Ланс бросил на него взгляд, исполненный крайнего неудовольствия.
– Бог мой, Алекс, неужели ты не мог сказать ей, что я умер? Хотя нет, – тут же поправился он, – это разбило бы ее нежное сердце… а кроме того, она примчалась бы на похороны, чтобы срезать на память локон с моей головы. Надо было сказать ей, что я срочно выехал в Седикан. Уж Кленси сумел бы с ней сладить: у него богатый опыт по этой части. Что же мне теперь делать?
Алекс покачал головой, но глаза его довольно сверкнули. Очевидно, он получал немалое удовольствие, наблюдая за растерянностью брата.
– Она все равно выследит тебя: Беттина умеет быть настойчивой, как гончая, идущая по кровавому следу, – сказал он. – Это ее качество меня по-настоящему восхищает! Думаю, она заслуживает того, чтобы ты сказал ей хотя бы несколько слов.
– Ты просто не представляешь, как я тебе благодарен, – мрачно заметил Ланс, рассеянно ероша свои рыжие волосы, которые он только что с таким трудом пригладил. – Ты настоящий друг, Алекс! Когда-нибудь я отплачу тебе той же монетой.
– Что такое Тевтонский Кошмар? – отважилась спросить Хани, которая все это время стояла молча и только переводила взгляд с Ланса на Алекса и обратно. – О ком вы говорите?
– О баронессе Беттине фон Вельтенштайн, – машинально отозвался Ланс, продолжая хмуриться.
Хани не успела задать следующего вопроса, который уже вертелся у нее на языке: одна из дверей отворилась, и в холл вышла Хустина.
– Звонит баронесса фон Вельтенштайн, – объявила она. – Мадам хочет говорить с принцем Руби.
Алекс бросил еще один взгляд на часы. :
– На тридцать секунд раньше обещанного, – заметил он. – Какая предосудительная неточность! Не забудь должным образом попенять ей, Ланс. – Он махнул рукой в направлении уже знакомой Хани комнаты. – Можешь поговорить с ней из библиотеки, а я пока отведу Хани в гостиную и предложу ей чего-нибудь выпить.
В ответ Ланс процедил сквозь зубы какое-то ругательство и быстрым шагом пересек прихожую. Дверь библиотеки с грохотом захлопнулась за ним, и Хани не осталось ничего иного, кроме как последовать за Алексом в гостиную. Он подвел ее к бару и, пока она устраивалась на высоком кожаном табурете, снял с зеркальной полки два узких зеленоватых бокала.
– Имбирное пиво? – на всякий случай уточнил Алекс, доставая из холодильника запотевшую бутылку и откупоривая ее.
Хани кивнула.
– Спасибо, Алекс. У тебя отменная память… Она немного помолчала, глядя, как Бен Рашид наливает себе бренди из хрустального графина и убирает его в бар, а потом спросила:
– Скажи, почему Ланс так расстроен?
– Видишь ли, баронесса фон Вельтенштайн кажется родителям Ланса самой подходящей партией для их беспутного сына, – пояснил он и, обойдя стойку, присел на соседний табурет. Заметив удивленный взгляд Хани, он поспешно добавил:
– Нет, Ланс тут совершенно ни при чем! Он считает Беттину просто не в меру напористой дамой, которая… Иными словами, Ланс ее терпеть не может, но ему никак не удается убедить в этом саму баронессу. Она вбила себе в голову, что Ланс непременно должен на ней жениться, наплодить целую кучу рыжих тевтонских принцев и принцесс, и никакие доводы до нее просто не доходят.
– Понимаю… – медленно сказала Хани, опуская взгляд, чтобы скрыть разочарование и боль, которую она почувствовала при этом известии. – Должно быть, Лансу все это действительно очень неприятно и досадно. Но ведь он, очевидно, не может пойти против воли родителей? Если этого потребуют интересы семьи и государства…
– Странно слышать от тебя подобные слова, – негромко заметил Алекс. – Я не помню ни одного случая, чтобы Ланс сделал то, чего ему делать не хочется. Никто не заставит его жениться, пока он сам не захочет. А ты, как мне кажется, уже успела узнать Ланса достаточно хорошо, чтобы разобраться, чего он хочет, а чего нет.
Хани подняла на него глаза, в которых стояли слезы.
– К сожалению, я ни в чем не могу быть настолько уверена, – сказала она. – Ланса совсем не так легко понять, как мне казалось еще совсем недавно. К тому же я знаю его недостаточно долго… Он как айсберг, девяносто процентов которого скрыто под водой.
– Странное сравнение, – пожал плечами Алекс. – Впрочем, если тебя это утешит, я могу сказать, что из всех женщин у тебя наилучшие шансы исследовать эти скрытые глубины. Ланс положительно сходит по тебе с ума, – добавил он мягко.
Хани почувствовала, как в ней пробуждается надежда.
– Это меня действительно утешает, – честно призналась она, с благодарностью улыбаясь Бен Рашиду. – Спасибо, что сказал, Алекс.
– Нет, она совершенно невыносимая баба! – экспансивно воскликнул Ланс, стремительно входя в гостиную и направляясь прямиком к бару. – Одержимая! – Он выхватил из бара графин и налил себе двойную порцию бренди. – Она впилась в меня, словно пиявка!
– Судя по всему, тебе не удалось убедить Беттину, что твоя холостяцкая жизнь тебя вполне устраивает, – хладнокровно констатировал Алекс.
– Убедишь ее, как же! Когда она начинает рассуждать о генеалогических линиях королевских домов Европы, я начинаю чувствовать себя племенным жеребцом, – с отвращением проговорил Ланс и, залпом проглотив бренди, тут же налил в бокал еще.
– Ну, она, очевидно, судит по твоему поведению в недавнем прошлом, – заметил Алекс без тени сочувствия. – Может быть, ты и не подавал ей особых надежд, но, согласись, и не отталкивал… Так что же, мадам намерена нанести нам визит, чтобы довести свое дело до конца?
– Не исключено, – мрачно откликнулся Ланс. – Я пытался отговорить ее, но это оказалось бесполезно. С тем же успехом можно было разговаривать с бетонным столбом.
Хани почувствовала, что с нее, пожалуй, хватит. Неужели они не могут говорить ни о чем другом, кроме этой помешанной на генеалогии аристократки? Да еще в ее присутствии!
Соскользнув с табурета, она подошла к высоким "французским" окнам, за которыми колыхалась плотная пелена дождя.
– Мы захлебнемся еще до того, как вернемся в коттедж, – не оборачиваясь, проговорила она. – Это настоящий тропический ливень!
Мужчины молчали секунды две, потом Алекс твердо сказал:
– Сегодня вы ни в какой коттедж не пойдете.
Хани удивленно повернулась к нему.
– Как? – воскликнула она. – Почему?!
Алекс покорно вздохнул.
– Я, конечно, понимаю, что вы свили премилое гнездышко и не интересуетесь никем и ничем. Но нельзя же так отрываться от цивилизации! Вы живете там, как дикие люди, у вас нет даже радио! А между тем метеостанция в Галвестоне еще позавчера объявила штормовое предупреждение, и я решил, что будет гораздо лучше, если вы на время непогоды переберетесь в усадьбу. Если циклон задержится надолго, то нам скорее всего придется иметь дело с самым настоящим харрикейном. – Он сурово сжал губы. – Одно хорошо: Беттина не сможет добраться сюда как минимум в течение ближайшей недели.
– Слава Богу! – с чувством воскликнул Ланс и сделал еще один большой глоток из своего бокала. – Вот уж действительно сама природа пришла мне на выручку.
– Я послал Ната в коттедж, чтобы он забрал ваши вещи, – продолжал между тем Алекс. – Пока погода не устоится, вам придется пожить здесь. Ну что ж, будете моими гостями! Не знаю, как вы, а я этому даже рад. – Он усмехнулся и, заметив, что Хани нахмурилась, пояснил:
– Все равно ваш коттедж через несколько часов затопит водой. Будете пока жить в гостевой комнате, Хустина уже все приготовила.
– А что будет с картинами Ланса? – в тревоге спросила Хани.
– Как трогательно, что ты прежде всего вспомнила о них! И как показательно, что этого не сделал Ланс… Но не беспокойся, картины не пострадают, – заверил ее Алекс. – Нат перенесет их в усадьбу. Я специально предупредил его, чтобы он предварительно завернул их в парусину или в брезент, но он и сам соображает, что к чему.
Хани с облегчением вздохнула. Ей следовало знать, что Алекс ничего не упустит и обо всем позаботится – работами Ланса он дорожил так же сильно, как и она сама.
– Должно быть, Нат уже перенес все холсты в библиотеку, – сказал Алекс, поворачиваясь к Лансу. – Если хочешь убедиться, что ничего не намокло, можешь взглянуть на них.
Ланс не спеша допил бренди и поставил бокал на стойку.
– Нат – очень аккуратный человек, – ответил он небрежно. – После обеда я, может быть, посмотрю, как он справился, но не думаю, чтобы что-нибудь испортилось.
– Давай посмотрим сейчас! – предложила Хани и нахмурилась. – Ты же не хочешь, чтобы какой-нибудь холст погиб, верно? – Она с беспокойством бросила взгляд за окно, где неистовствовал тропический ливень. – Боюсь, у Ната было слишком мало времени, чтобы как следует все упаковать!
– Подумаешь! – отмахнулся Ланс. – Если какая-то картина и подмокла, я всегда могу нарисовать новую.
Хани разочарованно вздохнула.
– Ты говоришь глупости! Я даже отвечать тебе на это не хочу, – недовольно пробормотала она и, не сдержавшись, воскликнула:
– Ты ведь не какой-нибудь бездарный дилетант, Ланс! Все, что ты делаешь, все – важно!
Алекс негромко присвистнул.
– Эге!.. Вот и первая семейная сцена, – протянул он, выпрямляясь. – Пойду-ка я, пожалуй, в библиотеку, мне как раз нужно сделать несколько срочных звонков. Хустина позовет вас, когда обед будет готов.
– Тебе вовсе не обязательно куда-то уходить, Алекс, – напряженным тоном сказала Хани. – Семейной сцены не будет. Я прекрасно знаю, что бьюсь головой в бетонную стену. Где тут, ты говоришь, гостевая комната? Я поднимусь туда и приму душ – мне все равно надо освежиться.
– Второй этаж, первая дверь налево, – любезно объяснил Алекс, снова усаживаясь на табурет возле стойки. – Раз уж вы раздумали ссориться, я, пожалуй, останусь и выпью еще рюмочку бренди. А ты, Ланс? – Он бросил вопросительный взгляд на своего кузена.
– Не вижу причин отказываться, – ответил Ланс, задумчиво глядя вслед Хани, которая быстро шла к выходу. – Храни меня, Господь, от упрямых женщин!
Хани нисколько не сомневалась, что этот последний выпад имеет самое непосредственное отношение не только к отсутствующей баронессе фон Вельтенштайн, но и к ней самой. Обида неожиданно сильно кольнула ее в сердце, но Хани ничего не ответила Лансу. Вместо этого она с достоинством покинула гостиную и не торопясь поднялась по лестнице на второй этаж.
Никакой особой необходимости лезть под душ у нее, разумеется, не было: расчесать спутанные волосы она могла и в прихожей, перед высоким, в человеческий рост, зеркалом в золоченой резной оправе. Просто ей не хотелось продолжать при Алексе этот бесконечный и совершенно бессмысленный спор, который он иронично назвал семейной сценой.
Что и говорить, Алекс был совершенно прав: спор о работах Ланса уже имел свою историю и был единственным, что омрачало их безмятежное существование вдвоем. Ланс никак не соглашался признаваться в том, что ему самому больше других необходимо, чтобы данный ему Богом талант был признан и по достоинству оценен широкой публикой. Хани так и не удалось убедить его, что такие способности просто преступно прятать в студии, а она считала непростительным расточительством то, как он обходится с готовыми холстами, небрежно составляя их у стен или сваливая в кладовке…
Хани внезапно застыла, занеся ногу на верхнюю ступеньку лестницы. Кладовка!.. Забрал ли Нат холсты, которые лежали там в самом дальнем углу?
Не раздумывая, она круто развернулась и, в два прыжка спустившись по лестнице, ринулась к дверям библиотеки. Ланс говорил, что Нат очень аккуратен и исполнителен, но шторм почти не оставил ему времени, чтобы действовать методически и тщательно: ведь, кроме картин, эконом должен был собрать еще и их вещи! Что, если он забыл или не успел заглянуть в крошечный чуланчик в студии Ланса?
Ворвавшись в библиотеку, она сразу наткнулась на чей-то взгляд. Ах да, это же шейх Карим Бен Рашид! Хани показалось, что старик смотрит на нее подбадривающе, и это придало ей уверенности. Она ринулась к куче принесенных Натом из мастерской холстов, сложенных у свободной стены. Все они были аккуратно завернуты в плотный непромокаемый брезент, и их было много, очень много, но никто не мог бы сказать с точностью, что они здесь все. Хани пришлось разворачивать каждый сверток и, отгибая края брезента, просматривать свернутые в рулоны холсты. За прошедшие две недели она довольно хорошо изучила работы Ланса и могла перечислить их все – если не по названиям, то по сюжетам. Наверно, так мать не способна забыть приметы и облик своих детей, а для Хани они и были детьми, вернее – сиротами, плодами гения, который отказывался признать их своими…
"Черт побери, все ли они на месте?" – в волнении думала она, с лихорадочной поспешностью вскрывая очередной сверток. Тревога, которую испытывала Хани, мешала ей как следует сосредоточиться и припомнить, какие именно работы Ланс хранил в чулане. Может быть, Нат все же принес их?
"Но где же "Вечерняя лагуна"? – неожиданно спохватилась Хани. Эта картина наверняка была в чулане, и она еще совсем недавно расспрашивала Ланса, как ему удалось добиться такого потрясающего эффекта. Лагуна, дремлющая в обрамлении неподвижных темных пальм, выглядела совершенно как живая. Она мерцала и переливалась в лунном свете словно полированное серебро, и Хани даже показалось, будто она видит, как по поверхности безмятежно-спокойной воды пробегает мелкая сонная рябь.
Картины нигде не было, и Хани принялась снова просматривать свертки и холсты на подрамниках, стоящие возле остывшего камина. Может быть, она каким-то образом проглядела ее?
"Господи, пусть она будет здесь!" – взмолилась Хани, но ее просьба не была услышана: "Лагуны" она так и не нашла. Значит, Нат все-таки забыл ее в чулане. И ее, и еще несколько холстов, которые стояли в дальнем углу… Прекрасные детища удивительного таланта Ланса могут погибнуть!
Принимая решение, Хани ни секунды не колебалась. Она не позволит картинам пропасть из-за глупых капризов природы и человеческого легкомыслия!
Действуя почти автоматически, Хани расстелила на полу несколько кусков брезента и аккуратно свернула их так, чтобы сверток удобно было нести. Подхватив тяжелый брезент под мышку, она выскочила из библиотеки и побежала к выходу. Времени на то, чтобы искать дождевик или куртку, у Хани не было, да это и не имело смысла: под таким ливнем она все равно промокла бы до нитки за считанные минуты.
Хани оказалась совершенно права. Лишь только она выскользнула за дверь, дождь и ветер набросились на нее с бешеной яростью, и в несколько секунд Хани промокла насквозь. Впрочем, ей было не до неудобств, которые причиняли мокрая одежда и льющая по лицу вода: просто устоять на ногах под напором урагана было очень нелегко. Хани пришлось сильно наклониться вперед, навстречу ветру и дождю, прежде чем она сумела сдвинуться с места.
К счастью, обсаженная пальмами аллея шла под уклон. Правда, земля так сильно размокла, что Хани не столько бежала, сколько скользила, отчаянно размахивая руками и думая только о том, чтобы не упасть. Но все равно она несколько раз потеряла равновесие и в результате затратила на дорогу целых пятнадцать минут вместо обычных пяти. В конце концов ей все же удалось благополучно спуститься на побережье, но к тому моменту, когда сквозь плотную пелену падающей с неба воды проглянули размытые очертания коттеджа, Хани была в состоянии, близком к панике. Дождь лил как из ведра; бурные волны, гонимые шквалистым ветром, наступали на берег, и Хани со страхом подумала, что коттедж уже могло затопить.
Споткнувшись о залитую водой верхнюю ступеньку крыльца, Хани схватилась за косяк и только чудом не упала еще раз. Когда она с трудом распахнула разбухшую входную дверь и шагнула в гостиную, вода, до сих пор едва просачивавшаяся в узкие щели дверной коробки, хлынула следом за ней и стала растекаться по каменному полу.
В гостиной было пусто; Хани не стала там задерживаться и прошла прямо в студию. Здесь тоже было пусто и голо, но вода еще не успела протечь сюда, так как от гостиной студию отделял высокий каменный порожек. У стен не было ни одной картины, но когда Хани распахнула дверь в чулан, она убедилась, что ее беспо-койство было не напрасным: в темном углу крошечного закутка стояли три свернутых в трубку холста. Один был совсем маленьким, но два других имели довольно внушительные размеры; среди них была и "Вечерняя лагуна".
С облегчением вздохнув, Хани схватила драгоценные рулоны в руки и, тщательно проверив полки, выбралась из чулана.
Вода плескалась уже почти вровень с порожком студии, и времени у Хани оставалось в обрез. Торопливо расстелив на полу принесенный с собой брезент, она тщательно завернула каждую картину в несколько слоев тяжелого плотного материала. На всякий случай Хани захватила два запасных куска, и теперь, когда она хорошо представляла себе, что творится снаружи, решила, что этот брезент не будет лишним. Хани хотелось укрыть холсты понадежнее, чтобы донести их в целости и сохранности – было бы очень неприятно, если бы после всех усилий картины пострадали на обратном пути в усадьбу.
С опаской поглядывая на воду, которая уже перевалила порожек и теперь огибала ее слева и справа двумя осторожными струйками, Хани поспешно завернула все три упакованных шедевра в один самый большой кусок брезента и перевязала обрывком шпагата, найденным на рабочем столе Ланса.
Пока она возилась, вода уже достигла ее ног, залила весь пол студии, затопила чулан и теперь заметно прибывала. Торопливо вскочив с колен, Хани бросилась к дверям, прижимая к груди драгоценный сверток. В гостиной воды было уже больше чем по щиколотку, и Хани испытала новый приступ паники, когда, борясь со встречным течением, пробиралась к выходу. Если внутри так скверно, то каково же снаружи?
Снаружи оказалось хуже некуда. Едва сойдя со ступенек крыльца, Хани погрузилась в холодную, бурливую воду почти по самые бедра. Сражаясь с ударами соленых океанских волн, которые бешено плескались и танцевали вокруг, она едва не окунула в воду картины. Прижав сверток к груди и с трудом переставляя ноги, Хани начала пробираться в ту сторону, где, как ей казалось, начиналась ведущая к усадьбе аллея.
За время, проведенное ею в коттедже, ураган, казалось, стал еще сильнее. Он не давал ей дышать, ослеплял, бросая в лицо пригоршни воды, и Хани брела почти наугад, так как за потоками ливня невозможно было ничего разобрать уже в двух шагах. Несколько раз налетающие волны предательски толкали ее в спину, и Хани чуть не падала, но, с трудом удержав равновесие, она продолжала идти туда, где должна была находиться аллея.
Наконец из серо-свинцовой мглы показалась скособоченная тень пальмы. То и дело оскальзываясь на глинистой почве, Хани поспешила к ней и привалилась к ее мокрому шершавому стволу. Пальма сильно кренилась под ветром и жалобно потрескивала, но Хани решила хотя бы ненадолго задержаться здесь, чтобы перевести дух. В боку у нее кололо, колени дрожали от напряжения, а дыхание стало частым и хриплым.
Отведя с глаз намокшие волосы, Хани ошеломленно огляделась по сторонам. Она даже не подозревала, что в мире может быть столько воды. Понять, где кончается суша и начинается океан, было совершенно невозможно: со всех сторон ее окружала вода и ходили высокие, пенистые волны. Кроме того, неослабевающий дождь существенно ограничивал видимость.
Поглядев себе под ноги, Хани машинально отметила, что вода достает ей уже только до колен, и попыталась представить, как высоко по склону она успела подняться и сколько ей еще предстоит пройти, чтобы море не смогло до нее дотянуться. Когда из этого ничего не вышло, она только крепче прижала к себе сверток с картинами и решительно оттолкнулась от шершавого ствола. Почему-то Хани казалось, что ей осталось пройти еще совсем немного. Чувствовала она себя, во всяком случае, так, словно позади было несколько миль нелегкого пути.
Однако пройти ей удалось всего несколько шагов: внезапно поскользнувшись, Хани с размаху упала на оба колена и только чудом успела прижать к груди сверток. Мутная, глинистая вода бурлила вокруг ее бедер, но Хани не могла даже пошевелиться. Она слишком устала, чтобы сразу же вскочить и идти дальше, ей нужно было собраться с силами, прежде чем решиться сделать хотя бы еще один шаг.
– Боже мой, Хани! Я тебя убью!!!
Хани медленно подняла голову и даже не очень удивилась, увидев перед собой Ланса.
"Какой же он мокрый!" – отстранение подумала она. В самом деле, светло-голубые джинсы Ланса потемнели от дождя и облегали его сильные стройные бедра, словно вторая кожа, а сквозь прилипшую к телу белую хлопчатобумажную рубашку просвечивала бронзовая грудь. За дождем Хани не могла рассмотреть выражения его лица, но, судя по тону, принц был в ярости.
"Превосходно… – подумала Хани. – Только этого мне не хватало!"
В самом деле, она столько натерпелась, спасая эти драгоценные картины, а в результате только сумела вывести Ланса из себя. Впрочем, рассчитывать на благодарность не приходилось: ведь для него они не представляли никакой ценности…
"Как бы там ни было, – рассудила Хани, – будет гораздо лучше, если я встану с колен".
Она попыталась подняться, но оступилась, и Ланс подхватил ее под мышки. Удерживая Хани в вертикальном положении, он слегка встряхнул ее, и голова Хани бессильно мотнулась. "Как у тряпичной куклы", – подумала она, чувствуя, что ноги подгибаются, точно ватные, а перед глазами плывет какой-то серый туман. Видимо, Лансу все же удалось поставить ее на ноги, так как его лицо приблизилось, и Хани наконец смогла разглядеть его выражение. Впрочем, лучше бы она этого не делала…
Ланс все время что-то говорил ей странным, надломленным голосом, но смысл его слов не доходил до ее усталого, измученного мозга. Зато, как ни странно, Хани сразу узнала голос Алекса Бен Рашида, который донесся из кромешной темноты за спиной принца, и разобрала его слова.
– Спокойнее, Ланс! – громко сказал он. – Так ты сделаешь ей только хуже.
– А я и не хочу, чтобы ей становилось лучше!.. Ответ Ланса на этот раз тоже прозвучал на редкость разборчиво, но Хани хватило сил только на то, чтобы удивленно приподнять брови. А может, ей только показалось, что она приподнимает брови…
– Я ее просто убить готов! Ты только посмотри – она едва не утонула, и все из-за… Возьми-ка у нее эти проклятые картины и зашвырни куда-нибудь подальше!
– Нет! – выкрикнула Хани неожиданно сильным голосом и еще крепче прижала к себе драгоценный сверток.
Алекс теперь подошел совсем близко; его голос звучал настолько же ласково и убедительно, насколько грубым, резким, почти истеричным был голос принца.
– Э-э-э, да она вцепилась в них мертвой хваткой… Отдай их мне, Хани. Обещаю, что сохраню их в целости. Конечно, не ради этого упрямого осла, а ради его искусства. И ради тебя…
Да, Алексу можно было отдать картины… Руки Хани разжались, выпуская брезентовый сверток, и тут же бессильно повисли.
– Ты позаботься о них, Алекс, – прошептала она. – Я так устала…
Она блаженно закрыла глаза, прижимаясь всем телом к широкой груди Ланса. Над самым ее ухом раздался какой-то подозрительный не то вздох, не то всхлип, но Хани уже провалилась в забытье и не успела понять, что это было.
– Хватит с меня воды! – недовольно проворчала она, с трудом открывая глаза и негодующе глядя на Ланса. – Я напиталась ею, как губка!
– Помолчи, – перебил ее Ланс, закатывая рукава своей мокрой кремово-белой рубашки. – Ты так извалялась в грязи, что стала похожа не на валькирию, а на глиняного болванчика. Сиди спокойно, Хани. Сейчас я вымою тебя и отнесу в постель.
Хани собиралась что-то возразить, но Ланс ловко закрыл ей рот рукой – спасибо, что не той, в которой была зажата намыленная губка, – и Хани пришлось промолчать. Движения Ланса были далеко не нежными; он с такой силой тер ее жесткой губкой, что уже через несколько минут ее кожа стала нежно-розовой, как у младенца.
Окатив Хани водой, Ланс принялся быстро и ловко намыливать ей голову. Все это время его лицо оставалось сдержанным и таким неподвижным, словно было высечено из самых твердых пород камня. Эта неестественная, мрачная неподвижность была так нехарактерна для него, зато она сразу напомнила Хани об Алексе, А точнее – о поручении, которое она ему дала… Словом, о том, что было сейчас самым важным!
– Картины! – воскликнула Хани, так резко повернувшись в ванне, что часть воды выплеснулась на пол. – Где картины?! С ними ничего не случилось?
– Я так и знал, что первое, о чем ты спросишь, это о картинах, – проворчал Ланс, снимая с вешалки большое банное полотенце. – Можешь не волноваться:
Когда Алекс развернул их, они были в отличном состоянии, чего нельзя сказать о тебе…
Он легко вынул Хани из ванны и Накинул ей на плечи полотенце.
– Что, черт тебя возьми, ты сделала со своими коленями?!
– Бог мой, Алекс, неужели ты не мог сказать ей, что я умер? Хотя нет, – тут же поправился он, – это разбило бы ее нежное сердце… а кроме того, она примчалась бы на похороны, чтобы срезать на память локон с моей головы. Надо было сказать ей, что я срочно выехал в Седикан. Уж Кленси сумел бы с ней сладить: у него богатый опыт по этой части. Что же мне теперь делать?
Алекс покачал головой, но глаза его довольно сверкнули. Очевидно, он получал немалое удовольствие, наблюдая за растерянностью брата.
– Она все равно выследит тебя: Беттина умеет быть настойчивой, как гончая, идущая по кровавому следу, – сказал он. – Это ее качество меня по-настоящему восхищает! Думаю, она заслуживает того, чтобы ты сказал ей хотя бы несколько слов.
– Ты просто не представляешь, как я тебе благодарен, – мрачно заметил Ланс, рассеянно ероша свои рыжие волосы, которые он только что с таким трудом пригладил. – Ты настоящий друг, Алекс! Когда-нибудь я отплачу тебе той же монетой.
– Что такое Тевтонский Кошмар? – отважилась спросить Хани, которая все это время стояла молча и только переводила взгляд с Ланса на Алекса и обратно. – О ком вы говорите?
– О баронессе Беттине фон Вельтенштайн, – машинально отозвался Ланс, продолжая хмуриться.
Хани не успела задать следующего вопроса, который уже вертелся у нее на языке: одна из дверей отворилась, и в холл вышла Хустина.
– Звонит баронесса фон Вельтенштайн, – объявила она. – Мадам хочет говорить с принцем Руби.
Алекс бросил еще один взгляд на часы. :
– На тридцать секунд раньше обещанного, – заметил он. – Какая предосудительная неточность! Не забудь должным образом попенять ей, Ланс. – Он махнул рукой в направлении уже знакомой Хани комнаты. – Можешь поговорить с ней из библиотеки, а я пока отведу Хани в гостиную и предложу ей чего-нибудь выпить.
В ответ Ланс процедил сквозь зубы какое-то ругательство и быстрым шагом пересек прихожую. Дверь библиотеки с грохотом захлопнулась за ним, и Хани не осталось ничего иного, кроме как последовать за Алексом в гостиную. Он подвел ее к бару и, пока она устраивалась на высоком кожаном табурете, снял с зеркальной полки два узких зеленоватых бокала.
– Имбирное пиво? – на всякий случай уточнил Алекс, доставая из холодильника запотевшую бутылку и откупоривая ее.
Хани кивнула.
– Спасибо, Алекс. У тебя отменная память… Она немного помолчала, глядя, как Бен Рашид наливает себе бренди из хрустального графина и убирает его в бар, а потом спросила:
– Скажи, почему Ланс так расстроен?
– Видишь ли, баронесса фон Вельтенштайн кажется родителям Ланса самой подходящей партией для их беспутного сына, – пояснил он и, обойдя стойку, присел на соседний табурет. Заметив удивленный взгляд Хани, он поспешно добавил:
– Нет, Ланс тут совершенно ни при чем! Он считает Беттину просто не в меру напористой дамой, которая… Иными словами, Ланс ее терпеть не может, но ему никак не удается убедить в этом саму баронессу. Она вбила себе в голову, что Ланс непременно должен на ней жениться, наплодить целую кучу рыжих тевтонских принцев и принцесс, и никакие доводы до нее просто не доходят.
– Понимаю… – медленно сказала Хани, опуская взгляд, чтобы скрыть разочарование и боль, которую она почувствовала при этом известии. – Должно быть, Лансу все это действительно очень неприятно и досадно. Но ведь он, очевидно, не может пойти против воли родителей? Если этого потребуют интересы семьи и государства…
– Странно слышать от тебя подобные слова, – негромко заметил Алекс. – Я не помню ни одного случая, чтобы Ланс сделал то, чего ему делать не хочется. Никто не заставит его жениться, пока он сам не захочет. А ты, как мне кажется, уже успела узнать Ланса достаточно хорошо, чтобы разобраться, чего он хочет, а чего нет.
Хани подняла на него глаза, в которых стояли слезы.
– К сожалению, я ни в чем не могу быть настолько уверена, – сказала она. – Ланса совсем не так легко понять, как мне казалось еще совсем недавно. К тому же я знаю его недостаточно долго… Он как айсберг, девяносто процентов которого скрыто под водой.
– Странное сравнение, – пожал плечами Алекс. – Впрочем, если тебя это утешит, я могу сказать, что из всех женщин у тебя наилучшие шансы исследовать эти скрытые глубины. Ланс положительно сходит по тебе с ума, – добавил он мягко.
Хани почувствовала, как в ней пробуждается надежда.
– Это меня действительно утешает, – честно призналась она, с благодарностью улыбаясь Бен Рашиду. – Спасибо, что сказал, Алекс.
– Нет, она совершенно невыносимая баба! – экспансивно воскликнул Ланс, стремительно входя в гостиную и направляясь прямиком к бару. – Одержимая! – Он выхватил из бара графин и налил себе двойную порцию бренди. – Она впилась в меня, словно пиявка!
– Судя по всему, тебе не удалось убедить Беттину, что твоя холостяцкая жизнь тебя вполне устраивает, – хладнокровно констатировал Алекс.
– Убедишь ее, как же! Когда она начинает рассуждать о генеалогических линиях королевских домов Европы, я начинаю чувствовать себя племенным жеребцом, – с отвращением проговорил Ланс и, залпом проглотив бренди, тут же налил в бокал еще.
– Ну, она, очевидно, судит по твоему поведению в недавнем прошлом, – заметил Алекс без тени сочувствия. – Может быть, ты и не подавал ей особых надежд, но, согласись, и не отталкивал… Так что же, мадам намерена нанести нам визит, чтобы довести свое дело до конца?
– Не исключено, – мрачно откликнулся Ланс. – Я пытался отговорить ее, но это оказалось бесполезно. С тем же успехом можно было разговаривать с бетонным столбом.
Хани почувствовала, что с нее, пожалуй, хватит. Неужели они не могут говорить ни о чем другом, кроме этой помешанной на генеалогии аристократки? Да еще в ее присутствии!
Соскользнув с табурета, она подошла к высоким "французским" окнам, за которыми колыхалась плотная пелена дождя.
– Мы захлебнемся еще до того, как вернемся в коттедж, – не оборачиваясь, проговорила она. – Это настоящий тропический ливень!
Мужчины молчали секунды две, потом Алекс твердо сказал:
– Сегодня вы ни в какой коттедж не пойдете.
Хани удивленно повернулась к нему.
– Как? – воскликнула она. – Почему?!
Алекс покорно вздохнул.
– Я, конечно, понимаю, что вы свили премилое гнездышко и не интересуетесь никем и ничем. Но нельзя же так отрываться от цивилизации! Вы живете там, как дикие люди, у вас нет даже радио! А между тем метеостанция в Галвестоне еще позавчера объявила штормовое предупреждение, и я решил, что будет гораздо лучше, если вы на время непогоды переберетесь в усадьбу. Если циклон задержится надолго, то нам скорее всего придется иметь дело с самым настоящим харрикейном. – Он сурово сжал губы. – Одно хорошо: Беттина не сможет добраться сюда как минимум в течение ближайшей недели.
– Слава Богу! – с чувством воскликнул Ланс и сделал еще один большой глоток из своего бокала. – Вот уж действительно сама природа пришла мне на выручку.
– Я послал Ната в коттедж, чтобы он забрал ваши вещи, – продолжал между тем Алекс. – Пока погода не устоится, вам придется пожить здесь. Ну что ж, будете моими гостями! Не знаю, как вы, а я этому даже рад. – Он усмехнулся и, заметив, что Хани нахмурилась, пояснил:
– Все равно ваш коттедж через несколько часов затопит водой. Будете пока жить в гостевой комнате, Хустина уже все приготовила.
– А что будет с картинами Ланса? – в тревоге спросила Хани.
– Как трогательно, что ты прежде всего вспомнила о них! И как показательно, что этого не сделал Ланс… Но не беспокойся, картины не пострадают, – заверил ее Алекс. – Нат перенесет их в усадьбу. Я специально предупредил его, чтобы он предварительно завернул их в парусину или в брезент, но он и сам соображает, что к чему.
Хани с облегчением вздохнула. Ей следовало знать, что Алекс ничего не упустит и обо всем позаботится – работами Ланса он дорожил так же сильно, как и она сама.
– Должно быть, Нат уже перенес все холсты в библиотеку, – сказал Алекс, поворачиваясь к Лансу. – Если хочешь убедиться, что ничего не намокло, можешь взглянуть на них.
Ланс не спеша допил бренди и поставил бокал на стойку.
– Нат – очень аккуратный человек, – ответил он небрежно. – После обеда я, может быть, посмотрю, как он справился, но не думаю, чтобы что-нибудь испортилось.
– Давай посмотрим сейчас! – предложила Хани и нахмурилась. – Ты же не хочешь, чтобы какой-нибудь холст погиб, верно? – Она с беспокойством бросила взгляд за окно, где неистовствовал тропический ливень. – Боюсь, у Ната было слишком мало времени, чтобы как следует все упаковать!
– Подумаешь! – отмахнулся Ланс. – Если какая-то картина и подмокла, я всегда могу нарисовать новую.
Хани разочарованно вздохнула.
– Ты говоришь глупости! Я даже отвечать тебе на это не хочу, – недовольно пробормотала она и, не сдержавшись, воскликнула:
– Ты ведь не какой-нибудь бездарный дилетант, Ланс! Все, что ты делаешь, все – важно!
Алекс негромко присвистнул.
– Эге!.. Вот и первая семейная сцена, – протянул он, выпрямляясь. – Пойду-ка я, пожалуй, в библиотеку, мне как раз нужно сделать несколько срочных звонков. Хустина позовет вас, когда обед будет готов.
– Тебе вовсе не обязательно куда-то уходить, Алекс, – напряженным тоном сказала Хани. – Семейной сцены не будет. Я прекрасно знаю, что бьюсь головой в бетонную стену. Где тут, ты говоришь, гостевая комната? Я поднимусь туда и приму душ – мне все равно надо освежиться.
– Второй этаж, первая дверь налево, – любезно объяснил Алекс, снова усаживаясь на табурет возле стойки. – Раз уж вы раздумали ссориться, я, пожалуй, останусь и выпью еще рюмочку бренди. А ты, Ланс? – Он бросил вопросительный взгляд на своего кузена.
– Не вижу причин отказываться, – ответил Ланс, задумчиво глядя вслед Хани, которая быстро шла к выходу. – Храни меня, Господь, от упрямых женщин!
Хани нисколько не сомневалась, что этот последний выпад имеет самое непосредственное отношение не только к отсутствующей баронессе фон Вельтенштайн, но и к ней самой. Обида неожиданно сильно кольнула ее в сердце, но Хани ничего не ответила Лансу. Вместо этого она с достоинством покинула гостиную и не торопясь поднялась по лестнице на второй этаж.
Никакой особой необходимости лезть под душ у нее, разумеется, не было: расчесать спутанные волосы она могла и в прихожей, перед высоким, в человеческий рост, зеркалом в золоченой резной оправе. Просто ей не хотелось продолжать при Алексе этот бесконечный и совершенно бессмысленный спор, который он иронично назвал семейной сценой.
Что и говорить, Алекс был совершенно прав: спор о работах Ланса уже имел свою историю и был единственным, что омрачало их безмятежное существование вдвоем. Ланс никак не соглашался признаваться в том, что ему самому больше других необходимо, чтобы данный ему Богом талант был признан и по достоинству оценен широкой публикой. Хани так и не удалось убедить его, что такие способности просто преступно прятать в студии, а она считала непростительным расточительством то, как он обходится с готовыми холстами, небрежно составляя их у стен или сваливая в кладовке…
Хани внезапно застыла, занеся ногу на верхнюю ступеньку лестницы. Кладовка!.. Забрал ли Нат холсты, которые лежали там в самом дальнем углу?
Не раздумывая, она круто развернулась и, в два прыжка спустившись по лестнице, ринулась к дверям библиотеки. Ланс говорил, что Нат очень аккуратен и исполнителен, но шторм почти не оставил ему времени, чтобы действовать методически и тщательно: ведь, кроме картин, эконом должен был собрать еще и их вещи! Что, если он забыл или не успел заглянуть в крошечный чуланчик в студии Ланса?
Ворвавшись в библиотеку, она сразу наткнулась на чей-то взгляд. Ах да, это же шейх Карим Бен Рашид! Хани показалось, что старик смотрит на нее подбадривающе, и это придало ей уверенности. Она ринулась к куче принесенных Натом из мастерской холстов, сложенных у свободной стены. Все они были аккуратно завернуты в плотный непромокаемый брезент, и их было много, очень много, но никто не мог бы сказать с точностью, что они здесь все. Хани пришлось разворачивать каждый сверток и, отгибая края брезента, просматривать свернутые в рулоны холсты. За прошедшие две недели она довольно хорошо изучила работы Ланса и могла перечислить их все – если не по названиям, то по сюжетам. Наверно, так мать не способна забыть приметы и облик своих детей, а для Хани они и были детьми, вернее – сиротами, плодами гения, который отказывался признать их своими…
"Черт побери, все ли они на месте?" – в волнении думала она, с лихорадочной поспешностью вскрывая очередной сверток. Тревога, которую испытывала Хани, мешала ей как следует сосредоточиться и припомнить, какие именно работы Ланс хранил в чулане. Может быть, Нат все же принес их?
"Но где же "Вечерняя лагуна"? – неожиданно спохватилась Хани. Эта картина наверняка была в чулане, и она еще совсем недавно расспрашивала Ланса, как ему удалось добиться такого потрясающего эффекта. Лагуна, дремлющая в обрамлении неподвижных темных пальм, выглядела совершенно как живая. Она мерцала и переливалась в лунном свете словно полированное серебро, и Хани даже показалось, будто она видит, как по поверхности безмятежно-спокойной воды пробегает мелкая сонная рябь.
Картины нигде не было, и Хани принялась снова просматривать свертки и холсты на подрамниках, стоящие возле остывшего камина. Может быть, она каким-то образом проглядела ее?
"Господи, пусть она будет здесь!" – взмолилась Хани, но ее просьба не была услышана: "Лагуны" она так и не нашла. Значит, Нат все-таки забыл ее в чулане. И ее, и еще несколько холстов, которые стояли в дальнем углу… Прекрасные детища удивительного таланта Ланса могут погибнуть!
Принимая решение, Хани ни секунды не колебалась. Она не позволит картинам пропасть из-за глупых капризов природы и человеческого легкомыслия!
Действуя почти автоматически, Хани расстелила на полу несколько кусков брезента и аккуратно свернула их так, чтобы сверток удобно было нести. Подхватив тяжелый брезент под мышку, она выскочила из библиотеки и побежала к выходу. Времени на то, чтобы искать дождевик или куртку, у Хани не было, да это и не имело смысла: под таким ливнем она все равно промокла бы до нитки за считанные минуты.
Хани оказалась совершенно права. Лишь только она выскользнула за дверь, дождь и ветер набросились на нее с бешеной яростью, и в несколько секунд Хани промокла насквозь. Впрочем, ей было не до неудобств, которые причиняли мокрая одежда и льющая по лицу вода: просто устоять на ногах под напором урагана было очень нелегко. Хани пришлось сильно наклониться вперед, навстречу ветру и дождю, прежде чем она сумела сдвинуться с места.
К счастью, обсаженная пальмами аллея шла под уклон. Правда, земля так сильно размокла, что Хани не столько бежала, сколько скользила, отчаянно размахивая руками и думая только о том, чтобы не упасть. Но все равно она несколько раз потеряла равновесие и в результате затратила на дорогу целых пятнадцать минут вместо обычных пяти. В конце концов ей все же удалось благополучно спуститься на побережье, но к тому моменту, когда сквозь плотную пелену падающей с неба воды проглянули размытые очертания коттеджа, Хани была в состоянии, близком к панике. Дождь лил как из ведра; бурные волны, гонимые шквалистым ветром, наступали на берег, и Хани со страхом подумала, что коттедж уже могло затопить.
Споткнувшись о залитую водой верхнюю ступеньку крыльца, Хани схватилась за косяк и только чудом не упала еще раз. Когда она с трудом распахнула разбухшую входную дверь и шагнула в гостиную, вода, до сих пор едва просачивавшаяся в узкие щели дверной коробки, хлынула следом за ней и стала растекаться по каменному полу.
В гостиной было пусто; Хани не стала там задерживаться и прошла прямо в студию. Здесь тоже было пусто и голо, но вода еще не успела протечь сюда, так как от гостиной студию отделял высокий каменный порожек. У стен не было ни одной картины, но когда Хани распахнула дверь в чулан, она убедилась, что ее беспо-койство было не напрасным: в темном углу крошечного закутка стояли три свернутых в трубку холста. Один был совсем маленьким, но два других имели довольно внушительные размеры; среди них была и "Вечерняя лагуна".
С облегчением вздохнув, Хани схватила драгоценные рулоны в руки и, тщательно проверив полки, выбралась из чулана.
Вода плескалась уже почти вровень с порожком студии, и времени у Хани оставалось в обрез. Торопливо расстелив на полу принесенный с собой брезент, она тщательно завернула каждую картину в несколько слоев тяжелого плотного материала. На всякий случай Хани захватила два запасных куска, и теперь, когда она хорошо представляла себе, что творится снаружи, решила, что этот брезент не будет лишним. Хани хотелось укрыть холсты понадежнее, чтобы донести их в целости и сохранности – было бы очень неприятно, если бы после всех усилий картины пострадали на обратном пути в усадьбу.
С опаской поглядывая на воду, которая уже перевалила порожек и теперь огибала ее слева и справа двумя осторожными струйками, Хани поспешно завернула все три упакованных шедевра в один самый большой кусок брезента и перевязала обрывком шпагата, найденным на рабочем столе Ланса.
Пока она возилась, вода уже достигла ее ног, залила весь пол студии, затопила чулан и теперь заметно прибывала. Торопливо вскочив с колен, Хани бросилась к дверям, прижимая к груди драгоценный сверток. В гостиной воды было уже больше чем по щиколотку, и Хани испытала новый приступ паники, когда, борясь со встречным течением, пробиралась к выходу. Если внутри так скверно, то каково же снаружи?
Снаружи оказалось хуже некуда. Едва сойдя со ступенек крыльца, Хани погрузилась в холодную, бурливую воду почти по самые бедра. Сражаясь с ударами соленых океанских волн, которые бешено плескались и танцевали вокруг, она едва не окунула в воду картины. Прижав сверток к груди и с трудом переставляя ноги, Хани начала пробираться в ту сторону, где, как ей казалось, начиналась ведущая к усадьбе аллея.
За время, проведенное ею в коттедже, ураган, казалось, стал еще сильнее. Он не давал ей дышать, ослеплял, бросая в лицо пригоршни воды, и Хани брела почти наугад, так как за потоками ливня невозможно было ничего разобрать уже в двух шагах. Несколько раз налетающие волны предательски толкали ее в спину, и Хани чуть не падала, но, с трудом удержав равновесие, она продолжала идти туда, где должна была находиться аллея.
Наконец из серо-свинцовой мглы показалась скособоченная тень пальмы. То и дело оскальзываясь на глинистой почве, Хани поспешила к ней и привалилась к ее мокрому шершавому стволу. Пальма сильно кренилась под ветром и жалобно потрескивала, но Хани решила хотя бы ненадолго задержаться здесь, чтобы перевести дух. В боку у нее кололо, колени дрожали от напряжения, а дыхание стало частым и хриплым.
Отведя с глаз намокшие волосы, Хани ошеломленно огляделась по сторонам. Она даже не подозревала, что в мире может быть столько воды. Понять, где кончается суша и начинается океан, было совершенно невозможно: со всех сторон ее окружала вода и ходили высокие, пенистые волны. Кроме того, неослабевающий дождь существенно ограничивал видимость.
Поглядев себе под ноги, Хани машинально отметила, что вода достает ей уже только до колен, и попыталась представить, как высоко по склону она успела подняться и сколько ей еще предстоит пройти, чтобы море не смогло до нее дотянуться. Когда из этого ничего не вышло, она только крепче прижала к себе сверток с картинами и решительно оттолкнулась от шершавого ствола. Почему-то Хани казалось, что ей осталось пройти еще совсем немного. Чувствовала она себя, во всяком случае, так, словно позади было несколько миль нелегкого пути.
Однако пройти ей удалось всего несколько шагов: внезапно поскользнувшись, Хани с размаху упала на оба колена и только чудом успела прижать к груди сверток. Мутная, глинистая вода бурлила вокруг ее бедер, но Хани не могла даже пошевелиться. Она слишком устала, чтобы сразу же вскочить и идти дальше, ей нужно было собраться с силами, прежде чем решиться сделать хотя бы еще один шаг.
– Боже мой, Хани! Я тебя убью!!!
Хани медленно подняла голову и даже не очень удивилась, увидев перед собой Ланса.
"Какой же он мокрый!" – отстранение подумала она. В самом деле, светло-голубые джинсы Ланса потемнели от дождя и облегали его сильные стройные бедра, словно вторая кожа, а сквозь прилипшую к телу белую хлопчатобумажную рубашку просвечивала бронзовая грудь. За дождем Хани не могла рассмотреть выражения его лица, но, судя по тону, принц был в ярости.
"Превосходно… – подумала Хани. – Только этого мне не хватало!"
В самом деле, она столько натерпелась, спасая эти драгоценные картины, а в результате только сумела вывести Ланса из себя. Впрочем, рассчитывать на благодарность не приходилось: ведь для него они не представляли никакой ценности…
"Как бы там ни было, – рассудила Хани, – будет гораздо лучше, если я встану с колен".
Она попыталась подняться, но оступилась, и Ланс подхватил ее под мышки. Удерживая Хани в вертикальном положении, он слегка встряхнул ее, и голова Хани бессильно мотнулась. "Как у тряпичной куклы", – подумала она, чувствуя, что ноги подгибаются, точно ватные, а перед глазами плывет какой-то серый туман. Видимо, Лансу все же удалось поставить ее на ноги, так как его лицо приблизилось, и Хани наконец смогла разглядеть его выражение. Впрочем, лучше бы она этого не делала…
Ланс все время что-то говорил ей странным, надломленным голосом, но смысл его слов не доходил до ее усталого, измученного мозга. Зато, как ни странно, Хани сразу узнала голос Алекса Бен Рашида, который донесся из кромешной темноты за спиной принца, и разобрала его слова.
– Спокойнее, Ланс! – громко сказал он. – Так ты сделаешь ей только хуже.
– А я и не хочу, чтобы ей становилось лучше!.. Ответ Ланса на этот раз тоже прозвучал на редкость разборчиво, но Хани хватило сил только на то, чтобы удивленно приподнять брови. А может, ей только показалось, что она приподнимает брови…
– Я ее просто убить готов! Ты только посмотри – она едва не утонула, и все из-за… Возьми-ка у нее эти проклятые картины и зашвырни куда-нибудь подальше!
– Нет! – выкрикнула Хани неожиданно сильным голосом и еще крепче прижала к себе драгоценный сверток.
Алекс теперь подошел совсем близко; его голос звучал настолько же ласково и убедительно, насколько грубым, резким, почти истеричным был голос принца.
– Э-э-э, да она вцепилась в них мертвой хваткой… Отдай их мне, Хани. Обещаю, что сохраню их в целости. Конечно, не ради этого упрямого осла, а ради его искусства. И ради тебя…
Да, Алексу можно было отдать картины… Руки Хани разжались, выпуская брезентовый сверток, и тут же бессильно повисли.
– Ты позаботься о них, Алекс, – прошептала она. – Я так устала…
Она блаженно закрыла глаза, прижимаясь всем телом к широкой груди Ланса. Над самым ее ухом раздался какой-то подозрительный не то вздох, не то всхлип, но Хани уже провалилась в забытье и не успела понять, что это было.
* * *
Хани очнулась оттого, что кто-то бережно опускал ее в ванну с горячей водой, и, надо сказать, пробуждение это было не очень приятным.– Хватит с меня воды! – недовольно проворчала она, с трудом открывая глаза и негодующе глядя на Ланса. – Я напиталась ею, как губка!
– Помолчи, – перебил ее Ланс, закатывая рукава своей мокрой кремово-белой рубашки. – Ты так извалялась в грязи, что стала похожа не на валькирию, а на глиняного болванчика. Сиди спокойно, Хани. Сейчас я вымою тебя и отнесу в постель.
Хани собиралась что-то возразить, но Ланс ловко закрыл ей рот рукой – спасибо, что не той, в которой была зажата намыленная губка, – и Хани пришлось промолчать. Движения Ланса были далеко не нежными; он с такой силой тер ее жесткой губкой, что уже через несколько минут ее кожа стала нежно-розовой, как у младенца.
Окатив Хани водой, Ланс принялся быстро и ловко намыливать ей голову. Все это время его лицо оставалось сдержанным и таким неподвижным, словно было высечено из самых твердых пород камня. Эта неестественная, мрачная неподвижность была так нехарактерна для него, зато она сразу напомнила Хани об Алексе, А точнее – о поручении, которое она ему дала… Словом, о том, что было сейчас самым важным!
– Картины! – воскликнула Хани, так резко повернувшись в ванне, что часть воды выплеснулась на пол. – Где картины?! С ними ничего не случилось?
– Я так и знал, что первое, о чем ты спросишь, это о картинах, – проворчал Ланс, снимая с вешалки большое банное полотенце. – Можешь не волноваться:
Когда Алекс развернул их, они были в отличном состоянии, чего нельзя сказать о тебе…
Он легко вынул Хани из ванны и Накинул ей на плечи полотенце.
– Что, черт тебя возьми, ты сделала со своими коленями?!