Но теперь, вместо того, чтобы пойти назад по улице По-де-Фер, он направился вперед, пройдя мимо Жибасье, повернувшегося к стене из стыдливости и осторожности. Потом господин Сарранти свернул на улицу Вожирар, прошел по ней до театра «Одеон», миновал вход для артистов, затем пересек площадь Сен-Ашель и, свернув на улицу Почты, подошел к какому-то дому. На сей раз он взглянул на его номер.
   Этот дом читателям прекрасно знаком. А те, кто его не узнали, сейчас вспомнят, стоит нам лишь только намекнуть. Он стоит в Виноградном тупике, смотрит окнами на улицу Говорящего колодца и представляет собой нечто похожее на волшебный стакан, в котором, подобно мускатным орехам, исчезли карбонарии, столь безуспешно разыскиваемые в доме господином Жакалем, и столь чудесным образом найденные им после головокружительного спуска Жибасье.
   Бывший каторжник побледнел, увидев эту знаменитую улицу, а на ней сам колодец, в котором он провел в тоске много часов. По телу его пробежали мурашки, на лбу выступили капельки холодного пота. Впервые после отъезда из Отель-Дье в Кёль его охватило неприятное чувство.
   Улица была безлюдной. Господин Сарранти, подойдя к дому, остановился, несомненно ожидая прихода еще четверых собратьев, без которых он не мог войти. Как мы помним, в этот дом впускали только по пять человек, ни больше ни меньше.
   Вскоре на улице появились трое мужчин, закутавшихся в плащи. Они направились прямо к господину Сарранти. Обменявшись условными знаками, они стали ждать пятого.
   Жибасье огляделся, желая убедиться, что пятого пока нет. Никого не увидев и ничего не услышав, он решил, что настала пора показать свое мастерство.
   Зная от господина Жакаля о тайнах этого дома, знакомый с масонскими знаками всех тайных лож, он направился прямо к группе ожидавших и подал условный знак: трижды вывернул ладонь наружу.
   Тогда один из четверых вставил в замок ключ и все пятеро вошли в дом.
   Внутри дома все отремонтировали и покрасили. Следы прохождения Карманьоля сквозь стену и падение «Слоеного пирога» сквозь решетку были ликвидированы.
   На сей раз предложение спуститься в катакомбы не поступило. Четверо не знакомых между собой предводителя были собраны здесь для того, чтобы выслушать доклад господина Сарранти.
   Тот объявил им, что не пройдет и трех дней, как герцог Рейштадский прибудет в Сен-Лье-Таверну и будет скрываться там до того момента, когда настанет пора поднять знамя, за которым пойдут люди.
   Поскольку члены братства использовали любую возможность для того, чтобы сбить со следа полицию, было решено, что, когда похоронные дроги герцога де Ларошфуко прибудут на следующий день, все члены масонских лож и вент карбонариев соберутся либо в церкви Вознесения, либо на прилегающих к ней улицах. Там они получат последние указания Верховной венты.
   Но при любых ситуациях до прибытия кортежа с герцогом Рейштадским будет работать постоянно действующий комитет.
   После этого они расстались. Шел второй час ночи.
   Жибасье опасался только одного: неожиданно встретиться у дверей с тем членом масонской ложи, вместо которого он вошел в дом. Но, к счастью, того на улице не было. Он, несомненно, приходил, но, не найдя и бесполезно прождав четырех собратьев, решил, видно, что собрание перенесено, и убрался восвояси.
   Господин Сарранти расстался с четырьмя своими спутниками у дверей, и Жибасье, нисколько не сомневаясь в том, что тот возвратится в гостиницу «Великий турок», исчез за первым же поворотом. А потом со всех ног бросился бежать в гостиницу. Опередив Сарранти минут на десять, он уселся за стол и принялся за еду с аппетитом путешественника, только что проскакавшего без остановок тридцать пять – сорок лье, и с удовлетворением человека, добросовестно выполнившего свой долг.
   И вскоре наградой ему стали звуки шагов поднимавшегося по лестнице господина Сарранти, чью поступь Жибасье уже смог бы различить из тысячи других.
   Дверь комнаты номер шесть открылась и снова закрылась.
   Затем до Жибасье долетел звук дважды повернутого в замке ключа. Это был верный признак того, что господин Сарранти не намерен более никуда выходить. По крайней мере до завтрашнего утра.
   – Спокойной ночи, соседушка! – прошептал Жибасье.
   А затем вызвал коридорного.
   Тот немедленно примчался на вызов.
   – Завтра утром… а скорее уже сегодня, в семь часов пришлите ко мне рассыльного, – сказал ему, потягиваясь, Жибасье. – Ему надо будет доставить в город срочнейшее послание.
   – Не желаете ли, мсье, отдать это письмо мне сейчас? – спросил коридорный. – Тогда вас не поднимут с постели в столь ранний час.
   – Во-первых, – сказал Жибасье, – мое письмо не простая фитюлька. А во-вторых, – добавил он, – я нисколько не обижусь, если меня разбудят рано.
   Коридорный покорно поклонился и убрал со стола остатки ужина. Жибасье велел слуге оставить ему великолепного холодного цыпленка и недопитую бутылку бордо, сказав при этом, что он, подобно Людовику XIV, не любил спать, не имея под рукой чего-нибудь на всякий случай.
   Коридорный поставил на полку камина нетронутого цыпленка и начатую бутылку вина. А потом вышел, пообещав прислать рассыльного ровно в семь часов утра.
   Когда коридорный ушел, Жибасье запер дверь на ключ, открыл секретер, зная заранее, что найдет там перо, чернила и бумагу, и принялся описывать для господина Жакаля свои дорожные впечатления от Кёля до Парижа.
   Написав письмо, он лег спать.
   В семь часов утра в его дверь постучал рассыльный.
   Жибасье, уже одетый и готовый к боевым действиям, открыл дверь и крикнул:
   – Войдите!
   Рассыльный вошел.
   Жибасье бросил на него испытывающий взгляд, и раньше, чем этот человек открыл рот, узнал в нем чистокровного уроженца Оверни. Следовательно, он мог вполне довериться ему и вручить свое послание.
   Вручив рассыльному двенадцать су вместо десяти, Жибасье объяснил ему, как добраться до дворца на Иерусалимской улице, предупредив, что человек, которому следовало передать письмо, должен был возвратиться из далекого путешествия сегодня утром или же в течение этого дня.
   Он предупредил его также о том, что если нужный человек вернулся, следовало вручить ему письмо от имени господина Баньереса из Тулона. Если же того человека не окажется на месте, письмо следовало передать его секретарю.
   Получив все нужные сведения, овернец ушел.
   Прошел час. Дверь господина Сарранти по-прежнему оставалась закрытой. Было слышно, как он ходил взад-вперед по комнате, передвигая зачем-то мебель.
   Чтобы как-то убить время, Жибасье решил позавтракать.
   Вызвав звонком коридорного, он велел ему накрыть на стол, подать цыпленка и остатки бордо и исчезнуть.
   Только он успел воткнуть вилку в ножку цыпленка и поднести к крылышку нож, как заскрипели петли двери соседа.
   – Черт подери! – буркнул он, вставая из-за стола. – Мы, похоже, отправляемся на раннюю прогулку.
   Бросив взгляд на настенные часы, он увидел, что они показывали четверть девятого.
   – Хм! Н-да! – пробормотал он. – Не столь уж она и ранняя.
   Господин Сарранти начал спускаться по лестнице.
   Как и накануне вечером, Жибасье устремился к окну. Но на сей раз открывать его не стал, а только слегка раздвинул занавески. Но ждал он напрасно: господин Сарранти на площади так и не появился.
   – Ах-ах! – сказал себе Жибасье. – Что же это он там внизу делает? Уж не расплачивается ли? Ведь не мог же он выйти так быстро, пока я подходил к окну… Если только, – подумал он, – ему не пришло в голову пройти вдоль стены. Но и в этом случае он не должен был уйти далеко.
   И Жибасье, быстро открыв окно, свесился, чтобы осмотреть всю площадь.
   Но не увидел никого, кто бы походил на господина Сарранти.
   Он подождал минуты три-четыре и, не понимая, почему господин Сарранти все еще не вышел на улицу, собрался уже было спуститься вниз и порасспросить о нем прислугу. Но в этот самый момент увидел, что открылась входная дверь и господин Сарранти, перешагнув порог, снова направился, как накануне вечером, в сторону улицы Сент-Андре-дез-Арк.
   – Догадываюсь, куда ты пойдешь, – прошептал Жибасье. – Снова на улицу По-де-Фер. Ты вчера уже поцеловал закрытую дверь, сегодня ты вряд ли будешь счастливее. Я мог бы и не идти за тобой, но долг прежде всего.
   Схватив шляпу и кашне, Жибасье спустился вниз, оставив цыпленка нетронутым и благодаря Провидение за то, что оно заставляло его совершить эту маленькую утреннюю прогулку, чтобы нагулять аппетит.
   Но, к его огромному удивлению, на последней ступеньке его остановил человек, в котором по лицу и облику Жибасье признал младшего чина полиции.
   – Ваши документы? – спросил мужчина.
   – Документы? – удивленно переспросил Жибасье.
   – Черт возьми! – повторил полицейский. – Вы же знаете, чтобы жить в меблированных комнатах, надо предъявлять документы!
   – Правильно, – сказал Жибасье. – Но только я не думал, что для того, чтобы приехать из Бонди в Париж, нужен паспорт.
   – Если у человека есть в Париже квартира или он останавливается у приятеля, то паспорт ему не нужен. Но если он живет в меблированных комнатах, он должен предъявить паспорт.
   – Совершенно справедливо! – сказал Жибасье, знавший по собственному опыту лучше, чем кто-либо, что для того, чтобы найти убежище, очень нужен паспорт. – Сейчас я вам покажу мои документы.
   И стал рыться в карманах своего плаща из кастора.
   Но карманы были пусты.
   – Куда же это я подевал мои документы? – пробормотал он.
   Полицейский сделал жест, который означал лишь одно: «Уж коли человек не может сразу же найти документы, значит, их просто нет».
   И знаком приказал усилить бдительность стоящим у дверей двум мужчинам, одетым в черные плащи и держащим в руках толстые трости.
   – Ах, черт подери! – произнес Жибасье. – Я вспомнил, куда я их дел, эти проклятые бумаги!
   – А! Тем лучше! – сказал полицейский.
   – Я оставил их в трактире на почтовой станции в Бонди, когда менял наряд нарочного на одежду ямщика.
   – Что?! – переспросил полицейский.
   – Ну да! – со смехом подтвердил Жибасье. – К счастью, мне документы эти совсем не нужны.
   – Как это – не нужны?
   – А просто так!
   И шепнул полицейскому на ухо:
   – Я свой!
   – Свой?
   – Да! И пропустите меня поскорее!
   – Ах-ах! Вы, видно, торопитесь?
   – Я должен кое за кем проследить, – сказал Жибасье и заговорщически подмигнул.
   – Вы за кем-то следите?
   – Я слежу за одним очень опасным заговорщиком.
   – Правда? И кто же он?
   – Черт вас возьми! Вы его видели: это тот человек, который только что вышел. На вид лет пятидесяти, усы с проседью, волосы ежиком, военная выправка. Вы его разве не видели?
   – Видел!
   – Так вот, – сказал со смехом Жибасье. – Вы должны были арестовать его, а вовсе не меня!
   – Да, но поскольку у него документы были в полном порядке, я отпустил его. А поскольку у вас вообще нет никаких документов, я вас арестую.
   – Как? Арестуете меня?!
   – Конечно! А вы как думали, неужели мне что-нибудь помешает это сделать?
   – Вы меня арестовываете?!
   – А кого же еще!
   – Меня, личного агента господина Жакаля?!!
   – Докажите это!..
   – Ладно! Доказать это мне будет совсем нетрудно.
   – Тогда докажите немедленно!
   – Да пока я буду это делать, – вскричал Жибасье, – человек, за которым я слежу, скроется!
   – Понимаю. И вы бы тоже не прочь это сделать.
   – Что? Скрыться? Да зачем же мне это нужно? Вы меня, очевидно, не знаете! Нет уж, я-то скрываться не стану. Я нахожу мое новое положение очень приятным…
   – Ну, хватит болтать! – сказал полицейский.
   – Как? Хватит болтать?..
   – Да, хватит! Или вы следуете за мной, или…
   – Или что?
   – Или мы будем вынуждены прибегнуть к силе.
   – Но ведь я вам уже сказал, – повторил, бледнея от злости, Жибасье, – что я являюсь личным агентом господина Жакаля.
   Полицейский посмотрел на него с таким презрительным видом, словно хотел сказать: «Хлыщ ты болтливый!»
   Потом пожал плечами и сделал знак полицейским в черных плащах прийти ему на помощь.
   Те придвинулись с видом людей, привыкших к подобным упражнениям.
   – Поостерегитесь, дружок! – сказал Жибасье.
   – Я не считаю себя другом людей, у которых нет при себе документов, – ответил на это полицейский.
   – Мсье Жакаль сурово накажет вас.
   – Мне предписано доставлять в префектуру полиции путешественников, у которых нет паспортов. Поскольку у вас паспорта нет, я отведу вас в префектуру полиции. Все очень просто.
   – Черт возьми! Я ведь вам сказал…
   – Покажите-ка ваш глаз.
    – Глаз? – произнес Жибасье. – Ну, для младших чинов полиции, как вы, иметь один глаз достаточно, но для меня…
   – Да, вижу, что у вас оба глаза на месте. Это хорошо. Значит, вы сможете узнать тот путь, по которому мы будем следовать. Вперед!
   – Смотрите, вы сами этого захотели!
   – Полагаю, что сам.
   – В дальнейшем не вините никого в том, что с вами произойдет.
   – Идем, идем! И так уже заболтались. Вы пойдете сами, или мне придется прибегнуть к силе?
   И полицейский вынул из кармана красивые наручники, так и напрашивавшиеся на запястья Жибасье.
   – Хорошо! – произнес Жибасье, осознав, в каком нелепом положении он оказался, и понимая, что оно могло стать еще нелепее. – Я следую за вами.
   – В таком случае я имею честь предложить вам мою руку, а эти два господина составят ваш эскорт, – сказал полицейский. – Хотя, честно говоря, мне думается, что вы попытаетесь скрыться за первым же поворотом.
   – Я выполнил свой долг, – сказал Жибасье, подняв руку, как бы призывая небо в свидетели того, что он боролся до конца.
   – Пошли! Давайте вашу руку, и без фокусов.
   Жибасье знал, каким образом рука арестованного ложится на руку человека, производящего арест. И поэтому не стал себя упрашивать, а облегчил задачу полицейскому.
   Тот сразу же обратил на это внимание.
   – Ага! – сказал он, – с вами это случается не впервой!
   Жибасье посмотрел на полицейского взглядом человека, который думает про себя: «Ладно! Смеется тот, кто смеется последним!» А вслух произнес решительным голосом:
   – Пошли!
   Жибасье и полицейский вышли из гостиницы «Великий турок», держа друг друга под руку, как два старых хороших приятеля.
   За ними следом направились два переодетых полицейских, которые изо всех сил делали вид, что они не принадлежат к обществу монсеньора.

Глава IV
Триумф Жибасье

   Итак, Жибасье отправился с полицейским, или скорее полицейский повел Жибасье на Иерусалимскую улицу.
   Ввиду тех мер предосторожности, которые принял любитель проверять паспорта, бежать, понятно, было невозможно.
   Добавим еще, что Жибасье, и это делает ему честь, мысль о побеге и в голову не пришла.
   Больше того: ироническое выражение его физиономии, сострадательная улыбка, игравшая на его губах, взгляды, бросаемые им на полицейского, та беззаботность и высокомерный вид, с которым он позволял вести себя в префектуру полиции, говорили о том, что совесть его чиста. Одним словом, он, казалось, смирился со своей участью и шел скорее как горделивый мученик, чем сломанная судьбой жертва.
   Время от времени полицейский искоса на него поглядывал.
   Чем ближе они подходили к префектуре, тем светлее становилось лицо Жибасье. Поскольку он заранее представлял себе ту головомойку, которая обрушится по возвращении господина Жакаля на голову этого несчастного полицейского.
   Эта уверенность в собственной правоте, обычно сияющая ореолом над головами невинных, начала пугать конвоира Жибасье. Во время первой четверти пути он был совершенно уверен в том, что поймал важную птицу. Когда они прошли половину пути, его начали терзать сомнения. А когда осталось пройти последнюю четверть, он был уже уверен в том, что сотворил глупость.
   Ему начало казаться, что гнев господина Жакаля, которым грозил ему Жибасье, уже разразился над его головой.
   В результате чего рука полицейского начала постепенно разжиматься, предоставляя руке Жибасье свободу действий.
   Жибасье заметил предоставленную ему относительную свободу, но поскольку он знал причину расслабления мускулов своего спутника, сделал вид, что ничего не замечает.
   Полицейский, надеявшийся на то, что пленник придет ему на помощь, очень обеспокоился тем, что по мере того, как он ослаблял хватку, рука Жибасье сжималась все крепче и крепче.
   Получалось, что пленник не хотел его отпускать.
   – Черт возьми! – подумал полицейский. – Не дал ли я маху?
   Он остановился, чтобы взвесить свое положение, осмотрел Жибасье с головы до ног и увидел, что тот, в свою очередь, тоже меряет его насмешливым взглядом. Это еще более обеспокоило добросовестного служаку:
   – Мсье, – произнес он, – вы ведь знаете строгость наших правил. Нам приказывают: «Арестовать!», и мы арестовываем. Поэтому иногда мы совершаем достойные сожаления ошибки. Честно говоря, чаще мы хватаем все-таки настоящих преступников, но бывают случаи, когда по ошибке арестовываем и честных людей.
   – Вы так считаете? – с издевкой спросил Жибасье.
   – Да, и иногда попадаются очень честные люди, – повторил полицейский.
   Жибасье посмотрел на него взглядом, говорившим: «И я этому живое доказательство».
   Открытость этого взгляда окончательно добила полицейского, и он, перейдя на самый изысканно-вежливый тон, добавил:
   – Боюсь, мсье, что я только что совершил одну из таких непростительных ошибок… Но ее еще можно исправить…
   – Что вы хотите этим сказать? – презрительно спросил Жибасье.
   – Я хочу сказать, мсье, что я, вероятно, арестовал честного человека.
   – А мне кажется, черт побери, что вы боитесь! – заявил каторжник, сердито глядя на полицейского.
   – Я поначалу принял вас за подозрительного типа, но теперь я вижу, что ошибся, что вы свой человек.
   – Свой? – презрительно переспросил Жибасье.
   – А поэтому, – униженно пробормотал полицейский, – как я уже сказал, эту небольшую ошибку еще можно исправить…
   – Ну, нет, мсье, время уже ушло, – живо ответил на это Жибасье. – Из-за этой вашей ошибочки человек, за которым я слежу, скрылся… И кто же этот человек? Заговорщик, который через неделю, возможно, свергнет правительство…
   – Если вы хотите, мсье, – ответил полицейский, – я мог бы помочь вам следить за ним. Не дьявол же он… Уж мы вдвоем…
   Но Жибасье не имел ни малейшего намерения делить с кем бы то ни было славу ареста господина Сарранти.
   – Нет, мсье, – сказал он, – пожалуйста, закончите то, что вы начали.
   – Нет, не буду! – произнес полицейский.
   – Нет, будете! – сказал Жибасье.
   – Никогда! – снова произнес полицейский. – И в доказательство этого я ухожу.
   – Уходите?
   – Да.
   – Как это уходите?..
   – Очень просто. Ногами. Приношу вам свои извинения и ухожу.
   И полицейский уже начал было поворачиваться на каблуках, но тут Жибасье, схватив его за руку, снова развернул к себе лицом:
   – Ну уж нет! – сказал он. – Вы арестовали меня для того, чтобы проводить в префектуру полиции, и должны довести дело до конца!
   – Никуда я вас не поведу.
   – Ах, черт вас подери! Вы туда меня обязательно отведете! И расскажете там, как все произошло. Если я упущу порученного мне человека, господин Жакаль должен знать, почему это случилось.
   – Нет, мсье, и еще раз нет!
   – В таком случае я арестую вас и доставлю в префектуру полиции, ясно?
   – Вы арестуете меня?
   – Да, я.
   – А по какому праву?
   – По праву более сильного.
   – А если я позову моих помощников?
   – Если вы это сделаете, я призову на помощь прохожих. Вас народ не очень-то любит, господа легавые. Если я расскажу людям о том, что сначала вы меня арестовали без всякой на то причины, а теперь хотите отпустить, испугавшись наказания за злоупотребление властью… А ведь здесь и река неподалеку!..
   Полицейский побледнел, как полотно. Вокруг них, действительно, уже начали собираться прохожие. По опыту своему полицейский знал, что в те времена люди не испытывали нежных чувств к полиции. Он посмотрел на Жибасье с мольбой во взгляде, но не смог расстрогать его.
   Но Жибасье был хорошо знаком с правилами господина де Талейрана и не поддался первому порыву. Прежде всего ему надо было оправдаться перед господином Жакалем.
   И поэтому он сжал, словно клещами, запястье полицейского и, превратившись из пленника в жандарма, потащил упиравшегося полицейского в префектуру.
   Во дворе префектуры было необычно много народа.
   Что там делала эта толпа людей?
   В предыдущей главе мы уже говорили, что в воздухе появились как бы первые признаки восстания.
   Толпа, собравшаяся во дворе префектуры полиции, состояла из людей, которым предстояло сыграть не последнюю роль в восстании.
   Жибасье, с молодости привыкший входить во двор префектуры в наручниках, а покидать его в карете с решетками на окнах, почувствовал неизъяснимое наслаждение от того, что входил сейчас в этот двор не как пленник, а как стражник.
   Появление Жибасье было похоже на триумфальное шествие. Он высоко держал голову и гордо раздувал ноздри, а его пленник следовал за ним подобно тому, как захваченный фрегат следует на буксире за многопушечным кораблем, идущим на всех парусах с развернутым вымпелом.
   В почтенной толпе на некоторое время воцарилось недоумение. Все полагали, что Жибасье находится на каторге в Тулоне, а тут он появляется, словно начальник при исполнении служебных обязанностей.
   Но Жибасье, увидев, что его приняли не за того, кем он является в настоящее время, принялся приветствовать всех направо и налево, кивая одним дружески, другим покровительственно. Эти приветствия только усилили гул толпы проходимцев, а некоторые из них ответили на его приветствия с теплотой, которая свидетельствовала о том, что они были счастливы снова увидеться с собратом по профессии.
   В результате многочисленных рукопожатий и приветственных слов смущение бедного полицейского стало так велико, что Жибасье начал поглядывать на него с некоторой жалостью.
   Затем Жибасье был представлен старейшине преступного мира, уважаемому всеми фальшивомонетчику, который, как и Жибасье, вернулся из мест не столь отдаленных благодаря заключенному с господином Жакалем соглашению. Выпустили его из Бреста, а посему они с Жибасье друг друга не знали. Но Жибасье в своих скитаниях на галерах по Средиземному морю так часто слышал об этом покрытом славой старике, что уже давно желал пожать его заслуженную руку.
   Старейшина по-отцовски сказал Жибасье:
   – Сын мой, я давно желал увидеться с вами. Я очень хорошо знал вашего почтенного отца…
   – Моего отца? – произнес Жибасье, который родителя и в глаза не видел. «Этому молодцу повезло больше, чем мне», – подумал он.
   – И я с огромной радостью, – продолжал старейшина, – вижу в вашем лице черты этого уважаемого человека. Если вам нужен добрый совет, вы можете обращаться ко мне, сын мой. Я всегда готов оказать вам услугу.
   Вся шайка с завистью услышала, как их главарь оказал Жибасье столь великую честь.
   Все окружили бывшего каторжника, и за пять минут господин Баньерес из Тулона получил в присутствии совершенно ошалевшего от подобного триумфа полицейского тысячу предложений оказать любую услугу и тысячу слов, выражавших расположение и дружбу.
   Жибасье посмотрел на него с видом человека, который хочет сказать: «Ну, что? Я ведь вас не обманывал?»
   Полицейский повесил нос.
   – А теперь, – сказал ему Жибасье, – признайтесь честно: вы ведь сваляли дурака?
   – Признаюсь, я – осёл, – ответил полицейский, готовый подтвердить любые слова Жибасье.
   – Ну ладно, – промолвил Жибасье. – Коли вы это понимаете, мое самолюбие удовлетворено и я обещаю, что буду снисходителен к вам, когда вернется господин Жакаль.
   – Когда вернется господин Жакаль? – переспросил полицейский.
   – Да, когда господин Жакаль вернется, я ограничусь лишь тем, что представлю ему вашу ошибку, как простое рвение по службе. Видите, я человек отходчивый.
   – Но господин Жакаль уже вернулся, – пробормотал полицейский, который опасался, что Жибасье передумает, и решил воспользоваться его хорошим настроением.
   – Как! Господин Жакаль уже вернулся? – воскликнул Жибасье.
   – Да. Это так.
   – И когда же?
   – Сегодня в шесть часов утра.
   – И вы мне об этом не сказали! – загремел Жибасье.
   – Но ведь вы меня об этом не спрашивали, ваше превосходительство, – униженно пробормотал полицейский.
   – Вы правы, друг мой, – произнес, смягчившись, Жибасье.
    – Друг мой! – прошептал полицейский. – Ты назвал меня своим другом, о великий человек! Что же я могу для тебя сделать? Приказывай!
   – Да пойти со мной к господину Жакалю, черт возьми! И немедленно!
   – Пошли! – решительно произнес полицейский, сделав метровый шаг, несмотря на то, что его рост позволял шагать только по два с половиной фута.
   Жибасье попрощался со всеми взмахом руки, пересек двор, прошел под сводом, ведущим к двери, потом повернул налево к небольшой лестнице, по которой, как мы помним, входил и Сальватор, затем поднялся на третий этаж, прошел по темному коридору и подошел наконец к двери кабинета господина Жакаля.
   Дежурный полицейский, признав не Жибасье, а его спутника, немедленно распахнул двери кабинета господина Жакаля.
   – Да что с вами, болван? – послышался голос господина Жакаля. – Я ведь вам сказал, я не принимаю никого, кроме Жибасье!