Дюма Александр. Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1

   — Маникан! — воскликнул он. — Пусть идет скорее, черт побери!
   И он сделал несколько шагов навстречу гостю.
   Маликорн проскользнул в полуоткрытые ворота и взглянул на де Гиша.
   Граф удивился, увидев вместо своего друга незнакомое лицо.
   — Простите, господин граф, — сказал Маликорн, — произошла ошибка: вам доложили о Маникане, а я только его посланный.
   — А, — разочарованно протянул де Гиш. — Что же вы мне привезли?
   — Письмо, господин граф.
   Маликорн передал первую записку, внимательно наблюдая за выражением лица де Гиша.
   Тот прочитал и рассмеялся.
   — Опять, — удивился он, — опять фрейлина! Да этот чудак Маникан покровительствует всем фрейлинам Франции.
   Маликорн поклонился.
   — А почему он сам не приехал?
   — Он лежит в постели.
   — Значит, он без денег? — Де Гиш пожал плечами. — Да что же он делает со своими деньгами?
   Маликорн сделал жест, говоривший, что об этом он знает не больше графа.
   — Так, значит, он не будет в Гавре?
   Новый жест Маликорна.
   — Это невозможно. Там будут все.
   — Надеюсь, господин граф, он не пропустит такого события.
   — Ему следовало уже быть в Париже.
   — Чтобы наверстать потерянное время, он может поехать прямым путем.
   — А где он?
   — В Орлеане.
   — Мне кажется, — сказал де Гиш с поклоном, — вы человек со вкусом.
   Маликорн был в платье Маникана. Он, в свою очередь, поклонился.
   — Вы оказываете мне большую честь, сударь.
   — С кем я имею удовольствие говорить?
   — Моя фамилия Маликорн, сударь.
   — Как вы находите, господин де Маликорн, эти пистолетные кобуры?
   Маликорн был неглуп и тотчас понял положение: частица «де» перед именем равняла его с собеседником.
   С видом знатока он посмотрел на кобуры и ответил без колебания:
   — Тяжеловаты, граф.
   — Видите, — обратился де Гиш к седельнику, — этот господин, человек со вкусом, находит их тяжелыми. Что я вам только что говорил?
   Седельник начал оправдываться.
   — А что вы скажете о той лошади? — спросил де Гиш. — Это тоже моя новая покупка.
   — На вид безупречный конь, господин граф. Но чтобы высказать мнение, следует поездить на нем.
   — Ну так садитесь, господин де Маликорн, и сделайте два-три круга.
   Маликорн свободно собрал поводья от узды и мундштука, взялся левой рукой за гриву, поставил ногу в стремя, поднялся и сел в седло. Сперва он объехал вокруг двора шагом. Потом рысью. Третий раз пустил копя галопом. Наконец Маликорн остановился подле графа, спрыгнул на землю и кинул поводья конюху.
   — Что же? — спросил граф. — Что выскажете, господин де Маликорн?
   — Граф, — отвечал Маликорн, — это лошадь меклепбургской породы. Когда я смотрел, хорошо ли пристегнут мундштук, я заметил, что ей седьмой год.
   В этом возрасте лошадь следует готовить к войне. Легка в поводу. Говорят, что лошадь с плоской головой никогда не бывает тугоуздой. Холка низковата. Круп заставляет меня сомневаться в чистоте немецкой породы. В ней должна быть английская кровь. Бабки прямые, но на рыси она засекает ноги. Обратите внимание на ковку: при вольтах и перемене ног — мягка.
   Вообще ею легко управлять.
   — Хорошее суждение, господин де Маликорн, — заметил граф. — Вы знаток. — Потом, повернувшись к нему, добавил:
   — У вас прекрасный костюм.
   Вероятно, он сшит не в провинции? С таким вкусом не шьют где-нибудь в Туре или Орлеане.
   — Нет, господин граф, это действительно парижский костюм.
   — Да, я вижу. Но вернемся к делу. Итак, Маникан хочет назначения еще одной фрейлины?
   — Вы прочли, что он вам пишет, господин граф.
   — А первая кто?
   Маликорн почувствовал, что краснеет.
   — Очаровательная девушка, граф, — быстро ответил он. — Ора де Монтале.
   — А! Вы ее знаете?
   — Да, она моя невеста или почти…
   — Тогда дело другого рода… Поздравляю, — усмехнулся де Гиш.
   У него на языке вертелась шутка в стиле придворных, но слово «невеста» напомнило ему об уважении к женщинам.
   — А для кого второй патент? — спросил де Гиш. — Не для невесты ли Маникана? В таком случае мне ее жаль, бедняжку. Плохой будет у нее муж.
   — Нет, граф… Второй патент для мадемуазель де Л а Бом Леблан де Лавальер.
   — Не знаю ее.
   — Да, господин граф, ее мало знают в свете, — сказал Маликорн с улыбкой.
   — Хорошо, я поговорю с принцем. Кстати, она дворянка?
   — Да, из очень хорошего рода и фрейлина вдовствующей герцогини.
   — Отлично. Не угодно ли проехать со мной к герцогу?
   — Если вы мне окажете такую честь, охотно.
   Смяв письмо Маникана, де Гиш сунул его в карман.
   — Граф, — застенчиво сказал Маликорн, — мне кажется, вы прочли не все.
   — Разве не все?
   — Да, в конверте лежало два письма.
   Граф снова открыл конверт.
   — А, — протянул он, — верно.
   И он развернул непрочитанную записку.
   — Я так и думал! Еще просьба о месте при дворе герцога Орлеанского.
   Ах, этот Маникан ненасытен! Злодей, он, должно быть, торгует должностями?
   — Нет, господин граф, он хочет сделать подарок.
   — Кому?
   — Мне, граф.
   — Почему вы мне не сказали этого сразу, господин де Мовезкорн?
   — Маликорн.
   — Простите, меня вечно путает латынь: ужасная привычка к этимологии.
   И зачем, черт побери, заставляют дворян учиться латыни. Mala — mauvaise¹⁵— дурная. Маликорн и Мовезкорн — выходит одно и тоже. Вы извините меня, господин де Маликорн.
   — Ваша доброта меня трогает, сударь, и в то же время дает повод сообщить об одном обстоятельстве.
   — О каком же?
   — Я не дворянин. У меня есть сердце, немного ума, но мое имя Маликорн, без частицы «де».
   — О, — воскликнул де Гиш, глядя в лукавое лицо своего собеседника, вы, право, очень приятный человек. Ваше лицо мне нравится, господин Маликорн, и, вероятно, вы полны достоинств, раз этот эгоист Маникан полюбил вас. Скажите откровенно: вы не святой, спустившийся на землю?
   — Почему?
   — Черт побери! Потому что Маникан делает вам подарки. Вы ведь сказали, что он желает в виде дара доставить вам место при дворе принца?
   — Извините, господин граф, если я получу место, то не Маникан достанет мне его, а вы.
   — И потом, может быть, он не совсем даром согласился хлопотать за вас?
   — Господин граф…
   — Постойте, в Орлеане живет некий Маликорн, — ну да, конечно, который ссужает деньгами принца Конде.
   — Насколько мне известно, это мой отец.
   — Ага! У принца — отец, у ненасытного де Маникана — сын. Сударь, берегитесь, я его знаю: черт побери, он обглодает вас до костей.
   — Только я даю взаймы без процентов, господин граф, — с улыбкой заметил Маликорн.
   — Я же говорил, что вы святой или нечто в этом роде, господин Маликорн. Вы получите место, или я не де Гиш.
   — О господин граф, как я вам благодарен! — в восторге воскликнул Маликорн.
   — Едем к принцу, дорогой господин Маликорн, едем.
   И де Гиш направился к выходу, знаком приглашая Маликорна следовать за ним.
   У самых ворот с ними столкнулся молодой человек.
   Это был дворянин лет двадцати пяти, бледный, с тонкими губами, блестящими глазами, с темными волосами и бровями.
   — А, здравствуйте, — начал он, заставив де Гиша вернуться обратно во двор.
   — Ах, это вы, де Вард! Вы в сапогах, при шпорах, с хлыстом в руках!
   — Я в таком виде, какой подобает иметь человеку, уезжающему в Гавр.
   Завтра Париж совсем опустеет.
   Затем пришедший церемонно приветствовал Маликорна, которому нарядный костюм придавал вид вельможи.
   — Господин Маликорн, — сказал своему другу до Гиш. Де Вард поклонился.
   — Виконт де Вард, — сказал де Гиш Маликорну.
   Маликорн, в свою очередь, поклонился.
   — Сообщите нам, де Вард, — продолжал де Гиш, — вы ведь знаете такие вещи: какие должности еще свободны при дворе или, вернее сказать, в доме принца?
   — В доме принца? — повторил де Вард, стараясь вспомнить. — Погодите, кажется, обер-шталмейстера.
   — О, — воскликнул Маликорн, — не будем говорить о таких вещах; мое честолюбие не заходит так далеко.
   Де Вард был гораздо подозрительнее и проницательнее де Гиша: он тотчас же разгадал Маликорна.
   — Дело в том, — произнес он, окидывая его взглядом с ног до головы, что занимать место обер-шталмейстера может только герцог и пэр.
   — Я прошу лишь очень скромной должности, — проговорил Маликорн. — Я человек маленький и не такого высокого мнения о себе.
   — Господин Маликорн, — повернулся граф к де Варду — очаровательный человек; одна беда — он не дворянин. Но ведь, вы знаете, я не особенно ценю человека, когда он только дворянин, и не больше.
   — Верно, — согласился де Вард. — Но замечу вам, милый граф, что без титула нельзя надеяться поступить к герцогу.
   — Правда, — вздохнул граф, — этикет весьма строг. Черт возьми, мы и не подумали об этом!
   — Какое несчастье для меня, — слегка бледнея, заметил Маликорн.
   — Надеюсь, горю можно помочь, — ответил де Гиш.
   — Погодите, — воскликнул де Вард, — средство уже найдено! Вас сделают дворянином, дорогой господин Маликорн. Его святейшество кардинал Мазарини только и занимался этим с утра до вечера.
   — Полно, полно, де Вард, — остановил друга граф, — бросьте неуместные шутки: мы не должны шутить на подобные темы. Правда, теперь можно купить патент на дворянство, но это несчастье, и мы, дворяне, не должны смеяться над этим даже в своем кругу.
   — Ей богу, вы настоящий пуританин, как говорят англичане.
   — Господин виконт де Бражелон, — доложил лакей, словно они находились не во дворе, а в гостиной.
   — А, дорогой Рауль, иди скорей! Ты тоже в сапогах! При шпорах! Ты, значит, едешь?
   Бражелон подошел к молодым людям и поздоровался с ними с той мягкой серьезностью, которая была его отличительной чертой. Его поклон главным образом относился к незнакомому ему де Варду, лицо которого приняло холодное выражение при виде Рауля.
   — Друг мой, — сказал виконт де Гишу, — я явился за тобой; ведь мы едем в Гавр вместе!
   — Тем лучше. Это будет великолепное путешествие!
   Господин Маликорн, господин де Бражелон. Ах, де Вард, я тебя сейчас познакомлю.
   Молодые люди обменялись сдержанными поклонами.
   Казалось, эти два характера неминуемо должны были столкнуться. Де Вард был увертлив, хитер, скрытен. Рауль серьезен, прям, благороден.
   — Примири нас с де Вардом, Рауль.
   — О чем вы спорили?
   — О дворянстве.
   — Кто может быть лучшим судьей в этом вопросе, нежели один из Граммонов?
   — Я прошу у тебя не комплиментов, а твоего мнения.
   — Но мне нужно знать, в чем разногласие.
   — Де Вард уверяет, будто титулами злоупотребляют; я же говорю, что человеку титул не нужен.
   — И ты прав, — кивнул головой Рауль.
   — А я, виконт, — упрямо возразил де Вард, — считаю, что я прав.
   — А что вы говорили, сударь?
   — Что во Франции делают все возможное, чтобы унизить дворян.
   — Кто же это? — нахмурился Рауль.
   — Сам король. Он окружает себя людьми, которые не в состоянии доказать, что их род насчитывает хотя бы четыре поколения благородных предков.
   — Полно, — сказал де Гиш. — Не знаю, где ты это видел, де Вард.
   — Могу привести пример.
   И де Вард окинул Бражелона быстрым взглядом.
   — Говори.
   — Знаешь ли ты, кто назначен капитаном мушкетеров, кто получил должность, которая стоит выше пэрства, должность, которую можно считать выше звания маршала Франции?
   Рауль начал краснеть: он видел, к чему клонилась речь де Варда.
   — Нет, а кого назначили? — спросил де Гиш. — Во всяком случае, это назначение недавнее; еще неделю назад должность была свободна, и король отказал герцогу Орлеанскому, просившему ее для кого-то из своих.
   — Ну, так дна я, мой милый, король отказал герцогу, чтобы отдать эту должность д'Артаньяну, младшему сыну гасконского дворянчика, человеку, который лет тридцать таскал свою шпагу по передним.
   — Простите, сударь, если я вас прерву, — сказал Рауль, бросая строгий взгляд на де Варда, — но, право, мне кажется, вы не знаете человека, о котором говорите.
   — Я не знаю д'Артаньяна? О боже мой! Да кто же его не знает?
   — Все знающие его, сударь, — холодно и спокойно возразил Рауль, — говорят, что если он менее знатен, чем король (а это не его вина), то мужеством и честностью он стоит вровень со всеми королями мира. Вот мое мнение, сударь, а я, слава богу, с самого рождения знаю господина д'Артаньяна.
   Де Вард, собирался ответить, но де Гиш остановил его.

Глава 34. ПОРТРЕТ ПРИНЦЕССЫ

   Спор готов был обостриться, и де Гиш понял это.
   Действительно, в глазах Бражелона загорелась инстинктивная враждебность. Во взгляде де Варда сквозило намерение больно задеть Рауля.
   — Господа, — сказал граф, — нам нужно расстаться. Я должен побывать у принца. Сговоримся, где встретиться. Де Вард отправится со мной в Лувр, а ты. Рауль, замени меня в доме. Ведь здесь без твоего совета ничего не делается. Брось последний взгляд на приготовления к отъезду.
   Рауль не избегал, но и не искал сам случаев для столкновений и дуэлей; он кивнул головой в знак согласия и сел на скамейку на солнце.
   — Если можно, — попросил де Гиш, — посиди здесь. Пусть тебе покажут двух лошадей, которых я только что приобрел. Я купил их только с тем условием, что ты одобришь мою покупку. Ах да, извини, я не успел узнать, как поживает граф де Ла Фер?
   Произнося эти слова, де Гиш повернулся к де Варду, стараясь увидеть, какое впечатление произведет на него имя отца Рауля.
   — Благодарю, — ответил Бражелон, — граф здоров.
   Молния ненависти блеснула в глазах де Варда.
   Де Гиш сделал вид, что не заметил этого мрачного блеска, подошел к Раулю и пожал ему руку:
   — Так решено, Бражелон, ты встретишь нас во дворе Пале-Рояля?
   Потом движением руки он пригласил с собой де Варда и сказал:
   — Мы уходим. Прошу, господин Маликорн.
   При этом имени Рауль вздрогнул.
   Ему показалось, что он уже слышал его однажды, но он никак не мог вспомнить где. Пока он, задумавшись, слегка раздраженный разговором с де Вардом, старался воскресить в памяти, когда ему довелось слышать имя Маликорна, трое молодых людей направились к Пале-Роялю, где жил Филипп Орлеанский.
   Маликорн понял, во-первых, что приятелям хотелось поговорить, во-вторых, что он не должен идти рядом с ними.
   Он пошел сзади.
   — Ну не безумие ли? — спросил де Гиш своего спутника, когда они отошли от дома Граммонов. — Вы нападаете на д'Артаньяна, и это при Рауле!
   — Разве запрещено нападать на д'Артаньяна?
   — Да разве вы не знаете, что д'Артаньян представляет собой четвертую часть того славного и грозного целого, которое называлось мушкетерами?
   — Знаю, но не вижу, почему это может мешать мне ненавидеть д'Артаньяна.
   — Что же он вам сделал?
   — О, мне? Ничего.
   — Так за что же вы его ненавидите?
   — Спросите об этом у тени моего отца.
   — Право, дорогой де Вард, вы меня удивляете.
   Д'Артаньян не принадлежит к числу людей, которые, возбудив ненависть к себе, уклоняются от сведения счетов; ваш отец, как мне говорили, тоже не любил оставаться в долгу. А ведь не существует таких обид, которые не смывались бы кровью после честного, хорошего удара шпаги.
   — Что делать, мой дорогой? Между моим отцом и д'Артаньяном существовала вражда. Мне, еще ребенку, отец говорил об этой ненависти и завещал ее мне вместе с остальным наследством.
   — И эта ненависть относилась только к д'Артаньяну?
   — О, Д'Артаньян слишком был связан со своими тремя друзьями; поэтому доля ненависти, конечно, приходится и на них.
   Де Гиш, не спускавший глаз с де Варда, внутренне содрогнулся, увидев улыбку молодого человека. Что-то похожее на предчувствие проникло в его сознание, и он мысленно сказал себе, что прошло время открытых поединков между дворянами, но ненависть, гнездясь в глубине души и не выливаясь наружу, тем не менее остается ненавистью; словом, что после отцов, которые страстно ненавидели друг друга и сражались на шпагах, явились сыновья, тоже ненавидящие друг друга, но избравшие оружием интригу и предательство.
   Не Рауля, конечно, подозревал в предательстве и интригах де Гиш: он содрогнулся от страха за Рауля. Эти тяжелые мысли омрачили лицо де Гиша, между тем как де Вард вполне овладел собой.
   — Впрочем, — добавил он, — я ничего не имею лично против де Бражелона; я его совсем не знаю.
   — Во всяком случае, де Вард, — заметил де Гиш довольно суровым тоном, — не забудьте одного: Рауль — мой лучший друг.
   Де Вард поклонился.
   Они вскоре очутились у Пале-Рояля, окруженного толпой любопытных.
   Приближенные Филиппа Орлеанского дожидались его приказаний, чтобы сесть на коней и составить свиту послов, которым было поручено привезти в Париж принцессу.
   Де Гиш оставил де Варда и Маликорна около большой лестницы и поднялся к принцу. Он пользовался такой же благосклонностью принца, как и шевалье де Лоррен, который терпеть не мог де Гиша, хоть и улыбался ему.
   Молодой принц сидел перед зеркалом и румянил щеки. В углу кабинета на подушках разлегся шевалье де Лоррен; его длинные белокурые волосы только что завили, и теперь он играл своими локонами.
   Принц обернулся на шум и увидел графа.
   — А, это ты, Гиш, — сказал он, — пожалуйста, подойди к нам и скажи мне правду.
   — Ваше высочество знает, что это мой недостаток.
   — Представь себе, Гиш, противный Лоррен огорчает меня.
   Де Лоррен пожал плечами.
   — Чем именно? — спросил де Гиш. — Кажется, у шевалье нет такой привычки.
   — Он уверяет, — продолжал принц, — что принцесса Генриетта как женщина лучше, чем я как мужчина.
   — Берегитесь, ваше высочество, — сказал де Гиш, хмуря брови, — вы требовали от меня правды.
   — Да, — ответил принц с дрожью в голосе.
   — Итак, я вам скажу правду.
   — Не торопись, Гиш, — вскрикнул принц, — успеешь! Посмотри на меня хорошенько и припомни ее; впрочем, вот ее портрет, возьми.
   И он подал графу миниатюру тонкой работы.
   Де Гиш взял портрет и долго смотрел на него.
   — По чести, — произнес он, — очаровательное лицо!
   — Да посмотри хорошенько на меня, смотри же! — воскликнул принц, стараясь привлечь к себе внимание графа, целиком поглощенного портретом.
   — Изумительное, — прошептал де Гиш.
   — Право, можно подумать, — продолжал принц, — что ты никогда не видел этой маленькой девочки.
   — Я ее видел, ваше высочество, правда, лет пять тому назад; а между двенадцатилетним ребенком и семнадцатилетней девушкой — большая разница.
   — Ну, говори же свое мнение.
   — Я думаю, что портрет приукрашен, ваше высочество.
   — О да, это верно, — с торжеством сказал принц. — Художник ей польстил. Но, предположив даже, что она такая, выскажи свое мнение.
   — Ваше высочество очень счастливы, имея такую очаровательную невесту.
   — Хорошо, это твое мнение о ней, а обо мне?
   — Я считаю, ваше высочество, что для мужчины вы слишком красивы.
   Шевалье де Лоррен расхохотался.
   Принц понял иронию, которая заключалась в мнении де Гиша о нем, и нахмурил брови.
   — Не очень-то любезные у меня друзья, — проворчал он.
   Де Гиш в последний раз взглянул на портрет и неохотно вернул его принцу.
   — Положительно, ваше высочество, я предпочту взглянуть десять раз на вас, чем еще раз на принцессу. Несомненно, де Лоррен усмотрел тайный смысл в словах графа, ускользнувший от принца, и потому заметил:
   — Женитесь тогда!
   Герцог Орлеанский продолжал накладывать румяна на лицо; покончив с этим, он опять посмотрел на портрет, полюбовался на себя в зеркало и улыбнулся.
   Без сомнения, он остался доволен сравнением.
   — С твоей стороны очень мило было прийти, — кивнул он де Гишу, — я боялся, что ты уедешь, даже не простившись со мной.
   — Ваше высочество слишком хорошо знает меня, чтобы считать способным на подобную неучтивость.
   — Ты, вероятно, хочешь попросить меня о чем-нибудь перед отъездом из Парижа?
   — Да, ваше высочество, вы угадали, у меня действительно есть к вам просьба.
   — Хорошо, говори.
   Де Лоррен весь превратился в слух; ему казалось, что всякая милость, оказываемая другому, украдена у него.
   Де Гиш колебался.
   — Может быть, ты нуждаешься в деньгах? — спросил принц. — Это как нельзя более кстати, я сейчас очень богат. Суперинтендант финансов прислал мне пятьдесят тысяч пистолей.
   — Благодарю, ваше высочество, речь идет не о деньгах.
   — Чего же ты просишь? Говори.
   — Назначения одной фрейлины.
   — Ого, Гиш, каким ты становишься покровителем! — презрительно заметил принц. — Неужели ты только и будешь говорить мне о разных дурочках?
   Де Лоррен улыбнулся: он знал, что принц не любил, когда покровительствовали женщинам.
   — Ваше высочество, — сказал граф, — я не покровительствую особе, о которой говорю вам; за нее просит один из моих друзей.
   — А, это дело другого рода. А как зовут особу, за которую просит твой друг?
   — Мадемуазель де Ла Бом Леблан де Лавальер, фрейлина вдовствующей герцогини Орлеанской.
   — Фи, хромая, — зевнул де Лоррен, полулежа на подушках.
   — Хромая? — повторил принц. — И она постоянно будет перед глазами моей жены? Ну, нет, это слишком опасное зрелище при беременности.
   Шевалье де Лоррен расхохотался.
   — Господин де Лоррен, — остановил его граф, — вы поступаете невеликодушно: я прошу, а вы мне вредите.
   — Извините, граф, — сказал де Лоррен, встревоженный тоном, каким де Гиш произнес эти слова. — Я совсем не хотел этого, и, право, мне кажется, что я спутал эту девицу с другой особой.
   — Без сомнения. Я уверяю вас, что вы ошиблись.
   — Но скажи, для тебя это очень важно, Гиш? — поинтересовался принц.
   — Очень, ваше высочество.
   — Хорошо, решено. Но больше не проси ни за кого: все места заняты.
   — Ах, — воскликнул де Лоррен, — уже полдень: этот час был назначен для отъезда.
   — Вы прогоняете меня, сударь? — спросил де Гиш.
   — О, вы меня обижаете, граф! — ответил де Лоррен.
   — Ради бога, граф; прошу вас, шевалье, не ссорьтесь, — капризно попросил принц. — Разве вы не видите, что это огорчает меня?
   — Нужна подпись, — напомнил де Гиш.
   — Вынь из этого ящика патент и дай мне.
   Одной рукой де Гиш подал принцу бумагу, а другой — перо, которое обмакнул в чернила.
   Принц поставил подпись.
   — Бери, — сказал он, подавая графу бумагу, — но с условием: помирись с Лорреном.
   — Охотно, — поклонился де Гиш.
   И он протянул руку любимцу герцога с равнодушием, похожим на презрение.
   — Идите, граф, — сказал де Лоррен, по-видимому, не заметив его пренебрежения, — уезжайте и привезите нам принцессу, которая должна не слишком отличаться от своего портрета.
   — Да, уезжай и возвращайся скорее. Кстати, кого ты с собой берешь?
   — Бражелона и Варда.
   — Славных спутников, очень храбрых.
   — Слишком храбрых, — заметил шевалье. — Постарайтесь привезти назад обоих, граф.
   «Подлая душа, — подумал Гиш. — Он прежде всего и повсюду чует зло».
   И, поклонившись принцу, он вышел.
   Выйдя во двор, он помахал подписанным патентом.
   Маликорн бросился к нему и, дрожа от радости, схватил бумагу. Но когда Маликорн прочел ее, де Гиш понял, что он ждет еще чего-то.
   — Терпение, терпение, — засмеялся граф. — Дело в том, что там был де Лоррен, и я побоялся потерпеть неудачу, попросив слишком многого. Дождитесь моего возвращения. До свидания.
   — До свидания, господин граф. Тысяча благодарностей, — сказал Маликорн.
   — Пошлите ко мне Маникана. Да, правда ли, что де Лавальер хромает?
   Когда он произносил эти слова, позади него остановилась лошадь.
   Граф обернулся и увидел, как побледнел Бражелон, въехавший в это мгновение во двор. Бедный влюбленный слышал его слова. Но Маликорн не слыхал; он отошел уже слишком далеко.
   «Почему здесь говорят о Луизе? — спросил себя Рауль. — О, только бы этот улыбающийся де Вард не вздумал сказать что-нибудь о ней при мне».
   — Скорее, господа, в путь! — крикнул де Гиш.
   Принц, окончивший свой туалет, подошел к окну. Вся свита приветствовала его, и через десять минут знамена, шарфы и перья уже развевались в такт галопу лошадей.

Глава 35. В ГАВРЕ

   Все эти придворные, блестящие, веселые, оживленные, приехали в Гавр через четыре дня после отъезда из Парижа. Было уже около пяти часов вечера; от принцессы не приходило пока никаких известий.
   Начались поиски квартир; кое-где вспыхивали споры между господами и ссоры между лакеями. И вот в разгаре этой суматохи де Гишу показалось, что он видит Маникана. Действительно, Маникан приехал, но так как Маликорн завладел его лучшим костюмом, то он был лишь в фиолетовом вышитом серебром бархатном платье, которое он успел выкупить.
   Посмотрев на печальное лицо Маникана, граф не мог удержаться от смеха.
   — О мой бедный Маникан, — заметил он, — какой ты фиолетовый! Ты в трауре?
   — Да, я ношу траур, — ответил тот.
   — По ком или по чем?
   — По моему исчезнувшему голубому с золотом камзолу. У меня остался только этот, да и то мне пришлось долго экономить, чтобы выкупить его.
   — В самом деле?
   — Право, тебя это не может удивить, ты ведь оставил меня без денег.
   — Но ты приехал, это главное.
   — Да, приехал, и по ужасным дорогам.
   — Где ты поместился?
   — Нигде!