— Как? Вы хотите разлучить нас! — вскрикнула пораженная Адель.
   — Так лучше, сестра моя, — подтвердила Онега, ласково обнимая ее. — Ты не знаешь всей опасности, а мы хорошо ее понимаем и не в состоянии подвергать ей нашу Белую Лилию. Ты останешься здесь и будешь радовать нас, пока великий вождь дю Лю и французский вояка, твой муж, и старый воин, по виду столь суровый, и другой вождь, похожий на дикую серну, не пройдут по лесам и не посмотрят, можно ли твоей ноге ступить на лесные тропинки.
   Наконец все было решено и Адель, несмотря на все возражения с ее стороны, была оставлена на попечение хозяйки «Св. Марии», а де Катина поклялся немедленно вернуться за ней из Пуату. Старый вельможа с сыном охотно приняли бы участие в этом предприятии, но на них лежала ответственность за участь своего поместья и всех находящихся под его защитой, к тому же, в лесу незначительной горсточке людей грозила меньшая опасность, чем большому отряду. Де ла Ну вручил им письмо к де Ланну, коменданту укрепления Пуату, и ранней зарей четверо мужчин, как тени, выскользнули из калитки ограды и в одно мгновение пропали во мраке громадного леса.
   От Ла-Ну до Пуату было только двенадцать миль, но по лесу, когда приходилось пересекать речки, обходить обросшие тростником озера и отыскивать зыбкие тропинки там, где рис подымался выше человеческого роста, а ветви ольховника сплетались в непролазную чащу, — расстояние было вдвое больше. Лазутчики шли гуськом: дю Лю впереди, быстрыми, бесшумными шагами дикого зверя, наклонясь вперед, с ружьем наготове, обводя окрестность зорким взглядом темных глаз и чутко всматриваясь по сторонам, замечая все: от малейшего следа на земле или пне до движения каждого зверя или птицы в кустарнике. За ним двигался де Катина, потом Эфраим Савэдж и последним замыкал шествие Амос; все осторожно озирались, с ружьями наготове. К полудню они прошли уже более половины пути и остановились скромно позавтракать хлебом и сыром, так как дю Лю запретил им разводить костер.
   — Ирокезы еще не дошли досюда, — прошептал он, — а все же я уверен, что они перебрались через реку. Ах, губернатор де ла Барр не ведал, что творил, раздражая этих людей, а добрый драгун, присланный нам королем, знает и того меньше.
   — Я видел их в мирной обстановке, — заметил Амос. — Я торговал с онондаго и в стране сенеков. Они изумительные охотники и храбрые люди.
   — Стрелки они прекрасные, это верно, но люди-то как раз и являются той дичью, за которой они любят больше всего поохотиться. Я сам водил их скальпирующие отряды, но также и сражался против них, а потому могу засвидетельствовать вам, что если из Франции приезжает генерал, едва знающий, что в битве надо стоять спиной к солнцу, то ему придется скоро убедиться, что от этих дьяволов ничего не добьешься. Поговаривают о том, чтобы сжечь их села. Это так же умно, как, разоривши осиное гнездо, считать, что истреблены все осы. Вы из Новой Англии, месье?
   — Мой товарищ оттуда, я же из Нью-Йорка.
   — Ах, да. По вашей походке и взгляду я должен был бы сразу сообразить это, ибо вы в лесу как дома. Люди из Новой Англии плавают по водам и больше любят бить треску, чем оленей. Может быть, поэтому у них такие печальные лица. Я плавал по океану и помню, что и мое лицо было тогда тоже невеселым. Ветерок дует чуть-чуть, а потому нам можно рискнуть закурить трубки. Мне случалось наблюдать, как при хорошем ветре зажженная трубка притягивала вражеский отряд за две мили, но сейчас деревья задерживают запах, а носы ирокезов менее чувствительны, чем у миу и дакотов. Да поможет вам бог в случае войны с индейцами. Это скверно для нас, но для вас будет в тысячу раз хуже.
   — Почему же?
   — Ясно, мы с самого начала сражаемся с индейцами и никогда не забываем о них при возведении построек. Видите, как вдоль этой реки каждый дом, поселок взаимно поддерживают друг друга. Но у вас… клянусь св. Анной из Бопре, у меня зачесался мой скальп, когда, придя к вашим границам, я увидел уединенные домики и небольшие просеки в лесах… и на двадцать миль в окружности никакой помощи. Война с индейцами — чистилище для Канады и ад для английских колоний.
   — Мы друзья с ними, — возразил Амос, — и не стремимся расширять оружием территорию Новой Англии.
   — Ваш народ умеет завоевывать, вечно твердя, что не желает этого, — заметил дю Лю. — Ну, а мы бьем в барабаны, размахиваем знаменами, а на деле-то ничего особенного еще не вышло. У нас в Канаде было только двое великих людей. Один из них — Лассаль, застреленный в прошлом году своими же людьми в низовьях великой реки, другой — старик Фронтенак. Придется-таки ему вернуться сюда, чтобы Пять Племен не превратили в пустыню Новую Францию. Я нисколько не удивлюсь, если через два года белый с золотом флаг будет развеваться только на скале Квебека. Но я замечаю, что вы слишком нетерпеливо поглядываете на меня, г-н де Катина, и знаю, что вероятно высчитываете часы до нашего возвращения в «Св. Марию». Итак, вперед, и да будет вторая часть нашего пути такой же спокойной, как первая.
   В продолжение часа или более они пробирались по лесу за старым пионером-французом. Стоял чудный день, на небе почти не было видно облаков, и лучи солнца, проникая сквозь листву, словно покрывали траву золотой сеткой. Иногда лес редел; тогда яркий солнечный свет щедро лился на путников, но вслед затем они снова углублялись в непроходимые чащи, куда лишь изредка одинокий солнечный луч проползал сквозь густой, плотный лиственный покров. Эти внезапные переходы от света к мраку были бы восхитительны, если б сознание страшной опасности, грозящей в каждом тенистом месте, не наполняло душу скорее чувством ужаса, чем восторга. Безмолвно, неслышной поступью четыре путника прокладывали себе дорогу между громадными стволами.
   Внезапно дю Лю бросился на колени и приложил ухо к земле. Он встал, покачивая головой, и пошел дальше озабоченный, с серьезным лицом, бросая сторожкие взгляды по сторонам.
   — Вы услышали что-нибудь? — шепотом спросил Амос.
   Дю Лю приложил палец к губам и через минуту, прижавшись лицом к земле, опять приник к ней ухом. Затем он вскочил на ноги с видом человека, услышавшего то, чего он ожидал.
   — Идите дальше, — спокойно проговорил он, — совершенно так же, как до сих пор.
   — Что случилось?
   — Индейцы.
   — Впереди?
   — Нет, сзади.
   — Что они делают?
   — Выслеживают нас.
   — Сколько их?
   — Полагаю, двое.
   Товарищи невольно оглянулись назад в пустую тьму леса. Только в одном месте широкая полоса света сверкала меж двух сосен, бросая золотой отблеск на их след. Кругом же все было мрачно и безмолвно.
   — Не оборачивайтесь, — строго шепнул дю Лю. — Идите прежней поступью.
   — Это враги?
   — Ирокезы.
   — И преследуют нас?
   — Нет, теперь мы их.
   — Не повернуть ли назад?
   — Нет, они исчезнут, как тени.
   — Далеко ли они?
   — Я полагаю, шагах в двухстах.
   — Значит, они не могут видеть нас?
   — Думаю, что нет, но не вполне уверен в этом. Видимо, они идут по нашему следу.
   — Как нам поступить?
   — Обойдем кругом и зайдем им в тыл.
   Круто повернув налево, он повел их по лесу, описывая длинную дугу. Он шел быстро, но беззвучно в густой тени деревьев. Наконец, он снова повернул и остановился.
   — Это наш след, — указал он.
   — Да, и по нему прошли два краснокожих, — прошептал Амос, нагибаясь и указывая на следы, совершенно невидимые для Эфраима Савэджа и де Катина.
   — Взрослый воин и юноша, в первый раз идущий в битву, — заметил дю Лю. — Как видите, они шли очень быстро: еле вдавлены пятки их мокасин. Они шли гуськом. Ну, теперь пойдем за ними, как они за нами, и посмотрим, не окажемся ли мы счастливее.
   Он быстро подался вперед, держа мушкет наготове, другие пошли следом; но в тенистых лесах вокруг них не было слышно ни звука, ни признака жизни. Внезапно дю Лю остановился и уперся в землю ружьем.
   — Они все еще сзади нас, — произнес он.
   — Неужели?
   — Да. Вот место, где мы свернули. Одно мгновение они колебались, что видно из их следов, а потом пошли за нами.
   — Если мы попытаемся идти быстрее и сделаем еще круг, то можем настигнуть их.
   — Нет, теперь они осторожны. Они поняли, что мы идем вторично по своим же следам, с целью сбить их с толку. Приляжем за это упавшее дерево и посмотрим, удастся ли увидеть их.
   Большой гнилой пень, позеленевший от мха, покрытый разовыми и красными грибками, лежал вблизи того места, где остановились наши разведчики. Француз притаился за ним, три товарища последовали его примеру — и все вместе стали наблюдать. Все та же широкая полоса света лилась между двумя соснами, а вокруг по-прежнему царил сумрак и безмолвие, словно в огромном храме с колоннами из деревьев и беспредельным лиственным шатром вместо крыши. Не хрустел сучок, не шелестела ветка; только резкий лай лисицы раздавался откуда-то из глубин леса. Дрожь возбуждения пробегала по телу де Катина. В обостренной памяти всколыхнулись игры в прятки среди дубов и тисовых изгородей Версаля, забавлявшие двор во время хорошего настроения Людовика. Но призом там служил резной веер или коробка конфет, а здесь дело шло о жизни и смерти.
   Протянулось томительных десять минут, но ничто не указывало на присутствие живых существ позади.
   — Они вон в той чаще, — шепнул дю Лю, кивая головой по направлению густого кустарника в двухстах шагах от них.
   — Вы видели их?
   — Нет.
   — Почему же вы решили…
   — Я видел, как белка выскочила из дупла вон на той большой березе и бросилась назад, как будто чего-то испугавшись. Оттуда ей должно быть видно происходящее в зарослях кустов.
   — Вы думаете, они знают о нашем присутствии здесь?
   — Нет, они не могут нас видеть, но подозревают. Они сами боятся западни.
   — Не кинуться ли нам туда?
   — Они застрелят двух из нас и испарятся в лесу, как дым. Нет, нам лучше продолжать свой путь.
   — Но они пойдут следом.
   — Вряд ли. Нас четверо, а их только двое и к тому же они поняли, что мы настороже и следопыты не хуже их самих. Выбирайтесь-ка за эти стволы; оттуда им не видно нас. Так. Ну, нагибайтесь, пока не выйдем из ольховника. Теперь надо идти побыстрее, так как где два ирокеза, там, наверное, недалеко и двести.
   — Слава богу, что я не взял с собой Адель, — прошептал де Катина.
   — Да, месье, хорошо человеку иметь жену-друга, но не на границах страны ирокезов или какого-нибудь другого индейского местопребывания.
   — Так вы не берете с собой жену, отправляясь в путешествие? — полюбопытствовал офицер.
   — Беру, но не позволяю ей переходить из поселка в поселок. Она остается в вигваме.
   — Значит, вы все же расстаетесь с ней?
   — Напротив, она всегда бывает на месте, дабы приветствовать меня. Клянусь св. Анной, мне было бы страшно тяжело, придя в какой-нибудь поселок, не видеть встречающей меня там жены.
   — Значит, она идет впереди вас, что ли?
   Дю Лю расхохотался беззвучно, но от всего сердца.
   — Новый поселок, новая жена, — вымолвил наконец он. — Но у меня везде бывает только по одной; французу стыдно показывать дурной пример, когда наши отцы церкви жертвуют своей жизнью, проповедуя дикарям добродетель. Ах, вот и речка Аджидаумо, где индейцы ставят сети на осетров. До Пуату остается еще семь миль.
   — Значит, мы дойдем туда до сумерек?
   — Я думаю, нам удобнее как раз дождаться их в лесу. Если ирокезские разведчики продвинулись так далеко, то, наверное, их очень много вокруг Пуату, и последняя часть дороги, если мы не примем предосторожностей, окажется самой опасной для нас, в особенности когда эти двое, обогнав нас, предупредят остальных.
   Он помолчал с минуту, наклонив голову и осторожно прислушиваясь.
   — Клянусь св. Анной, — пробормотал он, — мы не отделались от них. Они опять идут по нашему следу.
   — Вы слышите их?
   — Да, они недалеко от нас. Ну, на этот раз они поймут, что напрасно пошли по нашим стопам. Сейчас я покажу вам лесной фокус, который, возможно, будет для вас новинкой. Снимайте-ка ваши мокасины.
   Де Катина снял сапоги, то же проделал и дю Лю.
   — Наденьте их вместо перчаток, — проговорил пионер, и минуту спустя обувь обоих товарищей оказалась на руках Эфраима Савэджа и Амоса.
   — Мушкеты можете закинуть на спину. Вот так. Теперь идите-ка на четвереньках, хорошенько согнувшись, руками крепко давите на землю. Превосходно. Двое могут оставлять след за четверых. А вы, месье, ступайте-ка за мной.
   Он перепрыгивал от одного куста к другому по направлению, параллельному пути товарищей и в нескольких ярдах от них; потом внезапно притаился за кустом и дернул за собой де Катина.
   — Они пройдут здесь через несколько минут, — прошептал он. — Не стреляйте, если нет необходимости.
   Что-то сверкнуло в руке дю Лю, и товарищ его, взглянув вниз, увидел, как он вытащил из-за пояса острый маленький томагавк. Снова безумный дикий трепет пробежал по телу де Катина и он стал до боли пристально вглядываться сквозь массу спутавшихся между собой ветвей в ожидании тех, кто должен был показаться из-под свода мрачных, безмолвных деревьев.
   Вдруг де Катина увидел очертания какого-то существа, тень, скользившую быстро от ствола к стволу, но он не мог сказать, принадлежала ли она зверю или человеку. Снова и снова мелькала то одна, то две тени, безмолвные, крадущиеся, словно волк-оборотень, которым пугала его нянька в детстве. Затем на несколько минут все вокруг замерло и наконец из кустов вышел ирокезский вождь в военном головном уборе.
   Это был высокий, сильный мужчина. Благодаря торчавшему на его голове чубу с орлиными перьями в полумраке он казался настоящим великаном, и от его унизанных бусами мокасин до вершины пера головного убора было добрых футов восемь. Одна половина лица вождя была разрисована сажей, охрой и киноварью, а другая изображала птицу, так что общий вид получался необыкновенно комичный и странный. Пояс-вампум пояс поддерживал его набедренную повязку, а у верхнего края наколенников при каждом движении развевалось с дюжину вражеских скальпов. Голова его была наклонена вперед, глаза горели зловещим блеском, а ноздри то раздувались, то сжимались, как у рассерженного зверя. Ружье было направлено вперед, и он крался, согнув колени, высматривая, прислушиваясь, останавливаясь, кидаясь вперед, изображая всем обликом полное олицетворение осторожности. В двух шагах за ним следовал мальчик лет четырнадцати, одетый и вооруженный так же, как отец, но с нераскрашенным лицом и без ужасных трофеев у пояса.
   Они уже поравнялись с кустом, за которым притаилась засада, как вдруг что-то привлекло внимание молодого воина, быть может, сдвинутая ветка или колыхавшийся листок — он замер на миг с выражением подозрения во всех чертах лица. Еще мгновение и он предупредил бы товарища, но дю Лю уже выскочил и вонзил свой томагавк в череп старшего воина. Де Катина услыхал глухой треск, словно от топора, разрубавшего гнилое дерево, и индеец упал, как бревно, с ужасным хохотом, корчась всем своим могучим телом. Молодой воин перескочил, как серна, через труп своего упавшего отца и бросился в лес, но через мгновение там среди деревьев прогремел выстрел, а затем ответным эхом слабый жалобный крик.
   — Это его предсмертный вой, — спокойно произнес дю Лю. — Жаль было стрелять, а все же лучше, чем упустить.
   В это время подошли остальные. Эфраим забивал в мушкет новый заряд.
   — Кто смеялся? — спросил Амос.
   — Вот он, — указал дю Лю на умирающего воина, голова которого плавала в крови, а на разрисованном лице замерла неподвижная улыбка. — Это их обычай при смертельном ударе. Я видел, как один предводитель сенеков хохотал в продолжение шести часов во время пытки. Ах, он так и отправился на тот свет со своим хохотом.
   Индеец еще раз конвульсивно дернулся руками и ногами — и вытянулся неподвижно, устремив лицо с застывшей на нем улыбкой к полоске синего неба над головами разведчиков.
   — Это — великий вождь, — проговорил дю Лю. — Рыжий Олень могавков, а мальчик — его второй сын. Мы пролили первую кровь, но не думаю, что она окажется последней. Ирокезы не оставляют без отмщения смерть своих вождей. Он был могучим бойцом, в чем вы можете легко убедиться, взглянув на его шею.
   На индейце было странное ожерелье из почерневшей бобовой шелухи, нанизанной на веревку, как показалось де Катина. Но когда он нагнулся, чтобы рассмотреть повнимательнее, то с ужасом увидел, что это было нечто другое — высохшие человеческие пальцы.
   — Клянусь св. Евлалием, — проговорил дю Лю, обращаясь к де Катина, — для испытанного воина, месье, вы слишком побледнели от этого пустяшного кровопролития.
   — Мне нездоровится. Я был бы очень рад хлебнуть коньяку из вашей фляги.
   — Вот она. На здоровье, товарищ. Ну, отчего же мне не захватить этот славный скальп и не показать обитателям замка после нашей прогулки.
   Он зажал между ног голову индейца и в одно мгновение, круговым движением ножа сдернул с черепа мокрый трофей.
   — Пойдем! — крикнул де Катина, с отвращением отворачиваясь от него.
   — Да, сейчас. Вот только прихвачу еще этот вампумовый пояс, помеченный знаком медведя. Так. И ружье. Взгляните-ка: на замке стоит «Лондон». Ах, г-н Грин, нетрудно догадаться, кто снабжает оружием врагов Франции.
   Наконец они двинулись дальше; дю Лю нес свою добычу, а труп краснокожего все с той же застывшей усмешкой остался лежать под безмолвными деревьями. Мимоходом они увидели и труп мальчика, скорчившийся там, где упал между кустами. Пионер шел очень быстро до места, где маленький приток впадал в большую реку. Тут он снял сапоги со штиблетами и вместе с товарищами прошел вброд около полумили.
   — Они начнут рыскать по нашему следу, когда наткнутся на трупы, — говорил он, — но это собьет их с толку, так как ирокез теряет след только в быстро бегущей воде. А теперь мы заляжем в эту заросль до самых сумерек, так как Пуату на расстоянии немного более мили от нас, а продвигаться вперед опасно — лес здесь редеет.
   Они пролежали в ольховнике, пока тени из коротких не стали длинными, а проносившиеся над головами белые облака не порозовели в лучах заходящего солнца. Дю Лю, с трубкой в зубах, свернувшись комочком, впал в легкую дремоту, насторожив уши и вздрагивая при малейшем шорохе в лесу. Американцы долго шептались между собою; Эфраим рассказывал длинную историю о крейсировании брига «Промышленность», ходившего в Джеймстаун за сахаром и патокою; но наконец убаюкивающий шелест ветерка в ветвях усыпил их — оба уснули. Не; пал только де Катина. Его охватил нервный трепет под влиянием странного чувства, вдруг возникшего в его душе. Что бы это значило? Неужели Адель в опасности? Ему приходилось слышать о подобного рода интуитивных предчувствиях, но ведь он же оставил ее в безопасности за частоколом и пушками. Он увидит ее самое позднее завтра к вечеру. Глядя на небо сквозь чашу медно-красных листьев, под которыми он лежал, де Катина уносился мысленно вслед за этими облаками, легко и свободно проплывающими над головой, и снова увидел себя сидящим у окошка, царившего над улицей Св. Мартина, на широкой скамье из испанской кожи; золоченый тючок на вывеске качался над окном, а рука его обнимала трепетную робкую Адель, сравнивающую себя с маленькой мышкой в старом доме и, однако, нашедшей в себе достаточно мужества разделить с ним этот опасный путь. Потом он мысленно перенесся в Версаль, снова промелькнули карие глаза короля, красивое, смелое лицо де Монтеспан, ясные черты де Ментенон, вот он снова скачет ночью в Париж по их поручению, затем мчится по мановению руки демонического возницы и прыгает вместе с Амосом на эшафот, с целью спасти первую красавицу Франции. Все это представлялось ему теперь так ясно, так отчетливо и живо, что он даже вздрогнул, придя в себя среди американского леса, где уже наступала темнота ночи, и видя, что дю Лю проснулся, готовый продолжать путь.
   — Вы не спали? — спросил пионер.
   — Нет.
   — Вы ничего не слышали?
   — Ничего, кроме крика совы.
   — Мне показалось, сквозь сон, словно откуда-то донеслись звуки далекого выстрела.
   — Во сне?
   — Да, в этом состоянии я слышу так хорошо, как и наяву, и, просыпаясь, отчетливо помню все звуки. Теперь идите за мною по пятам, и мы скоро попадем в форт.
   — У вас действительно удивительно обостренный слух, — говорил де Катина, пробираясь сквозь чащу леса. — Как, например, могли вы услышать, что эти люди крались за нами? Я не в состоянии был обнаружить ни звука, когда они даже были уже совсем рядом.
   — Сначала и я не слыхал.
   — Значит, вы видели их?
   — Нет.
   — Как же вы могли обнаружить их присутствие?
   — Проходя мимо деревьев, заметил, как оттуда вспорхнула испуганная сойка. Десять минут спустя, повторилось то же. Я понял, что кто-то идет по нашему следу, и стал прислушиваться.
   — Черт возьми! Вы настоящий житель лесов.
   — Я полагаю, что эти леса кишат ирокезами, хотя нам посчастливилось не встретиться с ними. Такой знаменитый вождь, как Рыжий Олень, не пойдет без большой свиты из-за пустяков. Они замышляют что-то скверное на реке Ришелье. Вы не раскаиваетесь в том, что не взяли с собой супругу? Боюсь, что в лесах будет небезопасно до самой весны. Вам придется перезимовать в «Св. Марии», если де Ла Ну не сможет дать вам охраны.
   — Я готов остаться там навеки, лишь бы не попасть к этим дьяволам и не рисковать жизнью своей жены.
   — Да, это действительно исчадия ада. Вот вы, месье, поморщились, когда я снял скальп с Рыжего Оленя, но если бы вы присмотрелись к индейцам, как я, то у вас окаменело бы сердце. Теперь мы у самого края опушки; укрепление стоит вот за теми кленами. Однако у них плохая стража: уже минут десять я все жду оклика: «Кто идет?» Вас не подпустили так близко к «Св. Марии», не окликнув, а между тем де Ланн такой же старый вояка, как де ла Ну. Отсюда не видно, но вон там, у реки, у него бывает учение.
   — Он как раз занимается этим, — указал Амос. — С дюжину людей стоит в ряд.
   — Часовых нет, а все люди словно на учении! — с презрением вскрикнул дю Лю. — Правда, я и сам вижу солдат, но каждый из них стоит прямо, словно сосновый пень. Взглянув на них, можно подумать, что нет ни одного индейца ближе Оранжа. Мы пойдем к ним и, клянусь св. Анной, я выскажу коменданту все, что думаю о такой небрежности.
   Дю Лю вышел из кустарника, и все четверо начали пересекать поляну, направляясь к ряду людей, безмолвно ожидавших их в неясном свете сумерек: они были уже в пятидесяти шагах от них, но никто из стоявших людей не поднял руки, не произнес ни слова. Было что-то жуткое в этом молчании. Лицо дю Лю изменилось, когда он пристально всмотрелся в эти изваяния. Затем он повернул голову и взглянул вверх по реке.
   — Боже мой! — вскрикнул он. — Взгляните на форт.
   Они миновали группу деревьев. Перед ними должны были бы открыться очертания укреплений, но их и след простыл. Форт исчез.

Глава XXXIII. КРОВАВОЕ ДЕЛО

   Удар был столь неожидан, что даже дю Лю, с детства привыкший ко всяким сногсшибательным сюрпризам, был потрясен и растерян. Но он скоро пришел в себя и со страшным ругательством побежал изо всех сил к безмолвному ряду солдат; его товарищи еле поспевали за ним.
   По мере их приближения становилось очевидным, что не все солдаты стоят в один ряд. Безмолвный, неподвижный офицер находился на расстоянии двадцати шагов от фронта своих застывших как изваяния солдат. Да, перед ними стоял мертвый гарнизон Пуату.
   Около двадцати человек, совершенно обнаженных, были привязаны к низким кольям ивовыми прутьями в самых ужасных позах, указывавших на перенесенные неслыханные муки. Впереди стоял седой комендант, с головнями в глазных впадинах, с кусками собственного мяса, висевшими, как лохмотья. За ним ряд солдат с обугленными до колен ногами и настолько обгорелыми и изувеченными телами, что только ивовые ветви поддерживали несчастных. С минуту четверо товарищей в безмолвном оцепенении смотрели на страшную картину. Потом каждый поступил по-своему. Де Катина в полном изнеможении, шатаясь, прислонился головой к дереву. Дю Лю бросился на колени, взывая к небу и потрясая стиснутыми кулаками по направлению к потемневшему небесному своду. Эфраим, со сжатыми губами и сверкающими глазами, осматривал заряд ружья, а Амос Грин молча начал бегать вокруг, отыскивая след.
   Но через мгновение дю Лю был уже снова на ногах и сновал взад и вперед, как гончая, отмечая сотни подробностей, не обративших на себя даже внимания Амоса. Он описал несколько кругов вокруг трупов, потом отбежал к опушке леса, затем вернулся к обугленным развалинам блокгауза, откуда еще поднимался змейкой тонкий дымок.
   — Совсем нет следов женщин и детей, — изумленно произнес он.
   — Боже мой! Разве они здесь были?
   — Детей они, по-видимому, держат, чтобы устроить аутодафе на свободе у себя в селениях. Женщин же замучат или возьмут в гаремы, как вздумается. Но чего нужно старику?
   — Я хочу спросить его, Амос, — решительно проговорил моряк, — чего мы тут зеваем и стоим на якоре, когда нам нужно нестись на всех парусах вслед за убийцами?
   Дю Лю, улыбаясь, покачал головой.
   — Ваш друг — храбрый человек, — ответил он, — если решается вчетвером преследовать сто пятьдесят ирокезов. Нам нужно быть осторожными, — урезонивал он, — не то мы потеряем собственные скальпы, а вслед за нами и обитатели «Св. Марии» тоже.
   — «Св. Марии»! — воскликнул де Катина. — Разве есть опасность для «Св. Марии»?