Вячеслав Дурненков
Голубой вагон

   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
   АГНИЯ БАРТО
   КОРНЕЙ ЧУКОВСКИЙ
   САМУИЛ МАРШАК
   БОРИС ЗАХОДЕР
   ПРОХОЖИЙ

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

   Небольшая тускло освещенная комната. За столом заставленными бутылками сидят трое.
   БАРТО (тянется вилкой за огурцом). Корнюш, заснул, что ли? Давай по маленькой!
   МАРШАК (оживленно). Один стакан – хозяину,
   Другой стакан – хозяйке,
   А третий – детям маленьким,
   Что пропили фуфайки.
   Барто и Маршак громко смеются, Маршак разливает по рюмкам, Корней Чуковский неподвижно сидит уставясь в одну точку.
   МАРШАК (с полным ртом). Что-то Борьки нет.
   БАРТО. Он звонил, позже подойдет
   МАРШАК. Ну подождем спешить все равно некуда. Слушай, а че у тебя имя-фамилия такая странная? Вроде же русская?
   БАРТО (лениво отмахиваясь). Отстань, а? Давай лучше потанцуем.
   МАРШАК. Не, правда почему? И Корнею тоже интересно. А, Корней?
   ЧУКОВСКИЙ (нехотя). Интересно…
   БАРТО. Да, долгая история родители до революции с Рерихами знались. С Клизовским дружили на этой почве и имя дали – Агни. Вот такая я жертва духовного общения. А ты у нас еврейчик.
   МАРШАК (хрустя огурцом). Иудейчик.(Подходит к стеллажу с пластинками.) Что поставить?
   БАРТО. Что-нибудь красивое.
   МАРШАК. Вагнера поставлю…
   БАРТО. Сойдет.
   МАРШАК (ставит пластинку, подходит к Барто, галантно протягивает руку). Зажжемся в танце?
   Барто встает, они танцуют.
   МАРШАК. Слушай, давно хотел спросить, как ты стихи свои пишешь?
   БАРТО. Творческая тайна.
   МАРШАК. Да ладно…
   БАРТО. А ты как?
   МАРШАК. Через пузырь.
   БАРТО. В смысле?
   МАРШАК. Ну есть у меня пузырь, через который я и пишу…
   БАРТО. В смысле по синьке? (Щелкает пальцем по горлу.)
   МАРШАК. Нет, конечно.
   БАРТО. А все же?
   МАРШАК. Объясняю. Есть два вида поэтов: одни пишут сердцем, а вторые…
   БАРТО. Пузырем.
   МАРШАК. Не совсем.
   БАРТО. Ты меня запутал.
   МАРШАК. Ты представь себе русское поле, вернее то место, где земля смыкается с небом.
   БАРТО. Представляю.
   МАРШАК. Там нет ничего, ни монастырей, ни коров, ни крестьян, в общем ничего такого, что составляет понятие «русское поле».
   БАРТО. Погоди, погоди понятие «русское поле» не включает в себя крестьян и коров. Оно же такое пустынное, только черепушки, вороны и ветер: у-у-у…
   МАРШАК (довольно). Вот.
   БАРТО. Что вот?
   МАРШАК. Пузыри пошли…
   БАРТО. Ты издеваешься?
   МАРШАК. Ага.
   БАРТО (шутливо толкая его в бок). Я все время на твои приколы ведусь.
   МАРШАК. Это че, а помнишь в Таллинне?
   БАРТО. Помню. (Внезапно темнеет лицом.) Пойдем сядем, а то Корней совсем заскучал…
   Мрачный и взлохмаченный Чуковский никак не реагирует на возвращение коллег.
   БАРТО. Корнюш, че не весел?
   МАРШАК. Знаешь, сколько невеселым дают? От двух до пяти…
   Маршак и Барто смеются.
   БАРТО (участливо). Нет, правда, что с тобой? Какая муха тебя укусила?
   ЧУКОВСКИЙ. Цокотуха.
   Маршак и Барто смеются.
   МАРШАК (потирая руки). Узнаю, давай по маленькой. (Разливает, выпивают.)
   БАРТО. Хорошо сидим.
   МАРШАК (закуривает, откидывается на спинку стула). Я вот ребята заметил, как только начинаешь пить с людьми тебе по духу не близкими…
   БАРТО. Стаканы становятся склизкими.
   МАРШАК. В точку. Именно склизкими. И весь мир противен.
   ЧУКОВСКИЙ. Америку открыл.
   МАРШАК (встает, выпускает мощный клуб дыма). Я вот недавно был на встрече с читателями, новое читал, про армию, про колхоз, хорошо, надо сказать, читал. Так вот встает, значит, мужичок лет под пятьдесят и говорит: «А почему вы про евреев не пишите?» Я растерялся, что сказать не знаю, бумажку в руках комкаю, а все на меня уставились и ждут.
   БАРТО. А ты че?
   МАРШАК. А я подумал и говорю: как, мол, не пишу? Еще как пишу. Вот извольте:
 
Евреи жадно воплощают один 
Нецелевой вопрос:
Зачем Господь их так отметил,
Как орден выдав длинный нос?
Зачем укутал их снегами,
Зачем по миру раскидал?
Затем, что этими дарами,
Он русских от беды спасал.
 
   БАРТО. Здорово!
   ЧУКОВСКИЙ (хмыкая). Сейчас придумал.
   БАРТО. Правда?
   МАРШАК. Ага.
   БАРТО. Ах ты, врун подлый, разливай давай.
   Маршак разливает, выпивают.
   МАРШАК. Сейчас статью пишу «Каким должен быть детский писатель».
   БАРТО. Детский писатель должен быть непьющим и за всех душой болеть.
   МАРШАК (жуя). А так бывает?
   БАРТО. Вот я…
   МАРШАК (перебивая). Вот я, вот я превращаюсь в воробья! Пишущий болен, пишущий для детей неизлечимо больной. Был такой немецкий поэт Фридрих Кох, писал для детей считалочки, в сорок под себя мочился и с погремушками ходил. Ли-те-ра-ту-ра это саморазрушение, дорогая моя, Агния Львовна, самоубийство проще говоря.
   БАРТО. И что нам теперь делать?
   МАРШАК. А ничего уже не поделаешь, раньше надо было думать.
   БАРТО. И все же?
   МАРШАК. Ну не обращать внимания на эту сторону, а думать о приятном.
   БАРТО. А если все мысли о литературе?
   МАРШАК. Это у тебя что ли?
   БАРТО (поспешно). Ну… бывают ведь такие люди?
   МАРШАК (игнорируя вопрос). Корней спой что ли а?
   ЧУКОВСКИЙ (медленно поворачивая голову к Маршаку). Типа?
   МАРШАК. Народное. Голос крови.
   ЧУКОВСКИЙ (хмыкая). Про степлер?
   МАРШАК. Давай.
   ЧУКОВСКИЙ (по обхватив голову руками, поет).
 
А-а-а-а дело было под Тамбовом,
А де зеленый виноград,
А де хто горилку пье,
А тех нет уже давно.
А только степлер закатился
А во зеленую волну,
А оттуда да на волю,
А-а-а очнулся как не помню.
 
   Некоторое время сидят молча, Барто всхлипывает.
   МАРШАК. Ну, давайте по маленькой. Хорошая песня, сколько раз слушаю, смысла не понимаю, а сердце из груди рвется.
   БАРТО (вытирая глаза кончиком платка). А мне всех жалко становится.
   ЧУКОВСКИЙ. А меня все достало уже.
   МАРШАК. Это ты к чему?
   ЧУКОВСКИЙ. А смысла в жизни как в этой песне – вот к чему. И главное, что ладно бы какое-нибудь противодействие, что бы напрягаться – так нет все тупое, покорное…
   МАРШАК. Вот и боролся бы с тупым и покорным…
   ЧУКОВСКИЙ. Как?
   МАРШАК. А ты правда хочешь знать?
   ЧУКОВСКИЙ. Правда.
   МАРШАК. Расставь приоритеты Корней. Что для тебя было самым важным в пять лет?
   ЧУКОВСКИЙ. Ну, вырасти наверное.
   МАРШАК. А в десять?
   ЧУКОВСКИЙ (неуверенно). Ну, велосипед…
   МАРШАК. А в шестнадцать?
   Чуковский выразительно смотрит на Маршака.
   МАРШАК. Вот видишь, для тебя всегда существовали временные ценности, которые тебя и формировали как личность.
   ЧУКОВСКИЙ. А сейчас что произошло? Мне что, ничего не хочется? Еще как хочется…
   МАРШАК. Но тебе не хочется как тогда, когда желание – смысл. Тут никакой стимул не поможет. Ты видел все правильно – у тебя цель была. Ты не задумывался почему все дети трещины на асфальте перепрыгивают? Они к цели спешат, Корней, они этого не осознают, но спешат. Некогда им…
   ЧУКОВСКИЙ. Значит я к своей конечной цели пришел? Так я понимаю?
   МАРШАК. Нет…
   БАРТО. Мальчишки , может быть, хватит, а? Давайте отдохнем…
   МАРШАК (смеясь). И то правда, внимание – разливаю. (Разливает по рюмкам, все выпивают.)
   БАРТО (переводя дух). Главное сегодня не перебрать. Завтра в Детгиз ехать, аванс клянчить.
   МАРШАК. За «Тамару»? 
   БАРТО. Не, за Тамару уже получила, теперь за ГДР.
   МАРШАК. За что? Ты уже полгода никуда не ездила.
   БАРТО. Да это у меня новый стих в «Костре» вышел, «ГДР» называется:
 
В Германии обычай – 
Воскресным утром ранним
Послушать гомон птичий
Уходят горожане.
 
   Ну и в таком духе. А у нас обычай в воскресенье куда идти?
   МАРШАК (прищуриваясь, целится вилкой в салат). Знамо куда – за пивом, а то башка треснет.
   БАРТО. У них культура – Гете, Шиллер, традиции. А у нас?
   МАРШАК. А у нас – в желудках квас. Не в этом дело, Агния, дорогая. При чем тут культура, традиции, люди везде одинаковые. Вот мы кто? Правильно – детские писатели. С нас спрос есть? Правильно – есть. А какой? (Делает испуганное лицо.) Правильно – нулевой. Но ведь тоже можем больно укусить.
   БАРТО (кутаясь в платок). Это как же?
   МАРШАК (оживленно). Да очень просто. Вот Корней и тот диссидентом стал, правду-матку режет, только послушай. (Встает, в одной руке бутылка пива, в другой стакан, декламирует.)
 
Эй, вы, ребятки,
Голые пятки,
Рваные сапожки,
Дранные галошки!
Кому надо сапоги – 
К чудо-дереву беги!
 
   А смысл какой – одеть-обуть детям нечего, беги к чудо-дереву. А чудо-дерево кто-нибудь видел?
   ЧУКОВСКИЙ (мрачно). Я видел.
   Барто и Маршак смеются, разливают из второй бутылки, чокаются с Чуковским, выпивают.
   БАРТО. Так это он про Америку написал, про негритенков.
   МАРШАК. Ага, как же! «Лапти созрели, валенки поспели…» Бегают твои негритята в валенках по Гарлему…
   БАРТО. Что-то Борьк ал, и на ему по морде, ну, оно понятно, натерпелся он от этих.
   БАРТО. А, Житков че?
   МАРШАК. А ему что, новую херню пишет, там мальчик нашу необъятную объезжает на всех видах транспорта, а по дороге всех спрашивает: «Что, как и почему?». А у мальчика наверняка какой-то мандат имеется, потому что все ему так вежливо отвечают: «Мол, это бык, а это корова и…»
   БАРТО (перебивая). Везучий он, Житков. Напишет, в «Пионере» пропечатают, премию отвалят.
   МАРШАК. Ну, до Гайдара ему далеко.
   ЧУКОВСКИЙ. Гайдар это мрачно.
   БАРТО. Да не, нормальный был мужик, я у них дома до войны часто бывала, у них обычай забавный – водку только из голубых чашек пить. Внук у него Егорка, ржачный такой карапуз. Интересно, что вырастет?
   МАРШАК. С детьми осторожно надо. Они все понимают и все помнят. Вот ко мне на встрече девочка подошла и спрашивает: «А может карлик быть милиционером?» Я, прям, опух от такой фразы.
   БАРТО. В доме восемь, дробь один у заставы Ильича жил-был карлик – гражданин, по прозванью Алыча.
   Барто и Маршак смеются.
   МАРШАК. Не, но куда же Борька подевался ? Его только за смертью посылать. Корней, ты чего?
   Чуковский, белый как мел, встает и влезает на стул.
   ЧУКОВСКИЙ (растягивая слова). Меня зовут!..
   Свет гаснет, когда он зажигается снова в комнате исчезает стол. На стуле стоит Чуковский, слева от него Барто, справа – Маршак.
   БАРТО (торжественно) . Междуречье. Династия Апухомадов. Страна задыхается в огне борьбы за власть, развернувшейся внутри династии. Народ ожидает прихода Мессии, о котором известно только то, что он слеп, нем и парализован.
   МАРШАК (не менее торжественно). И писиится.
   БАРТО. Узурпатор Ухатеп, охваченный страхом перед будущим, повелевает казнить всех, кто похож на Мессию, в стране не остается слепых, немых и парализованных, страдающих энурезом.
   МАРШАК. К этому времени относится весьма любопытный документ, найденный при раскопках царской библиотеки. Это кусок глиняной таблички с надписью на аккадском.
 
Крокодил глотает солнце,
Кто спасет от страха?
Крокодил породил
Ужас Ночи Мрака.
Тот лохматый и горбатый
Любит мед,
Он живет в стране далекой,
Скоро к нам придет.
Крокодила уничтожит,
Пасть ему порвет!
О, приди быстрей, Мессия!
Ждет тебя народ.
 
   БАРТО (громко и торжественно). Сказано!
   МАРШАК (громко и торжественно). Свидетельствую!
   БАРТО (поворачивается к Чуковскому). Ты, Гонец!
   МАРШАК (тоже поворачиваясь к Чуковскому). Свидетельствую!
   БАРТО. Донеси!
   Чуковский бледен , его слегка трясет.
   ЧУКОВСКИЙ (поднимает правую руку). Обещаю!
   БАРТО (нараспев декламирует).
   Пусть погибнут все сатрапы,
   Пусть каштаны расцветут,
   Пусть появится горбатый…
   ЧУКОВСКИЙ (дрожащим голосом). Здравствуй, дедушка, мы тут…
   МАРШАК (будничным голосом). Ухатеп под старость оглох и ослеп, его мучал энурез, незадолго до смерти его парализовало. Тем более фантастическим кажется известие о его неожиданной…
   Раздается звонок.
   БАРТО. А, вот и Борька.
   Свет гаснет, когда он зажигается вновь, перед нами та же комната, что и в начале действия.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

   Те же и Заходер.
   Маршак бежит открывать. Из прихожей доносятся обрывки фраз: «Еле успел», «Пакет сволочь, порвался».
   Заходер. балетным па впрыгивает в комнату, целует Барто, хлопает по спине Чуковского.
   ЗАХОДЕР. Всем привет!
   БАРТО. Водку привез?
   ЗАХОДЕР. А як жешь! Два Бибигона и Гулливер.
   МАРШАК (рассматривая этикетку на бутылке вина). Это не Гулливер, это – Бармалей, причем до перевоспитания.
   Маршак открывает бутылку, разливает по стопкам.
   БАРТО. Че так поздно, Борь? Ждем, ждем тебя с трех.
   ЗАХОДЕР (в предвкушении потирая руки). С утра к Балашову, потом в Детгиз, Голявкина встретил, разумеется в пивную, он мне новый рассказ прочитал, абсолютно гениальный, там ребенок пропал: все бегают, ищут, мамаша – в морг, папаша – в милицию, соседи по магазинам, где игрушки продают, в общем кто – куда, а мальчик стоит в темном углу коридора и известку жрет.
   МАРШАК. Святой человек. (Поднимает стакан.) За Виктора Владимировича!
   Все чокаются, выпивают, закусывают.
   ЗАХОДЕР. Давайте, за любовь!
   МАРШАК. Куда ты, гонишь, успеем еще. Ты лучше расскажи, над чем сейчас работаешь?
   ЗАХОДЕР (закуривая и пуская дым). А это, братцы, целая история. Дали мне книжку переводить английскую, автор Милн, сюжет такой: живет медведь, с ним поросенок…
   ЧУКОВСКИЙ (мрачно). Зоофилия какая-то.
   МАРШАК. Мораль есть?
   ЗАХОДЕР (нетерпеливо хватает бутылку и разливает). Советская. Все жрут и спят. При чем как переводить, у них там сова мужского рода – сов. Наши дети не поймут.
   БАРТО. А ничего – выкрутишься. (Принимает рюмку.) Это тебе не африканских прогрессивных поэтов переводить. Я три ночи просидела.
   Стоит Укеле и машет лопатой,
   Его Кидаша стала горбатой.
   Кулунга злобный ругает Укеле,
   Последний акудо маранги доели.
   Потом плюнула на все. На фиг мне такой приработок!
   МАРШАК. Кидаша и побегоша.
   ЗАХОДЕР. Корнюш, передай перец.
   ЧУКОВСКИЙ (как в замедленном сне, передает перечницу Заходеру). Давно хотел тебя спросить.
   ЗАХОДЕР. Ну?
   ЧУКОВСКИЙ. Как тебе мое творчество?
   ЗАХОДЕР (не задумываясь). Оченно нррравится.
   ЧУКОВСКИЙ. Вот ты кого гением считаешь?
   ЗАХОДЕР (пристально смотрит на Чуковского, пытаясь определить, шутит тот или нет. Откидывается в кресле, вздыхает). Значит так: Добычин, Туфанов, Хармс, Введенский.
   ЧУКОВСКИЙ (очень тихо). А…я ?
   БАРТО (обнимает Чуковского за плечи). И ты гений, Корнюш. Как ты здорово написал: «У меня зазвонил телефон…»
   Чуковский начинает рыдать. Маршак и Заходер подбегают к нему, гладят по голове, вытирают слезы.
   БАРТО (ласково, как с ребенком). Кто говорит?
   ЧУКОВСКИЙ (сквозь слезы). Слон…
   БАРТО. Откуда?
   ЧУКОВСКИЙ (шепотом). От верблюда…
   МАРШАК (хлопает его по плечу). Молодец ты, Корней, ей-богу, молодец!
   ЧУКОВСКИЙ (вытирая рукавом глаза). Правда?
   ВСЕ. Правда! Правда!
   ЧУКОВСКИЙ (поднимая голову). Водки!
   Заходер разливает, все выпивают.
   БАРТО. Ребята, а знаете, что? Пойдемте, по набережной погуляем, к Бианки зайдем.
   МАРШАК. Не, у него хомяки, дышать нечем, устроил дома зверинец.
   БАРТО. Ну, к Паустовскому, кораблики посмотрим.
   ЧУКОВСКИЙ. Ну, это уже лучше.
   ЗАХОДЕР. Тогда на посошок.
   Все выпивают, выходят в прихожую, обрывкифраз: «Борька, одень Корнею шарф», «И мне, и жене, и Тотоше», смех, хлопаньедверей. На девять секунд воцаряется тишина, внезапно в комнате обрушивается стеллаж с книгами.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

   Улица, почти полная темнота, все, спотыкаясь, идут по тротуару.
   ЧУКОВСКИЙ. Борь, спички дай
   ЗАХОДЕР. Блин, в квартире оставил. Щас, у кого-нибудь попросим.
   БАРТО (натыкаясь на спину Маршака). 
   Однажды в студеную зимнюю пору
   Отряд пионеров готовился к сбору.
   МАРШАК (показывая рукой). А вон, прохожий, вроде мужик. Эй, дядя, ком цу мир!
   Прохожий, вздрагивает и переходит на другую сторону улицы.
   МАРШАК. Э, а ну стой!
   Прохожий испуганно вздрагивает и переходит на другую сторону улицы.
   БАРТО. Борь, ты самый молодой, догони-ка.
   ЗАХОДЕР. А гляди, какой хам, скоро на улице вообще в харю плевать будут, даром что писатели.
   ЧУКОВСКИЙ. Догони, Борь, а я ему морду под Мойдодыра отделаю.
   Заходер бросается за прохожим, быстро настигает его и прижимает к стене. Через пару минут вся компания обступает его плотным кольцом.
   ЧУКОВСКИЙ (берет его за воротник). Ты че не остановился? Глухой?
   ПРОХОЖИЙ (испуганно, скороговоркой). Я… я, погодите, господа, тут какое-то недоразумение. Я сидел дома, я композитор, я стал писать новую песню про голубой вагон, но что-то заставило выйти меня из дома, я не хотел, но мне пришлось.
   БАРТО. Бред какой-то, он, по-моему, сумасшедший.
   ПРОХОЖИЙ. Нет, нет! (Волнуясь.) Я предтеча, я должен разбудить одного человека, который передаст что-то очень важное, важное для всех. Поэтому отпустите меня, я должен куда-то идти. Пожалуйста…
   Все хохочут.
   МАРШАК. Композитор, говоришь?
   ПРОХОЖИЙ. Ага.
   МАРШАК. Ну, пой тогда…
   ПРОХОЖИЙ. Я, композитор, понимаете, не певец…
   БАРТО. Тебя как зовут?
   ПРОХОЖИЙ. Володя.
   БАРТО. Пой, Володя.
   ПРОХОЖИЙ (испуганно). Хорошо, я сейчас спою, только вы меня не бейте, а то я слух потеряю. (Набирает воздух.) 
 
Голубой вагон бежит качается, 
Скорый поезд набирает ход, 
Ах, зачем же этот день кончается,
Лучше б он тянулся целый год…
 
 
   На десять секунд все заглушает шум дождя, свет на сцене меркнет, припев песни подхватывает Сводный хор Вооруженных Сил.
   Из левой кулисы в правую, гремя рюкзаком с бутылками, быстро перебегает Чебурашка.
 
 
   ЗАНАВЕС.