Дункан Дэйв. Таинственные земли

   — Значит, помесь фавна и джотунна ему не подходит. Как же он выберет, кого приблизит к себе?
   Женщина окинула его странным взглядом.
   — А ты смышленый юноша, мастер Рэп. Да, он придет в замешательство: не исключено, что он создаст волшебника более могущественного, чем он сам. Вот почему я сказала, что твоя жизнь продлится некоторое время — пока он не примет решение.
   Жизнь в клетке!
   — А Маленький Цыпленок... почему так получилось с девочкой? Я хочу спросить, почему она умерла?
   Оотиана смутилась.
   — Прежде мне придется взять с тебя слово держать все это в тайне. Ты узнаешь от меня секреты, которые нужно беречь как зеницу ока!
   — Понимаю, госпожа. И все-таки не знаю, зачем вы рассказываете мне все это. Но я вам признателен! — торопливо добавил он.
   Оотиана сверкнула печальной улыбкой.
   — Вероятно, потому, что я не прочь беседовать с честным человеком — для разнообразия.
   Рэп быстро отвернулся. Похоже, колдунья не шутила.
   — Вот сюда, — показала она и перешла через дорогу, которая разделилась: левая улица тянулась вдоль берега и причалов, а правая поднималась на холм. Рэп чувствовал, что поле вокруг дворца приближается к нему. На горизонте крыша и верхний этаж Бельведера образовали грозное всевидящее око, ярко поблескивающее в лучах солнца над городом.
   — Девочка сказала гоблину свое имя. Из всех народов Пандемии только феери не владеют магией, но рождаются зная свои имена, и умирают, произнеся их.
   — Но почему? — выпалил Рэп и тут же почувствовал себя болваном. Он еще спросил бы, почему небо голубое! Таким уж Боги сотворили мир.
   Но Оотиана, по-видимому, не считала вопрос глупым.
   — Никто точно не знает. Мой хозяин говорит — а он, не забывай, сильный волшебник, его мудрость неизмерима, — что, по его мнению, эти слова не являются именами жителей Феерии. Что проку в имени, если его нельзя произносить? Хозяин считает, что эти слова должны быть названиями начал или сил природы, чем-то вроде имен духов-хранителей...
   Рэп наконец-то почувствовал какую-то логику в абракадабре магии.
   — Однако он признается, что даже он может об этом лишь догадываться, — заключила Оотиана.
   Улица упиралась в высокую ограду из плотно пригнанных друг к другу остроконечных кольев с внушительными воротами, увенчанными четырехконечной звездой императора. Этот частокол пребывал в гораздо лучшем состоянии, чем жалкие развалины вокруг города, и, кроме того, здесь был волшебный барьер, препятствующий ясновидению. За аркой ворот Рэп увидел лишь деревья, цветы и лужайки.
   Вскоре ему предстояло утратить возможность задавать вопросы. Рэп принялся обдумывать последний из них, но проконсул опередила его:
   — По каким причинам жители Феерии могут открыть кому-либо свои тайные имена? Причин этих две, Рэп. Прежде всего, иногда жизнь может показаться менее приятным выходом. Острая и продолжительная боль заставит кого угодно пойти на все, а мужчина решит действовать, если муки испытывают его близкие. Если не считать имен, феери такие же люди, как импы, фавны или джотунны, — и им больно видеть, как страдают их дети.
   Рэп припомнил пятна крови, которые Маленький Цыпленок нашел в хижине. Тот, кто сделал это, понес наказание — но какое? И почему? Он содрогнулся.
   — А вторая причина?
   — Это великая тайна. Изредка случается, что местные жители добровольно называют свое имя какому-нибудь человеку, как твоему приятелю-гоблину. О чем феери спросила его?
   — Она задавала всем нам один и тот же вопрос — что нам снится.
   У ворот выстроились стражники, вытянувшись в струнку и обнажив мечи, чтобы приветствовать проконсула. Лезвия сверкали так, что на них было больно смотреть.
   — Большинству людей неизвестно, чего они на самом деле хотят от жизни, мастер Рэп. Но все мы думаем, что знаем это, хотя часто в том или ином отношении обманываем себя. Мы уверены, что хотим кому-нибудь помочь, а втайне жаждем лишь власти. Мы думаем, что любим, а на самом деле чувствуем лишь похоть. Мы мечтаем о мести, но называем ее справедливостью. Наши самообманы бесконечны. По-видимому, жители Феерии способны раскрыть эти самообманы, но это проклятие для них, поскольку, когда они встречают кого-нибудь, у кого есть ясная, стойкая, неизменная цель, им остается лишь открыть свою тайну — имя. Очевидно, у вас с импом нет такой цели. Вы не знаете, к чему стремитесь. А гоблин знает.
   — Он сказал ей, что хочет убить меня!
   — Значит, ничего другого он и не ждет от жизни. Он готов умереть, лишь бы достичь этой цели, и феери поняла это. Ее одобрение или недовольство не имеют значения — она не сумела справиться с порывом. Она назвала гоблину свое имя и так отдала ему слово силы, чтобы помочь добиться цели.
   — Но я же сказал ей... — попытался возразить Рэп.
   — Значит, ты солгал. Я уверена, ты сделал это непреднамеренно, но либо твое желание не слишком сильно, либо на самом деле ты хочешь чего-то другого. Девочка поняла твою душу лучше, чем ты. Это единственное искусство феери, и вместе с тем — их проклятие. А теперь молчи.
   Оотиана остановилась прежде, чем дошла до почетного караула у ворот. Начальник стражи сделал шаг вперед и поприветствовал пустое место на расстоянии нескольких шагов от колдуньи. Он подождал, произнес ритуальный ответ и снова застыл в ожидании. Рэп озадаченно взглянул на Оотиану. Она насмешливо улыбалась, наблюдая этот фарс. По-видимому, легионерам представлялось, что проконсула сопровождает многочисленный эскорт. Односторонняя церемония встречи продолжалась несколько минут, но наконец воображаемый отряд получил официальное разрешение войти, и Оотиана зашагала вперед. Ее покорный пленник плелся рядом, и застывшие в момент салюта воины с равным почтением приветствовали и его. Рэп задумался, не видят ли они его едущим в незримой карете, влекомой воображаемыми лошадьми.
   Едва Рэп прошел под императорской звездой, ясновидение перестало показывать ему картины города и гавани, зато впереди открылась территория дворца. Она удивила Рэпа — оказалось, что деревья и неровности холма использовались, чтобы скрыть множество строений. Большинство их составляли низкие деревянные дома, довольно открытые, приспособленные для теплого климата. Он нашел конюшни и казармы, а также роскошные особняки у самой вершины холма. Дворец окружал громадный парк, и сам дворец был гораздо привлекательнее мрачного замка Холиндарна в Краснегаре или же унылой твердыни импов в Пондаге, которую он видел издалека, отыскивая Инос.
   Повернув за поворот и скрывшись от глаз очарованных стражников, Оотиана рассмеялась. Рэп с удивлением повернулся к ней.
   — Мне нравятся такие выходки, — объяснила она.
   Он улыбнулся. Внезапно оказалось, что его спутница — не знатная дама, а милая девушка немногим старше его самого, и Рэп разделял ее радость, вызванную невинной игрой. Разумеется, Оотиана была не так прекрасна, как Инос, но хороша собой и под внешним величием вполне женственна и человечна.
   — После того, как мне приходится подолгу скрывать свою силу, — призналась она, — мне нравится свободно пользоваться ею.
   — Вы хотите сказать, колдовать?
   — Да, но это было не колдовство, а всего лишь магия — простая иллюзия.
   — А мне казалось, это одно и то же.
   — О нет! Магия — это то, что делает маг. Магия временна. А колдун может также колдовать, и колдовство — более трудное дело, но и более стойкое. Например...
   Ясновидение Рэпа помогло ему заметить незнакомца в тот же миг, как его почувствовала Оотиана. Здесь аллею окаймляли заросшие травой и бледно-голубыми цветами откосы. На верху откоса стоял гном, которого явно не было здесь секунду назад.
   Он расчетливо избрал наблюдательный пост, откуда мог смотреть на гостей свысока. Стоя на земле, он не достал бы Рэпу и до плеча, хотя был коренастым и широкоплечим, с большой головой и кистями рук, характерными признаками народа гномов. Его волосы и борода имели металлический серый оттенок и лежали скульптурными завитками, а лицо цветом и видом напоминало камень.
   Но если гномы старели так же, как народы, известные Рэпу, этому было за пятьдесят лет — следовательно, он не мог оказаться самим Зиниксо. Более того, волшебник наверняка не стал бы носить такие грубые домотканые одежды и тяжелые башмаки.
   — Распнекс? — холодно удивилась Оотиана. — А я думала, ты в дозоре.
   — Приказ изменился. — Он указал через плечо толстым большим пальцем. — Он ждет тебя.
   Оотиана заметно напряглась и коротко вздохнула.
   — В Бельведере?
   — В Хабе. Тебе придется кое-что объяснить.
   Лицо женщины мгновенно стало безучастным. Должно быть, это магия, решил Рэп.
   — Хорошо, — спокойно отозвалась она. — Я иду. А это один из чужаков...
   — Его туда не звали. Я позабочусь о нем.
   Оотиана вздохнула и взглянула на Рэпа, словно собираясь что-то сказать, но безмолвно исчезла. Рэп вздрогнул и настороженно посмотрел на Распнексе, который пренебрежительно разглядывал его.
   — Терпеть не могу фавнов. Упрямый народ. Бражники и транжиры.
   Рэп сомневался, что покорность улучшит его положение.
   — А вы отпустите меня, если я пообещаю быть смирным и прижимистым, как гном?
   Распнеск издал неприятное ворчание.
   — Ты рассказал женщине, что твой зеленокожий друг желает убить тебя, и потому, полагаю...
   — Вы следили за нами?
   Гном ухмыльнулся.
   — Еще бы! Но веди себя прилично, фавн. Ты хочешь оказаться в его компании или предпочтешь одиночество?
   — Посадите меня вместе с ним, — заявил Рэп. — Он хочет убить меня на виду у всех. Без зрителей он не причинит мне вреда.
   — Странные у тебя товарищи. Тюрьма вон там...
   — Я голоден, — перебил Рэп.
   Гном погладил бороду, озадаченно поглядывая на Рэпа, а затем проворчал:
   — Подойди сюда, парень.
   Рэп приблизился и поднялся на заросший цветами откос. Он остановился, едва его глаза оказались на одном уровне с глазами гнома — двумя тускло-серыми пуговицами, посаженными на лице, словно вырубленном из выветренной глыбы песчаника. Даже морщины вокруг этих глаз больше походили на трещины в камне.
   — Тебе же известно, что должно произойти. — Его голос напоминал подземный рокот. — Почему ты не боишься?
   Глупый вопрос. Рэп перепугался бы, если бы начал размышлять о своей участи. К счастью, пока у него не находи лось времени для мрачных мыслей и страхов.
   — Пока твое сердце стучит, ты еще жив, — ответил юноша, вспомнив одну из поговорок матери. Его сердце сейчас билось ровно и сильно.
   Распнекс надул губы.
   — Понравилась тебе проконсул?
   — Приятная женщина.
   Ответом ему был еле заметный кивок.
   — А ты не чистокровный фавн. Чья еще в тебе кровь?
   — Джотунна.
   — О Боги, что за странная помесь! Вот и нашлось объяснение твоим вспышкам гнева. Но это неплохо: джотунн действовал бы очертя голову, а фавн просто пришел бы в уныние. А как у тебя с упрямством — при таком-то наследии?
   Рэп без труда сдерживал свой нрав, когда знал, что его пытаются раззадорить. Только глупцы попадаются в такие явные ловушки.
   Вдруг гном ухмыльнулся, обнажив зубы, напоминающие осколки кварца.
   — Возьми, — велел он, протягивая кусок черного хлеба с горячим жирным мясом.
   — Благодарю вас! — Рэп схватил бутерброд. Вцепившись в него зубами, он обнаружил, что хлеб уже надкушен.
   — Благодари не меня, а тощего новобранца с гнилыми зубами. Чему это ты усмехаешься?
   Рэп проговорил с набитым ртом:
   — Вот уж не думал, что когда-нибудь встречу более искусного вора, чем Тинал.
   Распнекс хохотнул:
   — Тюрьма в той стороне, фавн. Убирайся отсюда!

* * *

   Тюрьма находилась к северу от ворот, у окончания мыса. Ноги Рэпа сами повели его туда, переступая по середине аллеи, на каждой развилке или перекрестке делая верный выбор. Рэп припомнил, как Раша таким же образом похитила Инос.
   Трижды мимо него проносились повозки, окутанные клубами пыли и проклятий. Пешеходы попадались редко, но однажды Рэп столкнулся с целым манипулом, марширующим навстречу. Очевидно, бредущий в трансе Рэп не остался для воинов незамеченным, ибо если любого другого человека просто втоптали бы в грязь, то сейчас центурион проревел приказ шеренгам раздвинуться, и Рэп прошел по коридору из бронзоволицых легионеров. Ему не удалось взглянуть в глаза хоть кому-нибудь из них.
   Его путь лежал через заросший травой луг, через рощу и по краю парка. Многие строения были скрыты от его взгляда небольшими барьерами внутри огромного, окружающего всю территорию дворца. Рэп увидел казармы новобранцев, но так и не заметил беднягу, которого лишил завтрака. Он плелся мимо мастерских, библиотеки и частных домов, восхищался клумбами и садами.
   На пути ему попадалось великое множество статуй — некоторые из них были такими древними, что дожди и ветра превратили их в бесформенные колонны. Они высились по бокам аллеи, но чаще всего встречались на перекрестках. Рэп предположил, что это изваяния прежних проконсулов или императоров, ибо почти все они изображали мужчин. Большинство было представлено в мундирах или старинных нарядах, а самые новые на вид обходились одними шлемами. Рэп не знал, что может выглядеть глупее совершенно голого человека с мечом в руке — таких статуй он тоже повидал немало.
   Наконец он достиг клочка настоящего леса — зарослей неухоженных деревьев и кустов. Ноги безостановочно несли его по вьющейся грязной тропе сквозь лес. Среди кустов мелькали небольшие хижины, но каждую окружал собственный барьер, и потому Рэп не мог определить, кто обитает в этом странном поселении. Хотя он мог бы догадаться. Неуклюжие строения из прутьев ничем не отличались от хижин в деревне и имели те же размеры.
   Затем его ноги по собственной воле повернули на узкую боковую дорожку. Он достиг еще одного барьера и прошел сквозь него, а затем ноги замедлили шаг. Рэп чуть не упал, неожиданно остановившись в нескольких шагах от двери дома. На бревне в тени, лениво отмахиваясь от мух пучком веток папоротника, восседал Маленький Цыпленок.
   Его узкие глаза расширились, губы растянула усмешка.
   — Добро пожаловать в тюрьму, Плоский Нос, — произнес он.

3

   Она сбежала из тюрьмы — Инос цеплялась за эту мысль, как за веревку, протянутую над пропастью.
   Караван двинулся в путь незадолго до полудня и сразу очутился на незнакомой местности, обогнув холмы, которые Инос знала благодаря охоте с Азаком. Девушка считала, что уже повидала настоящую пустыню, но оказалось, она ошиблась.
   Свет солнца стал подобен обнаженному мечу, зной обрушивался на путников, словно удары дубиной. Впереди расстилалась иссушенная земля, изобилующая лощинами и расселинами — словно при создании мира она была влажной и с тех пор неуклонно сохла и трескалась под безжалостными лучами. Несколько стад газелей и горстка рудокопов составляли всех ее обитателей, если не считать многочисленных муравьев, сороконожек, скорпионов и ядовитых змей. И множества мух. Целых туч мух и мошкары.
   Верблюды оказались шумными, остропахнущими и не внушающими доверия существами. При ходьбе они качались не так сильно, как лодка на волнах, но этой качки хватало, чтобы Инос мучила тошнота. Без поводьев она чувствовала себя беспомощным пассажиром в крайне неудобном кресле, плывущем высоко над выжженной землей. Через несколько дней, когда она немного освоится в обществе верблюдов и исчезнут все сомнения, что беглецам удалось перехитрить Рашу, Азак пообещал дать своей мнимой жене несколько уроков в искусстве езды на верблюдах. А тем временем веревка ее верблюда оставалась привязанной к вьючному животному, идущему впереди, а если Инос что-нибудь требовалось, ей следовало попросить у Фуни и извинить Азака за то, что он занят.
   Но как бы там ни было, они удрали из Араккарана. Эта мысль была подобна прохладному озеру среди голого мыслительного ландшафта, дождю — после засухи.

* * *

   Солнце уже нырнуло за темные острые зубцы Агонист, когда караван прибыл в оазис. Инос была разочарована — оазис произвел на нее менее романтическое впечатление, чем она ожидала. Здесь не оказалось ни единого строения, пальмы были считанными и чахлыми, а трава съедена тысячами караванов, направляющихся в столицу. Оазис предлагал колодец людям и два грязноватых пруда животным, но ни тени, ни защиты от обжигающего ветра, который налетал неожиданно, швыряя в глаза и рот пригоршни песка. Верблюды выражали свое мнение громко и недвусмысленно, и Инос полностью соглашалась с ними.
   Вновь став на землю трясущимися ногами, она узнала, что ее первая обязанность — раскинуть шатер, в котором Азаку и его мнимой семье предстояло провести ночь. Кроме того, она обнаружила, что теперь Азак стал Третьим Охотником на Львов и гонялся за Вторым, который покамест ускользал от него.
   Шатер был наконец раскинут, но большую часть работы выполнила Фуни, высмеивая Инос за ее неумелость и заливаясь пронзительным, как визг стекла под ножом, смехом.
   Фуни была одной из правнучек шейха. Ее приставили к Инос в качестве наставницы и помощницы. Фуни досаждала Инос сильнее, чем мухи. Не видя ее лица, Инос не могла определить возраст Фуни, но предполагала, что ей не более двенадцати лет. Девочка была крошечной, визгливой, дерзкой и раздражала Инос обширными познаниями в жизни кочевников. К Инос она относилась как к слабоумной и недалекой чужестранке; изводила ее придирками, описывая рядом круги на одном из вьючных верблюдов, и не упускала случая ее унизить. Следующие полчаса Инос потратила, пытаясь определить место Фуни в своем списке людей, заслуживающих отмщения, и, наконец поставила ее четвертой — после вдовствующей герцогини Кинвэйлской.
   Но шатер был все-таки воздвигнут. Он имел не самый внушительный вид среди множества черных шатров, рассыпанных под пальмами, и его строительство завершилось последним. Инос уже собиралась отправиться за водой, когда заметила, что другие женщины носят кувшины на голове; тогда она послала за водой Фуни.
   Затем она занялась приготовлением постелей. Шатер не отличался избытком места, особенно когда она устроила защитную зону вокруг ложа Азака. Если кто-нибудь из троих женщин случайно коснется ночью его руки или даже волос, то заработает ожог.
   Завершив работу в душном и тесном шатре, Инос вышла наружу, в сумеречный свет. Кэйд сидела у входа на циновке, окруженная ворохом белых перьев.
   — Ради священного равновесия, тетушка, скажи, что ты делаешь?
   — Ощипываю птицу, дорогая.
   Испытывая удивление и угрызения совести, Инос опустилась на колени рядом с ней. Герцогиня Краснегарская ощипывала жалкого тощего цыпленка! Как только у нее, Инос, хватило совести так жестоко обращаться с тетей? Ее совсем не успокаивала насмешка в голубых глазах Кэйд.
   Инос виновато потупилась.
   — Я не знала... где ты этому научилась?
   — Во дворцовой кухне, еще в детстве.
   — Давай, я помогу.
   — Нет, это занятие так успокаивает — если бы ты знала, то оставила бы его мне.
   — Вот уж не думала!
   — Не важно, — с довольным видом откликнулась Кэйд. — Я справлюсь сама. Так забавно вновь заняться тем, чего уже давно не делала. Удивительно, как быстро вспоминаются давние навыки!
   Инос не нашлась, что ответить. Милая Кэйд! Очевидно, она уже смирилась с путешествием и пыталась извлечь из него всю пользу. Если бы Инос проиграла такой спор, она дулась бы несколько дней подряд.
   Но Кэйд не умела дуться.
   — Откровенно говоря, дорогая, дворцовая жизнь здесь, в Зарке, показалась мне несколько скучноватой. Путешествия всегда воодушевляют, верно?
   — Да, пожалуй. — Инос решила почистить лук и как следует выплакаться. Она оглядела шумный лагерь, но нигде не заметила ненавистной Фуни. Вероятно, девчонка сплетничала с другими детьми или женщинами.
   — Я и не думала, — произнесла вдруг Кэйд, — что пустыня может быть такой прекрасной — разумеется, на свой лад.
   Прекрасной? Инос осмотрелась повнимательнее. Небо над горными пиками приобрело кроваво-алый оттенок, на востоке поблескивали первые звезды, а вокруг лагеря разгоняли мрак небольшие жаровни. Ветер слегка утих и теперь овевал прохладой ее лицо.
   — Ты права, в ней есть... особое очарование, — согласилась Инос. — Но большую и лучшую его часть составляет мысль, что мы сбежали от колдуньи!
   — Радоваться еще слишком рано, дорогая. — Кэйд подняла полуощипанную курицу за ногу и прищурилась, разглядывая ее. — Если ей известно, где мы находимся, она может появиться и вернуть нас обратно в любую минуту.
   — Похоже, такая участь тебя не слишком тревожит. Кэйд вздохнула и лишила курицу нескольких оставшихся перьев.
   — Я по-прежнему склонна доверять султанше Раше, дорогая. А что касается Хаба...
   — Хотелось бы знать, какого цвета пижамы предпочитают гоблины? — зло выпалила Инос. — Может, розовые, чтобы оттенить зеленую кожу? Или кроваво-красные — на случай, если на них что-нибудь прольется?
   Кэйд укоризненно покачала головой, одновременно продолжая обдирать тощую тушку.
   — Я же говорила тебе, дорогая: я не могу поверить, что это они решили всерьез. Несомненно, император...
   Инос перестала слушать. Кэйд обладала неограниченной способностью верить в то, в чем себя убедила, и не желала признавать, что волшебники и император могут вести себя неподобающим образом — как и колдуньи. Ей-то что! Не ей придется рожать уродливых зеленокожих младенцев!
   Прежде чем Инос сумела подыскать логичный довод и заставить Кэйд отказаться от несостоятельных убеждений, к шатру подошел Азак, шурша длинным кибром. Присев на корточки, он уставился на Инос.
   — Значит, вы живы, ваше величество? Инос предполагала, что он шутит, однако сомневалась в этом — понять настроение Азака было нелегко.
   — Разумеется, жива! Будь я мертвой, я не чувствовала бы всей этой боли.
   Он удовлетворенно кивнул и взглянул на Кэйд, которая сосредоточенно поворачивала курицу над жаровней, опаливая пеньки.
   — На севере слабые женщины не выживают, — добавила Инос.
   — Это мне известно, иначе я не задумал бы такое путешествие.
   Инос уловила в его голосе странную нотку и задумалась: неужели ей удалось высечь искру восхищения у этого великана? Может, дела вроде устройства шатра преуспеют там, где потерпели поражение охота с верховой ездой? Эта мысль вызвала у нее беспокойство, почти угрызения совести. Если кто-нибудь и заслуживал сейчас восхищения, так это Кэйд.
   — Вы уже стали Первым Охотником на Львов?
   Азак ворчливо отозвался:
   — Я пока еще Второй. Первый пожелал решить спор в поединке. Особых затруднений я не предвижу, но, если ему повезет прикончить меня, уверен, шейх позаботится о том, чтобы вы благополучно добрались до Алакарны.
   Кэйд резко обернулась, а Инос выронила луковицу и нож.
   — Прикончить вас?..
   — Как я сказал, это маловероятно. Несомненно, я сильнее его, а несколько мелких ран — сущие пустяки, обычные для таких поединков.
   Он не шутил!
   Да, они явно оказались за пределами Империи.
   Но даже в Империи случались дуэли.
   Инос так перепугалась, что с трудом сумела произнести:
   — Но какая разница, каким по счету Охотником на Львов вы будете — Первым или Вторым? Почему...
   — Разница есть, — перебил он.
   Разница имелась для него, а что думали по этому поводу остальные, Азака не волновало. Он был волен рисковать своей жизнью, а Инос и ее тетушку считал просто попутчицами. Он не проводник и не стражник, получающий плату, он ничего не должен своим спутницам, и они не имели права удерживать или отговаривать его от поединка.
   Каким-то образом новая вспышка ярости заставила Инос иначе взглянуть на эту безумную затею. Верблюды... пустыня... бегство от колдуньи...
   — Азак, это же безумие! Да, да — вся затея! Наверняка каждому здесь известно, кто вы такой, и...
   — Ну разумеется! — прервал он так сурово, что Инос отказалась от мысли продолжать спор. — Вас следует прятать не от попутчиков, а от местных жителей.
   — Каких жителей? — Инос оглядела равнину, расстилающуюся вокруг шатров.
   — Чаще всего нам придется останавливаться в более населенных местах — возле копей или поселков. Не забывайте, Элкарас — купец, а не путешественник. На меня как на джинна никто не обратит внимания, разве что заметит рост и властность, но тут уж ничего не поделаешь. Но у вас зеленые глаза, а у вашей тетушки — голубые. Лучше бы слухи о необычных путешественницах не донеслись до Раши. Но люди шейха так или иначе состоят с ним в родстве, и потому они надежны.
   — Все, кроме Охотников на Львов. Они ему не родня!
   — Конечно. Большинство из них — мои родственники. Первый Охотник — племянник, которого я прогнал всего несколько месяцев назад. Вот почему он считает долгом чести схватиться со мной. Это вполне понятно. На его месте я испытывал бы те же чувства и потому постараюсь сделать так, чтобы он мучился поменьше. Но Охотники на Львов не предадут меня. Их правила достойны уважения.
   — А я думала, вы презираете их.
   Азак покачал головой. В сумерках Инос не сумела разглядеть выражение его лица.
   — Почему вы так решили?
   — Нечто подобное Кар упомянул, когда мы покидали дворец.
   Казалось, с тех пор прошла целая вечность.
   — Вероятно, Кар презирает их. Но мне нет дела до того, как он относится к Охотникам на Львов — я питаю к ним жалость. Их отцы правили королевствами, а сыновья будут пасти верблюдов.