технического образования. Решение, как всегда, – в диверсификации системы образования, в выделении «элитной системы» из общего усредняющего потока. Главное – не поддаться привычной демагогии: «кто определит элитность?», «это породит коррупцию». Конечно, будут обвинения в коррупционных и бессодержательных подходах. Если захотеть, то найдутся и эксперты, и процедуры отбора. Эгалитарная демократизация неизбежно влечет за собой падение интеллектуального уровня и, как результат, снижение шансов в глобальной конкуренции.
    Федерация равных возможностей.Развитие федерализма – ресурс демократии. Модернизация «снизу» предполагает активность на региональном и муниципальном уровнях. Поэтому нужно переломить тенденции унитаризма. Сегодня в России столько демократии, сколько в ней федерализма и муниципализма. Все законодательные нормы должны пройти экспертизу на соответствие принципам федерализма и задачам стимулирования инициативы и самостоятельности регионов страны.
   Гарантия подлинного федерализма – развитие бюджетного федерализма,законодательное закрепление финансирования полномочий, отнесенных Конституцией к предметам совместного ведения. Укрепление финансовой самостоятельности регионов – стимул к росту их инициативы и предприимчивости, к мобилизации внутренних ресурсов. Существующее уравнительное выделение субвенций пора уже дополнить стимулирующей компонентой. Например, гарантировать тем регионам, которые выйдут на профицит, сохранение субвенций (хотя бы 50 процентов от прежнего уровня) еще на три года. Необходимо также повысить гарантии для бюджетов муниципальных образований, создать стимулы роста их доходов. (Сегодня губернаторы часто отбирают дополнительные доходы муниципалов.)

   Сегодня слабо осознается значение муниципальной реформы для судеб демократии в России. Накопленный опыт муниципальной реформы показывает: необходима корректировка структуры муниципий, нужно исправить просчеты, сделать эту систему более полно отвечающей интересам граждан.

   Слабая организационная и кадровая подготовка, недостаток финансов, губернаторское давление, отсутствие мониторинга хода реформ угрожают дискредитировать народное самоуправление.
   Тогда на десятилетия будет потерян шанс на прорастание демократии «снизу» – единственно прочный путь демократизации.
    Сегодня необходим общественно-государственный проект – поддержка муниципальной реформы.Учитывая конституционную специфику муниципальных образований, координатором такого проекта следовало бы сделать Общественную палату. Он должен включать повышение квалификации новых руководителей и работников муниципий. Нужен мониторинг финансового положения муниципальных образований, оперативная их поддержка в тех случаях, когда дефицит бюджета – результат ранее сделанных ошибок. Политические партии (вместе со своими молодежными движениями) могли бы организовать акции по благоустройству поселений, по приведению в порядок муниципальной инфраструктуры. Необходима популяризация достижений муниципальной демократии. Законодательные органы субъектов Федерации должны достаточно оперативно реагировать на предложения муниципий о корректировке их границ.

   Внешние и внутренние вызовы, отягощенные кризисом, предъявляют очень серьезные, почти драматические требования к экономическому развитию. Необходима не только структурная перестройка, но и сохранение высоких темпов роста, повышения уровня жизни населения. Без этого практически невозможно решение задач национально-демократической модернизации.
   Виден и временной горизонт структурных сдвигов, обусловленных сменой базовых, прежде всего энергетических, технологий, определяющих современную «эру нефти». Авторитетные прогнозы сходятся в том, что в ближайшие 30 лет автотранспорт перейдет на новые виды топлива. Нефть займет место, которое занимает уголь – важный, но не критичный ресурс. Такой сценарий влечет масштабные структурные преобразования в экономике. «Розыгрыш нефтегазовой карты» должен вестись энергично, чтобы за 20-25 лет была кардинально снижена зависимость от добычи углеводородного сырья.

   Для структурной перестройки нужна целевая специализация экономики, основанная на выделении ее глобальных конкурентных преимуществ. Нужно хотя бы на уровне гипотезы сформулировать конкурентные преимущества России, ее перспективную экономическую специализацию.

   Анализ показывает, что и в долгосрочной перспективе огромные природные ресурсы России будут играть большую роль в развитии мировой экономики. Их добыча и переработка останется прочным фундаментом экономического развития России, будет основным «магнитом» инвестиций. Прежде всего это касается относительно дефицитных видов сырья, таких как:
    •нефть и природный газ;
    •отдельные виды цветных и благородных металлов;
    •древесина;
    •и (в среднесрочной перспективе) вода.
   Важно превратить рачительное использование сырьевых доходов в фундамент структурной перестройки, стимулирования высоких темпов роста. Условие – повышение эффективности недропользования: установление наконец дифференцированных ставок налогов за пользование недрами, платежи за неиспользуемые запасы и сильные стимулы для инвестиций в геологоразведку. Она, с ее рисками, должна стать выгодным бизнесом.
   В нашей стране обоснованно ставится задача роста инновационной составляющей в экономическом росте. Опора такого тренда – значимые конкурентные преимущества России, прежде всего интеллектуальный и научный потенциал страны. Он может стать базой формирования высокотехнологичного сектора экономики, который сделал бы нашу страну частью «мирового технологического центра».
   Сегодня разработку технологических принципов, прорывных технологий, образцов качественно новых продуктов осуществляет узкая группа стран, прежде всего США, Япония и Германия. Эти страны доводят передовые технологические решения до опытных образцов, производство же организуется в странах с низкими издержками. Именно создание интеллектуальной собственности обеспечивает максимальную маржу.
   Те же страновые преимущества, как мы отметили выше, характерны и для России. Но достойный ответ на исторический вызов потребует усилий всей нации, соизмеримых с теми, которые превратили ее в ракетно-ядерную державу. Таким образом, ключевая задача структурной перестройки – превращение России в часть «мирового технологического центра», создающего на основе фундаментальных и прикладных исследований промышленные образцы технологий и продуктов, реализующего интеллектуальную собственность.

   Главная проблема на этом направлении сегодня – слабая сфокусированность прикладных работ на коммерческих задачах, низкая маркетинговая проработка проектов, устаревшая их организация, мало ориентированная на коммерческие результаты.

   Анализ заделов, научно-технического потенциала позволяет выделить перспективные инновационные сектора:
    •аэрокосмический, включая космические коммуникации;
    •ядерная энергетика;
    •производство вооружений и специальной техники, в том числе основанных на новых физических принципах;
    •производство специальных материалов, включая материалы с заранее заданными свойствами;
    •биотехнология, использование достижений генной инженерии;
    •создание специализированного математического обеспечения, уникальных систем обработки данных.
   Для достижения коммерческого успеха в этих секторах нужно иметь всю цепочку создания стоимости. Организовать на современном уровне технологические проекты, подготовку менеджмента, способного действовать в современных условиях, сотрудничество с ориентированными на инновацию финансовыми институтами. Вполне возможна кооперация со странами, которые также стремятся «вписаться» в меняющийся «глобальный технологический центр», прежде всего с Израилем и Бразилией. Эти страны могут стать партнерами, а не конкурентами. Необходимо также встроиться в уже существующую (или наладить новую) кооперацию со странами, нуждающимися в высокотехнологичных промышленных образцах для развертывания массового производства.
   Наиболее перспективный в этом отношении партнер – Индия, сосредоточившая свои усилия на развитии «софта» и одновременно нуждающаяся в интеллектуальном импульсе для развития быстро растущей промышленности. Подобный тип кооперации следует развивать также со странами ЕврАзЭС, которые не испытывают ограничений с рабочей силой и имеют более низкую, чем в России, оплату труда. В такой кооперации могут участвовать и модернизирующиеся страны Латинской Америки, Юго-Восточной Азии, ряд стран Африки и Ближнего Востока.
   Острый дефицит технологического менеджмента, умеющего организовать реализацию проектов, жестко сфокусированных на коммерческий результат, острая нужда в остановке «утечки мозгов» делают необходимым побороться за привлечение в Россию технологических центров ведущих мировых корпораций. Разумно также привлекать на Родину научные проекты наших соотечественников за рубежом. Россия уже может и должна себе позволить поддержать отечественный высокотехнологический бизнес, обладающий коммерческим опытом и готовый вкладываться в перспективные проекты.
   Необходимо расширение системы венчурного финансирования высокотехнологичных программ, бюджетное финансирование общедоступной техноструктуры, используемой для реализации таких проектов. Особенно это относится к дорогостоящему и уникальному оборудованию, необходимому для реализации достижений фундаментальных исследований. Здесь уже есть достижения: создание систем коллективного пользования уникальным оборудованием ОИЯИ в Дубне и Федерального научного центра в Сарове.
   Весьма эффективным является стимулирование инвестиций в производство продукции, созданной на основе отечественных технологических достижений. Необходима также государственная поддержка и защита экспорта российской интеллектуальной собственности.
    В среднесрочной перспективе необходимо создать динамичный высокотехнологичный сектор экономики – значимую составную часть «глобального технологического центра», – оказывающий значимое влияние на структуру и темпы роста экономики.
   Следующий шаг в определении специализации России – выбор ниши для отечественного машиностроения, для которого характерна низкая конкурентоспособность. Преодоление ее возможно прежде всего за счет повышения спроса на его продукцию. Заказы ТЭК и сырьевого сектора в целом отечественному машиностроению способны обеспечить его рост и повышение качества его продукции. Энергичное стимулирование отечественного машиностроительного экспорта, прежде всего в страны СНГ и на другие традиционные для него рынки, позволило бы использовать и этот спрос. Однако добиться успехов здесь вряд ли возможно без определения преимуществ нашего машиностроения. Наступление сразу по всему фронту номенклатуры вряд ли возможно, в особенности учитывая ограниченность трудовых ресурсов и устаревшее оборудование.
   В качестве конкурентных преимуществ российского машиностроения наряду с потенциальным спросом следует выделить:
    •относительно низкую стоимость многих видов ресурсов, прежде всего черных и цветных металлов, специальных сталей и сплавов, электроэнергии;
    •преимущество в соотношении цены и качества инженерно-технических кадров;
    •наличие технологических и конструкторских заделов, создающих возможности для поддержания конкурентоспособности продукции.
   Это предпосылки для конкурентных преимуществ в секторах машиностроения, связанных с относительно высокой материалоемкостью и энергоемкостью, – прежде всего в энергетическом, транспортном и сельскохозяйственном машиностроении, автомобилестроении, специализированном судостроении; производстве оборудования для горной, металлургической и нефтегазовой промышленности. Реализация этих преимуществ требует государственной поддержки:
    •стимулирования использования отечественного оборудования в добыче и первичной переработке сырья;
    •поддержки отечественного машиностроительного экспорта. Следует предоставлять странам-покупателям связанные кредиты, возможно, под залог создаваемых объектов. Нужно расширить и кредитную поддержку машиностроительного экспорта, не ограничиваясь контрактами, включаемыми в суверенный долг;
    •поддержки секторов экономики, ориентированных на внутренний рынок, стимулирования платежеспособного спроса, обеспечения опережающего роста благосостояния низкодоходных групп населения, привлечения импортозамещающих иностранных и отечественных инвестиций.
   Наряду с поддержкой секторов, обладающих специфическими конкурентными преимуществами, следует обратить внимание на сектора, конкурентные преимущества которых связаны с территориальной локализацией: строительство, сферу услуг. Их развитие связано с ростом платежеспособного спроса, совершенствованием кредитно-финансовых механизмов, поддерживающих этот спрос.
   Специфическое направление стимулирования экономического роста – экономическая интеграция,учреждение таможенной зоны в рамках ЕврАзЭС, создающее благоприятные предпосылки для:
    •расширения рынков для секторов приоритетного развития;
    •создания производств, основанных на российских технологических достижениях;
    •достраивания производственных цепочек российских корпораций;
    •преодоления ограничений в отдельных видах сырья, прежде всего урана и хлопка;
    •снижения зависимости от ограничений в рабочей силе.
   Несмотря на привлекательность, процесс интеграции осуществляется довольно медленно. Основная причина – опасения новых национальных элит утратить свою власть, уступив ее часть вновь создаваемым наднациональным органам. Влияние же национального бизнеса и других активных групп – потенциальных бенефициариев интеграции – еще не столь велико. К этому можно добавить еще и опасения, что интеграция ограничит возможности участников ЕврАзЭС распоряжаться своими нефтегазовыми ресурсами. Противники интеграции и их зарубежные союзники настаивают на том, что Россия получает все выгоды, не давая ничего взамен.
   Следует поддержать инициативу Казахстана о создании единого энергетического рынка ЕврАзЭС. Возрождение единой энергосистемы, подключение огромных энергомощностей Казахстана сильно сдерживало бы энерготарифы и сохранило бы конкурентные преимущества отечественной экономики. Управление единым энергорынком также потребует создания наднационального органа. Образование наднациональных органов наряду с органами ОДКБ создаст критическую массу для развития интеграции как вглубь, так и вширь.
   Ключевая проблема экономического развития, как мы видели, – упрочение институциональной среды,учитывающей как формальные, так и неформальные нормы, реально регулирующие экономическую жизнь.
    Главный ресурс развития – мобилизация социального потенциала, активности, предприимчивости и инициативы населения России.
   Критерий – степень и качество участия широких слоев и групп населения в экономической жизни страны. Наряду с развитием институциональной среды необходимо создать систему привлечения населения к предпринимательской деятельности.Она должна включать обучение, консультативную и правовую помощь, доступ к технологическим ресурсам, разветвленную систему лизинга и кредитования.
   Проведенный выше анализ показал: главное препятствие созданию новой экономики России – качество современного государства. Оно в малой степени готово реализовывать достаточно тонкие и специализированные меры, способные учитывать специфику хозяйственной жизни отдельных секторов экономики и регионов страны. Но именно «остро заточенные» меры наиболее эффективны. Наличный уровень государственного развития лимитирует использование имеющихся возможностей развития экономического.
   Изменение этой ситуации, когда будут преодолены существенные институциональные ограничения, займет некоторое время. Его длительность связана со сложностью задач, которые необходимо решить за это время:
    •устранить доминирование предметно-инструментального подхода, на основе проблемного подхода сформировать иерархию целей и задач национально-демократической модернизации;
    •провести второй, содержательный этап административной реформы, в рамках которого будут разведены проблемные и предметно-инструментальные подходы в качестве специфических предметов ответственности разных эшелонов государственного управления;
    •создать институциональную среду, адекватную задачам национально-демократической модернизации; завершить эволюцию институциональной конвенции, довести смыкание неформальных норм с нормами легальными, обеспечить их этическую поддержку;
    •повысить качество государственной службы на основе привлечения квалифицированной молодежи, проведения принципов меритократии, создания независимой системы оценки деятельности всех звеньев управления, ответственности руководителей за результаты.
   Здесь налицо обычное противоречие развития. С одной стороны, слабость государственной системы управления создает обоснованные сомнения в качестве вырабатываемых целей и задач модернизации, в способности мобилизовать общество. С другой – грозные вызовы, стоящие перед страной, не дают возможности дождаться водворения должного порядка. При этом просчеты в постановке задач вполне могут стать фатальными – сорвать весь ход модернизации.
   Выход – разработка траектории модернизации отечественной экономики, минимизирующей риски просчетов, – концепция «синхронизированной модернизации» (перестройка экономики, синхронизированная с повышением качества государственной системы).
   Сначала должны ставиться задачи, соответствующие возможностям существующего государства. Затем рост эффективности государства создаст возможности для решения более сложных задач следующих этапов развития. Подобная стратегия «синхронизированной модернизации»способна обеспечить структурную перестройку экономики и повышение темпов роста, что необходимо для решения амбициозной, но вполне реалистичной задачи удвоения ВВП в течение десятилетия (2008–2017 годы). К концу этого периода ВВП России (по паритету покупательной способности) достигнет 3,4–3,5 триллиона долларов, а ВВП на душу населения – 24 тысяч долларов, вполне соответствующих уровню новых членов ЕС.
   Реалистичность этой задачи подкрепляется достаточно простым соображением. Российская экономика даже без мер стимулирования показала высокую динамику. Разумная политика поддержки роста будет способствовать сохранению высоких темпов даже с учетом возросших масштабов нашей экономики. Решение этой задачи позволит нашей стране войти в первую пятерку мировых экономических гигантов,что вполне соответствует ее природному, технологическому и, самое главное, человеческому потенциалу.
    На первом этапе (2008–2010 годы)высокие темпы роста обеспечат легкодоступные ресурсы: потребительский спрос, поддержка государственных и частных инвестиций, реализация масштабных инфраструктурных проектов (снимающих также ограничения на дальнейший рост экономики), рост сырьевого и индустриального экспорта.
   Приоритеты – развитие транспортной инфраструктуры, использующее территориальные преимущества России (завершение транспортного коридора «Север – Юг», планируемый Евразийский железнодорожный коридор, связывающий Японию, Южную Корею и Китай со странами ЕС («русская колея» до Вены), транспортная инфраструктура, открывающая доступ к новым месторождениям).
   Даже «виртуальное» упрочение институциональной среды, уверенность бизнеса в нерушимости (признаваемой в том числе и государством) неформальной конвенции способны придать дополнительный импульс экономике, задействовать инвестиционный потенциал. Необходимо предпринять политические шаги, ослабляющие административный гнет в ряде полуфеодальных анклавов России. Это повысит активность регионального бизнеса, поддержит рост инвестиций.
   Одновременно нужно энергично укреплять государство, обеспечить проведение экономической политики второго этапа. Для снижения трансакционных издержек и предпринимательских рисков важно использовать практику проведения в жизнь Национальных приоритетных проектов. Этот опыт должен использоваться на втором этапе административной реформы.
   Нужны меры, направленные на комплексную поддержку отечественных товаропроизводителей, защиту российского внутреннего рынка. В их числе приоритет российских производителей товаров и услуг при реализации инвестиционных проектов, использующих государственные источники финансирования, а также при закупках для корпораций с государственным контролем. Это дополнительный стимул импортозамещения. Нужны и меры по сокращению доли импорта в затратах наших сырьевых корпораций.
   Задачу поддержки российского индустриального экспорта можно совместить с созданием Фонда будущих поколений. Хранить его средства в привычных формах ликвидности – значит игнорировать уроки кризиса мировой финансовой системы. Хеджировать такие риски следует через вложение части средств в надежные материальные активы. Разумно хранить часть фонда в виде связанных кредитов, предоставляемых «надежным» странам на реализацию масштабных инвестиционных проектов под залог этих объектов. Это придаст динамику нашему индустриальному экспорту, а фонду – надежные активы (атомные, тепловые и гидроэлектростанции, газовые сети, газо– и нефтепроводы, железные дороги, порты и т. п.).

   Обязательный элемент политики – сохранение научного и образовательного потенциала, необходимого на следующих этапах.

   Ограниченность трудовых ресурсов требует уже на этом этапе принять меры по их увеличению. Ближнее зарубежье – уже не ресурс иммиграции. Приток из Китая – палка о двух концах, угроза для целостности страны. Наиболее эффективный ход – организация масштабной иммиграции из Индии. Такая иммиграция по очевидным причинам не несет в себе угрозы отторжения соответствующих регионов страны. Индийские общины не создают этнических преступных группировок, а, напротив, стремятся к интеграции. Такая программа упрочит тесные стратегические отношения между Россией и Индией.
   Необходимая составляющая этих мер – развитие экономического федерализма, создание стимулов для инициативы регионов, для поиска ими внутренних ресурсов развития. Это расширит число регионов-локомотивов, сократит количество дотационных субъектов Федерации.
   На втором этапе (2011-2013 годы)экономическую динамику будут поддерживать существенно выросшие доходы населения, повышающие спрос на жилье и товары длительного пользования; рост спроса на продукцию машиностроения за счет увеличения традиционного и индустриального экспорта, а также внутренние инвестиции.
   При энергичной поддержке объем военного и гражданского машиностроительного экспорта должен достичь 14-16 миллиардов долларов, а экспорт информационных технологий и строительных услуг добавит еще соответственно 2,5–3 миллиарда и 4–5 миллиардов долларов. В сумме это составит примерно 10–15 процентов от всего экспорта. Это уже значимые сдвиги в его структуре.
   Рост жилищного строительства также станет одним из локомотивов экономического роста.
   Институциональные изменения, эффективность экономической политики дадут импульс, меняющий качество роста. Уровень доверия к государству, к защите им интересов бизнеса интенсифицирует инвестиционную активность бизнеса, повысит качество проектов, использование новых технологий. Эффективность управления позволит селективно поддерживать бизнес и крупномасштабные проекты, требующие общих усилий (например, по использованию морских биоресурсов).
   При разумной политике государства уже на этом этапе источником роста станет сельское хозяйство: производство зерна, импортозамещение в животноводстве, увеличение производства овощей. Условие – дальнейшая концентрация производства, формирование крупных высокотехнологичных хозяйств, прежде всего в черноземной зоне, на юге и в Западной Сибири. Сельское хозяйство, в свою очередь, будет генерировать спрос на продукцию тракторного и сельскохозяйственного машиностроения, на прикладные достижения сельскохозяйственной и биологической науки.
   Целевые ориентиры укрепления государства, повышения его дееспособности: к началу третьего этапа качество институциональной среды должно вполне соответствовать уровню новых членов Европейского союза.
   Главная характеристика третьего этапа (2014–2017 годы)– существенный рост конкурентоспособности отечественных товаров и услуг. Предпосылки: накопленный опыт экспорта; повышение качества менеджмента; снижение издержек за счет технологического перевооружения производства, его рационализации, роста производительности труда, оптимизации всего комплекса бизнес-процессов.
   Задача – запуск масштабных научно-технических программ, основы стабильно высоких темпов роста. Экспорт высокотехнологичной продукции должен достигнуть 1–1,5 процента ВВП. База для роста – стимулирование инноваций, производства конкурентной продукции, реализации региональных программ.
   Качество институциональной среды должно стать сопоставимым с уровнем ЕС. Это предпосылка для интеграционных проектов. В интересах России развитие международной кооперации в создании прорывных технологий на базе достижений нашей фундаментальной науки. Новое качество институциональной среды – предпосылка для роста малого бизнеса; в разряд «доноров» перейдет большинство регионов.
   Систематическое наращивание объемов жилищного строительства, доведение их до уровня, необходимого для решения жилищной проблемы (100–130 миллионов кв. м в год), сделает его одним из существенных факторов роста.
   К этому же времени должны быть созданы условия для «возвращения на Север и Дальний Восток» (прежде всего в зону БАМа, шельфов северных и дальневосточных морей), для реализации проектов, использующих высокие технологии, базирующихся на крупных международных инвестициях, а также на частичном привлечении трудовых ресурсов из-за рубежа.
   Представляется, что синхронное проведение мер государственной экономической политики, стимулирование экономического роста, с одной стороны, и создание нового качества институциональной среды – с другой, позволит за предстоящее десятилетие решить острые проблемы экономического развития страны, кардинально повысить уровень жизни населения.