Страница:
Идя во дворец, Хват намеревался взять архиепископа на пушку. Он знал, где находится тайная сокровищница Тавалиска, и собирался сказать: если, мол, вы, ваше преосвященство, не оставите рыцаря в покое, известный вам дом сгорит еще до наступления ночи. Там, мол, рядом стоит мой сообщник с факелом в руке — и если я через час не появлюсь, все запылает.
Хвата не слишком устраивал такой план, но ничего лучшего он придумать не успел. Притом Скорый всегда говорил: «Если ничего другого не остается, ври почем зря — авось поможет». Однако теперь все оборачивается по-другому. Теперь, может, врать и не придется.
— Да понимаешь ли ты, что я сейчас прикажу тебя пытать?
— А вы разве не понимаете, что хороший вымогатель должен уметь держать язык за зубами? — Хват, не церемонясь, подошел к архиепископскому столу и стал перебирать стоящие на нем вещицы: золоченые шкатулки, кубки, украшенные драгоценностями подсвечники и курильницы. Выбрав особенно изящную золотую фигурку — Пречистую Матерь Борка, по всей видимости, — он поднес ее к свету и сказал: — Недурно для подделки.
Четыре вертела с леммингами полетели на пол, и архиепископ издал тихий шипящий звук. Дрожащими пальцами он схватился за большой рубиновый перстень на левой руке. Хват знал толк в рубинах: этот был слишком ярок и красен, чтобы сойти за настоящий.
— И перстень ваш тоже недурен. Никто не скажет, что он фальшивый, — для этого надо знать, что ищешь. Взять хоть меня — я нипочем бы не догадался, что это подделки, если бы не видел собственными глазами настоящие. — Архиепископу явно не хватало слов, поэтому Хват продолжил: — Мы оба с вами знаем, где находятся настоящие сокровища Рорнской епархии. Отнюдь не в этом дворце, а в одном уютном домике близ Шелковичной улицы. Там этого добра до потолка навалено.
Хват знал, о чем говорит. Три года назад он побывал в том доме, ведя разведку для своего тогдашнего хозяина. Узнав, что дом принадлежит архиепископу, они, само собой, сразу пошли на попятный. Но Хват хорошо запомнил тамошние богатства и, оказавшись во дворце, сразу узнал золотых ангелов, эмалевые ларцы, украшенные самоцветами сундуки и бесчисленные живописные изображения Борка и его учеников. Старина Тавалиск все это прикарманил.
— Мальчик, ты не в своем уме. Сейчас я вызову стражу. — Архиепископ потянулся к звонку.
— Можете меня пытать, можете убить — слух об этом все равно разойдется. — Хват чувствовал себя все увереннее — врать почем зря было ему не в новинку. — Не думаете же вы, что я явился в логово льва, не оставив никого позади?
Рука, протянутая к звонку, опустилась.
— Так о твоей гнусной лжи знают и другие?
— Только один — мой близкий друг. Но вам не о чем беспокоиться, ваше преосвященство. Свет еще не видал таких скромных людей, как мы.
— Чего же ты хочешь?
— Прежде всего я хочу, чтобы вы оставили в покое рыцаря. Пусть он, вернувшись в Рорн, спокойно сойдет с корабля и с миром уедет из города.
— Далее?
— У вас содержится в заключении подруга рыцаря по имени Меган. Я хочу, чтобы ее освободили тотчас же. Она уйдет со мной. — Хват понятия не имел, кто такая эта Меган, но не зря же Старик упомянул о ней. И потом, друзья Таула — его друзья. В продолжение их беседы лицо архиепископа постоянно меняло цвет и теперь приобрело опасный пунцовый оттенок. Он дернул звонок.
— Мальчик, давай проясним все до конца. Твои обвинения — наглая ложь. К несчастью, такой человек, как я, не может допустить, чтобы подобная ложь пачкала его репутацию. Поэтому, и только поэтому, я соглашаюсь на твои требования.
Хват счел уместным поклониться.
— Разумеется, ваше преосвященство.
Архиепископ налил себе вина.
— И вот что: если я услышу хотя бы отзвук этой гнусной сплетни, я не успокоюсь, пока не сгною заживо и тебя, и твоего рыцаря. Понятно?
Хват невольно содрогнулся. Эта небрежно брошенная угроза была смертельно серьезна. Не зря же вор, патрон Хвата, не захотел связываться с Тавалиском.
В дверь постучали, и вошел Гамил.
— Гамил, твой юный друг уже уходит. Позаботься о том, чтобы с ним вместе ушла девка, именуемая Меган.
— Но...
— Делай что велено, Гамил. — Архиепископ почти дружески помахал на прощание Хвату. — А ты, Хват, помни, что я сказал: ни звука.
XXI
Хвата не слишком устраивал такой план, но ничего лучшего он придумать не успел. Притом Скорый всегда говорил: «Если ничего другого не остается, ври почем зря — авось поможет». Однако теперь все оборачивается по-другому. Теперь, может, врать и не придется.
— Да понимаешь ли ты, что я сейчас прикажу тебя пытать?
— А вы разве не понимаете, что хороший вымогатель должен уметь держать язык за зубами? — Хват, не церемонясь, подошел к архиепископскому столу и стал перебирать стоящие на нем вещицы: золоченые шкатулки, кубки, украшенные драгоценностями подсвечники и курильницы. Выбрав особенно изящную золотую фигурку — Пречистую Матерь Борка, по всей видимости, — он поднес ее к свету и сказал: — Недурно для подделки.
Четыре вертела с леммингами полетели на пол, и архиепископ издал тихий шипящий звук. Дрожащими пальцами он схватился за большой рубиновый перстень на левой руке. Хват знал толк в рубинах: этот был слишком ярок и красен, чтобы сойти за настоящий.
— И перстень ваш тоже недурен. Никто не скажет, что он фальшивый, — для этого надо знать, что ищешь. Взять хоть меня — я нипочем бы не догадался, что это подделки, если бы не видел собственными глазами настоящие. — Архиепископу явно не хватало слов, поэтому Хват продолжил: — Мы оба с вами знаем, где находятся настоящие сокровища Рорнской епархии. Отнюдь не в этом дворце, а в одном уютном домике близ Шелковичной улицы. Там этого добра до потолка навалено.
Хват знал, о чем говорит. Три года назад он побывал в том доме, ведя разведку для своего тогдашнего хозяина. Узнав, что дом принадлежит архиепископу, они, само собой, сразу пошли на попятный. Но Хват хорошо запомнил тамошние богатства и, оказавшись во дворце, сразу узнал золотых ангелов, эмалевые ларцы, украшенные самоцветами сундуки и бесчисленные живописные изображения Борка и его учеников. Старина Тавалиск все это прикарманил.
— Мальчик, ты не в своем уме. Сейчас я вызову стражу. — Архиепископ потянулся к звонку.
— Можете меня пытать, можете убить — слух об этом все равно разойдется. — Хват чувствовал себя все увереннее — врать почем зря было ему не в новинку. — Не думаете же вы, что я явился в логово льва, не оставив никого позади?
Рука, протянутая к звонку, опустилась.
— Так о твоей гнусной лжи знают и другие?
— Только один — мой близкий друг. Но вам не о чем беспокоиться, ваше преосвященство. Свет еще не видал таких скромных людей, как мы.
— Чего же ты хочешь?
— Прежде всего я хочу, чтобы вы оставили в покое рыцаря. Пусть он, вернувшись в Рорн, спокойно сойдет с корабля и с миром уедет из города.
— Далее?
— У вас содержится в заключении подруга рыцаря по имени Меган. Я хочу, чтобы ее освободили тотчас же. Она уйдет со мной. — Хват понятия не имел, кто такая эта Меган, но не зря же Старик упомянул о ней. И потом, друзья Таула — его друзья. В продолжение их беседы лицо архиепископа постоянно меняло цвет и теперь приобрело опасный пунцовый оттенок. Он дернул звонок.
— Мальчик, давай проясним все до конца. Твои обвинения — наглая ложь. К несчастью, такой человек, как я, не может допустить, чтобы подобная ложь пачкала его репутацию. Поэтому, и только поэтому, я соглашаюсь на твои требования.
Хват счел уместным поклониться.
— Разумеется, ваше преосвященство.
Архиепископ налил себе вина.
— И вот что: если я услышу хотя бы отзвук этой гнусной сплетни, я не успокоюсь, пока не сгною заживо и тебя, и твоего рыцаря. Понятно?
Хват невольно содрогнулся. Эта небрежно брошенная угроза была смертельно серьезна. Не зря же вор, патрон Хвата, не захотел связываться с Тавалиском.
В дверь постучали, и вошел Гамил.
— Гамил, твой юный друг уже уходит. Позаботься о том, чтобы с ним вместе ушла девка, именуемая Меган.
— Но...
— Делай что велено, Гамил. — Архиепископ почти дружески помахал на прощание Хвату. — А ты, Хват, помни, что я сказал: ни звука.
XXI
— Пойдем же, Джек, — сказал Таул. — Чего ты остановился?
На лицо Джека легла бледная полоса светившейся сквозь туман луны.
— Таул, я чувствую. Камень — он пульсирует, точно сердце. — В голосе Джека слышался страх и что-то еще: недоумение, быть может.
Таул тронул его за руку:
— Пошли.
Они только что нашли туннель, ведущий на вершину утеса. Они кружились по берегу битых два часа, ища, где бы подняться. Но скалы были отвесными и скользкими от покрывшего их тумана.
Туман пришел с моря еще до наступления темноты. Выросший на болотах Таул привык к туманам, но прежде он не видел ничего подобного. Этот туман не наползал, не клубился, не густел постепенно — он надвинулся стеной, такой же плотный, как волны, над которыми катился. Он знал, что делает. Он не сопровождал ночь — он создавал ее.
Когда двое друзей вошли в туннель, вырубленный в скале, туман последовал за ними. Таул даже в темноте видел, что впереди тумана нет. Туман был только позади — он поднимался за ним и Джеком на вершину утеса.
В туннеле стоял жестокий холод. Камень под ногами был влажным и скользким: из всех трещин сочилась вода, разливаясь на плоских низинах. Каждый шаг требовал осторожности. Свод то заставлял пригибать голову, то взмывал ввысь, рождая эхо, а временами сквозь него виднелось небо.
Темнота здесь была особого свойства. Таул не сразу понял, что в ней не так, но по мере восхождения разобрался. Мокрый камень пола, потолка и стен не просто отражал случайные проблески луны — он светился. Не настолько, чтобы рассеять тьму, но достаточно, чтобы изменить ее природу.
Таул содрогнулся. Жажда и голод мучили его, а тело болело в ста различных местах. Оглядываясь на Джека, он видел отражение собственных чувств: страх, ожидание недоброго и сильное желание, чтобы все это поскорее закончилось. На двоих у них имелся один нож — один-единственный.
Они уже довольно долго шли вверх, и Таул был уверен, что скоро они достигнут выхода. Пока что все шло хорошо: им никто не встретился. Возможно, жрецы еще не знают, что они здесь, а возможно, просто затаились в своем храме, как пауки в тенетах. Таул пытался вспомнить, носили ли люди в клобуках при себе оружие. Стражи он точно не видел — но, может быть, жрецы сами способны обороняться? Кто знает? Способны они к этому или нет, но они будут защищать храм до последнего вздоха.
В лицо ему дохнул холодный бриз. Воздух тут был чист и свободен от тумана. Дорога впереди осветилась. Таул опустился на пол, шепнув Джеку: «Ложись». Туннель заканчивался, и теперь следовало соблюдать осторожность.
Они поползли вперед, цепляясь за камень. Туман сзади переместился вверх и висел над ними, как дым над костром. Мокрый камень внизу и густой туман вверху вызывали столь неприятное чувство, что Таул даже усмехнулся. Ему вспомнились ранние утра у его рыбачьей лунки — тогда он тоже лежал в росе и тумане, ожидая поклевки. Это воспоминание, как ни странно, придало ему сил — ведь он никогда не возвращался домой без улова.
Туннель внезапно кончился. Таул так привык к темноте, что лунная ночь показалась ему невероятно светлой, просто ослепительной. Он чувствовал себя словно при свете множества фонарей — открытым и уязвимым. Здесь, наверху, не было тумана, если не считать тонких прядей, выплывающих из туннеля. Отклонившись влево, Таул увидел низкие продолговатые очертания храма. Во рту у него пересохло. Храм был точно таким, каким он его помнил: гнетущим, первобытным, бессловесно говорившим о силе, преодолевшей время. Храм, чуть не погубивший Таула, снился ему по ночам.
Джек подполз к Таулу.
— Мне кажется, будто я уже был здесь, — сказал он тонким, напряженным шепотом.
Таул чувствовал, как натянут каждый нерв Джека, и не знал, что сказать. Джек нуждался в ободрении — но что мог он, Таул?
— Там темно. Это хороший знак, — только и сказал он.
Джек кивнул, точно понял его добрые намерения.
— Что теперь будем делать?
Ветер дул низко над землей, пронизывая тело и колебля короткую траву. Здесь все же было теплее, чем внизу. Таул взглянул на небо — луна склонялась к западу.
— Уже перевалило за полночь. Мне сдается, надо войти туда.
Сначала он собирался выждать еще, но, с тех пор как он узнал, что Мелли попала в руки Баралису, ожидание сделалось для него невыносимым. Ему хотелось делать все как можно скорее. Единственным, что двигало его вперед, было горячее желание скорее повернуть обратно. Он стремился в Брен, к Мелли — и час промедления казался ему длинным, как целая жизнь. Он снял с пояса нож и подал Джеку:
— Вот, возьми.
Джек качнул головой и похлопал себя по груди — Таул впервые заметил, что камзол у него порядком раздут.
— Камни, — пояснил Джек. — Может, лучник я неважный, зато камни кидаю будь здоров.
Таул улыбнулся. Ему снова захотелось сказать что-то, и снова он не нашел слов.
— Ты хорошо придумал, — произнес он, хотя хотел сказать: «Даже в самом худшем случае я обещаю тебе: мы падем вместе, сражаясь».
— Тогда вперед, — сказал Джек, становясь на четвереньки. — Попробуем добраться до храма, пока луна будет за этой тучкой.
Таул устремился за ним.
Задыхающиеся, с ноющими спинами и горящими икрами, они добежали до храма. Тучка под конец подвела их, зато ветер дул исправно, заглушая их топот с преданностью сообщника.
А Джеку еще приходилось бежать, придерживая рукой камни, чтобы они не били его по груди.
Они стояли у храмовой лестницы, переводя дух. Никого не было видно, и свет не проникал изнутри. Все было тихо, только ветер шумел.
Джеку хотелось присесть. Мускулы его бедер еще не оправились после веревки и громко требовали отдыха. Но Джек презрел их, не желая показаться слабым перед Таулом. Прислонившись к стене, он заметил, что камень не такой холодный, каким ему следовало быть. Гранит не должен быть тепловатым на ощупь.
Все на этом острове противно природе: вода, туман и камень. Они действовали Джеку на нервы, точно фальшивая мелодия. Это место сжимало мускулы вокруг его сердца, туго натягивало кожу на лице и делало дыхание учащенным и рваным.
Но было еще одно, чего нельзя было не заметить: ритм острова. Ритм подчинял себе все: волны, набегающие на берег, воду, сочащуюся из скал, сами скалы и даже ветер. Все происходило в такт. Это ощущение становилось сильнее, пока они шли сквозь утес, а теперь, рядом с храмом, оно превозмогло все прочие. Сердце Джека, которое сперва противилось этому ритму, теперь тоже подчинилось ему.
Испугавшись этого, Джек сказал:
— Давай-ка попробуем войти. — Звук собственного голоса не ободрил его, как следовало бы ожидать, — даже слова звучали в такт со всем Ларном.
Низкие ступени, вытертые бесчисленными поколениями, принимали в свои выемки каждый шаг Джека, точно здороваясь с ним. Джек, гоня от себя эту мысль, старался ступать мимо выемок.
Таул держал нож перед собой, и клинок поблескивал в свете луны.
Перед ними возникли двери, ведущие в храм, — массивные, сделанные из древнего, темного, побитого непогодой дуба. Джек подумал, что их, должно быть, привезли сюда морем — на острове не было ни единого дерева. Он нажал на них — сперва легонько, потом покрепче.
— Заперто изнутри, — досадливо сказал он и поднял руку, готовясь постучать.
Таул остановил его.
— Поищем другой вход.
Держась в тени, они обошли храм. Они оба теперь чувствовали, что надо спешить, и двигались без прежней осторожности. Храм, сложенный из огромных гранитных блоков, немыслимо древний, не имел ни украшений, ни колонн — ничего, на чем бы мог отдохнуть глаз. Высоко над головой виднелись зарешеченные воздуховоды. На них надеяться не приходилось — в храм можно было попасть разве что через крышу.
Сзади к главному зданию примыкала более поздняя пристройка — камни здесь были чище и углы не так сглажены. Дойдя до ее конца, Джек почуял запах дыма. Он взглянул на Таула, и тот кивнул. Если пахнет дымом — значит, где-то близко люди.
Прижавшись к стене, они заглянули за угол здания. На задах храма грудились утлые хижины и шалаши, построенные, по всей видимости, из обломков разбитых кораблей.
— Это, верно, кладовые или жилища слуг, — шепнул Таул.
— Тогда где-то тут должен быть и черный ход.
Джек заметил среди хижин отблеск костра. Рядом с огнем что-то раскачивалось взад и вперед. Кто-то, сидя в качалке, двигался заодно с ритмом острова. Холод прошел у Джека по спине. В качалке сидела старуха.
Обращенная лицом к храму, она раскачивалась с тупым упорством. Джек проследил за направлением ее взгляда — в задней стене храма напротив старухи виднелся темный четырехугольник двери.
Джек еще ни в чем в жизни не был так уверен, как в том, что эта дверь открыта. Старуха указывала им путь.
Он тронул Таула за плечо:
— Опасности нет. Пойдем. — Он уже настолько изучил рыцаря, что знал: тот ни о чем его не спросит. И Джек не ошибся — Таул только кивнул и последовал за ним.
Если старуха и видела их, то не подала виду — она все так же раскачивалась взад и вперед.
Дверь отворилась, как только Джек коснулся ее. Холодный затхлый воздух ударил в лицо, и Джек вступил в ларнский храм.
Ритм, сильный и манящий, звучал будто биение сердца. Он окружал Джека со всех сторон, глухой, но странно знакомый. Сердце Джека отставало от него лишь на долю мгновения.
Они оказались в низком, тускло освещенном помещении с голыми каменными стенами, каменным полом и деревянными столами, где громоздились горшки и плошки. Свет проникал из коридора против двери. Джек направился было туда, но Таул положил руку ему на плечо.
— Я первый.
Джек достал из-за пазухи два камня с кулак величиной и пропустил Таула вперед.
Здесь было так холодно, что изо рта шел пар, но камень в руке у Джека казался опять-таки чуть теплее всего окружающего. Они шли по узкому, освещенному факелом коридору, где по обе стороны попадались двери. Таул уверенно шагал мимо них, точно знал, куда идет.
Сзади что-то скрипнуло, и послышался голос:
— Кто там?
Таул пихнул Джека так, что тот ударился головой об стену. Удар током пронизал его нервы, и волосы на затылке стали дыбом. Он успел увидеть, как Таул ударил человека в клобуке ножом в грудь, зажав ему рот своей большой ладонью.
— Помоги затащить его обратно, — прошипел Таул.
Джека еще покачивало после удара о стену, и головокружение одолевало его. Когда он подошел к Таулу, под ногами у мертвеца уже собралась темная лужица крови.
Таул весь дрожал. Вдвоем они уложили убитого на каменную скамью в его келье. Здесь, по всей видимости, помещались жилища жрецов. Таул вытер нож о рясу мертвеца, и они опять вышли в коридор.
В отдалении послышались шаги.
Джек и Таул переглянулись. Им оставалось одно: идти вперед. В голове у Джека толчками била кровь. Он не понимал почему — Таул толкнул его не сильно, а между тем он был точно оглушен.
Коридор круто сворачивал влево, и за поворотом стояли четверо в клобуках, вооруженные кривыми мечами. Джек, не раздумывая, метнул камень в первого и попал ему в руку. Второй камень полетел следом, но угодил в стену. Таул бросился на человека с раненой рукой, а Джек принялся швырять камни в трех остальных, надеясь помочь Таулу.
Таул сделал резкое движение, и первый жрец упал на пол. Рыцарь с ножом в руке обернулся к остальным.
У Джека кончились камни. Понимая, что время не терпит, он сосредоточился на мечах в руках у жрецов. Он почувствовал их холодную гладь, прочный состав насыщенного углем железа. Он сформировал свой посыл и усилием воли сдавил желудок — но ничего не случилось. Ни толчка, ни потока, ни медного вкуса во рту.
Двое жрецов с мечами прижали Таула к стене. Джек в отчаянии сосредоточился снова, представив себе Роваса, лапающего Тариссу. Образ вышел ярким и язвительным, живее, чем Джек ожидал. Он был точно пощечина. Чувства Джека не изменились: он по-прежнему любил ее.
Но искра так и не возникла. Как будто храм — те самые камни, что окружали Джека, — глушил ее в зародыше.
Впрочем, о причинах неудачи раздумывать было некогда. Схватив факел со стены, Джек кинулся вперед. Третий жрец вышел ему навстречу, описывая круги своим мечом. Джек даже теперь, после всего, что с ним случилось, помнил совет Роваса: «Делай все, чтобы отвлечь противника: пляши, смейся, кричи, — все, что угодно». Зная, что огня боятся все, он сунул горящий факел в лицо врагу. Жрец невольно отшатнулся назад.
Большего Джеку и не надо было. Перекинув факел из правой руки в левую, он нагнулся и выхватил меч из руки убитого жреца. А после швырнул факел в третьего, надеясь попасть в его детородные органы, — целить было трудно, ибо жрец носил длинную неподпоясанную рясу.
Попал Джек или нет, цели он достиг — жрец с криком отскочил назад. Ряса на нем загорелась, но Джек не стал с ним возиться — не было времени.
Джек атаковал одного из нападающих на Таула жрецов. Ритм Ларна стучал в голове, и Джек, не борясь больше с ним, подчинял ему свои выпады. Ритм пришелся ему как перчатка. Джек ощутил радостное волнение, силу и власть. Не прошло и минуты, как жрец упал мертвым.
Таул прикончил последнего, и Джек с испугом увидел в боку рыцаря широкую рану.
Позади слышались крики и новые шаги. Таул, подобрав один из мечей, зажал рану кулаком.
— Ступай вперед. Я задержу их немного, чтобы ты успел попасть в пещеру.
Кровь, сочась между его пальцами, бежала по бедру.
— Нет. Мы пойдем вместе. — Крики и шаги приближались. Джек протянул Таулу руку. — Пошли.
Таул стиснул его руку. Они постояли еще миг, связуемые кровью рыцаря, потом разняли руки и побежали.
Луна висела над горами, далекая и бесстрастная, как древняя богиня.
Кедрак, первенец Мейбора и наследник самых богатых поместий в Королевствах, стоял на взгорье, оглядывая свое войско. Шесть тысяч человек ждали в полной готовности. Шесть тысяч вооруженных до зубов, рвущихся в бой, жаждущих убивать. Им наскучило долгое бездеятельное лето в Аннисе. Их возбуждение пьянило Кедрака. Пять часов назад он приказал им спать — с тем же успехом он мог бы приказать мертвым подняться.
Ни один человек не спал. Солдаты, сидя кругами, не зажигали костров, не пили и не разговаривали — они ждали. Те, что носили латы, поневоле сидели прямо; те, что в кольчугах, держались прямо по доброй воле.
Звуки натачиваемых клинков и застегиваемых пряжек давно утихли. Теперь слышалось только ржание лошадей да побрякивание их сбруи. Людям не терпелось начать — слишком давно они ждали этого. Им понадобится добрых четыре часа, чтобы спуститься с гор и выйти на равнину к югу от Брена. Кедрак взглянул на луну. Если он отдаст приказ сейчас, к рассвету они будут на месте.
Он поднял обтянутый перчаткой кулак, посчитал до шести — по счету на каждую тысячу — и опустил руку.
Горный склон пришел в движение. Темные фигуры поднимались со льда, всадники садились в седла, знамена разворачивались, солдаты строились в ряды. Кедрак не стал напутствовать их — в их нынешнем настроении слова не имели смысла. Они знают, что им делать. Они не станут брать пленных. Они истребят всех высокоградцев до единого.
Кедрак спустился со взгорья. Позади снежная буря, впереди Брен — и, если он встретится в поле с отцом, будь что будет.
Теперь они быстро спускались вниз. Коридоры, идущие под уклон, больше походили на туннели, и камни были гладкими только там, где далеко выступали из стены. Узость ходов играла им на руку — жрецы могли нападать на них только по одному.
Поджегши один коридор, где по стенам тянулись книжные полки, Джек и Таул немного оторвались от погони — хотя пожар произвел больше дыма, чем огня, и выиграли они разве что минуту. Но жрецы поджидали их и впереди, а стены здесь были голы и поджигать было нечего.
Все ниже сходили они, прорубая себе дорогу и выбирая ходы потемнее. Они ни разу не остановились, чтобы перевести дух. Воздух сгущался и пульсировал. Он волнами бил Джеку в лицо, но Джек слишком обессилел, чтобы пугаться.
Потом он услышал шум — высокий, нестройный, похожий на заливистый лай гончих, идущих по следу. Все волосы на теле у Джека встали дыбом. Это были не гончие — это были оракулы, и они ждали его. Да, ждали. Как ждала его старуха в качалке, как ждала стена, о которую он ударился головой, как ждал весь остров. Не жрецы, не люди в клобуках, но камень и почва.
Таул расчищал ему дорогу. Кровь обрызгала Джеку лоб и щеки. Он выронил свой меч, не в силах больше его держать. Он вступил в толпу мятущихся, охваченных паникой жрецов, даже не помышляя о защите. На то есть рыцарь — пусть делает свое дело.
Видимый мир отходил прочь. Оракулы завывали, ритм звучал, кровь, остывая, холодила кожу.
И он оказался в пещере, как это и было написано ему на роду. Купол ее потолка был прошит жилами кристалла, внизу ровными рядами стояли камни. К каждому был привязан человек. Оракулы выли и безобразно дергались в своих путах, но Джека они не трогали. Они мало что значили — все дело было в самой пещере.
Она была центром острова, его сердцем. Она излучала силу, заставляя все остальное звучать с ней в лад. Сердце Джека тоже застучало, чтобы попасть в ее ритм, — биение в голове уже с ним совпало.
Таул был одновременно сбоку, сзади, спереди. Его серебристо-красный меч, сверкая в воздухе, словно щитом ограждал Джека. Бряцание стали, хриплое дыхание, предсмертные вопли — все это казалось таким далеким. Джек слышал только пульс и шел за ним в глубину пещеры. Его глаза ничего больше не видели, но кровь влекла его вперед.
Дойдя до дальней стены, он вытянул руки и уперся ладонями в скалу. Толчок, такой же, как раньше, только еще мощнее и призывнее, прошел по его телу. Джек дернулся, и все его мускулы напряглись. Теплый воздух омыл его с головы до ног. Джек чувствовал сердце пещеры, ее страшную древнюю власть.
Внезапно он понял, что должен делать.
Вопреки всякому чувству самосохранения Джек расслабил мускулы, открывшись властному биению. Паника охватила его — он не поддался ей. Ноги под ним затряслись — он не придал этому значения. Его сердце должно биться в лад с пещерой — лишь тогда, когда его кровь потечет по жилам в такт истечению силы из скальных жил, сможет он что-то предпринять. Колдовать нельзя, и рисковать тоже. Без связи с пещерой он бессилен. Страх сжался в желудке словно пружина капкана. Джек вспотел, его тошнило. Он точно плыл по морю теплого, как тело, масла. Ему не хватало опоры в мире, создаваемом его чувствами. Не видя ориентиров и не желая разрывать связь с камнем, Джек действовал вслепую.
Оба биения были близки к слиянию. Одно отставало от другого на десятую долю мгновения, и более сильное побеждало, используя всю мощь огромной груды камня. Сердце Джека бешено стучало, исходя болью от напряжения.
Острая боль прошила левую руку — и сердце остановилось.
Легкие все еще всасывали воздух, но тщетно.
Прошел миг полной пустоты, подобной смерти, и перед Джеком прошли тайны и воспоминания, записанные в его крови. Он знал это место. Он был знаком с его властью. Придя сюда, он как будто вернулся домой.
Потом по телу Джека прошла дрожь, и его сердце забилось в такт с пещерой. Близкий к обмороку, он привалился к скале. Она грела ему грудь. Почти чувственное удовольствие охватило его: он ощутил блаженный покой и негу ласковых объятий. Теперь он мог бы прибегнуть к чарам — ведь его сила была той же природы, что и окружавшая его среда. Как он не понял этого раньше?
Колдовская сила медленно нарастала в нем. Не было больше нужды представлять себе отвратительные сцены или впадать в гнев. Сила свободно изливалась в камень, в пещеру, в сердце острова. Она текла легко, без усилий. Джек испытывал глубокий покой и чувство сопричастности. Он желал одного — слиться с камнем.
Разные мелочи все еще досаждали ему: звуки, картины, страхи. Он ушел еще глубже, отрешаясь от них. Он погружался в пещеру, как во чрево матери.
«Джек! Осторожнее! Ты теряешь себя».
Что делает голос Тихони на такой глубине? Джек оттолкнул его от себя. Это всего лишь одно из многочисленных воспоминаний.
«Дурак. Ты ничем не овладел. Это стекло овладело тобой. Ты чуть не растворился в нем».
Но теперь речь не о стекле — и он полностью владеет собой. Он погружался все глубже, и сила лилась из него как река, впадающая в море.
Но голос Тихони открыл какую-то дверцу, и раздражающий шум снова нарушил мысли Джека. Звенели мечи, топотали ноги, пронзительно вопили оракулы. Сумасшедший дом по сравнению с глубоким покоем камня.
«Сделай то, для чего ты рожден».
Джек не сразу сообразил, что голос прозвучал не в нем, а вне его. Голос не поддался его запрету — он продолжал звучать где-то рядом.
— Сделай это.
Не столько сам голос, сколько звенящее в нем отчаяние наконец пробилось к Джеку. Чувства вернулись к нему. Он вдохнул кремнистую сухость камня и острый запах мочи. Потом он обрел зрение и увидел скалу и свои руки — в искажении, словно сквозь выпуклое стекло.
На лицо Джека легла бледная полоса светившейся сквозь туман луны.
— Таул, я чувствую. Камень — он пульсирует, точно сердце. — В голосе Джека слышался страх и что-то еще: недоумение, быть может.
Таул тронул его за руку:
— Пошли.
Они только что нашли туннель, ведущий на вершину утеса. Они кружились по берегу битых два часа, ища, где бы подняться. Но скалы были отвесными и скользкими от покрывшего их тумана.
Туман пришел с моря еще до наступления темноты. Выросший на болотах Таул привык к туманам, но прежде он не видел ничего подобного. Этот туман не наползал, не клубился, не густел постепенно — он надвинулся стеной, такой же плотный, как волны, над которыми катился. Он знал, что делает. Он не сопровождал ночь — он создавал ее.
Когда двое друзей вошли в туннель, вырубленный в скале, туман последовал за ними. Таул даже в темноте видел, что впереди тумана нет. Туман был только позади — он поднимался за ним и Джеком на вершину утеса.
В туннеле стоял жестокий холод. Камень под ногами был влажным и скользким: из всех трещин сочилась вода, разливаясь на плоских низинах. Каждый шаг требовал осторожности. Свод то заставлял пригибать голову, то взмывал ввысь, рождая эхо, а временами сквозь него виднелось небо.
Темнота здесь была особого свойства. Таул не сразу понял, что в ней не так, но по мере восхождения разобрался. Мокрый камень пола, потолка и стен не просто отражал случайные проблески луны — он светился. Не настолько, чтобы рассеять тьму, но достаточно, чтобы изменить ее природу.
Таул содрогнулся. Жажда и голод мучили его, а тело болело в ста различных местах. Оглядываясь на Джека, он видел отражение собственных чувств: страх, ожидание недоброго и сильное желание, чтобы все это поскорее закончилось. На двоих у них имелся один нож — один-единственный.
Они уже довольно долго шли вверх, и Таул был уверен, что скоро они достигнут выхода. Пока что все шло хорошо: им никто не встретился. Возможно, жрецы еще не знают, что они здесь, а возможно, просто затаились в своем храме, как пауки в тенетах. Таул пытался вспомнить, носили ли люди в клобуках при себе оружие. Стражи он точно не видел — но, может быть, жрецы сами способны обороняться? Кто знает? Способны они к этому или нет, но они будут защищать храм до последнего вздоха.
В лицо ему дохнул холодный бриз. Воздух тут был чист и свободен от тумана. Дорога впереди осветилась. Таул опустился на пол, шепнув Джеку: «Ложись». Туннель заканчивался, и теперь следовало соблюдать осторожность.
Они поползли вперед, цепляясь за камень. Туман сзади переместился вверх и висел над ними, как дым над костром. Мокрый камень внизу и густой туман вверху вызывали столь неприятное чувство, что Таул даже усмехнулся. Ему вспомнились ранние утра у его рыбачьей лунки — тогда он тоже лежал в росе и тумане, ожидая поклевки. Это воспоминание, как ни странно, придало ему сил — ведь он никогда не возвращался домой без улова.
Туннель внезапно кончился. Таул так привык к темноте, что лунная ночь показалась ему невероятно светлой, просто ослепительной. Он чувствовал себя словно при свете множества фонарей — открытым и уязвимым. Здесь, наверху, не было тумана, если не считать тонких прядей, выплывающих из туннеля. Отклонившись влево, Таул увидел низкие продолговатые очертания храма. Во рту у него пересохло. Храм был точно таким, каким он его помнил: гнетущим, первобытным, бессловесно говорившим о силе, преодолевшей время. Храм, чуть не погубивший Таула, снился ему по ночам.
Джек подполз к Таулу.
— Мне кажется, будто я уже был здесь, — сказал он тонким, напряженным шепотом.
Таул чувствовал, как натянут каждый нерв Джека, и не знал, что сказать. Джек нуждался в ободрении — но что мог он, Таул?
— Там темно. Это хороший знак, — только и сказал он.
Джек кивнул, точно понял его добрые намерения.
— Что теперь будем делать?
Ветер дул низко над землей, пронизывая тело и колебля короткую траву. Здесь все же было теплее, чем внизу. Таул взглянул на небо — луна склонялась к западу.
— Уже перевалило за полночь. Мне сдается, надо войти туда.
Сначала он собирался выждать еще, но, с тех пор как он узнал, что Мелли попала в руки Баралису, ожидание сделалось для него невыносимым. Ему хотелось делать все как можно скорее. Единственным, что двигало его вперед, было горячее желание скорее повернуть обратно. Он стремился в Брен, к Мелли — и час промедления казался ему длинным, как целая жизнь. Он снял с пояса нож и подал Джеку:
— Вот, возьми.
Джек качнул головой и похлопал себя по груди — Таул впервые заметил, что камзол у него порядком раздут.
— Камни, — пояснил Джек. — Может, лучник я неважный, зато камни кидаю будь здоров.
Таул улыбнулся. Ему снова захотелось сказать что-то, и снова он не нашел слов.
— Ты хорошо придумал, — произнес он, хотя хотел сказать: «Даже в самом худшем случае я обещаю тебе: мы падем вместе, сражаясь».
— Тогда вперед, — сказал Джек, становясь на четвереньки. — Попробуем добраться до храма, пока луна будет за этой тучкой.
Таул устремился за ним.
Задыхающиеся, с ноющими спинами и горящими икрами, они добежали до храма. Тучка под конец подвела их, зато ветер дул исправно, заглушая их топот с преданностью сообщника.
А Джеку еще приходилось бежать, придерживая рукой камни, чтобы они не били его по груди.
Они стояли у храмовой лестницы, переводя дух. Никого не было видно, и свет не проникал изнутри. Все было тихо, только ветер шумел.
Джеку хотелось присесть. Мускулы его бедер еще не оправились после веревки и громко требовали отдыха. Но Джек презрел их, не желая показаться слабым перед Таулом. Прислонившись к стене, он заметил, что камень не такой холодный, каким ему следовало быть. Гранит не должен быть тепловатым на ощупь.
Все на этом острове противно природе: вода, туман и камень. Они действовали Джеку на нервы, точно фальшивая мелодия. Это место сжимало мускулы вокруг его сердца, туго натягивало кожу на лице и делало дыхание учащенным и рваным.
Но было еще одно, чего нельзя было не заметить: ритм острова. Ритм подчинял себе все: волны, набегающие на берег, воду, сочащуюся из скал, сами скалы и даже ветер. Все происходило в такт. Это ощущение становилось сильнее, пока они шли сквозь утес, а теперь, рядом с храмом, оно превозмогло все прочие. Сердце Джека, которое сперва противилось этому ритму, теперь тоже подчинилось ему.
Испугавшись этого, Джек сказал:
— Давай-ка попробуем войти. — Звук собственного голоса не ободрил его, как следовало бы ожидать, — даже слова звучали в такт со всем Ларном.
Низкие ступени, вытертые бесчисленными поколениями, принимали в свои выемки каждый шаг Джека, точно здороваясь с ним. Джек, гоня от себя эту мысль, старался ступать мимо выемок.
Таул держал нож перед собой, и клинок поблескивал в свете луны.
Перед ними возникли двери, ведущие в храм, — массивные, сделанные из древнего, темного, побитого непогодой дуба. Джек подумал, что их, должно быть, привезли сюда морем — на острове не было ни единого дерева. Он нажал на них — сперва легонько, потом покрепче.
— Заперто изнутри, — досадливо сказал он и поднял руку, готовясь постучать.
Таул остановил его.
— Поищем другой вход.
Держась в тени, они обошли храм. Они оба теперь чувствовали, что надо спешить, и двигались без прежней осторожности. Храм, сложенный из огромных гранитных блоков, немыслимо древний, не имел ни украшений, ни колонн — ничего, на чем бы мог отдохнуть глаз. Высоко над головой виднелись зарешеченные воздуховоды. На них надеяться не приходилось — в храм можно было попасть разве что через крышу.
Сзади к главному зданию примыкала более поздняя пристройка — камни здесь были чище и углы не так сглажены. Дойдя до ее конца, Джек почуял запах дыма. Он взглянул на Таула, и тот кивнул. Если пахнет дымом — значит, где-то близко люди.
Прижавшись к стене, они заглянули за угол здания. На задах храма грудились утлые хижины и шалаши, построенные, по всей видимости, из обломков разбитых кораблей.
— Это, верно, кладовые или жилища слуг, — шепнул Таул.
— Тогда где-то тут должен быть и черный ход.
Джек заметил среди хижин отблеск костра. Рядом с огнем что-то раскачивалось взад и вперед. Кто-то, сидя в качалке, двигался заодно с ритмом острова. Холод прошел у Джека по спине. В качалке сидела старуха.
Обращенная лицом к храму, она раскачивалась с тупым упорством. Джек проследил за направлением ее взгляда — в задней стене храма напротив старухи виднелся темный четырехугольник двери.
Джек еще ни в чем в жизни не был так уверен, как в том, что эта дверь открыта. Старуха указывала им путь.
Он тронул Таула за плечо:
— Опасности нет. Пойдем. — Он уже настолько изучил рыцаря, что знал: тот ни о чем его не спросит. И Джек не ошибся — Таул только кивнул и последовал за ним.
Если старуха и видела их, то не подала виду — она все так же раскачивалась взад и вперед.
Дверь отворилась, как только Джек коснулся ее. Холодный затхлый воздух ударил в лицо, и Джек вступил в ларнский храм.
Ритм, сильный и манящий, звучал будто биение сердца. Он окружал Джека со всех сторон, глухой, но странно знакомый. Сердце Джека отставало от него лишь на долю мгновения.
Они оказались в низком, тускло освещенном помещении с голыми каменными стенами, каменным полом и деревянными столами, где громоздились горшки и плошки. Свет проникал из коридора против двери. Джек направился было туда, но Таул положил руку ему на плечо.
— Я первый.
Джек достал из-за пазухи два камня с кулак величиной и пропустил Таула вперед.
Здесь было так холодно, что изо рта шел пар, но камень в руке у Джека казался опять-таки чуть теплее всего окружающего. Они шли по узкому, освещенному факелом коридору, где по обе стороны попадались двери. Таул уверенно шагал мимо них, точно знал, куда идет.
Сзади что-то скрипнуло, и послышался голос:
— Кто там?
Таул пихнул Джека так, что тот ударился головой об стену. Удар током пронизал его нервы, и волосы на затылке стали дыбом. Он успел увидеть, как Таул ударил человека в клобуке ножом в грудь, зажав ему рот своей большой ладонью.
— Помоги затащить его обратно, — прошипел Таул.
Джека еще покачивало после удара о стену, и головокружение одолевало его. Когда он подошел к Таулу, под ногами у мертвеца уже собралась темная лужица крови.
Таул весь дрожал. Вдвоем они уложили убитого на каменную скамью в его келье. Здесь, по всей видимости, помещались жилища жрецов. Таул вытер нож о рясу мертвеца, и они опять вышли в коридор.
В отдалении послышались шаги.
Джек и Таул переглянулись. Им оставалось одно: идти вперед. В голове у Джека толчками била кровь. Он не понимал почему — Таул толкнул его не сильно, а между тем он был точно оглушен.
Коридор круто сворачивал влево, и за поворотом стояли четверо в клобуках, вооруженные кривыми мечами. Джек, не раздумывая, метнул камень в первого и попал ему в руку. Второй камень полетел следом, но угодил в стену. Таул бросился на человека с раненой рукой, а Джек принялся швырять камни в трех остальных, надеясь помочь Таулу.
Таул сделал резкое движение, и первый жрец упал на пол. Рыцарь с ножом в руке обернулся к остальным.
У Джека кончились камни. Понимая, что время не терпит, он сосредоточился на мечах в руках у жрецов. Он почувствовал их холодную гладь, прочный состав насыщенного углем железа. Он сформировал свой посыл и усилием воли сдавил желудок — но ничего не случилось. Ни толчка, ни потока, ни медного вкуса во рту.
Двое жрецов с мечами прижали Таула к стене. Джек в отчаянии сосредоточился снова, представив себе Роваса, лапающего Тариссу. Образ вышел ярким и язвительным, живее, чем Джек ожидал. Он был точно пощечина. Чувства Джека не изменились: он по-прежнему любил ее.
Но искра так и не возникла. Как будто храм — те самые камни, что окружали Джека, — глушил ее в зародыше.
Впрочем, о причинах неудачи раздумывать было некогда. Схватив факел со стены, Джек кинулся вперед. Третий жрец вышел ему навстречу, описывая круги своим мечом. Джек даже теперь, после всего, что с ним случилось, помнил совет Роваса: «Делай все, чтобы отвлечь противника: пляши, смейся, кричи, — все, что угодно». Зная, что огня боятся все, он сунул горящий факел в лицо врагу. Жрец невольно отшатнулся назад.
Большего Джеку и не надо было. Перекинув факел из правой руки в левую, он нагнулся и выхватил меч из руки убитого жреца. А после швырнул факел в третьего, надеясь попасть в его детородные органы, — целить было трудно, ибо жрец носил длинную неподпоясанную рясу.
Попал Джек или нет, цели он достиг — жрец с криком отскочил назад. Ряса на нем загорелась, но Джек не стал с ним возиться — не было времени.
Джек атаковал одного из нападающих на Таула жрецов. Ритм Ларна стучал в голове, и Джек, не борясь больше с ним, подчинял ему свои выпады. Ритм пришелся ему как перчатка. Джек ощутил радостное волнение, силу и власть. Не прошло и минуты, как жрец упал мертвым.
Таул прикончил последнего, и Джек с испугом увидел в боку рыцаря широкую рану.
Позади слышались крики и новые шаги. Таул, подобрав один из мечей, зажал рану кулаком.
— Ступай вперед. Я задержу их немного, чтобы ты успел попасть в пещеру.
Кровь, сочась между его пальцами, бежала по бедру.
— Нет. Мы пойдем вместе. — Крики и шаги приближались. Джек протянул Таулу руку. — Пошли.
Таул стиснул его руку. Они постояли еще миг, связуемые кровью рыцаря, потом разняли руки и побежали.
* * *
Над Большим Хребтом стояла полная тишина. Воздух, прозрачный и холодный как алмаз, пронизывал до костей. Тропа, скалы и растения покрылись льдом. Тонкий и призрачно белый, он крепчал под луной.Луна висела над горами, далекая и бесстрастная, как древняя богиня.
Кедрак, первенец Мейбора и наследник самых богатых поместий в Королевствах, стоял на взгорье, оглядывая свое войско. Шесть тысяч человек ждали в полной готовности. Шесть тысяч вооруженных до зубов, рвущихся в бой, жаждущих убивать. Им наскучило долгое бездеятельное лето в Аннисе. Их возбуждение пьянило Кедрака. Пять часов назад он приказал им спать — с тем же успехом он мог бы приказать мертвым подняться.
Ни один человек не спал. Солдаты, сидя кругами, не зажигали костров, не пили и не разговаривали — они ждали. Те, что носили латы, поневоле сидели прямо; те, что в кольчугах, держались прямо по доброй воле.
Звуки натачиваемых клинков и застегиваемых пряжек давно утихли. Теперь слышалось только ржание лошадей да побрякивание их сбруи. Людям не терпелось начать — слишком давно они ждали этого. Им понадобится добрых четыре часа, чтобы спуститься с гор и выйти на равнину к югу от Брена. Кедрак взглянул на луну. Если он отдаст приказ сейчас, к рассвету они будут на месте.
Он поднял обтянутый перчаткой кулак, посчитал до шести — по счету на каждую тысячу — и опустил руку.
Горный склон пришел в движение. Темные фигуры поднимались со льда, всадники садились в седла, знамена разворачивались, солдаты строились в ряды. Кедрак не стал напутствовать их — в их нынешнем настроении слова не имели смысла. Они знают, что им делать. Они не станут брать пленных. Они истребят всех высокоградцев до единого.
Кедрак спустился со взгорья. Позади снежная буря, впереди Брен — и, если он встретится в поле с отцом, будь что будет.
* * *
Они мчались по коридорам с обагренными кровью мечами — кровь не успевала сохнуть среди сырости каменных стен. Джеку казалось, что его легкие вот-вот лопнут, а в голове стучал молот.Теперь они быстро спускались вниз. Коридоры, идущие под уклон, больше походили на туннели, и камни были гладкими только там, где далеко выступали из стены. Узость ходов играла им на руку — жрецы могли нападать на них только по одному.
Поджегши один коридор, где по стенам тянулись книжные полки, Джек и Таул немного оторвались от погони — хотя пожар произвел больше дыма, чем огня, и выиграли они разве что минуту. Но жрецы поджидали их и впереди, а стены здесь были голы и поджигать было нечего.
Все ниже сходили они, прорубая себе дорогу и выбирая ходы потемнее. Они ни разу не остановились, чтобы перевести дух. Воздух сгущался и пульсировал. Он волнами бил Джеку в лицо, но Джек слишком обессилел, чтобы пугаться.
Потом он услышал шум — высокий, нестройный, похожий на заливистый лай гончих, идущих по следу. Все волосы на теле у Джека встали дыбом. Это были не гончие — это были оракулы, и они ждали его. Да, ждали. Как ждала его старуха в качалке, как ждала стена, о которую он ударился головой, как ждал весь остров. Не жрецы, не люди в клобуках, но камень и почва.
Таул расчищал ему дорогу. Кровь обрызгала Джеку лоб и щеки. Он выронил свой меч, не в силах больше его держать. Он вступил в толпу мятущихся, охваченных паникой жрецов, даже не помышляя о защите. На то есть рыцарь — пусть делает свое дело.
Видимый мир отходил прочь. Оракулы завывали, ритм звучал, кровь, остывая, холодила кожу.
И он оказался в пещере, как это и было написано ему на роду. Купол ее потолка был прошит жилами кристалла, внизу ровными рядами стояли камни. К каждому был привязан человек. Оракулы выли и безобразно дергались в своих путах, но Джека они не трогали. Они мало что значили — все дело было в самой пещере.
Она была центром острова, его сердцем. Она излучала силу, заставляя все остальное звучать с ней в лад. Сердце Джека тоже застучало, чтобы попасть в ее ритм, — биение в голове уже с ним совпало.
Таул был одновременно сбоку, сзади, спереди. Его серебристо-красный меч, сверкая в воздухе, словно щитом ограждал Джека. Бряцание стали, хриплое дыхание, предсмертные вопли — все это казалось таким далеким. Джек слышал только пульс и шел за ним в глубину пещеры. Его глаза ничего больше не видели, но кровь влекла его вперед.
Дойдя до дальней стены, он вытянул руки и уперся ладонями в скалу. Толчок, такой же, как раньше, только еще мощнее и призывнее, прошел по его телу. Джек дернулся, и все его мускулы напряглись. Теплый воздух омыл его с головы до ног. Джек чувствовал сердце пещеры, ее страшную древнюю власть.
Внезапно он понял, что должен делать.
Вопреки всякому чувству самосохранения Джек расслабил мускулы, открывшись властному биению. Паника охватила его — он не поддался ей. Ноги под ним затряслись — он не придал этому значения. Его сердце должно биться в лад с пещерой — лишь тогда, когда его кровь потечет по жилам в такт истечению силы из скальных жил, сможет он что-то предпринять. Колдовать нельзя, и рисковать тоже. Без связи с пещерой он бессилен. Страх сжался в желудке словно пружина капкана. Джек вспотел, его тошнило. Он точно плыл по морю теплого, как тело, масла. Ему не хватало опоры в мире, создаваемом его чувствами. Не видя ориентиров и не желая разрывать связь с камнем, Джек действовал вслепую.
Оба биения были близки к слиянию. Одно отставало от другого на десятую долю мгновения, и более сильное побеждало, используя всю мощь огромной груды камня. Сердце Джека бешено стучало, исходя болью от напряжения.
Острая боль прошила левую руку — и сердце остановилось.
Легкие все еще всасывали воздух, но тщетно.
Прошел миг полной пустоты, подобной смерти, и перед Джеком прошли тайны и воспоминания, записанные в его крови. Он знал это место. Он был знаком с его властью. Придя сюда, он как будто вернулся домой.
Потом по телу Джека прошла дрожь, и его сердце забилось в такт с пещерой. Близкий к обмороку, он привалился к скале. Она грела ему грудь. Почти чувственное удовольствие охватило его: он ощутил блаженный покой и негу ласковых объятий. Теперь он мог бы прибегнуть к чарам — ведь его сила была той же природы, что и окружавшая его среда. Как он не понял этого раньше?
Колдовская сила медленно нарастала в нем. Не было больше нужды представлять себе отвратительные сцены или впадать в гнев. Сила свободно изливалась в камень, в пещеру, в сердце острова. Она текла легко, без усилий. Джек испытывал глубокий покой и чувство сопричастности. Он желал одного — слиться с камнем.
Разные мелочи все еще досаждали ему: звуки, картины, страхи. Он ушел еще глубже, отрешаясь от них. Он погружался в пещеру, как во чрево матери.
«Джек! Осторожнее! Ты теряешь себя».
Что делает голос Тихони на такой глубине? Джек оттолкнул его от себя. Это всего лишь одно из многочисленных воспоминаний.
«Дурак. Ты ничем не овладел. Это стекло овладело тобой. Ты чуть не растворился в нем».
Но теперь речь не о стекле — и он полностью владеет собой. Он погружался все глубже, и сила лилась из него как река, впадающая в море.
Но голос Тихони открыл какую-то дверцу, и раздражающий шум снова нарушил мысли Джека. Звенели мечи, топотали ноги, пронзительно вопили оракулы. Сумасшедший дом по сравнению с глубоким покоем камня.
«Сделай то, для чего ты рожден».
Джек не сразу сообразил, что голос прозвучал не в нем, а вне его. Голос не поддался его запрету — он продолжал звучать где-то рядом.
— Сделай это.
Не столько сам голос, сколько звенящее в нем отчаяние наконец пробилось к Джеку. Чувства вернулись к нему. Он вдохнул кремнистую сухость камня и острый запах мочи. Потом он обрел зрение и увидел скалу и свои руки — в искажении, словно сквозь выпуклое стекло.