Страница:
Джеймс Хедли Чейз
Мертвые не кусаются
Глава 1
Их было трое в большом помещении, укрывавшем от палящего снаружи солнца. Они сидели за столом у самой стойки, попивая кукурузное виски.
Стоящий за стойкой Джордж держал тряпку в толстой руке и внимательно прислушивался к разговору, то и дело кивая квадратной головой.
– Истинная правда, мистер, – поддакивал он им.
Уолкотт неуверенно ощупывал монету в жилетном кармане. Это были его последние деньги, что очень тревожило его. Фридмен и Уилсон уже сделали ставки, и теперь наступила его очередь. А денег нет. Его веснушчатое лицо заблестело от выступившего пота, он притронулся к своим щетинистым усам грязным пальцем и беспокойно заерзал на стуле.
Уилсон сказал:
– Нынче куда ни сунься, всюду паршивые бродяги так и смотрят, где бы задарма поспать да пожрать на халяву. Этот город кишит бездомным сбродом.
Уолкотт быстро отреагировал:
– Что-то тут жарковато становится. И пить-то невозможно в такую жару…
Фридмен и Уилсон подозрительно посмотрели на него. Потом Фридмен осушил свой стакан и со стуком поставил его на стол.
– Ни в какую жару не откажусь от выпивки.
Джордж перегнулся через стойку.
– Так наливать, мистер? – спросил он Уолкотта.
Уолкотт секунду поколебался, взглянул на пустые стаканы, потом на лица компаньонов, неохотно кивнул. Он положил монету на стойку с таким видом, словно ему было физически больно расставаться с ней, и произнес:
– Мне не надо. Только два.
Пока Джордж наливал спиртное, воцарилось тяжелое молчание. Стало ясно, что это последняя монета Уолкотта, но это мало кого волновало. Они были полны решимости получить от него все, что можно.
Джордж подобрал монету, взглянул на нее, повертел в своих толстых пальцах и щелчком отправил в кассу. Уолкотт со страдальческим выражением на лице следил за каждым движением Джорджа. Он немного повернулся на стуле, чтобы не видеть, как пьют компаньоны, и прикрыл глаза руками.
Через несколько минут от сильного толчка низкие двери салуна распахнулись и вошла девушка. Она нерешительно остановилась в пятне солнечного света у двери, вглядываясь в сумрак помещения, а потом подошла к стойке.
Джордж сказал:
– С добрым утром, мисс Хоган. Как ваш папаша?
– Дайте пинту шотландского, – сказала девушка.
Джордж достал из-под стойки бутылку и поставил перед ней. Она протянула ему банкнот и, пока он набирал сдачу, осматривалась вокруг. Она увидела троих мужчин. Они сидели как манекены, но совершенно точно – наблюдали за ней.
Девушка медленно обвела их взглядом, вздернула голову и отвернулась к стойке.
– Я не могу весь день торчать тут! – воскликнула она. – Нельзя ли побыстрее шевелить обрубками?
Джордж положил деньги на стойку.
– Пожалуйста, мисс Хоган… – начал он.
Она быстро подхватила деньги и бутылку.
– Ладно, все, – сказала она и вышла.
Трое мужчин повернулись на своих стульях, не сводя с нее блестящих, немигающих глаз, когда она проходила мимо. Они следили, как она распахнула качающиеся двери и исчезла на горячей, залитой солнцем улице.
Наступило продолжительное молчание. Потом Фридмен сказал:
– У нее ничегошеньки нет под платьем, заметили?
Уолкотт все еще пялился на дверь, словно надеялся, что девушка вернется. Он нервно вытер руки о шляпу, которую держал на колене.
– На месте Батча я бы ей шкуру спустил, – ответил Уилсон. – Шлюха!
– А у нее есть на что посмотреть, – возразил Джордж. – Другой такой красотки нет в этой дыре, правильно я говорю?
Уолкотт с усилием оторвал взгляд от двери.
– Угу, – согласился он. – Видали, как она вошла? Встала эдак на свету. Все, что есть, – напоказ. Она еще попадет в переделку, помяните мое слово.
Фридмен ухмыльнулся.
– Ничего вы не знаете, – сказал он. – Эту цыпочку не надо учить. Огонь-девица. Я видел ее ночью с одним из крутых парней.
Двое мужчин рывком сдвинули свои стулья и наклонились друг к другу над столом. Джордж посмотрел на них.
Вдруг они понизили голоса, и он не мог расслышать, о чем они говорят. Он помедлил, потом, чувствуя себя исключенным из беседы, отошел к другому концу стойки и начал протирать стаканы. Он правильно решил, что не очень полезно для здоровья болтать о дочери старого Батча Хогана. Старый Батч все еще опасен для простых и не простых смертных.
Неожиданно длинная тень легла на пол салуна, заставив Джорджа резко поднять голову.
Мужчина стоял в дверях, придерживая раскрытые створки руками. Потрепанная, засаленная шляпа, надвинутая на лоб, скрывала глаза незнакомца. Джордж стал разглядывать его. Заношенный пиджак в пятнах, вытертые на коленях брюки и разбитые башмаки. Он машинально протянул руку и накрыл крышкой блюдо с бесплатной закуской.
«Еще один голодранец. Проклятье!» – подумал Джордж, перегнулся через стойку и сплюнул в медную пепельницу. Затем, выразив этим свое отношение к посетителям, выпрямился и продолжил протирать стаканы.
– Меня зовут Диллон, – медленно произнес человек.
Джордж спросил:
– Да? Не слышал. Вам чего?
– Дайте стакан воды.
У Диллона был глубокий, скрежещущий голос.
Враждебным тоном Джордж ответил:
– Воды не подаем.
– А вот мне подадите, – грозно произнес Диллон. – Слышал меня, поганец? Я сказал – воды.
Джордж потянулся под стойку за своей дубинкой, но Диллон внезапно сдвинул шляпу со лба и подался к нему.
– Только ничего не затевать, ясно? – пригрозил он.
Холодные черные глаза, устремленные на Джорджа, вызвали у бармена дрожь. Он отдернул руку. Диллон продолжал сверлить его взглядом.
Джорджу недостало храбрости. Нет, он был силен, и ему частенько случалось сбивать ко-го-нибудь с ног своей дубинкой. Он делал это не задумываясь. Но этот бродяга был иным. Джордж сразу почувствовал, что с ним лучше не ссориться.
– Вот, берите воду и убирайтесь отсюда к черту!
Бармен двинул бутылку воды через стойку в сторону Диллона.
Трое за столом перестали говорить о дочке Хогана и обернулись. Фридмен воскликнул:
– Какая радость! Вот еще одну рвань принесло.
Джорджа прошиб пот. Он пошел вдоль стойки в сторону Фридмена, предостерегающе тряся головой.
Диллон сделал большой глоток из бутылки с водой.
Присутствие приятелей придавало Фридмену уверенности.
– Ой, этот малый воняет. Выстави его отсюда, Джордж.
Диллон поставил бутылку на стойку и повернул голову. Его белое, похожее на маску лицо поразило Фридмена. Диллон спокойно произнес:
– Вот такое жлобье и пришивают темной ночью.
У Фридмена отваги несколько поубавилось. Он отвернулся и заговорил с Уолкоттом.
В этот момент вошел Эйб Голдберг – человек лет шестидесяти, с большим крючковатым носом-клювом и острыми маленькими глазками. Уголки его рта загибались вверх, придавая ему вид добряка. Он кивнул Джорджу и заказал имбирного пива. Диллон пристально посмотрел на него. Эйб выглядел неряшливо, но его жилет пересекала толстая золотая цепочка. Эйб поймал его взгляд и спросил:
– Вы в этих краях чужой?
Диллон направился к двери, подволакивая ноги.
– Вам-то какая забота? – спросил он.
Эйб окинул его взглядом, вздохнул и поставил свой стакан на стойку. Он подошел к Диллону, посмотрев на него снизу вверх.
– Если вы не откажетесь покушать, – сказал он, – то можете зайти в магазин через дорогу. Моя жена предложит вам что-нибудь.
Диллон, глядя на Эйба, стоял неподвижно, его холодные глаза изучали лицо старика. Потом он сказал:
– Что ж, я так и сделаю.
Трое за столом и Джордж наблюдали, как Диллон, шаркая ногами, вышел из салуна.
Фридмен сказал:
– Настоящий головорез. Есть что-то зловещее в этом молодчике.
Джордж вытер лицо тряпкой. Он искренне обрадовался, что Диллон уходит.
– С этими бродягами следует быть поосторожнее, мистер Голдберг, – сказал он. – Вы ведь не знаете, кто он.
Эйб осушил свой стакан и покачал головой:
– Этот парень в порядке. Он просто голоден.
Эйб пересек улицу и вошел в свой магазин. Он им гордился. В универсальном магазине Голдберга, который считался хорошим, можно было найти почти все. Правда, приходилось платить немного дороже, но зато это было удобно. Все под одной крышей. Это избавляло от хождения по жаре. Так или иначе, но Эйб получал хороший доход. Он не бросался деньгами, не хвастался ими. Он просто относил их в банк и помалкивал. Большинству людей Эйб нравился. Он был хитроват, но все об этом знали и потому обычно торговались. Иногда, если покупатели торговались достаточно долго, то получали нужную вещь дешевле. Заведение Эйба было единственным в городе местом, где можно было этого добиться, что, естественно, также привлекало покупателей.
Эйб вошел в свой прохладный магазин, принюхался к разнообразию запахов и улыбнулся.
Его жена, чуть постарше его, покачала своими черными кудряшками при виде мужа. Она была толстая, с мокрыми кругами под мышками, но Эйб любил ее.
– Голдберг, – спросила она, – что это за выдумка – посылать ко мне на кухню бездомных?
Эйб поднял узкие плечи и развел руками.
– Малый был голоден, – сказал он. – Что я мог поделать?
Он прошел за прилавок. Его маленькая ладонь похлопала большую руку жены.
– Ты сама знаешь, как это бывает, – сказал он мягко. – И нам случалось голодать. Что тебе стоит?
– Вечно одно и то же. Все бродяги, появляющиеся в этом городе, протаптывают к тебе дорожку. Говорю тебе, Голдберг, ты фраер.
Ее жирная мясистая улыбка восхитила его.
– Ты суровая женщина, Рози, – сказал он и опять похлопал ее по руке.
Сосредоточенный и угрюмый Диллон ел на кухне. Когда туда вошел Эйб, он взглянул исподлобья, не поднимая головы от тарелки, потом снова опустил глаза.
Эйб остановился, переминаясь с ноги на ногу, в некотором замешательстве. Наконец он решился:
– Вы ешьте, ешьте.
С набитым ртом Диллон отозвался:
– Обязательно.
Диллон, сидящий за столом в шляпе, по-прежнему надвинутой на лоб, с ножом и вилкой, казавшимися крошечными в его волосатых руках, произвел на Эйба немалое впечатление. От него исходила напряженная, дикая сила. Эйб ощущал ее. Это немного пугало. Лишь бы что-нибудь сказать, Эйб спросил:
– Вы издалека?
Диллон поднял свои холодные глаза и посмотрел на Эйба.
– Порядочно, – ответил он.
Эйб пододвинул стул и осторожно опустил на него свое маленькое тело. Он положил на стол руки, чистые и мягкие, как у ребенка, и спросил:
– А куда вы направляетесь?
Диллон отломил кусок хлеба и вытер им тарелку. Потом сунул хлеб себе в рот и медленно прожевал его. Затем отпихнул от себя тарелку и откинулся на спинку стула, заложив большие пальцы за пояс. Он по-прежнему держал голову наклоненной, так что Эйб не мог рассмотреть его лицо.
– Чем дальше, тем лучше, – наконец произнес он.
– Может быть, капелька пива пришлась бы кстати? – спросил Эйб.
Диллон мотнул головой.
– Не употребляю.
Лицо Эйба невольно прояснилось. Надо же! Парень мог выпить за его счет, но отказался. Но, возможно, он чересчур расщедрился. Эйб спросил:
– Закурите?
Диллон опять покачал головой.
– Тоже не употребляю.
Из магазина внезапно донесся писк Рози. Эйб выпрямился, прислушиваясь.
– Что это там стряслось с моей Рози? – спросил он.
Диллон стал ковырять в зубах кончиком спички. Он промолчал. Эйб встал и вышел в магазин.
Уолкотт стоял, навалившись на прилавок и злобно уставясь на Рози. Его тощее, костлявое лицо было красным.
– В чем дело? – нервно спросил Эйб.
– В чем дело?! – заорал Уолкотт. – Я скажу вам, в чем дело, гад. Она не дает мне в кредит, вот в чем дело!
Эйб кивнул.
– Мистер Уолкотт, – бледнея, сказал он. – Вы слишком много мне должны.
Уолкотт заметил его страх. Он заорал еще громче:
– Лучше подавайте мне все, что надо, а не то я вас вздую как следует!
Он сжал кулаки и перегнулся через прилавок, замахиваясь на Эйба. Эйб поспешно отступил назад и крепко ударился головой о полку. Рози опять вскрикнула.
Диллон медленно пришаркал из кухни в магазин. Он посмотрел на Уолкотта и сказал:
– Отвали.
Уолкотт был пьян. Кукурузное виски, словно огненный шар, все еще горело у него внутри. Он медленно обернулся.
– Не лезь не в свое дело, голодранец! – крикнул он.
Диллон подался вперед и наотмашь ударил его в самую середину лица. Уолкотт отпрянул, пытаясь устоять, держась за лицо обеими руками.
Диллон спокойно наблюдал за ним. Он потер костяшки пальцев обеих рук.
– Выметайся, – приказал он. – Проваливай отсюда к чертовой матери!
На подламывающихся ногах Уолкотт вышел на улицу.
Эйб и Рози стояли не шелохнувшись. Руки маленького еврея порхали по пиджаку вверх и вниз. Наконец он сказал:
– Вам не следовало бить его так сильно.
Диллон ничего не ответил. Он двинулся к двери.
– Подождите, – остановил его Эйб. – Не уходите. Я полагаю, что мы должны поблагодарить вас.
– Обойдется. – Диллон повернул голову. – Мне надо идти.
Рози подергала Эйба за рукав.
– Дай этому парню работу, Голдберг, – попросила она мужа.
Эйб в изумлении посмотрел на нее.
– Как, Рози… – начал он.
Огромный и ссутулившийся Диллон подозрительно наблюдал за ними. Стоя в дверях сумрачного магазина, он изучал Эйба.
– Да ну же, Голдберг, – продолжала Рози. – Дай ему шанс. Тебе когда-то придется взять помощника, так сделай это сейчас.
Эйб боязливо посмотрел на Диллона.
– Конечно, – сказал он неуверенно. – Ты права. Я собираюсь нанять себе помощника. Это верно. Что, если нам поговорить об этом?
Диллон, немного помедлив, кивнул.
– Валяйте говорите.
Майра Хоган шла по Главной улице, сознавая, что все на нее смотрят. Даже негры замедлили работу, но, боясь поднять глаза, опустив головы, тайком смотрели на нее. Она шла, и ее высокие деревянные каблучки выстукивали вызов окружающим.
Мужчины раздевали Майру глазами, когда она проходила мимо. Женщины тоже наблюдали за ней. Холодными, ненавидящими, завистливыми глазами. Майра слегка покачивала бедрами. Ее крепкое молодое тело, ничем не стесненное, ритмично двигалось. Полные крепкие груди подрагивали под тонкой материей дешевого цветастого платья.
В конце улицы группа неряшливых женщин стояла под палящим солнцем, сплетничая и перемывая людям косточки. Они заметили приближение Майры и прервали разговор.
Приближаясь к ним, Майра напряглась. На минуту ее походка утратила свой ритмичный размах. Деревянные каблучки ступали мягче. Ее самоуверенность не имела прочных корней, она была все же слишком молода. В обществе старших ей стоило большого труда и усилий держаться непринужденно.
Она подходила с неуверенной улыбкой на полных алых губах. Но когда она приблизилась, женщины зашевелились, словно выводок стервятников, и повернулись к ней сутулыми спинами. Они сделали вид, что не замечают ее. Деревянные каблучки снова зацокали.
С покрасневшим лицом и гордо поднятой головой она прошла мимо.
Жужжание голосов сразу же прорвалось за ее спиной. Одна из женщин громко сказала:
– Уж я бы ей задала! Грязная потаскуха!
Майра продолжала идти. «Неряхи, – подумала она. – У меня есть все, что надо, и они меня ненавидят».
Банк находился в конце Главной улицы. На его пороге стоял Клем Гибсон. Он заметил идущую Майру и нервно потрогал свой галстук.
Клем Гибсон в городе считался важной фигурой. Он управлял банком, имел машину и менял рубашки дважды в неделю.
Майра приостановилась и одарила его улыбкой.
– О, да вы шикарно выглядите, мисс Хоган, – раскланялся Гибсон.
Такие речи нравились Майре. Она обрадовалась.
– Да ну, вы смеетесь надо мной.
За очками в роговой оправе заблестели глаза Гибсона.
– Я не стал бы морочить вам голову, мисс Хоган, честное слово.
Майра сделала несколько шагов вперед.
– Что ж, приятно было от вас это услышать, – сказала она. – Только мне нужно бежать. Папаша ждет меня.
Гибсон спустился на две ступеньки.
– Я собирался предложить… то есть я хотел спросить…
Он запнулся в замешательстве.
Майра посмотрела на него из-под длинных черных ресниц.
– Да?
– Послушайте, мисс Хоган. Может, нам с вами куда-нибудь съездить?
Майра покачала головой. Она подумала, что он чертовски расхрабрился. Поехать с ним, чтобы потом его жена с лошадиным лицом подняла тарарам? Он просто свихнулся. У Майры хватало благоразумия не иметь дела с женатыми мужчинами. Им только одно нужно.
– Папаше это придется не по вкусу, – сказала она. – Не любит он, чтобы женатые мужчины со мной встречались. Такие у него взгляды.
Гибсон отступил. Он был в замешательстве, его лицо заблестело от пота.
– Конечно, – смутился он. – Ваш отец прав. Лучше не говорите ему о нашем разговоре. Я сказал не подумав.
Гибсон боялся Батча Хогана.
– Я ему ничего не скажу, – пообещала Майра.
Она пошла дальше, подрагивая ягодицами под тесным платьем. Он жадно следил за ней.
До дома Майре было не близко, и она выглядела довольной, когда открыла низкую деревянную калитку, ведущую к полуразвалив-шейся лачуге. Она остановилась возле калитки и посмотрела на дом. «Я ненавижу все это, – подумала она, – ненавижу!»
Комок спекшейся потрескавшейся грязи – вот и весь ее дом. Хибара была двухэтажной, построенной целиком из дерева, которое ветер и дождь покоробили, а солнце выбелило. Дом стоял как безобразный, угнетающий символ бедности. Она прошла по дорожке и поднялась на веранду по двум высоким ступенькам.
В тени, подальше от солнца, сидел Батч Хоган, опершись большими руками на тяжелую палку.
– Я тебя заждался, – прошипел он.
Она стояла и смотрела на него. Разбитое, покореженное лицо, ужасные глаза – невидящие, с желтым пятном в каждом зрачке, похожие на сгустки мокроты, – большая квадратная голова, нависшие брови и свирепый рот. Майру передернуло. Он испугал ее, неожиданно извергнув мокрый комок жевательного табака, шлепнувшийся в засохшую грязь.
– Может, все-таки ответишь, где тебя черти носили? – спросил он.
Она поставила бутылку виски на стол возле него.
– Вот, – ответила Майра.
Она положила рядом остатки денег.
Неловкими пальцами он ощупал и пересчитал деньги, прежде чем сунуть их в карман. Потом встал и потянулся. Хотя Батч был высок, он казался коренастым из-за широченных плеч. Он повернул лицо в сторону дочери.
– Зайди-ка в дом, я хочу с тобой поговорить.
Майра прошла в примыкавшую к веранде гостиную. Это была большая комната, неряшливая и набитая ветхой мебелью. Хоган последовал за ней. Он двигался быстрой кошачьей походкой, каким-то непонятным образом не натыкаясь на попадавшиеся на его пути препятствия. Слепота не лишила его подвижности. Он был таким вот уже десять лет. Сначала темнота душила его, но он боролся с ней и, как во всех других своих боях, одолел. Теперь уже темнота не была для него серьезной помехой. Хоган мог делать почти все, что хотел. Слух его обострился и служил ему вместо глаз.
Майра хмуро стояла у стола. Она выводила на пыльном полу узоры носком своей потрепанной туфли.
Хоган подошел к буфету, нашел стакан и налил себе порцию неразбавленного виски. Потом он подошел к единственному мягкому креслу и, согнувшись, уселся в него. Он сделал большой глоток из стакана.
– Сколько тебе сейчас? – внезапно спросил он.
Два желтых сгустка вперились в нее.
– Семнадцать.
– Подойди сюда, – приказал Хоган.
Он протянул огромную толстую руку, но Майра не тронулась с места.
– Если я сам подойду, будет хуже.
Она неохотно подошла и встала у его колен.
– Ну, чего? – спросила Майра немного испуганно.
Рука Хогана сжала ее запястье, большие толстые пальцы заставили ее согнуться от боли.
– Стой смирно, – рявкнул он.
Свободной рукой Хоган начал исследовать ее тело. Он напоминал фермера, который ощупывал откормленную утку.
Потом он отпустил дочь и с ворчаньем откинулся в кресле, сделав вывод:
– Ты взрослеешь.
Майра отступила со слабым румянцем гнева на лице.
– Держи свои лапы от меня подальше! – воскликнула она.
Батч подергал грубые волосы, растущие у него из ушей.
– Сядь, – сказал он. – Я буду с тобой говорить.
– Ужин готов, – ответила она. – Нет у меня времени с тобой трепаться.
Хоган выбрался из кресла с невероятным проворством и, прежде чем Майра смогла отскочить, ударил ее по плечу ладонью. Он метил ей в голову, но неправильно оценил расстояние. Она упала на четвереньки. Он опустился на колени возле дочери.
– Заноситься стала, да? – зарычал он на Майру. – Ты думаешь, я тебе не указ? Зря ты так считаешь! Ясно тебе? Может быть, я ничего и не вижу, но только для тебя это без разницы. Так что лучше образумься.
Она медленно села, нервно ощупывая себя. Получить удар от Батча – это кое-что значило.
– Сдается мне, что ты будешь походить на свою мать. Я давненько за тобой приглядываю. Я слышу, что говорят люди. Ты уже льнешь к шпане. Как твоя мамаша. У этой грязной шлюхи вечно в одном месте зудело. Ты выставляешь себя напоказ, распаляешь мужиков. Так вот, я за тобой слежу, поняла? И задам тебе хорошую взбучку, если с кем-нибудь поймаю. Оставь-ка мужиков в покое и сделай так, чтобы и они к тебе не лезли.
Майра с беспокойством слушала его.
– Ты спятил! – воскликнула она. – Я ни с кем… ничего…
Батч осклабился.
– Я тебя предупредил. Ты созрела для этого, и вот-вот начнется. Ладно, только попробуй, и увидишь, что с тобой будет.
Майра поднялась с пола. «Тебе еще надо поймать меня за этим», – подумала она.
– О’кей, теперь пойди и сообрази чего-нибудь поесть. До тебя все дошло, а?
Она повернулась к двери, но он протянул руку и рванул ее назад.
– Дошло?
– Да, да! – нетерпеливо воскликнула Майра.
Батч похлопал по своему широкому ремню.
– Если я когда-нибудь накрою тебя врастяжку с парнем, шкуру со спины спущу!
Майра выдернула руку и с чуть дрожащими коленями вышла из гостиной.
К дому подкатил ветхий автомобиль, и из него вышли трое. Майра поспешила к двери, выглянула и побежала в свою комнату. Ее глаза заблестели от возбуждения, и едва заметная улыбка появилась на губах. Приехал Гарни со своим хвастуном боксером. Гарни вызывал трепет в сердце Майры и очень волновал ее.
Сэнки, боксер, шагал по разбитой дорожке понурив голову. Его большие руки расслабленно свисали по бокам. Его тренер, Хэнк, тревожно наблюдал за ним.
Сэнки поймал взгляд Гарни и мотнул головой, но он казался озабоченным. Гарни высматривал Майру, а Сэнки порядком осточертел ему.
Все трое остановились на веранде. Батч вышел из гостиной.
– Давно вас тут не было, – сказал он. – Как идут дела?
Гарни сделал знак своим приятелям. Сэнки не обратил на это внимания, но Хэнк осторожно кивнул. Батч был рад приехавшим.
– Да садитесь вы, ей-богу, – продолжал Батч. – Как ваш парнишка, входит в норму?
Под прикрытием шума, который произвели пододвигающиеся стулья, Гарни проскользнул в дом, нашел комнату Майры и, открыв дверь, просунул голову внутрь.
Майра красила губы. На ней был бюстгальтер и белые трусики. Она резко обернулась, увидев лицо Гарни в засиженном мухами зеркале.
– Ну-ка, убирайся! – крикнула она.
Гарни вдруг почувствовал, что у него пересохло во рту. Он шагнул в комнату и, закрыв дверь, прислонился к ней спиной.
Гарни был верзила со сломанным носом и широкой щелью рта. Глаза его всегда немного бегали. Он крикливо, ярко одевался – носил черные костюмы в желтую или розовую полоску и красные или желтые хлопчатобумажные рубашки. Сам он считал себя неотразимым красавцем.
– Ник… проваливай, – вдруг встревоженно попросила Майра. – Старику это не понравится. Прошу тебя…
Гарни обошел кровать и протянул руки к Майре. Она отскочила, глаза ее стали большими и испуганными.
– Если ты сейчас же не уберешься, я закричу, – пообещала она.
– Да ну, милашка, зачем так говорить… – Гарни продолжал теснить ее. – Ты шикарно выглядишь. Я ничего не затеваю, честное слово.
Их руки соприкоснулись, и Майра вдруг почувствовала слабость. Она бессильно сказала:
– Не надо, Ник, старик убьет меня.
– Ты его не бойся, – прошептал Гарни.
Он заключил ее в свои объятия. Руки его были как огонь на ее прохладном теле.
Раскаленное желание пронзило Майру, стиснув внутри железными пальцами. Она искала губами его рот, обхватив руками шею и почти задушив его. Гарни про себя ухмыльнулся.
– Я ухожу, – сказал он, – скоро мы увидимся. Как-нибудь ночью. Тебе это придется по вкусу, верно?
На веранде Батч похлопывал Сэнки по плечу.
Сэнки стоял свесив голову на грудь, словно лошадь у живодерни.
– С ним ведь все в порядке? – встревоженно спросил Батч.
– Конечно, – ответил Хэнк.
Но прозвучало это не очень убедительно.
– С Фрэнсисом мне нужна удача, – пробормотал Сэнки.
– Господи! – воскликнул Батч. – Да этот малый ничего не стоит. Ему не одолеть тебя.
– Я чертовски хотел бы, чтобы ты оказался прав, – сказал Сэнки.
– Этой шпане не попасть в тебя даже горстью камней.
– А он и не будет кидать в меня камнями.
Сэнки повернулся к перилам и уселся на них.
Он по-прежнему не поднимал головы.
Батч обеими руками потер свою лысую голову и сказал:
– Слушай, какой дурацкий разговор. Когда дойдет до дела, то ты задашь ему трепку, ясно? Будешь лупить левой, и до тех пор, пока не выбьешь ему мозги. А потом дашь правой и уложишь его.
Стоящий за стойкой Джордж держал тряпку в толстой руке и внимательно прислушивался к разговору, то и дело кивая квадратной головой.
– Истинная правда, мистер, – поддакивал он им.
Уолкотт неуверенно ощупывал монету в жилетном кармане. Это были его последние деньги, что очень тревожило его. Фридмен и Уилсон уже сделали ставки, и теперь наступила его очередь. А денег нет. Его веснушчатое лицо заблестело от выступившего пота, он притронулся к своим щетинистым усам грязным пальцем и беспокойно заерзал на стуле.
Уилсон сказал:
– Нынче куда ни сунься, всюду паршивые бродяги так и смотрят, где бы задарма поспать да пожрать на халяву. Этот город кишит бездомным сбродом.
Уолкотт быстро отреагировал:
– Что-то тут жарковато становится. И пить-то невозможно в такую жару…
Фридмен и Уилсон подозрительно посмотрели на него. Потом Фридмен осушил свой стакан и со стуком поставил его на стол.
– Ни в какую жару не откажусь от выпивки.
Джордж перегнулся через стойку.
– Так наливать, мистер? – спросил он Уолкотта.
Уолкотт секунду поколебался, взглянул на пустые стаканы, потом на лица компаньонов, неохотно кивнул. Он положил монету на стойку с таким видом, словно ему было физически больно расставаться с ней, и произнес:
– Мне не надо. Только два.
Пока Джордж наливал спиртное, воцарилось тяжелое молчание. Стало ясно, что это последняя монета Уолкотта, но это мало кого волновало. Они были полны решимости получить от него все, что можно.
Джордж подобрал монету, взглянул на нее, повертел в своих толстых пальцах и щелчком отправил в кассу. Уолкотт со страдальческим выражением на лице следил за каждым движением Джорджа. Он немного повернулся на стуле, чтобы не видеть, как пьют компаньоны, и прикрыл глаза руками.
Через несколько минут от сильного толчка низкие двери салуна распахнулись и вошла девушка. Она нерешительно остановилась в пятне солнечного света у двери, вглядываясь в сумрак помещения, а потом подошла к стойке.
Джордж сказал:
– С добрым утром, мисс Хоган. Как ваш папаша?
– Дайте пинту шотландского, – сказала девушка.
Джордж достал из-под стойки бутылку и поставил перед ней. Она протянула ему банкнот и, пока он набирал сдачу, осматривалась вокруг. Она увидела троих мужчин. Они сидели как манекены, но совершенно точно – наблюдали за ней.
Девушка медленно обвела их взглядом, вздернула голову и отвернулась к стойке.
– Я не могу весь день торчать тут! – воскликнула она. – Нельзя ли побыстрее шевелить обрубками?
Джордж положил деньги на стойку.
– Пожалуйста, мисс Хоган… – начал он.
Она быстро подхватила деньги и бутылку.
– Ладно, все, – сказала она и вышла.
Трое мужчин повернулись на своих стульях, не сводя с нее блестящих, немигающих глаз, когда она проходила мимо. Они следили, как она распахнула качающиеся двери и исчезла на горячей, залитой солнцем улице.
Наступило продолжительное молчание. Потом Фридмен сказал:
– У нее ничегошеньки нет под платьем, заметили?
Уолкотт все еще пялился на дверь, словно надеялся, что девушка вернется. Он нервно вытер руки о шляпу, которую держал на колене.
– На месте Батча я бы ей шкуру спустил, – ответил Уилсон. – Шлюха!
– А у нее есть на что посмотреть, – возразил Джордж. – Другой такой красотки нет в этой дыре, правильно я говорю?
Уолкотт с усилием оторвал взгляд от двери.
– Угу, – согласился он. – Видали, как она вошла? Встала эдак на свету. Все, что есть, – напоказ. Она еще попадет в переделку, помяните мое слово.
Фридмен ухмыльнулся.
– Ничего вы не знаете, – сказал он. – Эту цыпочку не надо учить. Огонь-девица. Я видел ее ночью с одним из крутых парней.
Двое мужчин рывком сдвинули свои стулья и наклонились друг к другу над столом. Джордж посмотрел на них.
Вдруг они понизили голоса, и он не мог расслышать, о чем они говорят. Он помедлил, потом, чувствуя себя исключенным из беседы, отошел к другому концу стойки и начал протирать стаканы. Он правильно решил, что не очень полезно для здоровья болтать о дочери старого Батча Хогана. Старый Батч все еще опасен для простых и не простых смертных.
Неожиданно длинная тень легла на пол салуна, заставив Джорджа резко поднять голову.
Мужчина стоял в дверях, придерживая раскрытые створки руками. Потрепанная, засаленная шляпа, надвинутая на лоб, скрывала глаза незнакомца. Джордж стал разглядывать его. Заношенный пиджак в пятнах, вытертые на коленях брюки и разбитые башмаки. Он машинально протянул руку и накрыл крышкой блюдо с бесплатной закуской.
«Еще один голодранец. Проклятье!» – подумал Джордж, перегнулся через стойку и сплюнул в медную пепельницу. Затем, выразив этим свое отношение к посетителям, выпрямился и продолжил протирать стаканы.
– Меня зовут Диллон, – медленно произнес человек.
Джордж спросил:
– Да? Не слышал. Вам чего?
– Дайте стакан воды.
У Диллона был глубокий, скрежещущий голос.
Враждебным тоном Джордж ответил:
– Воды не подаем.
– А вот мне подадите, – грозно произнес Диллон. – Слышал меня, поганец? Я сказал – воды.
Джордж потянулся под стойку за своей дубинкой, но Диллон внезапно сдвинул шляпу со лба и подался к нему.
– Только ничего не затевать, ясно? – пригрозил он.
Холодные черные глаза, устремленные на Джорджа, вызвали у бармена дрожь. Он отдернул руку. Диллон продолжал сверлить его взглядом.
Джорджу недостало храбрости. Нет, он был силен, и ему частенько случалось сбивать ко-го-нибудь с ног своей дубинкой. Он делал это не задумываясь. Но этот бродяга был иным. Джордж сразу почувствовал, что с ним лучше не ссориться.
– Вот, берите воду и убирайтесь отсюда к черту!
Бармен двинул бутылку воды через стойку в сторону Диллона.
Трое за столом перестали говорить о дочке Хогана и обернулись. Фридмен воскликнул:
– Какая радость! Вот еще одну рвань принесло.
Джорджа прошиб пот. Он пошел вдоль стойки в сторону Фридмена, предостерегающе тряся головой.
Диллон сделал большой глоток из бутылки с водой.
Присутствие приятелей придавало Фридмену уверенности.
– Ой, этот малый воняет. Выстави его отсюда, Джордж.
Диллон поставил бутылку на стойку и повернул голову. Его белое, похожее на маску лицо поразило Фридмена. Диллон спокойно произнес:
– Вот такое жлобье и пришивают темной ночью.
У Фридмена отваги несколько поубавилось. Он отвернулся и заговорил с Уолкоттом.
В этот момент вошел Эйб Голдберг – человек лет шестидесяти, с большим крючковатым носом-клювом и острыми маленькими глазками. Уголки его рта загибались вверх, придавая ему вид добряка. Он кивнул Джорджу и заказал имбирного пива. Диллон пристально посмотрел на него. Эйб выглядел неряшливо, но его жилет пересекала толстая золотая цепочка. Эйб поймал его взгляд и спросил:
– Вы в этих краях чужой?
Диллон направился к двери, подволакивая ноги.
– Вам-то какая забота? – спросил он.
Эйб окинул его взглядом, вздохнул и поставил свой стакан на стойку. Он подошел к Диллону, посмотрев на него снизу вверх.
– Если вы не откажетесь покушать, – сказал он, – то можете зайти в магазин через дорогу. Моя жена предложит вам что-нибудь.
Диллон, глядя на Эйба, стоял неподвижно, его холодные глаза изучали лицо старика. Потом он сказал:
– Что ж, я так и сделаю.
Трое за столом и Джордж наблюдали, как Диллон, шаркая ногами, вышел из салуна.
Фридмен сказал:
– Настоящий головорез. Есть что-то зловещее в этом молодчике.
Джордж вытер лицо тряпкой. Он искренне обрадовался, что Диллон уходит.
– С этими бродягами следует быть поосторожнее, мистер Голдберг, – сказал он. – Вы ведь не знаете, кто он.
Эйб осушил свой стакан и покачал головой:
– Этот парень в порядке. Он просто голоден.
Эйб пересек улицу и вошел в свой магазин. Он им гордился. В универсальном магазине Голдберга, который считался хорошим, можно было найти почти все. Правда, приходилось платить немного дороже, но зато это было удобно. Все под одной крышей. Это избавляло от хождения по жаре. Так или иначе, но Эйб получал хороший доход. Он не бросался деньгами, не хвастался ими. Он просто относил их в банк и помалкивал. Большинству людей Эйб нравился. Он был хитроват, но все об этом знали и потому обычно торговались. Иногда, если покупатели торговались достаточно долго, то получали нужную вещь дешевле. Заведение Эйба было единственным в городе местом, где можно было этого добиться, что, естественно, также привлекало покупателей.
Эйб вошел в свой прохладный магазин, принюхался к разнообразию запахов и улыбнулся.
Его жена, чуть постарше его, покачала своими черными кудряшками при виде мужа. Она была толстая, с мокрыми кругами под мышками, но Эйб любил ее.
– Голдберг, – спросила она, – что это за выдумка – посылать ко мне на кухню бездомных?
Эйб поднял узкие плечи и развел руками.
– Малый был голоден, – сказал он. – Что я мог поделать?
Он прошел за прилавок. Его маленькая ладонь похлопала большую руку жены.
– Ты сама знаешь, как это бывает, – сказал он мягко. – И нам случалось голодать. Что тебе стоит?
– Вечно одно и то же. Все бродяги, появляющиеся в этом городе, протаптывают к тебе дорожку. Говорю тебе, Голдберг, ты фраер.
Ее жирная мясистая улыбка восхитила его.
– Ты суровая женщина, Рози, – сказал он и опять похлопал ее по руке.
Сосредоточенный и угрюмый Диллон ел на кухне. Когда туда вошел Эйб, он взглянул исподлобья, не поднимая головы от тарелки, потом снова опустил глаза.
Эйб остановился, переминаясь с ноги на ногу, в некотором замешательстве. Наконец он решился:
– Вы ешьте, ешьте.
С набитым ртом Диллон отозвался:
– Обязательно.
Диллон, сидящий за столом в шляпе, по-прежнему надвинутой на лоб, с ножом и вилкой, казавшимися крошечными в его волосатых руках, произвел на Эйба немалое впечатление. От него исходила напряженная, дикая сила. Эйб ощущал ее. Это немного пугало. Лишь бы что-нибудь сказать, Эйб спросил:
– Вы издалека?
Диллон поднял свои холодные глаза и посмотрел на Эйба.
– Порядочно, – ответил он.
Эйб пододвинул стул и осторожно опустил на него свое маленькое тело. Он положил на стол руки, чистые и мягкие, как у ребенка, и спросил:
– А куда вы направляетесь?
Диллон отломил кусок хлеба и вытер им тарелку. Потом сунул хлеб себе в рот и медленно прожевал его. Затем отпихнул от себя тарелку и откинулся на спинку стула, заложив большие пальцы за пояс. Он по-прежнему держал голову наклоненной, так что Эйб не мог рассмотреть его лицо.
– Чем дальше, тем лучше, – наконец произнес он.
– Может быть, капелька пива пришлась бы кстати? – спросил Эйб.
Диллон мотнул головой.
– Не употребляю.
Лицо Эйба невольно прояснилось. Надо же! Парень мог выпить за его счет, но отказался. Но, возможно, он чересчур расщедрился. Эйб спросил:
– Закурите?
Диллон опять покачал головой.
– Тоже не употребляю.
Из магазина внезапно донесся писк Рози. Эйб выпрямился, прислушиваясь.
– Что это там стряслось с моей Рози? – спросил он.
Диллон стал ковырять в зубах кончиком спички. Он промолчал. Эйб встал и вышел в магазин.
Уолкотт стоял, навалившись на прилавок и злобно уставясь на Рози. Его тощее, костлявое лицо было красным.
– В чем дело? – нервно спросил Эйб.
– В чем дело?! – заорал Уолкотт. – Я скажу вам, в чем дело, гад. Она не дает мне в кредит, вот в чем дело!
Эйб кивнул.
– Мистер Уолкотт, – бледнея, сказал он. – Вы слишком много мне должны.
Уолкотт заметил его страх. Он заорал еще громче:
– Лучше подавайте мне все, что надо, а не то я вас вздую как следует!
Он сжал кулаки и перегнулся через прилавок, замахиваясь на Эйба. Эйб поспешно отступил назад и крепко ударился головой о полку. Рози опять вскрикнула.
Диллон медленно пришаркал из кухни в магазин. Он посмотрел на Уолкотта и сказал:
– Отвали.
Уолкотт был пьян. Кукурузное виски, словно огненный шар, все еще горело у него внутри. Он медленно обернулся.
– Не лезь не в свое дело, голодранец! – крикнул он.
Диллон подался вперед и наотмашь ударил его в самую середину лица. Уолкотт отпрянул, пытаясь устоять, держась за лицо обеими руками.
Диллон спокойно наблюдал за ним. Он потер костяшки пальцев обеих рук.
– Выметайся, – приказал он. – Проваливай отсюда к чертовой матери!
На подламывающихся ногах Уолкотт вышел на улицу.
Эйб и Рози стояли не шелохнувшись. Руки маленького еврея порхали по пиджаку вверх и вниз. Наконец он сказал:
– Вам не следовало бить его так сильно.
Диллон ничего не ответил. Он двинулся к двери.
– Подождите, – остановил его Эйб. – Не уходите. Я полагаю, что мы должны поблагодарить вас.
– Обойдется. – Диллон повернул голову. – Мне надо идти.
Рози подергала Эйба за рукав.
– Дай этому парню работу, Голдберг, – попросила она мужа.
Эйб в изумлении посмотрел на нее.
– Как, Рози… – начал он.
Огромный и ссутулившийся Диллон подозрительно наблюдал за ними. Стоя в дверях сумрачного магазина, он изучал Эйба.
– Да ну же, Голдберг, – продолжала Рози. – Дай ему шанс. Тебе когда-то придется взять помощника, так сделай это сейчас.
Эйб боязливо посмотрел на Диллона.
– Конечно, – сказал он неуверенно. – Ты права. Я собираюсь нанять себе помощника. Это верно. Что, если нам поговорить об этом?
Диллон, немного помедлив, кивнул.
– Валяйте говорите.
Майра Хоган шла по Главной улице, сознавая, что все на нее смотрят. Даже негры замедлили работу, но, боясь поднять глаза, опустив головы, тайком смотрели на нее. Она шла, и ее высокие деревянные каблучки выстукивали вызов окружающим.
Мужчины раздевали Майру глазами, когда она проходила мимо. Женщины тоже наблюдали за ней. Холодными, ненавидящими, завистливыми глазами. Майра слегка покачивала бедрами. Ее крепкое молодое тело, ничем не стесненное, ритмично двигалось. Полные крепкие груди подрагивали под тонкой материей дешевого цветастого платья.
В конце улицы группа неряшливых женщин стояла под палящим солнцем, сплетничая и перемывая людям косточки. Они заметили приближение Майры и прервали разговор.
Приближаясь к ним, Майра напряглась. На минуту ее походка утратила свой ритмичный размах. Деревянные каблучки ступали мягче. Ее самоуверенность не имела прочных корней, она была все же слишком молода. В обществе старших ей стоило большого труда и усилий держаться непринужденно.
Она подходила с неуверенной улыбкой на полных алых губах. Но когда она приблизилась, женщины зашевелились, словно выводок стервятников, и повернулись к ней сутулыми спинами. Они сделали вид, что не замечают ее. Деревянные каблучки снова зацокали.
С покрасневшим лицом и гордо поднятой головой она прошла мимо.
Жужжание голосов сразу же прорвалось за ее спиной. Одна из женщин громко сказала:
– Уж я бы ей задала! Грязная потаскуха!
Майра продолжала идти. «Неряхи, – подумала она. – У меня есть все, что надо, и они меня ненавидят».
Банк находился в конце Главной улицы. На его пороге стоял Клем Гибсон. Он заметил идущую Майру и нервно потрогал свой галстук.
Клем Гибсон в городе считался важной фигурой. Он управлял банком, имел машину и менял рубашки дважды в неделю.
Майра приостановилась и одарила его улыбкой.
– О, да вы шикарно выглядите, мисс Хоган, – раскланялся Гибсон.
Такие речи нравились Майре. Она обрадовалась.
– Да ну, вы смеетесь надо мной.
За очками в роговой оправе заблестели глаза Гибсона.
– Я не стал бы морочить вам голову, мисс Хоган, честное слово.
Майра сделала несколько шагов вперед.
– Что ж, приятно было от вас это услышать, – сказала она. – Только мне нужно бежать. Папаша ждет меня.
Гибсон спустился на две ступеньки.
– Я собирался предложить… то есть я хотел спросить…
Он запнулся в замешательстве.
Майра посмотрела на него из-под длинных черных ресниц.
– Да?
– Послушайте, мисс Хоган. Может, нам с вами куда-нибудь съездить?
Майра покачала головой. Она подумала, что он чертовски расхрабрился. Поехать с ним, чтобы потом его жена с лошадиным лицом подняла тарарам? Он просто свихнулся. У Майры хватало благоразумия не иметь дела с женатыми мужчинами. Им только одно нужно.
– Папаше это придется не по вкусу, – сказала она. – Не любит он, чтобы женатые мужчины со мной встречались. Такие у него взгляды.
Гибсон отступил. Он был в замешательстве, его лицо заблестело от пота.
– Конечно, – смутился он. – Ваш отец прав. Лучше не говорите ему о нашем разговоре. Я сказал не подумав.
Гибсон боялся Батча Хогана.
– Я ему ничего не скажу, – пообещала Майра.
Она пошла дальше, подрагивая ягодицами под тесным платьем. Он жадно следил за ней.
До дома Майре было не близко, и она выглядела довольной, когда открыла низкую деревянную калитку, ведущую к полуразвалив-шейся лачуге. Она остановилась возле калитки и посмотрела на дом. «Я ненавижу все это, – подумала она, – ненавижу!»
Комок спекшейся потрескавшейся грязи – вот и весь ее дом. Хибара была двухэтажной, построенной целиком из дерева, которое ветер и дождь покоробили, а солнце выбелило. Дом стоял как безобразный, угнетающий символ бедности. Она прошла по дорожке и поднялась на веранду по двум высоким ступенькам.
В тени, подальше от солнца, сидел Батч Хоган, опершись большими руками на тяжелую палку.
– Я тебя заждался, – прошипел он.
Она стояла и смотрела на него. Разбитое, покореженное лицо, ужасные глаза – невидящие, с желтым пятном в каждом зрачке, похожие на сгустки мокроты, – большая квадратная голова, нависшие брови и свирепый рот. Майру передернуло. Он испугал ее, неожиданно извергнув мокрый комок жевательного табака, шлепнувшийся в засохшую грязь.
– Может, все-таки ответишь, где тебя черти носили? – спросил он.
Она поставила бутылку виски на стол возле него.
– Вот, – ответила Майра.
Она положила рядом остатки денег.
Неловкими пальцами он ощупал и пересчитал деньги, прежде чем сунуть их в карман. Потом встал и потянулся. Хотя Батч был высок, он казался коренастым из-за широченных плеч. Он повернул лицо в сторону дочери.
– Зайди-ка в дом, я хочу с тобой поговорить.
Майра прошла в примыкавшую к веранде гостиную. Это была большая комната, неряшливая и набитая ветхой мебелью. Хоган последовал за ней. Он двигался быстрой кошачьей походкой, каким-то непонятным образом не натыкаясь на попадавшиеся на его пути препятствия. Слепота не лишила его подвижности. Он был таким вот уже десять лет. Сначала темнота душила его, но он боролся с ней и, как во всех других своих боях, одолел. Теперь уже темнота не была для него серьезной помехой. Хоган мог делать почти все, что хотел. Слух его обострился и служил ему вместо глаз.
Майра хмуро стояла у стола. Она выводила на пыльном полу узоры носком своей потрепанной туфли.
Хоган подошел к буфету, нашел стакан и налил себе порцию неразбавленного виски. Потом он подошел к единственному мягкому креслу и, согнувшись, уселся в него. Он сделал большой глоток из стакана.
– Сколько тебе сейчас? – внезапно спросил он.
Два желтых сгустка вперились в нее.
– Семнадцать.
– Подойди сюда, – приказал Хоган.
Он протянул огромную толстую руку, но Майра не тронулась с места.
– Если я сам подойду, будет хуже.
Она неохотно подошла и встала у его колен.
– Ну, чего? – спросила Майра немного испуганно.
Рука Хогана сжала ее запястье, большие толстые пальцы заставили ее согнуться от боли.
– Стой смирно, – рявкнул он.
Свободной рукой Хоган начал исследовать ее тело. Он напоминал фермера, который ощупывал откормленную утку.
Потом он отпустил дочь и с ворчаньем откинулся в кресле, сделав вывод:
– Ты взрослеешь.
Майра отступила со слабым румянцем гнева на лице.
– Держи свои лапы от меня подальше! – воскликнула она.
Батч подергал грубые волосы, растущие у него из ушей.
– Сядь, – сказал он. – Я буду с тобой говорить.
– Ужин готов, – ответила она. – Нет у меня времени с тобой трепаться.
Хоган выбрался из кресла с невероятным проворством и, прежде чем Майра смогла отскочить, ударил ее по плечу ладонью. Он метил ей в голову, но неправильно оценил расстояние. Она упала на четвереньки. Он опустился на колени возле дочери.
– Заноситься стала, да? – зарычал он на Майру. – Ты думаешь, я тебе не указ? Зря ты так считаешь! Ясно тебе? Может быть, я ничего и не вижу, но только для тебя это без разницы. Так что лучше образумься.
Она медленно села, нервно ощупывая себя. Получить удар от Батча – это кое-что значило.
– Сдается мне, что ты будешь походить на свою мать. Я давненько за тобой приглядываю. Я слышу, что говорят люди. Ты уже льнешь к шпане. Как твоя мамаша. У этой грязной шлюхи вечно в одном месте зудело. Ты выставляешь себя напоказ, распаляешь мужиков. Так вот, я за тобой слежу, поняла? И задам тебе хорошую взбучку, если с кем-нибудь поймаю. Оставь-ка мужиков в покое и сделай так, чтобы и они к тебе не лезли.
Майра с беспокойством слушала его.
– Ты спятил! – воскликнула она. – Я ни с кем… ничего…
Батч осклабился.
– Я тебя предупредил. Ты созрела для этого, и вот-вот начнется. Ладно, только попробуй, и увидишь, что с тобой будет.
Майра поднялась с пола. «Тебе еще надо поймать меня за этим», – подумала она.
– О’кей, теперь пойди и сообрази чего-нибудь поесть. До тебя все дошло, а?
Она повернулась к двери, но он протянул руку и рванул ее назад.
– Дошло?
– Да, да! – нетерпеливо воскликнула Майра.
Батч похлопал по своему широкому ремню.
– Если я когда-нибудь накрою тебя врастяжку с парнем, шкуру со спины спущу!
Майра выдернула руку и с чуть дрожащими коленями вышла из гостиной.
К дому подкатил ветхий автомобиль, и из него вышли трое. Майра поспешила к двери, выглянула и побежала в свою комнату. Ее глаза заблестели от возбуждения, и едва заметная улыбка появилась на губах. Приехал Гарни со своим хвастуном боксером. Гарни вызывал трепет в сердце Майры и очень волновал ее.
Сэнки, боксер, шагал по разбитой дорожке понурив голову. Его большие руки расслабленно свисали по бокам. Его тренер, Хэнк, тревожно наблюдал за ним.
Сэнки поймал взгляд Гарни и мотнул головой, но он казался озабоченным. Гарни высматривал Майру, а Сэнки порядком осточертел ему.
Все трое остановились на веранде. Батч вышел из гостиной.
– Давно вас тут не было, – сказал он. – Как идут дела?
Гарни сделал знак своим приятелям. Сэнки не обратил на это внимания, но Хэнк осторожно кивнул. Батч был рад приехавшим.
– Да садитесь вы, ей-богу, – продолжал Батч. – Как ваш парнишка, входит в норму?
Под прикрытием шума, который произвели пододвигающиеся стулья, Гарни проскользнул в дом, нашел комнату Майры и, открыв дверь, просунул голову внутрь.
Майра красила губы. На ней был бюстгальтер и белые трусики. Она резко обернулась, увидев лицо Гарни в засиженном мухами зеркале.
– Ну-ка, убирайся! – крикнула она.
Гарни вдруг почувствовал, что у него пересохло во рту. Он шагнул в комнату и, закрыв дверь, прислонился к ней спиной.
Гарни был верзила со сломанным носом и широкой щелью рта. Глаза его всегда немного бегали. Он крикливо, ярко одевался – носил черные костюмы в желтую или розовую полоску и красные или желтые хлопчатобумажные рубашки. Сам он считал себя неотразимым красавцем.
– Ник… проваливай, – вдруг встревоженно попросила Майра. – Старику это не понравится. Прошу тебя…
Гарни обошел кровать и протянул руки к Майре. Она отскочила, глаза ее стали большими и испуганными.
– Если ты сейчас же не уберешься, я закричу, – пообещала она.
– Да ну, милашка, зачем так говорить… – Гарни продолжал теснить ее. – Ты шикарно выглядишь. Я ничего не затеваю, честное слово.
Их руки соприкоснулись, и Майра вдруг почувствовала слабость. Она бессильно сказала:
– Не надо, Ник, старик убьет меня.
– Ты его не бойся, – прошептал Гарни.
Он заключил ее в свои объятия. Руки его были как огонь на ее прохладном теле.
Раскаленное желание пронзило Майру, стиснув внутри железными пальцами. Она искала губами его рот, обхватив руками шею и почти задушив его. Гарни про себя ухмыльнулся.
– Я ухожу, – сказал он, – скоро мы увидимся. Как-нибудь ночью. Тебе это придется по вкусу, верно?
На веранде Батч похлопывал Сэнки по плечу.
Сэнки стоял свесив голову на грудь, словно лошадь у живодерни.
– С ним ведь все в порядке? – встревоженно спросил Батч.
– Конечно, – ответил Хэнк.
Но прозвучало это не очень убедительно.
– С Фрэнсисом мне нужна удача, – пробормотал Сэнки.
– Господи! – воскликнул Батч. – Да этот малый ничего не стоит. Ему не одолеть тебя.
– Я чертовски хотел бы, чтобы ты оказался прав, – сказал Сэнки.
– Этой шпане не попасть в тебя даже горстью камней.
– А он и не будет кидать в меня камнями.
Сэнки повернулся к перилам и уселся на них.
Он по-прежнему не поднимал головы.
Батч обеими руками потер свою лысую голову и сказал:
– Слушай, какой дурацкий разговор. Когда дойдет до дела, то ты задашь ему трепку, ясно? Будешь лупить левой, и до тех пор, пока не выбьешь ему мозги. А потом дашь правой и уложишь его.