Раша зевнула.
   — Платите мою цену или убирайтесь. Свой товар я могу предложить кому угодно.
   Предложить свой товар! Инос содрогнулась от желания выпустить коготки и как следует поработать ими. Как смеет эта старая шлюха так отзываться о ней!
   Волшебник лукаво улыбнулся, прищурив глаза.
   — И кроме того, даже если я предложил вернуть девушку на родину, разве можно быть уверенными в помощи Блестящей Воды? Ее согласие имеет огромное значение, ибо речь идет о джотуннах, а она покровительствует им. Да, в наши дни она не всегда тверда в ногах, и потом, она питает слабость к мясникам вроде Калкора. Сказывается ее гоблинская кровь.
   Раша пожала плечами.
   — Пусть выберет ей мужа. Он должен быть не из джотуннов. Уж скорее подойдет гоблин. Должно быть, у нее найдутся сотни родственников.
   Олибино кивнул и вдруг задумался.
   Инос не верила своим ушам.
   — Что? — вскричала она. — Вы хотите выдать меня за гоблина?
   — Тише! — оборвала Раша, не сводя взгляда с волшебника. — В темноте, милочка, все они одинаковы, но никто не пустит тебя домой без мужа.
   — Какая досада, — пробормотал Олибино. — Но звучит заманчиво! Да, это должно подействовать.
   Выйти замуж за гоблина? Инос ощутила тошноту. По меньшей мере это возмутит всех жителей Краснегара, но против Четверки их сопротивление будет бесполезным. А у нее самой остается единственный выход — самоубийство.
   — Несомненно, это реальная возможность, — заключил волшебник. — Какова же ваша цена, Раша?
   — Разумеется, Красный дворец, — отозвалась Раша.
   — Немыслимо! — взревел Олибино. Быстрым движением он надел шлем, спрыгнул с трона и ловко приземлился на коврик. Трон и помост исчезли за его спиной. — Совершенно немыслимо! — Он подбоченился и вдруг словно распух, стал толще, крупнее, старше. Он уже ничем не напоминал щеголя офицера, который мог бы потягивать чай в салонах Кинвэйла. Теперь он походил на неотесанных вояк, которых Инос повидала во время путешествия через леса, — опасных, безжалостных. Огромный и грозный, он казался олицетворением всех имперских легионов, воинов всей Пандемии. — Подумай как следует, колдунья!
   Раша вскочила, хотя Инос и не успела заметить ее движения. Воздух в комнате замерцал и загудел, словно вода, готовая закипеть.
   — Такова моя цена, волшебник!
   Олибино расправил плечи.
   — Глупая, это невозможно!
   — Тогда девчонка останется у меня, Калкор разгромит твои когорты, и...
   — Ну и пусть! Какое мне дело? Пондаг — сторожевой пост. Это отбросы войска. Если они покинули свой пост, император будет только рад избавиться от них — не важно, чьими руками, джотуннов или гоблинов. И кому какое дело до Краснегара? Он никогда не играл заметной роли — и ты поняла бы это, если бы хоть немного разбиралась в имперской политике!
   — Вон! — завизжала Раша.
   На краткую долю секунды Инос показалось, что она увидела волшебников в их истинном обличий: старыми, приземистыми, уродливыми. Низкорослая и жирная Раша, костлявый и лысый Олибино...
   Сверкнула молния, грянул гром.
   И свет погас.

6

   Солнце, которое завершило свой дневной круговорот в Зарке несколько часов назад, теперь садилось и над Феерией. Птицы уже попрятались в гнезда, пчелы спешили в дупла.
   Совы стряхивали дневной сон, пока желанные тени выползали из джунглей и расстилались по полям...
   Как и подобало троллю, глуповатый вид Хагга был обманчив. Впрочем, и особым умом он не отличался, но помнил, что совсем недавно поставил ведерко с едой на землю рядом с собой. А теперь оно исчезло. Размышляя об этом, тролль обхватил мощными пальцами кокосовый орех и разломил его. Жуя сочную мякоть, Хагг пришел к выводу: его ограбили. Это означало, что ему не остается ничего другого, как наказать виновника. Он принес свою еду к краю поля, чтобы посидеть в тени. На открытом пространстве вора не оказалось, но за спиной Хагга высились кусты.
   Хагг поднялся, выпрямился во весь рост и огляделся. Слух и обоняние троллей были более острыми, чем у большинства людей, а сила позволяла им пробираться сквозь густые джунгли быстрее, чем любым другим существам. Несмотря на свои размеры и неуклюжий вид, тролли могли шагать совершенно бесшумно. В сущности, тролли считались непревзойденными охотниками и умели обращать себе на пользу даже ветер.
   Склонив голову, он затрусил вперед, как встревоженный бегемот. Об осторожности Хагг не заботился: он слышал, как вор удаляется в джунгли, унося с собой драгоценную еду. Более того — вор не снял одежду, и теперь колючие ветки цеплялись за нее, выдирая клочки. Обнаженный Хагг мог скользить сквозь заросли так же бесшумно и плавно, как рыба в воде.
   Под низкими дождевыми тучами родных долин Мосвипа тролли обитали среди лесов, в вечном полумраке. Хотя их плотная кожа была прочнее свиной, тролли страдали от ярких солнечных лучей, потому любой покровитель считал своим долгом снабдить троллей скрывающей все тело одеждой. Тролли стоили лишних расходов.
   Хаггу было двадцать четыре года. В четырнадцатилетнем возрасте он явился в деревню, чтобы обменять несколько блестящих камней на резец. Тролли любили воздвигать массивные и грубоватые каменные строения среди заросших джунглями холмов, обычно выбирая место у ручья, чтобы провести воду в каждую комнату. Тролль мог потратить много лет на строительство, а затем уйти незадолго до того, как оно будет завершено, и начать все заново в соседней долине.
   Хагг уже давно ощущал беспокойство: его не устраивала башня, которую строили его родители. Он решил уйти и самому начать работу, вместо того чтобы помогать им. Возможно, когда он закончит отделку двух или трех комнат, на помощь ему явятся какие-нибудь странствующие тролли. Но прежде всего ему нужен был резец, и не из бронзы, которая быстро тупится, а из темного железа.
   С тех пор как пятьдесят лет назад эта часть Мосвипа была завоевана, Империя тщилась собрать обитателей темных, сырых лесов и переселить их в заново выстроенные чистенькие поселки, надеясь одновременно и сделать троллей более цивилизованным народом, и следить за ними, побуждая размножаться. Как раз в одну из таких деревень и направился Хагг. Его сразу арестовали за непристойный вид и отсутствие пропуска. Он не знал, что такое пропуск, не понимал, зачем нужна одежда. Он терпеливо объяснял, что готов прикрыть наготу до ухода, если это необходимо, но обычно он не видит никого, кроме собственного отражения, а в лесах ткань и даже кожа превращаются в лохмотья за несколько дней. Тролль до сих пор не понимал, почему его предложение не сочли приемлемым.
   Не понял он и судебного процесса, хотя тот оказался кратким и несложным. Хагга приговорили к двум годам тяжелых работ и трехнедельному вводному курсу послушания. Блестящие камни у него отобрали, но в бумагах суда о них не упоминалось.
   Еще со времен правления императрицы Абнилы рабство в Империи считалось незаконным, но армии приходилось искать способы возместить затраты на захват Мосвипа, и потому взяточничество было распространенным и неизбежным, как дожди.
   Как только Хагг научился выполнять то, что ему приказывали и как можно быстрее, при этом не открывая рта без позволения, его переселили из деревушки в город Данкваль, а оттуда с бригадой других заключенных погнали на рынок в Кламдит.
   Позднее Хаггу вместе с несколькими другими пленниками довелось насладиться кратким путешествием по морю в трюме галеры. Наконец его привезли на плантацию где-то к северу от Мильфлера, а затем представился шанс бежать, и Хагг не замедлил воспользоваться им.
   Так бывало всегда.
   Его преследовали на лошадях и с собаками и дали хороший урок, благодаря которому тролль приобрел хромоту и непрестанный звон в одном ухе. Такие уроки годились даже для троллей, хотя на них все заживало как на собаках. Больше Хагг не пытался сбежать.
   И вот теперь, десять лет спустя, Хагг жил на прежнем месте. Он не знал, что его должны были увезти домой через два года. А если бы знал и попросил объяснения, ему сообщили бы, что его дело утеряно. Хаггу пришлось бы подавать официальное прошение командующему армией Хаба, поскольку родные места тролля в это время находились под военным управлением. Но тролль ни о чем не спросил, ему ничего не объяснили, и потому ничто не изменилось.
   Он копал землю, ухаживал за растениями и собирал урожай; он рубил деревья и переносил тяжести, как ему приказывали. Он стал самым крупным и сильным троллем на плантации, и никто не смел красть у него еду.
   Ориентируясь по запаху и не вызывающему сомнений шуму шагов, Хагг продирался сквозь деревья и кусты, ломая ветки и даже выворачивая растения с корнем, пренебрегая собственным шумом или разорванной одеждой. Спустя несколько минут он понял, что догоняет двух или трех человек и припомнил давние истории об охотниках за головами. Возможно, Хагг совершил ошибку, но он никогда не слышал, чтобы местные жители подходили близко к плантациям, но, очевидно, воры убегали во всю мочь. Это был хороший знак; их запах не походил на запах троллей, и следовательно, в этих зарослях Хагг мог запросто догнать их. Более того, если они убегают — значит, безоружны, а Хагг не сомневался, что в честной схватке победит не только троих, но и четверых противников. По натуре тролли были мирными существами, но, как люди, могли приходить в ярость. Хагг с удовольствием поглощал помои, ведро которых ему выдавали каждый день. Он намеревался отнять у воров свою еду.
   Впереди послышались громкие ругательства, крики, и по звукам он понял: беглецы спорят. Двое предлагали бежать — несомненно, унося с собой еду Хагга, — а один отважился принять вызов. Спустя минуту Хагг врезался в плотную стену кустов, выбрался из них и увидел смельчака. Этот коренастый юноша ростом был ниже импа и едва достигал до пояса троллю. Его кожа в пятнистой тени деревьев имела необычный оттенок. От него странно пахло, разрез глаз оказался непривычным. Он стоял, чуть пригнувшись, держа руки наготове и поджидая Хагга с усмешкой, обнажающей зубы.
   Тролли предпочитали действия размышлениям. Радостно взревев и ускорив шаги, Хагг взмахнул кулаком, целясь в грудь противнику. Последним он увидел ствол дерева прямо перед лицом.
* * *
   — Бог Милосердия! — воскликнул Рэп. — Ты убил его?
   Маленький Цыпленок скрестил руки на груди и насмешливо ухмыльнулся.
   — А ты думаешь, он хотел потолковать?
   Нет, великан настраивался явно не на разговоры, а теперь он замолчал навсегда. Стволу дерева был нанесен более ощутимый ущерб, чем голове тролля, но, несомненно, он сломал шею. Оставив тщетные попытки нащупать пульс, Рэп с трудом поднялся и через труп взглянул на гоблина.
   Все происходящее поразительно напоминало те минуты, когда они смотрели друг на друга поверх трупа девочки-феери, но тогда Маленький Цыпленок был ошеломлен и растерян, как и Рэп. А сейчас он обнажал громадные гоблинские клыки в довольной ухмылке, гордясь победой над таким рослым противником.
   С тех пор как изгнанники покинули деревню и направились на юг, Маленький Цыпленок заметно изменился. Теперь он изъяснялся на сносном импском и потому мог лучше выражать свои мысли, но дело было не только в этом. Он обрел уверенность. Он важничал, часто растягивал губы в усмешке, словно одобряя какую-то тайную шутку, он вновь покровительствовал Рэпу, как в тайге, а к Тиналу относился как к ненужному и противному ребенку. Он раздражал спутников и вызывал у них отвращение.
   — Я подставил ему подножку, — объяснил он, пнув труп ногой. — Он не заметил дерево. Некогда строить планы, когда тебя вот-вот превратят в лепешку, Плоский Нос.
   Дальновидение подсказывало Рэпу нечто иное. По-видимому, он отвлекся, поглощенный борьбой с густым кустарником, и не видел подножки, но был совершенно уверен: Маленький Цыпленок поднял тролля и протаранил им дерево. В сущности, доказательство было налицо — в какой-то момент полета поверженный противник развернулся вправо.
   Тинал выбирался из кустов, попутно пожирая еду из похищенного им ведра. Подхватывая двумя пальцами неаппетитное месиво, имп запихивал его в рот, щедро размазывая по подбородку. Рэп окликнул товарища, сообщая, что все в порядке, а затем повернулся к довольно осклабившемуся Маленькому Цыпленку.
   Время уже не имело значения, но приближалось полнолуние — значит, беглецы провели на Феерии больше двух недель. По дороге на юг им помогал скарб, прихваченный из пустынной деревни, — сети и бутылки для воды, шляпы и сапоги, сделанные Маленьким Цыпленком, а также заплечные мешки, набитые провизией. Запасов им хватило на всю дорогу к окраинам импской колонии близ Мильфлера. Здесь они были вынуждены двигаться в обход, держась поближе к джунглям и пополняя запасы всем, что подмечали зоркие глаза Тинала. Путешествие изгнанников по населенным землям отмечали постоянные кражи одежды и еды — маленький вор отважно проникал в кладовые и даже опустошал печи.
   Так Рэп наконец-то получил пару хороших башмаков и рубашку. Маленький Цыпленок довольствовался одними мягкими и просторными шелковыми штанами. Он чрезвычайно гордился ими, не понимая, что носит женское белье — об этом Тинал со смехом поведал Рэпу.
   Тинал осторожно протиснулся между ветвями и затаил дыхание, взглянув на труп.
   — Клянусь всеми силами! — Он перевел взгляд на гоблина. — Как это ты сумел... — Он опасливо посмотрел на Рэпа, и тот понял, о чем думает маленький вор, хотя и не стал говорить об этом вслух.
   — Маленький Цыпленок — искусный борец.
   — Искусный? — Тинал в изумлении покачал головой. — Да ведь это чистокровный тролль!
   — Да, он большой.
   — Большой? Громадный! Они почти неуязвимы, даже полукровки... Послушайте, ведь бои гладиаторов уже давно запрещены, верно? Но в некоторых богатых домах Хаба... Дарад зарабатывал деньги, побивая всех соперников.
   Маленький Цыпленок явно заинтересовался.
   — Они боролись?
   — Не совсем так. — Тинал зачерпнул еще пригоршню месива и отправил в рот. — Обычно против троллей с дубинками выставляли бойцов, вооруженных как легионеры. Ставки были огромными.
   — Сколько же импов участвовало в боях?
   — Если они дрались все вместе — тогда трое. А если по одному, требовалось пять-шесть импов, чтобы тролль выбился из сил. Иногда даже больше. А ты только что разделался с троллем в одиночку.
   Гоблин усмехнулся. Молниеносным движением он вы хватил у Тинала ведро и протянул его Рэпу.
   — Ешь!
   — Я не хочу.
   — Ешь, Плоский Нос!
   — Нет!
   — Тогда я сам запихну еду тебе в глотку. Береги силы, фавн.
   Должно быть, он сейчас насмехается, гордясь своим превосходством, думал Рэп, а может, по-прежнему считает себя падалью, обязанность которой — заботиться о хозяине. В любом случае Рэпу было лучше всего выполнить приказ: бой распалил Маленького Цыпленка и он будет рад любому предлогу продолжить борьбу.
   Потому Рэп взял ведро и перешагнул через громадный труп. К нему уже слетались мухи.
   — Пойдем куда-нибудь подальше. С этого бедолаги нечего взять. — В сущности, только башмаки тролля заслуживали некоторого внимания. Он разодрал одежду, продираясь сквозь заросли — не уцелели даже кожаные штаны. А на крепкой коже тролля не осталось ни царапины.
   — Идем отсюда подальше! — предложил Тинал, вытирая губы и облизывая ладонь. — Кто-нибудь вскоре заметит, что он исчез... — Внезапно он с ужасом уставился на Рэпа. — Собаки! Обнаружив его тело, за нами в погоню отправят собак!
   — Собак предоставь мне, — отозвался Рэп, морщась от тошнотворного вкуса помоев, украденных у раба. — Но по нашему следу могут пустить троллей — этот шел по запаху.
   Тинал с отвращением кивнул.
   — Я запомню это. — Городской воришка не ожидал, что жертва будет преследовать его таким образом, и не позаботился о том, чтобы проверить направление ветра. Даже талант, подкрепленный волшебством, не был непогрешимым.
   — А троллей предоставьте мне, — заявил гоблин и бросил еще один довольный взгляд в сторону мертвеца.
* * *
 
На шахматной доске ночей и дней вместо фигур
Судьба расставила людей.
Что ходят взад-вперед и объявляют мат,
И в ящик падают чредой, послушный ей.
Фицджеральд. Рубай Омара Хайяма (49, 1859)
 

Часть пятая
СУЛТАН И РАБ

1

   Луна в Зарке была совсем не такая, как в Краснегаре. Она поднималась в небо чересчур высоко и, видимо, была повернута другим боком, потому рисунок на ней казался странным и незнакомым. Кэйдолан не смотрела на луну, но видела тени, отбрасываемые ее светом. Такие незастекленные окна были бы немыслимы на севере, в то время как здесь даже в середине весны ночной ветер приносил только прохладу. Отражаясь от мрамора, лунный свет заливал всю комнату.
   Герцогиня сдвинулась на край постели в просторной ночной рубашке и чепце с оборками, надвинутом низко, чтобы спрятать папильотки, свесила ноги с кровати и сунула их в шлепанцы из козьей шерсти. Ее племянница расхаживала по комнате, как гепард в клетке в зоологическом саду герцога Анджилки. Точно так же, как гепард слегка приподнимался на задние лапы в конце каждого отрезка пути, чтобы начать поворот, так и Иносолан отбрасывала за спину парчовый шлейф и вновь возобновляла ходьбу.
   Она повторяла свой рассказ уже в третий или четвертый раз и была по-прежнему взволнованна. Правда, точнее было бы сказать «перепугана». Кэйдолан не пришлось увидеть происходящее своими глазами и испытать ужас, так сказать, из первых рук, подобно Иносолан. Неудивительно, что теперь Инос требовалось выговориться и снять возбуждение, грозящее перейти в истерию.
   — ...вот такой у меня выбор — если не считать, что это вовсе не выбор, — по-видимому, либо мне придется выйти замуж за гоблина, либо импы и джотунны перебьют друг друга, а гоблины прикончат уцелевших. Все, кого я знала с детства, погибнут, королевство исчезнет, править будет нечем, и тогда мне, вероятно, останется лишь развлекать гостей Араккарана в порту...
   Окно открывалось на балкон, выходящий в один из озаренных луной садов дворца. Кэйдолан тревожилась, что их подслушивает множество ушей, но Иносолан игнорировала все просьбы понизить голос. Колдунья наверняка не слушает, заявила она: у нее есть другие занятия. Этот намек она еще не успела объяснить.
   Больше всего Иносолан нуждалась сейчас в хорошем, продолжительном материнском объятии, но Кэйдолан не имела опыта в столь интимных утешениях. Она не умела обращаться с детьми, и даже Иносолан она не видела ребенком. К тому времени как она вернулась в Краснегар после смерти мужа, все шансы на сближение исчезли. За все время знакомства тетя и племянница обнимались не более двух-трех раз.
   — ...а может, следует только радоваться тому, что мне не придется выбирать! Предположим, передо мной выстроили бы десяток-другой уродливых гоблинов, и...
   Своих детей у Кэйдолан никогда не было, иначе она могла бы научиться справляться с племянницей. Больше всего она общалась с подростками. Герцогиня инстинктивно знала, как обходиться с девочками-подростками, по крайней мере, не помнила, чтобы когда-нибудь пребывала в растерянности. Здесь не требовалось особого мастерства — только четкие правила и безграничное терпение. Следовало служить примером, ибо быстрые юные глаза сразу замечали лицемерие, и потому приходилось честно придерживаться принципов, служить, так сказать, путеводной звездой. Ободряя, объясняя, сдерживая, в конце концов удавалось привести корабль в гавань, и еще одна девица была готова к браку — кто-нибудь из отдаленных кузин или просто дочь подруги... Иносолан была последней из множества девушек, которые звали Кэйдолан «тетушкой» в Кинвэйле. Ни с одной из них Кэйдолан не потерпела неудачи, но ни одна не была более способной или благодарной ученицей, чем ее племянница. Никто из ее прежних подопечных не добивался такого успеха — и не испытывал таких разочарований.
   Инос по-прежнему была своенравна и вспыльчива, но эти черты следовало приписать ее джотуннской крови, и казалось маловероятным, чтобы с возрастом они исчезли. Эти черты преобладали в их семье.
   — Гоблин! Представляешь себе? Гоблин — король Краснегара! Как думаешь, что он предпочтет: развлекать гостей покрывая татуировками лица слуг, или забавлять слуг, готовя на обед гостей?
   Это было уже лучше — черный юмор, но тем не менее юмор. И голос Иносолан стал звучать тверже.
   Она поняла: потерянные королевства не возвращают, как зонтики, за них следует платить — может, не столь дорогой ценой, как брак с гоблином, но тем не менее высокой. Какую цену согласится заплатить Иносолан? Будет ли у нее выбор?
   По иронии судьбы Кэйдолан, умелая проводница племянницы на пути к юности, теперь, когда Инос повзрослела оказалась совершенно бесполезна. Она была слишком стара для опасных приключений. Она провела чересчур тихую жизнь, чтобы иметь представление о таких женщинах, как Раша, — а султанша, несмотря на невероятное могущество, тем не менее оставалась женщиной, упрямой, извращенной, обиженной женщиной, которой всю жизнь приходилось отвоевывать каждую крошку, причем мужчины обходились с ней так, как Кэйдолан не могла и не хотела представлять.
   Иносолан была моложе, сильнее и до сих пор держалась на редкость стойко, если учесть, как мало сил было в ее распоряжении. Но колдуны и их торг между собой явились последней каплей. Сдержаться при этом не сумел бы никто. У Кэйдолан возникло ощущение, что она осталась не у дел. Вероятно, это и есть старость.
   Внезапно Иносолан застыла и замолчала. Ее темный профиль вырисовался на фоне освещенного луной неба в арке окна.
   — Что-то я слишком разболталась — не правда ли, тетя?
   — Иди сюда и садись, дорогая.
   — Ладно. — Иносолан подошла и уселась на кровать, обняв старушку. — Спасибо, что ты выслушала меня. Теперь мне гораздо лучше.
   — Жаль, что я способна только слушать. Что же случилось после того, как исчез волшебник?
   — Раша взъярилась. Похоже, она видит в темноте. Она начала метать молнии в коврик, а затем в мебель. Я убежала.
   — Молодец!
   Иносолан осеклась, а затем неловко рассмеялась.
   — Это бегство выглядело так по-детски, что казалось почти забавным! Я слишком перепугалась, чтобы чувствовать испуг. На лестнице я поскользнулась и повредила щиколотку — потом Раша вылечила ее, — но я доползла до дверей, а они не захотели открываться, и мне пришлось ждать там, пока не кончится гроза. Наконец грохот утих, дым развеялся, и Раша спустилась.
   — Какой ужас!
   — Да уж... — Инос поежилась. — Больше всего я боялась пантеры и волка — мне казалось, они ожили и бродят где-то в темноте. А может, не только они, но и демоны. Что-то хлопало над моей головой... Но еще хуже мне стало, когда факелы вновь вспыхнули, а Раша сошла по лестнице. Твой кинвэйлский лоск оказался слишком непрочным, тетушка. Она вновь превратилась в соблазнительницу из борделя.
   «Что значит „дама“?» — не раз спрашивала Раша. Кэйдолан пыталась объяснить ей, что быть дамой — значит придерживаться определенных правил, образа жизни. Дама помнит о чувствах окружающих, дама одинаково относится ко всем людям, независимо от их звания, в любое время, при всех обстоятельствах.
   Тогда колдунья с кратким смешком заметила, что все это ей может пригодиться. «Покажите мне, как это делается! — попросила она. — Вскоре мне придется иметь дело с Хранителями, и манеры могут произвести на них впечатление».
   И Кэйдолан показала, что значит хорошие манеры, а колдунья переняла их на редкость быстро.
   — Да, дорогая, это мне известно. Она слишком стара, чтобы сразу измениться. Это было лишь притворство. Но она вела себя настолько убедительно, что я поверила ей. Прости меня!
   — Тебя не за что прощать, тетушка! Ты проделала с Рашей гораздо лучшую работу, чем я — с Азаком.
   Кэйдолан задумалась, почему в последнее время она не слышала новых вестей об Азаке.
   — Дама из Империи, султанша, портовая шлюха... — задумчиво проговорила Иносолан. — Страшнее всего мне становится, когда она разыгрывает соблазнительницу. Помнишь, Азак говорил, что она способна свести с ума любого мужчину? Мне становится боязно и тошно, едва я вспоминаю об этом. Она — пожирательница мужчин, извивающаяся всем телом, как червь на крючке. Такой она была и раньше — юной, неотразимой, сияющей, обещающей любовь, и вместе с тем внутри сгорала от ненависти и презрения... Это западня.
   Кэйдолан попыталась что-нибудь ответить, но не сумела
   — Будь я мужчиной... если бы с нами был мужчина, он давно бы спятил. Или я ошибаюсь?
   — Вряд ли, дорогая. Это злое волшебство. — Спустя минуту Кэйдолан тихо добавила: — Похоть — это не любовь, но вряд ли ее величеству можно объяснить разницу между ними.
   Инос вновь содрогнулась.
   — Она вылечила мою щиколотку и синяки. Потом я захотела уйти, а она заставила меня задержаться и заговорила. Она уверяла, что она права, а Олибино солгал. Он и вправду заключил союз с Литрианом против Зиниксо. Он давно ищет мирное решение краснегарского вопроса. Все волшебники побаиваются гнома — так сказала Раша.
   Кэйдолан покрепче обняла ее, но Инос застыла как статуя, слегка вздрагивая всем телом.