Дмитрий Немельштейн
Вехи русской православной истории
Трагедии, метаморфозы и уроки этногенеза

ВЫСОКИЙ ДОЛГ ПРИЗВАНИЯ
О новой книге Дмитрия НЕМЕЛЬШТЕЙНА

   Драма русского человека нынешнего времени – в утрате духовной преемственности по отношению к своим духовным истокам, в отказе, вольном или невольном, от первоначальных мистических смыслов, заложенных в его исторической судьбе. Чья в этом вина? На протяжении долгого времени мы не можем найти ответа на этот вопрос. Одни винят социальный прогресс и эпохальные исторические потрясения двадцатого века, пытаясь найти спасение в «преданьях старины глубокой», в ее героической мифологии и благолепных внешних формах. Другие именно в этих исторических потрясениях видят оборвавшийся на взлете прорыв в новые смыслы, основанные на всех этапах духовного становления русского самосознания. Есть, как говорится, и другие мнения... Понимание происходит, хотя и медленно, ценой тяжелых испытаний – как личностных, так и народа в целом, но оно – залог нашего будущего, будущего великой России. Через мучительные заблуждения и сатанинские соблазны, через горькие прозрения и благодатные озарения, через жертвенное служение и вдохновенную молитву находит оно путь к сердцам людей. И одним из главных выразителей этого неотвратимого понимания традиционно в России является голос Поэта – певца, молитвенника, защитника и просветителя. Поэтическое слово вдохновляет на подвиг, поднимает на бой, пробуждает совесть, примиряет с жизнью, обновляет смыслы...
   Дмитрий Немельштейн – поэт многогранный, его дарование полифонично, мастерство выдержано и отточено недюжинным творческим опытом. Произведения, составляющие его новую книгу, объединены не только чисто исторической тематикой, но и выбором конкретных тем и персонажей. Святитель Филипп Московский – митрополит Филипп II, оставшийся в истории России как священнослужитель, не боявшийся обличать светскую власть... Святитель Ермоген, радетель православной веры и русского единства... Князь Андрей Боголюбский, под властью которого Владимиро-Суздальское княжество достигло большого могущества, став основой для будущего Российского государства... Все трое приняли мученическую смерть за Отечество и были канонизированы Русской Православной церковью. Поэма «Степная быль» о легендарных запорожцах... Поэма «Выбор», повествующая о Крещении Руси – судьбоносном и мучительном акте обретения Божественной истины на перепутьях истории... Поэтический цикл «Да не престанет русский род!», завершающий книгу, повествует о Куликовской битве. Несколько лет назад я писал об этом цикле: «...Дмитрий Немельштейн своими стихами о поле Куликовом не только стал реальным продолжателем прочной традиции русской литературы, но и привнес в современный литературный процесс весьма значительный вклад подлинно гражданского сознания и поэтического мастерства». Сегодня, вчитываясь в чеканные строфы новых произведений Дмитрия Немельштейна, проникаясь духом высокой героики его произведений, я убеждаюсь в том, что мои оценки не были преувеличенными. Новый блок исторических произведений Дмитрия Немельштейна являет читателю зрелого мастера, посвятившего вдохновение и мастерство русской истории и таинству русского духа, явленного в своей прямоте и в своем величии. Сегодня, когда святыни нашей истории зачастую обрекаются на забвение, а то и на просто поругание, когда национальные традиции оскверняются пошлостью эстрадных шутов, когда патриотизм и нравственность объявляются едва ли не предрассудками – особую актуальность обретают творения человеческого духа, утверждающие высокий смысл человеческого бытия и все его возвышенные формы. Беззаветная любовь к Отечеству, прославление лучших качеств человека и гражданина, утверждение святого долга перед Родиной – в этом состоит искренний пафос произведений Дмитрия Немельштейна. Истинный поэт, он не тяготится высоким долгом своего призвания, но скромно и мужественно следует ему – на благо русского народа, на благо народа России во всей его многообразной полноте. Следует сказать, что, являясь проникновенным лириком и мастером сонета, автор в своей книге ограничил себя жесткими рамками исторического жанра. Взыскательный читатель имеет возможность по достоинству оценить это высокое самоограничение.
   Открывая эту книгу, не стоит искать в ней субъективных лирических излияний или отвлеченного философского мудрствования. В этих произведениях дышат страницы нашей многовековой истории. Пронизанные духом жизни и любви, они заставляют еще и еще раз переосмыслить то, о чем нам, казалось бы, давно уже известно. Поэтические произведения Дмитрия Немельштейна являются значительным фактором современного русского дискурса и ждут своего читателя, неравнодушного и взыскующего смыслов – как старых, так и новых. Эта книга будет надежным собеседником и верным ориентиром в раздумьях о судьбах нашего Отечества.
 
   Иван ГОЛУБНИЧИЙ
   Секретарь Правления Союза писателей России Заслуженный работник культуры Российской Федерации Заслуженный работник культуры Чеченской Республики Действительный член Петровской Академии наук и искусств

Святитель Филипп Московский[1]
Историческая драма в двух частях, пяти действиях

   Светлой памяти блистательного актера театра и кино Олега Янковского

   Действующие лица:
   Филипп (до пострига – Федор Степанович Колычев) – митрополит Московский и всея Руси.
   Иван IV – царь и великий государь всея Руси.
   Суббота – зажиточный крестьянин.
   Дуняша – дочь Субботы.
   Спиридон (до пострига – протопоп Сильвестр) – один из наставников молодого Ивана IV).
   Зосима – монах Соловецкого монастыря.
   Паисий – монах Соловецкого монастыря.
   Вяземский – князь, ближайший сподвижник царя в первые годы опричнины.
   Малюта Скуратов – ближайший сподвижник царя в последние годы опричнины.
   Мать Дуняши.
   Игнатий – муж Дуняши;
   Федор – внук Дуняши;
   Гость – исполнитель последней воли Филиппа;
   Опричники, иноки, спальничий царя.

Часть первая

Действие первое

Сцена первая

   1537 год. Русский север. Поздняя осень. Полночь. Околица села. Над промерзшей дорогой усеянное звездами небо. У дороги – вековая сосна. Под нею силуэт привалившегося к могучему стволу человека. Над ним склоняется другой силуэт.
 
   Суббота
 
   Что за один? Путя его откуда?
   И как сюды добрался по зиме?
   Ему, однако, бедолаге, худо.
   Совсем замерз… Свезу его ко мне.
 
   Поднимает незнакомца и, поддерживая, ведет в сторону виднеющихся на фоне звездного неба дровен.
 
   Пойдем-ка брат. Негоже при дороге
   В безвестье помирати в двух шагах
   От теплой печки. Взлезешь без подмоги?
   Вот так сподручней будет. Экий страх
   Ты на меня нагнал. Я думал было
   Лихой ли кто под сосенкой сидит?
   Еще чуток – морозцем бы прибило.
   Господь, видать, тобой руководит.
   Об эту пору встретить здесь кого-то,
   Да в поздний час?.. Бывает по три дня
   Пуста дорога. Ить кому охота
   На тракте мерзнуть. Лучше у огня
   Сидеть. Молчи. Не время силы тратить.
   В беспамятство ли впал найденыш мой?
   Теперь уж ни к чему и помирати…
   Н-но, пегая! Беги быстрей домой!

Сцена вторая

   В горнице Дуняша. За дверью слышится голос Субботы.
 
   А вот и двор мой. Открывай хозяйка,
   Да гостя, Богом данного, приветь.
   А что за гость?.. ты и сама дознай-ка,
   Пока я за медком спущусь в подклеть.
 
   В горницу входят Суббота, его жена и незнакомец.
 
   Суббота
 
   Дуняша, что застыла, как колода?
   Что зришь-позришь во все свои глаза?
 
   Говорит сам себе.
 
   А гость наш, чую, не простого рода.
   И снова, обращаясь к Дуняше.
   Что замерла?.. Ну, то-то, егоза.
 
   Суббота уходит и вскоре возвращается с кринкою медовухи. Незнакомец по-прежнему сидит на скамье в изнеможении.
 
   Суббота
 
   Сними-ка кожушок с него, Дуняша,
   Да расстели на лавке у печи.
   Ишь зубы как у бедолаги пляшут…
   А очи, словно угли, горячи.
   Да сапоги давай-ка стащим с гостя;
   По счастью, пальцы на ногах целы.
   Хватило б лавки при таком-то росте.
   Испей-ка, брат, и вознеси хвалы
   Ко Господу за чудное спасенье.
   На тракте этом не один замерз.
   Но таково Господне повеленье,
   Чтоб я тебя от смертушки увез.
 
   Незнакомец выпивает толику меду. Его кладут на широкую лавку. О н то ли впадает в беспамятство, то ли забывается в тревожном сне.
 
   Суббота
 
   Ты, матушка, прикрой его тулупом.
   Пускай поспит покуда – ночь мудра.
   Да оттащи от изголовья ступу.
   Доведаемся, что к чему, с утра.
 
   Мать
 
   Дуняша, я опару замесила…
   Смотри, не спи, доглядывай ее.
   За гостем тож… Эк, как его сморило.
   Да попряди, деньком возьмешь свое.
 
   Все укладываются спать. При мерцающем свете лучины Дуняша прядет и следит за опарой, прислушиваясь к словам, которые незнакомец изредка произносит во сне. Ранним утром, затемно, крестьянский дом оживает. Первой поднимается мать, дабы испечь хлебов и приготовить гостю отвар. Следом поднимается Суббота и выходит на двор присмотреть за скотиной.
 
   Дуняша (шепчет)
 
   Полночный гость наш, кажется, проснулся.
   Отвар взогрейте, матушка, скорей.
   Уж встал, перекрестился, улыбнулся.
 
   Мать
 
   Да ты, Дуняша, быстро и взогрей.
   Ужо я баньку нашу истопила;
   Попарить гостя доброго не грех.
   И будет он здоров, и будет сила,
   А там и доберется без помех
   В далекий монастырь, о коем ночью
   Не раз он поминал во сне своем.
   Однако ж, где зимою взяться кочу[2]?
   И ни гроша, к тому же, нет при нем.
   Входит Суббота, бормоча
   Мне б молодца такого. На полатях
   Лишь девки с бабкой жмутся мал-мала…
   Бог сыновей не дал… Дык, может зятя?..
   Видит сидящего на лавке незнакомца.
   Мил человек, присядем у стола.
 
   Незнакомец крестится на образа, кланяется, подсаживается к столу с краю.
 
   Суббота
   Отвар испей, хлебца поешь ржаного,
   Да о себе, коль хочешь, расскажи.
   Что на Руси прошло, что стало ново?
   Откуда родом? Как забрел в Хижи?[3]
 
   Незнакомец
 
   Как звать тебя, спаситель мой нежданный?
 
   Суббота
 
   Субботой люди кличут с первых зим, –
   Явился я в сей день в сей мир престранный, –
   Ну, а по святцам писан – Никодим.
 
   Незнакомец
 
   Ты мне, Суббота милый, явлен чудом.
   Век за тебя молиться должен я.
   Коль скоро к месту нужному прибуду,
   Тебе молитва первая моя
   За Богом вслед. Зовут меня Феодор.
   Стремлюсь уйти из мира в монастырь.
   Скарб, серебро дороги ради продал.
   Язык мне был доселе поводырь.
   Мой многодневен путь в страну покоя.
   Бегу подале от мирских сует.
   А как дошел?.. Господь Своей рукою
   Прямил мой путь и вел на дальний свет.
   Не вор я и не тать. В том будь уверен.
   Работы не чураюсь хоть какой.
   И тот обет я выполнить намерен,
   Дабы обресть спасенье и покой.
 
   Суббота
 
   Да где ж сыскать нам нонечи покою?
   За монастырской разве что стеной.
   Хотя и там забот не счесть. Зимою
   Скит не согреть лучиною одной.
   В монастыре не токмо же молитвой
   Придется жить. Труд тяжек чернецов.
   Плоть умерщвляют не одною битвой
   Духовной. Разве ты к тому готов?
 
   Федор
 
   Обвыкну как-нибудь. Господь поможет.
 
   Суббота
 
   Вот сказ те мой: иди-т-ко в найм ко мне.
   Крестьянская сноровка приумножит
   Твое раденье в горней стороне.
   К тому же Соловки отсель далече.
   На Беломорье нонче нет пути.
   Придется ждать до лета с ними встречи.
   И коч не скоро выпадет найти.
 
   Федор
 
   О Соловках я не во сне ль поведал?
 
   Суббота
 
   Во сне. Твой сон не безмятежен был.
   Другой такой обители Бог не дал.
   Тот монастырь давно святым прослыл.
   Я старостою в этом поселенье
   Ужо лет пять. Ужо лет пять Хижи
   Мне доверяют суд и управленье.
   И я радею безо всякой лжи.
   Коров пяток, овец держу немало,
   И поросята хрюкают в хлеву.
   А все один. Невмоготу уж стало,
   Хоть мужиком сноровистым слыву.
   Каб наперед то знать – скорей в монахи,
   Как ты, мил друг. Да что там говорить…
   Подушки, сарафаны, да рубахи,
   Да рушники[4] – в приданое вся прыть
   Моя уходит, все мое богатство.
   И женихов годящих подыскать…
   Так что теперь ужо мне в ваше братство
   Заказан путь. Кого тут попрекать?
   За грех какой, не знаю сам, любезный,
   Сподручников Господь мне не дает.
   Все девки… Хороши, да бесполезны.
   Прядут да ткут, да каждая поет –
   Заслушаешься. Дуня – заводила.
   Я кулачищем в бороду упрусь
   И плачусь сам. На все Господня милость…
   Трудись, да пой, да славь Святую Русь.
 
   Федор
 
   Да если б знал ты, милый друг Суббота,
   По чьей бежал я милости сюда,
   Пропала б говорить со мной охота,
   Привязанность исчезла б без следа.
 
   Суббота
 
   Так повинись мне, милый друг, откройся.
   Я видывал ужо лихих людей,
   И так скажу: ты, брат, меня не бойся.
   Чай ты не вор иль там какой злодей.
 
   Федор
 
   Дядья мои – удельные бояре –
   Служили честно князю своему
   И головы в междоусобной сваре
   Сложили не по льстивому уму[5].
   И я, на княжьей службе не угодник,
   При малолетнем быв государе,
   Стал виноват лишь тем, что я их сродник.
   Мне жить негоже стало при дворе.
   К тому же, я давным-давно решился
   Уйти в обитель. Счастьем ли назвать
   Несчастье рода: путь мой вдруг открылся,
   И некогда мне стало горевать.
   И в день один, простое взявши платье
   И никому ни слова не сказав,
   Сюда подался, дабы снять проклятье
   С родни своей, обет святой прияв.
 
   Суббота (сам себе)
 
   Догадлив я: он роду не простого
   И малый честный – это вижу я.
   Другого некичливого такого
   Сосватал бы Дуняше я в мужья.
   Снова обращается к гостю.
   Великому ты князю не изменщик,
   Татьбы тебе незнамо ремесло.
   Так стань же сам и барин, и поденщик –
   Что сам посеял, то и проросло.
   Платить тебе я, Федор, буду справно.
   Деньжат подкопишь к лету – и ходи.
   Пойдешь сейчас – погибнешь, брат, бесславно.
   Да и сноровки нет в тебе, поди.
   Ударим по рукам. Все честь по чести.
   А летом ты подашься в монастырь.
   Ты был один, таперя станем вместе
   Застраивать души твоей пустырь.
   Пока что обихаживать скотину
   Я научу тебя, а ввечеру
   Зажжем с тобой смолистую лучину
   И станем ладить все, что ко двору
   Нам надобно, а что и на продажу:
   Плести корзины, сети починять,
   Посуду резать… Этот промысл нажил
   Я смолоду… Теперь уж не отнять.
   И ты войдешь со мною в то искусство.
   Монашеские нужды хоть скромны,
   Да нужды, все ж… Наматывай на ус свой.
   Тем скоротаем время до весны.
   А как красна придет, мы вольну ниву
   Засеем рожью, льном… Пасти зачнем
   Скотину, птицу… Нам ли нерадиву
   Да праздну быть, тем более вдвоем.
 
   Федор
 
   Поклон тебе глубокий и почтенье,
   Опять меня ты, брат Суббота, спас.
   Ты, словно кряж, который чужд сомненья,
   Но выслушай же дальше мой рассказ.
   Меня ведь князь Василий заприметил,
   Когда я был семнадцати годов,
   И ко двору призвал. И я ответил
   Всем сердцем на любезный князя зов.
   И быв изрядно грамоте обучен,
   И в иноземных знаясь языках,
   С мечом, конем, пищалью неразлучен,
   В дворянских смалу служивал полках.
   Мой род обширен, и богат, и знатен,
   Три сотни лет в державе славен он.
   Как не было на Колычевых пятен,
   Так нет и ныне. Я же принужен
   Уйти в безвестность собственной охотой.
   Служить лишь Богу, чтоб избыть свой грех
   Служения мамоне[6], и, Суббота,
   Молиться в тишине за нас за всех:
   За нищих ли, богатых ли, смятенных,
   За веру, за державу, правый суд,
   Дядьев своих, Еленою казненных,
   За род свой древний, за безвестный люд.
   И за тебя со чадами твоими.
   Увы, мой путь становится длинней.
   Один лишь ты мое проведал имя.
   Храни же тайну, выдать не посмей.
   В обитель должен я прийти безвестным
   Послушником и понести свой крест
   Безропотно путем молитвы тесным.
   Как будет все – не знаю. Бог же весть!
   Пока ж тебе служить без уговору,
   Растить в душе смирения сады,
   Выказывать во всем свою покору
   Готов за хлеба кус да ковш воды.
   Ты спас меня, тебе я благодарен.
   Учи меня метать твои стога.
   Забудь о том, что родом я боярин.
   Ты – мой хозяин. Я тебе – слуга.

Сцена третья

   Прошло три месяца. Зимний день. Горница. Федор плетет корзину. Рядом сидит Дуняша.
 
   Дуняша
 
   Скажи-ка, Федор, а в Москве девицы
   Такое ж платье носят, как и я?
   В домах под ноги стелют половицы
   Иль в избах подом служит им земля?
   Москва Хижей намного ли поболе?
   Хоромы на Москве ли велики?
   И можно ли перечить княжьей воле?
   А пользуют ли бабы там вальки[7]?
   А ходят ли девицы-молодицы
   По ягоды, как мы на Сытну Гарь?
   И много ли в Москве-реке водицы?
   И грозен ли московский государь?
   А липовым ли лапти вяжут лыком? А…
 
   Федор
 
   Как горохом сыплет. Погоди.
   Мой сказ тебе о князе о великом
   Сегодня будет. Ты пряди, пряди.
   Приятно видеть мне твое проворство;
   Ты и умна, Дуняша, и ловка.
   В тебе нет ни жеманства, ни притворства…
   Так вот… Наш князь великий мал пока.
   Пристрастен к играм, книгам многомудрым,
   Великий князь сметлив не по годам.
   Поет псалмы и с тем, прибравши кудри,
   По воскресеньям чинно ходит в храм.
   К покоям быв приставлен государским,
   Я с ним, случалось, много говорил
   О Боге, о величии о царском.
   И я его, и он меня любил.
   И в шахматы с ним игрывал порою…
 
   Дуняша
 
   А что же это за игра, скажи.
 
   Федор
 
   Всяк ум людской взрастает той игрою.
   И твой взрастет. Ты только прикажи.
 
   Дуняша
 
   Мне с куклами моими нынче скучно.
   Ты, Федор, не научишь ли меня
   Мудреной сей игре – я буду слушной.
   Федор
   Ну что ж… Сначала вырежем коня,
   Туру, пешцов, да княжескую стражу,
   Да бранно поле вырежем потом.
   Ну, а когда я войско то налажу,
   Приступим, осеня себя крестом.
 
   Дуняша
 
   А письменам, которые в Псалтыри,
   Научишь ли меня – их сдюжу я.
 
   Федор
 
   Ну, коли будет норов твой настырен,
   То будешь честь про святость жития
   Уже к весне.
 
   Дуняша
 
   Уже к весне я буду
   Честь и Псалтырь и многих знать святых?
 
   Федор
 
   Да, будешь честь всему на диво люду
   Собрание тех истин золотых.
 
   Дуняша
 
   Рассказывай же дальше.
   Как одет он?
   Бывает ли сердит на слуг своих?
 
   Федор
 
   Во злате-серебре пред белым светом
   Он предстает. Но дома – прост и тих.
   Землею ж правит мать его, Елена[8],
   Пока он мал. Прекрасен лик ее.
   Мудра, тверда, на выходах степенна.
   А слово – что разящее копье.
   Скажу тебе я, Дуня: этим летом
   Она меня от гибели спасла,
   Велев бежать немедля, чтоб к ответу
   За родичей не встать мне опосля.
 
   Дуняша
 
   Не будь того, ты к нам бы не явился
   И о тебе не ведала бы я.
   Великий князь, наверно, огорчился,
   Когда ты отбыл в дальние края.
 
   Федор
 
   Дядьев да мамок вкруг него немало. Меня, быть может, он уже забыл.
 
   Дуняша
 
   А я б тебя вовек не забывала.
   Сколь буду жить, ты будешь сердцу мил.
 
   Федор
 
   Ты ведь давно сосватана, Дуняша.
   С младых ногтей знаком тебе жених.
   В селе невесты и не сыщешь краше.
   Очей твоих веселых озорных
   Нельзя не заприметить среди прочих.
 
   Дуняша
 
   Никитка Кочнев был мне женихом…
   Да и теперь немало есть охочих…
   Сын мельника Антип, а то Пахом…
 
   Федор
 
   Как был?
 
   Дуняша
 
   Да так. Убился этим летом
   (Господь же его душеньку спаси):
   Упал с коня в ночном. Святым обетом
   Я год решилась батюшку просить,
   Дабы сватов к нам в дом не засылали.
 
   Федор (крестится)
 
   Господь же его душу упокой.
   Нам свыше все ниспосланы печали,
   Да жить негоже нам одной тоской.

Сцена четвертая

   Прошло еще шесть месяцев. В горнице Федор и Дуняша. Входит Суббота.
 
   Суббота
 
   Пришла пора нам с гостем распрощаться.
   Пришел обоз, и завтра поутру
   Тебе сподручно, Федор, с ним податься,
   Хоть это мне совсем не по нутру.
   Душа твоя величием богата,
   В смирении своем не лицемер,
   Ты стал для нас для всех милее брата,
   В трудах земных, в молитве – нам пример –
   Ты прост и ясен, многомудр и крепок.
   Таким хотел бы видеть зятя я.
   Коль ладишь что, то ладишь без зацепок.
   Да не про нас такие-то зятья.
 
   Продолжает, как бы спохватившись.
 
   А может, на второе лето с нами
   Останешься. Дуняша подросла,
   Чего решать с другими женихами,
   Она с тобою не узнает зла.
   Она хоть дочь крестьянская, да парой
   Тебе желанной станет. Погоди,
   Я подмогу. Мужик я, чай, не старый.
   Не знаешь ведь, что будет впереди.
   Она в тебе души своей не чает.
 
   Суббота смотрит вопросительно на Федора. Федор, приложив руку к сердцу, низко кланяется Субботе, а затем и всем остальным.
 
   Федор
 
   Простите же меня, коль в чем не прав.
   Меня ведь расставанье огорчает
   Не меньше вас, но я избрал устав
   Монашьей жизни и пути обратно
   Мне нет. Дуняшу же люблю как брат.
   За вас молил я Бога многократно.
   Простите, ежли в чем был виноват.
 
   Суббота
 
   Коль выбор тверд, то силой не удержишь.
   Прости какой и наш тебе укор.
   На озеро схожу, проверю верши.
   К отъезду твоему вернусь на двор.
 
   Уходит.
 
   Дуняша
 
   Прошу тебя, останься, Федор, с нами,
   Не уходи из нашего села.
   Ты лучший между здешними мужами,
   И я с тобою рядом весела.
   Ты мне желанен стал тотчас, как только
   Введен был в дом наш батюшкой моим.
   Теперь же сердцем всем, и мудрым толком,
   И всей душою мною ты любим.
   Возьми меня женой, ведь ты же любишь
   Меня. А я-то как тебя люблю.
   Другую взяв, меня ты не погубишь
   Останься только… Я и то стерплю.
   Меня возьмешь – покорною женою
   Тебе останусь до скончанья дней.
   И будем жить: тобою я, ты мною,
   И даст Господь нам толику детей,
   И дом поставим – батюшка поможет –
   Хозяйство справно заведем при нем.
   А ежели тебя сумленье гложет…
   Останься только… Я к тебе в наем
   Пойти готова. Только б любоваться
   Твоею статью, добротой твоей,
   Твой взор ловить, и им же согреваться
   И слышать рокот ласковых речей.
 
   Федор
   Ох, милая разумница, Дуняша.
   Ты и права, и вместе неправа.
   Я дал обет, и уж налита чаша,
   И я уж пью. И все твои слова
   Мне душу жгут, но не могу ответить
   Взаимностью на чистый твой призыв.
   Признаюсь: не хотелось бы мне нетить.
   Я был бы лжец, живые чувства скрыв.
   Люблю тебя я всей душой, не скрою,