Алла Драбкина
Жена по заказу

ПРОЛОГ

   …И вдруг оказалось, что мы никуда не плывем.

   Аля Сорокина увидела, что все заняты делом и, взяв для вида судовой журнал, пристроилась написать письмецо своей единственной любимой подруге. Вообще-то подруг у нее было до хрена и больше, хотя она и знала цену женщинам. Но зато она знала цену и мужчинам. Сравнив, пришла к выводу, что страсти только мучают, а вот дружба – греет, хотя иногда бывает опасной.
   Сейчас Аля привела на яхту еще одну свою подругу, Ирину. Ирина была в запое по поводу годовщины смерти сына Ивана, покончившего с собой, Аля была уверена, что ветер с Онеги исцелит Ирку, выдует все ее печали. Опять же – мужское общество, без чего Ирина не могла жить. Ее тут со всех сторон окружили заботой, вниманием и теплом. Только Гаврила, муж сестры Алиного мужа, никак себя не проявил. Он очень редко (и плохо) пил, а пьяных женщин вообще терпеть не мог. Силыч пил много, но все равно гораздо меньше, чем он мог бы, А вот работал на полную катушку. Отвратительно пил муженек, Егор. У него в пьяном виде были только две ипостаси: красноглазая злобность или униженная почтительность. И ведь никогда не ошибался – перед кем в каком виде предстать.
   Сейчас Егор был завязан на Сакене, хозяине яхты «Час». Эту яхту он построил по просьбе Сакена. Опыт в этом деле Егор получил, построив свою «Секунду».
   Я не знаю, сколько кровей смешалось в крови Сакена, сколько прописок в паспорте и вообще…
   (Кстати, по паспорту он русский, как и все мы, воображающие, что на такой большой территории мог сохраниться один русак.) Но Сакен считает себя корейцем, да и похож он на корейца. На азиата, но не на нашего азиата, а на того, с Востока.
   Сакен притащил на яхту девицу весьма несомненного поведения. Но когда не было публики, Асенька была вполне нормальна. Она готовила, по утрам подавала кофе.
   На борту был еще лучший Алин дружок Леха Старосельский, опер. Он не пил и почти не ел, находясь при деле.
   Але было плохо и одиноко. Сейчас ей не хотелось проявлять супружеские чувства к Егору, потому что муж был нацелен на богатого клиента, перед которым всячески прогибался. Сдуру выходя за него замуж, от тоски и из благодарности, она надеялась, что он изменится – пока он просто очень молод. Он был на десять лет моложе ее. Но вот прошло десять лет – а где возмужание, где попытка отвечать за судьбу семьи? Хотя в любви он клялся исправно, как часы.
   Иногда, встретившись на огромной яхте с Лехой, они приникали друг к другу, стояли, положив головы на плечи друг друга, а потом молча расходились.
   Леха видел все. Мент с душой артиста, в котором начисто отсутствовало брутальное мужское хамство.
   Они и подружились в драмкружке: Але было девять лет, Лехе – одиннадцать. После армии он почему-то не захотел стать артистом… И Никита тоже не захотел, первая и единственная Алина любовь. Никита… Друг Лехи и, к сожалению, всего лишь друг Али. Вечно ей подворачивались какие-то нежданные-негаданные мужья, почему-то слабые, но очень хвастливые. Исключая А. М. Но А. М. – он был вещью в себе и никому не позволял себя согнуть, куда бы его ни запихнули. Он из всего умел извлекать пользу для себя.
   Но ладно, ничего этого она Женьке не напишет, это не столь важно.
   "…Привет, горчайшая подруга моя Женечка.
   Скоро будет Андома, там я опущу это письмо. Послушай, а это ведь первое в жизни письмо, которое я пишу тебе. Да и ты мне вроде бы никогда не писала.
   Так вот, мы с Ириной сели на «Час» в Вознесенье, хорошо что нас пришли встречать к автобусу, а то я бы не доперла ее до яхты. Причал тут искорежен озером и солнцем так, что похож на ленту Мебиуса. Приехавшая с нами Асенька, чмо в белом и на шпильках, бегала по берегу, как заполошная кошка, и орала на радость всему огромному селу, что она, интердевочка, ни за что не полезет в воду.
   Ее поведение было похоже на плохую игру.
   Впрочем, Леха намекнул мне, что игра как раз та, которая нам нужна. Просто девчонка везла в кейсе очень много денег. В Медвежьегорске, куда мы идем, эти деньги нужно вручить бывшей жене Сакена. На нее, оказывается, наехали. Деньги мы везем на «Часе» потому, что приехать с ними на поезде или прилететь на самолете Сакен не может.
   Он очень богат и известен, в Медвежьегорске каждый знает его в лицо.
   Откуда у Сакена деньги? Когда он нанял Егора на строительство яхты и заплатил огромные деньги, я перепугалась. Я до ужаса боюсь богатых, очень богатых.
   Я тогда обратилась к Лехе и попросила его узнать о Сакене все что возможно.
   Оказалось, Сакен работал на прииске, на алмазных копях. Княжил там человек по имени Князев, сбил старательскую артель, сократив бывшую в четыре раза. Сакен ему не понравился. Не потому, что кореец, не потому, что строил что-то из себя или требовал. Тут – другое.
   Знаешь, зачем Сакену нужны были деньги? Когда-то он учился в СХШ (художественная школа при академии) на том самом курсе, куда со всей страны, по человечку, отбирали самых талантливых детей. И вот одним глазком дети заглянули в тонкую щелку шестидесятых. А там Пикассо, Дали, русские авангардисты. Искусствоведы в штатском пошарили в их тумбочках и нашли компромат: несмелое подражание другому искусству, которое не Шишкин. Им хорошо дали по лапам и разогнали по домам спиваться, бедствовать и умирать. Но эпоха опять сменилась, и от «нечисти» в виде художников спокойно избавились, дав им уехать. Сейчас они приезжают из своих заграниц с выставками, дарят городу памятники. Как все блаженные, они уже забыли о том, что Родина изгнала их когда-то. Небось покойный Олежка Григорьев свел тебя с кем-то из них или показывал их работы. Он ведь тоже был из СХШ, как и Сакен. Из того набора.
   Так вот, дождавшийся перестройки Сакен увидел, что Родина подготовила уже другим художникам, помоложе, участь уехать неизвестно куда или умереть. Чтобы не умереть с голоду, Сакен пошел работать в алмазную артель, где-то на краю земли, в стране вечной мерзлоты. А работать он умел. Князев не мог просто выгнать такого работника. Он решил с его участием провернуть очередной спектаклец с исчезновением алмазов. Это проделывалось неоднократно, но впервые Князев решил не просто сделать дело, но и окрасить его кровью Сакена.
   В общем, бывали там случаи, когда охранники алмазов, обязанные отвезти их в ближайший (километров тысячи за три) город, где есть хотя бы деревянные счеты, и сдать их на радость Родине.
   В этот раз пришла очередь Сакена лететь с алмазами в город. Сопровождать должен был проверенный охранник Власьев. Расчет был такой: Власьев приставляет пистолет к затылку летчика и велит лететь за Полярный круг. В это время Сакен должен выхватить свое оружие, которое предполагалось подменить незаряженным.
   Но произошло непредвиденное.
   Когда Власьев целился в Сакена, пилот Громов сделал легкий крен. Власьев полетел на пол, наган его – прямо в руки Сакену. Когда обыскали Власьева, нашли у него такое… С таким нельзя прилетать в ближайший город. В город положено привезти столько, сколько написано в накладной.
   Лишнее превосходит написанное во много раз. Сакен не знал о том, что несколько месяцев самые крупные и невиданные алмазы копились в сейфе У Князева.
   Нашли выход: Власьев сдает алмазы по накладной (дальше его проблемы), а Сакен с Громовым делят навар (это их проблемы) и смываются. Вряд ли Князев будет их искать. Главное – никого не выдали, ничего не раскрыли, а за год спокойной работы без этого дотошного корейца, да еще художника, можно нарыть и побольше.
   Потом каким-то образом Сакен нашел в этом бриллиантовом краю людей, способных купить самородки. Это ж не перстни, не серьги.
   Получив за самородки деньги, Сакен сумел увеличить свой капитал, причем мгновенно. Он вкладывал деньги во всяческие «пирамиды» и не прогорел ни разу. Ну а пилот Громов… Когда он пришел к Сакену, Сакен подарил ему квартиру в Петрозаводске (родина Громова) и изящный броневичок, на котором можно работать где угодно, возить товары куда угодно, хоть за кордон, – и никакой опасности. Уйдешь от бандитов.
   Зачем я тебе все это рассказываю? Пишу в первый раз за долгие годы нормальное письмо и все кружу, кружу, будто боюсь подойти к главному.
   Итак, нас на яхте «Час» восьмеро. Всех, кроме Асеньки, я знаю. Но если она обежала по просьбе Сакена весь город, собрала чемодан денег и, разыгрывая роль морской потаскушки, доставила деньги на место, не сбежав с ними, то, по-моему, подозревать ее в чем-либо трудно. Да и возраст. Они с Гаврилой не вписываются в мою историю по причине возраста. Силыч не вписывается по той же причине и также по социальной.
   Те были лет на десять младше меня, только баба чуть постарше.
   Но начну сначала, потому что все произошло как-то предсказуемо, как во сне, когда ты, не открыв еще двери, знаешь, кто за ней стоит.
   Видимо, это прозрение случилось от крайней усталости. Я очень устала возиться с пьяной Иркой, тащить ее за собой и просто находиться рядом.
   В общем, я разбирала вещи в кубрике. На яхте очень важен порядок, все должно быть закреплено, на полу никаких пролитых бульонов или масла, не дай бог поскользнуться при крене или качке.
   Поскольку мужики устраивались без меня, я должна была знать, где что лежит: ножницы, шпагат, бумага, носки и прочее, чего там только нет.
   И все – нужно.
   И вот в одном из бортовых бардачков я увидела книгу. Она лежала обложкой вниз, но я сразу узнала – это был «Современный английский детектив». Тот самый, где напечатана «Смерть под парусом». Эта книга сто раз уходила от меня, но я всегда умела где-нибудь ее прикупить, вернуть.
   Я прекрасно знала, что детективы вместе с этой книгой Егор забрал на яхту. Но я сразу поняла, какая это книга. Совсем не та, которую Егор взял из дома. Я почему-то знала, что, Открыв ее, я увижу лошадок, нарисованных Варькой лет в пять.
   Смешные лошади: у них все в порядке с задними ногами, но передние крутятся колесом вокруг шеи, их не две, а штук пять. «Но лошадь же бежит!» – объясняла мне юная абстракционистка. Там же был записан тогда еще новый телефон Лехи. Двадцать седьмой страницы не было, три страницы склеились и их не очень удачно разъединяли. С начала до конца это была та самая книга. Ты, конечно, поняла, о чем я говорю?
   Именно эту книгу я уронила двадцать лет назад, в безумии убегая с той самой блатхазы, куда меня завезли отнюдь не по указанию КГБ. Я не слишком высокого о себе мнения, чтобы бояться КГБ, да и замужем я тогда была за А. М., ас его женой такая штучка не прошла бы. Они держали его, одинокого, не вымершего после отсидки, реабилитированного зубра, как символ свободомыслия и почтения к мнению инакомыслящих в нашей стране.
   Он не просил и не боялся ничего.
   Это произошло после моего выступления в ЦП КО. Меня тогда чуть с ума не свели сумасшедшие старухи, чуть зонтиками не закололи. И тут три молодых, красивых (один – просто красавец) человека заступились за меня, бабки сиганули в стороны. Парни позвали меня в гости на именины ребенка, которому всего три года, Оказалось, что пригласили меня не просто так, Оказывается, мы уже встречались раньше. Когда-то я была на «Неделе детской книги» в Новгороде.
   Мы там прекрасно пропьянствовали всю ночь, а потом ходили по городу и пели Окуджаву. Они говорили, что мой приезд, одновременно актрисы и писательницы, тогда украсил их жизнь. Они рассказывали мои анекдоты и ждали моего приезда.
   Потом, отработав положенное по распределению, вернулись в Питер.
   Я все прекрасно вспомнила, кроме лиц этих парней. Это, кстати, беда всех гастролей, Я помню девочку, которая сидела со мной за одной партой в первом классе, а потом уехала в другой город. Я узнала ее во взрослом состоянии. Но вот выступления сливаются в одну линию, и дай бог, если пять или шесть лиц из зала навечно впечатались в мою память.
   И вот мы петляли по городу, со мной говорили, я не видела да и не смотрела, где нахожусь.
   Чего мне было бояться в родном безопасном городе?
   Я потом мы прямо с улицы поднялись на какое-то крыльцо, открыли одну дверь, за ней была другая. Открыли и эту и вдруг толкнули меня во что-то отвратительное: темное, грязное, сумрачное.
   К спине что-то приставили (может быть, и нож, но не думаю), заставили раздеться догола и только тогда втолкнули в комнату, где на табуретке сидела баба, похожая на капо из военных кинофильмов. Меня швырнули на диван, сунули под нос порножурнал, отчего я чуть не взбесилась, и сказали, что сейчас будут насиловать.
   Я орала, но было лето, воскресенье, а дом, где меня мучили, явно был каким-то учреждением типа НИИ, не работавшим по воскресеньям. И я подумала – пусть они убьют меня, но насчет изнасилования перетопчутся. Я обратилась к бабе:
   – Вы же женщина!
   – Я не женщина, я майор КГБ, И если не хочешь к нам на Каляева, то потерпи и доставь себе удовольствие.
   Но удовольствия у нас не получилось. Они подносили мне к лицу зубной бур или дрель, а я плевала им в рожу. Мне давали по шее (шея несколько недель болела), но следов не осталось. Я думала, как повел бы себя А. М., и разразилась такой матерной тирадой (тогда это было еще необычно), какой позавидовал бы и сам А. М. Он научил меня ругаться, но я добавила и раскрасила все заученные слова, вспомнив, как умела ругаться моя деревенская бабушка. Вдова.
   В итоге мне швырнули одежду и сумку. Одевалась я уже чуть, ли не на крыльце, тогда и обронила любимую книгу. Потом вспомнила: что-то стукнуло об пол. Но я помчалась оттуда с дикой скоростью, чуть не попав под машину. Хорошо, что за рулем была женщина. Она сразу поняла, что гнало меня под колеса. Она довезла меня до дома, и, только придя домой, я рухнула без чувств в дверях квартиры. Хорошо, что А. М, дома не было, они все: мама, Варька и он – были на даче.
   Я никогда не рассказывала ему, что случилось.
   Знаешь ты, Леха, Ирина и Егор…
   …Ну вот, пришвартовались в Анд оме, я уже сбегала на берег, нашла свои белые грибы и проверила бруснику и клюкву. Год – золотой. Ветер норд-норд, а значит, рыбачки из деревни напротив ушли на Онегу на лосося. Мы тоже кинули для проформы сеть (заплатили за лицензию – чего ж добру пропадать).
   Но продолжу то неприятное, чтобы ты поняла, что творится со мной. Мужики сидели в кокпите, на палубе или в рубке, а мы были с Ириной. Я раскрыла книгу, показала ее Ирине и напомнила, с чем это связано.
   …Лехи тогда в городе не было, но, приехав, он сразу сказал, что в КГБ, как теперь говорят, «меня не заказывали». Кто из них будет кричать, что они гэбисты, да еще с Каляева? Уж гэбисты-то знают, что адрес у них Литейный, четыре. А вот мои подонки боялись именно Каляева, потому что там их допрашивали на предмет недолива, мародерства у пьяных и прочих вещей, случающихся в их халдейской жизни. Это не были преступники, которые отсидели, это были стукачи, завербованные на горячем. «Заказал» меня кто-то другой, хотя я так и не смогла найти ни одного по-настоящему ненавистника, который бы пошел на такое. Разве что профурсетки, которые до меня гонялись за А. М., но страстью там не пахло. Просто у него была квартира, ему вернули зарплату за годы посиделок, ну и, конечно, быть его женой было бы модно и лестно.
   Мое всегдашнее бесстрастие на тему страсти нежной отмочило со мной штуку: А. М, почему-то выбрал меня. Выбрал настырно, попадался на пути в сто раз чаще, чем положено. Даже притворялся старым и больным, с ходу поняв, что именно на это я и клюну. И я клюнула на богатого, пусть немолодого, но очень хорошо сохранившегося в тюрьме человека, красивого, сильного, статного. А вот любовь и арифметика – это для нищих.
   Пожалуй, это была единственная моя измена, со всеми потрохами, Никите…
   Но я отвлеклась. В лес мы ходили с Егором по нашим местам. В лесу он кажется другим, таким, как я люблю. Где-нибудь в тайге мы жили бы дружно. Потом о нас бы сказали: они прожили в любви и печали и умерли в один день.
   Я рассказала Егору о своей находке. Он тут же напомнил мне, что брал книгу из дома, и это была другая книга. Я разоралась, что я не сумасшедшая, если даже из Бехтеревки вышла без диагноза, не клюнула ни на одну провокацию психиатров, а лечили меня только от усталости и неразделенной (теперь) любви к умершему А. М. Ну врала я чуть меньше других женщин, зато в мужскую норму вполне укладывалась. Не понимаю, что они называют враньем? Мне самой кажется, что вру я как сивый мерин, и только в нескольких случаях социальной несовместимости не могу скрыть своей лжи и своей правды. Говорю одно, а смотрю на всех, вроде одноклассницы Беатрисы, как солдат на вошь. Правда, скорее не мое правило, а срывается с языка, как у любой малахольной.
   Когда мы вернулись на яхту, Егор тут же поторопил меня показать ту книгу. И вот здесь, Женечка, наступил ужас. Той книги не было. На ее месте в бардачке лежала наша домашняя книга с тем же названием. Егор посмотрел на меня с сочувствием, из-за чего мне захотелось избить его. Он почувствовал это, стал из вежливости расспрашивать, кто заходил в кубрик, когда я нашла книгу.
   Заходили все, кроме Сакена, Лехи и самого Егора.
   Гаврила искал здесь сапоги (он всегда все ищет не там, где положил, а где светлее). Асенька приносила кофе и просила дать почитать ей книгу, когда я сама ее прочту. Силыч зашел поглядеться в зеркало – чисто ли выбрился. Он не любил выходить на люди в том виде, в каком вкалывал на яхте. Ну и Ирка, разумеется. Уж она-то, увидев нас на яхте, сразу подтвердила мои слова.
   Но Егор Ирку не любит, а выйдя на палубу, даже сказал мне, что у нее просто белая горячка и она неадекватна.
   Силыч, правда, старался привести ее в порядок, постепенно снижая дозы и заставляя сидеть на ветру, но толку не добился.
   А все потому, что Ирка больна, несчастна и беспомощна.
   Мы стояли с мужем на палубе, не ссорясь, но отвернувшись друг от друга. Сакен в Андоме, как и в Вознесенье, никому не показывался, как и Леха.
   И вдруг из воды вынырнула такая неожиданная морда, что я и сама поверила, что у меня поехала крыша. Но это был всего-навсего Гаврила, который уронил за борт дорогущие, подаренные Сакеном темные очки. Но кроме очков он держал в руках, и книгу.. Пожаловался, что какая-то сволочь выбросила за борт «Смерть под парусом», которую он не дочитал. Егор виновато посмотрел на меня, взял у Гаврилы кисель, оставшийся от книги, и увидел Варькиных лошадок, Лехин телефон и все остальное, о чем я говорила.
   Вот пока и все, что я могу тебе написать о себе, но твое мнение мне очень важно. Я знаю, как ты умеешь задавать себе задачки и решать их.
   Теперь о тебе. Я так и не поняла, куда ты исчезла, почему не звонила и не отвечала на звонки.
   Что с тобой, Женька? Не поддавайся паранойе, как многие сейчас. Ты же так любила с нами плавать.
   Но почему не захотела на этот раз? Из-за Ирины?
   Господи, да кто ж не знает Ирину?!
   Зато ты забыла бы о всех своих страхах, о якобы ненужности людям. С чего ты это взяла, что ты самое несчастное, ничтожное и никому не нужное существо? Да пусть весь мир так считает. Но есть я, есть Данила, был Альгис. А не наплевать ли нам на всех остальных?
   Что же касается меня, то не могу не думать: кто принес на борт книгу? Если книга не его, то где взял? Ведь не умру, пока не узнаю.
   Скоро выходим на Лосьи, на Бесов нос, а потом – надолго – в Оров-губу. Время позволяет.
   А ты тем временем подумай – кто это мог быть?
   Ну Силыча ты знаешь, сама плавала с ним еще на «Секунде», он годков на десяток постарше нас с тобой, да и КГБ никогда не было его жупелом.
   При своем хорошем, пусть среднем, образовании, умении говорить, мирить, судить, да и внешность никуда не денешь, он всегда был на грани принудительного поступления в КПСС, а затем, это уж точно, попал бы в номенклатуру. Именно таких они и зачисляют в свои списки, чтоб потом манипулировать ими как заблагорассудится.
   Но Силыча, притворившегося дурачком, они не раскусили. А он, как он и сам признает, по природе мелкий саботажник. Он объехал со своей бригадой монтажников почти весь Союз и знал, как там живут люди, а потому дал себе слово ни под каким видом не прогибаться под Советскую власть.
   Для этого ему не надо было читать «Самиздат», называть себя диссидентом и делать многое другое, чтоб взвинтить себя до роли героя. Таков Силыч.
   Он на пенсии (уже год), но продолжает работать. Его дочь выбилась почти что в новые русские, но жена не работает. Сейчас ему очень нужны деньги, чтобы откупить младшего сына от армии. Зачем я говорю тебе это? Сама понимаешь, на что может пойти человек, если ему впервые в жизни понадобились деньги. Но иметь знакомых, у которых он, предположим, взял эту книгу и принес на яхту, для него невозможно по определению. Зачем? Или все же ходил к кому-то занимать денег и взял почитать книгу?
   Гаврила. Его ты тоже знаешь. Ему тридцатник, он, как почти вся нынешняя молодежь, хочет иметь все и сразу. Он часто берет в долг, но пунктуально отдает. Отдает, потому что умеет зарабатывать. Из этого всеобщего «все и сразу» он прежде всего хочет иметь хорошую раб о т у, понимаешь? Да и молод он для того, чтоб участвовать в том случае со мной. Но у него такие знакомые быть могут.
   Он ведь работает автослесарем, а это и раньше, и тем более сейчас, сталкивает его не с лучшими людьми. Что важно, в людях он не разбирается.
   Но уж если разберется – туши лампу. Его жена, сестра Егора, говорит, что прежде чем в первый раз пойти на работу, он искал пенсионное бюро и, не пропуская ни месяца, аккуратно платит налоги.
   То есть сам он отпадает не только из-за возраста, но и по моральным причинам.
   Ирина… К сожалению, я не видела, когда и как она собирала свои вещи, когда и как раскладывала, но... я знаю ее всю жизнь. Понимаю, что ты ее не любишь. Не удивляюсь. Просто ты узнала ее слишком поздно и не догадываешься, сколько претерпела она именно потому, что после того гениального фильма отказалась стучать на актеров и режиссеров. У актеров, как и у писателей и художников, существовали (сама знаешь на своей шкуре) черные списки. Сколько прекрасных актеров и актрис надолго, если не навсегда, исчезали из кинематографии. И не потому, что вели себя как голливудские шлюхи или пили как сапожники, а по каким-то другим причинам.
   У Ирины даже знакомых типа моих истязателей нет.
   Леха? Сама понимаешь, что о Лехе и говорить смешно, так же как о Егоре или Сакене.
   Остается Асенька. Извини, возраст. Не могла она быть тогда с теми, а насчет ее знакомств мне известна только ее безумная любовь к Сакену.
   Так кто принес нам на борт книгу двадцатилетней давности, а потом сообразил выбросить ее в реку? А ведь мы с Ириной говорили о книге? Кто мог подслушать наш разговор? Любой.
   Но если книга попала к нему (м-ру X) случайно, он не стал бы выбрасывать ее и не понял бы, о чем идет речь, Значит, есть человек, который случайно взял эту книгу, а потом вспомнил, как она к нему попала.
   Ирина уверена, что это Асенька. Пользуясь своим дерьмоулавливателем, Ирина говорит, что такие Асеньки в любом возрасте могли быть связаны с моими насильниками. Дескать, ранняя ягодка.
   Я, разумеется, ей не верю. Ты знаешь Ирку, у нее по-прежнему черно-белый мир, как тот фильм, в котором она сыграла.
   Ну вот и все о людях. Сейчас, пока мужики готовятся к переходу, сплаваю на тот берег, к деревне. Там и опущу письмо.
   Скучаю без тебя очень. Прошу, подумай. У тебя как-то правильно устроена голова, хотя, когда дело касается тебя самой, ты просто образец доверчивости и пощадности к людям, Целую тебя. Твоя Аля.
   Р. S. Привет от Егора, Силыча и Гаврилы".

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   Очнулась я от длинных, агрессивных звонков в дверь. Так звонят соседи, если их залили водой, или стервы из ЖЭКа с угрозой, что выселят, если не заплатишь квартплату.
   Огляделась. Я валялась на полу среди разбитой посуды. Мокрый чай, смешанный с рассыпавшимся сахаром, разбитая пепельница, окурки.
   С трудом поднялась и, держась за стенку, дошла до двери.
   Я не знаю, зачем существуют дверные глазки – все равно невозможно узнать того, кто стоит за дверью. Сейчас я видела барышню – не менее, но и не более.
   – Кто там?
   – Слава Богу, вы дома… – Голос знакомый и не склочный. Можно открывать.
   Передо мной стояла Манюня Ерофеева и с ужасом на меня смотрела.
   – Что с вами?
   – Да вот... магнитные бури, видимо… Несла из комнаты в кухню грязную посуду, и вот… – Я показала на то, что творилось в коридоре.
   – Нужно вызвать врача! – решила Манюня.
   Врача? На самом деле мне просто не мешало бы пообедать, а потом еще и поужинать. И знать, что завтрак тоже будет.
   – Последние три дня я звонила вам день и ночь! Никто не подходил к телефону, и я поехала сама…
   – Телефон отключен, – вяло объяснила я.
   – Сейчас же заплатим, я богатая, – сказала Манюня.
   – С каких это делов-дров? Вам повысили зарплату?
   – Нет, уволилась. Теперь я работаю негром.
   – Где и на кого?
   – Вы будете меня презирать, но я пишу продолжение романа некоего американского придурка, который давно помер. Герой – пещерный человек по имени Гунус. Вы, наверное, видели эти книжки. Моя норма – пять листов в месяц. И за это мне платят четыреста долларов.
   – Пять листов? Это круто.
   – Это тем более круто, что спаси Бог придумать хоть что-то с отдаленным проблеском мысли. Вымарывается как непонятное читателю.
   Манюня деловито вынимала из объемистой сумки какие-то кексы, шоколады и прочее в том же духе. При виде сластей меня замутило. Когда я голодна – не могу видеть сладкое. А она уже ставила чайник.
   – Чай или кофе у вас где?
   – Где, где... рифму знаешь?
   – Да что с вами?